Текст книги "Вторая Стадия"

Автор книги: Ромэн Яров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Яров Ромэн
Вторая Стадия

Р.Яров

Вторая Стадия

Строители уехали, и жильцы нового дома остались один на один со своими заботами.

Конечно, выбрать люстру или вколотить гвоздик под дедушкин портрет – дело глубоко личное. Но существовала задача, решить которую можно было только сплоченными усилиями.

Последний дом на последней улице города, громадный, белый, похожий на океанский корабль, – он принимал на себя все суховеи и песчаные бури, несшиеся с отвратительного пустыря, который простирался так далеко, что даже с десятого этажа края его не было видно. Кроме того, вблизи от дома пустырь был весь испещрен холмиками, оставшимися от строителей. Даже самые лучшие археологи мира не нашли бы при раскопках этих куч ничего, кроме битых кирпичей, ржавой проволоки, в лучшем случае – подошвы. Но все это могло вызвать восторг не раньше чем через пять тысяч лет. А пока эстетическое чувство жильцов подвергалось беспрерывному оскорблению.

Только лес, который закрыл бы путь ветрам, который радовал бы глаз своей первозданной, непреходящей – несмотря на все веяния абстрактного искусства красотой, мог довести чувство душевной гармонии новоселов до ста и более процентов. Мысль о посадке леса носилась в воздухе, ее обсуждали во всех шести подъездах и на тротуаре перед домом всю зиму и всю весну. Даже собрание одно прошло, но протокол не вели, и решения никто не помнил.

Наступило лето. И тогда немолодая учительница истории Лидия Петровна-общественница и хлопотунья – вспомнила, что на четвертом этаже живет научный работник Хромосомов. Как будто бы он даже профессор и работает в каком-то ботаническом питомнике. Раз уж поздно сажать тополь, клен или акацию, – то, вполне вероятно, он знает, что все же можно посадить.

Лидия Петровна немедля поднялась со своего первого этажа на четвертый. Разговор длился недолго, а на другой день к дверям всех подъездов были приклеены объявления: "Завтра посадка леса. Просьба к 10 часам утра выйти с лопатами".

Легковая машина проехала по тротуару несколько метров.

– Прибыли, – сказал Хромосомов шоферу. Оба вылезли. Шофер открыл багажник, достал мешок. На тротуар посыпались тоненькие нежные прутики.

– Спасибо, – сказал Хромосомов, – вы свободны.

Шофер уехал, а Хромосомов присел и стал перебирать прутики. Собравшиеся глядели на них с недоумением. Они ожидали по крайней мере двух грузовиков с большими деревьями, растопыренные корни которых покрыты землей и обернуты тряпками. Их надо бережно снимать с машины, копать ямы – в общем, дело известное. А это... Даже маленькие дети, вышедшие со своими лопаточками помогать взрослым, искренне удивлялись.

Хромосомов распрямился и обычной ученической линейкой, которой мерил прутья, громко похлопал себя по ладони. Все примолкли.

– Это растение, – Хромосомов линейкой показал на прутики, – появилось несколько лет назад в джунглях Южной Америки. Помните гигантскую вспышку на Солнце?

– Было такое дело, – подтвердил громко человек лет сорока пяти, стоявший возле профессора. Сероглазый, с прямыми волосами и крепкой – орехи разгрызать – нижней челюстью, он единственный из всех не держал лопаты в руках.

– Поток частиц колоссальной энергии пробился через атмосферу, и либо он в одном месте оказался почему-то интенсивнее, чем в других, либо несколько растений оказались наиболее подготовленными к мутации, – но только вдруг появились деревья с совершенно поразительными свойствами. Вы вступаете под такое дерево в полном душевном смятении: день был трудный, вы взволнованы, озабочены, раздражены. Проходит несколько минут, – и в ваших расстроенных мыслях наступает порядок, вы чувствуете спокойствие, умиротворенность, всеобщее благорасположение. Зачем такая особенность, в чем ее механизм-пока не ясно. "Внушающими радость" назвали эти деревья. Нам прислали несколько образцов, с которыми мы работаем. А это – остатки. Они растут быстро, время посадки пока еще подходящее, умеренный климат для них годится – через месяц роща будет шуметь. Но требуются очень глубокие ямы. Чем глубже, тем выше и мощней дерево.

