Текст книги "Беда преследует меня"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава 8

Когда падающие звезды оказались в узком поле моего сознания, они сгруппировались в форме окружностей и стали вращаться навстречу друг другу. Колесики звезд как гроздья прилепились к вращающемуся серебряному кулаку, вращающемуся белку глаза, к зерну света, который улетал в темноту, пока не превратился в еле различимую щелочку в шуршащей тяжелой занавеске. Потом низкое желтоватое небо бессознательности, лишенное звезд и покачивающееся на пустынном горизонте сумеречным оранжевым дымом, расцвело вдруг сложным переплетением поворачивающихся колес. Одновременно с низким гудением, которое нарастало и ослабевало, Подобно звону невидимых цикад, колеса чудовищно крутились по геометрическим шаблонам.

Сохранившийся проблеск моего сознания был так же бессилен, как песчинка, попавшая в смазку мельничного колеса. И все же бесчисленные мельничные колеса смазывались таким же интимным веществом, как моя кровь.

Подойдя к крайней границе, отделяющей жизнь от смерти, сознание не прекращает своей активной деятельности. Разум отчаянно цепляется за плоть до тех пор, пока не остановится сердце и не умрет мозг.

Пока я валялся на земле, опутанный кошмарами своего воображения, потеряв, к своему ужасу, возможность управлять собственным поведением, остатки сознания продолжали подталкивать все мои органы к действию. Легкие боролись с параличом и победили. Я возобновил нормальное дыхание.

Темные колеса прекратили движение, изменили форму, растянувшись, как шлепнувшийся наземь сгусток крови, и стали похожи на окровавленные пальцы, судорожно ощупывавшие окружающее пространство. Я валялся в джунглях среди темных, покачивающихся растений и влажных листьев, которые шевелились и склонялись, подобно пушистым перьям при порывах ветра. Когда я открыл глаза, то этот мягкий воображаемый мир превратился в реальную действительность, обретя формы и размеры. Но от головокружения создавалось впечатление, что весь мир продолжал покачиваться надо мной. И центральной осью этого покачивания был мой затылок, готовый лопнуть от напряжения.

Я ощущал какой-то темный прямоугольный предмет, казавшийся мне могильным надгробием, который поблескивал между мной и ночным небом. Я различил слабые огоньки, тускло отражавшиеся от этого громадного и затененного предмета. Некоторые огоньки застыли, как звезды, а другие двигались, подобно кометам на отдаленных орбитах. Потом я услышал негромкую команду, которая, как мне показалось, прозвучала в межзвездном пространстве: "Все по вагонам!" Возле меня дугой качнулся свет. И тут я понял в ослепляющей вспышке ужаса, что мой больной затылок покоится на рельсе. Я лежал под вагоном поезда, который вот-вот должен был тронуться и проехать по моему телу.

Одновременно я испустил вопль, который утонул в шипении выпущенного пара, и сделал рывок, чтобы встать. Я ударился головой о тормозную колодку. Карабкаясь и извиваясь, как раненый краб, выполз из-под колес и растянулся на платформе.

– Что за черт! – воскликнул кто-то.

Я повернулся на спину и сел. Помахивая фонарем, ко мне подошел кондуктор.

– Задержите поезд, – сказал я хриплым голосом, который мне показался чужим.

Он посигналил своим фонарем, и я почувствовал, что поезд перестал рыть землю своими стальными копытами.

– Послушайте, – произнес кондуктор, – что вы делали под вагоном?

Жалость к себе, стук и гудение в голове отразились в моем раздраженном ворчанье:

– Лежал там. Ради смеха.

Он подхватил меня за руку и потянул, помогая встать.

– Вставайте и отвечайте прямо, не крутите. Мы не можем всю ночь держать тут поезд.

Ноги все еще плохо меня слушались, но я кое-как встал на них.

– Что случилось? Вы нездоровы? – спросил кондуктор. – Послушайте, да вы же пьяны. – Он потряс меня за плечо. Я отбросил его руку.

К нам подошел начальник поезда, нетерпеливо покусывая свои густые седые усы.

– Из-за чего задержка?

– Потеря сознания, – объяснил я с мальчишеской поспешностью, потому что до этого мне не приходилось терять сознание. – Кто-то затащил меня под поезд.

– Он пьяный, – вставил кондуктор. – Посмотрите, как от него несет. Говорит, что он – пассажир этого поезда.

– Ну что же... Садитесь в вагон. Да поживее! Или я вызову полицию. Подождите минутку, покажите-ка билет.

