Текст книги "Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»"

Автор книги: Рудольф фон Риббентроп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Оба источника неоднократно свидетельствуют о том, что мысли Гитлера вращались лишь вокруг ведения войны против Великобритании, неважно, высказывал ли он свою точку зрения по поводу операции «Феликс», то есть Гибралтара, или на рубеже 1940–1941 годов в отношении кампании «S» («Барбаросса»): размышления неизменно сводятся к тому, как принудить Англию к миру.

Как мало решение о войне с Советским Союзом определялось «перспективой жизненного пространства», в очередной раз показывает запись Редера о конфиденциальном докладе Гитлеру 26 сентября 1940 года[361]361
  Wagner, G. (Hrsg.): a. a.O., S. 143 f.


[Закрыть]. Сначала Редер просит «позволения доложить фюреру свое мнение о продолжении военных действий – также и в отношении выходящего за пределы его ведомства». Охарактеризовав Средиземноморье в качестве «как центра (британской) общей позиции» со ссылкой на сильные позиции англичан в восточной части Средиземного моря, он требует «решить средиземноморский вопрос в зимнем полугодии». Это означало по Редеру:

«ГИБРАЛТАР должен быть взят. (…) Суэцкий канал должен быть взят; сомневаюсь, что итальянцы могут сделать это в одиночку; отсюда необходима поддержка немецкими войсками. От Суэца необходимо продвижение через Палестину, Сирию до Турции. Как только мы это осуществим, Турция в нашей власти. В этом случае проблема России получает иной вид. Россия по сути боится Германии. Сомнительно, потребуется ли тогда выступление против Р. с севера. Вопрос о Дарданеллах. (…)».

Следуют дальнейшие соображения Редера по поводу итальянской позиции в Восточной Африке с сильным акцентом на важности Северо-Западной Африки для немецкого и итальянского ведения войны и предупреждение о поддерживаемом США продвижении англичан к Дакару на помощь де Голлю. Затем Редер фиксирует мнение Гитлера в отношении своих соображений:

«Фюрер согласен с мыслями в принципе. После заключения альянса с Японией он сразу же хочет переговорить с дуче и, возможно, с Франко. (…)

Англия – США должны быть устранены из Северо-Западной Африки. Если Испания примет участие, то Канарские острова, возможно, также Азорские острова и Кабо-Верде должны быть предварительно защищены с помощью Люфтваффе.

Продвижение через Сирию будет также зависеть от отношения Франции, но, вероятно, вполне возможно, Италия будет ПРОТИВ уступки Дарданелл России. Россию он, однако, будет стремиться склонять к энергичному движению на юг – Персия, Индия – с тем, чтобы получить там выход к океану, который для России является более важным, чем позиции в Балтийском море.

Также и фюрер считает, что Россия больше боится мощи Германии; он считает, что Россия, например, не нападет на Финляндию в этом году. (…)».

Изложение Редера еще раз четко доказывает два наблюдения:

• Все стратегические размышления Гитлера развиваются под углом зрения принудить Англию к миру или привести рейх в такую сильную позицию, чтобы до британского правительства или парламента дошло, что мирный договор с рейхом на приемлемых условиях предпочтительнее продолжения войны.

• Отношения с Советским Союзом оцениваются исключительно в соответствии с политически-стратегическими критериями и, опять-таки, прежде всего с точки зрения британской «континентальной шпаги», то есть континентальной державы, которая может вступить в союз с англичанами против Германии.

Интересно, насколько Гитлер в беседе с Редером дополняет его концепцию. Все высказывания и, прежде всего, распоряжения Гитлера до конца декабря 1940 года четко показывают приоритет ведения войны против Англии и его готовность – в соответствии с предложениями Редера – сместить акценты на операции в Средиземном море. Отмененное в октябре сокращение армии можно правдоподобно объяснить, предположив, что и Гитлер, и Редер и армейское руководство, в конечном счете, колебались на деле приступить к операции «Морской лев», то есть к высадке в Англии. Все еще не завоеванное господство в воздухе, по крайней мере в районах предполагаемой переправы, и однозначная слабость германского флота против «Navy» могли явиться решающими причинами. Для далеко идущих планов в Северной Африке и на Ближнем Востоке, обсуждавшихся Гитлером и Редером 26 сентября, которые должны были включать операции в Северо-Западной Африке, не говоря уже об оперативном резерве, с тем чтобы предотвратить при необходимости десантную операцию англо-американских войск на франко-испано-португальском побережье, требовалась повторная мобилизация армии.

