Текст книги "Надменный герцог"
Автор книги: Рона Рэндалл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Глава 25
Едва ступив на порог, я застыла как вкопанная. В бельведере была женщина. Она лежала ничком на скамье – скорчившись, в темном пальто и юбке, закрыв лицо руками. Шляпа упала на землю, и масса густых черных волос разметалась по скамье.
Мой зонтик со стуком упал на пол, и незнакомка вздрогнула.
Потом она медленно повернула голову, с мертвенно-бледного лица на меня смотрели огромные черные глаза.
Я неуверенно шагнула к ней и сказала:
– Могу ли я вам чем-нибудь помочь? Вы больны? Пожалуйста, не бойтесь, просто скажите, кто вы такая и как здесь оказались.
Женщина с трудом села. Казалось, каждое движение дается ей с трудом, словно она беспредельно устала. Я заметила, что ее ботинки покрыты толстым слоем пыли.
– Вы прошли долгий путь, – ласково продолжала я. – Неудивительно, что вы устали. Вы пришли издалека?
– Со станции.
У нее был низкий голос и выговор образованного человека.
– Семь миль! – ахнула я. Женщина устало улыбнулась:
– Больше. Я обошла деревню стороной и шла полями и лесом. – Она удивленно добавила: – Лес совсем не изменился!
Я присела рядом с ней.
– Почему вы обошли деревню?
– Я не хотела ни с кем встречаться. Особенно в такой одежде! Ее, понимаете ли, пришлось украсть, потому что у меня не было костюма для путешествия. Я украла и деньги на билет. – Она издала тихий смешок. – Я и понятия не имела, что красть так просто, но, естественно, я верну и одежду, и деньги.
Я с интересом разглядывала незнакомку. На вид ей было около тридцати лет, но точнее определить было трудно из-за нездоровой белизны кожи. Она была очень худа, лицо избороздили преждевременные морщины. И все же она отличалась странной красотой.
– Когда вы в последний раз ели? – спросила я.
– Перед отъездом из Лондона я выпила чашку чаю с булочкой в вокзальном буфете, но это было не слишком приятно – я имею в виду буфет. Все глазели на меня, особенно мужчины. Женщина, которая путешествует одна, бросается в глаза.
Что-то заставило меня спросить:
– Когда вы уехали из Лондона? Сегодня утром?
– О нет! Вчера днем. Я села на первый же поезд, но приехала на станцию, когда уже сгустились сумерки.
– Где же вы ночевали?
– Здесь, – просто ответила моя собеседница. – Я хотела пройти в калитку, потому что мне не хотелось будить привратника. – Она потрогала дыру на юбке. – К сожалению, калитка оказалась запертой. Пришлось лезть через ограду. Не слишком достойный способ входить, правда?
– Значит, вы направлялись в замок?
Она удивленно посмотрела на меня:
– Естественно. Куда же еще? Но когда я дошла до конца аллеи, у меня закружилась голова. Тогда я вспомнила о бельведере и решила там отдохнуть. Должно быть, я заснула.
Я поняла, что она ослабела от усталости и оттого, что провела всю ночь под открытым небом. К счастью, ночь была теплой, а бельведер – закрытым. Положив руку незнакомке на плечо, я предложила:
– Пойдемте со мной. Вам надо поесть и отдохнуть, а потом вы расскажете, кто вы такая и зачем пришли.
Она с трудом встала на ноги и смерила меня удивленным взглядом:
– Почему вы меня расспрашиваете? Кто вы такая?
– Меня зовут Оливия, и я здесь живу.
– Я тоже, – спокойно ответила она. – Я жила здесь задолго до вас.
Глава 26
Так будто забыв обо мне, незнакомка спустилась вниз и направилась к замку. Я держалась поодаль. Интересно, обернется ли она, чтобы спросить у меня дорогу? Однако странная женщина уверенно шла вперед. Садовники уже закончили подстригать кусты – в саду никого не было.
– Прелестны, как всегда, – бросила незнакомка, хотя непонятно было, разговаривает ли она со мной или сама с собой. – Я всегда жалела, что из моего окна не видно розария…
То ли сила воли, то ли вид розария помог ей преодолеть усталость: она казалась оживленнее, чем раньше. Мы подошли к длинной террасе, куда выходили окна парадных комнат замка. Вдруг женщина остановилась.
