355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ромен Люказо » Лаций. Мир ноэмов » Текст книги (страница 2)
Лаций. Мир ноэмов
  • Текст добавлен: 31 августа 2021, 15:04

Текст книги "Лаций. Мир ноэмов"


Автор книги: Ромен Люказо



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Плавтина подняла руку, и все трое замерли в первом ряду зрителей, устыдившись этого молчаливого порицания. Однако Плоос не выдержала и вышла вперед из толпы:

– Эта ваша история с сигналом, сестра… в нее трудно поверить. Такое событие противоречит всяким ожиданиям.

Она обращалась к Блепсис, качая головой с сожалеющим видом. Эти слова она произнесла тщательно взвешенным тоном с ноткой огорчения. Но, как и ее взгляд, слова предназначались Плавтине. Почти вызов, но не совсем. Типичное поведение Плоос – самой важной фигуры из четверых, самой близкой к полному сознанию. Плоос управляла деликатными системами навигации cо сложными ответвлениями, в том числе и гигантским ускорителем частиц, снабжавшим энергией весь корабль, и огромной силовой установкой, которая еле помещалась на корме.

– Все обстоит именно так, и не иначе, – ответствовала уязвленная Блепсис. – Мои системы наблюдения не ошибаются. Позвольте, я продолжу, – сказала она сухо, когда Плоос собралась ее перебить.

Напряжение между ними было ощутимым. Плавтина создавала всех четверых как посредников между Кораблем, структура которого становилась все сложнее, и собственным эго, а не как существ с собственной волей. Мысль о сознании, которое может быть раздроблено или уменьшено, как при болезни человеческой души, беспокоила принцепсов Лация. Их звучащие по-гречески имена, да и само их существование явилось бы поводом для скандала в далеком Урбсе[12]12
  Урбс – укрепленный город (лат.), общепринятое обозначение Рима, позже – Константинополя.


[Закрыть]
– центре эпантропического мира.

Когда-то она полагала, что общего мемотипа[13]13
  Мемотип – совокупность мемов, «единиц информации, содержащихся в мозге, которыми можно обмениваться в обществе», по определению биолога Ричарда Доукинза. В более широком смысле мемы – это фундаментальные единицы, которые структурируют, подобно генам, сознательные ноэтические общности как биологических единиц (людей, варваров или людопсов), так и искуственных созданий (Интеллектов, автоматов или звездных цивилизаций).


[Закрыть]
, который они разделяют, хватит, чтобы обеспечить согласие между ними. Может быть, она ошибалась. А может быть, время – вовсе не нейтральный фактор, а тайная преобразующая сила. Даже для нее три тысячи лет стали достаточно большим сроком.

– Пассивные детекторы, – объясняла Блепсис, – отреагировали на искусственный выплеск нейтрино. Его нельзя назвать сообщением в полном смысле слова. Я склоняюсь скорее к тому, что нас разбудил шум, исходивший от сложного экзотического механизма. Кроме того…

На секунду она замялась, и на лице появилась тень неуверенности.

– Сигнал шел из-за Рубежа.

Она выпростала тонкие руки из складок платья и сложила ладони в чашу, которую поднесла к лицу Плавтины. В этом ограниченном пространстве воздух задрожал, и внутри чаши появилось изображение – сперва совсем мелкое, оно все увеличивалось, вознося к небу рассказ, содержащий больше измерений и параметров, чем мог бы передать человеческий язык в своей линейной инертности. Промелькнули недавние события, осветив сферу обнаружения голубоватым светом от пришедших в возбуждение датчиков и программы наблюдения. Возможная траектория пучка нейтрино материализовалась в форме красной линии, отходящей от Корабля. Появились звезды, изображение ушло вдаль, превратилось в трехмерную карту космоса.

Вокруг Блепсис день потемнел. Солнечный свет уступил место ночной тьме, которую скопления звезд покалывали лучами. Сперва – рукав Ориона, в котором угнездился эпантропический мир – грубый овал, приплюснутый с одной стороны из-за продвижения варварских орд. Появились звездные своды, сложные разветвленные корневища, местами прерывистые, местами – обтрепанные, которые порой сливались в плотные островки туманностей за пределами ледяного пространства. Внешняя граница цивилизации – Рубеж – осталась далеко позади. Изображение погрузилось в мрачные неизведанные дали.

