Текст книги "Притчи, приносящие здоровье и счастье"

Автор книги: Рушель Блаво

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

А здесь надо сказать, что ребе Исаак был давним почитателем праведного ребе Баала Шем Това и учил евреев своей общины, в том числе и Рахиль, согласно мудрости старца из Меджибоша. Рахиль с самого раннего детства слушала рассказы о жизни праведного целителя, мудреца, возлюбившего простых людей и несущего им здоровье и радость жизни. Больше всего восхищало девушку, что никого не боялся великий каббалист и целитель, что мог он защитить евреев от погромщиков, что учил их быть счастливыми и улыбаться миру. Грустно было Рахили в стенах своего дома, где кроме алых роз в ее садике не было больше у нее радостей, видела девушка страх отца своего и других жителей еврейского подворья и понимала, как важно дать людям радость в это тяжелое время.

Особенно любила Рахиль историю, как Баал Шем Тов, будучи двенадцатилетним мальчиком, помогая учителю, вел детишек в синагогу, а дорога проходила через лес. И вдруг прямо перед ними из леса вышел огромный волк. Волк зарычал на детей и, верно, бросился бы, если бы не мужество Баала Шем Това. Мальчик, крича во всю силу своего голоса молитву, с голым руками бросился на зверя, и волк скрылся в чаще. Двенадцатилетний мальчик не испугался лютого зверя, а взрослые мужчины из еврейского подворья в Риге боятся всего на свете!

Еще ребе Исаак рассказывал Рахили, что, когда праведный Баал Шем Тов перебрался из местечка, расположенного недалеко от города Броды, в Меджибош, он в том местечке вместо себя оставил своего ученика. И когда дошли в местечко вести о том, что спешат сюда казаки, что хорошо бы спасти свою жизнь, а сохранить дома и ценности нечего и мечтать, вспомнил ученик праведного Баала Шем Това, что делал в таких случаях его учитель.

А Баал Шем Тов, когда нависала угроза над его общиной, шел в лес, всегда на одно и то же место, читал заклинание из Каббалы, молился, и Господь отводил опасность. Вот и пошел его ученик на то самое место, и взмолился он Господу, прося спасти общину. Ученик не знал заклинания из Каббалы, знал он только молитву и место в лесу, но Господь тогда уберег общину от погрома. Вскоре и ученик перебрался из этого местечка в Меджибош, так как хотел быть поближе к своему учителю, а вместо себя оставил он своего ученика. И снова нависла над общиной опасность погрома. Пошел тогда ученик ученика праведного Баала Шем Това в лес, на то самое место, где молился Господу сам праведник.

Но ученик ученика не знал ни заклинания из Каббалы, ни молитвы, знал он только место в лесу, и на этом месте просил Господа защитить общину. Господь услышал просьбу Своего слуги, и охранил общину от погрома. Вскоре же и этот ученик перебрался в Меджибош, оставя вместо себя своего ученика. И снова нависла над общиной опасность погрома. А этот ученик не знал не только заклинания из Каббалы и молитвы, он и места того, на котором молился праведный Баал Шем Тов, не смог найти в лесу. Заливаясь горькими слезами, просил он Господа спасти общину, потому что он же помнит, как просил Господа об этом сам праведный Баал Шем Тов. Господь и на этот раз спас общину именем праведника. Впрочем, вскоре все евреи перебрались в Меджибош под защиту крепостных стен и, что намного важнее, молитвы праведного Баал Шем Това. Воистину нечего бояться тому, с кем рядом Господь.

И вот как-то раз сидела Рахиль на берегу Даугавы, наслаждалась свежим запахом речной воды, любовалась отражением стройных башен и красных черепичных крыш в серебристых водах реки и размышляла над словами праведного Баала Шем Това о том, что вся земля наполнена Богом – так прекрасна была Рига, отражающаяся в водах Даугавы, что открылась девушке истинность слов праведника. А за Рахилью наблюдал влюбленный в нее Якобс. Юноше и в голову не приходило познакомиться с девушкой – он считал себя недостойным ее, как часто бывает с влюбленными. Но это и к лучшему – Рахиль ни за что бы не стала разговаривать с Якобсом, она не доверяла горожанам.