И под нажимом его каблука лопата вонзилась в землю.

Работа началась в десять часов утра, а к двенадцати люди, для которых копанье ям было таким же непривычным занятием, как добывание огня трением, выдохлись. Лидия Петровна пошла по квартирам за подкреплением. Когда обход был закончен, она обвела взглядом пустырь и возле маленького деревянного гаража увидела автомобиль и вызывающе торчащие из-под него ноги. Лидия Петровна немедленно подошла к машине. Под ней лежал тот, кто столь авторитетно подтвердил высказывание Хромосомова о солнечной вспышке. Кажется, из 86-й квартиры, кажется, инженер, фамилия, кажется, Махоркин.

– Вы здесь? – сказала она приветливо – Почему же вы ушли?

Он ничего не ответил, слышно было только, как постукивает, срываясь, гаечный ключ.

– Ну что же вы? Все так устали.

– Большой научный эксперимент провожу, – сдерживая от натуги дыхание, сказал инженер Махоркин.

– Воскресенье же...

– Познание истины перерывов не терпит.

– Но ведь Хромосомов копает. А он как будто даже профессор.

– Он может быть даже академиком, – голос из-под машины звучал сурово, это ничего не меняет и не доказывает. Он проводит свой эксперимент – вот нашел себе сотню добровольных помощников. У меня же своя научная тропа, и в лаборантах я ни у кого ходить не буду.

Инженер Махоркин вылез из-под машины. Лидия Петровна молча глядела на него, не зная, что сказать, потом взяла лопату, прутик и вернулась к гаражу Вот здесь она посадит "внушающее радость". Пусть мысли будут только хорошие, и тогда научные открытия потекут сами собой.

Все, что говорил Хромосомов, подтвердилось очень быстро. Брошенные на трехметровую глубину – дальше копать сил не хватило – саженцы в две недели прошли весь слой земли и показались на поверхности С каждым днем все больше и больше становились их размеры Вскоре "внушающие радость" догнали в росте несколько молодых топольков, чудом сохранившихся после беспощадного вспарывания земли строительными машинами. К середине лета перед домом появилась роща.

Никогда и нигде не чувствовал себя человек таким безмятежно счастливым и умудренно-проницательным, как под сенью "внушающих радость". Никогда не бывало у каждого более беспристрастного судьи, чем он сам в тот момент, когда садился под деревом на траву. Будущее не представлялось в этот момент цепочкой из триумфов; никаких новых иллюзий не возникало и даже исчезали старые, но в них и нужды не было. Обычные, блаженно расползающиеся мысли вечерней прогулки сменялись вдруг анализом собственной жизни с осознанием истинной ее цели.

Не только из одного – из всех домов улицы стали ходить по вечерам в молодую рощу. И по вечерам там становилось иногда даже тесно.

Однажды вечером инженер Махоркин загнал машину в гараж. Солнце просвечивало сквозь щели в досках – но некоторые щели были темны. Их загораживало дерево, выросшее в стороне от остальных– след нежной заботы Лидии Петровны. Инженер Махоркин долго возился, запирая сначала все дверцы автомобиля, потом багажника, потом дверь гаража. Упругой походкой, глядя прямо перед собой, он шел к дому. Лидия Петровна шла навстречу.

– Здравствуйте, – почтительно сказала она. – Отчего вы не погуляете в рощице? Быть может, стесняетесь, что вам не удалось покопать? Но ведь все понимают вашу занятость...

– Инженер Махоркин никогда и ничего не стесняется, – твердо и громко произнес инженер Махоркин. – Все, что он требует, он требует справедливо, а в справедливом деле стесняться нечего. А если он чего-то не требует, то не потому, что стесняется, а потому, что осознает твердо: пока не заслужил...

