Текст книги "Чужое письмо (СИ)"
Автор книги: Роза Сергазиева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 11
ЛЮБЕ с трудом удалось уговорить Олю не делать аборт.
– Не бери грех на душу, – твердила она своей подопечной. – Дитя – награда для женщины. Вон мне такого подарка не досталось, прокуковала век одна-одинешенька. И что теперь – умру, на могилку никто вспомнить-поплакать не придет.
– Но я на свою зарплату ребенка не подниму, – кричала в истерике Оля. – Да и жизнь теперь как строить? Мне всего 19. Мечтам конец!
– А как же я? – обижалась Люба. – Считай, что нас уже двое. Давно пора расстаться с метлой, пенсию себе заработала. Буду за твоим дитем смотреть, силы пока есть.
Но, когда на «скорой» Олю увезли в роддом, Люба испугалась: а вдруг дура-девка решит ребеночка в больнице оставить? И старая дворничиха предприняла ряд предупреждающих шагов. Во-первых, нашла в роддоме «агента», который обязался известить Любу в случае надвигающейся опасности. Помочь вызвалась старшая медсестра отделения: «Не волнуйтесь, обе Ольгушки под моим постоянным присмотром. Если что, сразу позвоню».
Во-вторых, передавая молодой мамаше авоську с яблоками, Люба приложила письмо. После традиционных поздравлений и восхищений, так, между прочим, приписала: «Я тут на днях старую знакомую встретила, которая ребеночка без мужа родила. Представляешь: когда мужик узнал, что у него теперь дочь есть, тут же на Зинке и женился. Вот как в жизни, оказывается, бывает». Придумала, конечно, тетя Люба про Зинку, но была уверена, что ложь во имя добра разрешается, лишь бы Оля какое-нибудь безрассудство не совершила. Думала, главное сейчас малышку домой привезти, а там природа возьмет свое, проснется в женщине материнский инстинкт и забудется сказка про вышедшую замуж Зинку.
Оля, вернувшись из роддома, уже через пару месяцев вышла на работу. Денег, не смотря на Любин оптимизм, катастрофически не хватало. Молодая женщина превратилась в ходячий автомат. Вставала все так же рано, бежала на участок: разгребала снег, посыпала песком дорожки. Потом как раз успевала к открытию детской кухни: своего молока у нее, как перенесшей кесарево сечение, не было, поэтому ребенку полагалось лечебное питание. Получив бесплатные бутылочки с кефиром, пачку творожка, Оля неслась домой. Баба Люба (теперь ее называла так не только Оля, но и все соседи по квартире) уже варила и давила овощное пюре, чтобы накормить малышку.
Когда старую дворничиху провожали на пенсию, в профкоме поинтересовались, что ей подарить на память. Люба попросила ножную швейную машинку. Имеющийся ручной «Зингер», как его заботливая портниха не подмазывала и не подкручивала, рассыпался от древности. Новый агрегат пришелся кстати и гудел теперь без остановки. Экономная Люба, купив в уцененном магазине рулон фланели, нашила теплые пеленки, распашонки, ползунки, чепчики. Кусок старой запасенной марли разрезала на подгузники. Распустив мохеровую кофту – еще подарок коллектива к очередному 8 Марта, и зачем она мне, все равно никуда не хожу – новоиспеченная бабушка связала несколько пар крошечных носочков и шапочку с помпоном. Вечером обе женщины вдвоем купали малышку в ванной.
Но вот гулять с ребенком каждый день ходила только Оля. Упрямо повторяя, что девочка засыпает на воздухе, если только идти быстрым шагом, на что баба Люба, увы, уже не способна. Завернув дочку в маленькое ватное одеяло (тоже сшитое умелыми руками «молодой» пенсионерки), уложив в синюю коляску – подарок соседей, у которых был мальчик на год старше – Оля спешила на улицу. Люба в сопровождающие и не набивалась, наоборот, радовалась короткой передышке: все-таки маленький ребенок для ее старой больной спины слишком серьезная нагрузка, но женщина ни разу не пожаловалась. Лишь оставшись одна, вытягивалась на диване, и, закрыв глаза, ждала, пока боль в спине постепенно утихнет.
