Текст книги "На обочине мира"

Автор книги: Росс Уэлфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Часть вторая

Глава 10

Всё начинается медленно, а потом нарастает и нарастает. Я словно нахожусь в какой-то сушилке странностей и – по крайней мере некоторое время – не могу понять, что реально, а что нет. Потом оказывается, что реально всё, но я этого поначалу не знаю.

Я уже дважды отключалась. Я нахожусь в туманном состоянии полудрёмы и смутно припоминаю сон про Мэнни, и кобаку, и пещеру.

– Мина, милая моя! Просыпайся! Опоздаешь!

Мама стучит в дверь, и первая мысль, которая возникает у меня в голове, – это «Кто такая Мина?»

Так, моё полное имя – как вы уже знаете – Вильгемина. (Знаю, знаю: кого, блин, вообще зовут Вильгеминой? Мою прабабушку, вот кого, так что… супер. Повезло мне.) Неважно; обычно меня это не волнует, потому что в основном меня называют Уиллой. Но Миной? Почти никогда. С чего это мама решила сегодня использовать эту форму, я понятия не имею. Это какое-то проявление дружелюбности, что ли – ну знаете, она примеряет мне новое ласковое прозвище? Это было бы очень неплохо, если честно. В последнее время мама только и делает, что огрызается. «Мина, милая моя» – приятное новшество.

Так вот, я лежу в постели, чувствуя растерянность и головокружение. Перед глазами всё плывёт, так что сфокусироваться трудно, а по всему телу такое ощущение, будто кожа не совсем мне подходит. Я сажусь, смотрю, прищурившись, на стены и думаю: «Они всегда были бледно-голубыми?» Я могла бы поклясться, что раньше они были кремовые.

По крайней мере я не чувствую во рту противной утренней сухости. На языке до сих пор смутно ощущается вкус мятной жвачки, которой поделился со мной Мэнни, чтобы перебить запах сюрстрёмминга…

Но это было во сне, не так ли? Поразительно, до чего правдоподобными могут быть сны. Можно проснуться и всё равно думать, что это произошло взаправду!

Вот только… я провожу языком по рту – и вот он: почти безвкусный, жёванный-пережёванный кусочек жвачки. Я достаю его и секунду оглядываю, а потом кладу на тумбочку.

Так, ладно, это странно. Откуда у меня во рту жвачка, если вся эта история с Мэнни мне приснилась?

Обычно я даже не покупаю жвачку. Не то чтобы она мне вообще не нравилась – я беру, если предлагают, – но, знаете, это просто не моё. Я уверена, что её мне дал Мэнни. И разве это случилось не прямо перед тем, как мы погнались за кобакой?

Что ещё страннее, я полностью одета. Штанины джинсов в самом низу у меня мокрые; где-то посреди ночи я сняла кроссовки, потому что они стоят рядом с кроватью – тоже мокрые.

Словно в трансе, я сажусь на краю кровати и стягиваю с себя липнущую к телу одежду, пока в голове проносится ураган мыслей.

Если мы правда гнались за кобакой до пещеры, как я попала домой?

Почему я не помню?

Я что, ударилась головой или что-то в этом духе?

Я ощупываю свою черепушку, но ни шишек, ни ранок не нахожу.

Стены точно были кремовые. Я в этом уверена.

Я пытаюсь привести свои запутавшиеся мысли в хоть какой-то порядок и чищу зубы над раковиной в спальне. Мама времени даром не теряла: сменила мою пластиковую щётку на крутую, с деревянной ручкой, а паста теперь не в тюбике, а в банке. Вот только банка уже не новая. Кто-то – скорее всего, Алекс – ей уже попользовался, что, наверное, немного фу, если она совала внутрь свою щётку, но…

Чистя зубы, я ищу телефон, который оставила вчера в комнате, чтобы мама меня не отследила.

Оставила ведь?

Я нигде не могу его найти. Неужели Алекс забрала его вчера вечером? Зачем ей это? Я встряхиваю покрывало (новое – когда оно у меня появилось?) и лезу под кровать – там стоит незнакомая пара ботинок, но телефона нет.

Я точно оставляла его рядом с кроватью. Ну то есть он всегда там, на зарядной панели – которой тоже нет на месте. Теперь, когда я уже пять минут как встала, в голове у меня немного проясняется, но я не уверена, что это хорошо: это только рождает новые вопросы.

