Текст книги "Смерть на выбор"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– В прошлый четверг, на следующий день после нашего приезда сюда. До этого мы останавливались в Санта-Барбаре, в отеле «Билтмор». Мы прожили там неделю, и это была настоящая идиллия. Там прекрасный большой бассейн, и Генри научил меня плавать. Генри великолепный спортсмен, и мне это так нравилось в нем. Я обожаю, когда мужчина умеет что-то делать. Он рассказывал мне, что, до того как его ранили, он был чемпионом армии по боксу. – Она заметила, что мягчеет по отношению к Генри, и оборвала себя на полуслове. Когда она заговорила снова, в голосе ее снова прорезалась нотка отвращения: – Врал, наверное, как и во всем остальном.

– До того, как его ранили? – переспросил я.

– Да, на войне. Он дослужился до полковника, пока его не уволили из-за ранения. Он жил на пенсию по инвалидности.

– Вы когда-нибудь видели его пенсионные бумаги?

– Нет, но тут он не соврал. Я видела шрам от раны.

– Где он получил ранение?

– В Германии. Он воевал в армии генерала Паттона.

– И куда он был ранен?

– О! – Она зарделась. – У него был страшный шрам внизу живота. Столько лет прошло, а рана еще как следует не зарубцевалась.

– Бедняга, – посочувствовал я.

– За ту неделю, что мы провели в Санта-Барбаре, он рассказал мне всю свою жизнь. Но уже тогда у меня возникли какие-то подозрения. Взять хоть этого официанта из «Билтмора» – он узнал Генри и окликнул его, но назвал каким-то другим именем. Похоже, он встречался с ним, когда работал в другой гостинице. Генри тогда очень смутился. Объяснил, что это не имя, а прозвище. Но ясно ведь, что прислуга в отелях не обращается к гостям по кличкам, – тут я и призадумалась.

– Как он его назвал?

– Удивительно, но я не запомнила. Хотя, может быть, еще вспомню. В общем, тогда у меня впервые появились серьезные подозрения насчет Генри. А потом, когда мы приехали сюда, он все время куда-то исчезал – объяснял, что уходит по делам, но никогда не говорил куда. В воскресенье мы из-за этого поссорились. Он опять хотел исчезнуть, а я не дала ему ключей от машины, и ему пришлось взять такси. Когда такси вернулось, я заплатила водителю, чтобы он сказал мне, куда он отвез Генри. Оказалось – к дому этого самого Даллинга. Я ждала его допоздна, однако, вернувшись, он не захотел сказать мне, что он там делал. То же самое повторилось в понедельник вечером. Он уехал, а я все ждала и ждала и в конце концов отправилась искать его к дому Даллинга.

– И вместо него нашли меня.

– И вместо него нашла вас, – улыбнулась она.

– Но лейтенанту Гери вы ничего этого не сказали.

– Ни словечка. Ведь Генри был рядом.

– Вы упомянете об этом в ваших официальных показаниях?

– По-вашему, я должна?

– Обязательно.

– По правде сказать, не знаю. – Она отодвинула свой стул от стола, встала и начала прохаживаться по мягкому ковру с индейским узором, неслышно ступая длинными стройными ногами и плавно покачивая полными бедрами. – Не знаю, стоит ли. Может быть, он действительно уехал по делам и завтра вернется, как обещал. Генри странный человек – такой скрытный, неразговорчивый.

– Значит, он все-таки сказал, что вернется завтра?

– Да, что-то в этом роде. Думаете, ему можно верить? Было бы ужасно, если бы все это оказалось ошибкой, и он действительно вернется, а здесь его ждет полиция. – Она остановилась, глядя на дверь со странным выражением покаянного ожидания на лице, точно с минуты на минуту в комнату должен был войти Генри и осыпать ее упреками за неверие в его кристальную честность, – Что мне делать, мистер Арчер? Я слишком долго собиралась, но именно об этом я и хотела с вами поговорить.

– А чего вы сами хотите? Вернуть Генри назад?