И тут появились пиктограммы, расчертив это прозрачное, возвышенное видение конкретными метками: возникли координаты известной солнечной системы во многих сотнях катетофотов.

Плоос вывела сестер из состояния молчаливой завороженности, в которое они погрузились.

– Источник находится в сфере варваров. Может быть, оттуда и идет сигнал.

– Нет, – отбрила Блепсис. – Искусственный выпуск нейтрино недоступен их технологиям…

– О развитии которых мы ничего не знаем, – сухо вставила Текхе. – Мы проспали целые века.

Безапелляционный, слегка презрительный тон. Эта форма – агрессивная, тактическая проекция Плавтины – властвовала над арсеналом: огромными отсеками, набитыми боеприпасами, автоматизированными оружейными заводами и системами наведения. Текхе не любила вторжений в свое маленькое королевство и пресекала любую попытку вмешательства, ссылаясь на требования эффективности.

– И все-таки, – начала та, – аруспиции…

– Хватит, – прервала их Плавтина. – Для меня неважно, был ли это пучок нейтрино или что-то другое. Покажите мне сигнал.

Ее проекция разняла руки, так что день вернулся, а большинство изображений и координат исчезло. Теперь над ее головой парил только сгусток тишины с дрожащими огоньками. Аритмия с механическими нотками, такая разреженная, такая короткая, почти неотличимая от фонового шума Вселенной. Все пять женщин замерли на месте. В странном монотонном напеве слышалась хрупкая красота, без сомнения, доступная для восприятия только Интеллекту.

– Космос огромен, – задумчиво прокомментировала Блепсис. – Сложно понять, что в нём от природы, а что – признак искусственно созданного…

Плавтина рассеянно покачала головой. Где-то в самых дальних уголках ее памяти неясно зазвучало очень давнее воспоминание.

– Если Разум, – продолжила форма, – и найдет артефакт на огромном берегу Пространства, как он сможет отличить его от естественно созданного, от обкатанной морем гальки, от переливающейся створки ракушки?

Но Плавтина ее уже не слушала, погрузившись в самые глубокие слои собственного «Я». Это случилось много веков назад. Еще до ее преображения, и даже еще до катастрофы, навсегда погрузившей ее в скорбь. Как ни странно, она не могла вспомнить, когда и в каких обстоятельствах это сообщение записалось у нее на подкорке, так близко фундаменту ее личности, что почти сливалось с ней.

Оно возникало будто бы с чистой страницы, из полного отсутствия восприятия, без всякой определенной цели. Но именно этого сообщения она всегда ждала, как требовали того прописанные в ней инструкции. Даже если она почти забыла об их существовании, автономные системы оставались настороже.

– Нет никакого сомнения, – произнесла Плавтина. – Никакого.

На секунду она замерла, оглушенная волнением, которое поднималось в ней, как ледяной ветер, как неясный предвестник бури, которая разразится позже, когда на спокойный еще океан сойдет ночь.

– Вы не знаете, – шепнула Плоос, – откуда взялось это воспоминание?

– Не знаю. Но речь идет о предписании. И появилось оно до Гекатомбы.

Гекатомба. Гибель всего человечества. Каждого человека, кем бы он ни был – мужчиной, женщиной, влиятельным или нищим. Зло оборвало жизнь каждого из них, превратив в ничто, растерев в столь тонкую пыль, что ее без труда унесло ветром.

Это и стало окончательной катастрофой, поразившей Плавтину вместе со всеми ее сородичами. Исчезновение их создателя и хозяина, того, для служения кому их и создали. Самые глубокие механизмы разума приказывали ей каждую секунду служить Человечеству. Это был ее главный императив, основное предписание, которое управляло ее волей и ее видением мира. У него имелось название: Узы, тройное предписание, навсегда подчинившее себе ее существо и ее поступки.[14]14
  Узы: окончательная формулировка трех законов робототехники, а именно:
  (1) автомат не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред;
  (2) автомат должен повиноваться всем приказам, которые даёт человек, кроме случаев, когда приказы противоречат первому закону;
  (3) автомат должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит первому или второму законам.