– Мам! – кричу я коридор. – Ты не видела мой телефон? – Она меня не слышит.

Я сижу в трусах на краю кровати и хватаю со стула школьную одежду. Её мама тоже заменила. Всё новое. Ну – не новое новое. Просто для меня оно новое. Может, это старые шмотки Алекс, хотя я ничего не узнаю. Тут красная футболка, синие джинсы, пара жёлтых носков (жёлтые носки? Бе-е.) и яркое лаймово-зелёное худи. Алекс бы ни за что такое не надела.

Я слышу, как мама кричит:

– Пока!

А потом:

– Люблю тебя, Тед! – папе.

«Люблю тебя, Тед»? Такого я давненько не слышала. Хлопает входная дверь. Куда это мама собралась в такую рань?

Я натягиваю зелёное худи. Наверное, мама покупает вещи в благотворительном магазине. Может, наши финансовые проблемы серьёзнее, чем мне рассказывали?

Точно кремовые. Папа выкрасил стены в кремовый два лета назад какой-то краской, которая у него осталась после ремонта офиса.

На кухне папа сидит ко мне спиной – ест тосты и жарит яичницу.

– Пап? Я, эм… куда-то сунула свой телефон. И стены у меня в спальне неправильного цвета.

– Что-что, милая? Тебе одно яйцо или два? Может, возьмёшь с собой? Ты опять опоздаешь, Мина. Какой телефон? Телефон в коридоре, ты же знаешь – там же, где обычно.

Он поворачивается, и я ахаю.

– Ого! Когда это ты успел?

– Что успел?

– Твоя… твоя борода. Когда ты её сбрил?

Он потирает подбородок и улыбается.

– Моя борода? У меня со времён студенчества не было бороды. О чём это ты?

– Борода, пап. Та, которую ты всё грозишься сбрить, потому что мама её терпеть не можешь, но так никогда и не сбриваешь. Вот эта борода!

Его улыбка становится озадаченной – будто он пытается понять шутку.

– Ну, значит, я её сбрил, э?

Ладно, понятно. Про бороду он шутит. И про студенчество. Папа никогда не учился в университете. Но телефон…

– Я не могу найти телефон, пап. Ну знаешь, мой сотовый, мобильный, «дьявольское устройство», как ты его называешь, «карманную звонилку»… Я, э… потеряла его. – Я запинаюсь, потому что папа смотрит на меня так, будто я чокнулась. А потом снова улыбается.

– Думаю, ты действительно потеряла его, милая. Не знаю, что с тобой такое. Но что бы ты ни потеряла – мы непременно это найдём. А если тебе не нравится цвет твоих стен, об этом мы тоже поговорим. Неважно, бери-ка вот это и бегом-бегом-бегом! Сегодня в школе важный день, а? Вся эта подготовка к празднику ВВВ. – Он вручает мне бумажный пакет, внутри которого сэндвич с жареным яйцом. – Все сегодня опаздывают. Мама только что убежала, а Алекс до сих пор валяется. Подростки, э? Да и ты недалеко ушла. Теперь шагай!

Мама только что убежала? Куда? Парком они управляют из переделанного под офис гаража. Но папа подгоняет меня к двери.

– Пап – стой! Я сегодня проснулась в мокрой одежде и… – Я на секунду отвлекаюсь: на вешалке в прихожей висит куртка, которую я не узнаю. Голова болит. – Пап? Мне приснился ужасно странный сон…

– Ну хватит, Мина, ты опоздаешь! – Через миг папа суёт мне в руки школьную сумку и целует в макушку. Дверь за мной захлопывается, и я стою на крыльце, держа тёплый пакетик с едой.

Какого.

Фига.

Происходит?

Со мной явно что-то случилось, пока я спала.

Мысль о том, чтобы не опоздать в школу, пожалуй, волнует меня меньше всего. Я иду по дорожке вдоль живой изгороди так медленно, как только могу, и с каждым шагом моя затуманенная голова проясняется всё сильнее. На улице тихо, будто утро и правда совсем раннее. Обычно в это время я слышу шум машин в конце дорожки. А если подумать, и запах их обычно чувствую. Но сегодня я слышу только птиц, а пахнет только живой изгородью, морем вдалеке, испаряющимися под утренним солнцем лужами и… чем-то ещё, чем-то немного рыбным и тухлым…

Тот сон. Кобака, пещера…

Вот только это был НЕ сон.