– Простите, пожалуйста, – сказала несколько ошеломленная этими аргументами Лидия Петровна, – я просто хотела, чтобы вы погуляли по нашей рощице. Это внушает такие добрые чувства!

– А я не хочу их, – отчеканил инженер Махоркин. – Я научный работник; мне озлобление нужно, чтоб идею преследовать, трясти ее беспощадно, не жалеть никого. А вы со своей рощицей так называемой что наделали! Типы всякие шатаются и под окнами и возле гаража, где машина стоит экспериментальная с такими деталями, о которых я даже говорить не имею права. Хоть бы гуляли те, кто сажал, – я их в лицо знаю. А то вся улица ходит, и со всех концов города ходят, и скоро из других городов начнут валить!

И он продолжил свой путь к дому. Очень скоро в рощицу начали водить на прогулку детей из ближайшего детского сада. "Насколько больше станет на свете хороших людей! – мечтала заведующая садом. – Чудесное дерево помогает взрослому избавиться от зла, а детям поможет стать ко злу невосприимчивыми". Так оно и вышло. Маленькие люди менялись молниеносно. Если на территории детского сада ребята дрались, то здесь они становились образцом благонравия, сохраняя, впрочем, всю свою живость. Вновь приобретаемые свойства не исчезали, когда дети уходили из рощи.

– Этих детей уже ничто не испортит, – говорила с гордостью заведующая. И проекты один грандиознее другого рождались в ее голове. Но реализация их натолкнулась на трудности...

Инженер Махоркин частенько встречался у подъезда с Хромосомовым.

– Вы, конечно, размышляете, – говорил инженер Махоркин. – Я тоже, на ходу. Нам, научным работникам, некогда терять дорогие секунды. Гипотезы не знают нормированного рабочего дня.

– Какой областью науки занимаетесь?-интересовался уважительно Хромосомов.

– Проблемами малой энергетики, – важно отвечал Махоркин. – Но вот, представьте себе, что бесконечное мелькание перед окнами, – самый лютый враг гипотез. Людей бескрылых это, возможно, не трогало бы, но я не могу. А вы...

– Я что ж, я ничего... -как бы оправдывался Хромосомов. Но инженер Махоркин не боялся говорить с Хромосомовым на равных.

– Для науки все одинаковы, – говорил он, – и лаборант не хуже академика. Волею обстоятельств я вынужден был сделать своей экспериментальной базой районный автомобильный клуб. Но, сами понимаете, частные и мелкие страстишки автолюбителей ничего общего не имеют с теми задачами всемирного масштаба, которые я хотел решить. Увы, нужны деньги...

– Но ведь и вы тоже, кажется, владеете машиной, – робко вставлял Хромосомов.

– Экспериментальная, – рубил инженер Махоркин. – Больше разглашать не имею права. Денег меня лишили, работу пришлось прервать. Сейчас я обдумываю новую гипотезу – и некоторую проверку уже осуществляю. Но страшная помеха – эта роща... Глядеть не могу на людей, которые ни о чем не думают. Мысль моя устремляется в заоблачный полет – и вдруг фигура обывателя. Вся душевная устремленность, конечно, вдребезги... Давайте рощу под корень, а? Чтоб не шлялись...

– Но ведь она людям нужна... – содрогался Хромосомов.

Особенно остро воспринял инженер Махоркин появление в роще детей. "Внушающие радость" избавляли их от злости, которая, зарождаясь в мелких стычках, развиваясь постепенно во взрослом человеке, становится матерью всех пороков, – но озорство детей осталось неизменным. Они бегали, прыгали, гонялись друг за другом. И, конечно, сарай, где стоял экспериментальный автомобиль, подвергался их бешеному натиску.

Однажды инженер Махоркин не выдержал. Четким строевым шагом он пересек пространство между домом и рощей.