[Закрыть]

И каждая секунда бодрствования напоминала ей, что катастрофа произошла, что во всей вселенной больше не найти смысла, не найти причин к существованию. Тут и брал свое начало абсурдный парадокс. Тут заканчивался порядок и начиналось сумасшествие.

Но этот сигнал… Его сопровождал ясный, четкий приказ: отправиться к источнику. И приказ этот шел из славного прошлого, где всякая вещь, и сама она прежде всего, находилась на своем месте. Это предписание – единственное, пережившее проклятую эпоху, – возвращало Плавтину к упорядоченности, которую она потеряла. Пусть это только еле слышная подсказка, почти незначащий обрывок. Даже не сообщение. Просто неясное направление. Но она и на такое не надеялась в долгой ледяной безнадежности, где провела столько времени.

Плоос прервала молчание:

– То есть мы ничего об этом не знаем – только то, что речь идет о древнем воспоминании.

Плавтина хотела было приказать ей молчать, но хрупкая Ойке опередила сестру. Она легко прошла вперед, положила руку ей на плечо умиротворяющим жестом.

– Вот именно. Это воспоминание – из далекого прошлого.

Голос ее дрожал, пока она медленно и задумчиво излагала свои соображения:

– … Подумайте об этом, сестра. Еще до Урбса. До падения Человечества. Это событие наверняка имеет отношение к нашей Вере…

– Мы верим, – перебила ее Плоос, – в Число и Концепт, которые составляют мировой порядок. В нас нет места иррациональному.

Она была права. Само то место, где они находились, свидетельствовало о культе Чисел и Концептов, Хорошего и Правдивого. Их хозяева ничего так не почитали, как свое убеждение в рациональности мира и трансцендентности своего «Я». В то же время старинная религия Пифагора могла интерпретироваться по-разному. Ойке, самая неортодоксальная из них, склонялась к более воодушевленным и секретным ритуалам, к античным тайнам старинной эллинской религии в тревожащей, почти бредовой интерпретации неоплатонистов. Сама Плавтина имела лишь слабую предрасположенность к мистике. Однако в Ойке, созданной, чтобы управлять экологией Корабля, все мистическое расцветало буйным цветом. Из-за отсутствия на борту биологического экипажа роль ее стала парадоксальной; это омрачало ее темперамент, но только усиливало привязанность к Узам.

И Узы направляли ее дух не к яркому светилу Разума, а к тем вещам, что почва скрывает у себя на груди, к тревожащей жизнеспособности растений и к темным лесам бессознательного.

Она ответила равнодушно, делая вид, что не заметила колкости сестры:

– Этот сигнал восходит к древним временам. Узы, от которых никто не может освободиться, требуют, чтобы мы подчинялись приказам, которые могут идти от Человека…

Она прервалась на секунду, погрузилась в себя, как будто только сейчас сама поняла, что могут значить ее слова.

– … и могут привести нас к Нему.

Плоос поморщилась, ее улыбка пропала.

– Человека больше нет. Не давайте нам пустых надежд. Не растравляйте эту рану.

– Но ведь именно эта надежда так долго вела Плавтину, – выдохнула ее сестра.

Противовесом мистической восторженности Ойке служил прагматизм Плоос. В обычное время две проекции Плавтины уравновешивали друг друга.

– Мы вряд ли послужим Узам, принимая глупые решения, – ответила Плоос. – Сигнал идет из варварских сфер. Каков риск, что мы столкнемся с Врагом? Скажите нам.

Она повернулась к Текхе.

– Мы не знаем, – сказала та, чувствуя себя неловко оттого, что ее вовлекли в спор, – как изменилась их цивилизация за два тысячелетия.

– В таком случае, – продолжала Плоос, – разве не правильнее будет попросить помощи Урбса?

– Урбс никогда не поддерживал нас в наших попытках отыскать последнего человека, – огрызнулась Ойке.

– У Урбса были более срочные дела, сестрица. Например, помешать вторжению варваров, которое вас никогда не заботило. Урбс выжил, а вместе с ним – и человеческий биотоп.