– Не сюда! Прежде чем меня увидят, я должна переодеться.
Несомненно, она была прекрасно знакома с расположением помещений в замке. По мощенной булыжником дорожке она свернула к боковой двери, ведущей во внутренний двор. Когда она взбиралась по ступенькам, я подошла к ней и поддержала ее под локоть, чтобы она не упала. Тут я начала догадываться, куда она направляется.
Мои предположения оказались верными. Вверх по знакомой лестнице, вдоль по знакомому коридору – к уединенным апартаментам. К моей радости, никто не встретился нам по пути. Она была не в лучшем виде и почувствовала бы себя неловко, если бы кто-нибудь из слуг увидел ее сейчас.
Пропустив женщину вперед, я закрыла за нами дверь. Озираясь по сторонам, незнакомка медленно побрела по комнате, гладя столы и стулья, словно приветствуя каждый предмет, как давнего друга. Войдя в спальню, она глубоко вздохнула и прямиком направилась к шкафам. Подергала дверцу, которая оказалась запертой.
– Кто это сделал? – вскричала она. – Кто запер мои вещи?
Не успела я ответить; а она уже звонила в колокольчик. Три раза, а потом еще три. Вскоре в коридоре послышались торопливые шаги миссис Гарни.
Когда вошла экономка, я отступила в сторону. Миссис Гарни вопросительно посмотрела на меня, потом проследила за моим взглядом и прижала руки ко рту.
– Боже всемогущий! – охнула она. – Леди Каролина!
Глава 27
Миссис Гарни спустилась в кухню за едой. Каролина съела все до последней крошки и кротко повиновалась, когда я уговорила ее отдохнуть. Не успела я задернуть шторы, как она уже заснула.
Выйдя в коридор, я обратилась к миссис Гарни:
– Знаю, что могу положиться на вас. Пожалуйста, не говорите пока никому о возвращении леди Каролины.
К моему удивлению, в глазах экономки стояли слезы.
– Как она изменилась, ваша светлость! Когда ее увозили, она была сущее дитя и хорошенькая как картинка!
Вопросы так и рвались с моих губ, но я заставила себя сдержаться. Я была в смятении. Она – та самая леди Каролина, которая в семнадцать лет упала с лошади и умерла?! Мне и в голову не приходило расспрашивать о ней.
По пути вниз, в галерее, я остановилась перед ее портретом: на меня смотрела черноглазая красавица, в которой угадывалась та же жажда жизни, что и в Пенелопе. Они были так разительно похожи, что я удивилась: и почему я раньше ничего не замечала? Интересно, догадывался ли о чем-нибудь Саймон Дюваль? Я несколько раз замечала, как он пристально рассматривает портрет Каролины, но думала, что он, как и я, растроган ее трагической историей.
Слуги были слишком вышколены, чтобы выразить удивление, когда их хозяйка спустилась к обеду на час позже положенного. Гарри еще не вернулся, поэтому я пообедала в одиночестве. Мне хотелось побыть одной – все обдумать и решить, что делать. Впрочем, пока нет Гарри, не стоит ничего решать. Пусть бедняжка Каролина просто выспится.
Может быть, вызвать врача? Я тут же вспомнила о докторе Райнхарте. Теперь я поняла, зачем Гарри уговорил его переехать в Англию из Вены. Головоломка мало-помалу складывалась, но оставались пробелы, которые я не в силах была заполнить.
Скорее всего, Гарри так спешно уехал в Лондон именно из-за Каролины. А телеграмму с сообщением о бегстве пациентки прислал доктор Райнхарт. Сколько времени Каролина пребывала на его попечении? Где ее держали до того, как она попала во вновь созданное отделение психотерапии доктора Райнхарта? Мне стало жутко, когда я представила, что она находилась в каком-нибудь доме для умалишенных…
Она не сумасшедшая! Все, что ей нужно, – отдых, еда, любовь и забота.
