Текст книги "Дело инопланетян"

Автор книги: Рональд Лафайет Хаббард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Хеллер быстро нагнулся и сорвал животное с трупа. Кот все визжал и шипел, как это умеют делать только коты. Хеллеру нелегко было его удерживать. Вместо органной музыки для покойного Сильвы по собору понеслись, отражаясь от сводов, злобные звуки кошачьей ненависти.

– Синьор Саггецца! – прокричала Малышка. – Пусть подходят и прощаются, если вы не против.

Боевики Корлеоне стали подходить один за другим, однако, все же помня о своих постах, тут же возвращались на них.

Каждый, приближаясь к гробу, доставал свой кинжал, вонзал его в грудь покойника, плевал ему на лицо и кричал: «Traditore!»

Отец Миронос, съежившись от страха, держался в стороне, не в силах это остановить.

Soldati закончили отведенную им часть церемонии.

Малышка в развевающейся на сквозняке красной накидке подняла руку.

К ней подбежал Джорджио с двумя длинными черными палками. Она взяла одну из них. Подбежал Джованни с факелом. Зажег его. Малышка сунула конец черной палки в огонь.

Железное клеймо!

Наконечник раскалился докрасна. Проступила буква «Т»! Это означало traditore, предатель!

Она приблизилась к гробу и прижала шипящий конец к правой щеке мертвеца! Щека задымилась. Она вдавила клеймо с буквой «Т» в его левую щеку. Снова задымилось.

Мертвец был теперь заклеймен как предатель!

На этом Малышка не остановилась.

Взяв в руку второе клеймо, она сунула и его в огонь.

Отец Миронос жалобно запричитал.

Это был крест!

Он раскалился до вишнево-красного цвета.

Малышка снова приблизилась к гробу.

Ее лицо под красной вуалью обратилось к церковному своду. Она прокричала: «muem suproc tse coh!»

И опустила клеймо на лоб мертвеца. Крест оказался перевернутым!

О боги! Внезапно меня осенило. Слова «Hoc est corpus meum» являются фразой из святого причастия. Они означают по-латыни: «Это тело мое». Когда же их произносят в обратном порядке, так, как они стоят на перевернутом тыльной стороной кресте, милость одного из их богов отнимается у человека, а не дается ему. Он получит нечто противоположное прощению. Черная месса!

Священник громко закричал и истово перекрестился.

Малышка подняла наконец клеймо.

Сильву так заклеймили железом, чтобы никто никогда не мог ему дать прощения. Даже сам Бог.

– О, дитя мое, – рыдал священник, – мне придется наказать отцу Ксавье, чтобы за это он заставил тебя читать тридцать раз Pater Noster и тридцать один – Ave Maria. Ты осквернила жилище Бога ритуалами Черной мессы.

– Дело того стоит, – сказала Малышка. – Грязный, паршивый предатель! Теперь вы не можете похоронить его в освященной земле.

– Да, не можем, – рыдал священник, – хотя и сомнительно, принял ли бы в царство свое предателя даже сам Бог.

– Прекрасно. – Малышка удовлетворилась этими словами священника. – Значит, мы решили вашу похоронную проблему. Я предлагаю вам отослать это тело на свинофермы Нью-Джерси, и пусть его отдадут на съедение свиньям.

– Нет, нет! – запротестовал священник. – Им ведь не захочется заражать своих свиней.

– Ах вот как, – сказала Малышка. – Тогда велите начальнику похоронного бюро отослать это тело фармацевтической фирме ИГ Барбен для изготовления из него смертельного яда!

– Как скажешь, дитя мое, – отвечал священник.

Малышка снова склонилась над гробом, глядя на заклейменное лицо. «Traditore!» – еще раз проговорила она. И еще раз приподняла красную вуаль и плюнула. После чего с независимым видом прошествовала по проходу и вышла на улицу.

Малышка и Хеллер подошли к лимузину, и она плюхнулась на сиденье, улыбаясь и стягивая красные перчатки.

Хеллер посадил кота на откидное сиденье.

Малышка потянулась к нему и потрепала его по спинке.

– Это чудесный котяра, Джером. Он видит предателя с первого взгляда.

Они уехали.

Гансальмо Сильва получил свои похороны.