– Я, как друг детей, – сказал инженер Махоркин заведующей детским садом, настаиваю категорически, чтоб они покинули эту рощу и не приходили больше сюда до тех пор, пока вопрос о возможности искусственной обработки их нервных центров, а также ретикуло-диэнцефалической и ринэнцефалической систем и эмоций не будет решен положительно Академией педагогических наук и по соответствующим каналам не будет спущен документ, официально разрешающий посещение этого питомника – кстати сказать, экспериментального, – детьми в возрасте до семи лет. Иначе вашему непосредственному начальству будет доложено о фактах вопиющего нарушения.

Детей не надо было собирать, испуганные, они обступили свою воспитательницу Их увели.

Неизмеримо сложнее было решить другую задачу – не дать возможности бесцельно шатающимся обывателям, под видом которых могли появиться и враги, приближаться к сараю с экспериментальной машиной, быть может, изгнать их всех из рощи, а если понадобится, и рощу срубить Но энергичный человек перед препятствиями не останавливается. Инженер Махоркин разработал несколько вариантов плана изгнания.

Как-то вечером, сидя за столом, инженер Махоркин работал над своим изобретением – набрасывал схему приемника солнечных лучей, преобразователя этих лучей в кинетическую энергию и трансмиссии от преобразователя к ведущим колесам автомобиля, шпинделю станка или вообще рабочим органам любой другой машины Был вечер, солнечные лучи диагонально разрезали комнату, и мысли инженера Махоркина, скользя по этой диагонали, достигали самого Солнца. Неожиданно он услышал с улицы скрип отдираемых досок Инженер Махоркин встал и подошел к окну. Мальчишка лет семи, вцепившись в плохо державшуюся доску обшивки гаража, старался отломать ее. Быть может, ему была нужна сабля, а может, он просто хотел посмотреть машину, лакированные бока которой видны были сквозь щели.

У инженера Махоркина хватило благоразумия не выскочить в окно, но он оказался внизу так быстро, как будто в самом деле спрыгнул с третьего этажа. Мальчишка отскочил от гаража. Инженер Махоркин крепко дал ему по затылку, а потом сильно толкнул. Мальчишка, плача, помчался в неизвестном направлении. Инженер Махоркин отряхнул руки и пошел домой. Навстречу ему из подъезда выступил Хромосомов. Он сорвал с глаз очки и храбро размахивал ими.

– Что вы сделали с ребенком? – спросил он решительно.

– Я этих сорванцов, которые лезут куда не надо, учил и буду учить, – с еще большим напором ответил инженер Махоркин – А родителей надо привлекать к административной ответственности...

– Посмотрите, – грозно сказал Хромосомов.

С дерева, под которым инженер Махоркин только что лупил мальчишку, слетали листья, а остающиеся желтели на глазах. Ствол дерева темнел, и вздрагивали ветви...

– Оно вянет! – вскричал Хромосомов – Сгорает, как перегруженный мотор. Оно преодолевает своим излучением злые чувства в человеке. А в вас их столько, что оно не смогло их преодолеть...

– Запишите это в свой журнал экспериментов, – сказал холодно инженер Махоркин – Вы ведь их для того здесь и посадили, чтоб опыты над людьми устраивать.

– Какой вы нехороший человек, – сказал тихо Хромосомов, надел очки, повернулся и пошел прочь. Инженер Махоркин двинулся вперед твердым шагом. Лидия Петровна остановилась перед ним.

– Нет, вы нехороший человек, – сказала она, покраснев.

Инженер Махоркин не обратил на этот выпад ни малейшего внимания. Он взошел на крыльцо, повернулся ко всем и заявил:

– Завянет это дерево или не завянет – его дело. Но предупреждаю, что расти возле лаборатории, где находится объект ценнейшего научного значения, к тому же секретный, оно не будет.