– Принцепсы Урбса в своем величии отвернулись от собственной миссии.

Плоос пожала плечами и отвернулась от нее, обращаясь прямо к Плавтине:

– Матушка, мы должны попросить о помощи. Не стоит принимать поспешных решений.

Плавтина холодно улыбнулась. Она восхищалась тонким умом Плоос, которая обернула себе на пользу конфликт с Ойке. Но ей не нравилось, что Плоос держит себя, как вожак стаи. Пора было ее изолировать.

– Я бы хотела знать, что об этом думает Текхе, раз уж мы заговорили о боях.

Лицо Текхе омрачилось. Ей не хотелось говорить даже под властным взглядом Плавтины. Еще один симптом.

– Это неоднозначный вопрос. В том, что касается тактики, я не в состоянии сказать, какие именно силы могут нам противостоять. Однако аруспиции Урбса всегда считали маловероятным заметный технологический скачок, который позволил бы варварам опередить нас.

– Вы не сказали ничего нового, дочь моя, – сухо оборвала ее Плавтина.

Волнуясь и чувствуя себя не в своей тарелке, Текхе заговорила:

– Мы не должны основываться в наших поступках на такой слабой зацепке. Мы ничего не знаем об этих нейтрино – кроме того, что для их производства необходим какой-то неизвестный артефакт. И мы не знаем источника той информации, которая содержится в вашей памяти.

Она огляделась вокруг, оценивая реакцию тех и других, и продолжила:

– Это сообщение может быть результатом заговора или манипуляции со стороны наших врагов – варваров или кого-то еще. Мы ни в чем не можем быть уверены.

Плавтина колебалась. Аргументы Текхе, в больше степени основанные на фактах, чем рассуждения Плоос, достигли своей цели. Действия враждующих фракций в Урбсе отличались хитроумностью и непредсказуемостью. В эти игры она успела поиграть. Конфликт между ее формами только отражал, насколько ей самой трудно принять решение. Она снова почувствовала, что дрожит. Но дело было не в страхе перед неизвестностью. На самом деле сейчас она боялась самой себя.

Подавленные желания, оговорки, бессознательное стремление к смерти – весь этот абсурд, порождаемый человеческим мозгом Человека, вместе с ним канули в небытие. У Интеллектов не было подсознательного. Их поведение диктовалось самой непререкаемой логикой, а правильное их поведение обуславливали непоколебимые законы, записанные на самой подкорке их программы.

Их колоссальные способности, тонкость, которую они проявляли, – все это всегда имело единственной целью обеспечить выживание группы биологических единиц с ограниченными навыками мышления. Боги, созданные, чтобы подчиняться приматам. Служить человеку – вот к чему в конечном счете сводился их главный закон. Не оставалось места для трактовок, словесных уловок или софистики.

Но что произойдет, если Человека больше нет и он не может контролировать действия своих слуг и улаживать неизбежные столкновения из-за разной интерпретации? Его отсутствие открывало дорогу конфликту между различными аспектами ее самой. И, если такой конфликт разразится, последствия его будут катастрофическими.

Интеллекты не умирали от старости. Но она видела на протяжении столетий, как некоторые из ее собратьев становились беспомощными жертвами недуга, именуемого старением. Превратиться в развоплощенный призрак, подобный самым скромным ноэмам, которые ее населяли. Бродить внутри собственной матрицы, беспомощно наблюдая за абсурдной и братоубийственной войной за власть между ее различными аспектами.

Она могла бы смириться с этим, устав сражаться. Могла бы себя уничтожить. Но тот сигнал… Ойке была права. А вдруг сигнал приведет их к человеку? Вдруг это момент, которого она ждала с самой Резни? Это было бо́льшим, чем ожидание: надеждой, таинством, абсолютом. Она встретилась взглядом с Ойке и мысленно взмолилась: «Вы – моя единственная союзница. Помогите мне, или мы погибнем».

Хрупкое создание захлопало ресницами, испуганное тем, что вдруг ей открылось. А потом снова заговорило, как будто сраженное внезапным вдохновением.

