Текст книги "Пятое Евангелие"

Автор книги: Рудольф Штайнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

И теперь возьмите вы целые библиотеки, возьмите вы целые суммы сегодняшних научных монистических (monistischen) рассмотрений: это есть доказательства одеяния Христос-Существа, которые даже есть истинны! Высоко в цене стоит сегодня чуятель (Beschnьffler) культурной революции и как глубокая мудрость будет наука принимать этого чуятеля. Этот образ должны мы нарисовать себе перед Душой, когда мы не только рассудочно-мерно, но также с чувством желаем принять то, что подразумевается с Пятым Евангелием. Ибо подразумевается то, что мы с нашей истиной должны бы чувствовать себя установленными правильным способом в наше время, чтобы понять как невозможно есть это, чтобы старому времени сделать понятным то, что опять как новое возвещение должно прийти. Поэтому позволено быть говорено Евангелие-слово теперь, где мы опять-таки прощаемся друг с другом: С чувством, которое царит в человечестве, не уйти далеко в следующем Духовном развитии. – Поэтому должно это чувство быть изменено, быть направлено на другое! И компромиссные натуры, которые не желают делать себе никакого ясного образа о том, что здесь есть, и что должно прийти, не будут хорошо служить тому, что есть необходимо как Духовное учение и Духовное служение человечеству.

Я был должным это Пятое Евангелие, которое мне есть священно. И я прощаюсь с вашими сердцами и вашими Душами с пожеланием, что связь, которая нас связывала через много другое, будет упрочнена через это Духовное исследование о Пятом Евангелии, которое мне есть особенно дорого. И это может наверное в ваших сердцах и Душах вызвать некое теплое ощущение: Когда мы также физически, пространственно и временно разделены, так желаем мы все-же оставаться вместе, совместно чувствовать, что мы в наших Душах должны прорабатывать и что есть затребовано через обязательство, которое Дух в наше время накладывает человеческим Душам.

Надеюсь идет то, что мы добиваемся, через работу каждой Души правильным способом дальше. Я верю, что с этим пожеланием позволено быть дано лучшему прощальному приветствию, которое я в конце прямо этого цикла докладов хотел бы с этим принести.

"""""""""""""""""""""

Пятое Евангелие Кельн, Первый доклад, 17 Декабря 1913

Мне надлежит по случаю сегодняшнего и завтрашнего вечера говорить о том, что мы привыкли называть Мистерия Голгофы" и, именно, должна будет быть сделана попытка, чтобы говорить об этом в некой другой форме, чем это прежде совершалось. Я хотел бы сказать, что прежние обсуждения о Мистерии Голгофы имели некое, если также оккультное, то все-же более еще оккультно-теоретическое содержание. Говорилось о сущности и значении Мистерии Голгофы для развития человечества. Что это в известной мере есть центральное событие для всего развития человечества на Земле и насколько это есть центральное событие, об этом были даны мысли. Таковые ведь полностью добыты из источников оккультного исследования. Через это высказаны те мысле-источники, которые как бы излучаются из Мистерии Голгофы, идут дальше и являются оживленными в нашем земном развитии. Из того, что живет в развитии человечества на Земле, может, если это схвачено видящим взором, быть найдено то, что было указано как значение Мистерии Голгофы.

Сейчас, однако, мне надлежит более близко говорить о том, что позволяет высказаться полностью в конкретном о событиях, которые разыгрались в начале нашего время-исчисления. Я буду должен говорить о событиях, которые в известной мере в своих силах излучили то, что в живой Земной ауре живет дальше и может быть наблюдаемо оккультно. Я буду затем завтра говорить некоторое об основаниях, почему эти вещи прямо сейчас в нашу временную эпоху в пределах Антропософских кругов должны быть говорены. Сегодня, однако, я попытаюсь наметить некоторое из того, что произошло в начале нашего время-исчисления в Палестине. И я надеюсь, что в ваших сердцах, в ваших Душах событие Голгофы, как оно более в форме идей было охарактеризовано, не потеряет в значении через то, что мы однажды напрямую посмотрим на то, что разыгралось тогда, это как бы схватим полностью конкретно во взоре.