– Нет, пожалуй. Даже если бы он вернулся, я не смогла бы больше ему доверять. Я боюсь его. Дело не только в том, что он обманул меня – это я могла бы простить, если бы он возвратился, доказав, что любит меня и хочет начать все снова, с чистого листа. Но меня не оставляет ощущение, что он замешан в этом ужасном убийстве и именно поэтому так неожиданно исчез. – Она тяжело присела на край кушетки, точно у нее внезапно подкосились ноги.

– Сдается мне, я знаю, кто такой ваш Генри, – сказал я. – Тот официант в Санта-Барбаре, он его не Спидом назвал?

Она резко вскинула голову.

– Спид! Ну конечно, Спид, Я же говорила, что вспомню! Как вы догадались? Вы его знаете?

– По слухам, – ответил я. – А слухи о нем ходят самые нехорошие. Рану в живот он получил не на войне, а в стычке с гангстерами – такими же, как он сам.

– Я знала! – воскликнула она и замотала головой из стороны в сторону, так что желтые крашеные волосы хлестнули ее по щекам. – Я хочу обратно в Толидо, где живут порядочные люди. Я всю жизнь мечтала переселиться в Калифорнию, но теперь я знаю – это адское место. Разбойничий притон – вот что это такое. Кругом одни грабители, убийцы и мошенники. Я хочу вернуться к Джорджу.

– Совсем неплохая идея, – заметил я.

– Если в я только могла! Но он никогда не простит меня. Я буду посмешищем до конца своих дней. Что я скажу ему о тех тридцати тысячах? Почти сорока, если прибавить то, что я выложила за машину и потратила на всякие глупости. – Она в отчаянии мяла в руках свой кошелек из крокодиловой кожи.

– Не исключено, что вам удастся их вернуть, – сказал я. – Куда уехал Генри, вы, конечно, не знаете?

– Он ни словом об этом не обмолвился. Просто уехал, и все. Я никогда его больше не увижу, но, если все-таки увижу, я выцарапаю ему глаза. – Взгляд ее яростно сверкал сквозь завесу спутанных волос. Я не знал, смеяться мне или плакать вместе с ней.

Я посмотрел в окно, где разбрызгиватель осыпал водяной пыльцой ярко-зеленый газон.

– Писем он не получал? – спросил я. – Телеграмм? Может быть, кто-нибудь звонил или приходил в гости?

Последовала долгая пауза. Я смотрел на газон.

– Вчера ему звонили из Сан-Франциско. Я сама сняла трубку, но он велел мне уйти в спальню и закрыть дверь. Это имеет какое-нибудь значение?

– Возможно, – сказал я, вставая. – Во всяком случае, это уже что-то. Звонивший не представился? Может быть, телефонистка назвала его имя?

– Нет.

– Но вы уверены, что звонили из Сан-Франциско?

– Да, так сказала телефонистка. – Она откинула волосы с лица и выглядела уже не такой несчастной. В глазах ее появилась ледяная твердость, которой я не замечал раньше.

– Должен сказать вам, миссис Феллоуз...

– Миссис Баррон, – упрямо поправила она. – Я не была его женой на самом деле.

– Хорошо, миссис Баррон. Я думаю, вы достигнете больших результатов, если обратитесь в полицию.

– Я не могу. Ведь вся эта история сразу же попадет в газеты. Тогда уж и думать нечего возвратиться домой, понимаете?

– Если мне удастся получить ваши деньги или часть их обратно, я оставлю себе пятнадцать процентов. От тридцати тысяч это составит четыре тысячи пятьсот долларов.

– Хорошо.

– Помимо этого я потребую от вас лишь оплаты моих расходов, и ни цента больше. Обычно я беру плату за каждый день работы, но здесь случай другой.

– Почему?

– У меня есть свои причины искать встречи с Генри. И если я найду его, то поступлю с ним, как сочту нужным. Вам я не даю никаких обещаний.

27

Уже за полночь я остановил машину на Юнион-сквер в Сан-Франциско. Пустынную площадь насквозь продувал сырой ветер, волоча по темной мостовой клочья тумана с моря. Сверкающие неоновые огни зданий бросали вызов ночи. Я свернул в переулок, миновав несколько припозднившихся парочек, прогуливающихся по тротуарам.