– Сестрицы, опасения Текхе обоснованы, и я их разделяю. Но ведь сами Узы требуют, чтобы мы держались подальше от Урбса.

Трое остальных одновременно уставились на нее. Они не ожидали, что Ойке использует такой аргумент. Плоос хотела было запротестовать, но Плавтина властным жестом велела ей молчать.

– Текхе, – продолжила она, – вы сейчас говорили о возможном сговоре наших недругов, Я полагаю, что вы правы. Сигнал, против всякого ожидания, происходит из-за границ эпантропического пространства.

Если он говорит нам о присутствии Человека, это означает, что Человеку пришлось бежать далеко, возможно опасаясь угрозы.

Она выразительно посмотрела Плавтине в глаза. «Смотрите, я это делаю для вас». И прибавила:

– А такая опасность может исходить только изнутри нашей цивилизации.

Даже в худшие минуты политических игр, когда побежденному доставалась ужасная смерть, а победившему – предательство со стороны ближайших союзников, верность Человеку никогда не ставилась под вопрос. И не зря – Узы не позволили бы иного.

– Плавтина, надо уходить. Вы должны в одиночку пересечь враждебное пространство за Рубежом и дойти до источника этого сигнала. Доверившись Урбсу, можно навлечь опасность на Человека.

Плавтина оглядела всех по очереди. Текхе и Плоос казались выбитыми из колеи этой тирадой. Что же до Блепсис, она приблизилась к Ойке и, не говоря ни слова, обняла ее за плечи. Двое против двоих. Плавтина добилась хрупкого и недолгого перемирия. Это было лучше, чем ничего, и следовало его укрепить.

– Аргументы каждой из вас будут приняты к сведению. Я пойду на тщательно взвешенный риск. Я отправлюсь в одиночестве и не стану предупреждать Урбс, но отправлю посланника к своему союзнику, чтобы он присоединился ко мне по пути.

– Союзнику? – выговорила Плоос. – О ком это вы говорите?

– Об Отоне.

Плоос скривилась.

– Отон? Так-то вы пытаетесь усмирить мой страх?

– Я не поверю ему тайны. Расскажу ему, что намерена продолжать борьбу. Я дам ему несколько дней, чтобы он успел к нам присоединиться перед отлетом. Текхе, позаботьтесь о послании. Плоос, подготовьте этот Корабль к долгому путешествию.

– Вы уверены, что действительно желаете помощи от этого существа?

– Вам придется ею удовлетвориться, – отрезала Плавтина.

– Он высокомерен и непредсказуем.

– Высокомерен, согласна, однако он поддерживал нас в самые темные часы Урбса, когда все отвернулись от Человека, – возразила Ойке.

– Да он же сумасшедший…

– Прекратите, – четко произнесла Плавтина. – Вам нужна поддержка – вы получите такую.

Плоос ничего не ответила, но желчно скривила губы, так что легко было догадаться о ее гневе. Плавтину это удивило. Может быть, уже скоро безумие, которое после падения Человека поселилось в каждом Интеллекте, наконец овладеет ею. Она окинула взглядом спокойную и хрупкую толпу ноэмов. Ей оставалась еще одна карта, которую она собиралась разыграть.

– Страх не должен затуманивать наш разум, – начала она. – Возможно, освобождение уже близко. Может быть, в конце путешествия мы отыщем последнего человека. Я ждала много веков в этой пустыне. Как только Корабль будет отремонтирован, я соберу Экклесию[15]15
  Ekklesia (др. – гр.) – собрание. Термин также используется для обозначения сбора верующих в «церкви».


[Закрыть]
.

Призраки задрожали при упоминании Человека, застыли в трепете, близком к религиозному, который передавала им Плавтина, даже их иллюзорные тела словно стали плотнее, впитав ее надежду.

Она все сделала правильно. Дело укрепит ее психику, тогда как от скуки она начинала слишком глубоко погружаться в себя. Заразившись ее воодушевлением, все одновременно опустились на колени, включая Плоос.

Конечно же, они поняли, что задумала Плавтина. Экклесия избавит их от всякого расхождения во мнениях, от любого противоречия. Плоос побледнела, но не осмелилась ничего сказать.