Любовь! Ей нужна любовь родных, а сейчас в замке присутствует только ее мать, вдовствующая герцогиня. Моим первым порывом было немедленно ехать во Вдовий дом, но затем я передумала. Свекровь стара, нужно оберегать ее от потрясений. Лучше подождать до возвращения Гарри. Пусть он сам сообщит матери новость.
Не знаю, что подвигло меня спуститься в кабинет мужа – разве что надежда, что он оставил там телеграмму. Разумеется, телеграммы я не нашла. Он сжимал ее в руке, а выбегая из комнаты, сунул в карман. На подносе лежала утренняя почта, а сверху свежий номер «Таймс». Я взяла газету к себе в гостиную: надо было хоть чем-то занять себя.
Позже я пожалела, что не оставила газету на месте. Два потрясения в один день – более чем достаточно. Возвращение Каролины не было для меня неприятным, но, испытав второй удар, я на некоторое время забыла обо всем на свете.
Поднимаясь по лестнице и держа в руке газету, я все еще думала о Каролине. Значит, в семнадцать лет ее не сбросила лошадь. У нее родился ребенок, Пенелопа, которой сейчас двенадцать лет; во время родов с Каролиной произошло что-то ужасное. Она сошла с ума, ее увезли в сумасшедший дом, и с тех пор только Гарри, ее брат, заботился о ней и ее дочери. Ее прямолинейная викторианка-мать отказывалась общаться с Пенелопой, потому что девочка слишком живо напоминала о позоре и несчастье. И все же старая леди заботилась о том, чтобы девочка была надлежащим образом одета – значит, втайне она проявляла интерес к внучке.
Мне стало стыдно, потому что я, как и все, поверила, что Пенелопа – дочь Гарри, и осуждала его за то, что он не признает собственного внебрачного ребенка. А вместе с тем мне давно следовало бы понять, что он не из тех, кто скрывает свои грехи или уклоняется от обязательств. Возможно, он и безнравствен, но честен. Мне лучше других известно об этом! Он не скрывал, зачем женится на мне.
Дойдя до своих апартаментов, я решила, что делать. Если муж не вернется в течение часа, я пошлю телеграмму доктору Райнхарту. Поскольку телеграммы доставляются на деревенскую почту с курьером, мне следует осторожно выбирать слова, чтобы к ночи вся деревня не бурлила от сплетен.
Раскрыв «Таймс», я сразу наткнулась на извещение о смерти лорда Хита.
«В своем доме, на Керзон-стрит, внезапно, от сердечного приступа… оплакиваемый преданной женой Джозефиной…»
Газета выпала у меня из рук. Наконец-то она освободилась от своего престарелого супруга! И вольна любить кого хочет, вольна снова стать любовницей моего мужа!
Глава 28
Понятия не имею, сколько времени просидела я на одном месте, и очнулась, лишь услышав внизу шаги и громкие голоса. Гарри вернулся! Я вскочила на ноги, посмотрелась в зеркало и, к своему удивлению, увидела, что щеки у меня мокры от слез.
Поспешив в спальню, я наскоро умылась холодной водой и выбежала встретить его.
– Она здесь, Гарри, – сказала я. – Цела и невредима.
Когда Каролина проснулась, я была у ее постели. Гарри сидел рядом со мной. Выспавшаяся, она казалась спокойной и умиротворенной. Улыбнувшись мне, она сказала:
– Должно быть, вы – жена Гарри. Мне бы догадаться, как только мы встретились, но тогда я была слишком усталой.
– Вполне понятно.
– Газеты писали, что вы красавица. О да! Я уже давно слежу за новостями. Доктор Райнхарт мне разрешил. А прежде со мной обращались как с безмозглой сумасшедшей.
– Я тоже говорил тебе, Каролина, что она красавица.
– Да, но я, естественно, считала, что ты пристрастен. Жених всегда считает, что его невеста самая красивая женщина на свете. Оливия, да вы покраснели! – Потом Каролина объявила: – Я сейчас встану.
– Но сначала нам нужно поговорить! – возразил ее брат. – Ты доставила нам всем массу хлопот – доктору Райнхарту, мне и персоналу больницы.
– Но не маме, конечно.
– Она еще ни о чем не знает. Райнхарт телеграфировал мне, и мы с Саймоном немедленно уехали в Лондон.