Оля с прогулки возвращалась всегда хмурая и однажды огорошила Любу вопросом:
– Твоя подруга Зина кем работала?
– Какая Зина? – застигнутая врасплох, Люба сразу не сообразила, о ком ее спрашивают.
– Которая ребенка без мужа родила, ты мне в письме в роддом про нее рассказала.
– Ах, Зиночка, – спохватилась Люба, судорожно соображая, что ответить. – Она… это бухгалтером у нас в ЖЭКе работала. Давно. На счетах все сидела и щелкала. А что?
– Да так ничего, просто вспомнилось.
Люба всполошилась – неужели сама на глупость девочку свою толкнула? И когда Оля в очередной раз укутала дочку в одеяло и отправилась на прогулку, отстав немного, чтобы не заметили, старуха заковыляла за синей коляской.
Идти пришлось далеко. Куда же она ребенка-то везет – возмущалась в сердцах бывшая дворничиха. Она с трудом поспевала за исчезающей впереди фигурой. И уже хотела махнуть на свою затею рукой и сесть на скамейку, но тут Оля завернула во двор сталинской многоэтажки. Люба подошла к арке и увидела, как ее подопечная взяла малышку на руки, стала что-то шептать ей на ушко, показывая на верхние окна на фасаде. Прошло минут десять, хлопнула дверь, из дома решительным шагом вышел красивый парень в модном драповом пальто. Он приблизился к Оле, грубо крикнул, замахнулся, но кулак в последний момент все же остановился в воздухе. Мужчина выругался, развернулся и пошел обратно в подъезд.
Старуха вернулась на проспект, дождалась троллейбуса и поехала домой.
– Ну-ка, сядь, – сказал она Оле, когда та после прогулки распеленала девочку и уложила в кроватку. – Ты опять крутишься возле пашиного дома?
– Я люблю его, а он меня, – безапелляционно заявила Оля.
– Ты забыла, – вскипела Люба, – он женат на другой!
– Ну и что? – не сдавалась Оля. – Он вернется ко мне, ведь у нас дочь. Ты сама рассказывала про Зину.
– Не было никакой Зины, – не выдержала старая дворничиха. – Придумала я все!
– Так ты меня обманула! – закричала Оля. – Значит, он не вернется? Никогда? А жить же мне как теперь, баба Люба?
И Оля тихо заплакала, упав на диван.
– Придумаем что-нибудь, обещаю, – присела рядом обескураженная Люба. – Но и ты должна мне дать обещание, что больше не пойдешь в тот двор. Не только о тебе пекусь, о ребенке подумай, вдруг с ним что случится. Так что отныне будем гулять вместе.
И старая дворничиха выполнила свою угрозу. Каждый день они теперь катили коляску вдвоем. Медленно, быстро Люба не могла передвигаться, по дороге обязательно пару раз «зависая» на лавочках, но вдвоем.
Ватное одеяло сначала сменилось легким, байковым, а потом вообще такая жара настала, что Оля стала накрывать девочку одной хлопчатобумажной пеленкой. Долгожданное лето плавило асфальт под колесами синей коляски.
Вернувшись с вечерней прогулки, теперь Оля все чаще опять ходила с девочкой одна – Люба хворала – молодая женщина зачерпнула из кастрюли остывший компот и выпила его прямо из половника.
– У меня хорошие новости, – улыбнулась Люба, вставая с дивана. – Позвонила давняя подруга, предлагает тебе хорошую работу.
– Я даже знаю, как ее зовут, – решила подшутить над старухой Оля.– Зина, которая бухгалтером на счетах щелкала. Угадала?
