Текст книги "Тайны смутных эпох"

Автор книги: Рудольф Баландин

СМУТА И РЕВОЛЮЦИЯ

Вряд ли было случайным совпадение пугачевского восстания по времени с Великой Французской революцией, грянувшей в 1789 году. Для истории расхождение в полтора десятилетия незначительно. В обеих странах существовала просвещенная монархия, а основанием для восстаний послужили народные волнения.

В России с казнью Пугачева восстание не прекратилось. Как писал А.С. Пушкин: «Совершенное спокойствие долго еще не воцарялось. Панин и Суворов целый год оставались в усмиренных губерниях, утверждая в них ослабленное правление… и искореняя последние отрасли пресеченного бунта. В конце 1775 года обнародовано было общее прощение и поведено все дело предать вечному забвению. Екатерина, желая искоренить воспоминание об ужасной эпохе, уничтожила древнее название реки, коей берега были первыми свидетелями возмущения. Яицкие казаки переименованы были в уральские… Но имя страшного бунтовщика гремит еще в краях, где он свирепствовал. Народ живо еще помнит кровавую пору, которую – так выразительно – прозвал он пугачевщиною».

Неудивительно, что «замирения» народа с правящим классом не состоялось. Никаких принципиальных изменений к лучшему не произошло. Простой русский народ оказался в положении побежденного, покоренного, вынужденного смириться со своим унизительным положением.

Это в конце XX века хитрые политики и журналисты, а также наивные или обманутые «патриоты» и странные монархисты, невесть какую монархию представляющие, вдруг дружно стали рисовать идиллические картинки жизни народа в царской России. Конечно, в хлебородные годы, да у хорошего помещика крестьянам жилось действительно не худо. Только и всего. В остальном их положение было незавидным. Иначе не бунтовали бы они, не шли на смертный бой против регулярных войск, как это было во время пугачевского восстания (обратим внимание на то, что Пушкин счел назвать «ужасной эпохой» восстание, длившееся сравнительно недолго).

Уже после того как страсти, казалось бы, улеглись, дворянин А.Н. Радищев правдиво описал свое «Путешествие из Петербурга в Москву». Он побывал в тех краях, которые не восстали. Почему? От хорошей жизни? Вот характерный разговор Радищева с безымянным пахарем, который есть смысл привести целиком.

– Бог в помощь, – сказал я, подошед к пахарю, который, не останавливаясь, заканчивал начатую борозду. – Бог в помощь, – повторил я.

– Спасибо, барин, – говорил мне пахарь, отряхивая сошник и перенося соху на новую борозду.

– Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?

– Нет, барин, я прямым крестом крещусь, – сказал он, показывая мне сложенные три перста. – А Бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья.

– Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще в самый жар?

– В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину, да под вечер возим оставшееся в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки, для прогулки, ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды. Дай Бог, – крестяся, – чтоб под вечер сего дня дожжик пошел. Барин, коли есть у тебя свои мужички, так они того же у Господа молят.

– У меня, мой друг, мужиков нет, и оттого никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья?

– Три сына и три дочки. Первенькому-то десятый годок.

– Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?

– Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Видишь ли, одна лошадь отдыхает, а как эта устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро.

– Так ли ты работаешь на господина своего?

– Нет, барин, грешно было бы так же работать. У него на пашне – сто рук для одного рта, а у меня две – для семи ртов.

Не удивительно, что Радищев, обращаясь к помещикам, восклицал: «Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? то, чего отнять не можем, – воздух. Да, один воздух».

Правда, порой чаша терпения крестьян переполнялась. И тогда они могли при случае даже убить своего мучителя и кровопийцу-помещика. В XIX веке российская статистика в этом пункте была фальшивой: не учитывалось, сколько помещиков погибало от рук своих крепостных (в официальных сводках обычно в таких случаях констатировали смерть от апоплексического удара). Наказать конкретных виновников чаще всего не было возможности, потому что у крестьян практиковалась круговая порука.