– Он в купе. Разве вы не узнаете меня?

Кондуктор поднял фонарь на уровень моего лица, и начальник поезда внимательно посмотрел на меня.

– Да, я видел вас. Отправляйтесь в свое купе. На вас лица нет, приятель. Если вы еще что-нибудь выкинете во время поездки, полиция снимет вас с поезда.

Было бессмысленно с ним спорить. К тому же для меня не все было ясно. С раскалывающейся головой и пересохшим горлом я побрел по платформе в конец состава, поднялся по железным ступенькам и направился в мужскую курительную комнату. Поезд тронулся раньше, чем я добрался до нее. Испытанный недавно ужас вдруг превратился в распиравшее меня чувство радости. Я словно прошел по могиле, в которую закопали мой пустой гроб.

Но радость уступила место явному недоумению, а потом и вновь охватившему меня ужасу, когда я обнаружил, что в мужской курительной комнате никого не оказалось – дверь туда была закрыта. Я постучал. Никто не ответил. Я начал стучать громче. Удары эхом отзывались в моей раскалывавшейся голове, подобно грохоту кузнечного молота. Ответа не было.

Я опять схватился за ручку и начал трясти дверь. Затем со стыдом понял, что веду себя как ребенок. Конечно же Хэтчер уже в кровати.

Но дверь-то закрыта, а закрывается она только изнутри. Если в этой маленькой комнатке заперся кто-то, способный говорить, то он бы ответил.

– Хэтчер! – позвал я. – Хэтчер!

– Что случилось? – спросил кто-то за моей спиной. – Сильно приперло? – Я повернулся и увидел Тедди Трэска, одетого в малиновый шелковый халат поверх пижамы с конфетным рисунком, который держал в руках прибор для бритья.

– Мне кажется, что там находится заболевший человек. Солдат, который сел в Канзас-Сити.

– Бог мой, вы и сами выглядите ужасно. Где так вымазали форму? Дайте-ка я посмотрю на эту дверь.

Он потрогал ручку и осмотрел узкую щель между дверью и притолокой.

– Скоро мы узнаем, в чем дело. – Из своего бритвенного прибора он вынул новое безопасное лезвие, аккуратно снял с него обертку и всунул лезвие в щель возле замка.

Согнувшись, он провозился не меньше минуты, а потом воскликнул:

– Есть!

Задвижка в замке щелкнула. Он повернул ручку и попытался открыть дверь. Но она не открывалась.

Он надавил плечом. Образовалась достаточная щель, чтобы просунуть голову и заглянуть внутрь.

– О Господи! – воскликнул Трэск. – Как фамилия военного доктора, который едет в поезде?

– Майор Райт.

– Я пойду приведу его.

Он торопливо зашагал по проходу. Его тапочки зашлепали по полу в быстром, прерывающемся ритме. Я тоже заглянул в туалетную клетушку.

Хэтчер стоял на коленях на полу, приняв позу молящегося мусульманина. Большая часть веса его туловища покоилась на ногах, которые он подогнул под себя. Голова лежала на краю туалетной раковины. В свете лампочки, находившейся на стене в двух футах от его лица, можно было видеть один его глаз, который невидяще уставился на голую стену. От него исходил кисло-сладкий запах болезни и лекарств.

Я попытался войти, надавив плечом на дверь. Вдруг Хэтчер упал на бок, как падают не целиком заполненные мешки. Я почувствовал сильную жалость к нему, беспомощному и униженному, и заплакал.

– Подождите, подождите, – произнес майор Райт за моей спиной. – Дайте взглянуть, чем я могу быть полезен.

Я отошел и стал наблюдать за происходившим, стоя на нетвердых ногах. Тедди Трэск, который был ростом поменьше меня, протиснулся в дверь. Он привел Хэтчера почти в горизонтальное положение, обхватив сзади за грудь, и вытащил в курительную комнату, где осторожно опустил на пол. На лице Хэтчера, обращенном к потолку, застыла мрачная улыбка.

Доктор быстро осмотрел его, попытался обнаружить пульс. Когда он дотронулся до слепо взиравшего глазного яблока, я вздрогнул и отвернулся, но все же успел заметить, что глаз никак не прореагировал. Глаза солдата Хэтчера стали такими же бесчувственными, как стекло.

– Боюсь, он уже умер, – произнес майор Райт, скосив на меня через плечо глаза в очках без оправы. – Что вызвало приступ недомогания? – На помятой форме Хэтчера были видны следы его недомогания.