Но и я, хоть и разочарованный тем, что Хеллера не подстрелили, тоже кое-что получил. У меня возникла замечательная идея! Идея была настолько прекрасной, что я, одеваясь, только тихонько вскрикнул.

Я был на пути к избавлению от Хеллера раз и навсегда!

Глава 3

Было вполне очевидно, что Дж. Уолтер Мэдисон нуждается в зрелом руководстве и помощи, но, похоже, он не так уж и зависел от каждого моего слова.

Я прибыл туда на такси. Это была мучительно-болезненная поездка: каждое соприкосновение шин с камушком на дороге или бордюрным камнем отдавалось в том или ином синяке на моем теле. Я кое-как взобрался по ступеням лестницы дома номер сорок два по Месс-стрит, не осчастливив их своим падением. Я проложил себе дорогу в бурлящем зверинце штатных репортеров и делателей рекламы – что явилось тяжелым испытанием для синяков на моих локтях. А Мэдисон – добродушный, притягательный в своей искренности – фактически не обращал на меня внимания.

К тому же он разговаривал с кем-то по телефону. Он смотрел на меня, а разговаривал одновременно и со мной, и с той персоной на другом конце провода.

– Привет, господин Смит… Ну, я говорю только то, что вам лучше предоставить мне первую страницу… Вы выглядите каким-то бледным… При чем тут гора Святой Елены?

Я уже в третий раз обратился к нему:

– Говорю же тебе, я обнаружил настоящую слабость Хел… я хочу сказать – Уистера.

– Ну а что, если снесло всю ее верхушку? Разве такое не случилось много лет назад?.. Всегда рад выслушать ваше мнение, господин Смит… Что ж, я допускаю, что Портленд в штате Орегон, погребенный под вулканическим пеплом, заслуживает больше места в газете, чем реклама… Что это вы сделали со своим лицом? На нем вроде как синяки… А что, если лава накроет и отдел расчетных операций?.. К врачу обращались?

Мне это сильно надоело. Я взял решительный тон:

– Я уверен, что скоро тебе будет не хватать материала для первой страницы, Мэдисон. Не исключено, что уже завтра. А у меня есть для тебя как раз то, что нужно.

– Ну так отодвинь это на вторую… на шестую страницу… Мы рады даже непрофессиональным идеям, Смит… Значит, несколько тысяч погибли и еще несколько тысяч пропали без вести… Почему бы вам не выйти отсюда и не поговорить с кем-нибудь из сотрудников, Смит?

– У меня есть кое-что о Хел… Уистере, чего никто не знает!

– Тогда действительно необходимо, чтобы я поговорил с вами… Если видна лава, ползущая сейчас прямо у твоего здания, возьми человека, чтобы писал об этом под диктовку, и переключи все внимание на меня… Я просто потрясен, Смит, что вы предлагаете его разоблачение на данном этапе операции; время еще не приспело… Лучше тебе отдать первую страницу под то, что я пришлю, или же «Портлендская грязь» окажется в дерьме. Если ты откажешь мне в первой странице… Что? У тебя теперь нет никакой газеты, а первой страницы и подавно? Тогда какого черта я говорю с тобой? – Он положил трубку.

– Идея великолепная! – упрашивал я.

– Я не могу послать Вундеркинда на спасение горы Святой Елены. Это выходит из рамок имиджа, Смит. – Он снова потянулся за трубкой.

Решительным жестом я положил свою перевязанную руку на его запястье. И хотя голос мой от крика стал грубым и хриплым, я резко возвысил его:

– Тебе понадобится завтра первая страница для Уистера. С исками ты уже отстрелялся. Я пытаюсь дать тебе материал для первой страницы на завтра!

– Но с исками я еще не отстрелялся, как вы скверно выразились, – совсем не профессионально. И у меня уже есть завтрашняя передовица! Вот она, полюбуйтесь! – Он сунул мне небрежно напечатанную на машинке газетную статью.

В ней говорилось:

«ВУНДЕРКИНД ОТДАЕТ ВСЕ ДЕНЬГИ НА БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ

Великолепным жестом Вундеркинд дал сегодня понять, что вся сумма, вырученная им от судебной схватки с МИК и «Спрутом», будет целиком отдана на благотворительные цели.