Спору нет, со временем суровость крепостных порядков не увеличивалась, а уменьшалась, а там и произошла «революция сверху»: отмена Александром II крепостного права. Впрочем, революцией называть такой шаг можно только для красного словца, ибо государственный строй и соотношение социальных групп в результате не изменились.

Но если велико было внутреннее возмущение крепостных и работных людей своим бесправным положением, то почему же не превратилось пугачевское восстание в полноценную революцию, подобно тому, что произошло во Франции? Там ведь тоже все начиналось со смуты, огромного числа нищих и обездоленных, отдельных бунтов.

Советская историософия давала этому такое объяснение. «Трагедией восставшего крестьянства было то, – писал М.Т. Белявский, – что, поднявшись на борьбу, героически сражаясь со своими угнетателями, оно не могло противопоставить самодержавно-крепостническому строю новый общественный строй. Восстание, несмотря на размах, как и прежние выступления народных масс, было стихийным – восставшие не имели ясной политической программы борьбы и могли лишь противопоставить «плохой дворянской царице» Екатерине II «хорошего», «доброго» царя».

Такое объяснение трудно считать убедительным. Как мы видели на примере некоторых указов Пугачева, у него достаточно ясно очерчивалась политическая программа установления монархически-анархического государства. По тем временам, учитывая особенности общественного сознания, это была вполне разумная и реалистическая идея. Поставить во главе государства «крестьянского царя» – разве этого мало?

Для России того времени это была, можно сказать, программа-максимум. Кстати, и французы не выступали за коммунистические идеалы. Лозунг «Свобода, Равенство, Братство» вполне подходил не только для масонских лож и французских революционеров, но и для русских мужиков, которые пошли за Емельяном Ивановичем Пугачевым. То, что у них, мужиков, такие слова не были в обиходе, ничего принципиально не меняет. Русский вариант можно сформулировать так: «Воля, Справедливость, Братство». Суть остается все той же.

Екатерина II

Во Франции большинству крестьян жилось не лучше, чем в России (и это несмотря на то, что там природные условия несравненно благоприятнее для сельского хозяйства, чем у нас). Как писал П.А. Кропоткин: «Бедственное положение громадного большинства французского крестьянства было, несомнен но, уж асно. Оно, не перест авая, ухудш алось с са мого начал а царствования Людовика XIV, по мере того, как росли государственные расходы, а роскошь помещиков принимала утонченный и сумасбродный характер, на который ясно указывают некоторые мемуары того времени. Особенно невыносимыми делались требования помещиков оттого, что значительная часть аристократии была в сущности разорена, а потому старалась выжать из крестьян как можно больше дохода… Через посредство своих управляющих дворяне обращались с крестьянами с суровостью настоящих ростовщиков. Обеднение дворянства превратило дворян в их отношениях с бывшими крепостными в настоящих буржуа, жадных до денег, но вместе с тем неспособных найти какие-нибудь другие источники дохода, кроме эксплуатации старых привилегий – остатков феодальной эпохи…

Крестьянские массы разорялись. С каждым годом их существование становилось все более и более неустойчивым; малейшая засуха вела к недороду и голоду. Но рядом с этим создавался – особенно там, где раздробление дворянских имений шло быстрее, – новый класс отдельных зажиточных крестьян… В деревнях появились деревенские буржуа, крестьяне побогаче, и именно они перед революцией стали первые протестовать против феодальных платежей и требовать их уничтожения…

Накануне революции именно благодаря им, крестьянам, занимавшим видное положение в деревне, надежда стала проникать в села и стал назревать бунтарский дух… И нужно сказать, что если отчаяние и нищета толкали народ к бунту, то надежда на улучшение вела его к революции».

