Текст книги "Лилюли"

Автор книги: Ромен Роллан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Лилюли. Моего маленького сонулю? Ну, всякому свое.

Полишинель. Детям – погремушки!

Лилюли. Мечтателю в двадцать лет – душа. А тело ему зачем? Тело – это одна видимость. Ведь так, Полиши?

Полишинель. Э, нет, извините! Жить только духом – другого поищите. У меня слишком хороший аппетит.

Лилюли. Уж я ль тебя не угощаю? А тебе, обжоре, все мало!

Полишинель. Да нет, в самый раз. Чего еще и просить! В твоей харчевне, я вижу, найдется и выпить и закусить.

Лилюли. Только не сейчас.

Полишинель. А почему?

Лилюли. Ну что ты! У всех на глазах! (Показывает на людей, проходящих по дороге.)

Полишинель. А я не склонен стесняться.

Лилюли. Зато я очень стыдлива.

Полишинель. Вот хорошо, что предупредила, а то бы никто и не догадался.

Лилюли. Пойдем сюда.

Полишинель. Куда?

Лилюли. Вот в эти кусточки. (Тянет его к дороге.)

Полишинель. А нет ли укромнее уголочка?

Лилюли. Да будет тебе, не трусь! И не верти головой, как гусь. Смотри мне в глаза.

Полишинель. Вижу в них себя, но, увы, далеко не красавцем.

Лилюли. Стоит тебе захотеть, стоит мне захотеть – и будешь хорош, как ангел. Хочешь? Скажи! Я все сделаю.

Полишинель. Ну, а что, например, ты можешь мне предложить?

Лилюли. Да все что угодно. Хочешь, присажу тебе второй горб. А нет – сниму оба. Можно дать тебе стан прямой, как тополь, нос белее лилий и даже пикантную ямочку на подбородок.

Полишинель. Ты все с подковыркою да со смешком!

Лилюли. Да нет же! Клянусь моим соском! Смотри мне в глаза. Ближе! Еще ближе! Ну, видишь себя?

Пятясь, увлекает его к краю обрыва, под которым проходит дорога. Продолжает отступать, паря в воздухе, чего Полишинель не замечает, так как не смотрит себе под ноги. Но в последнюю минуту, когда он уже готов был ступить в пустоту, он вдруг, опомнившись, отскакивает и ускользает от двух ражих молодцов с бандитскими физиономиями – это сержанты– вербовщики, притаившиеся в канаве, чтобы схватить его, когда он свалится.

Полишинель. Вижу бычка на веревочке! Ну да еще посмотрим!

Вербовщики(выскакивают из канавы, держа над собой плакаты). Джентльмены, вас долг зовет!

Полишинель. Авось подождет!

Лилюли. Куда же ты? А я?..

Полишинель. У-у, змея! (Преследуемый вербовщиками, взбирается на плодовое дерево.)

Один из вербовщиков(стоя под деревом и задрав голову кверху). Спешите, сударь! Только вы один и остались! Другие все давно записались! Списки уже в штаб-квартире! А что вы скажете об этом мундире? И этот кивер будет очень к лицу такому бравому молодцу! Не упускайте случая! Очень редкий! Спускайтесь скорей со своей ветки!

Второй вербовщик. Слазь, сукин сын, а то я не поленюсь, сам к тебе поднимусь! И уж тогда не быть тебе живу!

Полишинель. А не хочешь сливу? (Обстреливает его сливами.)

Второй вербовщик. Держите подлеца. Он вольный стрелок!

Первый вербовщик. Послушайте, сударь, это с вашей стороны просто нечестно! Да будет вам раз навсегда известно, что, если мужчина холост и не солдат, он не имеет права обороняться! Это уже преступленье!

Полишинель. Ах, быть солдатом какое наслажденье!

Второй вербовщик. Что делать нам, сударыня, с этой рогатой тыквой, с этим огурцом бешеным, на веточке подвешенным? Сорвем этот фрукт, что ли?

Лилюли. Ах нет, дадим ему дозреть. Рано иль поздно он попадет к нам на тарелку. Но он не готов пока. Нужно, чтоб солнце позолотило ему бока.

Полишинель. Жди на здоровье!

Лилюли. Ты будешь мой!

Вербовщики. Он будет наш!

Полишинель. А вот и нет! С Иллюзией бороться может только Смех!