– Ты можешь мне, конечно, не верить, – старая дворничиха включила в розетку утюг. Нужно воспользоваться моментом: пока чуть приутихля жара, выгладить выстиранные пеленки и подгузники. – Но это действительно моя подруга. Анюта много лет уборщицей на «Мосфильме» проработала, а сейчас на заслуженную пенсию уходит. Хочет свое место в хорошие руки передать. Я тебя рекомендовала. Там зарплата с нашей дворницкой не сравнится, да и контингент подходящий: неженатые или разведенные артисты, режиссеры, сценаристы, операторы. Завтра поедешь на собеседование в отдел кадров, паспорт не забудь.
Анюта, Анна Георгиевна – строгая женщина в синем накрахмаленном халате с резинками на запястьях – оформила Оле пропуск и встретила ее сразу за проходной киностудии. Оля вжала голову в плечи и испуганно озиралась вокруг, она чувствовала себя маленькой девочкой, которая с тихой московской улицы вдруг провалилась в параллельный мир. Вокруг бегали (именно бегали, никто здесь не ходил шагом!) люди, они требовали от кого-то «найти трезвого гримера», «утихомирить звезду», «дать еще хотя бы три дня на озвучку». Навстречу попадались герои разных эпох и жанров: благородный мушкетер просил закурить у одноногого разбойника, «леший» травил анекдоты про тещу трем поросятам. Картонные замки сменялись бедными лачугами, искусственный лес такой же бутафорской пустыней. Наконец, Анна Георгиевна в лабиринте коридоров и лестниц отыскала нужную дверь с табличкой «Отдел кадров». Уборщица, прежде чем войти, постучала.
За абсолютно пустым столом рядом с огромным металлическим сейфом сидел седовласый дядечка в строгом черном пиджаке, словно ему не было никакого дела до висящей над городом жары.
– Замену себе нашла, – представила Анюта кадровику кандидатку.
– Что ж, Анна Георгиевна, ты столько лет проработала, твоему выбору мы доверяем, – сказал дядечка и наклонился к ящику стола.
Оля увидела кружочек лысины у него на голове.
Кадровик разложил перед будущим сотрудником «Мосфильма» бумажки.
– Вот тебе чистый лист, пишешь автобиографию: когда и где родилась, кто родители, какую школу закончила, когда переехала в Москву, где училась или прежнее место работы, замужем или нет, есть дети или нет, где прописана. Потом заполни анкету. Внимательно и аккуратно.
С биографией Оля справилась за пять минут, писать-то особо нечего, когда тебе 20 лет, вся жизнь умещается в десяток строчек. А вот анкету без помощи кадровика она бы не осилила. В циркуляре содержались вопросы, которые выглядели угрожающе. Ну, например, «Есть ли у вас родственники за границей?» Мама никогда про таковых не рассказывала, но с другой стороны Оля никогда и не спрашивала. А вдруг есть? И как отвечать? И каким образом неизвестные иностранцы могут помешать мыть полы на советской киностудии? Или еще вопрос: «Находились ли вы на территории, временно оккупированной фашистскими захватчиками?» Оля родилась, когда Великая Отечественная перекочевала на страницы школьного учебника истории. И что писать в такой графе?
– Не тушуйся, – подбодрил ее кадровик, – ставь «нет». Кому надо, – и старый служака посмотрел многозначительно в потолок, – все равно проверят. А теперь еще один чистый лист – пишешь заявление о приеме на работу, отнесешь секретарю, я ей позвоню.
Оля вместе с сопровождающей вновь вернулась в лабиринт коридоров. Анна Георгиевна привела ее в свою подсобку для инструктажа.
– Мой участок – весь второй этаж в этом крыле, – гордо сказала женщина, показывая на аккуратно сложенные веники, совки, швабры и ведра. – Воду набираешь в туалете, там есть специальный кран между рукомойниками. Заходя в кабинеты, в основном три полы и подоконники, но на столах ничего не трогай. Здешняя публика горы мусора под носом называет необходимой рабочей обстановкой. Каждое утро будешь выгребать пустые бутылки, их потом сдашь в буфет, деньги твои. Не забывай опустошать пепельницы, мужики у нас дымят как паровозы, особенно когда в сроки не укладываются. Поэтому можешь тихонько в обед зайти, если совещания никакого нет, и еще раз убрать окурки. Выходишь на работу в понедельник. А теперь иди в приемную. Это в самом конце коридора. Увидишь большие двери. Дорогу к проходной найдешь?