Мы привели эту большую цитату потому, что Петр Алексеевич Кропоткин, заставший крепостное время в России, писал, словно одновременно имея в виду не только Францию, но и свое Отечество. Хотя не образовалось еще в России при крепостничестве значительной прослойки «кулаков», деревенских аналогов буржуа, а самое главное, так называемый «третий класс» и пролетариат находились если не в зачаточном, то в младенческом состоянии.

В XVI веке во всех развитых государствах значительный удельный вес обрели горожане, а их роль в управлении государством и соответствующими переворотами становилась решающей. Недаром такое символическое значение обрел факт захвата в Париже Бастилии.

За Пугачева была крестьянская, фабрично-заводская, городская беднота, – массы, не имевшие единого идейного стержня и сколько-нибудь определенной организованности. Была бушующая стихия, но отсутствовала целеустремленная направленность на революционный переворот, который можно свершить только там, где находится правительство. Требуется кинжальный удар в центр управления страной, чтобы парализовать действие государственной машины, точнее сказать, органов управления государством.

Подобной возможности у пугачевского восстания не было. Вот если бы восстание декабристов 1825 года совпало по времени с народными волнениями типа пугачевщины, тогда еще могло бы свершиться нечто подобное Великой Французской революции. Государственный переворот должен происходить на фоне большой смуты, только в таком случае он может стать революционным.

Для буржуазной революции необходима достаточно крепкая и претендующая на власть буржуазия; для пролетарской революции требуется как минимум немалое количество пролетариев. А вот крестьянские революции, несмотря на огромное количество крестьянских масс во всех странах (во всяком случае, до XX века), так и не свершились. Постоянно вспыхивали крестьянские восстания и бунты, переходящие порой в крестьянские войны. Но последний шаг – к победоносной крестьянской революции – так и не был сделан.

Пример Франции в этом отношении красноречив. Ведь уже «блестящее» царствование Людовика XIV привело к тому, что начались бунты, которые продолжались практически во все время правления следующего Людовика и особенно обострились после неурожайного 1774 года. Позже, при улучшении урожаев, волнения пошли на спад, но не прекратились. Так что смута продолжалась достаточно долго, и Великая революция стала, по существу, ее переходом на новый уровень. Без этих бунтов она бы не свершилась. Но и без государственного переворота, который произошел в Париже, волнения народа были бы в конце концов подавлены если не силой оружия, то благодаря либеральным реформам.

Когда в России в середине XIX века стала назревать революционная ситуация, царское правительство сумело ее преодолеть без серьезных социальных потрясений, путем реформ. Эта мера помогла избежать крупных народных волнений, но революционные идеи проникали в российское общество не снизу, а сверху, из среды наиболее просвещенных граждан. Дело тут не столько в тех или иных политических группировках и партиях, а в том, что не народ, а именно наиболее просвещенные граждане в большинстве своем были настроены против самодержавия. Одни мечтали его ограничить парламентом, другие выступали за парламентскую республику, третьи – за полное свержение существующего государственного строя.

В этих условиях едва ли не самыми консервативными социальными слоями были, помимо небольшой правящей прослойки, крестьяне. Революционные идеи находили отклик в умах наиболее образованных рабочих.

В своих замечательных «Записках революционера» П.А. Кропоткин свидетельствовал, что ему приходилось с большой опаской подводить сезонных рабочих, среди которых он вел народническую пропаганду, к мысли о возможности свержения царской власти. Приходилось делать упор главным образом на просветительские беседы, одновременно переходя на социальные темы. Среди квалифицированных заводских рабочих делать этого не требовалось, потому что они неплохо разбирались в политэкономии и революционных идеях.

Как о типичном эпизоде Кропоткин рассказал о случае с народником Сергеем Кравчинским. Он и его товарищ, идя по дороге, попытались завести с нагнавшим их мужиком на дровнях разговор о тяжких податях, произволе чиновников и необходимости бунта. Мужик стал погонять лошаденку, агитаторы поспешили за ним, продолжая толковать о податях и бунтах, пока мужик не стал стегать лошадь, чтобы она вскачь умчала его от народников.