«Я не из тех, кто наживается на чужих неудачах, – заявил он. – Я не оставлю себе ни дайма из присужденных мне денег. Все до пенни отдам на хорошее дело»».

И дальше в том же духе. Мне стало тошно. Я сказал:

– Значит, ты хочешь позволить ему отдать эти огромные деньги кому-то просто так? Я, конечно, рад видеть, что он… – Но тут Мэдисон прервал меня:

– Огромные деньги? Честность – вот что доминирует в связях с широкой публикой, Смит. Ни одного слова не было сказано об истинных суммах, на которые согласились МИК и «Спрут». Нука возьмите и прочтите газетные материалы за последние два дня. В обоих делах сумма договоренности равнялась нулю. Так что, конечно, он может отдать это все на благотворительность. Тут не было замешано никаких денег. Я всегда в прочном контакте с реальностью, Смит. И тут, как видите, на все сто материал на первую завтрашнюю страницу центральной прессы. Какой царственный жест! И как свойствен этой могучей натуре! А кроме того, это уже пошло по проводам во все страны.

Ему захотелось поднять телефонную трубку. Я, невзирая на боль, еще сильнее нажал на его запястье.

– Тогда послезавтра! – вскричал я. – У тебя нет материала на послезавтра, а у меня он есть!

– Что же, допускаю, – сказал Мэдисон, – что послезавтрашний день находится в довольно далеком будущем. Видите ли, тот имидж, который я стараюсь создать…

– Тогда слушай меня! Слушай как следует. Вот тебе материал! «Вундеркинд связан с гангстерами!» Мэдисон, он же крепко-накрепко связан с организованной преступностью! С мафией!

– Ну а кто не связан? – начал он. – Наши самые лучшие люди… Минутку, Смит, минутку. Я действительно считаю… – Он выскочил из-за стола и стал расхаживать взад и вперед по комнате. Он испытывал муки творческого вдохновения.

Я попытался продолжить, но он поднял руку, заставляя меня замолчать. Я упорствовал. Тогда он возвысил голос:

– Факты, Смит. Вы стараетесь нарушить цель ность моего вымысла фактами. Факт не имеет никакого отношения к связям с широкой публикой, Смит. Вы заблуждаетесь. Газеты совсем не продавались бы, если бы они оперировали реальными данными. Так что успокойтесь.

Я умолк.

Он походил еще немного. Заговорил:

– Дайте-ка сообразить. Я отчаянно стараюсь придумать, как вернуть его снова в бизнес, связанный с горючим. Мы должны продолжать полемику. Имидж, имидж. Я должен думать об имидже. Положение в обществе. Имена. Вот оно! Имена! Имена делают новости, Смит. Нужно связать друг с другом крупные имена! Это мысль! Вы правы, Смит! Связь с гангстерами – это замечательная идея!

Я опустился в кресло. Мне удалось его убедить.

– Тэд! – крикнул он в другую комнату. Влетел Тэд Бродяга. – Тэд, – обратился к нему Мэдисон, – кто из наших репортеров знает гангстерских главарей и к тому же не представляет собой ценности?

– Старина Боб Скрытокамер, – отвечал Бродяга. – В свое время он был замечательным корреспондентом, занимался расследованиями. Когда он работал в «Вашингтонских жареных фактах», от него досталось самому президенту Никсону и кое-кому из главарей мафии. Но это было десятки лет назад. Сейчас он в своем последнем дозоре, толку от него, собственно, никакого. Ценности не представляет.

Они поспешно выбежали из комнаты. Мне было видно, как они обрабатывали какого-то седого старичка-развалину, держа его за пуговицу. Говорили они на пониженных тонах, но возбужденно.

О, благодарение богам, дело стронулось с места. Я сделал быстрый расчет. Сегодня и завтра я, может быть, еще поживу. Потом это будет невозможно. Если бы план мой сработался бы уничтожил Хеллера и мог бы сбежать из Нью-Йорка и от мисс Щипли! Это было бы почти осуществимым делом.

Мэдисон возвысил голос, и я услышал:

– Сегодня! У нас это должно быть сегодня! Только тогда это сможет пойти на первую страницу после завтра! Так что заручись его согласием и не смей говорить, что не сумел!