– Запомнила, – кивнула Оля и направилась в приемную.
Секретаря она обнаружила легко – по звуку печатной машинки, которая нескончаемой пулеметной очередью гремела по коридору. Женщина в модной блузке с жабо сидела в огромной комнате, на «развилке» между кабинетами двух главных начальников. Увидев заверенное кадровиком заявление, женщина бросила листок в папку с тесненными буквами «На подпись», и продолжила стучать наманикюренными пальчиками по «Ундервуду». Но вот сразу выйти обратно к проходной, Оле не удалось. Она кружилась между павильонами и этажами, пока не поняла, что окончательно заблудилась. Девушка пыталась спросить у пробегающих мимо людей дорогу, но те отчаянно махали руками, показывая, что слишком заняты. Тогда Оля решительно открыла одну из дверей, которая, скрипнув пружиной, моментально захлопнулась у нее за спиной.
Девушка очутилась в… полной темноте.
Протянула обе руки вперед, пытаясь как-то сориентироваться в пространстве. Но они безнадежно повисли в пустоте. Тогда Оля отвела руку вправо – опять ничего. Попробовала то же самое сделать с левой рукой. Ура! Пальцы уперлись во что-то рыхлое. По ощущениям – кресло, но для пущей уверенности Оля пощупала материю дальше и вдруг наткнулась на что-то мягко-колючее.
– А-а-а, – раздалось страшное слева.
– А-а-а, – завизжала от испуга Оля и, кинувшись в противоположную сторону, споткнулась о валявшуюся пустую бутылку и грохнулась на пол.
Щелкнул выключатель, рядом с креслом зажегся торшер. В его красноватом свете девушка увидела бородатое лицо мужчины лет сорока.
– Вы кто? – моргал он глазами, видимо, только что проснувшись.
– Оль-гуш-ка, – дрожащим голосом откликнулась девушка, назвавшись почему-то именем, с которым к ней обращалась медсестра в роддоме.
Мужчина, явно успокоившись, вытянул ноги.
– Ну и как она вам, Оль-гуш-ка, – повторил он необычное имя, словно пробуя на вкус каждый звук, – понравилась?
– Кто? – округлились глаза у девушки.
– Да моя борода, – вдруг громко рассмеялся незнакомец, – вы же ее в темноте ощупывали, чуть до смерти меня не напугали.
Мужчина легко выскользнул из глубокого кресла, подошел к сидящей на полу Оле, и галантно протянул руку, помогая встать. Ее маленькая ручка утонула в гладкой широкой ладони.
– Будем знакомы, – мужчина шаркнул ногой, – Владлен Аркадьевич Орлов, сценарист. И у меня к вам просьба, Оль-гуш-ка, – зашептал девушке на ухо литератор, и она уловила сладкую смесь из запахов дорого одеколона, табака и коньяка, – не рассказывайте о том, что обнаружили меня здесь спящим. У нас с главрежем и так натянутые отношения. А я за это, – и мужчина поправил свой шейный платок, – приглашаю вас на обед в ресторан. Прямо завтра. В «Прагу».
– Нет, только не в «Прагу»! – отшатнулась Оля, вспомнив про ужас, который она пережила на Арбате.
– О, молодая дама вовсе не так проста, как показалось бывалому кавалеру на первый взгляд, – и Владлен Аркадьевич подмигнул девушке. – Она разбирается в ресторанах? Ну что ж, тогда предлагаю «Огни Москвы» – отличный вид на Кремль и Манеж. Там подают бесподобно вкусных жареных перепелок. Подойдет?
– Подойдет, – повторила завороженная Оля.
Глава 12
– ОТКУДА вы знаете, что младшая Ольгушка умерла? – Лизу удивило не то, что автора найденного под старой газетой письма уже нет в живых, в глубине души она была готова услышать печальное известие, а то, каким бесстрастным тоном об этом сообщила Ольга Петровна.
