Текст книги "Гостья"

Автор книги: Ростислав Кот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Почему я колеблюсь? Дело не в том, что, несмотря на все мои следственные действия, мне самому в этой истории не всё до конца ясно. И не в том, что я мыслю себя аккуратным и щепетильным агентом, особенно при проведении столь важного расследования. И даже не в том, что есть риск вдруг опять по морде получить при определённом стечении обстоятельств.

Я уверен, что никто из людей не знает того, что я сделал однажды ночью, примерно через сутки после того, как получил на руки бланк официального Предписания. Нет, вы не думайте, что я утопил кое-кого у посёлка Выселки в широкой и тёмной реке Уарате (хотя мысль такая была). Но всё равно, поступок я совершил, в общем-то, довольно серьёзный. И никому про это не рассказал! И в лукаво подмигивающих полупрозрачных цветных квадратиках не зафиксировал. Но бланк, эта всеведущая компьютеризованная зараза, – он, я думаю, всё равно знает. Я больше чем уверен, что эти его самозаполняющиеся протоколы в разделённых на смысловые тональности полях-квадратиках работают независимо от того, нажал я на них своим указующим пальцем или нет. А аккуратненькие буковки там появляются только для придания допросу с удалённым контролем благопристойного вида официальной церемонии.

В своё оправдание могу сказать – то, что я сделал той ночью, было в интересах всех сил, которые принято относить к силам добра. Я уверен в этом. Незачем было зазря калечить несколько судеб, если вопрос не затрагивал ни интересы Космодрома, ни интересы общин побережья, ни даже интересы всеми нелюбимого центрального правительства колонии, сидящего в Инаркт, далеко-далеко отсюда. И так у нас нормальных людей дефицит, а тут ещё, как известно, межпланетная война на носу…

Итак, почему же я тянул с закрытием расследования? Мягко говоря, я не был уверен, что этот мой благородный поступок будет оценён по достоинству. Боялся ли я лишиться своей лицензии адво? Да! Чего тут скрывать – боялся, конечно. Что я ещё умею в жизни? Да не только в этом дело… Нашёл бы, вероятно, чем заняться, чтоб с голоду не подохнуть.

Правда в том, что моя работа мне нравится. А ведь я её даже не выбирал – она сама меня нашла. Потому, наверное, что оказалась естественным продолжением моего образа жизни. Из-за этого, я думаю, у меня и прозвище такое – Космонавт. А вовсе не из-за того, что я умею пользоваться полноценным боевым шлемом и ещё множеством всяких вещиц с высокоразвитых планет.

Наверное, несколько самонадеянно будет сказать, но мне кажется, что в некой метафизической окрестности Космодрома я вроде как свой. Всё, что связано с ним, привлекает меня. А других, напротив, – отпугивает. Не боюсь я Аудиенций, в отличие от моего друга Стаки. Долговязый и белобрысый, бывший лейтенант-танкист, он силен, умён и проворен, когда надо. Но как же он смешно морщится, когда Сержант его отправляет зачем-то на Космодром, – и сразу сутулиться начинает сильнее обычного…

И Закон, свод установленных Космодромом правил, хоть и кажется мне диковатым, не вызывает какого-то утробного «планетянского» трепета. Я чаще других по делам службы бываю на Аудиенциях – это когда остаёшься с Космодромом один на один в специальной закрытой капсуле из полированного камня. Шеф меня часто посылает. Он знает, что я такого не боюсь, и старается беречь нервы других парней из нашей группы. Черноволосый силач Красен, что лет на десять меня старше, который во всякой технике куда лучше меня разбирается, съездил вот как-то раз – так два дня спиртным его отпаивали. И боевого шлема он тоже, кстати, почему-то боится…