Гитлер полагал, что ему открыты все три варианта: «Морской лев», «Феликс» (Гибралтар) и «Барбаросса». «Морского льва» он остерегался из-за отсутствия превосходства в воздухе; опции «Феликс» его лишили немецкие заговорщики, о чем он еще не подозревал. Поэтому он ошибочно приписал Франко лакейство перед Англией. Тем самым его размышления все больше и больше концентрировались вокруг превентивного удара против Советского Союза.

Действия заговорщиков Вайцзеккера и Канариса, направленные на разрушение планов Гитлера полностью сосредоточиться на войне с Англией в Средиземном море и Северной Африке, безусловно не оправдывают его «игры ва-банк» – по-другому войну против России, как мы увидим, назвать невозможно. Канарису и Вайцзеккеру, чье «экстравагантное» (по выражению Вайцзеккера) вмешательство в испанские дела подтолкнуло Гитлера в этом направлении, придется, однако, принять упрек истории в решающем вкладе в разразившуюся катастрофу. Кейтель подтвердил это в своем наследии. Он не знал о показаниях Вайцзеккера, поскольку к этому времени был уже казнен[362]362
  Keitel, W.: a. a.O., S. 313.


[Закрыть].

Нападение на Советский Союз

Война с Россией, которая была обоснованна и велась в качестве превентивной войны, была, на мой взгляд, в таком виде не «обязательна», по крайней мере, не в ситуации 1941 года. Если бы Советский Союз действительно напал, политическая и, вероятно, военная ситуация Германии была бы, в любом случае, более выгодной. Один немецкий генерал[363]363
  Исследование на тему военной конфронтации с Советским Союзом, проведенное генералом Эрихом Марксом, начальником штаба 19-й армии, несшей во время Западной кампании охрану на востоке.


[Закрыть] в 1940 году сформулировал в этом смысле в широко цитируемом исследовании: «… дружеской услуги нападения русские нам не окажут!»

Я уже сообщал, что зимой 1940/41 года я мог часто приезжать на выходные из Брауншвейга в Берлин и, таким образом, оказаться вновь в самой гуще политических событий. Однажды отец заговорил, к моему удивлению, о «Берлинском конгрессе», на котором Бисмарк играл известную роль «честного брокера», посредничая в вопросе о Балканах между Великобританией и Россией. Так завязалась интересная беседа о «Берлинском конгрессе» и его большом и – по мнению отца – в конечном счете, фатальном воздействии на отношение рейха к России.

Отец задался вопросом, отчего Бисмарк использовал свое влияние, чтобы смягчить напряженность в отношениях между Россией и Англией, в первую очередь в свете того, что рейх не имел непосредственного интереса в вопросе проливов (Босфор и Дарданеллы). Сам Бисмарк выразил это в известных словах «все Балканы не стоят костей одного-единственного померанского гренадера». В словах отца чувствовалась критическая нотка в отношении роли Бисмарка во время «Берлинского конгресса», во всяком случае, мне показалось, что я ее расслышал, и это сразу приковало мое внимание! Постоянное стремление Бисмарка к хорошим отношениям с Россией всегда рассматривалось отцом и, в особенности, дедом Риббентропом в качестве стержня его политики. Размышления и содержание нашего разговора однозначно сводились к вопросу, что за интерес должна была иметь Германия, чтобы сдерживать русский нажим на проливы или даже помешать ему.

Как отцу, так и мне было ясно, что мы рассматривали историю в сослагательном наклонении; но здесь альтернативное рассмотрение являлось, как для меня постепенно выяснилось, средством для определенной цели.