– Мы пили довольно мерзкое спиртное, – пристыженно объяснил я. – Я тоже потерял сознание.

– Чтобы убить такого человека, как он, потребовалось бы огромное количество спиртного. Сколько вы приняли?

– Точно не знаю. Может быть, пинту за последние два часа.

– Что-нибудь осталось от этого спиртного? Я хочу взглянуть на него.

Бутылка высокосортного американского виски стояла на самом виду, возле безжизненно раскинутых ног Хэтчера. Я поднял ее с отвращением и подал доктору. Тот вынул из бутылки пробку и понюхал содержимое. Его косящие маленькие глазки сузились и стали похожи на стальные полосочки.

– Этот человек пил эфир, – вымолвил доктор. – Неудивительно, что он умер.

Доктор быстро закрыл бутылку пробкой и поставил на пол.

– Эти обалдуи никогда ничему не научатся, – произнес Тедди Трэск. – Двое моих знакомых выпили во Франции отравленное спиртное. Один из них умер, а другой ослеп.

Майор Райт резко взглянул на него при слове "обалдуи" и, обращаясь ко мне, спросил:

– Сколько этого дерьма выпили вы, мистер Дрейк?

– Пару глотков. Но этого оказалось достаточно, чтобы я отключился. Сколько поезд простоял на последней остановке?

– Примерно пять минут. Почему вы спрашиваете об этом?

Я объяснил ему.

– Не подозреваете ли вы, что кто-то затащил вас под поезд?

– Не только подозреваю, но и утверждаю. С чего бы мне по доброй воле изображать Анну Каренину? Я потерял сознание на платформе в конце состава и не мог упасть под колеса.

– Но вы не знаете, как могли поступить, когда потеряли сознание. Под воздействием эфира люди выделывают забавные номера.

– Например, умирают, – буркнул я.

– И это тоже. Все, кто пристрастился к эфиру, если они не прекращают его принимать, в конце концов умирают. Где приобретена эта бутылка?

– Он купил ее где-то в Канзас-Сити. Думаю, кто-то добавил туда отравы.

– Вы хотите сказать, что это случилось в поезде?

– Да.

– Нам надо вызвать начальника поезда и военную полицию, – сказал майор Райт.

– Я приведу их, – вызвался Тедди Трэск.

– Это не подделанная этикетка, правда? – спросил я.

Доктор стал близоруко разглядывать этикетку.

– Мне кажется, она настоящая.

– Я сам открыл бутылку. И даже понюхал содержимое. Запах был не из приятных, но эфиром не пахло.

– Но вы также не заметили запаха эфира, когда пили это. У некоторых людей не очень развито чувство обоняния, особенно если до этого они уже выпили. Думаю, ваши показания сомнительны.

Я скромно признал справедливость его слов.

– Понюхайте это. – Он вынул пробку и быстро пронес ее под моим носом. – Чувствуете запах эфира?

– Не уверен. Я не очень знаком с лекарственными препаратами.

Запах был острый, сладковатый. Он напоминал о больнице и о чем-то еще, чего я не мог вспомнить.

– Это эфир, – подтвердил доктор. – Готов поставить все деньги, которые я заработал, делая операции под наркозом.

– Добавляют ли эфир, чтобы придать крепость спиртному?

– Никогда об этом не слышал. Но разве можно ручаться за самогонщиков. Я лично никогда бы не притронулся к самогону.

Сочетание разных вещей – больничный запах в воздухе, мертвый человек на пыльном полу и мое собственное состояние после пережитого испуга – опять вызвало у меня головокружение. Комната утратила устойчивость и реальность, превратилась в отвратительный, меняющий форму пузырь в грязном потоке. Обеими руками я ухватился за занавеску возле дверей. Затем напряжением воли заставил себя собраться с мыслями, и взгляд мой прояснился. Но чувствовал я себя неуверенно. Майор Райт внимательно наблюдал за мной.

– Послушайте-ка, вы выглядите ужасно. Присядьте на стул.

Он проверил мой пульс.

– Вы проглотили не так много этого напитка, иначе не были бы с нами. Унции достаточно, чтобы убить человека. Но вы должны знать, что отравление эфиром может иметь побочные последствия. Отправляйтесь в постель, завтра я осмотрю вас еще раз.

Послышались шаги нескольких человек, приближавшихся по вагонному проходу.

– Через минуту я уйду. Но сначала хочу поговорить с начальником поезда. Он, наверное, идет сюда.