Вот что ещё расскажу. У всех агентов адвослужбы в профессиональную карточку впаян специальный кристалл – предмет всеобщей зависти мужской половины общества, от мальчишек до армейских чинов. Это вроде как знак особого отличия. У большинства он белый и прозрачный, как слеза. Но и здесь я преуспел, оправдывая свой оперативный позывной. У меня он уже давным-давно зелёный, глубокого и чистого изумрудного оттенка. Это даёт не только прибавку к жалованию, но ещё и массу дополнительных прав. Например, право являться на Аудиенцию без вызова Космодрома, по собственной инициативе. С другими в такой ситуации каменный колосс разговаривать не станет – интерфейсная пирамидка в зале для Аудиенций останется мёртвой, даже если удастся к ней прорваться. Пожалуйте, рядовые агенты, – пользуйтесь инфором в общем зале наравне с редкими пассажирами звёздных кораблей. Шеф мой, конечно, неизмеримо круче меня – у него кристалл вообще жёлтый, под цвет Жёлтой Полосы, что даёт право беспрепятственного и бесконтрольного прохода на лётное поле, туда и обратно. Но Сержант – это величина планетарного масштаба, что тут говорить. А вот кто-то из моих товарищей, как я получил зелёный кристалл, так первое время косо на меня поглядывал. Но я его за дело получил – в итоге все на этом сошлись.

И именно то, что я такой вот весь из себя Космонавт, наверное, сыграло со мной злую шутку. И не то чтобы я возомнил о себе, что я понимаю логику Космодрома и могу теперь быть с ним на равных. И не то чтобы я потерял осторожность там, где следует её сохранять. А вот стал я попадать в разные истории, каким-то образом связанные с Космодромом, чаще других. И все эти истории как на подбор – стремительно развивающиеся, мрачные и непременно связанные с крайне высоким риском преждевременной кончины (как правило, героической). Никак не могу себе этого объяснить. Вовсе не хотел я себе такой судьбы и не вывешивал над домом флага с надписью: «Здесь живёт герой. Обращайтесь». Но даже с женой своей Валлти я познакомился хотя и на живописном зелёном лугу, но при крайне драматичных обстоятельствах – мы с ней вдвоём пытались оттащить к реке бомбу, подложенную диверсантами к нашему единственному на всю колонию термоядерному конвертору. Меня ещё тогда в голову ранили, весь в крови был – ну, в общем, ужас…

Один мой знакомый философ по имени Кдалл (есть у нас на Имллт и такие!) высказался как-то о взаимном притяжении родственных материй. Но, по-моему, всё это ерунда. Мама моя всегда говорила, что больше всего мышей ловит та кошка, которая их больше других видит. Может, в этом всё дело? Получается, я сам же в этом явлении будто бы и виноват?

Впрочем, виноват – это как сказать… Если вспомнить упомянутый случай с диверсантами, то не дотащи мы с Валлти бомбу до реки, мы с ней точно оба погибли бы в тот день. Вместе или порознь, так и не встретившись впервые, в разных местах энергокомплекса Пхата, где она была на суточном дежурстве в медцентре, а я – на задании по ловле тех самых диверсантов, что её подложили. Погибли бы мы с ней в один миг, вместе с тысячами, а то и десятками тысяч других людей.

Со временем богатый опыт опасных приключений, так или иначе привязанных к Космодрому, продвинул меня до некоего нового уровня понимания миропорядка. Я даже стал позволять себе дерзить этому великому творению древних во время Аудиенций. И мне за это ничего не было. Но сути дела это не меняло. Главное, что я понял в конце концов, – это то, что игра идёт не по правилам. И то, что ничегошеньки я в высокой мировой политике не понимаю.

Да, я бывал с Космодромом почти что на «ты» (удавитесь все от зависти!). Но всегда чувствовал, что я для него – лишь разменная монета в его большой стратегической игре под названием «Цивилизация Малого Кольца». Слишком мелка отдельная человеческая жизнь по сравнению с судьбами человеческих колоний. Нет, она может быть очень ценна в какой-то конкретный момент времени, но уже в следующий момент ею может быть решено с некоторым налётом печали пожертвовать ради высших и гуманных целей. И ведь он так и поступал со мной! И уже не один раз – Великая Мать тому свидетельница!