Лилюли. Ох, не превозносись, голубчик! Я-то ведь тебя не врагом считаю, а другом и даже очень благодарна за твои услуги. Ты говоришь: «Не верю» – и думаешь, этим спасешься? Ты говоришь: «Не верю!» – и смеешься! А делаешь что? То же, что и другие! Так смейся, смейся себе, мой милый. Твой смех помогает быстрее идти тем, кто за мной шагает. Да ты и сам катишь по той же дорожке! Тра-ла-ла-ла-ла! Не обижайся, радость моя!

Полишинель. Ах, негодяйка! Ах, краснобайка! И до чего все ж таки хороша!

Лилюли(хохочет, глядя на него). Прощай, моя душа!

Полишинель. Не скаль свои белые зубки, а то так и тянет на них попасться.

Лилюли. Уж я полакомлюсь тобою, дыня!

Вербовщики. И мы! И мы!

Полишинель остается на дереве. Лилюли в сопровождении вербовщиков направляется к Жано, который все это время усердно мотыжил свою пашню.

Один из вербовщиков(показывая на Жано). А этот жесткий плод, этот кизильник, корявый и иссушенный солнцем?

Лилюли. А что ж, сорвем! Пренебрегать ничем не стоит. (Подходит к Жано. Вербовщики стоят поодаль. Лилюли окликает Жано.) Послушай-ка, любезный!

Жано не оборачивается.

Вербовщики. Эй, ты, мужик!

Лилюли делает им знак молчать и подходит ближе.

Лилюли. Здорово, друг!

Жано еле поднимает голову.

Жано. Ну, здравствуй. (Поворачивается к ней спиной.)

Лилюли. Смотрю я на тебя – уж как же ты маешься! Надсаживаешься, надрываешься... И это ведь с самого утра! Уж тебе бы и отдохнуть пора! Солнце палит, тень холодком манит – день долог, жизнь коротка, все-то дела за сегодня все равно не управить, надо что-нибудь и на завтра оставить! Да и кто тебе велит нести такой крест – ни хозяина, ни семьи, один как перст! К чему же тянуть из себя жилы? Кто землю копает, роет себе могилу. Вот уж подлинно, что работа дураков любит. А то зачем бы тебе эту пашню день-деньской голубить? Скрести, мести, копать, ровнять, навозить и вообще всячески ее тревожить? Ишь как она раскинулась, брюхом вверх, вроде как в истоме... Эх, милый, сидеть бы тебе, старику, дома! А здесь и без тебя найдутся разные прочие, до таких дел охочие. Скорёхонько все обстряпают, и без затей и народят тебе отличных детей – синюю капусту, и золотое жито, и кружевной овес, что на ветру дрожит весь, и картошку щекастую, толстоносую и мордастую, а коль захочешь, то и янтарные градины, спелые виноградины, чтоб их ногами в чану давить, красное молочко из них доить и разливать по бочонкам тот сок хмельной, что завещал нам наш прародитель Ной! А сам ты станешь по подвалу ходить-похаживать да кружечку пенную себе налаживать. Хочешь этак-то? Я все устрою. Если согласен – идем со мною! (Делает вид, что уходит.)

Полишинель. Ну язычок! Ну балаболка! Эта, пожалуй, всякого собьет с толку!

Жано(на минуту поднимает голову и, опершись на лопату, разглядывает Лилюли). Да чего тебе, девке, надо?

Лилюли. Хочу тебе помочь.

Жано. А! Ну спасибо. Вот раскидай-ка этот навоз.

Лилюли. Фи! Фи! А чем?

Жано. Руками. Чем же еще за него браться? Ради такого дела не грех малость и замараться!

Лилюли. Моими розовыми пальчиками!

Полишинель. Что, Лилюли? Ага! Вот и любезничай с ослами! Ты ему серенаду, а он тебе руладу из своего заду!

Лилюли. Но послушай, земляк, ты, наверно, умираешь от жажды! Легко ли – целый день ворочать, как вол, уткнувшись в землю, облизывая каждую кочку, – небось и язык-то весь потрескался! Признайся, ведь хочется выпить?

Жано. А что ж, и выпью. Вот ужо вечерком.

Лилюли. До вечера, дружок, мы успеем состариться. И кто знает, найдется ли тогда вино и под ногами погреб, куда его поставить. Нет, что уж откладывать! Покуда в силах, тут-то и время сердце свое порадовать!

Жано. Ничего, мое от меня не уйдет, не беспокойся. Добрые вина и старику любы. Чтоб всласть напиться, не нужны зубы.