Этот разговор с родителями о «Берлинском конгрессе» и роли Бисмарка доказывает для меня, что Англия была центром тяжести размышлений Гитлера. Неоднократно родители выразились в том смысле, что ретроспективно было бы выгодней, если бы германское правительство в 1878 году удержалось в стороне от вмешательства в проблему проливов и российско-британский конфликт. Успех «Берлинского конгресса» в плане повышения престижа не стоил негодования против рейха, поднявшегося в то время в России. Позже, правда, Бисмарк дал знать правительству России, что Константинополь и Болгария для рейха «абсолютно» неинтересны[364]364
  Uhle-Wettler, Franz: Alfred vonTirpitz in seiner Zeit, Hamburg 1998, S.147.


[Закрыть]. Теперь, в 1940 году, речь для отца шла также о том, чтобы не препятствовать амбициям России на Ближнем Востоке.

Проблематика, скрытая за вопросами отца, в ее беспримерной важности была для меня в тот момент не вполне различима. Разговор с отцом состоялся перед Рождеством 1940 года, но после визита Молотова в Берлин. Однако я немного догадывался, о чем шла речь в вопросе отца. Окончательную ясность я получил за два дня до смерти деда Риббентропа. Он умер 1 января 1941 года. Незадолго до того он перенес инсульт, речь его была нарушена. Когда мы 30 декабря покидали его больничную палату, родители говорили о том, что хотел бы дед еще сказать, потому что казалось, будто он силился что-то выразить. Отец считал, что он желал еще раз возложить на родителей заботу о бабушке, мать, однако, чуть ли не резко отстаивала мнение, что он хотел сказать: «Никогда против России». В очередной раз «завороженно» я принял это к сведению. Неужели опасность конфликта с Россией приобрела уже конкретные очертания? Тон матери явственно был крайне обеспокоенным! Она рассказала мне о недавнем разговоре с дедом, тот закончил его утверждением: «… если он (Гитлер) хочет проиграть войну, ему достаточно лишь связаться с Россией!»

Но, возможно, в этом случае его – вместе с матерью – влияния на отца было бы достаточно, чтобы убедить отца уйти в отставку. Без сомнения, дед аргументировал бы, что отцу непозволительно разделить ответственность за такое серьезное решение, принятое вопреки его убеждениям. Русский переводчик, присутствовавший при передаче объявления войны русскому послу, свидетельствует, что даже при прощании с русским послом отец высказался против нападения на Советский Союз[365]365
  Ср. Bereschkow, Valentin M.: Ich war Stalins Dolmetscher, München 1991, S. 290.


[Закрыть]. Это, по сообщениям других свидетелей, хотя и выдумано[366]366
  По свидетельству также присутствовавшего при встрече Роланда фон цур Мюлена; ср. Scheil, Stefan: Eskalation, S. 520, Anm. 77.


[Закрыть] и, естественно, противоречило бы его чувству долга как министра, обязанного представлять вовне политику Гитлера, не позволяя заметить какие-либо разногласия в германском руководстве. Это, однако, вполне соответствовало бы его политическим убеждениям. Дед в своей жизни установил очень низко планку для компромиссов, отказываясь ее переступать, и также и по этой причине – хотя и аттестовался прекрасно – не сделал военной карьеры. Это, без сомнения, уменьшало его влияние на отца в сопоставимых ситуациях. Возможно, в этом случае вышло бы по-другому.

Но все еще было открыто, и борьба за российское решение продолжалась. 27 ноября 1940 года Редер фиксирует в протоколе состоявшегося в тот день оперативного доклада, что фюрер попытается «с помощью министра иностранных дел повлиять на Франко через посла Испании». Затем, 14 февраля, последует уже процитированная дневниковая запись Хевеля, что также и Муссолини ничего не смог добиться от Франко в смысле присоединения к оси. Даже приписав Гитлеру пресловутую «манию величия», невозможно поверить в то, что он собирался начать большую операцию в Северной Африке одновременно с «операцией Барбаросса». «Феликс», то есть захват Гибралтара, лишь тогда имел на деле смысл, когда к нему присоединялась крупная операция в Северной Африке, которая, по замыслам Гитлера и Редера, вполне могла бы вестись вплоть до Ближнего Востока. Если бы Гитлер считал себя или – лучше – германский вермахт способным начать обе операции в одно и то же время, он не стал бы переносить «Барбароссу» из-за Балканской операции, ставшей необходимой благодаря неудачам итальянцев и попыткам англичан создать большой балканский фронт – решение, которое поздней осенью 1941 года должно было таким роковым образом повлиять на временной фактор.