Неся впереди себя внушительных размеров живот, вошел начальник поезда, сопровождаемый представителем полиции. Тут он увидел мертвого человека, лежавшего на полу. По его телу пробежала нервная дрожь, начиная от колен, захватив живот, тяжелые плечи и перекинувшись на многослойный подбородок.

– Скажите, ради Бога, что здесь стряслось? – воскликнул он.

Вполне естественно, что ситуация оказалась под контролем майора Райта.

– Этот мужчина умер. Отравление эфиром. Хотя достоверно это можно сказать только после вскрытия. Погибший мужчина и младший лейтенант Дрейк выпили отравленное спиртное.

Начальник поезда окинул меня суровым взглядом:

– Вот почему вы оказались под поездом. Разве не знаете, что законом запрещается распивать спиртное в поезде в штате Канзас?

– Еще более противозаконно отравлять людей, – сказал я с неприязнью. – Кто-то добавил отравы в эту бутылку.

Он поднял бутылку и стал ее рассматривать, поворачивая во все стороны. Его ладони были испещрены паутиной линий, как карта железных дорог.

– Откуда это спиртное? – спросил представитель полиции.

Ему ответил Райт:

– Рядовой Хэтчер – мужчина на полу – приобрел его в Канзас-Сити. В этом напитке содержится эфир.

– Посмотрите-ка сюда, – неожиданно произнес начальник поезда. – Вот как сюда попал эфир.

Он перевернул бутылку вверх дном, и бесцветный ноготь на его правом указательном пальце показал что-то на дне. Это было небольшое круглое углубление.

– Мне приходилось видеть такие проделки и раньше, – пояснил он, – главным образом во времена "сухого закона". В моем штате это является уголовным преступлением.

– Что это такое? – спросил Райт.

– Кто-то имевший отношение к этому спиртному просверлил в дне бутылки дырку и выкачал спиртное. Затем снова заполнил ее смертоносной смесью и залил дырку расплавленным стеклом.

Представитель полиции, молодой и энергичный человек, добавил:

– Я тоже встречался с такими вещами. Можно заменить спиртное, не открывая пробки. Легкий путь наживы, если вам наплевать на людей, которые пьют все подряд.

– Убийство – быстрый способ заработать, – торжественно произнес начальник поезда. – Это – уголовное преступление.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– Продавец, который сбывает отравленное спиртное, по закону отвечает за последствия. Думаю, в Миссури такие же законы, что и в моем штате. Но будет очень трудно найти винный магазин, где продана эта бутылка.

Моя убежденность в том, что бутылку отравил кто-то в поезде, начинала слабеть и рассеиваться. Я с трудом мог заставить себя размышлять логически.

– Значит ли это, что бутылки не могли быть отравлены в поезде?

– Выходит, что так, – сказал представитель полиции. В поезде нет оборудования, чтобы плавить стекло и просверливать бутылки. В этом виноват проклятый дефицит спиртного. Эти ночные шакалы знают, что ребята станут пить все, что достанут, и пользуются этим. От некачественного спиртного мы получаем больше неприятностей, чем от всего остального, вместе взятого.

– Черт меня подери! – взорвался я. – Но не сам же я залез под поезд.

Майор Райт положил руку мне на плечо. Покровительственный жест был несколько подпорчен тем фактом, что ему пришлось подтягиваться, чтобы достать до плеча.

– Вы же не помните, что делали. Может быть, вам показалось, что это хорошее местечко, чтобы прилечь.

Свет раздражал меня. Глаза воспалились и болели. Горло пересохло, как будто кто-то ободрал его напильником.

– Это уже третья смерть, – воскликнул я. – И всем наплевать на это. Неужели людей не насторожат все эти смерти!

Начальник поезда и представитель полиции не обратили на меня никакого внимания. Они обсуждали, как снять с поезда труп Хэтчера.

– Послушайте, – заявил майор Райт. – Я, конечно, люблю свою работу, но с меня достаточно и одного трупа за вечер. Ради Бога, ложитесь спать. Это – двойной приказ. По медицинской линии и по военной.

– Ладно, – сдался я. – Побеседую с вами завтра.

– Спокойной ночи, приятных снов.

Когда я уходил, то слышал слова доктора, обращенные к начальнику поезда. Он предлагал закрыть веки Хэтчера, потому что роговая оболочка глаз умирала и приобретала коричневый цвет.

Лесенка, чтобы подняться на верхнюю полку, была наготове. Когда я начал туда взбираться на нетвердых ногах, то заметил, что лампочка у Мэри за занавеской нижней полки все еще горела.