Лилюли. Экой кряж! Его и не сдвинешь. Послушай, Жано! Еще словечко! Скажи, ты любишь землю?

Жано. Я-то?.. Ее-то?..

Лилюли. Ну так вот. Я тебе припасла земельки. Там, наверху.

Жано(тупо смотрит на небо). Это где же?

Полишинель. Ох, выдумщица! Интересно, что она еще сочинила! То райские кущи ему сулила, а теперь небесные огороды?

Лилюли. Смотри сюда, Жано! Видишь этих людей на дороге? Видишь, спешат, бегут, валят валом? А потому что знают, что там, за перевалом! Тамошняя земля не здешней чета – чистый чернозем! Красота! Под плугом – масло, в ладони – пух, мягкая да пышная, как девичья грудь! А уж как примется она рожать, так поспевай только косить да жать. Ага, вижу, и у тебя текут слюнки! Ну? Хочешь такое поле? Так беги скорей, получай свою долю! (Делает вид, что уходит.) Чего же ты стоишь?

Жано. Да я уж и сам решил, что туда отправлюсь. Только сначала тут управлюсь.

Лилюли. Да там же все разберут!

Жано. А я уже и сейчас беру.

Лилюли. Ну да, какую-нибудь пустяковину! А там-то, подумай, золотого зерна доверху полны амбары и закрома! Слива там в кулак и с голову груша – только нагнуться, – подбирай да кушай!

Жано. А все верней две ноги, чем три ходули.

Лилюли. Но ведь у тех ноги бегут!

Жано. Зато мои крепко держат.

Лилюли. А соседи твои все пошли. Тебе не завидно?

Жано. Ежели мой сосед пошел топиться, не значит, что и мне надо в омут валиться.

Лилюли. Э, дурачина! С тобой говорить, что горохом о стену! Ну хорошо. Если уж мои над тобой бессильны чары, найдется другая, поддаст тебе жару! Не любишь, когда тебя гладят? Вот она шило в тебя засадит!

Полишинель. А кто она?

Лилюли. Моя кузина желчная – Общественное Мнение!

Полишинель. Ну-у, разве его этим возьмешь! Дожидайся!

Лилюли. Но кто дождется, тот посмеется.

Полишинель. Он не пойдет.

Лилюли. Пойдет!

Вербовщики. Пойдет! Рам-там!

Лилюли. И тебе, дружок, недолго еще гонять без привязи! До скорого свиданья! (Вербовщикам.) Ну, пошли! Рам-там-тарам! Придет он сам! Рам-там-тарам! Все будут там! Вот дайте срок! Пырнут их в бок! (Проходя с песней мимо Жано, тычет его двумя пальцами под ребра, шутливо грозит Полишинелю и со смехом убегает.)

Вербовщики подхватывают ее песенку, выделывая в такт резкие, причудливые движения.

Вербовщики. Пырнут их в бок, пырнут их в бок и выпустят багровый сок! (Удаляются.)

Пока еще слышны их голоса, Полишинель, повиснув, как обезьяна, на ветке, и Жано, опершись на лопату, растерянно переглядываются. Затем Полишинель спрыгивает с дерева. Жано втыкает лопату в землю, и опять оба обмениваются взглядами: Полишинель – потирая себе нос, Жано – почесывая зад. Наконец Жано пожимает плечами и снова принимается за лопату, а Полишинель хлопает себя по ляжке и выделывает лихое антраша.

Полишинель. Рам-трам-тарам! Увидим там! Авось дадим им по рукам! Рам-там-тарам, тарам-там-там!

Слышен гул приближающейся толпы. Все тянут гнусавыми голосами какой-то однообразный, размеренный напев, отчеканивая слова, только две последние фразы выкрикивают резко и энергично.

Толпа(каждый держит перед собой маленькое изображение святого). Святые угодники, молите бога о нас! Святой Сульпиций, святой Пропиций, – святой Эварист, святой Эгоист, – святой Севастьян, святой Фридолин, – святой Зефирин, святой Веньямин, – Пантелеймон, Наполеон, – святой Дагобер, святой Робеспьер, – святая Республика и святейшая Публика, – святой Король, святой Кайзер, святые Пушки, – святая Мошна и святые Полушки, – святой Елей, святой Разум и святой Бей всех разом, – святой Роман и святой Обман, – святой Антоний и святой Свиноний, – святой Авраам и святой Я сам, – святая Глупость, святая Шлюха и святой Сытое брюхо, – святой Люби меня, а не моих ближних, и все мне давай, а им ни крошки лишней, – ибо ты мой, а не чужой, – и не затем я тебя взял, поил, кормил и опекал, – подбеливал и пыль стирал, чтоб ты соседям помогал! Я тебе, а ты мне, про это есть и в Писании – бог тому подаст, кто богу дал заранее... Ты мой святой, мой пес цепной, значит, службу свою исполняй, меня храни, а других кусай! – Святые угодники, молите бога о нас! Ну! Молись хорошенько, кому говорю! Даром, что ли, я тебе ладан курю!..