Мне было видно, как Скрытокамер в соседней комнате опустился в кресло и снял телефонную трубку. Он звонил какой-то важной персоне, судя по тому, что ему пришлось связываться с несколькими посредниками. Невзирая на боль, я подтащился к нему поближе, чтобы лучше слышать за царящим в конторе шумом.

Тот, кому он звонил, был на проводе.

– …так что понимаете, сэр, мы хотим, чтобы вы как один из самых выдающихся и уважаемых граждан грода преподнесли награду… О да, сэр, я понимаю, что вы заботитесь о своем имидже. Вот потому-то я сразу и подумал о вас… Награда – это денежный приз для Самого Честного Человека Года… Разумеется. Ну, вы понимаете, сэр, что я подумал о вас. Если ваше имя будет ассоциироваться с образом самого честного человека года, это, несомненно, охарактеризует вас как самого честного человека и будет работать на ваш имидж… Нет, не могу сообщить вам имя получателя награды. Как раз сейчас оно разыгрывается в лотерею…

Мэдисон настойчиво совал ему листок бумаги. Скрытокамер взглянул на него и продолжал:

– Встреча назначена сегодня на три часа в зале Тэммани-холла. Это займет считанные минуты… Да, сэр, приглашены только избранные представители печати… О да, сэр, я могу вас заверить, что это будет в центральной прессе. И клятвенно обещаю вам, что согласую с вами каждое слово статьи и заголовка. Можете на меня положиться, сэр. – Он положил трубку и встал. – Его присутствие обеспечено. Это все честно, Мэдисон?

– Знаешь, что честно, Боб. Теперь слушайте все: действовать надо молниеносно. Боб, давай уходи прямо сейчас и сопровождай его туда. Возьмите такси.

Старик-репортер заковылял из комнаты.

Мэдисон распорядился отобрать трех фотографов, которых спешно послал в гримерную, чтобы их лица изменили до неузнаваемости. После этого он обрядил их в бронежилеты.

Затем по телефону отдал приказ подставному Вундеркинду.

Я начал слегка недоумевать. Зачем ему понадобились грим и бронежилеты?

Лишь только когда мы всей компанией влезли в фургон, у меня появилась возможность спросить об этом Мэдисона.

– Деятели преступного мира – штука довольно опасная, – пояснил он. – Я удивляюсь, что вы тоже едете с нами. Это рекламное мероприятие требует высокого профессионализма, Смит.

– Идея была моя, – защищался я, поморщившись от боли, когда машину тряхнуло на каком-то ухабе.

– Верно, ваша, – согласился он. – Я вам благодарен, Смит, за совет и поддержку. Это и впрямь блестящая идея.

Я все больше терялся в туманных догадках насчет того, какая же все-таки идея осуществляется.

Мы с трудом пробирались по улицам, забитым грузовиками и телегами. Было холодно, и с неба сыпался мокрый снег. Поблескивал серый асфальт дороги. Подходящая погода, чтобы торпедировать Хеллера.

Мы остановились с обратной стороны Тэммани-холла. Его недавно отреставрированное здание находилось в парке и как историческая достопримечательность служило исключительно для самых священных событий. Видимо, Роксентер финансировал его реконструкцию, и окружающая его земля, владельцем которой он являлся, резко подорожала. Чем не в духе общественной пользы? А посему этим заведением заправлял Мэдисон.

Было примерно без четверти три. Фотографы выпрыгнули из фургона и поспешили в здание. Мэдисон повел меня наверх по другой лестнице.

Перед нами открылся небольшой зрительный зал. Мы находились на балкончике – даже скорее в ложе, – хорошо защищенном от посторонних глаз. Но все, что происходило внизу, нам было прекрасно видно.

Над полом возвышалась сцена. С задней ее стороны располагались двери. Кресло с массивной спинкой взирало на пустые места для зрителей. Фотографы расставляли свою аппаратуру. Они погрузили зал в полумрак и в нужных им местах поставили вспышки.

Теперь, когда все завертелось, Мэдисон стал разговорчивым.

– Это кресло, – пояснил он, – историческое. На нем когда-то сиживал босс Твид, собирая платежи со всего города. Ничего, скоро его историческое значение возрастет еще больше.