Прошло несколько дней. Запас жизненных сил в дереве был, очевидно, огромен. Желтые листья не облетели, а позеленели вновь, ствол из серого опять превратился в белый. Гуляющие появлялись под ним, как и раньше, и многие даже, проходя, трогали рукой стенку гаража. Инженер Махоркин не реагировал. Общественность пришла к выводу, что намерение свое он осуществлять не станет.

Прогноз погоды обещал грозу. К вечеру тяжелые, как дорожные катки, постукивая, вздрагивая, стали наползать тучи. Они ползли, закрывая просвет, и вот уже столкнулись тяжелыми боками. Высеченная от столкновения искра разнесла вдребезги полнеба и полземли. Подул сильный ветер, листья заспорили друг с другом. В доме захлопнулись окна. Сперва слышно было, как стучат отдельные капли по отдельным листьям, а потом небо опрокинулось, шум водопада заглушил все.

Крики раздались перед рассветом. Лидия Петровна проснулась раньше всех, накинула поверх халата плащ и побежала на улицу, готовая решимостью своей отпугнуть злодеев. Воздух был влажен. Погасшие фонари дремали на вершинах столбов, светились пустые подъезды. Крики неслись от гаража инженера Махоркина. Под "внушающим радость", тем, что Лидия Петровна посадила возле его стенки, виден был силуэт человека. Инженер Махоркин стоял во весь рост, плотно обхватив ствол правой рукой.

– Что с вами? – спросила в изумлении учительница. – Это вы кричали? Вам плохо? Отпустите дерево, обопритесь на меня – я помогу вам дойти до дома.

– Соображать надо, – инженер Махоркин дернулся. – Если бы я мог отпустить дерево, я бы и сам ушел. О, как больно, – закричал он вдруг, содрагаясь, будто током ударило...

Учительница направила луч фонарика на его руку. Она как будто слилась с деревом – ствол переходил в нее плавно, как в ветку.

– Вы... не можете оторваться? – спросила она, остолбенев.

– А как по-вашему, почему бы я стал кричать? – огрызнулся инженер Махоркин.

В растерянности учительница побежала будить Хромосомова. Едва он увидел, что случилось с инженером Махоркиным, сонливость его как рукой сняло. Он внимательно осмотрел ствол, ища какую-нибудь необычайную смолу, вдруг прихватившую инженера Махоркина. Ствол был где гладок, где шершав, но совсем не липок. Открылся новый природный феномен, и Хромосомов, сочувствуя инженеру Махоркину, в глубине души радовался такому интересному факту. Ему было ясно, что необходимо все оставить как есть и всесторонне исследовать и дерево, и инженера Махоркина.

Очень робко, отчасти намеками, напирая на то, что для настоящего научного работника не имеет значения обстановка, в которую он попадает, а важна лишь возможность неустанного поиска истины, Хромосомов предложил этот вариант.

– Если бы со мной произошел этот случай... – добавил он.

– Вот и прилипайте сами. А меня отпустите. Не то я такое устрою! – с необычной для него грубостью перебил инженер Махоркин. – Все за решеткой очутитесь! Злостное хулиганство! Травля творца передового!..

Тут какие-то волны пошли по его телу, и он начал корчиться от боли. Пристыженный профессор побежал за топором. Учительница посветила фонариком, Хромосомов размахнулся и ударил топором под самый корень дерева. И сейчас же раздался такой крик, будто удар пришелся инженеру Махоркину по ноге. Рубить было нельзя.

– Зачем вы сюда пришли ночью? Зачем схватились за дерево? – спросил Хромосомов.

– Показалось в темноте – кто-то к машине лезет. Выскочил – пусто. Ну я со злости, что под дождем бежать пришлось, схватил дерево и давай трясти. Вырвать хотел. Как оно появилось, так все мне мерещиться стало, что машине опасность угрожает. А она экспериме... О, боже, за что такое наказание!..

Его опять затрясло. Успокоившись, он сказал:

– Привезите врача! Я вам дам ключ от машины.

– Но она же экспериментальная...