Появляется Господь бог, переодетый арабским купцом с переброшенным через плечо ворохом восточных тканей. За ним идет Истина, в наряде цыганки, полосатом, как костюм Арлекина; она толкает перед собой детскую колясочку.

Господь бог. А вот божки, божки! Кому божков? Очень хорошие, самые модные, для всех и на все годные! От ожогов и зубной боли, мужского бессилия и детских колик, при покражах, и при родах, и для успеха в судебных делах, чтоб не подгорало кушанье и не дымила печь, и чтобы, кого вам надобно, в тюрьму упечь, и даже могут оказать покровительство против дурного правительства! Божки, божки! У кого еще нет, спешите приобрести! Время сейчас, знаете, какое, не мешает на всякий случай боженьку иметь под рукою. Есть на все цены и на все вкусы, для дам специально – мяконькие, надушенные – тончайший букет! – надевать прямо на тело, под корсет. Есть в виде чернильниц, пресс-папье, вставок и для галстука вызолоченных булавок... Очень дешево! Семейным уступка! Пять франков пара, три – штука! Товар исключительного изящества... Пожалуйте, пожалуйте, ваше сиятельство! Только для вас согласен отдать за два девяносто пять!

Полишинель. А скажи мне, продавец финтифлюшек, ты, наверно, здорово на этом наживаешься?

Господь бог(скромно). Ах, сударь, перебиваюсь кое-как.

Полишинель. А не боишься, что могут у тебя из-за этой торговли выйти неприятности?

Господь бог. А с кем, собственно, позвольте спросить? У меня все документы в исправности. Я человек порядка и почитаю правительство, – все правительства, какие существуют. Мой принцип, сударь, быть всегда в хороших отношениях с теми, кто силен. Кто б они ни были, они прекрасны, они добры, они... сильны. Этим все сказано. Бывает, правда, что они сменяются, но тогда и я меняюсь, одновременно с ними, а иногда и на четверть часа раньше. Нет, меня на этом не подловишь! И я всегда, сударь, всегда с теми, кто держит в руках дубинку.

Полишинель. Ну, куманек, выходит, ты поудачливей меня. Я чаще всего оказываюсь среди тех, кого дубасят.

Господь бог. Что делать, сын мой, у дубинки два конца – так, стало быть, должны быть те и эти.

Полишинель. А что, если б нам поменяться?

Господь бог. Нет, нет. Обязан каждый оставаться на своем посту.

Полишинель. Ну хорошо. Положим. Что ты в ладу с сильными мира сего, раз ты им платишь, это мне понятно. Деньги всё могут. Но вот старик... Он-то как на это смотрит?

Господь бог. Старик? Какой старик?

Полишинель(указывая на небо). Ну, тот, что наверху. Отец небесный. Не боишься его гнева? Ты ведь его конкурент, продавец амулетов, – вдруг он возьмет да и прихлопнет тебя за это!

Господь бог начинает смеяться.

Полишинель. Чему смеешься?

Господь бог закашлялся от смеха. Полишинель хлопает его по спине.

Полишинель. Ну будет, будет...

Господь бог(успокоившись, очень вежливо). Простите, сударь... (Одну за другой снимает с плеча восточные ткани и весьма бесцеремонно, но по-прежнему с изысканной вежливостью наваливает их на плечи ошеломленного Полишинеля.) Не откажите в любезности... Сейчас... минутку...

Полишинель. Но... но... позвольте... (Стоит, ничего не понимая, навьюченный, как осел.)

Господь бог, освободившись от своей ноши, невозмутимо продолжает разоблачаться – снимает с себя кафтан арабского купца, чалму и прочее.

Полишинель. Что за шутки!

Господь бог предстает теперь в своем традиционном обличье – с аккуратно расчесанными и подвитыми длинными кудрями, с холеной бородой, в белом халате до пят, на котором спереди вышито золотое солнце, а сзади луна. Доканчивает свой туалет перед зеркалом, которое ему подставляет Истина, потом, загородив рот ладонью, конфиденциально говорит на ухо Полишинелю.