Дублер Вундеркинда ворвался через боковую дверь. Я впервые увидел его во плоти. Собственно, если не считать того, что он был слишком высоким для своего молодого возраста и блондином, в нем фактически начисто отсутствовала аура Хеллера. И дело было не в лошадиных зубах и выступающей нижней челюсти, и даже не в роговых очках. У него был вид дешевого бродяги, уж это точно. Я почувствовал огромное удовлетворение. Этот тип не мог бы заставить и щенка завилять хвостом! Но было в нем некое наглое нахальство. Фотографы старались уговорить его посидеть просто так в кресле. Но у него имелись собственные идеи.

В красном костюме гонщика и с гоночным шлемом в руках, он считал, что в шлеме он будет смотреться лучше, а фотографы убеждали его ни в коем случае шлема не надевать – он отбрасывает тень на лицо.

Больше из любопытства, чем от предчувствия приближающейся беды, я обратился к Мэдисону с вопросом:

– А кто он, этот гангстерский авторитет, которого вы ждете?

– О, крупная шишка. Имена делают новости, Смит. Разумеется, capo di tutti capi (Начальник всех начальников, главный мафиози. (Примеч. пер.)). Фаустино Наркотичи по прозвищу Петля, естественно.

Я тут же в ужасе вспомнил похороны.

– Стой! Как только Фаустино узнает, что это Уистер, он тут же сбежит! Я это гарантирую!

– Ну и ну! – возмутился Мэдисон. – И вы мне только сейчас об этом говорите.

Он бросился по боковой лестнице вниз на первый этаж и спешно отдал какие-то распоряжения. Потом снова поднялся наверх.

– Уф-ф, Смит. Опасно играете. Вы чуть не запороли все дело. (…)! Вот что значит работать с непрофессионалами! Но теперь все будет в порядке.

Поддельный Вундеркинд надел на голову гоночный шлем и опустил светонепроницаемое забрало.

За сценой началось бурное движение.

В зал ворвались трое телохранителей Фаустино. Обрезами дробовиков они прощупывали кресла. Убедившись, что камеры – это не автоматы, они распахнули двери, дабы удостовериться, что за ними не скрываются стрелки.

Мы с Мэдисоном отошли назад. Телохранители бросили беглый взгляд на ложи и удовлетворились тем, что поставили человека с приказом открывать огонь, если он заметит на поручнях ствол оружия.

В дверь за сценой вошел, переваливаясь, Фаустино. С ним был Скрытокамер. Старик-репортер развернул веером толстую пачку денег и вложил ее Фаустино в руки. Когда capo di tutti capi приводил пачку в порядок, на руках его засверкали кольца.

Дублер Вундеркинда восседал в своем кресле со шлемом на голове и глядел прямо перед собой.

Скрытокамер закончил инструктировать Фаустино относительно его будущей роли.

Главарь банды гангстеров подошел вперевалку к креслу лже-Вундеркинда сбоку.

Фотографы стояли наготове.

Фаустино, сверкая золотыми зубами, изобразил на лице лучшую из улыбок и проговорил фразу:

– Как самый честный житель Нью-Йорка, я имею честь преподнести вам награду как Самому Честному Человеку Года. – Он протянул деньги поддельному Вундеркинду.

Лже-Уистер протянул одну руку за деньгами, а другой сорвал с себя шлем. Он улыбался.

Заработали лампы-вспышки.

Улыбка на лице Фаустино застыла.

Он издал пронзительный крик!

Брошенные им деньги разлетелись, и Наркотичи бросился наутек.

Побежали его телохранители.

Побежали фотографы.

Побежали и мы.

Когда мы, толпясь, влезали в фургон, подбежал и Скрытокамер и, не давая дверце захлопнуться, вскочил в машину. Он был разъярен.

– Ты меня подставил! – заорал он на Мэдисона. Мэдисон обратился к фотографам:

– У вас все на мази, ребята?

Те весело закивали. У Скрытокамера настроение было другое:

– Понятия не имею, чего он побежал, но знаю, что Фаустино меня убьет! Мне может сойти с рук, если я сделаю подножку президенту, но только не capo di tutti capi!

