Текст книги "Когда мы потерялись в Стране снов"

Автор книги: Росс Уэлфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Сейчас

Глава 15

Четыре недели и множество снов наяву спустя я перевожу взгляд со своего младшего брата – рот открыт, тихо посапывает – на дверь спальни. Я уже несколько минут как проснулся, но Себа разбудить не могу никак. Отметина у него лице в том месте, где я его ударил, пытаясь растолкать, начинает краснеть. Из-за двери доносится мамин голос:

– В чём дело, мальчики?

– Ни в чём, ма. Плохой сон! – отвечаю я.

Я прокручиваю в голове сон, в котором мы только что побывали. Подливочное озеро, громадный человек, собаки…

А потом я убежал и оставил Себа неспособным вынырнуть из его сна.

Моего сна? Моего кошмара.

Я снова перевожу взгляд на Сновидаторы, а потом протягиваю руку и выключаю оба на тот случай, если они по-прежнему оказывают какое-то влияние. За окном уже светло, и я раздвигаю занавески, надеясь, что солнечный свет разбудит Себа, но он продолжает спать беспробудным сном.

– Давай же, давай, бро, – бормочу я, называя его так, как уже лет сто не называл. Потом снова начинаю его трясти, и тут входит мама.

– Что, ради всего святого, тут происходит, Малки?

Я стою посреди нашей маленькой спальни абсолютно голый. Мама нагибается поднять мою пижаму с пола. Она принюхивается к ней и говорит:

– Пижама мокрая, Малки. Что случилось? Себ… что не так?

Потом она тоже пытается его разбудить.

Как объяснить родителю на грани истерики, что у вас с младшим братом были одинаковые сны? Что на протяжении нескольких недель мы с Себом отправлялись в самые поразительные, реалистичные приключения благодаря странному устройству, которое я украл/позаимствовал/нашёл (различие становится всё менее и менее важным)?

Ответ: никак, потому что я уже пробовал. Беда в том, что это всё чересчур… поразительно. Мама попросту не может в это поверить. И никто не смог бы. Ну, кроме Сьюзен Тензин и её бабушки, чьи слова теперь крутятся в моей идущей кругом голове.

Как она там сказала? Что-то в духе: «Ты относишься ко всему этому как к видеоигре. Нажмёшь «переиграть», и всё будет хорошо, а? Что ж, ты и граешь с огнём, мальчик! Рано или поздно – больше никаких тебе переигрываний. И придётся многое объяснять».

Но прямо сейчас мама вопит:

– Себ! Себастьян! – и нетерпеливо трясёт его.

Потом она вдруг становится очень спокойной и тихой. Себ лежит на боку. Время от времени он вздрагивает, а его глазные яблоки движутся под веками. Честно говоря, если не знать, можно было бы подумать, что он спит – а он, конечно, спит, вот только…

– Ну ладно, Малки – что произошло? Почему у Себа лицо красное? Вон там – гляди!

– Я не знаю, ма. Мы… мы спали…

Мама тычет пальцем в Сновидатор, висящий над Себовой подушкой.

– Если опять собираешься завести волынку про это, тогда даже не начинай, Малкольм. Сейчас вообще не время.

Она снова поворачивается к моему брату. Большим пальцем она приподнимает ему веко – из-под него невидяще смотрит зеленоватый глаз.

– Себ! Ох, пожалуйста, проснись! Иди принеси мой телефон с прикроватной тумбочки, Малки. Живо!

И вот двадцать минут спустя в нашей спальне уже стоят два врача скорой помощи, выполняя всю свою скоропомощную работу, как показывают по телику – измеряют пульс и давление, спрашивают маму, принимал ли Себ какие-то прописанные лекарства, были ли в доме какие-то другие лекарства, которые Себ мог выпить. Краснота на его щеке поблёкла, и про неё врачи не спрашивают. К нам пришёл наш сосед Качок Билли и теперь заваривает на кухне чай.

И я всё продолжаю слышать слова «в норме».

Типа «Кровяное давление, сто пять на семьдесят, в норме. Сердцебиение, восемьдесят пять, в норме. Дыхание – в норме».

Мама говорит:

– Прекратите говорить, что всё в норме. Он не просыпается! Это не норма!

А я просто стою посреди всего этого в халате, чувствую себя совершенно беспомощным и гадаю, что происходит в голове у Себа, во сне у Себа.

Вот только это был твой сон, не правда ли. Малки? Насколько он может его контролировать?