Господь бог. Отец небесный, сударь (показывая на себя), это я.

Полишинель(в полном недоумении). Что, что?

Господь бог(подмигивая ему). Господь бог, к вашим услугам.

Полишинель. Что за бес!

Господь бог(не брезгающий при случае плохим каламбуром). Не бес, сударь, именно не бес, а с небес. Так сказать, из высших.

Полишинель(в крайнем смущении, отвешивая поклоны). Простите, ваша святость... Ради бога... Я было с вами запросто... Худший мой враг – язык!..

Господь бог(снисходительно). Неважно, сын мой. Я привык.

Полишинель. Но этот костюм...

Господь бог(самодовольно). А что, правда, я был ловко загримирован? (Указывая на Истину.) Это вот она ведает моим гардеробом. Разрешите... (Представляя их друг другу.) Мой сын, Полишинель. Моя... скажем, подруга —Чирридичикилья. (Полишинелю, заметив, что тот не разобрал имени.) Иначе сказать – Истина. А кличка ей за то дана, что ласточкой по временам кричит она.

Полишинель(кланяясь). Простите, мадемуазель... или мадам... но, судя по платью, я думал, вы мне несколько сродни... Как бы сказать, из арлекинской братии...

Истина. И вы не ошиблись, куманек. Арлекин – мой кузен. Я, как и он, одета в радугу.

Полишинель. Прелестный наряд и очень вам к лицу. Но смею ли надеяться... Может быть, и мне доведется увидеть вас такой, как, знаете, там на краю колодца, одетой в... наготу?

Истина. Тссс! (Показывает на Господа бога, занятого укладкой своих пожитков в колясочку). Этого нельзя! Никому. Только ему одному. Он очень ревнив! Когда-то он разыгрывал царя Кандавла, но потом закаялся. С тех пор все драгоценности запирает на ключ. Но если очень захочешь, то, говорят, и через стену перескочишь. Скажу вам, мой кузен, не тратя слов зря: коль нет ключей...

Полишинель. ...есть слесаря.

Истина(указывая на приближающегося Господа бога). Тише!

Господь бог(тоном отеческого благоволения, но с подозрительным взглядом). Ну как, дети мои? Вы что-то очень быстро познакомились...

Полишинель(трогая рукой платье Истины). Любуюсь, ваша святость, этой великолепной материей. Какие переливы!

Господь бог. Да, как на горлышке у голубки. Я сам выбирал. Она меняет цвет согласно настроению тех, кто на нее смотрит. Кому какая нужна Истина – розовая, или темная, изумрудная – цвета надежды, или кроваво-красная, – такая и будет, как по заказу. Моя задача – потрафить всем сразу.

Полишинель. Любезность, я бы сказал, прямо вон из ряда!

Господь бог. А что поделаешь, сын мой, жить-то надо. Время сейчас трудное, дороговизна... А немцы показали нам, что в коммерции ради верного процента необходимо учитывать вкус клиента. Раньше любили прочный товар, теперь гонятся за дешевкой... Ну, стало быть, подсчитай, примерь, прикинь – и подавай то, чего просят, во веки веков, аминь! Было время, им хватало единого, вечного бога – и я царил незримо в заоблачных чертогах, в жертвенном дыму и в сердце верных... А теперь они хотят богов более себе соразмерных, таких, чтобы глазами увидеть и в руки взять, на язык попробовать и грязной лапой помять... Ну что ж, если золото им не с руки, я разменяюсь на медяки. Станем вести счет богам на дюжины и на мильоны... вот вам статуи, статуэтки, ладонки, медальоны, идольчики, кумирчики, болванчики, обезьянчики, куколки, безделушки, игрушки, погремушки детские, хотите церковные, хотите светские, изображенья императоров или республики, для угожденья почтеннейшей публике! Купил – все равно что могилу сотворил. И за умеренную плату каждый получит бога по своему формату. Они малы, сын мой, – и с ними мал становлюсь я сам – не палить же из пушек по воробьям... Сердце их в кошельке ютится – ну и я сумею там уместиться!