Бар «Логово» был одним из дюжины подобных заведений, сгрудившихся в одном квартале. Я спустился вниз по грязным ступенькам под оранжевой неоновой вывеской и заглянул в бар через стеклянную дверь. Это был просторный квадратный зал с закругленными углами и таким низким потолком, что почти физически ощущалась тяжесть городской громады над ним. От левой стены выгибалось полукружье стойки, огораживавшей пространство, предназначенное для бармена с его бутылками. Вдоль остальных стен располагались кабины и столики. На свободной площадке в середине зала усталый человек в поношенном смокинге выколачивал остатки звуков из издыхающего рояля. Вся мебель, включая рояль, была инкрустирована оранжевой эмалью. По стенам висели в ряд покрытые налетом грязи картины, изображавшие обнаженных оранжевоволосых красоток в томно-игривых позах. Закончив осмотр, я вошел внутрь.

У стойки было четверо посетителей: молодая, прилично одетая пара, неизвестно как сюда затесавшаяся, и двое одиноких моряков в поисках ночных приключений. Несколько других – все мужчины – сидели за столами, неподвижные, как манекены. Судя по всему, они ждали, чтобы с ними произошло что-нибудь чудесное и невероятное, чтобы их позвала новая жизнь – в иные пределы и под иными именами. С полдюжины подвыпивших девиц, явно потерянных для добродетели, стояли вокруг рояля, двигая различными частями тела более или менее в такт музыке. Одна из них, неравномерно крашенная блондинка в зеленом платье с вытянувшимся подолом, внезапно издала леденящий душу вопль, который, очевидно, должен был означать пение. В целом обстановка смахивала на поминки.

Пианист вполне сошел бы за труп в любом морге, если бы хоть минуту посидел смирно, вместо того чтобы истязать инструмент плохо гнущимися пальцами. Процент попаданий по нужным клавишам был удручающе невысок. Музыкант явно нагрузился под завязку – было только неясно чем. Я сел за столик поблизости от него и стал пристально разглядывать этого виртуоза. В конце концов он оглянулся в мою сторону. У него были печальные глаза без зрачков – точно две червоточины, зияющие в сгнившем изнутри яблоке. Такие глаза я видел только у кокаинистов.

Я подозвал угрюмую официантку в оранжевом фартуке и заказал бутылку пива. Когда я оставил ей сдачу с доллара, она наградила меня вымученной улыбкой, с трудом извлеченной из глубин ее отчаявшейся души, и сказала:

– Зизи до того докайфовался, что уже ничего не соображает. Его бы угомонить надо, а они его подначивают. Того и гляди, совсем с катушек сорвется.

– Я хотел бы его угостить, – сказал я.

– Он не пьет. С клиентами... – тут же поправилась она.

– Скажите ему, что я хотел бы с ним поговорить, когда он остановится. Если он вообще может остановиться.

Тут она стала внимательно меня разглядывать, и я постарался принять как можно более дегенеративный вид. Это получилось у меня легче, чем я ожидал. Я хотел выпить пива, но, подумав, оставил его выдыхаться в кружке. Зизи тем временем отбарабанил с полдюжины заказанных песенок. Девушкам захотелось послушать «Луну и розы». Потом он сыграл «Звездную пыль» и еще что-то, напомнив собравшимся в подвале на городском дне людям об иных местах и временах. Один из моряков принял решение и отклеился от стойки бара. Без лишних прелюдий он облапил блондинку в зеленом платье и повел ее к выходу. Девица едва держалась на своих худых ногах. Бармен проводил их соловым взглядом. А Зизи все наяривал: «Вернулись счастливые дни», «Ненастная погода». Одна из девиц попробовала подпеть, но разрыдалась. Остальные бросились ее утешать. Пианист извлек из инструмента последний заунывный диссонанс и умолк. За столом позади меня одинокий пьяница, привалившись к стене, разговаривал со своей далекой матерью, весьма рассудительно объясняя ей, почему у нее такой непутевый сын, опозоривший всю семью.