Сны так хорошо не запоминаются, правда? Ты не помнишь точных деталей того, что привело в странную ситуацию, в которой ты оказался. Ты помнишь всё только до определённого момента, потому что… ну, потому что именно в этот момент сон и начался, наверное.

Я же могу прекрасно восстановить все события.

Пещера? Кобака; мы с Мэнни тащим велики к набережной; гонка в сумерках; Мэнни и его сюрстрёмминг…

Вместе с мыслью о сюрстрёмминге появляется воспоминание о его запахе. Он был у меня на ладонях. Душ я с утра не принимала. Я подношу ладонь к носу, вдыхаю и…

Запах на месте! Совсем слабый (к счастью), но пахнет явно ферментированной селёдкой.

Значит, это всё мне точно не приснилось, так ведь?

Я снова принюхиваюсь, просто чтобы убедится, и морщусь от вони. Я напрягаю мозги, пытаясь вспомнить, как оказалась дома после пещеры, но в голове пусто.

Я дошла уже до конца дорожки. То, что я вижу дальше, просто…

Что ж. Если я скажу «взрывает мозг», то, пожалуй, не очень-то и преувеличу.

Глава 11

Я выхожу между высоких живых изгородей на широкий тротуар сбоку дороги, ведущей от Уитли-Бэй к Ситон-Слуису.

Обычно по утрам на этой дороге довольно оживлённое движение. Чуть выше стоят несколько светофоров, и там скапливается куча машин – они сигналят, двигатели ревут, мотоциклы рычат, велосипедисты снуют туда-сюда, и всё это, как серой овсянкой, облеплено облаками выхлопных газов.

Я стою на тротуаре, и то, что я вижу, настолько перегружает мои чувства, что мои пальцы разжимаются, и пакет с сэндвичем плюхается на землю.

Тут, конечно, есть автомобили, но их гораздо меньше и они совсем не похожи на те, что я когда-либо видела. Некоторые смутно смахивают на машины, но большинство выглядит просто как здоровенные приземистые сигары с дырками наверху, в которых сидят люди. В основном дырок по две, но я замечаю автомобиль и с тремя – пассажиры сидят в ряд и улыбаются. Тут и там виднеются тихонько позвякивающие трёхколёсные велосипеды с рулями и широкими сиденьями, как рикши. А другие, формой напоминающие узкие гидроциклы, везут одного-двух пассажиров. Колёса у всех скрыты под днищем, так что создаётся впечатление, будто они летают.

А цвета! Все машины ярко выкрашены, на многих разные узоры и полированный хром, и все относительно тихие. Их двигатели издают свист, но достаточно приглушённый, чтобы люди могли беседовать и здороваться друг с другом, проезжая мимо. Никаких выхлопов, никакого запаха, никакого шума.

Я быстро смотрю по сторонам. Тут что, фильм снимают? Я на съёмочную площадку забрела? Это правда кажется единственным объяснением. У нас постоянно снимают тот сериал про старого детектива и его собаку – я их кучу раз видела, – но у киношников всегда здоровенные грузовики, осветительные приборы и всё прочее, а сейчас ничего подобного не видно.

Заворожённая представшим передо мной зрелищем, я едва ли замечаю, как кто-то подходит ко мне и говорит:

– Извини! Ты кое-что уронила!

– Ох. Спасибо. – Я наклоняюсь за сэндвичем, а окликнувшая меня леди улыбается, проходя мимо. Она одета очень ярко, но в остальном кажется обычной. Я стою на коленях, подбирая свой завтрак, когда вижу самое поразительное.

У этих гидроциклов нет колёс! Я наклоняю голову ещё ниже и заглядываю под них.

Да – я точно вижу только противоположную сторону дороги.

Да и у многих других машин колёс нет! У сигароподобных в том числе. Они совершенно точно летают. И не неуклюже как-нибудь, а твёрдо и размеренно, будто плывут по воздуху! Скользят себе вперёд, ничем не поддерживаемые. Я стою на четвереньках и просто таращусь.

Леди остановилась и вернулась. Первыми я замечаю её розовые туфли, а потом смотрю вверх, обращая внимание на ярко-оранжевую юбку и пиджак в тон, и наконец вижу её лицо – немолодое и улыбчивое, но озадаченное.