Кстати сказать, и Кропоткина выдал жандармам кто-то из рабочих-ткачей, среди которых он вел пропаганду. Никаких выступлений рабочего класса таким путем добиться не удалось.

Еще один вид деятельности революционеров – террористические акты – тоже оказался бесполезным. Идеологи таких акций (хотя и не всегда – исполнители) понимали, что таким образом невозможно запугать, а тем более свергнуть существующий строй. Однако можно было добиться ответных репрессивных действий правительства, ужесточения режима, а значит и более благоприятной революционной ситуации.

Ужесточения режима они добились после убийства Александра II и смещения в результате «бархатного диктатора» Лорис-Меликова, относительного либерала. Но революционная ситуация от этого не возникла. Потому что никакой смуты тогда в России не было: страна была стабильной и развивающейся.

…В 1924 году талантливый человек и большой фантазер А.Л. Чижевский издал книгу «Физические факторы исторического прогресса», в которой попытался доказать, что революционные и другие социальные возмущения возникают в периоды повышения солнечной активности. Для России такое совпадение пришлось на 1905 и 1917 годы, причем в первом случае число солнечных пятен было меньше, чем во втором, в соответствии с интенсивностью революционных потрясений.

Некоторые интеллектуалы и сейчас верят в подобную зависимость социальных катастроф от активности Солнца или «парада планет» (когда они выстраиваются примерно в одной плоскости). Как писал Чижевский:

 
И вновь и вновь взошли на Солнце пятна,
И омрачились трезвые умы,
И пал престол, и были неотвратны
Голодный мор и ужасы чумы…
 
 
…И жизни лик подернулся гримасой:
Метался компас – буйствовал народ,
А над землей и над людскою массой
Свершало Солнце свой законный ход…
 

Однако в действительности еще более, чем в 1917 году, вспышка солнечной активности была в 1837, 1847, 1870, 1780, 1789 годах. Но почему-то в эти годы никакой революции в России не произошло. Да и самая большая всеобщая «смута» начала ХХ века приходится, пожалуй, на 1914 год, когда вспыхнула Первая мировая война. Не будь ее, неизвестно, что произошло бы в стране позже.

Так что не космические факторы, а прежде всего смута и на ее фоне государственный переворот являются обязательными признаками подлинной революции.

ПОШАТНУВШАЯСЯ УСТАНОВКА

В индивидуальной психологии есть понятие установки. Это нечто, подобное эмоциональной предрасположенности, предвзятости, готовности к определенным реакциям в соответствующих обстоятельствах. Такая реакция вырабатывается в результате опыта, знаний или традиций.

В простейшем виде установка вырабатывается у животных при дрессировке или при экспериментах, которые проводил, в частности, И.П. Павлов на собаках. Человек способен выработать установку самостоятельно и вполне сознательно, но в дальнейшем она может проявляться у него вне зависимости от рассудка, подсознательно.

Особенность установки в том, что она может со временем закрепляться (переходя в подсознание), если она периодически подкрепляется. Так действуют, например, влюбленные, которые преподносят предмету своей страсти подарки и говорят комплименты. При постоянном повторении такого рефлекса (появление данного человека – подарок – удовольствие от подарка) через некоторый срок предмет любви может испытывать удовольствие уже при встрече с данным субъектом. Возможно, такой способ ухаживания, увенчанный успехом, породил известную поговорку: «Любовь зла, полюбишь и козла».

Шутки шутками, а в политической жизни установка играет немалую роль. Например, когда после Великой Отечественной войны снижались цены (а до нее – увеличивалось благосостояние советского народа), это серьезно укрепляло авторитет Сталина и установку на признание его великим вождем и отцом народа. Дело тут не просто в задабривании населения, а в подтверждении верности взятого им политического курса, в реальности и честности его обещаний.