Я ведь уже по поводу обсуждения Лука-Евангелия и той серии докладов о так называемом Матфея-Евангелии, отметил некоторое сущностное об области, которая здесь входит в рассмотрение. Это есть факты, что два Иисуса-мальчика (Jesusknaben) были рождены приблизительно одновременно в начале нашего время-исчисления. Я указывал на то, что эти оба Иисуса-мальчика, которые были тогда рождены, были очень сильно различными друг от друга по характеру и способностям. Тот один из Иисусов-мальчиков, чье изображение еще как бы проясненное через так называемое Матфея-Евангелие, тот происходит из Саломоновской (salomonischen) линии дома Давида. В нем жила Душа или Я того, кого мы знаем как Заратустра (Zarathustra).

Мы должны, если мы схватываем во взоре некую такую инкарнацию, прежде всего быть проясненными об одном: Сама, когда некая такая индивидуальность инкарнируется опять, как это Заратустра был инкарнирован – именно во время, как он был рожден в Иисусе – не должна эта индивидуальность никоим образом в детском или юношеском возрасте знать, что она есть эта индивидуальность. Сознание не должно предрасполагать, что высказывалось бы в словах: Я есть тот и тот. – Это не предрасполагается. Вполне, однако, предрасполагается в неком таком случае, что те возвышенные способности, которые некая человеческая Душа может выиграть через то, что она проделала такую инкарнацию, рано показывают себя значимыми и затем обуславливают целую осново-структуру характера. Так является тогда Саломоновский Иисус-мальчик так хотел бы я его назвать – в котором живет Я Заратустры, оснащенным высокими способностями, и это есть характеристическое: он оснащен такими способностями, которые делают ему возможным, легко проникнуть в то, что в его окружении живет как достижение того, что человечество на Земле завоевало в продолжающейся культуре. В окружении такого ребенка жило ведь, особенно однако тогда, целая культура человечества в словах, манерах, деяниях, короче во всем том, что можно было видеть и слышать. Некий обычный мальчик принимает мало из того, что он видит и слышит. Этот мальчик, однако, принимал с некой великой гениальностью из скудных намеков, в которых это изживало себя, что человечество завоевало себе, короче, он показывал себя как в высшей мере одаренным для всего, что культура человечества вынесла вплоть до этого при школьно-мерно изученном. Некого такого мальчика сегодня назвали бы высоко-одаренным мальчиком. Таким был Саломоновский Иисус-мальчик. Вплоть до двенадцатого года выучил он быстро то, что он мог выучить из своего окружения.

Совсем другого рода был другой Иисус-мальчик, который в отношении характера просвечивается – больше нельзя сказать – через изложения Лука-Евангелия. Он происходил из Натанической (nathanischen) линии дома Давида. Он был прямо неодарен для того, что можно выучить внешне. Вплоть до своего двенадцатого года он не показывает никакого интереса для чего-нибудь, что школьно-мерно можно получить из культуры человечества. Напротив, показывал он с самого раннего детства при том в высшей степени, что можно было бы назвать: гениальность сердца, со-чувствие с каждой человеческой радостью, с каждым человеческим страданием. Он показывал себя в этом совсем особенно гениально, что он менее в себе жил, менее себе мог приобрести такую деловитость, которую можно приобрести на Земле, но что он чужое страдание и чужую радость с самого раннего детства чувствовал как свое собственное страдание и собственную радость, мог установить себя в Души других людей; это показывал он в навысшей мере.

Это есть мыслимо наибольшее различие между обоими Иисусами-мальчиками, так как они представляются Акаша-Хроника-мерному (Akasha-Chronik-mдЯgen) наблюдению. Теперь, наступает ведь, после того как оба мальчика достигли двенадцатого года, событие, которое я уже часто охарактеризовывал: что при странствии в Ерусалим, которое проделывали родители с Натаническим Иисусом-мальчиком, Я Заратустры, которое прежде оставалось в другом Саломоновском Иисусе-мальчике, вышло из этого тела и взяло владение жизненными оболочками Натанического Иисуса-мальчика. Отсюда произошло так, что все, что это царское Я смогло усвоить себе, теперь могло действовать в Душе другого, Натанического Иисуса-мальчика и могло действовать этому мальчику теперь со всей силой Заратустры, без того чтобы это знать, так могло действовать, что он возбудил изумление учителей писаний (Schriftgelehrten), среди которых он выступил, как это также излагает Библия. Также то отмечал я, что тот другой, Саломоновский Иисус-мальчик, из которого Я удалилось, очень быстро захирел и в относительно-мерно короткое время умер.