– Ты в порядке, дружок? – спрашивает она. Голос у неё добрый, но слегка надломленный, как у совсем стареньких людей, хотя стоит она вообще не как старушка. – Ты поранилась?

– Что-то… что-то происходит? – говорю я. – Тут фильм снимают или что? – Она смотрит на меня с недоумением, так что я добавляю: – Эти… типа машины. – Заикаясь, я встаю на ноги. – Они… л-летают!

Леди смеётся, но без ехидства.

– Ох, моя ты лапочка! А я-то думала, только мы, старики, до сих пор удивляемся этому! «Машины», надо же! Давненько я не слыхала этого слова. О-ох, как в старые времена. Мне ведь сто четыре года, знаешь! Ну ладненько, если ты в порядке, дружок, надеюсь, ты никогда не растеряешь любопытства, потому что именно любопытство нас сюда и привело, не так ли!

Снова одарив меня сияющей улыбкой, она цокает языком и удаляется, что-то радостно жужжа себе под нос.

Сто четыре года? Да ладно.

Теперь мне страшно. Не просто, знаете, страшновато, а так страшно, что трясутся ноги, колотится сердце, пересыхает горло, гудит голова, переворачивается желудок и – простите – хочется в туалет. Я серьёзно чувствую, как глубоко внутри меня что-то ворочается, и мне кажется, что я не выдержу и всё только станет в тысячу раз хуже. Я пячусь от дороги к какой-то покрытой травой скамейке (опять же, никогда её раньше не видела), сажусь, опускаю голову в ладони и делаю несколько глубоких вдохов.

Вдох на счёт четыре, выдох на счёт шесть, вдох на счёт четыре, выдох на счёт шесть.

Этому научила меня Моди. Я делаю так примерно минуту, держа глаза закрытыми. Я надеюсь, что, когда открою их, всё снова станет как обычно.

Само собой, не становится. Но я уже не паникую. Я поднимаю взгляд и снова смотрю на дорогу. Движение ненадолго затихает, и на противоположной стороне дороги я замечаю поле. Я говорю «поле» – но обычно там ничего нет: это просто клочок травы, ведущий к пляжу. Я точно никогда не видела там коров, но сейчас их штук двадцать, и несколько телят – они все мирно щиплют сочную зелёную травку. На поле стоит большой сарай – просто огромный, – открытый с двух сторон, крыша которого тоже покрыта травой и дикими цветочками.

Я ведь сплю, так?

Это правда единственное объяснение. Я даже слышала о такой штуке как «осознанные сновидения» – это когда ты спишь и знаешь об этом. Это немного успокаивает меня.

Я думала, мне приснилось всё то, что было до пробуждения. А на самом деле мне всё снится прямо сейчас! Чокнуться можно, а?

Я ещё немного смотрю по сторонам, пытаясь представить, что может произойти. Когда движение замирает на светофоре, я перехожу дорогу и, минуя ярко-синюю сигароподобную штуковину, хлопаю по ней, чтобы проверить, настоящая ли она.

Настоящая. Водитель смотрит на меня именно тем странным взглядом, которого можно было бы ожидать, хлопнув по чьей-нибудь машине мимоходом.

Если это сон, то коровы, конечно, окажутся говорящими?

– Привет, коровы! – кричу я, стараясь, чтобы голос звучал жизнерадостно, а не так, будто я перепугана до жути. – Хорошо выглядите сегодня, дамочки! Обожаю ваше молоко!

Одна из них поднимает голову, задирает хвост и роняет на траву лепёшку, не потрудившись ответить.

– Я говорю – привет! Какой чудесный день! Эм… и масло тоже! Оно мне нравится. О, и сыр! Ням-ням! Давайте, поговорите со мной! Мяса я не ем, так что вы в полной безопасности!

Ещё две коровы мельком смотрят на меня, а потом продолжают жевать траву.

Позади меня раздаётся голос:

– «Сыр, ням-ням»? Ты ещё безумнее, чем я думал, Уилла Шафто!

Я разворачиваюсь. Кажется, никогда в жизни я не испытывала такого облегчения при виде другого человека.

Глава 12

– Мэнни! Обалдеть, как же здорово тебя видеть! Я… – Я так рада, что кидаюсь ему на шею и не отпускаю целую вечность, даже не замечая, рядом с чем он стоит. Спустя некоторое время я чувствую, что он напрягается и начинает извиваться, пытаясь вырваться из моих яростных объятий.