Толпа(возобновляет свой заунывный речитатив; преобладают дисканты). Святой Юлиан, святой Грациан, – Марьян. Мартьян, Стефан, Лукан, – Квирин, Криспин, Квентин, Кретин, – святой Межеумок, святой Остолоп, – святой Якобинец и святой Поп, – святой Лойла, святая Панама, святые Ловчилы, иже не имут срама, – везде пролазы и мастаки, теплые местечки и маменькины сынки, – святой Иасон, святой Франкмасон. – Эволюция, Революция, Традиция, Полиция, – святое Распятье и Непорочное зачатье, – святой Закон, святой Трон, – святая Семья, святое Я, – святое Евангелие от Говорилы архангела, – святой Фирс и святой Фарс...

С противоположной стороны оврага доносится такой же тягучий напев, но на другом языке, – приближается другая толпа.

Другая толпа(преобладают басы). Санкт Лютер унд Блюхер, – Кернер унд Шопенгауэр, – Бебель, Геббель, Гегель, Геккель, – святой Мах и святой Вермахт, – святой Кант, святой Крупп, Krieg und Kultur, Hochwürdige hochachtbar hoch Organisation, – святое Евангелие от Бисмарка и Маркса...

Толпа Урлюберлошей появляется на другом краю оврага, прямо напротив толпы Галлипулетов, в этом месте через пропасть перекинут узенький мостик. Подойдя к краю, те и другие останавливаются и начинают перекликаться через овраг, сперва задорно и насмешливо, потом все более дружелюбно.

Обе толпы разом(общий шум и говор). А, вон они, с того края... Эй, друзья! Господи!.. Что за рожи! На всех чертей похожи! Урлюберлоши! Рваные калоши! Галлипулеты! Морда-то, морда, – гляди, что бараний курдюк! Эй ты, старый винный бурдюк! Эй, щучье рыло, иди к нам, сварим из тебя уху! Эй, пузан, затяни пояс! Растеряешь свою требуху! А бабеночки ничего, – гляди-ка! Ишь, милашка! Щечки – яблочки наливные, так бы и съел канашку! Да вы куда, старички, собрались? А в горы! Ищем, где повыше! У нас внизу наводненье, может, слышал? И у нас такая же беда. Так пойдем вместе! А что ж, вместе-то веселей! Айда! Оно бы и так, да вишь ты, не просто перейти к вам по этому мосту. Два гвоздя да гнилая доска, не мост, а одна тоска! Эх вы, увальни, дураки петы! А у нас будто и рук нету? Коли этот мост негодящий, так построим себе настоящий... Эй, лесорубы, за топоры! Плотники, за пилы! А мы, кто постарше, побережем силы, – сядем вот на пригорочке да пожуем сухой корочки! Ты как, дядя? А ты? Да уж когда приглашают перекусить, я не из тех, что заставляют себя просить. Ну-ка, что там у вас в корзинах? Ага, окорок! Колбаса! Буженина! Сосиски, сардельки, бараний бок и с тыквою жареный пирожок! Овечий сыр, хлеба краюха... Для освежения глотки забористый чесночок и с белой головкой и зеленым хвостиком молодой лучок... Каштаны печеные, соленые сливы... И белое винцо своего разлива. А мы вам пивка, пивка – пожалуйте, просим! – светлого, золотого, как у наших девок косы... А мы вам сидра, что пенится и играет и пробкою в потолок стреляет... Станем есть, пить, жрать, глотать, хлебать – пировать, брат, так уж пировать! Эй, дай-ка мне твоего! А ты мне своего! Лови, вот тебе коврижка! Держи, вот сосиска! (Перебрасываются едой через овраг.) Эй, лягушка, шире открой пасть! Ха-ха-ха-ха! Вот ловко-то удалось попасть! Ну, а выпивка – не-ет, брат, это дело тонко – сейчас с кувшином к вам пошлем девчонку! Не балуй, глупая, тут не до игры, это тебе не что-нибудь, а все равно что святые дары!.. (С обеих сторон по мостику перебегают дети, неся кувшины и фляжки.) Эх, хороша! За ваше здоровье! Чокнемся, братцы! Пей дружно! К черту границы! Нам их не нужно! Пусть будет мир – как одно брюхо с тысячей рук, чтоб еду подносить, и одним сердцем, чтоб всех любить!