– Это только я один знаю, где там экспериментальные детали. А вы обращайтесь, как с самым обычным автомобилем.

Врач походил кругом, сказал: "Случай беспрецедентный, возможно, потребуется хирургическое вмешательство". И отбыл. Хромосомов уехал организовывать – по просьбе инженера Махоркина – охрану объекта от посторонних взглядов. Рано утром к дому подкатила полуторка, груженная свеженькими досками. Два плотника принялись сооружать вокруг инженера Махоркина забор. Их направил отдел капитального строительства питомника, поднятый на ноги Хромосомовым. К середине дня прибыл милиционер и занял свое место у вновь воздвигнутого забора. А вечером весь дом знал, что там, под строжайшей охраной, засекреченный инженер Махоркин проводит очень важный, смертельно опасный эксперимент. Так он, превозмогая болевые импульсы, шедшие в тот момент через его тело, просил объяснять Лидию Петровну.

Прошел месяц. Жильцы дома привыкли к забору, но близко не подходят боятся. Каждый вечер в калитку входит профессор Хромосомов. Под деревом, облокотив приросшую руку на построенный теми же плотниками стол, сидит инженер Махоркин. Перед ним лежит журнал – толстая книга с синими линоваными страницами. Левой рукой инженер Махоркин записывает в него свои наблюдения. Хромосомов берет журнал, приближает его к глазам и начинает читать.

"... 18 июля. Пролетела стая птиц. Листья начали вздрагивать и дрожали до тех пор, пока стая не улетела. Быть может, на птиц подействовало излучение. Но я не смог установить, является ли оно направленным..."

– Хорошо, но недостаточно, – вздыхает Хромосомов, кладет журнал на стол. Это наблюдение мог бы провести любой человек, не связанный непосредственно с объектом. Я, например. А вы – вы должны использовать все особенности своего положения. Прислушивайтесь к своему внутреннему миру, фиксируйте свои ощущения. Может быть, анализ крови сделать, желудочного сока?

Инженер Махоркин молчит, улыбается, и улыбка у него какая-то странная, нездешняя, как у слепого, погруженного в свои мысли. И Хромосомов тут же корит себя за нечуткость.

– Вы не волнуйтесь, – бормочет он, – пятидесяти ботаническим институтам мира разосланы запросы. Не может быть, чтобы не нашлось выхода. Не беспокойтесь, мы скоро освободим вас. Лидия Петровна за вами ухаживает?

– Следит, кормит, – говорит инженер Махоркин – Рубашку специальную сшила, чтоб надевать, не просовывая руку в рукав...

– Мы, конечно, о вас позаботимся, не волнуйтесь. До завтра... – и Хромосомов отходит, пятясь.

Но инженер Махоркин с каждым днем все больше и больше осознавал, почему он попал в эту странную ситуацию. Знал он также, что разошли Хромосомов письма не в пятьдесят, а в пятьсот институтов мира, ему, Махоркину, это не поможет. До осени, до листопада, до холодных дождей он будет сидеть здесь, а потом вдруг встанет, потянется, вздохнет сладко и глубоко, воздев к небу обе руки, и выйдет за калитку, испугав милиционера. Вся жизненная сила дерева уйдет тогда глубоко в сердцевину ствола, быть может, в корни. Знает Махоркин то, что неизвестно никому во всех пятидесяти институтах мира, – если там нет второго такого, как он...

Каждое живое существо на Земле должно бороться с врагами. Деревья возникли задолго до человека. Они жили, не боясь никого – что им самые острые клыки или самый могучий хобот? – и умирали естественной смертью. Но как спастись от дисковой пилы?

Где-то в глубинах клеток зарождались новые свойства, лучевой поток закрепил их, вызвал давно уже подготовленный мутационный скачок. Каждому, кто входит в лес, должны быть внушены добрые чувства! Пусть человек ощутит в себе сострадание ко всему сущему, осознает себя частью всего живого, проникнется душевной гармонией...