Так что после продолжавшейся какое-то время фазы самоуверенного ощущения того, что я могу предсказать для себя последствия Аудиенции, наступила следующая стадия. В частности, после истории с Гостьей я окончательно утвердился в мысли, что, в силу ограниченности своего восприятия действительности, планетянского происхождения и вообще упрощённой модели используемой системы моральных норм, высшие цели не вполне осознаю и буквально не знаю, что это чудо искусственного интеллекта предпримет в отношении меня в следующий момент. Вот и пригодилось мне теперь всё мужество, сэкономленное ранее при посещении зала Аудиенций. Для того чтобы понять причины такого изменения моего мнения, нужно погрузиться в невесёлые подробности того, почему даже через две недели после активной фазы событий у меня так сильно болят рёбра – да и не только рёбра, вообще весь организм.

Так что же делать? Бланк Предписания о проведении расследования незаконного проникновения на Имллт косможительницы, прыгнувшей с корабля, был выдан Космодромом лично на меня. Там оттиснуто моё имя, номер профессиональной карточки и номер лицензии. И я сам его получал, мотался туда за тысячу километров. Для расследования Законом установлен предельный срок. Сегодня как раз последний день. Так что деваться некуда, поздно менять принятые решения. Что сделано – то сделано.

А теперь смотрите. Я уверен, что всё сделал правильно. И не просто правильно, а со многих точек зрения правильно. То есть я сделал всё неправильно, и это очень-очень правильно. И я уверен, что и глобальным целям мировой цивилизации это соответствует, и стратегическим задачам развития нашей отсталой колонии очень способствует. Но я и в самом деле не знаю, какую резолюцию этот выданный Космодромом, насквозь компьютеризованный и что-то такое сам себе думающий документ сейчас наложит на результаты моего расследования. А от этой резолюции целиком зависит моя дальнейшая карьера. А за ней следом – и сама жизнь. Такие вот дела!

Совпадёт ли моё примитивное видение того, что хорошо, а что плохо, с высшим взглядом на динамику мироздания? Давайте вместе и посмотрим!

Вот я нажимаю… Перевернувшись на спину и держа бланк над головой, на фоне закатного неба, касаюсь графы «Подведение итогов». После чего, так и лёжа в траве, сообщаю полупрозрачному квазиразумному документу, что, мол, все необходимые действия произведены, все факты зафиксированы, все выводы сделаны. И ещё раз касаюсь графы – будто точку ставлю. Бланк на миг становится скользким, именно в этом месте. И палец мой чуть съезжает в сторону. Я знаю, что так снимается генетическая подпись. Высокочастотная волна как бы растворяет микроскопический слой клеток кожи – и привет!

Бланк немного потемнел – или мне так показалось? Потом в квадратике зелёного смыслового оттенка, выражающего уверенность и завершённость, сам собой проявился золотистый червячок, означающий на техническом итике итоговую фразу. А потом, мелким угольно-чёрным бисером, прямо под ним проступили слова: «Расследование проведено в полном объёме, на должном профессиональном уровне». Это и была резолюция…

Шумно выдохнув, я обессилено уронил руку с «закрытым» документом в колышущуюся под прохладным ветром траву. Что я должен чувствовать? «У него отлегло от сердца»… Что должны означать эти слова? Почему я ничего такого не ощущаю?

Ну что я за человек? Судьба сжалилась надо мной! Космодром промолчал! В этот раз пронесло! Сделав всё по-своему, я всё-таки выиграл смертельно опасную для меня партию… Так радоваться надо! И чего же ты, душа, всё болишь?