Должно быть вовсе отмечено, что никоим образом сразу не прекращается жизне-возможность для некого человека, который, как сейчас для Саломоновского Иисуса-мальчика было изложено, отдает свое Я. Как некий шарик катится дальше некоторое время, как бы через свою внутреннюю силу, так живет некое такое существо некоторое время дальше через силу, которая в нем живет; и для того, кто не может утонченным образом наблюдать человеческие Души, различие не есть очень большое между тем, что предлагает как некая такая Душа, которая имеет еще свое Я и некая, которая свое Я потеряла. Ибо в обычной жизни действует не так очень, когда мы выступаем напротив некой Душе, непосредственно Я. Что мы испытываем у некого человека, что мы будем воспринимать от него, это есть в самой наименьшей мере некое непосредственное проявление Я, это есть некое проявление Я через астральное тело. Астральное тело, однако, сохраняет тот другой Иисус-мальчик; и только тот, кто тщательно может различать – и это не есть легко – действуют ли старые привычки, старые мысли дальше в некой Душе или будет ли впредь еще принято новое, тот может через это воспринимать, есть ли Я еще здесь или нет. Но некое захирение начинается, некий род отмирания, усыхания и так было это у этого Иисуса-мальчика.

Через некую известную кармическую судьбу умерла, теперь, также вскоре после перехода Я Заратустры в другого Иисуса-мальчика, телесная мать Натанического Иисуса-мальчика и также отец Саломоновского Иисуса-мальчика и из отца Натанического Иисуса-мальчика и матери Саломоновского Иисуса-мальчика матери стала одна супружеская пара. Натанический Иисус-мальчик не имел никаких телесных братьев-сестер (Geschwister) и сводные братья-сестры, которые он теперь получил, были равно братья-сестры Саломоновского Иисуса-мальчика. Из двух семей стала одна, которая впредь обитала в поселке, который потом получил имя Назарет (Nazareth); так что мы, когда мы говорим о Натаническом Иисусе-мальчике, в котором, теперь, жило Я Заратустры, употребляем выражение: Иисус из Назарета (Jesus von Nazareth).

Я хотел бы, теперь, также здесь сегодня некоторое из юнешеской жизни этого Иисуса из Назарета, как это Акаша-Хроника-мерно может быть исследовано, так рассказывать, что мы через это можем выиграть понимание для некого известного исторического мгновения Земного развития, которое затем подготовило Мистерию Голгофы (Mysterium von Golgotha), к которой, чтобы говорить, мы завтра еще должны будем прийти.

В трех, для Видящего отчетливо друг от друга различающихся, фазах разыгрывается эта жизнь Иисуса из Назарета. Все-же показано уже в разговорах с учеными писаний, что в нем ожила уже в его двенадцатом году, через переход Заратустры-Я, некая внутренняя сила, чтобы быть просветленной, чтобы принять просветление и чтобы соединить его с тем, что как способность жило в Заратустре-Душе. Уже показано, что некая громадная сила внутреннего переживания была в этой Душе, так можно заметить теперь в подрастающем Иисусе с двенадцатого вплоть до семнадцатого и восемнадцатого года, как происходя из Внутреннего Души, внутренние просветления становились все богаче и богаче и особенно есть это теперь просветления, которые соотносят себя на целое развитие древне-еврейского и вообще еврейского народа.

Так, как Иисус из Назарета был вставлен в еврейский народ, так было ведь в этом еврейском народе вовсе более невозможно, чтобы воспринять величину того, что однажды в древние времена было дано пророками этому народу, как непосредственные Мировые тайны. Многое из древних откровений пророков унаследовалось дальше, но пра-источные способности, чтобы получать непосредственно Духовные тайны из Духовных миров, таковые давно истлели. Из сохраненных писаний принимали их. Некоторые были все-таки также здесь, как например известный Хиллел (Hillel), которые через свое индивидуальное развитие были способны еще внимать нечто из того, что было провозвещено древними пророками. Но не было давно более в этих немногих людях той силы, которая в пра-время еврейского народа, во время откровений была здесь. Это должно было отметить вовсе нисхождением в Духовном развитии еврейского народа. То, однако, что однажды было здесь, что было откровенно во время пророков, это вынырнуло теперь, как из глубин Души Иисуса из Назарета, как внутреннее просветление.