– У меня все продумано, – сказал ему Мэдисон. – Ты уже не первый год хочешь уйти на пенсию. Вот тебе билет, который я всегда держу при себе. На прямой рейс в Израиль. На имя Мартина Бормана. На это же имя зарезервирован прелестный номер в отеле. А вот тебе мои личные золотые часы – награда за долгую и верную службу.

– Подождите, – сказал я. – Я не понимаю, как это решает задачу. Имидж Вундеркинда – не честность. Что ты пытаешься сделать?

– Дорогой мой Смит, – отвечал мне Мэдисон, – понятно, что вы, хоть у вас и есть блестящие идеи, не ухватываете нюансов и основ газетного дела. А оно в основном является индустрией развлечений. Никогда и никого не посвящайте в свои дела, и уж меньше всего посвящайте общественность в то, что действительно творится на свете. Вы меня разочаровываете. Вам следует все время говорить, и вы бы так и делали, если бы были профессионалом в рекламном деле: пункт восемнадцать, в кавычках: Мэдисону снова это удается, – а в остальном ваше дело – задавать вопросы. Нельзя ли нам высадить вас где-нибудь? Нам нужно быстро доставить Скрытокамера в аэропорт.

Глава 4

Все эти деньги, летающие над сценой, напомнили мне, как близок я к банкротству. К сожалению, Скрытокамер задержался, чтобы их подобрать. Вот по какой причине он чуть не упустил фургон. Я не собирался ничего упускать. Через день, как только Хеллеру будет крышка – а я очень на это надеялся, хотя и не вполне ясно представлял, как это произойдет, – ваш покорный слуга намеревался покинуть Нью-Йорк. Дело это, как я полагал, будет очень рискованным, можно даже сказать, смертельно опасным. Помня, что путь из Турции в США проходит через Рим, Париж и Лондон, и зная, как в тех местах обманывают туристов, я понял, что нужно срочно доставать деньги.

А сделать это можно было только одним-един-ственным способом: пытать мисс Щипли, чтоб выдала мне комбинацию цифр на сейфе, а потом убить ее самым что ни на есть жутким способом. Другого выхода не оставалось: слишком я был слаб, чтоб идти грабить банк. Но в Аппарате готовят к таким чрезвычайным ситуациям. Поэтому я знал, как провернуть дело.

Мне, собственно, хотелось бы перенести это признание на какой-нибудь другой вечер. Слишком уж это ужасно. Перед молодежью не следовало бы рекламировать убийство, а ведь не исключено, что однажды это признание может попасть – да упасут боги – в руки несовершеннолетних. А узнав о том, что случилось, похоже, побледнел бы даже судебный чиновник.

Но, честно выполняя свой долг, я сделаю это, пусть даже в ближайшие часы меня замучают угрызения совести. Среди всех моих преступлений и экстравагантных выходок этот поступок выглядит хуже всего.

Я знал, где в Нью-Йорке я мог бы достать оружие – в супермаркете.

Паролем было коварство. В Аппарате обучают методу, который называется «завлеки-убей». Разыгрывается любовная страсть, служащая маскировкой для убийства.

Я проковылял вдоль полок супермаркета, опираясь на корзину для покупок. Нужное мне я обнаружил в секции приправ – большую с кричаще-яркой этикеткой банку красного перца компании «Маккормик».

Держась за свою тележку, я дотащился до секции цветов. Поскольку уже приближалось Рождество, там продавались большущие букеты белых хризантем. Я купил самый лучший, хоть и пришлось раскошелиться.

На контроле я попросил юношу не запихивать цветы в пакет, а завернуть их, оставив верх открытым.

Я вышел из магазина и нашел затененный уголок. Набросив ни лицо носовой платок и кое-как завязав его забинтованными руками, я достал красный перец и осторожно нанес его под каждый лепесток хризантем. Долгая работа. Покончив с этим, я выбросил пустую банку из-под перца в урну и прикрыл букет сверху.