Эх, как бы всё это было здорово, если бы не висела надо всем моим миром тоскливая тень надвигающейся войны! С этой историей, взбудоражившей на короткое время всю колонию, наконец разобрались. А дальше-то что? Только бессильная печаль…

Сделав дело, я позволил себе расслабиться. Я так и валялся на травке, сжимая в руке деактивированный бланк Предписания и раздумывая то об одном, то о другом. Лениво размышлял, слушая ветер, что завтра опять тащиться на Космодром, за тысячу километров, возвращать этот живший своей жизнью высокотехнологичный документ тому, кто его породил. И поеду я, конечно, по Шоссе – то есть по видимой грани одного каменного колосса к другому. Забавно, я как-то в уме подсчитал, что у них даже площадь внешней, обращённой к небесам поверхности почти одинакова – около ста квадратных километров. Объяснялось ли это неким планом, стандартом, либо как-то было связано с границами применённых при их создании технологий? Кто его знает…

Гром пролетающего где-то в вышине космического корабля вернул меня к реальности. Я оглядел небо, но самого корабля не увидел. Да и звук шёл не со стороны Кодда, а с востока. Всё ясно – этот шёл по третьей юго-западной посадочной трассе. По этой трассе корабли приходили со стороны океана, восточнее Наветренных гор, и пересекали береговую черту в необжитом районе побережья, который назывался Ласковым берегом.

Солнце уже село, становилось прохладно. На мысе Прощания зажёгся маяк, постепенно разгорались городские огни на Меловых горах, по ту сторону бухты. Пора было возвращаться.

Я нехотя встал и принялся нацеплять портупею с потайной кобурой. Пощадившее меня Предписание я свернул в трубочку и спрятал в чехол, который к нему прилагался. Потом сунул в кобуру пистолет, в одну руку взял куртку, а в другую – шлем. Но прежде чем подняться к машине, я ещё раз поискал среди первых звёзд на востоке сияющую искру пролетевшего корабля.

Там-то она и прыгнула, у Ласкового берега… Какой-то из кораблей, шедших по той же третьей юго-западной трассе, принёс к нам Гостью. В отчёте моём это указано было бегло, так как для судеб мира и высших целей не имело значения. Но ведь детали – это самое главное. Потому что такие детали – это и есть жизнь.

Мораль моего пистолета

Частный Контракт – это узаконенная сделка между долгом и совестью. Неужели никто не задумывался о том, почему нужно было вводить столь абсурдный механизм спасения жизни косможителей, сознательно либо невольно нарушивших правила пересечения Жёлтой Полосы? И нельзя ли было обойтись в таком простом и понятном деле безо всяких противоестественных сделок?

Меня всегда также забавляла роль оружия в деле торжества высокой морали. Ибо если нарушитель Жёлтой Полосы не задержан с применением оружия, то значит, он не защищён Контрактом, так как формально небезопасен.

Сенатор Ао, Улл, «Размышления вне кабинета»,

«Бюллетень Независимого Комитета по наблюдению и арбитражу»,

вып. IX, Стр. 105

Случилось это две недели назад. Если расширять временные координаты – происшествие имело место ранней весной, примерно за два с половиной года до войны. Я потом много думал об этой истории, то пытаясь смотреть на факты беспристрастно, а то, напротив, вспоминая и анализируя свои тогдашние переживания. Через какое-то время я бросил это занятие, поняв, что высший смысл всего произошедшего всего лишь в том, что только Великая Мать могла провести нас через эту запутанную цепочку затейливо связанных между собой событий без жертв и катастрофических потерь.

Происшествие с Гостьей и всё то, что стояло за ним, с холодной ясностью показало истинное положение вещей в нашей колонии и наши перспективы на будущее. Далеко идущие последствия его оказались столь значительны, что мне порой больно думать, что в тот период мы были достойны только такого подхода. Лишь вмешательство извне в сочетании с поддержкой свыше могли помочь нам. И только тайно – так, чтобы мы и сами не подозревали об оказанной нам поддержке…

Историю с Гостьей я лучше расскажу с самого её конца – именно с того момента, как сам в неё влип. Обратный порядок в изложении событий будет примерно соответствовать тому, как мне открывались разные подробности этого загадочного и неординарного для нашей скромной планеты события – вплоть до того момента, когда всё окончательно, как мне тогда казалось, прояснилось.