Тучные(переговариваются между собой). Слышите? Слышите, какой разговор? Не нужно границ! Да ведь это скандал! Позор! Смотрите! Едят из одной миски! Пьют из одного жбана! Какая мерзость! Вот вам идеал этих болванов – одна кормушка, один хлев, одно стадо... Чтоб все было общее... А это очень опасные взгляды! Я, напротив, считаю, что всякому свое, то есть, в первую очередь, мне – мое, а прочим, там, что останется... Нет, как вам это нравится? Что дальше, то хуже... Пляшут! Обнимаются! Мерзость! Разврат! Ведь этак, пожалуй, они и работать не захотят?.. Скажут, например, мне или вам – работайте, мол, сами! Да это что же, позвольте, – значит, все вверх ногами? Собственности уже не будет? Ничего! Ничего! Ни богатых, ни бедных, ни наций, ни государства! Хотят, чтобы каждый был счастлив... Какое нахальство! Дайте им волю, они и бога и войну постараются отменить. А где же тогда порядочному человеку голову приклонить? Бог создал зло, а также границы, нации, войну и чуму – стало быть, знал для чего и почему! Ведь если хочешь на клумбе вырастить розу, надо сперва подкинуть туда навозу! Зло – это навоз, так сказать, необходимое удобрение, значит, должны быть нищие, голытьба, черный люд – все имеет свое назначение! Бедность – ярмо, ненависть – кнут, чтобы волов заставить лямку свою тянуть. Гей, гей! Право, лево, вперед! Слушай и покоряйся, рабочий скот!

Но вы-то, вы, господа Дипломаты, вы, погонщики волов, куда вы девали свои кнуты? Разве не вам было поручено охранять наше благополучие, поддерживать несправедливость, неравенство, злоупотребления и общее всех народов разъединение? А вы – нечего сказать, нашли себе занятье! – повели этих скотов прямо друг другу в объятья? Разве за это мы вам платили, по головке гладили и по затылку били, и украшали вас орденами, и осыпали вас почестями и плевками? А? Чем вы оправдаете наши затраты? Ну-ка! Ну-ка, господа Дипломаты!

Дипломаты. Позвольте, позвольте, господа Тучные! Не суйтесь в наши дела – они вам несподручные. Ибо Дипломатия – о, это великая тайна! И только нам, посвященным, дано ее знать, а остальным полагается благоговеть и молчать! В одном можете быть уверены: мы ошибаемся только преднамеренно. Вам кажется – все погибло – банкротство, крах! – а это значит, что главная ставка уже у нас в руках. Ха! Жалкие нытики! Тоже вздумали наводить критику! (Показывают на пирующие народы.) Эта картина, столь оскорбляющая ваше зрение, это в сущности кульминация нашего гения! Ну да ладно, уж так и быть, приоткроем на миг завесу. Когда стало ясно, что в этих свиней словно вселились бесы, что этим ослам втемяшилось бежать в горы и что обветшалые стены неизбежно рухнут под их напором, мы пустились на хитрость – сделали вид, что все это одобряем. Но не пугайтесь, далеко они не уйдут! Они бы и рады, да мы-то тут – все совершается под нашим надзором, и не сомневайтесь, что очень скоро, по доброй воле, без всякого бойла, они все вернутся в свои стойла!

Тучные. А кто же будет у них за погонщика?

Дипломаты. Да все мы же. Конечно, без нас эта орда разбежалась бы кто куда, но с помощью нашей высокой науки мы изловчимся окоротить им руки и всех подведем к одному порогу, где перекрещиваются все дороги.

Тучные. Для чего? Чтобы они обнялись и расцеловались?

Дипломаты. О маловерные! Нет, чтобы они передрались!

Тучные. Да как же их заставить?

Дипломаты. А вот увидите. Будет очень занятно. Вы уж предоставьте это нам и нашим собратьям – дипломаты из того лагеря.

Тучные. Значит, вы с ними в сговоре?

Дипломаты. А как же иначе? Это ведь наши партнеры. Дипломатия – это шахматная игра. А в шахматах зачастую приходится жертвовать пешкой. Вон они пешки-то (показывает на пирующий народ) – только взять и на доске расставить!