Испытывая злорадство, я попробовал представить себе, что произойдет. Мисс Щипли откроет дверь, держа, как обычно, в руке пистолет. Я скажу: «Вы меня перевоспитали, отучив от мужского скотства, и я хочу выразить вам свою любовь и благодарность». Она воскликнет: «О, какая прелесть!» И возьмет букет. Раскроет его сверху, чтобы полюбоваться, посмотрит на цветы и расчихается! А мне только этого и нужно. Пока ее будет мучить чих, я отберу у нее пистолет и ударю ее по голове. Затем отволоку ее на ту самую постель и испробую на ней все имеющиеся в доме орудия пыток, пока она не выдаст мне комбинацию цифр. Кэнди? Да я просто помашу пистолетом у нее перед носом и посмеюсь, когда она будет корчиться от страха.

Я взял такси. Высадился в квартале от дома, чтобы по номеру машины никто не смог выследить меня до места убийства.

Уже сильно стемнело. Час пик окончился. Им надлежало быть дома.

Я заковылял к их дому. Спустился по ступенькам. Убедился, что сзади никого нет. Позвонил.

Шаги!

Браво!

Это была мисс Щипли!

Она была одета в брюки и рубаху мужского покроя. И, как я и предполагал, держала в руке револьвер.

Она открыла дверь и наружную решетку и отступила назад.

– Мисс Щипли, – сказал я, – вы меня перевоспитали, отучив от мужского скотства, и я хочу выразить вам свою любовь и благодарность. – И протянул ей цветы.

Но пьеса пошла не по моему сценарию.

– Цветы? – удивилась она. – Ах ты, грязный (…)! Пытаешься отбить у меня Кэнди? К черту твои цветы!

Она схватила букет, дулом револьвера оттеснила меня назад и швырнула цветы на грязный пол!

Потом топнула по ним каблуком и откинула ногой крышку мусорного бака! От резкого звука я вздрогнул.

Не сводя с меня глаз и не опуская револьвера, загораживая мне путь наверх, она схватила испорченный букет и швырнула его в мусорный бак. Потом на секунду замерла. Поднесла руку к открытому баку и, слегка помахав рукой по направленнию к носу, принюхалась.

– Красный перец! – зарычала она. – Ах ты, грязный (…)!

Напрасно я пытался сказать, что это, наверное, перец на выброшенной рыбе. Размахивая револьвером и, похоже, собираясь двинуть меня им по голове, она загнала меня в квартиру. Мисс Щипли заперла за собой чугунную решетку и дверь и выстрелила в такой близости от моей головы, что я почувствовал пороховой ожог.

– На счет «десять» ты скинешь с себя одежду! – прорычала она. – А после этого я отстрелю тебе (…)!

Раз!

Я торопливо снял пальто.

Два!

Я одновременно скинул пиджак и ботинки.

Три!

Я уже был раздет. И не понимал, почему она все считает.

Четыре!

Шляпа! Я забыл про шляпу! Я с лихорадочной поспешностью сорвал ее с головы.

В одно мгновение после этого она приковала мои руки и ноги к этой (…) кровати!

Закончив с последним наручником, она отбросила револьвер в сторону.

– Значит, ты любишь красный перец, не так ли? Что ж, нужно всегда давать мужчине право на его шовинистическое превосходство. – Она повернулась и, обращаясь к двери в соседнюю комнату, прокричала с легкой певучей интонацией: – Эй, Кэнди, лапочка, у нас сегодня на ужин будут мексиканские tamales! (Пирожки из кукурузной муки с мясом и специями (исп.).)

Мисс Щипли начала напевать какой-то бессловесный мотивчик, затем сняла рубашку, скинула туфли и вылезла из брюк. Наконец она стянула с себя нижнее белье и стояла, голая, все еще напевая.

Робко вошла Кэнди. Она увидала, к чему идет дело, и тоже начала раздеваться, но вдруг остановилась и попросила:

– О, Щипли, дорогая, заставь его отвернуться.

Мисс Щипли удовлетворила ее просьбу, шлепнув меня по лицу тыльной стороной ладони. И снова стала напевать. Не обращая внимания на пощечину, я с растущим беспокойством следил за ней.

Щипли выдвинула ящик и достала оттуда белый передник около трех дюймов шириной, который ничего не прикрывал. Надела его. Потом достала поварской колпак, высокий и жестко накрахмаленный. Она надела его на голову и сдвинула набекрень, придав себе щегольской вид. Затем она взяла салфетку и повязала ее Кэнди вокруг шеи. Салфетка даже не прикрывала ее обнаженных выпуклых грудей. Она усадила Кэнди на софу, где та сидела в ожидании, раздвинув колени и наблюдая все более разгорающимися глазами за происходящим.