И́мет, моя приёмная дочь, в ту пору оканчивала курс инженера-энергетика в Общественном университете Кодда. Университет и его научный городок располагались в посёлке Выселки. Это на нашем, на левом берегу Уараты, километров на тридцать ниже по реке ближайшего к Кодду моста на Шоссе. И от города это тоже километров тридцать, если по Надречному шоссе. В общем, на автобусе не наездишься. И потому жила падчерица в студенческом общежитии. Второй год уже дома только по выходным и праздникам появлялась, да и то не всякий раз.

Впрочем, как я понял, в этом-то и был замысел организаторов Общественного университета под лозунгом «невзирая на общину» – вытащить молодёжь из дому, создать условия для полноценных занятий. У Кожевенников и Медников это не так выражено, но у Рыбаков семнадцати-восемнадцатилетнюю молодёжь по утрам точно ни в какой класс не соберёшь. После ночного лова только к рассвету придут с моря вместе с отцами юноши, и только к обеду освободятся с разборки рыбы и сетей вместе с матерями девушки. Общинное воспитание, безусловно, несёт какое-то здоровое начало, но кто-то же должен становиться врачами и учителями, управлять транспортной системой и энергетическими объектами. Центральное правительство колонии во главе со своим бессменным Председателем Басутой давно и безнадёжно запустило этот вопрос. К тому же, те молодые люди, что уезжали учиться в Инаркт, где был университет, в котором учился и я, там же потом и оставались. Так что столичный университет своей деятельностью только усугублял проблему юго-западного региона. В итоге до таких социальных парадоксов уже дошло, что общины побережья практически без споров (что почти невероятно!) договорились совместными усилиями учредить собственный университет. А в Выселках был давным-давно основанный в складчину Медниками и Кожевенниками научный городок – его для того, кажется, и строили лет пятнадцать назад. Да дело до конца не довели – обычная для общин история. Переругались из-за чего-то, а потом так и застряли на полдороге. Но в этот раз общественная воля была тверда и дошло-таки до набора студентов. И даже на громкий лозунг «невзирая на общину» духу хватило.

Второй год уже крутилась эта машина «общественной надежды». Впервые двери высшего учебного заведения были формально открыты для всех бывших школьников с высоким индексом по итоговому тестированию, а не только для тех, кого направила община. И ведь пошло дело! Откуда только ни приезжали подросшие дети! Хотя большинство было, конечно, из самого Кодда и окрестностей, но нашлись места и для уроженцев весьма удалённых районов. В общем, для нашего мира с его патриархально-общинной основой это была просто маленькая и почти никем не замеченная революция. Мальчишек и девчонок из Медников и Кожевенников ещё можно было представить в одном классе. Ну, ещё детей Каменщиков, которые чаще держались обособленно, всё же можно было с ними мысленно объединить. Рыбаков уже сложнее. Но отпрысков Земледельцев… Охотников из восточных лесов ещё только не хватало для полноты картины! Да что там: я слышал, что в одной группе с Имет учились двое сыновей довольно известного в определённых кругах контрабандиста! И, к удивлению многих, всё было тихо-мирно, учёные мужи на успеваемость студентов не жаловались. В общем – почти овеществлённая мечта об общественном согласии.

Уже второй набор сделали – и, я слышал, неплохо укомплектовали все курсы. И вот первый выпуск приближался…

Итак, заканчивался первый месяц весны – днём солнышко пригревало, но темнело ещё очень рано и ночи были холодны. Валлти в тот вечер была на суточном дежурстве в своём медцентре, расположенном у энергоцентра в Пхата. Она часа два как уехала. А я – только час как со своей смены домой заявился.