Хор. О достохвальная Дипломатия, о ангел, с неба в нашу юдоль ниспосланный, развеивающий мирной жизни скуку, уничтожающий все иные докуки – например, любовь и счастье (ибо они слишком банальны), переиначивающий все законы природы (ибо они лишь для скотов пригодны), разлучающий тех, что друг другу милы, соединяющий тех, что охотно друг друга бы задавили! О великая мастерица отыскивать иголку в стоге сена (а если ее там нет, так можно подсунуть – подложил же Иосиф золотой сосуд Веньямину в сумку)! О преславная фокусница, чьей ловкости рук мы обязаны тем, что, вставая утром, не знаем, в какой узел к вечеру будем завязаны! Ты, нам открывшая прелести войн и народных бедствий и благодетельность вражеских нашествий – жену мою изнасилуют, поле мое вытопчут и кишки мне выпустят (ну, а я зато выпущу другому!), ты, посвятившая нас в утонченные наслаждения алчности, зависти и вожделенья! (О, как приятно чужое отнять, а еще лучше совсем уничтожить – первое, конечно, весьма естественно, но второе почти божественно!) О ткачиха многоискусная, ты умеешь, разматывая нить, столько петель напетлять и узелков навить, что уж и во веки веков не распутать! И никому еще до сей поры не удавалось подглядеть тайны твоей игры, когда над зеленым сукном в шулерском азарте мечешь ты нас, как крапленые карты, – наши деньги и души, жизнь, кровь и мясо с костей, и наше именье, и наших детей! А уж когда нас исколотили, в ступке перетолкли и измолотили, ты нам подносишь в сто пунктов трактат – пресимпатичнейший маленький пакт, – где точно указано в заключенье, сколько с нас следует за все эти развлеченья. А мы говорим: «Мерси! Мерси! Не стесняйся, еще – проси!» – и тотчас лезем к себе в карманы, ибо, как известно, любит карась, чтоб жарили его в сметане. А я карась – и тем горжусь! Лишь помани – сам в рот ложусь! О Дипломатия богоравная! Чем была б наша жизнь без тебя, преславная! Выпивка без похмелья... Без зависти веселье... Яблоко без червя... Летний день без дождя... То есть просто пошлятина, скука и преснятина!

Полишинель. А что это там собрались за франты в эполетах и аксельбантах? Шепчутся, усами помавают, словно бы что-то затевают... Ни дать ни взять – навозные жуки вокруг кочки.

Господь бог. Они подают мне знаки... Надо пойти подсобить моим верным сынам. Ибо сказано: «На господа уповайте!» Хотя между прочим и сами не зевайте! (Обращаясь к окружающим.) Простите... Меня вызывают по делу... (Истине.) Нет, ты останься. Пока ты нам не нужна. Когда все будет кончено, тебе скажут. (Полишинелю.) Сын мой, оставляю ее на твое попеченье... Не злоупотребляй моим доверием! Я вернусь за ней. (Уходит маленькими шажками, тряся животом. Возвращается.) Главное, уважай ее. Ставь над собой высоко! (Собираясь уйти.) Храни ее!

Полишинель(подмигивая). Как зеницу ока!

Господь бог уходит.

Истина(настороженно следившая за ним). Ушел, что ли? (Кидается на шею Полишинелю.) Гоп-ля! Ну, похищай меня!

Полишинель. Что? Что?

Истина. Похищай меня, ну! Живо, живо! Бежим!

Полишинель. Да как!.. Да что!.. Да куда это годится!.. Да ты подумай – старик-то как разозлится!

Истина(топает ногами). Довольно с меня этих стариков! Королей, дипломатов, попов! Министров, журналистов, мыслителей, искателей, гробокопателей, банкиров, кумиров и вообще всякой старой рухляди! Не хочу, не хочу больше им служить! Не могу, не могу больше душой кривить! Хочу жить, петь, плясать, бегать, хохотать! О мой кузен некрасивый, горбатый, колченогий и конопатый, но честный, хоть и шальной, я буду любить тебя всей душой! Только спаси меня! Они же сейчас придут, они же опять меня запрут, они же мне рот заткнут и пояс целомудрия на меня наденут! Похить меня! Мы станем с тобой по дорогам скитаться, радоваться и смеяться, правду всем говорить, гордецов дразнить, узников освобождать, на закованных цепи рвать, зажмуренным глаза разлеплять и в их закоптелых мозгах искру света воспламенять! Мы будем свергать алтари и троны и уничтожать неправедные законы, и сквозь разодранную завесу тьмы звездный праздник увидим мы!

Полишинель. Легче, легче!.. Кузиночка, это все очень хорошо и прекрасно... Но боюсь, что этак мы заночуем в полицейском участке!

Истина. И это пугает Полишинеля? Да мы же будем вместе, в одной постели! Поли мой, Пулэ, Полишиненочек! Дружочек мой, голубеночек! Ты только помни, что бы ни случилось, где б мы с тобою ни очутились – в участке, в застенке, на гильотине, – клянусь, я тебя никогда не покину! Мы любим друг друга – ведь так? А прочее все пустяк!