– Кто такой Саймон?
– Мой секретарь.
Каролина села в кровати, согнула ноги в коленях и хихикнула. В тот момент она была особенно похожа на Пенелопу.
– Чудесное вышло приключение! Конечно, временами бывало страшно… Я много раз выходила на прогулки за пределы больницы, но только с тобой, Гарри, а сейчас пришлось ехать на станцию, покупать билет, чего я никогда в жизни не делала! Но мне необходимо было доказать – понимаешь, доказать, – что я нормальна. Ведь все отказывались мне верить!
– Кроме доктора Райнхарта. Незадолго до нашего возвращения из Лондона он обещал мне, что через месяц тебя можно будет забрать домой.
– Правда?!
– Он сказал, что у тебя была глубокая амнезия, которую можно было бы давно излечить, если бы ты попала в хорошие руки, но медицина еще не знала подходящих методов, когда…
– Когда это случилось, – спокойно закончила за брата Каролина. – Ведь все произошло давно, верно? Ужасно давно. Я могу точно сказать, когда что было, потому что я все вспомнила. Однажды я увидела в газете число. Шестнадцатое июня. В тот день родилась моя дочка. Но она родилась в тысяча восемьсот девяностом году, а на газете стояла дата: тысяча девятьсот второй. Прошло целых двенадцать лет…
– Все позади, – утешил ее Гарри, – все кончено раз и навсегда. И ты еще молода.
– Мне двадцать девять. Это я тоже вспомнила. – Поглядев на меня, Каролина сказала: – Полагаю, ты обо всем рассказал Оливии?
– Нет.
– Нет?! Но почему, Гарри? Может быть, и тебе стыдно за меня?
За мужа ответила я:
– Он ничего мне не говорил просто потому, что времени не было! Мы поженились за неделю, а потом все завертелось. Меня надо было представить свету, и с нами все время была ваша матушка…
– Могу себе представить. Она бдительная женщина.
– Каролина, ты не должна ее ненавидеть.
– Как ты можешь такое говорить, Гарри? Ведь ты сам никогда не мог смириться с ее отношением!
– Она отнеслась к тому, что произошло, как типичная представительница своего времени и круга.
– Общество прощает мужчине любые грехи, – с горечью произнесла Каролина, – но никогда не прощает женщину! И когда единственная дочь герцогини Квинсфордской едет в Париж, влюбляется, а через три месяца после возвращения оказывается, что она беременна, ее прячут ото всех! Разумеется, она живет в роскоши, как и подобает дочери герцогини, но все же ее прячут в отдаленных комнатах, подальше от центральной части замка. Скандал не обходимо замять любой ценой! Особенно потому, что она полюбила американца. Наше аристократическое общество презирает американцев, считая их нуворишами…
– Больше не презирает, – возразил Гарри. – Англия меняется. Поговори с Оливией – она у нас революционерка, бунтарка, сторонница эмансипации.
Я услышала в его голосе знакомые насмешливые нотки.
– Мне кажется, – ответила Каролина, – Оливия сама захочет о многом расспросить меня. Почему я не обвенчалась с отцом своего ребенка? – Она глубоко вздохнула. – Он уже был женат. Но я ни о чем не знала, вот что ужасно. Потому-то я и… заболела. Я все ждала и ждала вестей от него, писала, но не получала ответа. Потом, через несколько недель после рождения ребенка, письмо все же пришло: он уверял, что по-прежнему любит меня, но жениться не может. Очевидно, в его кругах развод являлся таким же табу, как и в наших. Он вернулся в Америку и просил жену освободить его, но она, будучи католичкой, отказала.
Я обняла ее и стала покачивать, как ребенка. Поверх ее головы я встретилась взглядом с мужем и увидела в его глазах нечто, невиданное прежде – нежность и теплоту. Он был признателен мне за то, что я забочусь о его сестре, но не такой признательности я ждала!
– Не будем больше о прошлом, Каролина, – сказала я. – Вы дома и здесь останетесь. Боюсь, ваши наряды немного устарели, для начала можете взять кое-какие из моих. Они будут вам великоваты, но их можно ушить.