Я по службе знал, что в городе намечено некое торжественное мероприятие, для чего было выделено здание Общественного совета Кодда. Там сегодня ожидались гости из столицы плюс ещё какие-то шишки из Парламентской миссии Малого Кольца. Потом я узнал, что намеченный приём призван осветить очередные достижения науки и культуры прибрежного региона. Естественно, в этом участвует вся университетская верхушка. Кроме того, планируется даже представить общественности наиболее способных студентов. Имет училась неплохо, но выдающихся успехов не делала – родная община Медников заставила её учиться на энергетика, хотя девушке хотелось социологии или чего-то в этом роде. Но, тем не менее, в список избранных, как выяснилось, попала и она.

Общественный совет располагается в центре города, недалеко от набережной. Подобные мероприятия заканчиваются поздно. На следующий день был выходной, и у Имет могло родиться искушение после торжественного приёма рвануть домой. Я уже подумывал – не встретить ли мне её на машине, чтобы дочка не тащилась по темноте через полгорода. Да и холодало по вечерам пока ещё очень быстро. Но потом прошла информация, что всех студентов повезут обратно до Выселок на специально заказанном автобусе. А автобус, в любом случае, поднимаясь к стрелке Шоссе от гавани, заезжает в Верхний Кодд, где стоит наш дом. А там – привычная всем водителям остановка, и она не так далеко от нашей улочки. Поэтому, что бы там Имет ни решила, мне можно было не беспокоиться. В общем, это волнительное для местных властей, помпезное и неизбежно тоскливое мероприятие не грозило мне даже минимальными хлопотами. Ну кто же мог подумать, что его ждёт столь драматический финал?

Неожиданный звонок… Как я этого не люблю! Дребезжащий вызов коммуникатора раздался поздно вечером, где-то в половине десятого. Я приволок ноги с дежурства около семи и, наскоро поужинав, к этому моменту уже валялся в постели. И, конечно, я допустил свою обычную ошибку: для того чтобы ответить, мне пришлось вставать. Это только брелок специальной связи, особая тайна каждого агента нашей адвослужбы, у меня всегда на груди, на цепочке. А коробочка коммуникатора с кургузым штырьком антенны обычно ночует там же, где и потайная кобура с пистолетом – на комоде у входа в спальню. До того чтобы таскать с собой пистолет на прикроватную тумбочку, я ещё не опустился.

Первоначально было искушение наплевать на всё и сказать потом, что не расслышал звонка. В конце концов, если бы случилось что-то действительно серьёзное, то запиликал бы не коммуникатор, а брелок специальной связи…

Но я так не могу. Нет, я, тихо ругаясь, всегда встану, потирая лицо, и пойду в темноте, на ощупь, к комоду. При этом, как обычно, удивляясь тому, что, казалось, только мечтал, как бы побыстрее уснуть, а на самом деле уже спал. И сокрушаясь, что теперь всё это придётся начинать сначала… Конечно, если вообще удастся в кровать вернуться…

Сам по себе внеплановый звонок по коммуникатору, как правило, означал для меня какой-либо стресс. Он же был у меня служебный, и звонили по нему, в основном, по службе. Это, конечно, совсем не тот стресс, что при вызове по секретному брелоку специальной связи, который используется только для экстренных случаев. Но всё же… Однако услышать вдруг голос падчерицы с неизвестного адреса вызова я уж совсем не ожидал!

Чтобы понять, что я почувствовал, нужно пояснить, что звонок по коммуникатору для обычных граждан в те времена, по сложившемуся стереотипу мышления, уже самим своим фактом означал отклонение от стандартного хода событий. Коммуникатор был тогда достаточно дорогой и редкой игрушкой. К тому же, относительно малое его распространение среди простых людей сильно снижало его ценность. Если не брать в расчёт силовые структуры и различные службы, то у населения коммуникаторы были, в основном, только у районных старост да у активистов общин. У меня вот был служебный, а у Валлти не было – рядовым врачам не полагалось. И тут Имет звонит… Значит, раз нашла коммуникатор, – точно что-то случилось. Ну, в общем, держись, отчим!