– Эй, Уилла! Когда перестанешь изображать из себя удава и разговаривать с крупным рогатым скотом, тебе понадобится вот это, – говорит Мэнни, сияя. Он указывает на яркий сине-фиолетовый одноместный и трёхколёсный велосипед с навесом над сиденьем, стоящий с ним рядом.

Я стою, разинув рот, пока Мэнни не говорит:

– Берёшь или нет?

Я не двигаюсь. Просто таращусь.

– Мэнни, где мы? Пожалуйста, скажи, что ты помнишь прошлый вечер. Кобаку? Пещеру? Это всё было?

Он смеётся.

– Да. И я могу объяснить! По крайне мере частично. Идём – мы уже и так опаздываем. Никак не мог встать с утра. Было такое чувство, что меня слон раздавил!

– У меня тоже, – с облегчением говорю я. – Что происходит, Мэнни? Что с нами такое?

– Я расскажу тебе, что думаю, но сначала раздобудь себе колёса. – Он тычет мне за спину – там у своего рода стойки выстроились в ряд такие же, как у него, трёхколёсники. Табличка над ними гласит:

ФриРайды

Спонсируются Фондом Фрай

ПРОКАТИСЬ НА МНЕ!

– Это правда обязательно? – спрашиваю я. Я так до сих пор и не поняла, сон это или нет, но Мэнни ведёт себя настолько уверенно, что я решаю просто слушаться его, по крайней мере пока.

– Тебе нужен код, – говорит он. – Вот, можешь одолжить мой. – Мэнни достаёт из кармана ручку и берёт меня за руку, закатывает мой рукав и пишет прямо на коже ряд цифр. – Классный цвет худи, – добавляет он. – Не то что твой обычный стиль. Теперь набери эти цифры на панели. Это что-то вроде компьютерного пароля. У тебя тоже такой есть.

– Нет, нету! О чём ты говоришь вообще? Прекрати вести себя так, будто всё нормально. Мэнни, я… я… пожалуйста, скажи мне, что это сон, Мэнни. Верни меня домой, или разбуди, или что там надо сделать. Я хочу вернуться к себе в постель, а потом снова проснуться, и чтобы всё было как раньше. Ты видел эти летающие штуки? Я только что встретила женщину, которой сто четыре года. Мне даже не нравится лаймово-зелёный. И там на крыше трава… – Я несу какую-то чушь, но никак не могу остановиться.

Мэнни отбрасывает с глаз волосы и смотрит на меня успокаивающе.

– Но это не сон, ведь так, Уилла? Ты тоже это знаешь, сердцем и головой.

Я думаю об этом и понимаю: он прав. Я знаю, что это не сон.

– Эй, посмотри вон на тот автобус: хотя бы у него есть колёса! – продолжает Мэнни. – Произошло что-то офигенное, Уилла. Давай, вводи код.

Словно в тумане, я нажимаю кнопки на ящике, напоминающем парковочный автомат, раздаётся щелчок, и защёлка одного из трёхколёсников открывается. Я выкатываю его и неловко усаживаюсь.

– Осторожно с педалями. Это что-то вроде электровелосипедов, только в миллион раз мощнее. Жми совсем слабенько.

Я кучу раз ездила на электровелосипедах: у нас в парке их шесть, за ними следит Моди. Но это что-то совершенно другое. Стоит мне надавить на педаль, как трайк резко дёргается с места, и мне приходится тут же притормозить.

– Понимаешь, о чём я? – говорит Мэнни, уносясь вперёд и вливаясь в транспортный поток. – Просто невероятно.

– О, правда? – с сарказмом кидаю я ему в спину. – Без шуток. Определённо невероятно. Летающие сигары. Всё раскрашено, как фигова радуга. У моего отца нет бороды. А татуировки-то – я только что поняла! Татуировки все пропали. Мэнни, притормози. Я ничего не понимаю и мне страшно.

– …и я тоже не всё понимаю. Только то, что я проснулся сегодня с ужасной головной болью, а мир вокруг стал другой.

– Да, я тоже. Но я не… это всё, я не… Мэнни, тебя это вообще не волнует? Тебе нормально? Мы попали в мир фиговых летающих машин, Мэнни!

– Знаю! Но просто я уже сбился со счёта, сколько раз просыпался в незнакомой кровати, в новой спальне, в новой временной семье. А это… Ну, просто чуть более впечатляющая версия. Разве не офигенно?