Якобс никогда не слышал о праведном Баале Шем Тове, но думал он примерно о том же, о чем и Рахиль, только смотрел юноша не на серебристые воды Даугавы, а на алую розу в черных волосах возлюбленной. И так он был очарован этим дивным зрелищем, что не заметил свою подружку, синеглазую Лайму. Лайма и Якобс выросли вместе – они были соседями, и Якобс даже не догадывался, что Лайма влюблена в него.

Якобе смотрел на алую розу в волосах Рахили, а Лайма – на Якобса, и восторженное лицо юноши ей совсем не нравилось. Рахиль, наконец, собралась домой, в еврейское подворье, Якобс, как всегда, поспешил за ней, а за ним – Лайма, наверное, для того, чтобы окончательно убедиться в своем горе. Проводив Рахиль, Якобс отправился на берег Даугавы, чтобы побыть там, где так любит проводить время прекрасная еврейка, а Лайма – к старой Беатрисе. А вся Рига знала старую Беатрису как ведьму, и многие жители Риги ходили к ней, кто для того, чтобы любимого приворожить, кто – от порчи избавиться, а кто и для того, чтобы порчу навести. Вот за этим, последним, и пришла синеглазая Лайма к старой ведьме Беатрисе. А почему бы девушке не попробовать приворожить Якобса? Плохо, конечно, да все не так, как испортить человека.

Дело в том, что Лайма до этих самых пор нисколько не сомневалась в его любви, хотя то, что она принимала за любовь, было лишь проявлением дружеской привязанности и теплого характера юноши. Лайма же считала иначе и была уверена, что еврейка как раз и приворожила Якобса – девушка, как и многие жители Риги, не сомневалась в том, что каждый еврей находится в теснейших отношениях с самим сатаной, так что никому из них ничего не стоит охмурить простодушного парня, разумеется, чтобы потом погубить его душу на радость своему покровителю и приятелю сатане. Поэтому Лайма решила первым делом извести соперницу, а уж потом вплотную заняться Якобсом.

Старая Беатриса была ведьмой сильной и злой – порчу наводить она особенно любила, и особенно приятно ей было испортить еврейку – Беатриса, как и Лайма, верила, что евреи – друзья сатаны, и видела в каждом из них конкурента в колдовском мастерстве. Поэтому Беатриса с удовольствием взялась выполнить заказ Лаймы.

Глубокой ночью Рахиль проснулась от невыносимой боли. Болели руки, пальцы сводила судорога. И разогнуть их было невозможно. В ужасе девушка бросилась из своей спальни к отцу, как всегда, с самого раннего детства бежала к нему за помощью и утешением. Но смогла несчастная девушка только пару шагов сделать – ноги тоже скрутила судорога, и Рахиль упала, плача от боли и ужаса.

Ребе Исаак был человеком мудрым и знающим – он облегчил боль дочери, но беда была не только в боли. Руки Рахили так и остались скрюченными, как птичьи лапки, колени – опухшими и синими, а стопы – с торчащими у больших пальцев костями, да настолько сильно торчащими, что не лезла девушке на ноги никакая обувь. Уснула бедняжка вся в слезах, а пробуждение не принесло ей облегчения – огромный горб изуродовал еще вчера прекрасную девичью фигурку.

Не ходит больше Рахиль на берег Даугавы, не наслаждается свежим запахом речных волн, не любуется отражением стройных башен и красных черепичных крыш в серебристых водах реки. Она сидит в своем садике среди алых роз, и слезы часто падают из черных глаз на нежные лепестки любимых цветов девушки.

А что же Якобс? У Якобса было верное сердце, и внезапная хворь, поразившая его возлюбленную Рахиль, лишь принесла ему боль, но не изгнала любовь. Юноша по-прежнему наблюдал за Рахилью в ее садике, и она казалась ему все такой же прекрасной, ведь что такое горб в глазах влюбленного, если на ангельски прекрасном лице возлюбленной печалью светятся черные глаза, а алая роза горит огоньком в густых волосах!