Читая дневник Хевеля, испытываешь чувство, что Гитлер еще и в 1941 году надеялся обойтись без «Барбароссы» Во всяком случае, он чувствовал опасность[367]367
  К последующему изложению ср. дневник Вальтера Хевеля, записи 29 и 30 мая, а также 8, 13 и 20 июня 1941 года.


[Закрыть]:

«(29 и 30 мая)

Г (Гитлер): (Операция) «Барбаросса» является риском, как и все, если она не удастся, то все так или иначе пропало. Но когда бы она удалась, то создалась бы ситуация, которая, вероятно, принудила бы Англию к миру».

Опять же цель «принудить Англию к миру». Ни слова о «жизненном пространстве», однако о – также, очевидно, и в глазах Гитлера – необычайно большом риске. Решение Гитлера начать кампанию, о которой он сам же сказал, что если она не удастся, то «все пропало», вполне можно назвать безответственно большим риском. Даже сейчас, по прошествии более чем 60 лет, холодеешь, читая в оригинале рядовые записи, сделанные рукой Хевеля. И вновь 8 июня 1941 года:

«Продолжительный разговор наедине с Ф. (с фюрером) о России. «Тяжелая кампания», но полагается на вермахт и воздушный флот: по истребителям и бомбардировщикам численное превосходство. Некоторые опасения за Берлин и Вену (…) Сосредоточили все свои силы на западной границе. Крупнейшее в истории развертывание войск. Если что-то пойдет не так, то так или иначе все пропало. (…) Злосчастное время ожидания, это только оно заставляет так нервничать!»

Далее, 13 июня 1941 года:

«Разговор с Ф. о России. Верит, что это должно означать конец английского сопротивления. Я в это пока не верю, потому что Англ. будет видеть здесь ослабление Герм. в течение некоторого времени».

И вновь приводится аргумент о принуждении Англии к миру. И наконец, 20 июня 1941 года, то есть непосредственно перед нападением:

«Долгий разговор с Ф. (с фюрером): Большая надежда на Р-кампанию. Хотел бы заглянуть на 10 недель вперед. Это же всегда означало бы большой риск. Стоишь перед запертой дверью. Секретное оружие? Стойкость фанатика? Спит теперь со снотворным. Диктует. Сказал мне, что сегодня утром вновь проиграл все до мельчайших деталей – не нашел для врага ни малейшей возможности одержать верх над Германией. Верит, что Англ. должна сдаться, уступить. Надеется, что еще в этом году».

Эти записи наряду с оперативными докладами Редера – оба документа являются источниками первостепенной важности – вполне ясно раскрывают мотивы Гитлера выступить против Советского Союза, в особенности если учесть, что у Хевеля с Гитлером были очень личные отношения. Высказывания Гитлера были сделаны Хевелю в самых доверительных условиях. Вплоть до самоубийства Гитлера Хевель оставался при нем в Берлине и вслед за тем вскоре также лишил себя жизни.

Все эти высказывания Гитлера не производят впечатления убежденного в победе главы государства, скорее возникает образ человека, который хотел одним ударом высвободиться из стесненного положения. Так же, как и частичная демобилизация армии после Западной кампании, акцент на Марине, Люфтваффе и другом, эти записи опровергают тезис: Гитлер напал на Россию, чтобы наконец приняться за сформулированную в 1925 году цель приобретения «жизненного пространства».

Гитлер вполне осознавал риск; примечательно его беспокойство в отношении – по крайней мере, численно – превосходящих русских военно-воздушных сил. Эта забота ввиду превосходства германского Люфтваффе после того, как большая часть русских военно-воздушных сил, дислоцированных недалеко от границы, смогла быть уничтожена на ранних стадиях кампании, поначалу не оправдалась. Все же румынские нефтяные месторождения, от которых в значительной степени зависело немецкое ведение войны, однозначно находились в зоне досягаемости русской авиации. Признание по поводу «ворот на Восток», которые ему придется распахнуть и о которых никто не знает, что за ними скрывается, Гитлер в то время сделал также и отцу.