Говорить Имет старалась спокойно и внятно – и это только усугубило мои опасения. Я стоял босиком на полу в одних трусах и слушал, что мне говорит дочка откуда-то издалека. Казалось, что её фамильный дом тоже с тревогой подслушивал – то там, то здесь в сонной темноте и тишине раздавались шорохи и нервные поскрипывания. И по всему выходило, что это неодушевлённое беспокойство было не напрасно. Нечто серьёзное должно было случиться, чтобы Имет пришлось вот так собраться и докладывать, как через танковую рацию. По голосу я чувствовал, что даётся ей это нелегко.

Что же она мне сказала? Самое интересное, что почти ничего. Видать, чему-то всё-таки я успел её научить. Сообщила, что срочно нужна помощь, так как её подружку разыскивают. Кто именно разыскивает – уточнять не было необходимости, так как этот речевой оборот в нашем диалекте языка адапт обычно ассоциировался только с действиями силовых структур столичного подчинения. А уж за что разыскивают – так про это по открытому каналу связи и вовсе лучше было не говорить.

– Ты одна? – сразу спросил я, опасаясь, что девушка начнёт передавать в эфир ненужные сейчас подробности.

– Нет, со мной мои друзья, – ответила Имет.

И никаких имён, правильно.

– Где вы?

– Там, где тебя надо бы искать, но никогда не найти.

Я почти сразу догадался, что речь идёт о моём старом доме в Шнерсе. Ну надо же, как завернула – и запомнила ведь мои слова, когда-то в шутку сказанные…

Я всё ещё не собрался с мыслями и чувствами, но служебная часть моего мозга уже сама собой включилась на просчёт оперативной ситуации. Хм, где Шнерс – а где здание Общественного совета Кодда, в котором проходило сегодняшнее мероприятие… Общественный совет – это в Нижнем Кодде, недалеко от набережной. А дом мой на самой окраине, наверху – на границе Шнерса и Меловки, почти у самой промзоны… Километров семь, между прочим – далеко же они забрались!

И как они туда попали, в дом-то мой? Хотя, впрочем, что тут удивительного… Имет знала, где он находится. И я сам показывал ей как-то, где прячу ключ от своего пустующего жилья… Настал момент, когда нужно было спрятаться – она всё это и вспомнила. Только что-то быстро они там оказались… Семь километров, молодёжная компания, включающая девушек… Я глянул на часы наручного навигатора, машинально нашарив его на тумбочке – по моим данным, приём ещё должен был быть в самом разгаре. Пешком – почти невероятно… Ещё и машину откуда-то взяли, а не только коммуникатор с неизвестным мне кодом? Очень интересно…

Ну, так что же там случилось? Хорошо хоть не саму Имет ищут… Предположим, что девушка, которую «разыскивают», – тоже студентка. Это вероятней всего: откуда же доченьке поздним вечером добыть подружку, как не с Выселок? Студентка – значит, ровесница Имет, плюс-минус… Что такое могла сотворить молодая девушка, чтобы наша ленивая полиция на ночь глядя бросилась её разыскивать? Облила заезжего сенатора компотом во время торжественного приёма? Эх, знал бы я тогда, что там на самом деле произошло…

Не скрою, ситуация в тот момент всё-таки не показалась мне в достаточной степени серьёзной. Да и не мог я оценить сразу всей опасности происходящего – у меня просто не было достаточных сведений для этого. Честно признаюсь, я предположил сначала какую-то молодёжную шалость, внезапно принявшую неожиданный для её участников оборот. Такие истории я ещё по университету помнил – локальный накал страстей, о котором все уже через неделю забудут… Однако я действовал привычно: помощь нужна, значит, нужно выручать. Я ещё говорил с дочерью по коммуникатору, а рука уже сама нащупала на комоде ремни потайной кобуры с пистолетом.