Правда, со времен горбачевской «перестройки» в общественное сознание стали вколачивать мысль, будто замечательные успехи советского народа в труде и в боях объясняются… животным страхом сталинских репрессий, что «стройки коммунизма» возводили главным образом заключенные, а в атаки против гитлеровцев шли либо штрафные батальоны, либо подневольные бойцы, подгоняемые сзади заградительными отрядами.

Увы, подобные бредовые для здравого ума идеи не только пропагандировались, но и находили благоприятную почву в умах немалого числа служащих, интеллигентов. Им даже не приходило в голову, что число работавших заключенных составляло ничтожную долю от числа всех трудящихся (один-два человека на сотню), «штрафников» – еще в десять или сто раз меньше. Но главное, пожалуй, другое.

В нашей стране появилось немало граждан, которым трудно было поверить, что возможен подлинный трудовой энтузиазм, а также подлинный героизм в войне. Это скептики, циники, приспособленцы и лицемеры, не способные не только на героические, но и просто на достойные поступки. Опошление героического прошлого, да еще своего собственного народа, своих действительно героических недавних, а отчасти еще живущих предков – показатель глубокой духовной эрозии, нравственной деградации. У такого народа не может быть достойного будущего.

Увы, такую подлейшую установку вырабатывали долго и упорно внешние и внутренние враги СССР. И когда Хрущев выступил с докладом, ниспровергающим культ Сталина, это был удар колоссальной силы по сложившейся идеологической установке. В данном случае совершенно неважно, насколько справедливы или несправедливы были обвинения Хрущева в адрес недавнего вождя, которому он сам пел дифирамбы. Не имеет существенного значения и то, в какой степени был оправдан культ личности Сталина. Важно, что восхищение вождем и доверие к нему культивировались годами и подтверждались замечательными достижениями страны, а затем еще победой в Великой Отечественной войне. Это было чувство, укоренившееся в подсознании миллионов граждан как четкая установка. Она в значительной степени содействовала единению людей и признанию коммунистической идеологии в массах.

Эта установка основательно пошатнулась после выступления Хрущева на ХХ съезде партии. С этого времени начался идейный разброд. А все приспособленцы и лицемеры, вступившие в партию из-за карьерных соображений, получили подкрепление своим самым низменным устремлениям и оправдание подлости своей и лжи.

В общественной жизни феномен коллективного подсознания играет существенную и до сих пор не оцененную по достоинству роль. Комплекс установок обеспечивает общественную стабильность. Крушение установки – подрывает ее, содействует наступлению смутного времени разброда и шатаний.

Для России конца XIX века такой устойчивой официальной идеологической установкой продолжала быть триада: «Самодержавие, православие, народность». Ее укоренению содействовали экономические успехи страны в конце XIX века во время правления Александра III. Индустриализация, расширение сети железных дорог, оживление торговли, а еще раньше, при Александре II, отмена крепостного права – все это подтверждало истинность идеологической установки. Безусловно, немалое количество демократически и республикански настроенных граждан стремилось свергнуть или ограничить конституцией самодержавие; о революционерах и говорить нечего.

В народе было иначе. Самодержавие было освящено не только вековой традицией, но и авторитетом православной церкви.

Правда, последнее десятилетие ХIХ века было омрачено страшным голодом в 1891 и 1892 годах. Затем началась эпидемия холеры в Прикаспии и Поволжье, сопровождавшаяся холерными бунтами: расползся слух, будто врачи и фельдшеры специально морят народ по приказу высшего начальства. Но и при этом вера в царя сохранялась.

Александр III умер в 1894 году. На престол вступил его сын Николай II. В связи с этим земские деятели передали ему письмо, в котором, помимо изъявления верноподданнических чувств, высказывалась надежда на то, что будет предоставлено больше свободы печати, возможности «для общественных учреждений выражать свое мнение по вопросам, их касающимся, дабы до высоты престола могло достигать выражение потребности и мысли не одних только представителей администрации, но и народа русского».