Тот главарь по-прежнему держит его в плену? Себ наверняка в ужасе. Если он по-прежнему видит сон. Бедняга.

Я начинаю плакать от жалости к нему – да и к себе, потому что это я во всём виноват.

Глава 16

Следующий час, честно говоря, проходит немного смазанно.

Вот я одеваюсь, потому что нам с мамой надо отвезти Себа в больницу. Вот Качок Билли несёт Себа вниз и укладывает его на носилки в скорую, а мама плачет…

Вот мы с мамой едем в машине с врачами следом за скорой в больницу.

Вот мама звонит папе и кричит: «Я не знаю, Том, я просто не знаю! И никто не знает…»

Вот люди в больнице – врачи? Медсёстры? Не знаю – они встречают скорую и поспешно заносят Себа внутрь, а потом уводят меня с мамой в какую-то боковую комнатушку…

Вот мама раз за разом спрашивает, всё ли будет хорошо с Себом, а люди её щадят и говорят всякое вроде «Мы ждём результатов» и «Мы делаем всё, что в наших силах», но даже я понимаю, что они не говорят «Да, с вашим сыном всё будет хорошо», потому что они не уверены в этом, не так ли?

Мы сидим в комнате с бежевыми стенами, разрисованными выцветшими картинками с персонажами «Хроник Нарнии».

Потом Себа увозят на анализы, а мама опять звонит папе, и бабуле, и дяде Питу, и своей кузине Барбро в Швецию и снова и снова пересказывает, что случилось.

Она много плачет, и от этого я тоже снова плачу, а потом опять начинаю думать, что происходит с Себом, и мне становится нехорошо.

А потом, спустя час или около того, к нам в комнатушку входит женщина в зелёной медицинской форме с короткими рукавами и закрывает за собой дверь.

Она нервно улыбается нам и представляется:

– Меня зовут Ниша. Я ординатор отделения неотложной травматологической помощи, и у меня…

Мама перебивает её.

– Он уже очнулся? Можно мне его увидеть? – Она вскочила на ноги и практически кричит.

– Пожалуйста, присядьте, миссис Белл. – Мы все садимся, и это как будто немного нас успокаивает. Доктор Ниша глубоко вдыхает, и у меня появляется ощущение, что сейчас она скажет, что он умер или что-то такое. – В настоящее время состояние Себастьяна стабильное, и его жизни ничего не угрожает.

Мама слегка выдыхает и крепко стискивает мою ладонь в своей.

– Значит, вы выяснили, что с ним не так?

Доктор Ниша делает паузу, и мне этого достаточно, чтобы понять: это значит «нет».

– Нам пришли результаты токсикологических анализов, и нет никаких оснований предполагать, что Себастьян отравился. Насколько мы можем судить на данном этапе, все его показатели соответствуют показателям глубоко спящего человека. Он не борется с какой-то явной инфекцией, которую мы могли бы обнаружить. Кровяное давление не повышено, сердцебиение не учащённое; уровень кислорода в крови в норме…

Вот опять эти слова. Она всё продолжает. ЭЭГ то, ультразвук это… Всего не упомнить. Потом она как будто замедляется, как заводная игрушка, которой нужно повернуть ключик, а под конец и вовсе замолкает. Комната погружается в молчание, по ощущениям, на целую вечность. Наконец мама подаёт голос.

– Вы видели что-то подобное раньше, доктор?

Доктор Ниша опускает взгляд, будто ей неловко.

Она вдыхает и ненадолго задерживает дыхание, прежде чем ответить.

– Нет. Лично я не сталкивалась с подобными случаями. Мы предлагаем оставить Себастьяна здесь для наблюдения, и при первой же возможности его осмотрят невролог и сомнолог, чтобы установить точную причину, по которой вашему сыну не удаётся проснуться.

Минуты в бежевой комнате превращаются в ещё один час, пока мы ждём, и у меня есть куча времени, чтобы пялиться в окно на пустую мощёную площадь и на роспись с «Хрониками Нарнии» и пытаться вспомнить всё, что я знаю о Сновидаторах.

Знаю я немного. Но я точно уверен, что это никакая не магия. Это определённо не магия. Как это может быть магией? Магии не существует. Со всеми этими кристаллами, и пирамидками, и батарейками и всем таким прочим это больше походит на науку. Но я раньше никогда не слышал о такой науке.

Может ли что-то быть… одновременно магическим и научным? Как будто то и другое каким-то образом скомбинировали, и из-за этого Себ не может проснуться?