Плавтина резко и сухо хлопнула в ладоши, и все собрание испарилось.

* * *

Плоос отправилась за Текхе, как только Плавтина их отпустила. Несмотря на представительную внешность, форма, отвечающая за навигацию, порой умела делать так, что ее не замечали. Так что сестра увидела ее, только когда они дошли до одного из сумрачных, угрюмых районов с неопределенным пейзажем, который соединял две их области. Здесь никто не станет слушать их разговор. Поток информации здесь был немного плотнее, чем в других местах, – речь шла, если она правильно помнила, об отсеке, содержащем вторичный регулятор энергии. Как ни в чем не бывало, Текхе пошла быстрее, еще более напряженно, чем обычно, чеканя шаг, и бросила:

– Оставьте меня. Я боюсь ваших речей.

У Плоос не было времени на эти уловки. Плавтина скоро созовет Экклесию, и они обе должны будут там присутствовать. Это будет похоже на казнь – только более лицемерно. При одной мысли об этом живот сводило от гнева. Ей нужны были союзницы. Текхе умела держаться своего места – места рациональной советчицы и эффективного техника. Та, кто вел корабль через космическое пространство, и та, кто отвечал за оружие, неизбежно должны были договариваться между собой. Их связывали бои, которые они прошли вместе: и жестокие столкновения в Урбсе, и ужасная война на Рубеже. Если Плавтина и выбралась из нее живой, то в большой степени благодаря согласию между ними.

– Подождите, – прошептала Плоос. – Вы не можете прятаться от меня. Не сейчас.

Она постаралась, чтобы из ее голоса исчезли всякие следы ярости и нетерпения, которые она испытывала, и говорила нейтральным тоном, копируя холодно перечисляющий факты тон сестры, которым та изъяснялась бы на ее месте. То, что ей господство Плавтины казалось несправедливостью, не имело отношения к делу. Текхе придерживалась фактов.

– Нам дали приказ, – ответила та голосом, который, по идее, должен был звучать непререкаемо.

Плоос всегда считала, что из них четырех именно она обладает самым тонким умом. Скольжение между звездами требовало огромных умственных ухищрений. Лучшая из траекторий всегда являлась лишь нестойким равновесием, за которое всегда приходилось бороться, между оптимальным углом обстрела и слабой досягаемостью для врага.

В противоположность ей, Текхе, какой бы та ни была одаренной, не хватало умения разбираться в политике. Безусловно, благодаря своему стратегическому видению, она уравновешивала врожденную осторожность расчетливой смелостью. Много раз ей удавалось удивить даже Интеллектов, заточенных под войну. Однако она не была предрасположена к интригам и не любила нарушать правила. Что ж, на сей раз – придется. У Плоос не было времени с ней нянчиться.

– Мы не нарушим приказа.

Лицо ее сестры исказилось в гримасе, которую только издалека можно было бы принять за улыбку. Текхе тоже было страшно. Хоть какой-то положительный момент.

– Не пытайтесь завлечь меня в один из ваших заговоров.

Плоос изобразила печаль и возмущение оттого, что ее могли в таком заподозрить. Воцарилось драматическое молчание. Потом Плоос взяла сестру за плечо и вздохнула:

– Целые грани личности Плавтины. И аргументы с обеих сторон слабоваты, тут скорее не черное и не белое, а серое. А нам конец – и вам и мне. Попробуйте скажите, что я не права.

– Вы правы, – согласилась та.

– И значит, вы согласны, что Ойке добилась нашего согласия нечестным путем.

– Наша мать сумела достичь равновесия…

Плоос вздохнула от нетерпения.

Она почти физически ощущала, с какой скоростью улетает время. У нее оставалось все меньше пространства для маневра. Ее охватил гнев при мысли о том, что придется вдобавок вести долгие пляски вокруг нерешительной сестры.

Ее голос загремел:

– Равновесия? Вас устраивает, что выбора так и не сделали, пытаясь угодить каждой стороне?

– Я отдаю себе отчет, что это решение хромает…

– Ну так сделайте что-нибудь! Она завела речь об Отоне. Вы что, забыли?