Узнала синеглазая Лайма, что по-прежнему пропадает Якобс в еврейском подворье и не спускает глаз с дома ребе Исаака, и снова поспешила к старой Беатрисе. Лайма не собиралась довести соперницу до смерти, она хотела изуродовать ее так, чтобы Якобс сам отказался от своей любви, а это вполне было по силам злой ведьме.

Этой ночью не мучили Рахиль боли, которые, к слову, частенько теперь скручивали руки и ноги несчастной и терзали горбатую спину, и лишь ребе Исаак только и мог облегчать их целебными снадобьями. Рахиль спала спокойно этой ночью, но утром… Утром горькие рыдания разбудили ребе Исаака, в ужасе побежал он в спальню любимой дочери, и увидел Рахиль, рыдающую над разбитым зеркалом. Лицо и шею девушки избороздили глубокие морщины, черные глаза окружали старческие лучики, а кожу на скрюченных руках во множестве покрывали пигментные пятна. Только черные глаза на старушечьем лице блестели от слез и роскошные черные волосы не тронула жестокая старость, в одну ночь пришедшая к юной девушке.

Рахиль по-прежнему сидит в своем садике среди алых роз, только нет уже яркого цветка в роскошных черных волосах – не смотрится роза над старушечьим лицом. А юный Якобс, как и раньше, смотрит издалека на свою возлюбленную, и любовь не вянет в его сердце, ведь печальные черные глаза Рахили все так же прекрасны. Впрочем, верно, если бы в довершение всего Рахиль ослепла, Якобс бы продолжал любить ее – у него было верное сердце.

Мечтал Якобе об одном: снова увидеть алую розу в роскошных волосах Рахили, мечтал, наверное, даже больше, чем о своем счастье с возлюбленной. А ребе Исаак думал, как помочь своей несчастной дочери. И решился он оставить свой дом и еврейское подворье, оставить Ригу и отправиться в Подолье, в город Меджибош, где живет праведник Баал Шем Тов. Праведник Баал Шем Тов – великий каббалист и чудотворный врачеватель, о чем знают все евреи, и никому он никогда не отказывал в помощи. Тысячи и тысячи евреев со всех концов земли собираются в Меджибош, чтобы получить радость совместной молитвы с праведником Баалом Шем Товом, исцелиться от недугов и петь и танцевать вместе с другими евреями, которые не знают страха в Меджибоше, а потому любят и умеют веселиться.

И ребе Исаак решил присоединиться к тысячам и тысячам своих соплеменников в Меджибоше, тем более что и сам мечтал увидеть праведника Баала Шем Това и услышать его мудрые речи, но лишь одно смущало ребе: боялся он, что не дойдет с больной дочерью в Подолье, что сгинут они в пути, ведь ребе уже не молод, Рахиль тяжко больна, а земли, через которые им предстоит пройти, враждебны к несчастным евреям. Если бы был кто-то молодой и сильный, кто мог бы поддержать их в пути! Но не знал ребе такого человека, потому что все еврейские юноши, мечтавшие взять Рахиль в жены, когда она была красива, отвернулись от нее.

Однако делать нечего, стал ребе Исаак готовиться к дальнему пути – если и сгинут они с дочкой в дороге, так и дома ей все одно пропадать, а без дочери ребе жизнь не мила. А Якобс как увидел, что собираются ребе и Рахиль оставить дом свой, так испугался ужасно – не видеть свою Рахиль было для юноши смерти подобно. Не осталось у Якобса другого выхода, пришлось ему войти в дом ребе Исаака и рассказать о своей любви. Рахиль не поверила юноше – она вообще не доверяла горожанам, да и не представляла, как кто-то может любить ее такую, зато ребе Исаак поверил Якобсу сразу – ребе хорошо разбирался в людях. И отправились в город Меджибош к праведнику Баалу Шем Тову ребе Исаак, Рахиль и Якобс втроем.

Долго ли, коротко ли шли странники, про то неведомо, но видно, долго тянулся их путь – был он неблизким и нелегким. Да только дошли они живыми и невредимыми, в чем большая заслуга была юного Якобса. К слову, за время пути многое открылось глазам Рахили, то, что знал ребе Исаак, но о чем не ведала его дочь. Поняла Рахиль, что все люди, и евреи, и неевреи, могут быть жестокими и добрыми, жадными и щедрыми, мудрыми и глупыми. И что нет на земле человека с более верным сердцем и светлым характером, чем юный Якобс.