Он что, серьёзно?

– Нет! Вообще нет! Даже ни капли не «офигенно». Почему ты такой спокойный? Это же жуть! Я в ужасе.

Я равняюсь с ним и пристально на него смотрю – очень пристально, вглядываюсь в его яркие глаза, которые прямо-таки сияют.

– Это всё кобака, Уилла. Она привела нас сюда, я уверен!

Кобака! Не то чтобы я напрочь забыла про ко-баку, но…

– Так что произошло? Мы пошли за этой зверюгой в пещеру. Это правда было, так? Спасибо, что затащил туда, кстати. А потом… что?

– Я не совсем уверен.

– Ты же сказал, что объяснишь.

Мэнни не отвечает. Мы на побережье, и я пытаюсь всё внимательно разглядеть, но смотреть особо не на что. Не считая странных автомобилей, бесшумно проносящихся мимо нас с счастливого вида пассажирами, кругом царит буйство красок. Я словно оказалась в детской книжке с картинками. По тротуару нам навстречу бежит группа бегунов – сплошное мельтешение разных оттенков красного, жёлтого, фиолетового, розового. По сути, единственное, что не режет взгляд, – это их светлые волосы, хотя у одной пожилой леди они выкрашены в синий.

На Поле, длинной полосе травы между дорогой и пляжем, люди возводят какие-то столбы; там стоит сцена с подсветкой и ряд громадных багровых шатров, будто на носу большой праздник. Я сворачиваю наперерез Мэнни и останавливаюсь, вынуждая его резко притормозить.

– Мэнни. Скажи мне, что происходит.

Он пожимает плечами и снова начинает крутить педали.

– Наверное, со временем узнаем. Я не думаю, что мы можем что-то изменить, а ты? Так зачем волноваться? Скорее всего, всё как-нибудь образуется. А пока что мы можем… наслаждаться этим, наверное. Или у тебя есть идеи получше?

Мне трудно поверить, что его всё устраивает. Мы свернули от побережья направо и оказались у школы, и Мэнни продолжает, пока мы спешиваемся:

– …но скоро мы выясним побольше.

Я пристально смотрю на своего друга, и меня снова охватывает чувство, что Мэнни чем-то отличается от других. Он улыбается, и мне кажется, что он отчего-то стал выше и уже не сутулится. Раньше я никогда не видела, чтобы Мэнни стоял полностью прямо. Он всегда немного горбится, будто пытаясь защититься.

Он указывает на свой трайк.

– Вот это фрирайд. Бонни в доме имени Уинстона Черчилля мне всё объяснила. Расстроилась немного. Подумала, что я просто корчу из себя тупого.

– Значит… ты тоже проснулся в своей обычной кровати?

– Ага. В голове было совсем паршиво. Всё кажется каким-то неправильным.

– Да! Ох, ну слава богу. Я думала, только у меня так. Но почему, Мэнни, почему? И что всё это значит?

Я смотрю на фасад школы, на котором обычно висят большие буквы, складывающиеся в «СРЕДНЯЯ ШКОЛА УИТЛИ». Теперь же там написано «АКАДЕМИЯ ФРАЙ».

Потом, сквозь гомон других детей, до нас доносится знакомый голос.

– Доброе утро, Вильгемина, доброе утро, Эмануэль. Вижу, вы пришли как раз вовремя.

– Миссис Поттс! – восклицаю я и чувствую такое облегчение, что бегу к ней, раскинув руки. Когда я стискиваю её в объятьях, она коченеет, как манекен в магазине. Я отпускаю её, и мне вдруг становится ужасно неловко. В её взгляде читается позабавленное неодобрение.

– Прошу прощения, Вильгемина? Думаю, ты хотела сказать «Клэр», не так ли?

Я на миг задумываюсь, и Мэнни, судя по выражению его лица, тоже. Миссис К. Поттс. Не знала, что её зовут Клэр.

– Эм… да! Клэр?

Миссис Поттс улыбается: всё нормально.

– Спасибо, Вильгемина. Как твоя учительница по миротворчеству, я не совсем готова, чтобы ко мне обращались официальным именем. А теперь входите поскорее.

Честно говоря, больше всего мне хочется пойти домой. Но пока я думаю об этом, меня вроде как вносит в школу волной людей в разноцветной одежде.