– Сэм? – Я увидел белую руку, раздвигавшую тяжелую зеленую занавеску, а потом и ее лицо, вымытое на ночь. С зачесанными наверх волосами, она выглядела простенько и очень молодо, как нимфа, выглядывающая из-за зеленых ветвей.

– Доброй ночи, – произнес я.

– Сэм, что с вашим лицом? Что-нибудь случилось?

– Потише, вы всех разбудите.

– Я не буду говорить тише. Хочу, чтобы вы мне все рассказали. У вас на виске синяк. И вы весь в грязи. Подрались?

– Нет. Все расскажу завтра утром.

– Нет, расскажите сейчас. – Она потянулась и взяла меня за руку. Беспокойство, отразившееся на ее лице, показалось мне настолько лестным, что я чуть не рассмеялся.

– Если вы настаиваете. Подвиньтесь.

Я присел на край ее полки и тихим голосом, который становился все более хриплым, рассказал ей; что произошло.

Несколько раз она повторила:

– Но вас могли убить!

Когда она произнесла это во второй раз, я сказал ей:

– Хэтчера и убили. Господи, я не верю, что это – несчастный случай. Может быть, эта отравленная бутылка предназначалась для меня.

– Но как мог кто-либо знать, что вы будете пить из нее? К тому же вы сказали, что в дне бутылки была просверлена дырка и затем заделана. Этого нельзя было сделать в поезде.

– Не знаю. Но теперь уверен, что больше не притронусь к спиртному, пока не найду концы всей этой истории.

Моему внутреннему взору открылось печальное зрелище, которое некоторое время назад представлялось очень веселым: я и Хэтчер расположились в потертых кожаных креслах курительной комнаты и напиваемся до смерти или почти до смерти. Сильное отвращение заставило меня впервые в жизни мысленно стать на сторону Христианского женского союза умеренности.

Пережитое настолько ярко запечатлелось в моей памяти, что я мысленно видел мельчайшие подробности: коричневую бутылку на полу, тонкие губы Хэтчера – шевелившиеся, когда он писал письмо.

– Интересно, в поезде ли оно еще? – задал я сам себе вопрос.

Видимо, я произнес его вслух, потому что Мэри спросила:

– Что?

– Письмо Хэтчера. Он дописывал письмо, когда я находился рядом с ним, а потом пошел в вагон-ресторан, чтобы опустить его в почтовый ящик. Может быть, письмо все еще там.

– Вы думаете, в нем содержится нечто, имеющее отношение к его смерти?

– Вполне может быть. Я сейчас же пойду в вагон-ресторан.

Я подался вперед, чтобы подняться, но она удержала меня:

– Нет. Схожу я. Вы выглядите ужасно, Сэм.

– Признаюсь, я испытываю головокружение, как будто отправляюсь куда-то вплавь.

– О, бедненький. – Она потрепала меня по руке. – Пожалуйста, ложитесь в кровать.

– Посмотрите, нельзя ли прочитать фамилию и адрес на этом письме через стеклянные стенки ящичка.

– Хорошо, я постараюсь.

Я поднялся по лесенке на свою полку. Она мне показалась очень высокой. Снять китель стоило таких больших усилий, что я даже подумывал о том, чтобы просто свалиться и заснуть, не раздеваясь. Я услышал громкий шорох занавесок, когда Мэри отбросила их, а затем мягкие быстрые ее шажки в направлении вагона-ресторана.

Потом мое внимание привлекли более тихие звуки, такое осторожное передвижение ног, что это вызвало подозрения. Я слегка раздвинул занавеску и выглянул. Мимо меня, вслед за Мэри, проскользнул мужчина, двигаясь быстро и вкрадчиво, как пантера по лесной тропе в джунглях, на которую походил проход в вагоне. Я смог увидеть лишь его голову и плечи, но по их форме сразу же узнал, кому они принадлежат.

Когда дверь в конце вагона мягко закрылась, я спустился по лесенке и пошел следом. Разгоряченный переживаниями и волнениями, я так сильно возненавидел мужчину с глазами-бусинками, что в душе надеялся застать его на месте преступления. Он напоминал зверя, который подкрадывается к добыче. Я чувствовал себя так же.

Но когда я оказался на трясущейся, продуваемой ветром площадке перед входом в вагон-ресторан, увидел его через стеклянную дверь: он просто стоял и ничего не предпринимал. Я открыл дверь, совершенно не стараясь скрывать своих действий, и пошел в его направлении. Он вздрогнул и повернулся, сделав быстрое плавное движение. Его правая рука бессознательно прыгнула к левому плечу. Когда я проходил мимо, то намеренно коснулся его и почувствовал твердый предмет с левой стороны его груди. Под пиджаком мог быть пистолет в кобуре.