Хуже всего то, что меня предупреждали. Меня предупреждали Сьюзен Тензин и её бабушка, и всё это началось в то самое утро после первого сна наяву, когда я взлетел к потолку пещеры.

Беда в том, что я не слушал.

Четыре недели назад

Глава 17

Первый день седьмого класса. Нет – на этот раз на самом деле, хотя какой-то части моего разума по-прежнему кажется, что я во сне наяву.

До школы идти неблизко, но машины у нас всё равно нет.

Я думаю о большом собакомамонте, писающем на столбы на поле для регби… о Качке Билли, говорящем по-китайски… о пещерном мальчике Коби с его странным мультяшным телом… о том, как я взлетел к потолку… о Катберте, появляющемся у меня под партой…

Но в основном я думаю о том, что Себу приснился тот же сон, что и мне. Как такое вообще возможно?

Однако есть и ещё кое-что.

Думаю, самое время признаться вам, что моё поведение в Марденской средней школе является, скажем так, «беспорядочным». Кажется, я говорил, что все убеждены, будто все мои неприятности из-за папиного срыва и родительского расставания, но это было сто лет назад, так что лично я не вижу с вязи. Кроме того, половина вещей, из-за которых у меня были неприятности, случилась не по моей вине. Однако стоит обзавестись определённой репутацией, и от неё уже просто так не отделаешься.

«Когда неприятности знают, где ты живёшь, Малки, – говорит Валери, школьная психологша, – они то и дело стучатся к тебе в дверь». По крайней мере, насчёт этого она права.

В общем, я пообещал всем – особенно маме, – что в этом году всё будет по-другому.

Поэтому я боюсь, что женщина, которая вчера вечером видела меня у себя на заднем дворе, пожалуется на меня в школу, ну или оставит моё описание. Ограбление? Кража? Жестокое обращение с животным? Последнее хуже всего, а я ведь даже не нарочно.

Я иду полубегом, чтобы не опоздать, и все эти мысли крутятся у меня в голове, когда я перехожу дорогу. Я слышу автомобильный гудок, визг тормозов и человеческий крик – как оказывается, мой.

Примерно в тридцати сантиметрах от меня притормаживает пыльный и ржавый внедорожник. Я поднимаю взгляд и ахаю. Кажется, в машине нет водителя. Боковое стекло с жужжанием опускается, я приглядываюсь и вижу, что на водительском месте всё же кто-то сидит, вот только этот кто-то такой маленький, что его макушка едва виднеется над рулём.

Из окна высовывается голова: это вчерашняя пожилая леди, та, что дала мне ячье масло. Мне кажется, что она собирается накричать на меня, но этого не происходит. Вместо этого она пристально смотрит на меня, прямо как вчера, и говорит:

– Убит!

Я замер посреди дороги; других машин поблизости нет.

– Я… Простите. Не смотрел по сторонам.

Она полуприкрывает глаза и кивает так, будто это всё объясняет. Потом грозит мне пальцем.

– Я чуть не убила тебя. Плохой мальчик!

Я быстро киваю. Мне приходит в голову начать умничать, ну, знаете: «Как вы вообще могли меня увидеть из-за руля?» и всякое такое, но что-то в ней меня останавливает. Я чувствую, что препираться с ней себе дороже, хоть она и такая крохотная и старая. Так что я говорю:

– Да, да. Простите.

Старушка сверлит меня взглядом. Если это выговор, то он самый странный, мягкий и одновременно самый впечатляющий из всех, что мне делали. Я чувствую, что у меня дрожат коленки.

– Простите! – повторяю я и слышу, как из глубины машины доносится что-то вроде «Мо-Ла!» и ещё какие-то слова, которых я не понимаю.

Выражение лица пожилой леди меняется, немного смягчаясь. Взгляд пристально сверливших меня глаз расслабляется. Она отрывисто кивает, выдавливает небольшую улыбочку и скрывается обратно в салоне, а окно сзади начинает опускаться.

Теперь голову наружу высовывает вчерашняя девочка с чёрными-пречёрными волосами – Сьюзен, кажется?

– Садись, Малкольм. Мы тебя подбросим!

– Да нет… нет… спасибо. Я прогуляюсь, – говорю я. Мне неудобно: я её не знаю, её бабушка меня пугает, и я по-прежнему погружён в свои мысли о сне, как-то связанном со Сновидатором, и….обо всём прочем.