- Потому что ее послание оказалось у меня, – пожилая женщина обхватила плечи руками. – Однажды ночью мне позвонили из больницы…
После аварии, которая закончились преждевременными родами и гибелью ребенка, Ольга Петровна заметила, что Андрей Петрович стал носить в кармане пахнущие мятой таблетки валидола.
– Что-то сердце ноет, – пожаловался он жене. – Видимо, нервное. Не волнуйся, – тут же успокоил физик побледневшую женщину. – Обязательно загляну к врачу.
Но до врача так и не добрался. Некогда. Ольга Петровна забеременела снова. Чувствовала себя отвратительно, доктора, опасаясь за здоровье немолодой роженицы, периодически укладывали ее в больницу. Потом – кесарево сечение, рождение сына. Суета и беготня отвлекали Андрея Петровича от давящих мыслей, отдаляли тот трагический день, но память о нем, как ни старались, стереть не смогли. Тяжелая моральная ноша сжимала сердце: он винил только себя одного в том, что случилось. Ведь мог же выехать на минуту позже или раньше, мог внимательнее следить за дорогой и тогда вовремя заметил бы девушку, выбежавшую на проспект. И тогда бы Ольга Петровна не смотрела на него такими испуганными, обвиняющими глазами, и их девочка была бы жива!
Валидол перестал помогать, и однажды безумная боль буквально разорвала грудь. Врачи «неотложки» констатировали инфаркт, и увезли Андрея Петровича в больницу. Утром, оставив маленького Илюшу на попечение няньки, Ольга Петровна торопилась в клинику. Женщина сидела у кровати мужа, обхватив его холодные пальцы своими руками, и была уверена, что пока она рядом, с ним ничего страшного произойти не может. Но вечером ее отправляли домой, и вот тогда накатывал ужас. Ольга Петровна вздрагивала от каждого телефонного звонка – ведь в любой момент могли позвонить из клиники и сказать, что сердце мужа остановилось.
Поэтому, когда сообщили, что звонят именно из больницы, Ольга Петровна подумала, что Андрея Петровича больше нет.
– Вы знакомы с Ольгой Терещенко? – между тем продолжала «трубка».
Ольга Петровна села на стул и… облегченно перевела дух: как хорошо, что прозвучали совсем не те слова, которые она боялась услышать.
– Нет, первый раз слышу, – постепенно стала приходить в себя напуганная женщина. – Здесь, наверное, ошибка с номером.
– Но вы Каменева? Ольга Петровна? – настаивали на том конце провода.
– Да.
– К нам в хирургическое отделение попала женщина, которая продиктовала ваш номер, – тараторила работница больницы. – Называет себя как-то странно – «второй Ольгушкой». Вам это о чем-то говорит?
– Ах, извините, я и не знала, что фамилия Оли – Терещенко. Нас медсестра в роддоме только по имени называла, Ольгушками. Так что, вы говорите, случилось?
– Повторяю, – сотрудница медучреждения уже начинала злиться, – Терещенко лежит в хирургическом отделении, в тяжелом состоянии и просит вас приехать.
– Меня? – удивилась Ольга Петровна, – но мы…, – «практически не знакомы» хотела сказать женщина. Но тут же пристыдила себя: разве можно отказывать, когда зовет человек, которому плохо? – Хорошо, диктуйте адрес.
Ольга Петровна поймала такси и приехала на Пресню. Прошло почти пять лет, но Олю, с которой когда-то они провела бок о бок три недели в роддоме, невозможно узнать. Симпатичное личико превратилось в один большой синяк, красивые волнистые волосы слиплись и свисают жалкими прядями.
– Ее нашли на автобусной остановке, сильно избитую, без денег и документов, – прошептала медсестра, нащупывая вену для укола. – Какой-то случайный прохожий вызвал «скорую». Несколько дней лежала без сознания, но сегодня пришла в себя.
– У нее есть шанс выкарабкаться?