Но я хотел бы менее сделать вас внимательными на этот исторический факт, что в одном единственном человеке через внутреннее просветление опять вынырнуло то, что однажды во время пророков было откровенно. Много более хотел бы я ваши ощущения направить на то, что называется, что в бесконечном одиночестве одна, так относительно-мерно юная Душа, Душа тринадцати– вплоть до четырнадцати-летнего Иисуса из Назарета, чувствует в себе восходящим некое откровение, которое другие люди в его окружении не чувствовали более восходящим, которое Лучшие имели наивысшим в неком слабом отблеске. Установите вы ваши ощущения в жизнь некой такой Души, которая с неким Величайшим человечества стоит здесь одиноко и возложите вы значимость на то, что Мистерия Голгофы должна была быть подготовлена через то, что в Душе Иисуса из Назарета те одинокие чувства и одинокие ощущения должны были захватить место. Когда здесь стоят так, как на неком Душевном острове с нечто, что так, как Он ведь уже в свое время детства мог чувствовать себя со всем человечеством, хотели бы всем людям позволить наделить, но не могут позволить наделить потому что видят, что Души снизошли на некую ступень, где они не могут более это принять, когда все это ощущают: в боли и страдании нечто должным знать, что другие не могут принять, о чем, однако, так охотно хотели бы желать, чтобы это также жило в их Душах, тогда подготавливают себя для некой Миссии. Для этого подготавливал себя Иисус из Назарета. Это дало его Душе основную ноту, основной ньюанс, что он себе всегда опять должен был сказать: Ко мне звучит некий голос из Духовного мира. Если человечество могло бы его слышать, это было бы ему бесконечным благословением. В древние времена были здесь люди, которые могли его внимать, сейчас однако нет более здесь никаких ушей, чтобы слышать. – Это страдание одиночества-бытия, это вдавливалось все больше и больше в его Душу.

Это была Душевная жизнь Иисуса из Назарета примерно от двенадцатого вплоть до восемнадцатого года. Через это он был также непонятым своим телесным отцом и своей воспитывающей или заботящейся матерью, и не только непонятым своими сводными братьями-сестрами, но часто высмеянным, да, рассматриваемым как неким наполовину сумасшедшим. Он работал усердно в столярном ремесле своего отца. Но в то время как он работал, жили ощущения, которые я уже равно высказал и отметил, в его Душе. Затем, как он так стоял в восемнадцатом году, отправился он в странствие. Он проходил, работая в различных семьях, при различных ремеслах своего ремесла Палестины и также окрестных языческих поселков. Он был так ведом через свою Карму. В том, что он странствовал вокруг через Палестину, показывало себя целое своеобразие его натуры у всех тех, в чей круг он вступал. Днями работал он, вечерами совместно сидел он с людьми. И люди, с которыми он совместно сидел, так со своего девятнадцатого вплоть до двадцать второго года примерно, имели все при этом совместном сидении с ним чувство, которое они не всегда ясно доносили к сознанию, но тем отчетливее чувствовали: что здесь некий человек совсем особого своеобразия был среди них, как они некого такого еще никогда не видели, да, еще более, как они себе никогда не могли представить, чтобы некий такой мог бы жить. Они не знали, как его принять.

Если желают понять это, должно учитывать некое, что вообще должно быть учитываемо, когда желают так верно проникнуть в различные тайны человеческой эволюции: чтобы нечто так пережить, как я это наметил у юного Иисуса из Назарета, вызывает глубочайшую боль в Душе. Но эта боль превращается в Любовь. И многая высшая Любовь, которая живет в жизни, есть превращенная боль такого рода. Глубочайшая боль имеет способность превращаться в Любовь, которая не только действует как обычная любовь через голое бытие любимого существа, но которая как бы излучает как далеко действующие аурические (aurische) лучи. Так что люди, среди которых Иисус был в это время, верили много более, чем только, чтобы иметь некого человека среди себя. И когда он опять из некого места уходил, то действовало это так, что люди, когда они вечерами опять совместно сидели, действительно имели чувство его присутствия. Как если он еще был бы здесь, так ощущали. И это наступало часто, опять и опять, когда он давно ушел дальше от некого места, где он останавливался: что люди, которые вечерами сидели вокруг стола, имели общие видения. Они видели его вступающего как Духовный облик. Каждый отдельный имел одновременно это видение, что Иисус будто опять и опять приходил среди них, что он с ними говорил, сообщал им вещи, как однажды в телесном присутствии. Так жил он зримо среди людей, когда он давно уже был далеко. Это была именно в Любовь превращенная боль, которая делало его так действенным. Люди, у которых он был, чувствовали себя в некой особенной мере с ним связанным. Они чувствовали себя собственно никогда более отделенными от него, они чувствовали: он оставался у них и он приходил всегда опять.