Пожилая леди недовольно говорит:

– Не будь глупым! Садись в машину! Быстрее, быстрее. – Она заводит мотор, и её злое выражение лица сменяется умиротворённой улыбкой. Она как будто щёлкнула каким-то невидимым выключателем – наблюдать за этим очень странно. Я обнаруживаю, что слушаюсь её, и сажусь на заднее сиденье рядом с девочкой.

Она выглядит ещё чище, чем вчера вечером, в новой форме Марденской средней школы: серая юбка, самые белые носки, которые я когда-либо видел, бордовый свитер – всё идеально. На полу лежит сияющий чёрный футляр от какого-то музыкального инструмента. (Там точно не скрипка – это всё, что я могу сказать.)

Голова пожилой леди едва виднеется над спинкой сиденья. Я вижу лишь её седую макушку.

– Как там твоя рана, а? Кровь остановилась? – спрашивает она меня, перекрикивая кашель мотора. Честное слово, меня как будто на тракторе подвозят.

– Спасибо. Да, гораздо лучше. – За ночь ссадина и правда подзажила. Я осторожно принял душ, и ячьим маслом от меня вроде бы не пахнет.

– Ячье масло. Ага? Dri – лучше всего, нет? Хорошо его втёр?

– Да, – отвечаю я. Свёрток всё ещё лежит у меня в комнате и всё ещё пованивает. – Я втёр его очень, эм… хорошо.

Я слышу, как Сьюзен со мной рядом негромко фыркает, а когда я смотрю на неё – прикрывает рот ладошкой. Она что, надо мной смеётся?

Надеюсь, что нет. Я даже не знаю эту девчонку. Пока что, по крайней мере.

Глава 18

В первый день после каникул из года в год происходит одно и то же.

Честно говоря, я не особо слежу за происходящим, потому что уже решил, что у меня определённо неприятности. Я просто жду вызова в кабинет миссис Фаррух, где (наверное) будет сидеть психологша Валери плюс полицейский, который приходит поговорить с нами о вреде наркотиков, безопасности в интернете и всяком таком, и женщина, которая вчера гналась за мной по переулку. В школу вызовут маму, а мама расскажет папе, и он заберёт телефон, потому что мне его подарили вроде как на условии, что я не буду влипать в неприятности…

А на экране моего телефона трещина – из-за Кез Беккер.

В этом году общешкольное собрание проходит на улице, на большой игровой площадке. Я пытаюсь слушать, но каждый раз, когда миссис Фаррух, стоящая на возвышении, вглядывается в толпу, я представляю, что она уже получила жалобу насчёт вчерашнего и пытается высмотреть «мальчика среднего роста с волосами, как стог сена», и пригибаюсь, чтобы меня не заметили.

Хоть какая-то надежда.

Миссис Фаррух толкает речь на тему «Следуйте за своими мечтами».

– Мечтайте по-крупному, ученики Марденской средней школы! Делайте то, что другим и не снилось! – говорит она через потрескивающую систему оповещения. – И вы тоже сможете стать теми, чьи мечты изменили мир.

Большой экран за её спиной демонстрирует картинки, которые нам не очень хорошо видно из-за яркого солнца, но она зачитывает вслух имена разных людей и их достижения.

– Мартин Лютер Кинг мечтал положить конец расизму… Альберта Эйнштейна его мечты вдохновили на создание теории относительности… Пол Маккартни из «Битлз» написал песню «Пусть будет так», когда ему приснилась его мать, пришедшая поддержать его в трудные времена…

Я пытаюсь слушать, но я только что увидел в конце ряда восьмиклассников Кез Беккер.

Сказать ей про треснувший экран? Есть ли смысл? Всё равно будет отпираться.

Потом миссис Фаррух говорит:

– Давайте поприветствуем новую ученицу седьмого класса. Сьюзен Тензин, покажитесь, пожалуйста, – и вот она, в центре переднего ряда, стоит с мирно, сомкнув руки перед собой, и поворачивает голову, безмятежно улыбаясь всей школе и высоко задрав подбородок.

Мейсон Тодд пихает меня в бок:

– Наверняка фигова учительская любимица: у неё на лице написано, – фыркает он. Я ничего не отвечаю. Я не очень-то сосредоточен. – Чего с тобой такое? – шепчет Мейсон. – Ты вообще тут? Ты как будто до сих пор на каникулах.

Себ видел тот же сон, что и я.

