Текст книги "Птицелов"

Автор книги: Рослин Гриффит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Рослин ГРИФФИТ
ПТИЦЕЛОВ

К Средиземному морю

Перелетные птицы стремятся

Но в Египте путь их прервется

Я их в сети свои завлеку

Богу смерти Анубису жертвой

На алтарь золотой возложу…

ПРОЛОГ

Мерцали во тьме свечи, и в их свете поблескивали в нишах его бесценные сокровища: бронзовое зеркало, ожерелье из ляпис-лазури и маленькая статуэтка шакалоголового бога. Густой запах ладана, аромат цветов и фруктов наполняли комнату без единого окна – и он представлял, что это древняя гробница.

Девушка шевельнулась рядом с ним, поправляя изящный венок на голове.

– Почему здесь темно? – пожаловалась она.

– Мне так нравится, дорогая, – мягко возразил он, не прибавляя света. Для него крайне важно было создать соответствующую атмосферу.

Он налил вина в низкий кубок и ласково улыбнулся.

– Ну, будь хорошей девочкой и выпей!

Близился к концу их ужин. Они уже съели жареную гусятину, свежий хлеб и фрукты. Наступало время торжественной церемонии, и он прошептал древние строки, которые всегда вдохновляли его: «Дикая птица приманкой пленясь//В сети попала мои, бьется и стонет // Сам я любви сетями опутан // Как же мне птицу жалеть…»

Она нахмурилась:

– Что это ты несешь? Какие еще птицы?

– Это стихи.

Она недоуменно пожала плечами.

«Что ей до поэзии? Но это не важно…» – подумал он.

– Меня что-то в сон клонит…

– Вот и хорошо, скоро ты надолго заснешь. – Он налил ей полный кубок вина с лауданумом [1]1
  Лауданум – настойка опия. (Здесь и далее примеч. перев.)


[Закрыть].

– Засну? – повторила она, широко раскрыв глаза.

«Большие черные глаза – самое красивое в ней. Полное округлое личико с пухлыми губами тоже красиво, но быстро огрубеет. Я сохраню красоту и прелесть ее молодости, ей выпало такое счастье», – с удовлетворением подумал он и снова прошептал любимые древнеегипетские стихи: «Как же я выпущу птицу//Ведь сам я навеки опутан//Сетью твоей красоты…»

– Эй, я знаю, что ты задумал! – Она склонилась над столом, и черные волосы свесились ей на лоб. – Напоить меня хочешь, а потом попользоваться, а?

Он засмеялся, ее ожидало иное.

– Нет, нет, – убеждал он ее. – Тебе это не грозит. Я говорил уже, что ты слишком хороша для обычной судьбы. Ты избрана среди женщин…

– Как дева Мария? – пробормотала она.

– Нет, как богиня Хатхор…

– Ха-тхер? Да это какое-то мужское имя. Странный вы джентльмен…– Язык у нее заплетался, и голова упала на руки, лежащие на столе.

Он понял, что настал, наконец, момент действовать.

– Тебе надо лечь, дорогая…– сказал он ласково и, взяв ее на руки, понес в угол комнаты к помосту.

Она безвольно прижалась к нему, и он ощутил сквозь ткань жар ее тела. Она была в тонкой белой тунике, которую он дал ей, когда она пришла, велев снять замызганное платье и нижние юбки.

Положив ее на помост, он легким касанием погладил волосы, нежную щеку, грудь. Она тихо застонала.

– Ничего, ничего, – приговаривал он. Сердце его неистово билось. – Сейчас тебе станет лучше, голубка. – Он сделает ей два укола, и она ничего не почувствует.

– Ты вправду думаешь, что я красивая?

– Да, да, ты красавица!

Она сейчас была богиней, он – смиренным поклонником. И он опустился на колени перед помостом, на который ее положил.

– Я преклоняюсь перед твоей божественной красотой, которая засияет на звездном небосклоне. Я увековечу твою красоту, она станет нетленной.

Глава 1

Всемирная выставка в Чикаго, 1893 г. [2]2
  Выставка, посвященная пятисотлетию открытия Колумбом Америки.


[Закрыть]

– Должна ли женщина сойти с пьедестала в реальную жизнь? Да! Тысячу раз да! – провозгласила известная феминистка города Чикаго миссис Берта Пальмер, вдохновленная пылким сочувствием слушательниц.

Около пяти тысяч женщин собрались на открытие Женского Павильона Всемирной выставки 1893 года.