Надо сказать, что представители земства, в отличие от царских чиновников, были более или менее близки к народу. Например, во время голода они вели большую работу по организации столовых для голодающих и санитарных пунктов. Они понимали, что обязанность царя – служить русскому народу (они так и написали царю), для чего необходимо лучше знать заботы, нужды, надежды простого люда.

19 января 1895 года на торжественном приеме Николай II дал суровую отповедь тем, кто надеялся на более тесное сближение самодержавия с народом и низшим дворянством, разночинцами, мелкими служащими, интеллигенцией. Он сказал: «Мне известно, что в последнее время слышались голоса людей, увлекающихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я… буду охранять начало самодержавия так же твердо, как охранял его мой незабвенный покойный родитель».

У многих людей, безропотно принимавших самодержавие и желавших укрепить его, модернизировать в связи с изменившейся исторической и социальной ситуацией, это вызвало сильное чувство разочарования. «Но в простом и темном народе, – писал в этой связи В.Г. Короленко, – надежда еще жила, и нужно было много тяжелых уроков, чтобы ее разрушить».

И один из подобных уроков не заставил себя ждать. 14 мая 1895 года в Москве происходило коронование Николая II и его молодой жены. В честь этого события москвичи вышли на улицы как на великий праздник. На обширном Ходынском поле было организовано массовое гуляние. Сообщалось, что в качестве подарков будут розданы кружки с царскими вензелями и портретами. Сотни тысяч людей отправились на Ходынку.

Вот как описал дальнейшие события В.Г. Короленко:

«День выдался хороший, праздничный. Народу высыпало видимо-невидимо, так что становилось страшно глядеть на это людское море, колыхавшееся, точно настоящий океан. Особенная давка происходила около деревянных балаганов, где были выставлены царские подарки. Ожидали сигнала, чтобы броситься к этим балаганам, а в ожидании толпа колыхалась без мысли и воли, точно колосья под ветром. Очевидцы говорили, что уже заранее ужас охватывал от предчувствия беды; уже некоторые падали, кричали дети, женщинам становилось дурно. Наиболее благоразумные старались выбраться из толпы. Но вся толпа была охвачена точно безумием – желанием получить десятикопеечную царскую бирюльку, чтобы с торжеством принести ее домой и поставить в красный угол под иконами».

Такова была общая установка. Она основывалась не только на стремлении добыть кружку (будто в таких вещах была острая необходимость), а более всего на желании получить именно памятный царский подарок. Тут проявлялась любовь не столько к данной вещи, сколько к царю.

Дальше произошло вот что (продолжим рассказ Короленко):

«И вот сигнал был подан. Толпа ринулась к балаганам. Задние напирали на передних. Передние не могли попасть в тесные проходы. Их прижимали к углам ограды, к стенам, перегибали пополам на барьерах и раздавливали. Раздались нечеловеческие крики. Начался слепой ужас. Кто падал, тот уже не подымался, – его топтали, не глядя и не рассуждая, насмерть… Толпа, не зная, куда податься, кидалась из стороны в сторону. Люди мяли друг друга… Кинулись в одну сторону, где была канава, ничем не огражденная. Толкаемые сзади, люди падали друг на друга и задыхались.

Коронация Николая II

Когда это торжество с царскими подарками кончилось, – на площади оказалось множество трупов. Их уложили рядами. Родные узнавали тут своих, и над Ходынкой, над прилегающими к ней местами, над всей Москвой встали плач, стоны, отчаяние…»

А что сделал царь? Он не отменил празднеств, не объявил траурные дни, не приказал выявить виновников катастрофы, которые организовали дело так, что произошли массовые убийства. Царь с женой в тот же вечер присутствовали на придворном балу и, по-видимому, участвовали в танцах и веселье.

В тот день на Ходынском поле погибли 1389 человек, а около полутора тысяч получили тяжелые увечья. Суеверные люди сочли это дурным предзнаменованием, обещающим «кровавое» царствование. Для здравомыслящих людей стало ясно, что доброта и заботливость царя распространяются лишь на его близкое окружение, а до народа ему, в сущности, дела нет. В его намерения не входила служба на благо России, ему больше нравилось, чтобы Россия служила ему.