– Вряд ли, – девушка еле заметно покачала головой, чтобы не увидела больная. – Повреждены внутренние органы, потеряла много крови. Приходил следователь. Пытался узнать, что за поддонки ее изуродовали. Но она молчит. Может быть, вам скажет?
– Ольгушка, – попыталась улыбнуться Оля, разглядев сквозь туманную пелену посетительницу. – Извини, что пришлось побеспокоить тебя ночью. Но баба Люба,… -молодая женщина закашлялась и стала громко, со свистом выдыхать воздух.
– …твоя тетка? – вспомнила Ольга Петровна.
– Да, да, моя тетка… Мы с ней давно не виделись. Она слишком старенькая, чтобы выдержать такое неприятное зрелище, – Оля подняла свободную от капельницы руку, попыталась провести по опухшему лицу. Но та, обессилев, упала на одеяло.
– Тебя пытались ограбить? – предположила Ольга Петровна.
– Что?... Ограбить? – Оля провалилась на мгновение в пустоту, потом опять вынырнула, стараясь не потерять нить разговора и не забыть о главном. – Нет, я сама во всем виновата… Я всегда любила только его, но…
– Своего студента? Значит, он, наконец, вернулся из длительной командировки и так тебя разукрасил? – ехидно заметила Ольгушка-старшая.
– …У меня к тебе просьба, – Оля не слышала, что ей говорит тезка и, удерживая сознание, упрямо пыталась сказать то, ради чего просила позвать Ольгу Петровну. – На тумбочке письмо. Я его днем написала. Пожалуйста, передай моей девочке, моему Лисенку, моей Лисоньке, – и в уголках глаз молодой женщины застыли маленькие прозрачные капельки.
Ольга Петровна взяла листок, прочитала пляшущие буквы и наклонилась над Олей.
– Ольгушка, – краем простыни женщина протерла мокрые щеки умирающей, – твоя дочка еще маленькая, вряд ли она сможет прочесть то, что ты написала. Давай поступим по другому. Пройдет время, ты поправишься, встретишься с малышкой, прижмешь ее к сердцу и потом, когда-нибудь сама ей все расскажешь.
– Ольгушка, – прохрипела в ответ Оля, – я понимаю, что уже никогда не увижу свою крошку. Передай ей письмо! Пусть не сейчас, позже, когда сможешь, – и она напряглась, чтобы приподняться над постелью, – Обещай!
Ольга Петровна забрала письмо, сообщила врачам номер телефона коммуналки, где жила тетя Люба. Через два дня ей перезвонили и сказали, что Оля умерла.
Ольга Петровна понимала, что должна навестить Олину дочку и ее старую тетку, аккуратно сложила письмо в чистый конверт, но визит все откладывала и откладывала. Не рассказала она о встрече в больнице и Андрею Петровичу. Муж шел на поправку, но очень медленно: продержав положенный месяц, сразу из клиники его отправили долечиваться в подмосковный санаторий. Потом посоветовали пожить лето на даче, в тишине и спокойствии. И только когда Каменевы окончательно, через полгода оказались снова дома, вместе Ольга Петровна решилась показать мужу чужое письмо.
По телефону в коммуналке на звонки никто не отвечал, и они поехали искать квартиру сами. Ольга Петровна точного адреса не знала, но помнила по рассказам Оли, что та жила на улице Фучика, на первом этаже, как раз напротив проходной табачной фабрики. Как шутила Ольгушка-младшая, тяжело приходилось тем окрестным жителям, которые не курят: им никто не верил, потому что от каждого несло папиросами.
Узкая улица, с двух сторон которой плотными рядами стояли многоэтажные дома, плохо проветривалась, поэтому в нос заезжим гостям ударил сладковатый, одуряющий запах. Зажав нос, Каменевы проскочили в подъезд напротив фабричных ворот. На первом этаже находились только две квартиры. Причем в обеих сразу двери стояли нараспашку. Визжала дрель, пахло краской, шпаклевкой, побелкой, скипидаром. Все понятно: хозяева затеяли грандиозный ремонт. Каменевы, не долго выбирая, зашли в правую квартиру.