Орелия Кинсэйд аплодировала так же горячо, как и окружавшие ее женщины. Она поглядела на сидевшую рядом с ней свою тетю Федру, и обе обменялись улыбками.

Аплодисменты стихли, и миссис Пальмер продолжала:

– Немногие женщины были вознесены на пьедестал, но мы призываем их отдать свои силы борьбе за права всех женщин. Свобода и независимость для всех – вот чего должны мы добиваться, а не пьедестала для немногих.

Орелия и Федра снова присоединились к овации.

Миссис Пальмер была одета в платье из поблескивающей золотистой ткани, отделанной страусовыми перьями, бусы из черного янтаря оттеняли ее светлые волосы. В свои сорок лет она сохранила красоту яркой пышной блондинки, но не довольствовалась ролью королевы высшего света, а со всем пылом умной и просвещенной женщины ринулась в борьбу за права женщин.

– Женщины не желают оставаться беспомощными и зависимыми, – продолжала страстно Берта Пальмер. – Они осознали свои способности, учатся использовать их, находят в этом радость и счастье…

Орелия разделяла все мысли, высказанные Бертой Пальмер. Она и ее тетя Федра тоже считали, что женщины должны вступить в эпоху самостоятельного существования, перестав быть зависимыми от мужчин. К сожалению, общество еще не принимало передовых взглядов.

Торжественная церемония открытия Женского Павильона закончилась, Орелия вместе с Федрой вышли в потоке посетителей выставки и залюбовались оригинальной постройкой. Колонны классического стиля с кариатидами и ангелы с распростертыми крыльями на крыше создавали стиль средневековья, обращенный к вечности, но, как и в других павильонах выставки, при строительстве применялись материалы, которые на вечность отнюдь не были рассчитаны. Павильон псевдоклассического стиля был сделан из легких деревянных и металлических конструкций, покрытых тонким слоем цемента, гипса и джутовых волокон. Все эти хрупкие опоры и перекрытия быстро и легко ликвидируют, как только закроется выставка, и сказочный городок, возникший около озера Мичиган, исчезнет словно видение.

Но сейчас Орелия была восхищена ярким волшебным праздником, которым город, где прошло ее детство, как бы приветствовал ее возвращение.

– Тебе понравилась речь миссис Пальмер? – прервала ее раздумья Федра, внимательно, испытующе глядя на племянницу. Очевидно, в другой обстановке она задала бы племяннице совсем иные вопросы: ведь Орелия только что вернулась из Италии и пока ничего еще не рассказывала о своей жизни там в последний год, хотя о чем-то Федра и догадывалась.

– Очень понравилась, – поспешила ответить Орелия. – Миссис Пальмер – умница и полна энергии. Открытие Женского Павильона прошло превосходно. Но по твоим письмам я поняла, что могли возникнуть какие-то осложнения.

Улыбка осветила тонкое красивое лицо Федры: прелестный носик, полные чувственные губы. Некогда она была изгнана из высшего общества, и с тех пор относилась к светской суете и сплетням прохладно и с изрядной долей скептицизма. В таком же тоне были написаны ее письма, которые она в течение двух лет посылала племяннице в Италию.

– Да, – согласилась она, – у Берты Пальмер было немало хлопот с Обществом королевы Изабеллы. Но ведь если признать заслуги испанской королевы, которая финансировала Колумба, то эту выставку надо было бы устраивать не в честь Колумба, а в честь Изабеллы.

– Пришлось бы тогда вычеркнуть из исторической памяти то, что королева больше тратила денег на святейшую инквизицию, чем на научные исследования, которые привели к открытию Америки.

Федра засмеялась остроумной реплике племянницы. Проходившие мимо два джентльмена в строгих костюмах и котелках пристально поглядели на живую, энергичную маленькую женщину с изящной девичьей фигуркой. Федра, которой было уже сорок пять, выглядела не старше своей двадцатипятилетней племянницы. Редкую седину в темно-каштановых кудрях и морщинки вокруг прекрасных глаз можно было разглядеть только придирчивым взором.

– Боюсь, что Общество Изабеллы все-таки добилось того, чтобы статую королевы поставили в Павильоне Калифорнии. – Федра снова внимательно посмотрела в лицо Орелии, подняв голову, – тетка была на полголовы ниже племянницы. – Ну, хватит об этой ерунде. Я замечаю последние дни, ты чем-то встревожена. Скажи откровенно, ты недовольна своей работой у О'Рурков?