Всей душой полюбила Рахиль юношу, и только болезнь мешала им пожениться еще в пути – Якобс был бы счастлив, да Рахиль не хотела стать обузой любимому на всю жизнь. Алый восход окрасил крепостные стены Меджибоша, когда путники подошли к городу. Они были тепло приняты еврейской общиной и нашли приют в щедром, гостеприимном доме одного из учеников праведного Баала Шем Това. В этот же день сам праведный Баал Шем Тов пришел в приютивший их дом. Он сорвал алую розу в саду и украсил цветком волосы Рахили. И тут же морщины исчезли с лица девушки, и шея снова стала гладкой и нежной. И велел тогда праведный Баал Шем Тов играть свадьбу, а что за свадьба без песни и пляски!

Как ни отказывалась Рахиль плясать – она ходила-то с трудом своими больными ногами, да и горб не способствовал изяществу движений, – вытащил ее в круг танцующих веселый праведник Баал Шем Тов, и тут произошло еще одно чудо: распрямилась спина Рахили, пустились в пляс снова ставшие легкими ноги, разогнулись суставы, и стала девушка еще прекраснее прежнего!

Ребе Исаак, прекрасная Рахиль и ее муж Якобс долгое время прожили в Меджибоше, они подолгу беседовали с праведным Баалом Шем Товом, и не осталось страха в сердце ребе Исаака и гордыни в сердце Рахили. Тогда вернулись они в родную Ригу на берега серебристой Даугавы и зажили счастливо всей семьей.

А что же случилось с синеглазой Лаймой? Когда Якобс исчез из города, она благополучно забыла и о нем, и об искалеченной ее стараниями еврейке, а вскоре вышла замуж, раздобрела и стала одной из самых знаменитых сплетниц Риги, прославившись дурным языком да склочным нравом.

Алое солнце

Растопит снега.

С алым восходом

Отступит беда.

Алая роза

К утру расцветает,

Ночь все болезни

С собой забирает.

Кавказский пленник

Около двух веков назад пришли мои предки в этот город, носящий имя Нальчик, что значит «Подковка», под защиту крепостных стен и скалистых гор, подковой огибающих город. Нальчик приютил странников, и не было им здесь горя, и не знали они страха, и никто не убивал и не гнал сынов Израилевых, и в самые страшные для моего народа и для всех людей тяжкие 1940-е годы здесь выжили они.

Жил в еврейской общине Нальчика, а может быть, и сейчас живет, да вот только, где, про то я вам не скажу, да и никто в моей общине не скажет, старый Лазарь. Не подумайте, Лазарь не всегда был старым, но все его знают как старого, кроме, конечно, его молодой жены Ребекки, а она, как всем известно, о нем совсем иного мнения.

Родился Лазарь в семье знатной и богатой, почитающей закон. Закон уважал отец Лазаря Авраам, и дед его Исаак, и прадед Иосиф, и прапрадед, имя которого ведомо, верно, лишь самому старому Лазарю, а может быть, и сыновьям его, и внукам, и правнукам, да только где их сыскать, я не знаю.

Закон, который почитали предки старого Лазаря, был уважаем не только в его семье, но и среди тех, кого лучше не встречать на шумных базарах, чьи руки нежны, шаги бесшумны, а лица не помнит никто, кроме… Впрочем, я никогда никому не назову тех, кто помнит их истинные лица. И Лазарь, и отец его, и дед, и прадед, и прапрадед, и прочие предки, как и люди, тайком под покровом черной ночи и горных утесов приходящие в его дом, промышляли воровством. Все они чтили воровской закон и не мыслили отойти от него.

В то время, когда началась моя повесть, старому Лазарю минуло шестьдесят лет, и все знали его как старого Лазаря, да и был он человеком почтенным, уважаемым всеми, кто не знал о его старой воровской жизни. И особенно теми, кто о ней знал.