– Что? Нет, я, эм… всё нормально. Ага – учительская эм…

Мейсон странно на меня поглядывает. Когда я только перевёлся в эту школу, я думал, что мы с ним станем лучшими друзьями, но – если верить Кез Беккер – его ма считает, будто я «грубый».

К ланчу ожидание, что на меня донесли, превращает меня в сплошной комок нервов.

Я стою в очереди в столовой и пытаюсь пересказать Мейсону свой сон. Это непросто. Вернее, очень трудно сделать так, чтобы это звучало интересно. С точки зрения Мейсона, я просто рассказываю ему какой-то странный сон, который мне приснился, а – как известно всем старше шести лет – никому не интересно слушать про чужие сны.

Про Сновидаторы я, ясное дело, умалчиваю из-за того, каким образом они у меня появились. Это я явно оставлю при себе, по самой меньшей мере до тех пор, пока не буду знать, что мне всё сошло с рук.

Мейсон уже поглядывает мне через плечо, ища какого-нибудь другого собеседника, когда я говорю:

– Слушай, приятель. Я делал всё это во сне. Я управлял сном. Я знал, что это был сон! – Я ещё даже не добрался до момента с Себом.

Он делает шаг назад, немного театрально, и смотрит на меня, полуприкрыв глаза.

– Ты что? Ты «управлял» сном? – говорит он, изображая пальцами кавычки. – И как это работает?

– Я… я не знаю, на самом деле. Я как будто спал и не спал одновременно?

Он повторяет за мной эту фразу, и я чувствую такое облегчение, что меня наконец-то хоть кто-то понял, и смеюсь.

– Да, приятель! Да! Именно это и произошло. Говорю же…

– Да ты чокнулся! Такое просто невозможно. Ты спал, Малки, приятель. Нельзя одновременно спать и не спать.

– Но это правда, Мейсон! Я был там. И мой брат тоже!

– Тебе приснился твой брат? Тоже мне!

– Нет! Я имею в виду, что мой брат…

Я уже собираюсь рассказать ему, что Себу приснился тот же сон, что и мне, одновременно со мной. Что мы с Себом разделили мой сон. Но, когда с лова уже формируются у меня на языке, я осознаю, что окружающие повернулись послушать и что из-за этого меня станут считать ещё более чокнутым.

– …Ну да. Ты прав, – спустя мгновение говорю я и замолкаю.

– Честное слово, Белл. Летние каникулы тебе мозги-то подплавили. – Мейсон протискивается в очереди вперёд мимо каких-то пятиклашек. Он как будто старается убраться от меня подальше, но, может, он просто проголодался. Но всё идёт к тому, что в первый учебный день обедать я буду один.

Себ видел тот же сон, что и я.

– Это называется «сны наяву», Малки, – произносит голос у меня за спиной. – И я тебе верю.

Глава 19

Я поворачиваюсь и вижу Сьюзен Как-Её-Там, которая всё это время стояла рядом со мной, а я и не знал.

– Что? – переспрашиваю я.

– Я слышала, что ты говорил тому мальчику. Я не думаю, что ты лжёшь.

Она отделилась от своей компании, чтобы встать со мной. Девочки, с которыми она была, – наверняка играют в школьном оркестре – не сводят с неё пристальных взглядов, и она понижает голос, пока её не становится невозможно подслушать за гомоном школьной столовой.

– Это называется «сны наяву», или «осознанные сновидения». Такое встречается чаще, чем ты мог бы подумать. – Вот оно опять: отчётливая, взрослая манера говорить. – Моя бабушка это умеет. Снова здравствуй, кстати.

Я отчасти ожидаю, что она протянет руку и скажет: «Как поживаешь?», но она этого не делает. Она тянется за куском киша, и до меня доносится её запах: стиральный порошок и яблоки. Прямые чёрные волосы скрывают половину её лица словно занавеской, и она заправляет их за ухо. Я невольно замечаю, что ногти у неё чрезвычайно аккуратные и чистые.

Я ничего не говорю, но иду за ней следом к дальнему столу, гадая, что подумают люди. Девчонки вроде неё и мальчишки вроде меня обычно не общаются, по крайней мере в нашей школе. Либо она этого не заметила, либо, что вероятнее, она больше никого не знает. Она садится и аккуратно ставит перед собой тарелку и стакан и раскладывает столовые приборы, а потом смотрит на них пару секунд, будто собираясь произнести молитву, но не произносит. Вместо этого она переводит пронзительный взгляд своих тёмных глаз на меня и говорит:

– Если ты можешь такое делать, Малкольм, это очень особое умение. Воистину очень особое.