Он следил за Мэри, сидящей возле почтового ящика в конце погруженного в полумрак вагона. На сиденьях дремали пассажиры. Я направился к ней, перешагивая через вытянутые ноги и одновременно стараясь не потерять из виду мужчину, стоявшего в тамбуре. Услышав мой голос, Мэри вздрогнула. В правой руке она держала щипчики для прореживания бровей, а в левой – письмо Хэтчера.

– Положите его обратно, – хрипло прошептал я. – За вами наблюдают, а соваться в почтовый ящик – федеральное правонарушение.

– Вы меня не предупредили об этом.

– Я попросил только попытаться прочитать адрес через стекло. А теперь положите письмо обратно.

В моем голосе чувствовалось такое напряжение, что ее рука инстинктивно дернулась, и письмо провалилось в щель.

– Адрес прочитала?

– Нет, по вашей вине не успела.

Я посмотрел через плечо, но в тамбуре уже никого не было.

– Я не хотел навлекать на вас неприятности. Там стоял мужчина, который наблюдал за вами.

– Кто? – Зрачки ее глаз расширились, отчего они стали почти совсем черными. Рот казался нежным и уязвимым, а руки слегка дрожали.

– Черноволосый мужчина с глазами-бусинками. Сегодня утром он сидел с нами в одном вагоне.

– Вот как!

Я наклонился и попытался прочитать на конверте адрес, но не мог. Пришлось воспользоваться зажигалкой. При свете ее пламени я смог разобрать, что письмо адресовано Лауре Итон, Бат-стрит, Санта-Барбара. Я записал это в свою книжку. Мэри наблюдала за мной.

– Зачем? – удивилась она.

– Я поеду и встречусь с этой женщиной. Хочу узнать содержание письма.

– Это настолько важно?

– Да. Мне надоело, что умирают люди. Люди должны умирать только от старости.

В порыве чувств она резко поднялась и крепко обняла меня.

– Пожалуйста, Сэм, бросьте это, – попросила она. – Я боюсь, что вас убьют.

– Я уже начинаю думать, что это не так важно. Но мне не нравятся эти мерзкие смерти.

– Сэм, разве вам не хочется остаться в живых? – на ее ресницах повисли прозрачные слезинки, похожие на капельки вечерней росы на лепестках цветов. – Вы меня любите?

– Еще больше я ненавижу причину этих смертей. Если вы выйдете на следующей остановке, то я поеду дальше. Возможно, вам лучше сойти.

Вдруг настроение ее переменилось.

– Не беспокойтесь. Я не сойду. Но если вы хотите на что-то годиться завтра, то должны поспать.

– Из вас получится хорошая жена. – Я поцеловал ее.

– Вы так думаете, Сэм? Вы действительно так думаете?

– Действительно, а сейчас нам и в самом деле лучше лечь спать, – согласился я.

Мы опять прошли мимо смуглого человека в тамбуре. Он стоял у окна и смотрел наружу, но обернулся, когда мы прошли. На мгновение в воздухе почувствовалось напряжение, и кровь сильно застучала в моих висках. Но я не мог придумать ничего лучшего, чем лечь спать.

Когда, улегшись на свою полку, я закрыл глаза, голова моя закружилась, как макушка дерева на ветру.

Громко прозвучал одинокий свисток поезда, за окном проносилась ночь, похожая на черный ветер. Куда мы неслись? Этот вопрос остался без ответа. Ко мне смущенно подкрадывался сон, несмотря на открытые, уставившиеся в потолок глаза. Я бродил по чащам умершей плоти, вдоль тифозных ручейков, и потом оказался на открытом пространстве, где горбатый паук на миг вперил в меня свои глаза-бусинки и побежал прочь на своих многочисленных лапках. Солнце казалось кроваво-красным и пульсировало на снижающихся небесах, похожее на бьющееся сердце, которое по мере того, как я наблюдал за ним, бледнело и затихало. Потом пульсация мира прекратилась. Я побрел по мертвой пустыне. Гниющая кора рвалась под моими торопливыми шагами. Потом я провалился, и началось мое затяжное падение в беззвучной пустоте.

Беспокойное и нетерпеливое лицо проводника вагона просунулось между занавесками и объявило, что уже полдень.