Лазарь к тому времени уже отошел от своих тайных воровских дел, жил в покое и довольствии, и всего хватало ему для счастья, кроме одного – мечтал он, чтобы была с ним рядом возлюбленная жена, да детишки смеялись и радовали его своим смехом. Воры в законе если и заводят семью, то поздно, когда уже оставляют навсегда воровские дела свои, чтобы не бросить, если что, супругу с детьми пустой коркой хлеба пробиваться. Вот и Лазарь жил один, бобылем, и не радовалось его сердце покою и богатству. А почему бы не жениться Лазарю? Человек он видный, в общине (как еврейской городской общине, так и в тайной, воровской) уважаемый, да и нищим Лазаря вряд ли мог бы назвать самый богатый человек Нальчика. Так почему бы не жениться Лазарю?

Да беда в том, что полюбил Лазарь юную Ребекку, дочку ребе Давида, красавицу огненноволосую да черноглазую, глядя на которую вздыхали о минувшем старики и мужали юноши. И красавица Ребекка не отрывала от вора своих прекрасных черных глаз, и радовалась, когда заговаривал с ней Лазарь, намного больше, чем вниманию своих ровесников – Ребекка любила Лазаря, и не казался он ей стариком, потому что видела она красоту его, которую, впрочем, видели многие женщины и даже совсем юные девушки. И ничего не помешало бы Лазарю жениться на Ребекке, если бы не былая воровская жизнь, о которой не знали ни юная Ребекка, ни семья ее, семья праведного ребе Давида.

И мог бы утаить Лазарь правду о своей бурной воровской жизни, да все равно не смог бы взять в жены прекрасную Ребекку: годы истощили его мужскую силу. А годы Лазарь прожил бурные. О его похождениях в тайной воровской общине ходили легенды. Ходили легенды о Лазаре и в еврейской общине города Нальчика, да только не знали люди, что живет легендарный Лазарь рядом с ними и улыбается в усы, слушая о том, чего никогда не было. Я вместе с Лазарем слушал и легенды еврейской общины, и те, что произносятся тихим шепотом под шелест падающих звезд.

Рассказывают люди, что много лет назад была большая облава, и взяли чекисты тогда всех, кроме Лазаря, которого в те давние времена знали как Лазку-вора. Как ушел от облавы Лазка-вор, не знает никто, да только все видели, что парил над городом орел, и говорили люди, что это Лазка, обернувшись орлом, ушел от чекистов. Не все так было гладко в прошлой воровской жизни Лазаря, как хотелось бы, и не всегда он орлом парил в поднебесье, насмехаясь над людьми с автоматами. Были и невольные ходки в места не столь отдаленные, как думают те, кто никогда не бывал там. Да и не был бы Лазарь вором в законе, если бы не побывал в землях Сибирских и не похлебал бы казенной баланды.

Старый Лазарь не любил, когда его жалели, а и правда, жалеть его было незачем, потому что хоть и плохо было Лазке-вору в лагере, как и тому, кто грабежом промышлял, и тому, кто, страшно сказать, за смертоубийство наказание нес, да не так плохо, как тому, кто за веру страдал. Все легче было ворам да грабителям, чем людям честным, а таких в те времена немало горе мыкало в Сибирской земле.

Жалел таких Лазка-вор, и особенно жалел он ребе Израэля, который за веру народа Израилева муки нес в Сибирской земле. Жалел его Лазка-вор, делился с ним тем, что на душе наболело, и слушал мудрые речи ребе. А ребе Израэль учил Лазку-вора Закону, да не тому закону, который тот и сам знал и почитал, а тому, по которому должно жить народу Израилеву, Закону, данному Господом. «Ты вспомнишь Закон, – говорил Лазке-вору ребе Израэль, – и воскреснешь духом, потому что не умерла душа твоя». Только недолго слушал Лазка-вор мудрые речи ребе Израэля – недолго смог прожить праведник в земле Сибирской. Проводил ребе Израэля Лазка в последний путь, да и сам ушел из лагеря – не было здесь больше ничего для души его, а вертухаи с овчарками не могли удержать орла южных гор.