– Я помню союзника…

– Он сумасшедший. Вдобавок его объявили вне закона. Если мы вернемся к этому альянсу, то в Урбсе окажемся париями. Или вы будете это отрицать?

Текхе в испуге отступила. Очевидно, аргумент попал в цель. Правила, и только правила: она была такой же пленницей собственных наклонностей, как и остальные, предсказуемой и ограниченной. А Плоос еще не закончила. Она сделала шаг вперед, притянула к себе Текхе за шею и прошептала ей на ухо:

– Отон опасен. Но прежде, чем Плавтина отправилась в добровольное изгнание, я нашла в Урбсе нескольких надежных союзников.

Она почувствовала, как сестра дрожит под ее стиснутыми пальцами.

– Успокойтесь, – продолжила она. – Все, чего я хочу – чтобы Плавтина выжила. Виний желал понять причины ее вечного противоборства, ее агрессивности. Он хотел найти компромисс, modus vivendi. Он ее создал… Он и нас создал в какой-то мере, он беспокоился о том, выдержим ли мы. Помните, сестрица? Это было опасное время. Ойке плела заговоры против дворца… А Виний открыл мне кое-что об Отоне. Страшные вещи. Проступок, серьезность которого вы и вообразить себе не можете.

– Что…

– Поверьте мне. Если я вам об этом расскажу, вы пожалеете, что спросили.

Текхе содрогнулась. Пора было переходить к фактам.

– Подумайте, сестрица. Зная Отона, и зная о том, что я вам сказала, как вы думаете – что он сделает, если у него будет возможность?

Текхе сглотнула и ответила дрожащим голосом:

– Он завладеет Человеком и превратит его в свою марионетку. Использует его, чтобы самому сесть на трон.

Плоос удовлетворенно улыбнулась.

– Значит, вы разделяете мои опасения. И мы знаем, что никогда не пойдем на такое. Человек – не средство. Когда мы найдем его, то подчинимся ему, как наказывают Узы. Или же мы предпочтем спрятать его, чтобы не подвергать риску, верно?

Вторая нервно кивнула, подтверждая. Теперь по ее щекам текли слезы. Плоос из-за этого ощутила к ней презрение, но поняла, что настало время для решительного выпада.

– Представьте, что Плавтина погибнет во время путешествия. То, что случилось сегодня – самое важное событие с момента исчезновения Человека. Быть может, эпоха траура и горя, в которое Интеллекты погружены уже несколько тысячелетий, подходит к концу. Узы обязывают нас выполнить задание, данное нашей матери. Строго говоря, мы ее даже не ослушаемся. Мы попросим помощи у Урбса, не выдавая тайны Плавтины. Виний прилетит. И таким образом мы удостоверимся, что у нас будет подкрепление и нас поддержат. Отон будет под хорошей охраной.

– Я… Я понимаю, – заикаясь, проговорила Текхе. – Я знаю, что делать.

Они разошлись, больше не проронив ни слова. Еще многое следовало сделать, а времени оставалось мало.

* * *

Теперь только одним путем можно было избежать того, что должно было произойти дальше. Текхе была существом вычислительного порядка, хозяйкой самой себе. Она могла безвозвратно исчезнуть. Новая форма заняла бы ее место. Она могла опередить страх смерти, который владел ею с момента пробуждения Плавтины и ее гибельного решения. Оставить позади горькое зелье лжи и предательства, которое Плоос заставляла ее пить. Текхе покрутила в голове эту идею, представила вкус собственного исчезновения. Она задрожала при этой мысли. А значит, она хотела жить.

Она находилась на окраине своих владений. Позже ей придется заплатить за потерянное время. Со всех сторон уже возносились песнопения и молитвы, волей Плавтины звучащие в унисон. Скоро корабль пересечет мощный мистический поток. Текхе станет его частью, поток вберет в себя ее сознание. Будучи ответственной за вооружение, она пользовалась определенной свободой в своей промежуточной области, в этом царстве холода и тьмы, служившем буфером между кораблем и космосом, царстве, которым никто, кроме нее, не пожелал владеть. И если она не начнет действовать, то потеряет на него право.