Хевель с полным правом заметил в своем дневнике, что «Англия поначалу увидит в германо-русской войне ослабление Германии». Хевель был, как известно, представителем отца у Гитлера и Гитлеру безоговорочно предан. Таким образом, в данной записи слышится, вероятно, голос министра иностранных дел, так как нигде больше в своем дневнике Хевель не излагает собственных мыслей, не говоря уж о концепциях, не совпадающих с мнением Гитлера.

Мы не желаем, однако, забегать вперед, жесткая борьба между Гитлером и его министром иностранных дел по поводу окончательного решения, напасть на Советский Союз или нет, все еще продолжалась[368]368
  Ср. Keitel, W: a. a.O., S. 290.


[Закрыть]. 10 января 1941 года уже упомянутый посланник Шнурре, ведший в течение многих лет торговые переговоры с Советским Союзом, договорился с русскими об, как он пишет, очень далеко идущем торговом соглашении. Шнурре излагает свой отчет отцу по возвращении в Берлин следующим образом:

«После моего отъезда (из Москвы) в Берлин я доложился у рейхсминистра иностранных дел Риббентропа и подробно сообщил в письменном анализе об итогах переговоров в Москве. Он согласился с моим мнением, что торговым соглашением от 10 января 1941 года был открыт настежь путь на Восток и что в связи с этим должна быть предпринята попытка прийти к миру. Риббентроп воспринял мой доклад с большим вниманием»[369]369
  Ср. Schnurre, K.: a. a.O.


[Закрыть].

Мне Шнурре рассказал до своей смерти: он доложил отцу о своем прибытии со словами: «Господин рейхсминистр, поздравляю Вас. Вы выиграли войну!» Шнурре верил, что торговым соглашением он решил проблемы Германии с поставками продовольствия и сырья для военного производства. С этим можно было дольше продержаться в войне с «морскими державами» – США и Великобританией, разумеется, при условии выполнения договоренностей советской стороной. В написанных после войны «мемуарных заметках» Шнурре представляет договор следующим образом:

«Торговое соглашение от 10 января 1941 года намного превосходило по объему первый договор с русскими и включало на основе взаимности поставки для нас из Советского Союза, которые в долгосрочной перспективе в значительной степени гарантировали наше снабжение продуктами питания и сырьем. Корма, сырая нефть, хлопок, фосфаты, железная руда и металлолом, хромовая руда, драгоценные металлы (платина), цветные металлы и другое стоимостью 640 миллионов золотых марок, к чему добавлялись еще поставки по просроченным контрактам. Особое значение имело урегулирование транзитной проблемы. Эти договоренности позволяли нам перевозить сырье, приобретенное при советском посредничестве на Дальнем Востоке и в Тихоокеанском регионе, быстрейшим способом через Сибирь в рейх. Так, в самые последние часы перед началом войны от китайской границы до Берлина катил поезд с каучуком. Закупки на Дальнем Востоке и в Тихоокеанском регионе оплачивались золотом, они касались каучука, цветных металлов, шелка и другого сырья, незаменимого для немецкой военной экономики. (…)

Предпосылкой являлось, конечно, выполнение нами поставок промышленного оборудования. Для поддержки этой стороны соглашения мне требовалось содействие Риббентропа и соответствующие указания фюрера, что поставки должны осуществляться в качестве приоритетных или равных по рангу с военными поставками. Риббентроп слушал очень внимательно и неоднократно дал мне понять, что он за выполнение этого договора. Когда я сказал ему: «Господин рейхсминистр, это основа для того, чтобы заключить для Германии успешный мир», он выслушал и это без возражений».

Далее Шнурре пишет, что Молотов и Микоян, когда он прощался с ними по завершении переговоров, «выразили надежду, что на основе этих договоров будет осуществляться дальнейшее расширение и укрепление взаимоотношений». Шнурре призывал в этой связи к окончанию войны, позже он якобы повторил это еще раз Гитлеру, не учитывая, правда, что заключение мира ни в коем случае не было во власти одного лишь германского правительства. Начиная с 1 сентября 1939 года, английскому правительству делалось более чем достаточно мирных предложений[370]370
  Это, прежде всего, подчеркивает Штефан Шайль; ср. Scheil, Stefan: Eskalation, S. 170 ff.


[Закрыть]. Когда же это правительство во главе с премьером Черчиллем желало продолжать войну при любых обстоятельствах, то не было никакой возможности принудить его к миру. Однако не требовал ли теперь «нынешний расклад» прямо-таки невозмутимого ведения переговоров со всеми сторонами? Не предоставлялась ли, наконец, возможность в полном спокойствии привести вооружение на должный уровень, привлекая мощности, находившиеся отныне в зоне немецкого влияния? Наконец, накопление запасов сырья являлось важной задачей, с тем чтобы быть вооруженным на случай любых ситуаций и непредвиденных обстоятельств. Как раз «оперативные доклады» Редера неоднократно указывают на большие трудности в обеспечении сырьем. Но предоставим Шнурре продолжить рассказ об усилиях, предпринятых отцом, чтобы предотвратить войну с Россией:

«Господин фон Риббентроп поблагодарил за успешное завершение российских переговоров. На один из следующих дней он договорится об аудиенции для меня у фюрера, и я должен – это была его просьба – доложить фюреру содержание и важность торгового соглашения в точности таким же образом. Сам он будет сопровождать меня, подтверждая своим присутствием, что он разделяет мою точку зрения.

IV. Уже на следующий день, 25 января 1941 года, Риббентроп прилетел со мной в Зальцбург и на второй день, 26 января 1941 года, мы поехали в Бергхоф, причем мне выпадала задача доложить Гитлеру в том же смысле, как я это раньше сделал у Риббентропа. Сначала Гитлер принял нас наедине в небольшом кабинете в Бергхофе. Я положил договор на стол, вновь с пояснительным анализом, и изложил ему – как перед тем Риббентропу – содержание договора. Он внимательно слушал, задал между делом несколько вопросов об отдельных личностях и о состоянии Красной Армии и выказал свою заинтересованность также и в деталях соглашения. Я повторил ему, что ворота на Восток теперь широко открыты, мы можем через российское посредничество закупать наше сырье даже в тихоокеанском регионе. Наперекор всем пессимистическим прогнозам транспортную проблему перевозки массовых грузов русские решили безупречно. Также и транзитное сообщение с Дальним Востоком через Сибирь работает хорошо. Британская блокада стала бессмысленной.

(…) и в заключение произнес:

«Мой фюрер, это прочный фундамент для почетного и великого мира для Германии».

Он никак не ответил на это мое рискованное замечание. Когда я рассказал ему о том, что как в Москве, так и в Берлине ходят слухи, будто Германия готовит войну с Советской Россией, он вскочил и в резкой форме опроверг, что планирует войну против России. Я обязан – как и все остальные – самым энергичным образом препятствовать распространению подобных слухов. Он не будет вести никакой войны против России. Когда я затем попросил Гитлера отдать распоряжения соответствующим хозяйственным и военным органам с тем, чтобы договорные поставки в Советский Союз могли быть выполнены в срок, он сильно заколебался и сказал, что он не может этого сделать. Приоритет также и на данном этапе имеют военные поставки. Он должен думать о ситуации в Африке, в Албании и Греции, и не может ради русских поставок смириться с задержками.

С этим, несмотря на его заявление, будто бы он не планирует войну против Советского Союза, мне стало ясно, что шанс, который я указал, не будет использован и что катастрофа пойдет своим чередом.

Господин фон Риббентроп неоднократно поддержал меня во время моего доклада, занявшего несколько часов. То, как он держался во время разговора, с несомненностью свидетельствовало о том, что он, во всяком случае, в это время являлся противником войны с Россией. То, что он не смог настоять на своем убеждении, было связано с окончательным решением Гитлера с головой окунуться в русское приключение, чей размах он и его советники глубоко недооценивали»[371]371
  Schnurre, K.: a. a.O.


[Закрыть].

Отец пишет:

«(…) с большим трудом, даже потребовались нешуточные столкновения, я получил его (Гитлера) добро на заключение германо-советского торгового соглашения в январе 1941 года. Он (Гитлер) был под влиянием другой стороны категорически настроен против этого договора. У меня уже в то время было чувство, что я со своей русской политикой нахожусь в полном одиночестве»[372]372
  Ribbentrop, J. v.: a. a.O., S. 237.


[Закрыть].

Что Шнурре в вышеприведенном изложении под «советниками» имеет в виду военных советников Гитлера, вытекает из его дальнейшего рассказа[373]373
  Schnurre, K.: a. a.O.


[Закрыть].

«В дополнение хочу упомянуть последующий визит к фельдмаршалу Кейтелю и генералу Йодлю[374]374
  В частном разговоре Шнурре сообщил, что в совещании участвовал еще и генерал Вальтер Варлимонт.


[Закрыть]. Я описал исход переговоров в Москве и большие преимущества, которые следуют отсюда для Германии: обеспечение поставок сырья и резерв продовольствия и далеко идущая экономическая свобода действий на Востоке.

К сожалению, сгущаются слухи о предстоящей войне с Россией, и я хотел бы – так же, как я это сделал у Гитлера, Риббентропа и Геринга, – со всей решительностью высказать мои доводы против. (Шнурре приводит в качестве аргумента обширность пространства, суровую зиму, распутицу, почти неизмеримый людской резерв и упоминает возражения Коленкура[375]375
  Имеется в виду французский генерал и государственный деятель маркиз Арман Огюстен Луи де Коленкур, герцог Виченцы (1773–1827). Он советовал Наполеону не идти войной против России.


[Закрыть] Наполеону.) Мое изложение не встретило никакого отклика. Йодль ответил, что все это уже учтено в планировании. По всей видимости, речь пойдет лишь о короткой войне. Это, однако, уникальный исторический шанс ликвидировать постоянную русскую угрозу в тылу».

Отцу затем все же удалось добиться, как он и обещал Шнурре, что Гитлер еще раз принял посла Германии в Москве Шуленбурга. Беседа состоялась 28 апреля 1941 года. Она окончилась в смысле стараний отца безрезультатно. О докладе Шуленбурга у Гитлера Хевель запишет[376]376
  Дневник Вальтера Хевеля (1941), запись 28 апреля 1941 года.


[Закрыть]:

«Ф: прием Шуленбурга[377]377
  Seidl, Alfred: Die Beziehungen zwischen Deutschland und der Sowjetunion 1939‑1941, 251 Dokumente, Schulenburgs Niederlegung über den Verlauf des Gespräches mit Hitler, Dok. Nr. 231, S. 379.


[Закрыть]

Поверхностный разговор о России (…) Шеф болен».

Отец не присутствовал при разговоре по психологическим причинам. Гитлер должен был вновь выслушать от Шуленбурга все аргументы против войны в России в беседе с глазу на глаз. Из дневника неясно, присутствовал ли Хевель при разговоре и кому принадлежит характеристика «поверхностный разговор», ему или Гитлеру.

Между тем Муссолини, как Хевель отметил в своем дневнике, также имел безрезультатную встречу с Франко, означавшую конец планирования операции «Феликс» против Гибралтара. Теперь решение Гитлера вести превентивную, как он ее понимал, войну против России было окончательно принято. Хевель отметил в своем дневнике, что отец не принимал участия в разговоре между Гитлером и Шуленбургом, так как был «болен». Мне представляется невозможным, что отец не присутствовал по состоянию здоровья в разговоре о судьбоносном решении в отношении представляемой им германской политики, вероятно, как я уже говорил, его побудили воздержаться от участия в разговоре психологические причины. Он занимал в отношении Гитлера категорическую установку на предотвращение планировавшейся войны против России; таким образом, он не хотел, вероятно, принимая в расчет менталитет Гитлера, отягощать разговор с Шуленбургом своим участием. Гитлер должен был непринужденно и без него – Риббентропа в качестве свидетеля – провести с Шуленбургом беседу с глазу на глаз, в которой могли быть вновь приведены все доводы, говорящие против войны с Россией. Гитлер, как известно, реагировал очень чувствительно на возражение в присутствии свидетелей. Запись Шуленбурга о получасовой беседе с Гитлером показывает, что он пытался развеять недоверие Гитлера к Советскому Союзу. Зачем еще отец мог послать его к Гитлеру, это уже само по себе необычное дело, тем более что отец оставался в стороне от разговора! Гитлер, как можно понять из записи, аргументацией Шуленбурга впечатлен не был.

В тот же день, когда состоялась беседа между Гитлером и Шуленбургом, 28 апреля 1941 года поступила телеграмма от Вайцзеккера отцу. Он затребовал у Вайцзеккера к встрече Гитлера с Шуленбургом обобщение аргументов, говоривших против германо-русской войны. Вайцзеккер закончил послание указанием: «Это резюме составлено очень кратко, так как господин рейхсминистр пожелали получить его как можно быстрее».

Разведывательные сведения о России, которыми располагала немецкая сторона, являлись скудными или больше не соответствующими действительности. Прежде всего, не имелось достоверных данных об объеме русского вооружения. Лишь так можно объяснить чудовищную недооценку Красной Армии. Генерал Паулюс, в качестве помощника Гальдера занятый планированием возможной «Восточной кампании», полагал 17 сентября 1940 года, что кампанию можно провести со 128 дивизиями, и оценивал русские силы в 180 дивизий. Оставляя в стороне погрешности в количественной оценке, стоит упомянуть, что и эти предполагавшиеся 180 дивизий представляли угрожающую величину. После войны Паулюс был принужден Советами выступить на Нюрнбергском процессе с наизусть разученным заявлением, что в 1941 году не наличествовало никакой советской угрозы. Опубликованные протоколы прослушивания из плена, однако, показывают, что Паулюс в дискуссии с другими пленными признал, что рассматривал в то время нападение, план которого им разрабатывался, в качестве «превентивной войны»[378]378
  Ср. Reschin, Leonid: Feldmarschall im Kreuzverhör, Berlin 1996, S. 233 f.


[Закрыть]. Немецкие офицеры были, во всяком случае, уверены в победе над Красной Армией. Генерал-майор Маркс, которому в качестве начальника штаба 18-й армии, несшей охрану на российской границе в течение Западной кампании, была сперва поручена подготовка исследования о возможности кампании на Востоке, полагал, что можно завершить кампанию в срок от 9 до 17 недель. Гудериан писал в своих мемуарах: «Гальдер хочет разбить Россию за 8–10 недель!» Генерал Кестринг, германский военный атташе в Москве, писал Гальдеру, что русским после чисток необходимо с четыре года, прежде чем их армия «выйдет на прежний уровень». Его заместитель на время болезни, Ганс Кребс, разделяет его мнение: «Внешний облик негативный», «офицерский корпус плох», «потребуются двадцать лет, пока будет достигнут прежний уровень».

20 мая 1941 года, за четыре недели до начала войны с Советским Союзом, Гальдер находит, что «на риск не иметь к октябрю обученной замены можно пойти». Николаус фон Белов отметил в своих записках, что со стороны армейской верхушки не последовало ни малейшего возражения против планирования войны с Россией. Гитлер помнил, конечно, скептическую сдержанность своих военачальников в отношении военной кампании на Западе. Гитлер, однако, настоял на плане Манштейна и оказался прав. Теперь же, после удивительного успеха на Западе, генералитет уверовал в то, что имеет в лице русских соперника, которого он намного превосходит и потому может выступить против него, ничего не опасаясь. Ведь как писал Кестринг из Москвы 8 августа 1940 года? Он того мнения, «что мы в обозримом будущем намного превосходим русских». Действительность, однако, оказалась иной. Вспоминаю характерный эпизод, как моя мать в лазарете Хохенлихен в сентябре 1941 года, когда «экстренное сообщение» возвестило об успешном завершении операции по ликвидации киевского котла, чуть слышно прошептала: «Теперь настроение «наверху» (в Главной ставке фюрера «Вольфсшанце» в Восточной Пруссии) улучшится. Они же (Гитлер и его военные советники) были сильно озабочены тем, как хорошо дерутся русские».