– Ну и пусть себе лесорубы сострадают! – едва ли не крик вырывался у инженера Махоркина в то первое время, когда он только-только начинал смутно еще осознавать, что произошло. – Но я, дипломированный инженер, – какие у деревьев могут быть ко мне претензии?

Шли дни; медленно, как бы с течением древесных соков, бесспорно проходящих через инженера Махоркина, являлись новые ощущения, которые он переводил в мысли.

"Не затаишься, теперь ты весь открыт. Ты ходил озлобленный – и еще более озлоблялся от того, что это надо было скрывать. Поток излучений не смог преобразовать твою злобу в доброту. Дерево едва не погибло. Кто ты – инженер или клоун – неважно. Ты вошел в рощу с недобрыми чувствами и с ними же вышел. На том кончилась первая стадия..."

Снова идут дни, снова каким-то непонятным, редкостным воспринимает мир инженер Махоркин и чувства свои переводит в человечьи мысли...

"А когда не помогает первая стадия, начинается вторая. Враг должен слиться с деревом в живущий одной жизнью организм. Пусть мокнет под тем же дождем, дышит тем же ветром, укрывается тем же небом. Бьют по дереву – больно обоим; лживая или злая мысль врага вызывает, как сигнал крайней опасности, боль у дерева, – и у врага тоже".

"Но за что я так отмечен? – думает иногда инженер Махоркин, когда пролетает большая стая птиц, дерево настораживается, и связь с ним слабеет. Я обычный гражданин, ничего особенного не сделал. Рвался, правда, расталкивал других, кричал о несуществующих изобретениях. Но ведь за это не сажают. Суд не осудит, моралист не придирется особо – много таких. А я сижу..."

Пролетают птицы, уходят спать дети, добродушные взрослые кончают свои прогулки. Дерево спокойно. Спит и инженер Махоркин. Но снов он не видит. Дерево бодрствует, и вместо снов приходят к человеку его ощущения.

Это вторая стадия.

Осенью, когда опадут листья, жизнедеятельность дерева ослабеет, энергетических ресурсов будет хватать только на свой организм. Тогда человек окажется непосильной нагрузкой и сможет уйти. Если до той поры не настанет третья стадия. Если при какой-то очень его недоброй мысли болевой импульс не станет настолько сильным, что вся нервная система человека окажется подавленной, и он превратится в дерево...

Но нет, он не допустит третьей стадии. Человек может перестроить все, даже самое трудное – себя; может преобразиться. С прошлой жизнью покончено.

Но он не скажет Хромосомову о том, что узнал. И не только потому, что он пока во власти дерева. Не в страхе главное.

Всю жизнь инженер Махоркин мечтал сделать научное открытие, а если не получится, то все что угодно за него выдать. Но вот открытие сделано большое, настоящее – а сообщить о нем инженер Махоркин не торопится и не мечтает о месте в президиуме. Он думает о том, что рано, пожалуй, разглашать военные тайны природы. А то найдутся такие, которые придумают что-нибудь вроде противогаза от излучения, внушающего доброту.

Пусть лучше эти деревья сажают везде, где живут люди, пусть ученые исследуют их обычными методами. Ни черта они не откроют...

Инженер Махоркин сидит за своим деревянным высоким забором из постепенно темнеющих досок и левой рукой записывает в журнал сообщения о всяких малозначительных событиях. Дерево как будто бы доверяет ему – во всяком случае, он не чувствует уже постоянных то слабых, то сильных уколов. Изредка только старый инженер Махоркин шевелится в новом, поднимает голову, хохочет. Он злорадствует, довольный, что инженер Махоркин опять оказался умнее всех. Сидит себе спокойно, сможет поставить свою подпись под сообщением о крупнейшем научном эксперименте, да еще и по бюллетеню получит. Но дольше трех минут эта радость не длится. Дерево настороже – синусоида боли проходит через тело инженера Махоркина. Он вздрагивает и немедленно переключается на мысли о гастролях Бостонского филармонического оркестра.