– Оставайтесь там и сидите тихо, – я постарался придать последней фразе максимум убедительности.

Зная, что время в таких делах обычно играет первостепенную роль, я не терял ни минуты. По неистребимой своей привычке оделся в темноте, влез в портупею, быстрым шагом пересёк слегка подсвеченную лунным светом гостиную, накинул в прихожей куртку и, так и не включив в доме света, сбежал по лестнице к входной двери. Ну вот, сэкономил несколько секунд на адаптацию глаз к сырой уличной тьме.

Вернувшись со службы, я оставил свой джип во дворе. Случайная россыпь малозначительных, на первый взгляд, факторов была в ту ночь на моей стороне. Как хорошо, что машина была тут, а не на базе… Хорошо, что Сума́, наша луна, висела в небе, лишь изредка прячась за тучами… И хорошо, что Валлти в ту ночь была на дежурстве и не ничего про всё это не знала – а то и ей бы досталось, наверное, в ходе последующих событий. Этого мне ещё только не хватало…

Кыр, чёрная патлатая псина, был почти неразличим в темноте. По своему обыкновению, он выбрался из будки, ещё заслышав мои торопливые шаги на лестнице. И не гавкнул даже ни разу, чтобы не расстроить тайных планов хозяина, рысцою во тьме устремившегося к своему джипу – почувствовал, что что-то случилось. Ну до чего же умная собака…

Доехал я довольно быстро – погода в тот вечер была неважная, на улицах никого. Темнотища, сыро, холодно, дождь моросит… Чисто машинально я поехал окраиной, к центру спускаться не стал. Срезал немного по тёмным улочкам Верхнего Кодда, причём проехал аккурат мимо своей базы. В тот момент я ещё не знал, что скоро мне потребуется помощь, но я уже не смогу её попросить… Выскочив на главную дорогу, ведущую из города к Шоссе, я через километр крутанул налево, на окружную дорожку, огибающую город по его верхней границе. Окружная была не больно-то широка, зато не имела резких поворотов и была абсолютно пуста в этот час. По ней я и проскочил до самого своего старого дома с ветерком.

Свернув с дороги на знакомую мне с детства немощёную площадь, в отблеске фар я заметил белую помятую морду микроавтобуса профессора Сха, спрятанного в ближайшем проулке. Я хорошо знал эту машину и не мог ошибиться. Значит, всё-таки не пешком они сюда добрались… Действительно, машина… Но какая! Это было уже слишком! Вряд ли профессор этим вечером лично подвёз молодёжную компанию на глухую окраину, а потом ещё и спрятал здесь свой микроавтобус. Значит, детишки ещё и машину угнали! Вот это да! Опоили их там чем-то в Общественном совете, что ли?

Тормознув у родного забора, я внимательно оглядел улицу, прежде чем войти. Всё было тихо. В моём доме не светилось ни одного огонька. Я мысленно восстановил в памяти планировку. Дом был рассчитан на две семьи. Вход и прихожая были общими, по центру одноэтажного строения располагался довольно обширный коридор, где обычно хранились всякие крупные «уличные» вещи – санки, велосипеды, лопаты для уборки снега, мётлы. Двери в жилые помещения выходили в коридор и располагались друг напротив друга. Наша была правая. Теперь я здесь бывал редко, жильё напротив тоже пустовало с незапамятных времён – я и не помнил, чтобы у меня когда-нибудь были соседи.

Я тихонько постучал во входную дверь. Открыла мне Имет. Ещё в прихожей я заметил полоску света, пробивающуюся из коридора. Замечательной особенностью коридора в моём доме было то, что у него не было окон, выходящих на улицу.