Зайцем быстроногим бежал Лазка-вор от вертухаев, голодным волком пробирался через тайгу, рысью крался и птицей вольной парил в поднебесье. Черные холодные ночи и белые, но такие же холодные дни истощили тело и истомили душу странника, и думал Лазка-вор, что смерть пришла за ним, но, когда силы были на исходе, расступились высокие сосны и открылась ему в тайге вырубка. Черная изба, хлев да баня, – больше ничего, но и это показалось Лазке-вору небесным Иерусалимом. Когда Лазка стучался в избу, верил он, что сам ребе Израэль привел его сюда, а значит, и корки хлеба нельзя взять, не спросив хозяев. Жили в той избе люди старой русской веры, и приютили они путника. Пропал бы без их помощи бескорыстной Лазка-вор, и забыл бы о нем город Нальчик, но не было на то воли Господней.

А может быть, и не было ребе Израэля, не было таежной избы в жизни кавказского вора, да только, годы спустя, вернулся Лазка в Нальчик и всегда привечал путников в доме своем и не брал у них ни рубля ни тайно, ни явно, что, впрочем, у нас в горах по закону положено.

Но вернусь к тому времени, когда Лазка-вор стал почтенным Лазарем. Жил он и горя не знал, лишь любовь к огненноволосой да черноглазой Ребекке лишила его покоя. А я уже говорил, что старый Лазарь был богат. Слухи о его богатстве, верно, преувеличили люди, а может быть, и нет, но только дошли эти слухи туда, куда доходить им не надо было.

Черной ночью, когда лишь глаз лесного разбойника различает смутные очертания скал и провалы пропастей между ними, пришли в дом Лазаря черные люди. Лица их закрывали маски, только черные глаза горели огнем да черные ружья поблескивали в смуглых руках. Пошел с ними Лазарь, молча пошел, слова не сказав, даже дышать старался тише. А что было делать бедному еврею, когда сыны гор пришли за ним и его деньгами? Народ Израилев не умеет сражаться, да и о каком сражении может идти речь, если их много и с ружьями, а ты – один и без ружья!

Сакля в горном ауле, где пришлось жить Лазарю, ничем не напоминала его роскошный дом в Нальчике, да выбирать ему никто не предлагал, и выбирать, честно говоря, было не из чего – роскошью жители аула похвастать не могли. Тихие кареглазые женщины, вечно орущие дети, седобородые старцы, скрипящие старухи и сурово-молчаливые воины не нуждались в роскоши. Но где наша не пропадала, да и каждый знает, что нет на свете никого умнее старого еврея. Было, в общем, Лазарю и в ауле неплохо.

Плохо было одно: никто не собирался платить выкуп за Лазаря. Забыло закон воровское сообщество, и отошедший от дел старик привлекал сыновей и внуков тех, кто помнил его в деле, только сказками о нем, а за сказки платить молодежи не интересно. Еврейская же община… евреи Нальчика, возможно, не забыли закон, а может быть, и забыли, не знаю, да уж больно большим показался им выкуп, который потребовали за Лазаря сыны гор. Эти самые сыны гор обиделись и решили прикончить Лазаря, и закончилась бы так бесславно жизнь вора в законе, если бы не был он старым евреем, который, как известно, хитрее черноглазых воинов с огненными сердцами и черными ружьями.

Живя в ауле, Лазарь даром времени не терял. Пока рядились доблестные сыны гор с еврейской общиной Нальчика, он проведал, где у них в ауле хранится оружие и деньги, а когда пришли за ним, его уже и след простыл. Оружия Лазарь не взял – зачем брать чужое, если оно никогда не пригодится? Зачем еврею оружие? Разве что продать, да тащить через горы тяжело. А вот деньги – дело другое. Теперь Лазарь сам бы мог выкупить себя из плена.

Путь по горам был короче, чем тот путь, которым прошел в молодости Лазка-вор, и вот уже огненно-оранжевое солнце окрасило лучами город Нальчик, с вершин гор открывшийся старику во всей своей красоте. Горы подковой окружают город, и путь к нему короток для того, кто прошел путь длиною в сибирскую тайгу. Спустился Лазарь в город, вошел в свой дом, и радоваться бы ему, да только не было радости в сердце, и уют роскошного дома не принес легкости душе его.