– Что случилось с тем ужасным костюмом? – внезапно спросила она. – Он принадлежал одной из медсестер, я взяла его, потому что у меня были только летние платья для прогулок в больничном парке. Сестре надо купить новый костюм, потому что я порвала юбку. И деньги, которые я украла…
– Их уже вернули, а медсестра получила солидное вознаграждение.
Тут в дверь постучали, и Каролина сказала «Войдите!» с уверенностью человека, который никогда никуда не уезжал. Но когда дверь распахнулась, в ней произошла разительная перемена. Сдавленно вскрикнув, она задрожала всем телом. Мне пришлось снова обнять ее. Я удивилась, почему Саймон вызвал в ней такую реакцию.
– Я дал телеграмму Райнхарту и попросил его немедленно приехать.
– Благодарю вас, Саймон. Это Каролина. Можете поговорить с ней.
Я услышала, как Каролина глубоко, порывисто вздохнула.
– Вы ведь не Майкл Портленд, правда? На секунду мне показалось…
– Я его двоюродный брат, Саймон Дюваль Портленд. Я приехал в Англию по его поручению, специально, чтобы разыскать вас.
– Я не хочу его видеть! По крайней мере, сейчас. После стольких лет!
– Он пытался искупить свою вину перед вами, но умер.
– Он… умер?!
– Утонул несколько месяцев назад. Он много лет жил врозь с женой, и, что бы вы о нем ни думали, он вас не забыл. Он завещал вам все свое имущество – дом на Кейп-Коде и табачные плантации в Виргинии. Он был богатым человеком. И он любил вас, Каролина.
– Слишком поздно, – прошептала она. – Слишком поздно…
– Нет, – возразил Гарри. – Там тебя ждет новая жизнь, там ты можешь начать все сначала. И не только ты, но и Пенелопа. Не забывай, она – его дочь, так же как и твоя. И у нее есть права на наследство.
– Она знает… обо мне?
– Мы с Оливией все ей рассказали час назад. Все оказалось на удивление легко. Она с нетерпением ждет встречи с тобой. Она потрясена, потому что у нее появилась та, которая нужна ей больше всех, – мать.
– На губах его заиграла улыбка.
– На самом деле, тебе придется с ней далеко не так трудно, как Оливии, когда они с Пенелопой только познакомились. Их первая встреча была действительно незабываемой!
В конце концов, именно я привезла в замок свекровь. Она бесстрастно выслушала мой рассказ, но при виде Каролины выдержка ей отказала. Я увидела, как опустились ее гордые плечи и слезы градом хлынули по морщинистым щекам. Оставив мать и дочь наедине, я направилась в кабинет, где меня ждали Гарри и Саймон.
– Значит, вы все же не канадец, – сказала я. – Зачем же вы притворялись?
– Мы решили, что так будет лучше.
– «Мы»? Так Гарри знал, кто вы такой?
– Да. Мы списались через наших поверенных и встретились в Лондоне. Гарри рассказал мне, что Каролина потеряла память. Он предложил мне поселиться в Фэрмайле, так как появилась надежда на ее выздоровление. Однако чтобы не возбуждать подозрений герцогини, мы решили, что я буду исполнять роль его личного секретаря.
– И вы исполняли ее очень умело, – вставил Гарри. – Мне будет не хватать вас, Саймон.
– И мне тоже, – сказала я, протягивая ему обе руки.
Он горячо пожал их и, отведя глаза, почти выбежал из кабинета.
– Бедный Саймон, – заметил Гарри. – Он чуть ли не влюблен в тебя. Я давно догадывался о его чувствах.
– Если «чуть ли не…», то он скоро вылечится. Особенно если Каролина поедет с ним в Америку. Как ты думаешь, поедет она?
– Уверен, что поедет. В Фэрмайле у нее слишком много грустных воспоминаний. Да и какая жизнь ждет ее здесь? Сможет ли женщина, родившая ребенка вне брака, выйти замуж в нашем узком кружке?
– «Вне брака»! Какие ужасные слова! Пенелопа – дитя любви.
– К сожалению, чаще используют именно термин «внебрачный». А Каролина так долго была разлучена с дочерью, что не вынесет мысли о расставании с ней. Видела, как они смотрели друг на друга?