– Э-го-го, есть кто-нибудь? – громко крикнул Андрей Петрович, остановившись на пороге: стучать в дверь в таком грохоте не имело смысла.
Но никто не вышел, тогда «гости» решили идти на звук дрели, стараясь обойти сложенные в коридоре красные кирпичи и шершавые длинные доски. В ванной мужик, по лицу которого тек пот, смешанный с цементной пылью, отбивал пожелтевшую кафельную плитку.
– Вы новые хозяева? – увидев людей, мастер заглушил агрегат.
– Мы ищем кого-нибудь из жильцов, – Андрей Петрович старался поставить ногу так, чтобы не навернуться на скользких обломках.
– Новых или старых? – переспросил мужик.
– Нам нужна Любовь… – Ольга Петровна запнулась: оказалось, что она даже не знает ни фамилии, ни отчества Олиной тетки. И на всякий случай сказала: – Любовь Терещенко.
– Вы к прорабу идите, – мужик вновь включил дрель, – он в соседней квартире командует.
Вернувшись тем же зигзагом обратно на лестничную площадку, Каменевы проникли во вторую квартиру. Здесь народу было больше. Какой-то мужик в пластмассовом шлеме на голове распекал бригаду штукатуров: стена после их работы окривела.
– Что посторонние делают на участке? – гаркнул прораб, увидев мужчину и женщину не в рабочей униформе.
– Ищем жильцов, – по военному отрапортовал Андрей Петрович.
– Новых или старых? – прозвучал уже знакомый вопрос.
–Хоть каких-нибудь, – развел руками ученый.
– Так ни тех, ни других сейчас нет, – прораб снял каску, достал платок из кармана и протер головной убор изнутри. – Старых расселили по разным концам Москвы. Центр расчищают от коммуналок, делаем нормальные квартиры, для многодетных семей. Новых хозяев еще нет, только вчера начали смотровые ордера выдавать, люди пока выбирают.
– Мы не нашли ни Любу, ни Олину дочку. Они переехали в новую квартиру, – Ольга Петровна посмотрела на Илью. – Поэтому письмо так и осталось в нашей семье. Выбросить его я боялась, плохая примета. Все время куда-то перекладывала, перепрятывала, но видите, оно опять всплыло, через столько лет. Так что, увы, – Ольгушка перевела взгляд на Лизу, – ничем помочь вам не могу.
Лиза теребила «хвостики» бинта на перевязанном запястье: какие жуткие истории иногда могут скрываться за маленьким письмом!
Но – пора собираться домой, по крайней мере, Лиза сделала то, что должна была – вернула письмо владельцам. Жаль, что не удастся его передать адресату.
Илья дошел с новой знакомой до лифта, но, не дождавшись кабины, извинился:
– Вот досада: забыл на столе телефон, спускайтесь, сейчас догоню.
Ольга Петровна, увидев в «глазок» сына, открыла дверь.
– Мама, – спросил он ее, переступив порог, – ответь мне еще на один вопрос.
– Я же все рассказала, – раздраженно заметила пожилая женщина.
– Почему вы с папой не попытались разыскать девочку? Ведь могли найти адрес, куда она переехала. Но не сделали этого.
Ольга Петровна нервно провела рукой по лицу, помолчала, думая: стоит ли ворошить тени прошлого.
– Я сразу узнала Ольгу, как только увидела в роддоме на соседней койке, – вздохнула пожилая женщина. – Это она выскочила тогда на дорогу, и стала причиной гибели твоей сестры. А отец считал себя виновным в смерти нашей дочери и не смог жить с такой тяжестью на душе… – И вдруг закричала: – Я ненавижу и Ольгу и ее дитя!
Старая обида, столько лет прятавшаяся где-то в потаенных уголках, выплеснулась наружу. Ольга Петровна прижалась к сыну: хотела найти у более сильного человека защиты и поддержки в своих незабытых страхах и обидах.