Незнакомый голос, хриплый и нетвердый, прошелестел по подвалу, точно мокрый опавший лист. Это Зизи объявил перерыв.

– Извините, друзья, я свое отыграл, но я вернусь, когда пробьет час ночи, и мы с вами еще послушаем темпераментную музыку и повеселимся. – Он оттолкнул микрофон и с трудом оторвался от стула.

Официантка протиснулась сквозь стайку женщин, сгрудившихся вокруг него, и что-то прошептала ему на ухо, махнув рукой в мою сторону. Он прошел через зал к моему столу – высокий мужчина средних лет, который когда-то был хорош собой и с тех пор так и не избавился от манер молодого красавчика. С шаткой грацией опершись рукой на стол, он склонился ко мне и жеманно улыбнулся, показав пожелтевшие зубы.

– Вы хотели говорить со мной, приятель? Меня зовут Зизи. Вам нравится, как я играю?

– У меня нет слуха.

– Ваше счастье. – Он блекло улыбнулся, обнажив нездоровые десны над пожелтевшими зубами.

– Мне сейчас не до музыки.

– Да? – Он наклонился ко мне ближе, так что его худое тело нависло над моим столом.

Понизив голос, я уцепился за рукав его потрепанного смокинга и как можно просительнее зашептал:

– Смерть как уколоться надо, друг, – ломает меня.

Его тонкие выщипанные брови поднялись к редеющим волосам.

– А почему ты именно ко мне пришел?

– Я раньше у Ронни доставал, в Пасифик-Пойнте. Он сказал, ты знаешь Москита.

Он выпрямился, раскачиваясь, как осина на ветру, и уставился мне в глаза.

– Помоги, будь человеком, – страдальчески выдавил я.

– Я тебя не знаю, – сказал он.

– Вот моя карточка. – Я положил на стол, рядом с его рукой, двадцать долларов. – Возьми, они твои. Где мне найти Москита?

Рука поползла по столу и накрыла зеленую бумажку. Ногти у него были обломаны и кровоточили.

– Хорошо, дружок, – сжалился он. – Москит живет в отеле «Грэндвью». Это тут, за углом. Спросишь, в каком он номере, у ночного портье. – Рука сжала бумажку и нырнула в карман. – Только имей в виду, я понятия не имею, зачем он тебе нужен. Ну, пока.

– Спасибо тебе, – с чувством сказал я.

– Приятных сновидений, дружок.

Отель «Грэндвью» находился в четырехэтажном здании из грязно-красного кирпича, стиснутом с двух сторон более высокими домами. Электрическая вывеска над входом сообщала, что здесь можно снять номер на одного с ванной всего за полтора доллара в сутки. Медные ручки на дверях были, похоже, выкованы в прошлом веке. Я открыл дверь и вошел в холл – длинную узкую комнату, тускло освещенную старинными светильниками – по паре на каждой стене. За столом под одним из светильников две женщины и трое мужчин играли в покер. Женщины с бульдожьими лицами были одеты в манто, отделанные мехом вымерших животных. Двое мужчин были тучны, стары и, возможно, лысы под своими шляпами. Третий был молод и без шляпы. Фишками им служили большие кухонные спички. Я двинулся к освещенной конторке в глубине комнаты, и молодой тип без шляпы встал из-за стола и последовал за мной.

– Вам нужна комната? – спросил он. Очевидно, это и был ночной портье. Эта роль подходила ему. Его узкое бескровное лицо навеки застыло в гадкой ухмылке.

– Я хочу видеть Москита, – сказал я.

– Он вас знает?

– Пока нет.

– Вас кто-то послал?

– Зизи.

– Одну минуту. – Он наклонился над конторкой и поднял трубку внутреннего телефона, соединив его с нужным гнездом старомодного коммутатора над столиком. Он тихо сказал что-то в прижатую к уху трубку, бросив на меня быстрый взгляд. Потом повесил трубку и вытащил провод из гнезда коммутатора.

– Он сказал, что вы можете подняться.

– Какой номер?

Он ухмыльнулся при виде такого невежества.

– Триста седьмой. Можете подняться на лифте. – И он бесшумно скользнул по истертым резиновым половикам к карточному столику.

Войдя в ветхий лифт, я нажал кнопку третьего этажа и вскоре шагнул в затхлый коридор. По обе его стороны были высокие коричневые двери с номерами, похожие на крышки стоячих гробов, озаренных ровным красным светом ламп на потолке, указывавших расположенные через равные интервалы пожарные выходы. Номер 307 был в середине коридора по левой стороне. Дверь была чуть приоткрыта, и сквозь щель на потертую ковровую дорожку и противоположную стену коридора падала полоска желтого света.

Потом свет заслонил кто-то, разглядывавший меня сквозь щель. Я поднял руку, чтобы постучать. Но, прежде чем я успел это сделать, дверь резко распахнулась внутрь. В проеме, спиной к свету, стоял молодой человек среднего роста, который казался почти высоким благодаря густой копне черных волос на голове.

– А, дружок Зизи. Заходи, заходи, – сказал он сипловатым голосом.

Одной рукой он упирался в бок, другая лежала на ручке двери. Мне пришлось протиснуться мимо него, чтобы войти в комнату. Тело у него было мягкое и зыбкое, как у женщины. Выгнувшись, точно какое-то беспозвоночное, он закрыл дверь и повернулся ко мне. На нем была зеленая рубашка из мягкой материи, темно-зеленые габардиновые брюки; ворот рубашки был перехвачен блестящим желто-зеленым галстуком с массивной золотой булавкой.

Он упер другую руку в другой бок и склонил голову на сторону. Лицо у него было маленькое и острое под высокой шапкой волос.

– Я смотрю, ты при пушке, старина?

– Нужна для дела! – Я похлопал себя по оттянутому карману пиджака.

– И какими делами ты занимаешься, старина?

– Всякими. Что обломится. Нужны рекомендации?

– Да нет, если только ты не вздумаешь обломить папу-Москита. – Он осклабился, потому что его самого рассмешило столь нелепое предположение. Зубы у него были мелкие и редкие, как у младенца. – Сам-то откуда?

– Из Пасифик-Пойнта.

– Что-то я тебя там не видел.

– Я работаю по всему побережью, – нетерпеливо сказал я. – Если хочешь узнать мою подноготную, пришли мне анкетку.

– Давно без дозы, а? Невмоготу?

– Сам не видишь? На кой бы черт я к тебе приперся?

– Ладно, не психуй. Должен же я узнать, с кем имею дело. Иглу дать или ты нюхаешь?

– Иглу, – бросил я.

Он подошел к шкафу в углу комнаты и выдвинул верхний ящик. На представительство Москит не тратился, оставив комнату такой, какой ему сдали: голые серые стены, железная кровать со сломанной спинкой, покоробившиеся зеленые жалюзи на окне, пыльный ковер с вытертым до ниток ворсом на протоптанной сотнями ног тропинке от кровати к ванной. В любую минуту Москит мог переселиться отсюда в одну из тысяч таких же комнат в любом конце города.

Он поставил на шкаф спиртовку и поднес к ней серебряную зажигалку. В другой его руке блеснула новая на вид игла.

– Тебе на сорок или полную на шестьдесят пять?

– Полную давай. Дерешь ты, однако.

– А ты как думал? Сначала деньги покажи.

Я показал ему деньги.

– Тащи сюда.

Держа ложку с водой над спиртовкой, он растворял в ней щепотку желтоватого порошка. Я положил шестьдесят пять долларов рядом с шипящей спиртовкой.

За дверью ванной послышался шум льющейся воды. Потом кто-то кашлянул.

– Кто у тебя там? – настороженно спросил я.

– Да никто, приятель один. Не трепыхайся. Ну, давай, скидывай пиджак, или ты в бедро колешься?

– Я хочу посмотреть, кто у тебя там. Я не могу рисковать.

– Да девчонка одна, не волнуйся, – сказал он успокаивающим тоном. – Не дрейфь, все о'кей. Ну-ка, будь умницей, снимай пиджак и ложись на кроватку.

Он погрузил иглу в ложку, набрал жидкости в шприц и повернулся ко мне. В ту же секунду я выбил шприц у него из руки.

Он побагровел. Складки кожи под маленьким подбородком задрожали, как у индюка. Рука его нырнула в ящик шкафа, прежде чем я успел ее перехватить, и перед глазами у меня сверкнул нож.

– Не подходи, гад, порежу! – прошипел он, прижавшись спиной к стене и согнувшись. Обоюдоострое лезвие ножа глядело острием в потолок.

Я выхватил револьвер.

– Брось нож, Москит!

Его маленькие черные глазки неуверенно посмотрели на меня и, слегка сойдясь к переносице, остановились на острие ножа. Я с размаху ударил его по запястью стволом револьвера, и нож упал на пол. Наступив на него, я двинулся к Москиту. Он попытался вцепиться мне в лицо ногтями. У меня не было иного выхода, кроме как ударить его, и я ударил: коротким крюком правой в ухо. Он сполз вниз по стене, как тряпичная кукла.

Раздавив валявшийся на ковре шприц ногой, я поднял нож и положил к себе в карман. Москит был в глубоком нокдауне, единственным признаком жизни было быстрое затрудненное дыхание. Зрачки закатились, полуприкрытые глаза были белыми и пустыми, как у мраморной статуи. Затылок его упирался в стену, и мне пришлось оттащить от нее его отяжелевшее тело, чтобы он, чего доброго, не задохнулся. Он остался лежать на полу, носки его черных замшевых туфель торчали в разные стороны.

За спиной у меня щелкнул замок ванной комнаты. Я стремительно выпрямился и обернулся. Дверь приоткрылась в темноту ванной, и оттуда походкой сомнамбулы вышла не кто иная, как Рут, которую я в последний раз видел в Пасифик-Пойнте. Она была в желтой, с красными кантами, нейлоновой пижаме, болтавшейся на ней как на вешалке. Свободные легкие складки скрывали линии ее тела и придавали ее походке еще большую зыбкость. Глаза на мертвенно-бледном лице зияли, точно два черных кратера.

– Привет, привет, привет, – пробормотала она. – Привет, привет. – Потом, заметив револьвер у меня в руке, сказала без всякого страха или любопытства: – Не стреляй, ковбой, я сдаюсь. – Руки ее дернулись вверх, полуобозначив капитуляцию, и бессильно упали вдоль бедер. – Сдаюсь на милость победителя, – промолвила она, пошатнувшись.

Я спрятал револьвер и взял ее под локоть. Лицо ее не изменилось. Я узнал это выражение застывшего ожидания. Точно такое же я видел на лице человека, падающего с пулей в сердце.

– Пусти меня, злодей, – без всякого чувства сказала она и опустилась на край кровати. Только сейчас она заметила Москита, лежавшего в полушаге от нее. Она тронула его ногу носком своей, с красными маленькими ноготками. – Что случилось с маленьким негодяйчиком?

– Он упал и ушибся. Бедняга.

– Бедняга, – эхом отозвалась она. – Жаль. Жаль, что он не ушибся насмерть. Дышит еще. Смотри, он искусал меня. – Она оттянула ворот пижамы и показала мне красные следы зубов у нее на плече. – А мне было не больно, ха-ха. Я была за тысячу миль отсюда. За десять тысяч миль. За сто тысяч, – нараспев говорила она.

– Где же ты была, Рут? – прервал я ее.

– На моем островке, на островке, который всегда меня ждет. Крошечный белый островок посреди глубокого синего моря.

– Ты была там одна?

– Одна, совсем одна, – улыбнулась она. – Я запираю дверь на ключ, задвигаю щеколду, набрасываю цепочку, сажусь в кресло, и никому до меня не добраться. Никому на свете. Я сижу и слушаю шум прибоя и никому не открываю, пока не приходит отец. Потом мы уходим к морю собирать раковины. Мы берем только самые красивые – розовые, красные, пурпурные, – только самые красивые и большие раковины.

Никто не знает, где они лежат, – лишь я одна. Лишь я одна... – Голос ее замер. Она подтянула ноги к подбородку, прикрыла глаза и стала плавно раскачиваться взад-вперед на волнах далекого моря.

Дыхание лежащего на полу человека стало ровнее и глубже, глаза закрылись. Я отправился в ванную за стаканом воды. На полу перед раковиной была разбросана одежда Рут. Вернувшись, я плеснул Москиту в лицо из стакана. Маленькие черные глазки быстро открылись. Он фыркнул и стал отплевываться.

– Опля! – сказал я и посадил его, прислонив спиной к стене. Голова его свесилась на сторону, но он уже вполне пришел в себя, и в глазах его сверкнула злоба.

– Тебе это так не пройдет, старина, – прошептал он.

Не обращая на него внимания, я повернулся к девушке.

– Ты видела Спида? – спросил я.

– Спида? – отозвалась она откуда-то издалека. Лицо ее было гладким и непроницаемым, точно створки захлопнувшейся раковины, прислушивающейся к собственному шуму.

Москит с трудом поднялся на четвереньки.

– Молчи, это бандит! – выдавил он. Похоже, Москит что-то знал.

Я вцепился в его галстук и воротник и поднял его на ноги, протащив спиной по стене. Он мешком повис у меня в руках, боясь сопротивляться.

– Тогда ты скажешь мне сам, где Спид, – процедил я.

Он попытался отвернуться, елозя мокрой головой по штукатурке.

– Не знаю никакого Спида, – пропищал он, точно попавшая под каблук крыса. – Забирай свои вшивые доллары и уби... убирайся! – Лицо его снова побагровело, дыхание со свистом вырывалось из глотки.

– Нет, так легко не отвертишься. – Я чуть ослабил пальцы на его горле. – Мне нужен Спид, слышишь?

Он попытался плюнуть мне в лицо. Пузырящаяся беловатая слюна потекла по его подбородку. Я стал медленно сжимать ему горло. Это отвратительное насекомое напрашивалось, чтобы его раздавили.

Задыхаясь, он слабо затрепыхался у меня в руках.

– П-пусти!

Я отпустил его, и он рухнул на четвереньки, кашляя и мотая головой из стороны в сторону.

– Где Спид? – повторил я.

– Не знаю, – пробормотал он, ползая у меня в ногах, как собака.

– Слушай, что я тебе скажу, Москит. Ты мне очень не нравишься. И твой бизнес – тоже. Дай хоть маленький повод, и я изобью тебя до полусмерти. А потом позвоню в полицию, и тогда тебе долго не видать свободы.

Он смотрел на меня сквозь спутанные волосы.

– Не пугай, тебя еще самого загребут за хулиганство.

– Вряд ли. – Я показал ему свое удостоверение. – Итак, понял, что я с тобой сделаю, если не скажешь, где Спид?

– Ладно, – буркнул он, – твоя взяла.

Он медленно встал на ноги. Пока он расчесывал волосы и надевал зеленое твидовое пальто, я держал его на мушке. Он задул спиртовку и спрятал ее в ящик шкафа.

Рут по-прежнему сидела на кровати, прикрыв глаза и тихонько раскачиваясь. Проходя мимо, я чуть подтолкнул ее. Она завалилась боком на кровать и замерла, подтянув ноги к подбородку.

Москит запер дверь, и я забрал у него ключ, прежде чем он успел опустить его в карман. Он стоял, прижавшись спиной к двери. Злость на его лице уступила место отупелому страху. Красная лампа на потолке светила на него, точно маленькое тусклое солнце, соразмерное его крошечному мирку.

– Так, – сказал я. – С портье не заговаривать, даже не смотреть в его сторону, понятно? Где скрывается Спид?

– Он живет на берегу залива, в летнем домике. Не тащите меня туда. Он меня убьет.

– Ты не за себя, а за него беспокойся. Если не соврал мне, конечно.

За какой-то из пронумерованных дверей печально вскрикнула женщина. Рассмеялся мужчина. Мы прошли по коридору, спустились в лифте, миновали холл и пошли по круто взбирающейся вверх улице по направлению к пустынной площади. Я следовал за Москитом как тень. Он едва передвигал ноги, точно каждый шаг давался ему неимоверным усилием воли.