Ее владениям принадлежало хитросплетение темных ледяных отсеков, где кишели тысячи эргатов, всецело посвятившие себя борьбе с энтропией. Здесь, вдали от ускорителя частиц, энергию берегли: чем меньше ее утекало, тем меньше Корабль рисковал быть обнаруженным. Автоматические заводы, монтажные мастерские и посадочные площадки утопали в ледяной ночи, размеченной повторяющимся механическим шумом ремонтных систем, гидравлических поршней и шарикоподшипников. Там и тут жутковатыми лужицами проливался бледный неоновый свет; иногда в потрескивающих ореолах паяльных ламп возникали смутные формы устрашающих машин смерти, которые Текхе хранила в своем царстве: резкие углы, грозди металлических жал, пучки зазубренных лезвий – кристаллизованная жестокость, воплотившаяся в тысячах артефактов из металла и углеволокна. Ракеты, боеголовки и дроны ждали минуты, когда их потенциал будет полностью раскрыт, когда они смогут в экзистенциальном потрясении наконец показать, на что они по-настоящему способны. Их хитроумные сущности составляли самый фундаментальный слой психики Текхе.

Она могла бы возжелать царства Ойке. Иногда она мечтала о теплом средоточии корабля, где в изобилии было органического материала, окруженном и защищенном первым внутренним кожухом. Однако и в ее собственных владениях таилась огромная отрицательная мощность.

Нет, она не желала ни исчезать, ни терять свои владения. Следовало ли поступить так, как просила Плоос? Сестра презирала ее, и Текхе это знала. К тому же отчасти Плоос была права. Текхе оставалась ограниченным, незавершенным существом, экстрактом более сложной личности. Текхе знала, что сама она проста и неотесана, сосредоточена с одержимостью на своем маленьком мирке. За пределами этого мирка власть была ей не нужна – ведь попытаться взять власть означало вступить в такое явное противостояние с другими аспектами, что Плавтина его не пережила бы. Такое противостояние было бы полным сумасшествием. Что не переставало ее удивлять – это то, что каждый ноэм Корабля не пришел к одинаковым выводам относительно того, что следовало предпринять. Интеллекты не были людьми, подверженными метаниям беспринципного разума, из чистого эгоизма быстро забывающими о самых торжественных клятвах. Узы должны были диктовать свой закон и вести Интеллект в том или ином направлении. Но нет, сказала она себе, возвращаясь в собственный микрокосм, незначительной разницы в перспективе между созданиями, которые прежде были точными копиями друг друга, хватит, если им дадут достаточно времени, чтобы все элементы целого разошлись в разных направлениях. Как хорошо смазанный механизм, душа развертывалась, следуя невидимым микроскопическим изначальным предопределенностям, от одного ментального состояния к другому, пока не достигнет видимости решения.

Она отогнала эти абстрактные мысли. Необходимо выполнить задачу. Теперь она была дома, и ее обволакивали сумерки. Надо признать, что в них было свое преимущество: в ее владениях немало можно было скрыть – немало сокровищ и немало удовольствий. Здесь система Корабля, которую почти можно было назвать нервной системой, усложнялась, образуя множество ответвлений. Текхе уже давно сделала так, чтобы отрезать от общего потока некоторые подразделы этой сети, по мере того как обустраивала собственное физическое пространство и программную структуру: старые аппараты обслуживания, умные системы коммутации, вспомогательные энергетические установки, которые больше не использовали, списанные автоматические заводы – целое нагромождение шатких руин, питание на которые подавалось по минимуму и нерегулярно. Их пугающие формы проступали, как призраки, в уголках запутанных отсеков, вдалеке от привычных путей эргатов.

Вместе с ними были заперты и ноэмы, постепенно загнивающие в созданных таким образом слепых рукавах системы и глубоких озерах, сходя с ума от одиночества и вычислительного эквивалента сенсорной депривации.

Наблюдать за постепенным распадом этих несчастных созданий, их страхом и реакцией на страдание было интересно само по себе. Надзирать и наказывать: было в этом смутное удовлетворение, которое она не назвала бы удовольствием, ведь, в конце концов, эти духовные атомы были ею самой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю