Текст книги "В кольце врагов (СИ)"

Автор книги: Роман Злотников

Соавторы: Даниил Калинин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5 (текст отредактирован)

Апрель 1067 г. от Рождества Христова

Магас, столица Аланского царства

Протрубил сигнальный рожок, объявляя начало схватки, и мы с соперником двинулись навстречу друг другу, сжимая клинки в руках. Организаторы состязаний, приметив, что на тренировках с Радеем я работаю левой, решили выставить против меня обоерукого бойца. Этакая схватка димахеров*18 – вот только я никогда раньше не пытался драться сразу двумя мечами! Просто разрабатывал левую на случай, если когда-нибудь ранят правую.

Соперник – среднего роста, худощавый, жилистый – двинулся навстречу со звериной грацией, без всякого усилия держа увесистые клинки. Не дойдя до центра площадки с десяток шагов, он остановился, послав зрителям беззаботную белозубую улыбку, и резко взмахнул мечами, с устрашающей скоростью закрутив около себя стальной круг. Представление длилось не более полуминуты, но, судя по одобрительным крикам ясов, неотрывно следящих за игрой клинков, оно произвело впечатление.

На меня, кстати, тоже.

В какое-то мгновение мне показалось, что соперник чересчур сильно увлекся фланкировкой*19, открылся, что ударь я сейчас – и мой меч достигнет цели. Но тут же завопил внутренний голос, убеждающий, что видимая слабость соперника есть лишь хитрый ход. А секунду спустя яс подтвердил эти опасения, без перехода ринувшись ко мне, буквально рассекая воздух в движении!

Несмотря на расстояние, разделяющее нас, я едва успел среагировать на атаку и вскинуть меч правой рукой, привычно закрываясь его плоскостью от рубящего удара сверху, – и едва не пропустил мощный укол, нацеленный в живот. Сталь клинка лишь царапнула кожу предплечья с внешней стороны – я все же успел отскочить в сторону.

Яс стремительно дернулся вслед за мной, отбив встречный выпад. Удар по горизонтали, нанесенный левой рукой и метящий в шею, он остановил плоскостью меча и мощно рубанул по моему клинку, раскрывая для собственной атаки. У меня даже занемела кисть… Соперник ответил точно таким же горизонтальным ударом в горло, от которого я едва успел отпрянуть, но тут острие моего меча уткнулось ясу в грудь. Алан даже не сразу заметил это: дернулся вперед, уперся в препятствие и лишь тогда опустил взгляд.

Толпа зрителей, замерших на время схватки, принялась вначале тихо и удивленно, но после все более раскованно и громко выражать свой восторг результатом поединка, открывшего состязания. Алан, оказавшийся совсем еще молодым парнем, глубоко вздохнул и вновь улыбнулся, глядя мне в лицо, а затем повернувшись к окружившим «ристалище» ясам. Улыбка его, правда, стала более грустной и виноватой, но, судя по реакции земляков, никто всерьез не разочаровался в своем поединщике. Всего лишь эпизод состязаний, одна из схваток, где увлекшийся воин пропустил встречный укол, с кем не бывает.

Но напряжение поединка не отпускало меня после весь день…

Подготовка к турниру заняла последний месяц целиком, а в воздухе повисло торжественное ожидание. Да, по всей видимости, весенние воинские состязания для ясов являются далеко не рядовым мероприятием. Что же, готовился к ним и я, проводя в тренировках с Радеем по несколько часов кряду, где мы напряженно соревновались в искусстве игры клинков. Впрочем, с определенным для себя риском я приглашал участвовать в них и аланов, желающих попробовать со мной свои силы. Мне позарез были нужны разнообразные спарринг-партнеры для подготовки, вот только и ясы видели мою технику, мой рисунок боя в тренировочных схватках. Но как бы то ни было, риск того стоил – даже если мне и суждено проиграть, в Магасе я в первую очередь посланник, а не поединщик. И отказ скрестить учебные клинки с добровольцами обидел бы аланов, выставив меня в глазах хозяев далеко не в самом привлекательном свете.

А все свободное от подготовки время я проводил с женой, гуляя с ней по крепостному периметру и любуясь как раскинувшимся у наших ног городом, так и красотой гор. Особенно чарующими были закаты в ясную погоду, когда золотистые лучи уходящего солнца каскадом ниспадали в долину, отчего-то отливающую синевой… Как и Дали, так и ребенку был нужен свежий воздух, а жене, кроме того, и умеренные физические нагрузки, так что на стены мы поднимались каждый день. Вскоре сменные стражники уже узнавали нас и приветствовали искренними улыбками и редкими, зато идущими от сердца пожеланиями добра. Понемногу мы с Дали в свободное время принялись учить ясский язык, что, как я полагал, должно было повысить мои шансы на общий успех посольства. Вечера же я проводил, поглаживая живот жены и разговаривая с малышом – в своем «настоящем» я не раз читал, что младенец слышит в утробе голос отца и запоминает его, что позволяет им в будущем быстрее привыкнуть друг к другу.

Удивительное дело, но вынужденная изоляция, практически заточение в итоге обернулось многими добрыми, нежными воспоминаниями…

А в начале апреля родился сын, Славка… Мстислав! Я назвал его в честь первого русского князя Тмутаракани, Мстислава Удалого, также прозванного в народе Храбрым – победителя касожского богатыря Редеди. Надеюсь, что имена несут в себе какой-то отпечаток характера, ведь сыну на Северном Кавказе придется непросто!