Орелия вздохнула. Скрыть что-нибудь от чуткой, проницательной тети было очень трудно.

– Тебе не нравится классическое направление в работе этой фирмы? – продолжала спрашивать Федра. – Или ты считаешь, что эта работа для тебя – шаг назад, поскольку приходится начинать с чертежницы.

– Пожалуй, в какой-то степени и то, и другое, – призналась Орелия.

Но подавленность Орелии объяснялась другими причинами. Она знала, что тетя поймет и не осудит ее, так как и в жизни известной феминистки тоже было что-то предосудительное – еще до того, как та стала опекуншей шестнадцатилетней Орелии после смерти ее отца. Но пока она не была готова поведать близкой по духу женщине об ужасной, постыдной ошибке, которую допустила в Риме. Нет, она еще не могла преодолеть стыд и все рассказать ей.

– Не беспокойтесь, тетя, – сказала она ласково, – ничто не помешает мне стать архитектором.

Орелия решила продолжить свое обучение в Чикаго, хотя в Риме добилась серьезных успехов в более прогрессивной архитектурной фирме, чем чикагская, где сейчас работала, – О'Рурк, хозяин фирмы, занимал консервативную позицию. Из Рима, где работа вполне удовлетворяла ее, Орелия вынуждена была бежать после мучительных переживаний любовной истории с Розарио.

– Не понимаю, – нахмурившись, сказала Федра, – почему Син О'Рурк не поручает тебе более серьезной работы?

– Это его позиция: он считает, что архитектор должен начинать работу с самых нижних ступеней. – Орелия подумала, что такого же мнения, наверное, придерживается и отсутствующий сейчас второй компаньон фирмы Лайэм О'Рурк, сын Сина О'Рурка.

– Я снова поговорю с Сином, – сердито сказала Федра.

– Пожалуйста, не надо! – умоляюще попросила Орелия. – Я ведь всего несколько недель назад приехала в Чикаго и уже работаю по специальности – это просто удача! Особенно для женщины. Не беспокойся, я уверена в себе и непременно добьюсь успехов. О'Рурк увидит, что я хороший архитектор.

Орелия, похоже, не убедила Федру– та покачала головой и сказала огорченно:

– Да, и в наше просвещенное время женщина должна доказывать, что способна работать не хуже мужчины. А ведь я и мои сверстницы начинали борьбу за права женщин почти тридцать лет назад!

– Без твоего примера, дорогая тетя, я бы не получила профессионального образования. Я нахожусь в выгодном положении по сравнению с другими женщинами. – Общение с Федрой сделало Орелию не только вольнодумкой, но и женщиной, самостоятельно зарабатывающей на жизнь. – Ты вдохновила меня! Благодаря тебе я нашла свой путь в жизни.

– Какие приятные вещи я от тебя слышу, дорогая! – Лицо Федры смягчилось, и она ласково погладила Орелию по плечу.

– Я говорю чистейшую правду.

– А я благодаря тебе обрела смысл жизни, – задумчиво сказала Федра, вспоминая, как, став опекуншей юной Орелии, решительно перевернула свою жизнь. Она обернулась и посмотрела на Женский Павильон. – Хотя мы и не завоевали еще права голоса, жизнь женщины – в среднем – стала значительно лучше. Я иногда не замечаю, какие большие перемены произошли со дней моей юности.

– Потому что ты всегда смотришь вперед, в будущее, – отозвалась Орелия.

– Да, моя стихия – современность, – кивнула Федра.

«Современный мир, – думала Орелия, – в котором жизнь женщины озарена надеждами найти свое призвание и встретить свободомыслящего спутника жизни».

Призвание свое Орелия нашла и еще не потеряла надежду найти подлинную взаимную привязанность, хотя уже претерпела крушение в любви и отвергла брак, связывающий и унижающий женщину. Не осуждая свою тетку, которая в молодости свободно следовала своим увлечениям и легко меняла любовников, Орелия для себя хотела бы найти не мимолетную страсть, а настоящую большую любовь.

– Если уж у нас зашла речь о современности, давай зайдем в Павильон Электричества? – предложила Федра.

Орелия взглянула на свои изящные золотые часики, приколотые к блузке.

– В моем распоряжении только час.

– Всего-то час, почему же?

– Я обещала навестить Мэриэль. Ты не пойдешь со мной?

Федра повела плечом:

– Спасибо, нет. Вот пример женщины, которая живет по стандартам девятнадцатого века, – ей и дела нет, что наступит двадцатый. – Федра с некоторым раздражением пыталась объяснить племяннице свое нежелание общаться с Мэриэль, сестрой Орелии.

– Ты просто не любишь ее мужа.

Орелия знала, что Уэсли Шеридан – банкир и человек консервативных взглядов, не по душе Федрс. Уэсли тоже не любил Федру и осуждал ее поведение.

Федра попыталась объяснить племяннице, что ее неприязнь к Уэсли имеет основания:

– Он подавляет Мэриэль и относится к ней свысока.

– Разве? – Орелия почти не общалась с Мэриэль после своего возвращения в Чикаго, но все же надеялась, что тетка ошибается. Орелия желала своей очаровательной, музыкально одаренной сестре полного, ничем не омраченного счастья.

Надеялась она на счастье и для себя, пыталась забыть о своей неудачной любви в Италии и спокойно смотреть в будущее. Чикаго, «Король Запада», открывал большие возможности для работы молодого энергичного архитектора. Страшный пожар 1871 года уничтожил целые кварталы города. На месте сгоревших домов поднимались массивные серые здания. И хотя улицы Чикаго были заполнены толпами нищих иммигрантов, а воздух напоен запахами скотобоен и дубильных фабрик, город, пока еще неприглядный, рос и хорошел.

В Европе Орелия серьезно занялась архитектурой, в которой воплотилось дыхание веков, но она оценила и современное градостроение – дерзость небоскребов, возводившихся в Чикаго строительными компаниями Адлера и Сэлливэна.

Как профессионал, Орелия готова была принять вызов современности. Она чувствовала, что может добиться славы и богатства в этом городе, – надо только не упустить возможностей.

«Кто же эта женщина с такой экзотической внешностью рядом с Федрой Кинсэйд?» – думал он, не в силах оторвать взгляда от Орелии, охваченный странным возбуждением и с сильно бьющимся сердцем. Наконец он справился с собой и отступил за угол павильона, но образ незнакомки стоял еще долго перед его глазами. Эта прекрасная женщина, которую он видел в профиль, как бы сошла с изображений цариц на древнеегипетских гробницах: прямой нос, большие и лучистые черные глаза с длинными ресницами, четко очерченные губы, изогнутые, как лук Купидона, темные волосы, уложенные античным узлом, стройная фигура в простом, прямого покроя, платье. Самое совершенное воплощение его мечты, но по одежде, манерам, по ее спутнице – женщине высшего света Чикаго он понимал, что она недоступна для него… для воплощения его заветной цели.

Со вздохом сожаления он подумал, что все-таки сможет хотя бы приблизиться к ней. Ведь он знает Федру Кинсэйд, может, она представит его незнакомке. И тогда он сможет быть рядом с ней, вынужденный соблюдать непреложное для него правило: «Смотреть, но не касаться».

* * *

Орелия подъехала к трехэтажному особняку супругов Шеридан, расположенному на красивой, обсаженной с обеих сторон деревьями, улице.

Поднявшись по ступенькам, она позвонила в колокольчик. Лакей открыл дверь, и Орелия услышала, как Мэриэль играет на пианино. Она попросила лакея не докладывать о себе, прошла через устланный коврами холл и остановилась у приоткрытых дверей боковой гостиной, которую ее сестра превратила в музыкальную комнату.

Мэриэль, касаясь клавишей длинными тонкими пальцами, извлекала из пианино мелодию так же легко, как ветер, касающийся морской поверхности, приводит в движение волны. Солнечный свет, проникавший в гостиную сквозь кружевные занавески, освещал ее красивую головку, нежные черты лица, и поблескивал в красивых каштановых волосах.

Затаив дыхание, Орелия тихо вошла в комнату и села на диванчик, обитый зеленым бархатом, но Мэриэль заметила ее и воскликнула:

– Это ты, Ора!

Орелии приятно было услышать это имя, так в детстве называли ее сестры.

– Играй, пожалуйста, я рада тебя послушать!

– Разве я тебя для того позвала, чтобы ты слушала музыку? – улыбнулась Мэриэль, вставая из-за пианино. – С тех пор как ты приехала, мы с тобой и получаса вдвоем не пробыли. Ты мне ничего не рассказала о Риме.

Мэриэль нежно обняла сестру и села рядом с ней. Она была старше Орелии всего на три года, и они душевно близки, но Орелия не была готова к исповеди и даже не знала еще, поведает ли сестре свою тайну. Поэтому она беззаботно махнула рукой и ответила, смеясь:

– Боюсь, что и сейчас у нас слишком мало времени, чтобы описать тебе все мои итальянские похождения.

Орелия, супруги Шеридан и сотни других чикагцев высшего общества были приглашены вечером в отель «Пальмер Хауз» на прием по случаю открытия Выставки.

– Ну скажи хоть, хорошо ли тебе в старом доме? И уживаешься ли ты с тетей Федрой?

– Отвечаю на оба вопроса – да. Я занимаю свои прежние комнаты.

В этих комнатах Орелия жила в детстве, когда ее тетя Федра унаследовала дом от брата и поселилась в нем с племянницей, отданной под ее опеку.

– В гостиной сделаю себе мастерскую.

– Как тебе твоя новая работа?

– Она вполне меня устраивает. – Орелия невольно «выставила иголки», словно дикобраз, – как всегда при расспросах о работе.

Работающая женщина в высших кругах была еще в диковину, и ей всегда чудилось в тоне собеседника неодобрение. Так что даже вопрос сестры заставил ее «ощетиниться», но она тут же пришла в себя и улыбнулась.

Чуткая Мэриэль уловила реакцию сестры и задумчиво покачала каштановой головой:

– Ты работаешь по найму! Мама перевернулась бы в гробу, если б узнала такое. Ей хотелось, чтобы каждая из нас вышла замуж и была хозяйкой большого дома.

– К счастью, у отца были более прогрессивные взгляды, – возразила Орелия. Мэриэль улыбнулась, но Орелия знала, что сестра хотела бы видеть ее замужем. Но мягкая и деликатная, Мэриэль никогда не высказала бы своего мнения по этому вопросу так резко и откровенно, как старшая, Файона. – Мама была права, когда называла Файону своей Лебедью, а тебя – Соловьем, – ласково сказала Орелия, восхищавшаяся пением сестры и уверенная, что та имела бы успех и в концертных залах, – но, к сожалению, Мэриэль пела только дома.

– Но тебя она напрасно прозвала Черным Дроздом [3]3
  Выражение «черный дрозд» в английском языке в применении к внешности женщины имеет значение «дурнушка», «чернушка» Со времен Шекспира (стихотворный цикл, посвященный «Смуглой леди сонетов») смуглый цвет кожи считался изъяном женской красоты.


[Закрыть]. – Мэриэль погладила Орелию по щеке. – Ты удивительно похорошела с возрастом. Теперь ты должна быть уверена в себе.

– Я и уверена, – тряхнула головой Орелия. – Только я предпочитаю быть довольной своими успехами в работе, а не своей внешностью.

Орелия знала, что, по общепринятым стандартам женской красоты, они слишком высока, широкоплеча и слишком смугла.

– И способности, и внешность у тебя замечательные, – настойчиво повторила Мэриэль, ласково глядя на сестру. Она взяла со стола колокольчик и позвонила. – Наш разговор принимает серьезный оборот, надо подкрепиться, – шутливо сказала она, приказав служанке принести чай и кекс.

Целый час они наслаждались общением, утраченным на два года. Орелия расспрашивала о детях Мэриэль, Питере и Рут. Мэриэль задавала бесчисленные вопросы о жизни младшей сестры в Риме. Но Орелия ни словом не обмолвилась о романе с Розарио, а Мэриэль почти не рассказывала о своем муже, упомянула только, что он требует от нее много внимания к себе. Говорили о старшей сестре, Файоне. Ее муж, Эптон Прайс, нажил огромное состояние на железных дорогах. Он построил великолепный особняк в Ряду Миллионеров – на Саус Мичиган-авеню, где они жили с тремя дочерьми, сам Прайс постоянно находился в поездках, связанных с его бизнесом.

– Файона живет в вихре высшего света и, кажется, не скучает без мужа. Но как ты думаешь, Орелия, – спросила Мэриэль, – ведь в этих бесконечных деловых поездках Эптон может встретить другую женщину?.. Что, если он поддастся искушению?

Орелия слегка вздрогнула и, не отвечая сестре, уставилась на декоративный папоротник в большой вазе.

– Ора! Я что-то не так сказала?

– Ах, извини, на меня иногда вдруг нападает рассеянность. Нет, я не думаю, что Энтон неверен Файоне. Ведь они любят друг друга. Я убеждена, что и наши родители были верными супругами, хотя отец много разъезжал по делам своей пароходной компании.

– Да, я зря наслушалась старых сплетниц, – вдохнула Мэриэль. – Эта гарпия, миссис Снодграс, всем твердит, что у Эптона на каждой железнодорожной станции по любовнице.

– Не слушай таких людей. – Посмотрев на часы, Орелия поняла, что ей скоро уходить. – Сыграй мне на прощанье, Мэриэль, ту пьесу Моцарта, которую ты исполняла, когда я пришла.

Мэриэль грациозно поднялась с дивана и села за пианино, но едва она взяла первые аккорды, дверь распахнулась, и в гостиную вошел Уэсли Шеридан. Пальцы Мэриэль задрожали на клавишах.

– Что такое, Мэриэль? – начал он обвинительным тоном. – Ты опять весь день сидишь за этим чертовым инструментом! Я распоряжусь выбросить его из дома! – Темные усы и густые брови Уэсли сердито топорщились. В эту минуту он увидел сидящую на диванчике Орелию и вежливо кивнул ей: – Добрый день, Орелия!

– Добрый день! – откликнулась та, удивленная и расстроенная. Она никогда не видела, чтобы Уэсли вел себя так грубо и агрессивно. Когда они встречались на обедах у родных, он казался ей спокойным и молчаливым.

Уэсли, переводя взгляд с одной женщины на другую, снова накинулся на жену:

– Я уже четверть часа дома. Думал, что ты в детской. И слуг не видно.

– Наверное, лакей помогает на кухне, – пролепетала Мэриэль. Она покраснела и говорила с запинкой. – А я разговаривала с Орелией.

– Это я попросила поиграть мне, – добавила та.

Уэсли прокашлялся, очевидно, несколько смущенный присутствием и заступничеством Орелии, но продолжал отчитывать жену:

– Все равно, Мэриэль, жена всегда должна приветливо встречать мужа, когда он приходит домой. Мне неприятно носиться по дому, разыскивая тебя.

– Извини, дорогой…– прошептала Мэриэль.

– Я не допущу, чтобы ты пренебрегала интересами детей и моими.

Орелия подняла брови, удивляясь странным претензиям Уэсли. Муж пришел несколько минут назад, а уже жалуется на недостаток внимания, да и дети находятся под присмотром надежной няни. Неужели Мэриэль часто выдерживает подобные сцены?

А Уэсли продолжал все так же раздраженно:

– Ты должна была присмотреть, какой обед готовят детям, и приготовиться к нашему вечернему выходу.

– Кухарка уже приготовила обед детям, дорогой, – спокойно отвечала Мэриэль. – А на прием я решила надеть зеленое платье от Редферна.

– Ты забыла, что я терпеть не могу зеленого.

– Ну так я надену голубое от Борта.

– Да, а что это за птица в детской?

– Птица? – переспросила смущенная Мэриэль. – Это попугай, которого дети очень любят. Он живет у нас уже два месяца.

– Немедленно уберите из детской это грязное создание!

– Но Рут так любит Полли…

– Я прошу убрать птицу немедленно.

«Неудивительно, что Федра не любит Уэсли», – подумала Орелия. Чувствуя, что может не сдержаться и одернуть Уэсли, она решила немедленно уйти.

– Ну, мне пора, – сказала она, обращаясь к сестре и не глядя на Уэсли. – Надо еще переодеться к вечеру.

– Спасибо, что зашла, дорогая, – промолвила Мэриэль, оставаясь в гостиной с Уэсли.

«Конечно, он еще не кончил ее отчитывать, – подумала Орелия. – Неужели он выбросит из дома попугая и пианино?» – Она вспомнила фразу из речи Берты Пальмер о том, что мужчины иногда возводят женщин на пьедестал. Уэсли Шеридан не таков: жена для него– словно коврик под ногами. За что нежная Мэриэль, сладкоголосый Соловей, досталась этому бесчувственному деспоту? Зато волевая и темпераментная Файона, прекрасная Лебедь, вышла замуж за человека, который горячо любит ее и исполняет каждое ее желание, пылинки с нее сдувает. Она счастлива… «Но для себя я хотела бы другого счастья», – подумала вдруг Орелия. Человек, который станет ее спутником, должен обладать умом, великодушием, юмором, верностью и добротой. И быть достаточно свободомыслящим, чтобы стать мужем женщины-архитектора. Ей казалось в свое время, что все эти качества она нашла в Розарио…– Вспыхнув от стыда при этом воспоминании, Орелия ускорила шаги. Нет, в будущем она такой ошибки не повторит.