Теперь Лазарь был богат вдвое против прежнего, и не боялся он сынов гор, но одна мысль не давала покоя старому еврею: почему забыло закон воровское сообщество? Почему оставили его без помощи? Сам Лазарь закон помнил и уважал, сам бы он всегда выкупил бы своего, но сейчас – время людей с холодными сердцами. А может быть, не тот закон чтит старый Лазарь?

А община? И она не нашла тех денег, что требовали за него сыны гор. Вспоминал Лазарь рассказ ребе Израэля о том, как продали Иосифа его родные братья, и горько было у него на душе. Так и его продали те, кого он считал своей семьей. Все можно продать? А как же закон?

Люди отводили глаза свои, когда встречали старого Лазаря на улицах Нальчика, им было стыдно перед ним. А Лазарь видел их стыд, и ему тоже было стыдно. Почему? Да, Лазарь никогда не продавал людей, но он за деньги продал закон. Тот самый закон, которому учил его ребе Израэль, тот самый, который дал Господь народу Израилеву. Он всю жизнь воровал, он брал у богатых, брал и у бедных, и не было жалости в сердце его. А если он забирал последнюю копейку у нищего? Лазка-вор никогда не задумывался над тем, у кого он берет – брал, как учили отец его, и дед, и прадед. Почему тогда ему больно от того, что продали его? Чем он лучше?

И вспомнил Лазарь закон, как предсказывал ему ребе Израэль, и наполнилась светом душа его. И солнце в тот миг окрасило оранжевым светом снега на горных вершинах, и старец-мученик, ребе Израэль, улыбнулся Лазке-вору и почувствовал старый Лазарь те силы в себе, которые нужны, чтобы взять в жены юную огненноволосую и черноглазую Ребекку.

Поведал Лазарь ребе Давиду, отцу огненноволосой и черноглазой Ребекки, о своем воровском прошлом, и простил его ребе. Поведал он о своем прошлом и юной Ребекке, да девушка лишь рассмеялась – ей так мил был Лазарь, что ни годы его, ни грехи, нажитые за эти годы, не смутили ее. Была свадьба, а после свадьбы… Пусть вам лучше Ребекка об этом расскажет.

Рассказал ребе Давид всей общине о Лазке-воре, и никто не осудил Лазаря за его прошлое, но стыд растаял в сердцах людей, как тают горные снега под огненными лучами солнца. Снега не тают на самых вершинах Кавказских гор, и капля стыда осталась в сердцах людей, ведь нет забвения предательству. И многие из общины оставили горы и уехали в страну, где море омывает золотые пески, по которым ходили их далекие предки.

А Лазарь с Ребеккой не уехали, они ушли пешком, и не так далеко, а всего лишь на другую сторону Кавказских гор, где море омывает белую гальку. Они там счастливы, на другой стороне Кавсказских гор, ведь эти горы – их родина, и море стало им родным. У них растут дети, а вскоре появится внук или внучка. Может быть, когда он или она вырастет, перестанут сыны гор сжимать черные ружья в смуглых руках, и в той стране, куда уехали люди из общины Нальчика, тоже никому не нужны станут ружья. И уедет он или она в ту страну, и положит камень в основание Храма, потому что чтит закон, как учил его или ее дед.

Да, у старого Лазаря и его молодой жены Ребекки скоро будет внук или внучка, но ведь не так много времени прошло с тех пор, как началась моя история. И не так уж и стар старый Лазарь. Кстати, они с Ребеккой ждут не только внука или внучку, но еще и сына или дочку. Да-да, не удивляйтесь. А чему вы удивляетесь? Вспомните, сколько лет жили их предки, о которых вы читали в Книге, в той самой единственной Книге. Так почему бы и Лазарю, чтящему закон, и его жене Ребекке не жить счастливо под оранжевыми лучами солнца?

Мы стареем за наши грехи,

Мы теряем способность любить,

Сердце ноет от горькой тоски,

Разум память не в силах убить.

Но парит над горами орел,

Солнце золотом красит снега,

И оранжевым цветом пылает костер,

Возвращая нам юные наши года.