Очевидно, для пыток они использовали каминные приспособления для жарки мяса над огнем. В этот набор входили длинные вилки и щипцы и прочие нужные инструменты. Но мисс Щипли сдвинула их на сторону и что-то искала в куче кухонной утвари.

Я знал, что протестовать совершенно бесполезно. Я знал, что должен постараться не кричать. Но тело мое было уже настолько избито и так покрыто все синяками, что, мне казалось, большего вреда ему уже причинить невозможно: поэтому я собрался с духом – будь что будет.

А не следовало бы.

Мисс Щипли нашла, что искала.

Терку для сыра!

Она попробовала, насколько остры ее зубцы.

Слегка порезалась и, перестав напевать, осыпала меня руганью.

Затем, снова напевая без слов, она приблизилась к кровати.

С легким нажимом провела теркой сверху вниз по моей груди!

Я ощутил остроту зубьев и стал кусать себе губы, стараясь не закричать. Но она на это обращала мало внимания. Сосредоточенность ее напоминала сосредоточенность шеф-повара на кухне. А Кэнди при этом выглядела проголодавшимся посетителем ресторана.

Она перенесла свое внимание на мои ноги. Провела теркой по внутренней их поверхности, очень тщательно выводя волнистый узор царапин.

Мне стали видны небольшие капельки крови, выступившие в свежих ссадинах.

Она отложила терку. Подошла к развешанным на стене орудиям пытки, открыла стенной шкафчик под ними и что-то достала.

Банку красного перца!

Отвернувшись, она высыпала немного себе на ладонь и стала спокойно втирать мне в раны.

Дикая мука!

Я издал свой первый крик.

Но тут же его подавил.

Еще перцу – и снова втирание.

Я взвыл!

Кэнди взвизгнула!

Кажется, мисс Щипли решила, что достаточно поперчила меня. На это ушло полбанки. Она отошла и вернулась с огромной деревянной ложкой. Повернула ее выпуклой стороной вниз.

Шлеп!

Она принялась вколачивать перец в мои раны.

Изо всех сил!

Дикая боль!

Жгучая, испепеляющая!

Я потерял власть над собой. Я завопил!

Завопила и Кэнди!

Я видел ее голое тело, бьющееся на софе.

– Возьми меня, Щипли! О Боже, возьми меня!

Мисс Щипли схватила ее на руки, отнесла в спальню и захлопнула дверь каблуком.

Боль не прекращалась.

Я все кричал и кричал. В довершение всего я почти ослеп.

Прошло не знаю сколько времени, и мисс Щипли вернулась. У нее на фартучке краснела губная помада.

Вышла и Кэнди, груди ее вздымались и опадали.

Они выпили пива.

Кэнди выкурила «косячок».

Мисс Щипли извинилась перед Кэнди за то, что позабыла поставить подходящую для обеда музыку. Она поставила на стерео какую-то меланхолическую мелодию, и Кэнди сказала, что мелодия ей нравится. Но ей все еще хотелось есть.

– О, это было только первое блюдо, – сказала мисс Щипли. – Мы не должны слишком жадничать.

Это обед для гурманов.

Едва боль стала стихать и я смог выносить ужасную муку без крика и корчей, как мисс Щипли снова повязала фартук. Снова приладила на голове поварской колпак, подошла к стенному шкафчику и что-то достала.

– Это то, что нам сейчас нужно, – сказала она, показывая Кэнди. – Это пощекочет наш пресытившийся вкус. Терпеть не могу неострой еды, а ты, милочка?

Она подошла ко мне.

Перечный соус «Табаско»!

Она попрыскала из бутылочки все раны на моем теле. Артистично, мурлыча какую-то мелодию, следя, чтобы нанести как раз столько, сколько надо.

При первом прикосновении к телу этой приправы мне она показалась жидким огнем, и я заорал! А ведь она намеревалась опустошить всю бутылку!

Я орал и орал.

Она снова принесла терку для сыра.

Работа началась.

Я заорал по-настоящему!

Кэнди визжала и каталась по дивану.