Но он проходил не только вокруг в местности Палестины, но его Карма вела его – отдельные обстоятельства, чтобы оговаривать, почему его Карма так вела, это вело бы слишком далеко – также в языческие места. Туда итак приходил он, после того, как он научился узнавать нисходящее развитие в Иудействе. И он научился узнавать, как в Культовых деяниях язычников, как в языческих религиозных отправлениях равно также, как в Иудействе было вымершим то, что однажды как пра-откровение жило в древнем Язычестве. Так должен был он пережить вторую фазу в восприятии нисхождения человечества из некой однажды Духовной высоты. Но неким другим образом, чем у Иудейства должен он был воспринять, как низошло Язычество.

Образ, как он внял нисхождение Иудейства был выигран больше внутренне, через внутреннее просветление. Здесь видел он, как откровения из Духовного мира, которые однажды были провозвещены через древних пророков, прекратились, потому что никаких ушей более не было здесь, чтобы слышать. Как это было в Язычестве, это стало ему ясным в одном поселке, где древнее языческое Духовно-служение особенно распалось, где также во внешних знаках показывал себя упадок Язычества. Люди были в поселке, в который он теперь пришел, поражены проказой и остальными безобразными болезнями. Злостными стали они частью, частью немощными (bresthaft), парализованными. Они были избегаемы жрецами, которые убежали из поселков. Когда его заметили, распространилось, как беглый огонь, что здесь якобы пришел некто совсем особенный. Ибо он теперь также в своем внешнем выступлении уже достиг нечто, что именно было как превращенная боль, как Любовь. Видели, что здесь приходило некое существо, как еще никогда не странствовало по Земле. Это говорил один другому. Быстро распространилось это, так что многие сбежались, ибо люди верили, что им был приведен некий жрец, который опять станет исполнять их жертвы. Ведь их жрецы сбежали! Здесь сбегались они сюда. Он не собирался исполнять языческую жертву. Но теперь показала себя ему, как в живых имагинациях, целая загадка нисхождения также языческой Духовной эпохи. Он мог теперь непосредственно воспринимать, что жило в языческих Мистериях: что силы высших Божественных существ текли вниз на священные алтари. Теперь, однако, стекались вместо сил добрых Духов, всякие Демоны, посланники Люцифера и Аримана, вниз на священные алтари. Не так внутренне, через просветление, как у Иудейства, но как во внешних видениях, воспринял он упадок языческой Духовной жизни.

Это есть еще нечто другое, нечто совсем другое, так сказать, научиться узнавать вещи теоретически, чем созерцать, как на неком жертвенном алтаре, на котором однажды текли Божественно-Духовные силы, теперь нисходили Демоны, которые задействовали анормальные Душевные состояния, болезни и так далее. Это видеть в Духо-созерцании есть нечто другое, чем знать об этом теоретически. Но Иисус из Назарета должен был в непосредственном Духо-созерцании познать, должен был видеть, как посланники Люцифера и Аримана действовали; он должен был видеть, что они натворили народу. Он упал неожиданно как мертвый. Люди обратились испуганно в бегство. Он, однако, в то время как он был так, как унесенный-духом (entgeistert), как отрешенный (entrьckt) в некий Духовный мир, имел впечатление от всего того, что однажды говорило пра-откровения Язычникам. И так, как он внимал тайнам, которые были провозвещены древними пророками и которые теперь даже не жили как некая тень в иудейской культуре, так мог он теперь через Духовную инспирацию слышать, каким образом эти тайны Язычников были провозвещаемы.