– Да. Но я заметила и другое, Саймон часто разглядывал портрет Каролины в галерее. Начав новую жизнь, она вернет былую красоту, а ведь он всего на пять лет старше ее. Гарри улыбнулся:
– Ты становишься свахой, моя бунтарка-златовласка?
– Нет. Просто надеюсь, что они сами разберутся в своих чувствах. Но я верю, что и другим тоже необходимо быть вместе. Вот почему я принесла тебе твою газету.
– Мне не хочется читать газету.
– И все же прочти. Я раскрыла ее на нужном месте. А еще я послала письмо с соболезнованиями от имени герцога и герцогини Квинсфорд.
Выходя, я увидела, что он взял номер «Таймс» со стола, но побоялась взглянуть ему в глаза. Что я в них прочту, когда он узнает, что его любовница наконец свободна?
Глава 29
И так, Каролина с дочерью отбывали в Новый Свет, а я оставалась в Старом. Мне не было тяжело, потому что я привязалась к Фэрмайлу, хотя и понимала, что буду здесь хозяйкой только номинально. Я полюбила человека, который не любит меня. Со временем я научусь бесстрастно следовать своим путем, исполняя свою часть договора, как он исполняет свою.
Как я жалела о своем обещании! Я оказалась наивной дурочкой, понадеявшись, что Джозефина навсегда уйдет из жизни моего мужа. И вот теперь, когда Пенелопа уезжает, мне некого любить, кроме престарелой свекрови.
Пенелопа бурно радовалась отъезду, впрочем, радость перемежалась со слезами. В последнюю минуту она пылко обняла меня.
– Скорее приезжайте в гости! – попросила девочка. – Ведь у вас не было настоящего медового месяца!
– Никакого месяца! – возразила Каролина. – Отправляйтесь в кругосветное путешествие, а по пути заезжайте к нам.
Он улыбнулся и промолчал, но я знала, о чем он думает. Медовый месяц предназначен для влюбленных, а не для женатых по расчету.
Мы стояли на ступенях замка и смотрели им вслед. Перед отъездом они заехали во Вдовий дом, чтобы попрощаться с герцогиней. Та из гордости отказалась приехать в замок, чтобы не показывать нам своих слез. Но, по крайней мере, она, наконец, признала Пенелопу.
– Ты думала, что Пенелопа – моя дочь, ведь правда? – спросил Гарри.
– Что еще мне оставалось думать? Все считали, что ее отец – ты.
– И ты злилась на меня за то, что я не признаю ее. Не удивляйся. Я умею читать мысли, которые возникают в твоей золотой головке.
– Ты мог бы признать ее как свою племянницу. Ведь она действительно твоя племянница!
– Племянница, чья мать в сумасшедшем доме? Вот что говорили бы в свете. И несомненно, нашлись бы доброхоты, просветившие девочку. Со стороны матери было глупо притворяться, будто Каролина умерла, но в ее время так всегда говорили про людей, которые попадали в сумасшедший дом. В те времена больные не возвращались оттуда, но я всегда верил, что Каролина когда-нибудь вернется, как верю и в то, что люди начнут снисходительнее относиться к душевнобольным, благодаря таким людям, как доктор Райнхарт. Жалею лишь об одном, что ее так долго неправильно лечили. Столько времени упущено зря!
Так вот о чем он говорил Саймону после визита доктора в Квинсфорд-Хаус! Именно тогда врач заверил его, что Каролина наконец исцелилась и меньше чем через месяц вернется к нормальной жизни.
И вот они уехали, и мы с мужем остались в замке одни. Но для меня история не закончилась. Выждав приличествующий срок после смерти лорда Хита, я послала приглашение его вдове провести недельку в Фэрмайле, как только она оправится от горя и сможет путешествовать. И если здравый смысл твердил мне, что я совершаю глупость, внутренний голос побуждал меня пригласить ее. Не могла я сидеть и ждать, пока они сблизятся сами. Я должна была опередить события.
Та готовность, с какой она приняла приглашение, удивила даже меня. Она прислала сентиментальный и слезливый ответ, выражая благодарность за мою заботу и заботу моего дорогого мужа, и сообщала, что приедет в пятницу, к обеду.