Она говорит так, словно каждое произносимое ею слово важно и она ожидает, что её будут слушать.

– Это что…? – Я осознаю, что не знаю, как ловчее об этом спросить. – Это какая-то китайская фишка?

Она прищуривается.

– Китайская фишка?

– Ну… ну просто, знаешь, ты выглядишь… я подумал… вдруг твоя семья, знаешь… – Я обидел её? Сложно сказать. Сьюзен расслабляет глаза и улыбается.

– Нет. Не китайская, Малкольм. Тибетская. Хотя моя мамуля китаянка, мой папуля с Тибета. Как и Мола, с которой ты уже познакомился. Это тибетское слово, означающее бабушку.

Я с умным видом киваю, как будто когда-то слышал о Тибете, и одновременно думаю – мамуля и папуля? Кто так говорит вообще? Ей придётся завязать с такими словечками, если она собирается выжить в Марденской средней школе.

– Ты знаешь, где находится Тибет? – спрашивает Сьюзен, будто ведя «светскую беседу», как взрослые. Она кладёт в рот кусочек киша.

– Что? А! А, Тибет? Ну да, ясное дело. Она там, эм… возле, ну знаешь, того места…

Сьюзен даёт мне перебирать слова – намеренно, я думаю. Потом говорит:

– Ничего страшного. Многие люди не знают, где это.

Я киваю и хмурюсь, делая вид, что поддерживаю разговор.

– Он совсем маленький, правда?

– Примерно в пять раз больше, чем Соединённое Королевство. – Она даёт мне время осознать услышанное. – Он располагается между Непалом и Китаем. Ты, наверное, слышал о горе Эверест, самой высокой горе в мире. Половина его расположена в Тибете.

– Половина?

– Да. Граница между Непалом и Тибетом пролегает через вершину Эвереста, хотя мы называем его Джомолунгма – Божественная Мать Мира. Теперь Тибет – часть Китая, но раньше всё было иначе. Мой папуля считает… впрочем, неважно.

«Да-да, – думаю я. – Я про сны хочу узнать».

– Что касается снов? – говорит Сьюзен, без усилий возвращаясь к теме разговора. – Не могу сказать, что это отличительно тибетское умение. – Она прожёвывает ещё один кусок и задумчиво смотрит вверх. – Я так не думаю. Но моя Мола практикует форму тибетского буддизма под названием «бон». Много лет назад она росла в городе под названием Шаншунг. Это очень далеко от столицы.

– А её сны?

Сьюзен глотает, улыбается и утирает рот бумажной салфеткой.

– Иногда такое происходит, когда она медитирует или даже когда спит. Она просто время от времени спускается с утра и говорит, что бодрствовала во время сна и что это было весело или «поучительно». Она называет это «йога сна». Говорит, что эти сны даже лучше старых фильмов, которые она любит смотреть! А что случилось в твоём сне?

И я рассказываю ей всё, и её тёмные глаза восхищённо сияют – что, по сравнению с реакцией Мейсона Тодда, большой прогресс. Я старательно избегаю упоминать Сновидаторы, потому что не хочу отвечать на вопрос, откуда я их достал. И про то, что Себу снился тот же сон, не говорю, потому что это звучит слишком уж безумно.

(Также я упускаю тот момент, что она тоже была в этом сне, потому что это прозвучит как-то стрёмно.)

Несколько минут мне кажется, что весь шум школьной столовой утих и остались лишь я и эта странная серьёзная новенькая. Под конец я говорю:

– Так что, ты не думаешь, что я чокнулся?

Она подмигивает мне так, как мог бы подмигнуть к то-то гораздо старше, отчего я внезапно чувствую себя очень маленьким.

– Ты заскакиваешь ко мне в сад, истекая кровью; едва избегаешь смерти под колёсами машины моей Молы, а потом признаёшься, что ни с того ни с сего увидел сон наяву? И всё это меньше чем за день? Это абсолютно нормально, Малкольм Белл! – Потом она плавно уходит, улыбаясь себе под нос странной улыбкой человека, осознающего своё превосходство, и шум столовой возвращается.

– Подожди! – кричу я ей вслед. Я хочу спросить, видела ли она сама когда-нибудь «сны наяву», но она меня не слышит. Кроме того, я вижу, как в моём направлении протискивается Кез Беккер, а мой путь к отступлению блокирует тележка для отходов.

Первый учебный день, а дела уже идут хуже некуда.