Глубочайшее впечатление произвело на него нечто, что было попробовано быть исследуемо мной и что я впервый раз сообщил по случаю камне-заложения основания (Grundsteinlegung) нашей постройки в Дорнахе. Можно это назвать перевернутый Отче-наш (Das umgekehrte Vaterunser)", так как это было как перевертое того, что есть субстанциональное содержание молитвы, которая Иисусу из Назарета была приписана его учениками (Jьngern). Иисус из Назарета воспринял теперь нечто, как некий перевернутый Отче-наш, так что он мог чувствовать, в этих словах есть, как совместно спресованная, тайна человеческого становления и воплощения (Verkцpertwerden) в Земных инкарнациях:

Аминь (АУМ)

Царят Лукавые

Порождают себя отвязанной Я-самостью

От другим задолженного Самости-долга

Переживаются в ежедневном Хлебе

В котором не царит Небес Воленье

В котором Человек себя отделил от Их Царства

И забыл Их Имена

Своих Отцов в Небесах

Amen (AUM)

Es walten die Ьbel

Zeugen sich lцsender Ichheit

Von andern erschuldete Selbstheitschuld

Erlebet im tдglichen Brote

In dem nicht waltet der Himmel Wille

In dem der Mensch sich schied von Eurem Reich

Und vergaЯ Euren Namen

Ihr Vдter in Himmeln.

Это есть, воспроизведенное с запинающимися словами то, что выражает нечто как законы воплотившегося человека, который приходит из Макрокосмоса в Микрокосмос. С тех пор, как мне эти слова стали известны, я нашел, что они есть некая чрезвычайно значимая медитационная формула. Они имеют некую силу над Душой, которая есть совсем чрезвычайная, и замечают, так сказать, тем большую силу, которую имеют эти слова, чем больше их рассматривают. И затем, когда ищут, чтобы их разрешить и понять, затем показывает себя в них, как на самом деле в них совместно впресованна тайна человека и судьба человечества и как из переворота слов Микрокосмического Отче-наш могло возникнуть то, что затем Христос провозвестил своим признанникам (Bekennern).

Но не только эту тайну языческого пра-откровения воспринял Иисус. Как он опять пробудился из видения, научился он узнавать через убегающих людей и Демонов целую тайну Язычества. Это была вторая безмерная боль, которая погрузилась в его Душу. Он сначала в таком значимом способе научился узнавать упадок Иудейства через то, что он познал, что однажды было откровенно еще не упадшему Иудейству. Теперь выучил он узнавать равное у Язычников. Этим способом донес он себя к сознательному переживанию ощущения факта, что в его окружении человечество должно было жить в смысле слов: Они имеют уши и не слышат это, то, что есть Мировые тайны. – Так должен он был завоевать себе безграничное со-чувство, которое он всегда имел с людьми и которое может быть выраженно в словах: Теперь мог он созерцать; человечество должно иметь содержание его созерцания, но где есть существа, чтобы сообщить это человечеству?

Такие опыты должен он был проделывать примерно вплоть до своего двадцать четвертого года жизни. Затем привела его его Карма домой во время, как умер его отец. Он жил затем совместно со своими сводными братьями-сестрами и со своей воспитывающей или сводной матерью. В то время как сводная мать его раньше также мало понимала, делалось теперь все более и более понимание приметным для того, что он носил в себе как великую боль. И так следовали дальнейшие переживания с двадцать четвертого вплоть до двадцать восьмого, двадцать девятого года жизни, в которые он все больше и больше – хотя это также здесь было тяжело – находил понимание у своей воспитывающей или сводной матери. Это были одновременно годы, в которые он ознакомился ближе с Ессевским орденом (Essдerorden). Я хотел бы сегодня наметить только главные моменты, как Иисус научился узнавать Ессевский орден. Это был такой некий орден, в котором объединились люди, которые обособились от остального человечества и которые развивали некую особенную жизнь тела и Души, чтобы через эту жизнь опять виться вверх (hinaufranken) к тому пра-откровению Духа, которое человечество потеряло. В строгих упражнениях и в неком строгом способе жизни должны были восходящие Души достигнуть некой ступени, через которую они опять могли быть совместно принесены с Духовными регионами, из которых текли пра-откровения.