Разорвав ее письмо на мелкие клочки, я велела приготовить для нее лучшую гостевую комнату. Не ту, в которой она живала прежде, а подальше от спальни моего мужа, в другом коридоре.
Появление Джозефины всегда отличалось театральностью, но на сей раз она превзошла себя.
Это была самая живописная из всех виденных мною вдов – в трауре с головы до ног, но отнюдь не в скромном. Превосходно сшитый черный костюм от Уорта подчеркивал ее соблазнительные формы. На голове у нее была огромная шляпа, оттенявшая ее кудри, лицо закрывала очаровательная вуаль. Шею украшало боа из черных перьев. Ансамбль дополняли черные перчатки в сеточку и зонтик из черного шифона, украшенный тюлевыми рюшками и черными шелковыми розами.
Она взбежала по ступеням, то плача, то смеясь, прижимая к лицу черный кружевной платочек, но вдруг замерла, увидев, что Гарри со мной нет. Я объяснила, что муж уехал по делам, но вернется к обеду.
– Мне не нужно показывать дорогу, – заявила она, когда мы поднялись наверх. Но тут она заметила, что лакей несет ее вещи не направо, а в противоположном направлении, и нахмурилась.
– Вы наша единственная гостья, – объяснила я, – и, естественно, я поселила вас в лучшей комнате.
Она улыбнулась – пожалуй, слишком лучезарно – и поблагодарила меня чуточку слишком бурно.
– Розы! Какая прелесть. Я люблю розы, но мои любимые цветы – гвоздики. Гарри тоже их любит. Они хорошо растут в теплицах Фэрмайла.
Я нарочно не предупредила Гарри о ее приезде, потому что хотела посмотреть, как он поведет себя, увидев ее. Однако по нему я ничего не поняла. Его радость была искренней, но не более того, и за обедом он обращался к нам обеим. Потом он пришел к нам пить кофе в гостиную, на прощание поцеловал обеим руки и выразил сожаление, что дела мешают ему составить нам компанию вечером.
– Я только что лишился отличного секретаря, – объяснил он Джозефине. – Пока я не подыщу ему замену, приходится заниматься всем самому.
Мне показалось, она слегка надулась. Когда за Гарри закрылась дверь, она перестала улыбаться и отрывисто спросила:
– Скажите… зачем вы меня пригласили?
– Потому, что вы – старый друг моего мужа. И потому, что мы оба сочувствуем вашему горю.
– Друг! – Она издала визгливый смешок. – Надо же! Вы оба сочувствуете! И вы думаете, я вам поверю, милая герцогиня? Вам нравится, когда вас именуют герцогиней, или новизна уже приелась?
Я почувствовала, как краска заливает мне лицо, и рассердилась на себя за то, что не сумела сдержаться.
Она склонилась ко мне и продолжала:
– Я еще не успела поблагодарить вас за то, что вы для меня сделали!
– Не понимаю…
– Да ладно, не притворяйтесь! Я знаю, почему Гарри на вас женился. Ничто не может быть удобнее! Вы получили… – она обвела комнату рукой, – все это, а мы с Гарри избежали вопиющего скандала.
– Что может быть хуже! – воскликнула я с улыбкой.
– Конечно! В случае скандала меня перестали бы принимать! Но самое приятное в том, что мой бедный глупый муж, который до того собирался заточить меня в деревне, чтобы положить конец нашим с Гарри отношениям, тут же признал себя неправым! И слава богу, мне и представить трудно, что бы я с собой сделала, если бы меня заживо похоронили в деревне!
– Охотно верю, – кивнула я.
Она бросила на меня подозрительный взгляд, но, видимо, решила, что в моих словах ничего не кроется, и спокойно продолжила:
– Ссылка стала бы адом не только для меня, но и для Гарри. Как бы мы встречались? А потом Гарри придумал, как одурачить моего старичка. И он всему поверил. Но теперь все в прошлом, а наше общество отличается широтой взглядов. Никто не осудит молодую и привлекательную вдову, если она заведет любовника или вернет себе прежнего. Надеюсь, вы проявите такую же терпимость. А если нет, придется вам научиться.