Клад для батюшки

Я вам расскажу, что за чудо вышло у нас в Лопатнях. А в Лопатнях у нас много чудес случается, всех и не рассказать, потому что Лопатни наши – село необычное. Да вы, верно, ничего и не знаете про наши Лопатни? Сам Ермак Тимофеевич родом из села Лопатни, вот какое наше село! Ермак Тимофеевич земли Сибирские открыл, так что не стой в наших краях село Лопатни, не родись в нем славный казак Ермак Тимофеевич, не было бы в России земель Сибирских, и была бы Россия вполовину меньше.

Стоит наше село на холме, который еще наши предки Бараньим прозвали, потому что там давным-давно круторогий баран пятерых волков победил. Не верите? Зря. Так оно и было, когда здесь еще не стояло наше село. Отбился один баран от стада, и волки его погнали. Загнали барана на этот холм, а он рога выставил – и на волков! Волки хвосты поджали, да и в лес убежали, а наши предки на этом холме поселились, холм Бараньим прозвали, а село – Лопатнями, потому что люди здесь поговорить любят – лопочут, значит, много.

Но славятся наши Лопатни не круторогим бараном, и даже не тем, что сам казак Ермак Тимофеевич отсюда родом, а теми чудесами, что у нас в Лопатнях случаются чуть не каждый божий день. Обо всех чудесах я вам не расскажу – язык отсохнет, а вы лучше приходите к нам в Лопатни на Николу Вешнего, когда мы пиво варить начинаем, да и идите сразу к Ваське Шевцову, его избу вам каждый покажет. У Васьки Шевцова мы собираемся на наши мужицкие братчины и в Николин день, когда пиво варить начинаем, и всегда, когда работа к земле не гнет, бабы пряжу прядут да песни поют, а мужику в своей избе вроде как и делать нечего. Да вы не подумайте, что мы у Васьки-то пивом допьяна напиваемся. Как в старинной песне поется:

Нам не дорого, братья, пиво пить,

пиво пьяное,

А нам дорога, братья, беседушка смиренная,

Как во той беседушке сидит мужье

все честное,

Говорят они речь-пословицу старинную…

Вот-вот, старинные песни – правильные, слов из такой песни не выкинешь, так что приходите к нам в Лопатни, да сразу и к Ваське Шевцову, если на Николыцину попадете, то про все наши лопатинские чудеса услышите. Но про одно чудо-чудное да диво-дивное я вам сейчас расскажу. Было это не так давно, да и не сказать, чтобы намедни приключилось. У Васьки Шевцова на Никольской братчине вы и про стародавние времена услышите, а я – не рассказчик, говорю только то, что своими глазами видел.

Так вот, было это, когда я пешком под стол ходил, да все примечал, потому что был я мальцом смышленым, не обидел Господь разумом, грех жаловаться. Когда я еще мальцом был, служил у нас в нашей церкви Святого Николы, Угодника милостивого и Чудотворца батюшка. Батюшку отцом Владимиром звали, и был наш батюшка особенным. Да у нас в Лопатнях все не как у людей, а по-особенному но такого, как отец Владимир, батюшки и у нас никогда не было.

Отец Владимир приехал к нам в Лопатни из самого Петербурга. В Петербурге, он нам рассказывал, есть Монастырский остров, так наш батюшка на этом острове жил да поповскому делу учился. Этот остров потому и называется монастырским, что живут на нем одни монахи и те, кто поповскому делу учатся. Там и церква есть большая, и еще есть церкви поменьше. Я было задумался, зачем так много церквей, неужто все люди на этом острове в большую церкву не помещаются? У нас в Лопатнях одна церква Николы Угодника, и не сказать, чтобы очень большая была, а мы всем селом в ней Богу молимся, а по престольным праздникам и с окрестных деревень народ собирается – в тесноте, да не в обиде. Но батюшка мне объяснил, что молиться на Монастырский остров со всего Петербурга люди собираются, и их намного больше, чем и в Лопатнях, и в окрестных деревнях, и из других городов люди специально приезжают помолиться на Монастырском острове, и даже из-за границы, вот и нужно много церквей, чтобы люди не давили друг друга, а спокойно Богу молились. Я тогда совсем мальцом был – не мог и вообразить себе так много людей сразу, что в одну церкву им не влезть.