В те дни, когда множество москвичей оплакивало своих убитых или изувеченных родных и близких, царь и его окружение продолжали участвовать в придворных торжествах, о чем уведомляли ежедневные газеты. Трудно было придумать более резкий контраст между правителем и народом. Самодержавие и православие (во всяком случае, церковные иерархи) оказались на одной стороне, а народ – на другой, и между ними все шире разверзалась пропасть.

Слухи и толки о торжествах и трагедии в Москве распространялись по России. Вера в справедливого и доброго царя сильно пошатнулась. В коллективном подсознании народа стала рушиться установка, закреплявшаяся десятилетиями (явно или неявно): самодержавие – православие – народность. И этот удар должен был отозваться в дальнейшем, в периоды испытаний японской и мировой войнами, а также в период экономического кризиса начала XX века.

Трагедия на Ходынском поле

К сожалению, эффект крушения общественной установки остается практически неизученным. В индивидуальной жизни такое явление приводит к депрессии, истерике, психическим аномалиям. Характерный пример – вспышки ревности, приводящие порой к убийствам. Вспомним, как действует Отелло, когда рушится его вера в любовь Дездемоны (сильная установка).

В обществе крушение установки происходит не очень быстро и может привести к разброду и смуте, когда доверие и любовь к властителю переходят в прямо противоположные чувства. Установка основана на вере, и уже одно только ослабление ее способствует целому ряду социальных конфликтов.

Развитие технической цивилизации привело к преувеличению значения в жизни общества экономических материальных факторов. В этом особенность и буржуазных и марксистских обществоведов. На первый взгляд может показаться бесспорным, что сознание, духовное бытие определяется материальными факторами. Из этого следует логический вывод о существовании «классового сознания», особенностей психологии различных социальных групп.

Социальное положение и профессия накладывают свой отпечаток на склад ума и характера. Но насколько существенно такое влияние? Вспомним знаменитейших анархистов – дворян Бакунина, князя Кропоткина. Да и Маркс, Энгельс, Ленин вовсе не были обездоленными пролетариями. Наиболее революционно настроенными были достаточно обеспеченные и образованные рабочие. И это понятно. Подсознательную установку на сохранение традиций, верований, общественного уклада способны преодолеть люди свободомыслящие или доведенные до отчаяния.

Как писал французский социолог и психолог Густав Лебон: «Идеи могут оказать настоящее действие на душу народов, только когда они, после очень медленной выработки, спустились из подвижных сфер мысли в ту устойчивую и бессознательную область чувств, где вырабатываются мотивы наших поступков. Они составляют тогда некоторым образом часть характера и могут влиять на поведение».

В массе людей господствует главным образом коллективное подсознание – те самые идеи, которые сделались привычными и воспринимаются как аксиомы, можно сказать, превратившиеся в условные рефлексы. «Так принято», «так надо», «в это верят все» – вот основания для подобных идей. Надо обладать немалой смелостью, дерзостью мысли, надо уметь подчинить чувства рассудку для того, чтобы опровергать общепринятую установку.

До 1895 года в России лишь сравнительно небольшая часть населения полностью разуверилась в триаде «православие, самодержавие, народность» (как говорили: «За Бога, царя и Отечество!»). В этом году, однако, произошел и сильный сдвиг в массовом сознании, пошатнувший официальную установку. Это напоминает тектонические движения земной коры. В результате действия внешних и внутренних сил происходит накопление напряжения, потенциалов, сил сжатия и растяжения до тех пор, пока они не достигнут критического значения. А тогда происходят резкая разрядка, содрогание каменных блоков и землетрясение.

А в стране подобным образом накапливается духовная напряженность, пока она не достигнет такой силы, что снесет традиционные установки и начнется общественная катастрофа.