В тот момент я ненавидела ее больше, чем когда-либо, мне просто необходимо было поскорее расстаться с ней.
– Вы устали с дороги и, наверное, хотите отдохнуть. Чай подадут в четыре внизу, или, если вы предпочитаете, вам принесут его в комнату. Мой муж, – добавила я, – пьет чай у себя в кабинете.
– Тогда и я выпью чаю у себя, – беззаботно заявила она.
Противоречивые чувства разрывали меня на части. Как всегда, когда я бывала рассержена или расстроена, я решила чем-нибудь заняться и отправилась на прогулку вдоль реки. Через час я вернулась более спокойная.
Гарри встретил меня в холле.
– Что за игру ты затеяла, Оливия?
– Не понимаю.
– Ты самая плохая лгунья из всех, кого я знаю. Ты пригласила гостью, не поставив меня в известность, – пусть. Ты вольна приглашать всех, кого захочешь. Но почему именно ее?
– Я думала, она – твой друг.
– Да, но я не подозревал, что она и твой друг тоже.
Пройдя мимо него, я поднялась к себе. Даже не оглядываясь, я знала, что он смотрит мне вслед. Мне хотелось поскорее уйти от него. Захлопнув дверь в спальню, я бросилась на кровать и стала колотить ее кулаками. Зачем, о зачем я ее пригласила? Чтобы кротко уступить ей своего мужа? Чтобы помучить себя? Чтобы ночью упиваться своим горем в пустой постели? Чтобы плакать в подушку, представляя, что они сейчас вместе? Чтобы довести наш бессмысленный брак до абсурда и разрушить его? Или для того, чтобы доказать ей, что на самом деле его жена – я?
Кстати, откуда ей известно, что на деле я не являюсь его женой?
Внезапно я успокоилась. Села, позвонила, чтобы принесли чай. Полли вошла, как обычно дружелюбно улыбаясь. За чаем у меня появилось время все спокойно обдумать. Впервые я поняла, что обладаю очень сильным оружием. Надо лишь правильно им воспользоваться.
Начала я с того, что надела платье золотистого цвета, которое так любил Гарри. Он сам выбрал его для меня. Я тщательно накрасилась, расчесала волосы, чтобы они засверкали, и уложила их в корону, которая так нравилась Гарри. Посмотревшись в зеркало, я осталась довольна. Если даже мне суждено проиграть, никто не скажет, что я не боролась до конца!
Но Джозефина тоже выглядела великолепно в своем длинном платье из черного бархата с очень смелым, как всегда, вырезом. Она густо нарумянилась и выглядела очаровательнее, чем прежде.
В тот вечер во время ужина их беседа становилась все оживленнее и оживленнее. Вскоре я вовсе перестала принимать в ней участие, так как не знала людей, мест и событий, о которых они говорили. Джозефина перескакивала от одной темы к другой, всякий раз незнакомой мне. Нам подавали все новые блюда и вина; она пила много, я же едва касалась бокала губами. Мне совсем не было весело, но я улыбалась до тех пор, пока губы мои не свело. А после ужина мы перешли в гостиную. Джозефина пела, аккомпанируя себе на фортепиано, а Гарри переворачивал ей ноты. Я же издали наблюдала за ними.
Наконец, пытка стала нестерпимой. Гарри, казалось, совсем забыл обо мне, ему было все равно, что я по всем законам являюсь его женой. Когда я извинилась и ушла спать, ни один из них не огорчился.
Раздеваясь, я признала свое поражение. Прежде я никогда не употребляла этого слова, и сам его звук огорчал меня. И даже больше. Слово «поражение» дразнило меня, пока я причесывалась, издевалось надо мной, когда я надевала ночную рубашку, дорогую рубашку, купленную в Лондоне. Она была легкой, как паутинка; когда я шла к кровати, ее просвечивал лунный свет из окна. Я увидела свое отражение в большом зеркале.
Неужели я сказала «поражение»? Я, которую он называл бунтаркой-златовлаской? Что же я за бунтарка, раз кротко отхожу в сторону, позволяя ей вновь стать его любовницей? Бунтари борются, сказала я себе. Они добиваются своего любыми способами!