В этом кругу научился Иисус из Назарета узнавать также Иоанна Крестителя (Johannes den Tдufer), однако оба они не были в собственном смысле Ессеями. Это показывает прямо Акаша-Хроника на этой области. Но из всего, что я изложил, выходит ведь, что здесь была некая человеческая личность совсем особого образа, которая действовала на каждого совсем чрезвычайно; она действовала все-же так чрезвычайно, как я это излагал, у Язычников, так что также Ессеи – несмотря на то, что они иначе то, что они добивались для своих Душ, сохраняли как святейшую тайну, ничего из этого не предавали внешне-стоящему – безвредно говорили с Иисусом о важных тайнах ордена, о важнейшем, чего они добивались в стремлении своих Душ. Так научился Иисус узнавать, как был некий в то время современный путь для человеческой Души здесь, чтобы восходить к высотам, в которых пра-Души людей однажды пребывали и из которых они низошли. Да, это мог он заметить у Ессеев, как это все-же еще было возможным, через особые упражнения опять взбираться к этим высотам. Но уже делало это на его Душу некое глубокое, хотелось бы сказать, если разрешается тривиальное слово в этой взаимосвязи, неуютное впечатление, что некий такой Ессей, когда он желал восходить к этим высотам, должен был обособить себя от остального человечества, вести некую жизнь вне круга остальных людей. Это было совсем и вообще не по образу всеобщей человеческой Любви, как чувствовал ее Иисус из Назарета, который не мог выносить, что нечто может состояться при Духовном благе, что не могло усвоить себе целое человечество, но только отдельные за счет целого человечества. И часто уходил он с величайшей болью прочь от Ессеевских мест. То, что он ощущал, позволяет выразить себя со словами: Также здесь есть отдельные и это могут все больше только немногие быть, которые находят назад путь к пра-откровению, но прямо когда эти немногие себя обособляют, должны другие тем так больше жить в упадке. Он не могут взойти вверх, ибо они должны исполнять грубую материальную работу для тех, которые себя обособляют.

Как он опять однажды выходил из одних ворот поселения ордена, здесь увидел он в Духе, как два облика убегали от ворот прочь. От этих обоих обликов, которые мы сегодня в нашем Антропософском языке называем Люцифер и Ариман, имел он впечатление, что Ессеи защищают себя от них, изгоняют через свои упражнения, через свою аскетическую жизнь, через строгие правила ордена. Ничто не должно подойти от Люцифера и Аримана к этим Душам. Отсюда, видел Иисус из Назарета Аримана и Люцифера убегающими, но он знал теперь также: прямо через то, что некое такое место было создано, где Аримана и Люцифера не допускали, где ничего не желали знать о них, прямо через это перетягивались они тем больше к другим людям, потому что они должны были бежать от этих мест. Это имел он теперь перед собой. Опять действует это совсем по-другому, когда узнают это только через теорию, чем когда видят, что отдельные Души делают для своего продвижения (Fцrderung) и как через это Люцифер и Ариман посылаются к другим людям, тем что отдельные отделываются от них от тела (einzelne sie sich von Leibe schaffen). Теперь знал он, что это не есть никакой путь святости, которым идут Ессеи, но что это есть некий путь, который через обособление за счет остального человечества ищет только собственного продвижения.

Некая несказанная жалость надвинулась на него. Он не ощущал никакой радости при восхождении Ессеев, так как он знал, другие люди должны были тем глубже опускаться, в то время как отдельные восходят. Это все надвинулось тем больше на него, как он опять также у других ворот Ессеев – существовало несколько таких мест – видел образ убегающих Люцифера и Аримана, которые стояли перед воротами, но не могли войти в эти места ордена. Так узнал он, как обычаи ордена и правила ордена – по образцу правил Ессеев – гонят Люцифера и Аримана к другим людям. И это была третья великая, бесконечная боль, которую он ощутил о нисхождении человечества и которая так расширилась над его Душой.

Я уже говорил, что его воспитывающая или сводная мать все больше получала понимание для того, что жило в его Душе. Теперь привнесло себя то вдобавок, что стало значимым как подготовление для Мистерии Голгофы: Некий разговор имел место – так выдает это исследование в Акаша-Хронике – между Иисусом из Назарета и воспитывающей или сводной матерью. Так далеко продвинулось ее понимание, что он мог говорить ей о трехкратной боли, которую он испытал об упадке человечества, которую он испытал на области Иудейства и Язычества, как и Ессейства. И тем, что он ей излагал свою целую одинокую боль, и что он испытал, видел он, что это действовало на ее Душу.