Наверное, я никогда так не боялся и никогда так усердно не молился, как во время родов жены. На территории замка знати есть небольшая часовенка – к сожалению, не полноценная церковь: их, увы, здесь все же не так много. Впрочем, слова богослужений что на греческом, что на ясском языках (я был удивлен, узнав, что аланы имеют свою письменность и ведут службы на родном языке!) мне непонятны, а помня о попытках отравления причастием я малодушно побоялся посещать в Магасе полноценные службы. Хватило и часовни, куда я заходил каждый день и молил Богородицу о здравии супруги и плода – и где провел несколько часов в день родов. Как же горяча, страстна, открыта была моя молитва – ни разу в жизни я не испытывал такого ощущения присутствия, такой благодати и света на душе! И можно считать это безумием, но момент появления ребенка я буквально почувствовал, со всех ног устремившись во внутренние покои! И еще не добежав до дверей, уже услышал громкий и требовательный плач младенца… Правда, поначалу мне было страшно подходить к этому крохотному, тепленькому комочку, удивленно и испуганно (именно таким мне показался его первый взгляд) смотрящего перед собой. Но вскоре я освоился и, к удивлению всех женщин, принялся возиться с малышом, баюкая его на руках и часы на пролет проводя в покоях Дали. Здесь так не принято – но в общем-то плевал я на условности и чужое удивление.

Скорее всего именно поэтому я выходил на первую схватку пусть и напряженным, страшась драться с обоеруким бойцом, но в то же время окрыленным рождением сына и с потаенной уверенностью в ее благополучном исходе. Смущало меня, конечно, что ясы не надевают броню в поединках и бьются заточенным оружием. Но, приняв предложение Дургулеля на участие в турнире, я дать не мог обратного хода.

После первого боя, перекинувшись парой фраз на корявом ясском с соперником, Фарнаком, я узнал, что он и сам далеко не димахер. Так же как и я, молодой воин разработал левую, научившись наносить ею несколько базовых ударов и уколов. Но никак не атаковать синхронно обоими мечами или одновременно нападать одной рукой, а другой защищаться. Как оказалось, все, чем овладел Фарнак из искусства владениями парными клинками, сводится к его эффектному, но в общем-то бесполезному танцу. Впрочем, одна заготовка у него все же имелась и предназначалась новичкам, поверившим в мнимый момент слабости во время фланкировки (как и ожидалось). Но я не обманулся и вышел победителем из первой схватки, открывшей состязания. Можно сказать, это было эффектное показательное выступление, поставленное организаторами в самое начало турнира с целью подогреть публику. Зато второй поединщик мне предстоит уже из серьезных, крепких бойцов.

Урманин, как и Андерс. Вот только старше его, опытнее, выше и крепче на вид. Телохранитель византийского посла, воин варанги. Представитель враждебной стороны – человек, способный меня убить.

Человек, который обязательно попытается это сделать.

Я видел его первый бой. Залитая солнцем площадка, два высоких и крепких на вид воина, украшенных шрамами. Оружие привычное для варягов и вполне знакомое аланам – топоры. Скупые, экономичные движения обоих поединщиков – и очень сильные рубящие удары: сталь вгрызалась в дерево щитов. В какой-то момент схватка показалась мне предсказуемой и монотонной, скучной – пока урманин неожиданно для всех не взорвался серией мощных, стремительный ударов. Отбросив соперника щитом, варяг два или три раза очень мощно рубанул по защите, да так быстро, что я успел разглядеть лишь смазанные движения и летящую во все стороны щепу. Когда же аланский поединщик попытался ответить, норвежец перерубил древко его оружия одним точным встречным ударом! Ясский топор дважды сверкнул сталью на солнце, упав далеко в стороне… И тут же варяг вновь обрушил свое оружие на щит противника, прорубив наконец и защиту, и руку – что, к слову, вызвало ропот недовольных зрителей. Их возмутил не сам факт ранения, а то, что удар был нанесен уже после обезоруживания.

И вот что это было?! Досадный промах гвардейца, его неспособность повиноваться указаниям посла, наверняка предостерегавшего варяга от подобных выходок, или же столь сильное желание пустить противнику кровь, что побоку любые запреты?!

Прошло несколько дней, прежде чем я вновь вышел на песок арены. Что о ней можно сказать? Небольшая круглая площадка, всего десять на десять метров, огороженная деревянным парапетом и посыпанная редким здесь речным песком. Единственный помост рассчитан лишь на царя да пару его приближенных, все остальные места стоячие – но само ристалище находится в выемке долины. То есть на деле зрители могут находиться на разных уровнях, взирая на схватки сверху, этакий местный Колизей.

В этот раз у меня уже не было глубокой уверенности в своих силах, и несколько ночей, кроме последней, я провел в отдельных покоях – не хотел, чтобы мое волнение передалось и кормящей Дали. Впрочем, сегодня я ночевал с семьей: понял, что если мне суждено погибнуть, то будет обидно провести эти часы не с любимыми, когда у меня есть возможность надышаться ими напоследок, напитаться их теплом, запомнить их голоса – и, если потребуется, перед концом воскресить в себе эту память…

Мы вышли на песок арены с первыми лучами солнца, поднявшегося над горным гребнем. Несмотря на то что днем здесь бывает уже довольно жарко, сегодня утром весьма свежо – впрочем, сейчас эта прохлада приятно освежает кожу и бодрит после беспокойного сна в душных покоях. Дали там и осталась молиться за всех нас – я запретил ей присутствовать на поединке. Жена, конечно, обиделась, но я был непреклонен: не хочу, чтобы в случае чего она стала свидетелем моей смерти.

Между тем противник, не проронивший до того ни слова, не спеша вышел на противоположную сторону ристалища, невзначай поигрывая мускулами, увившими его обнаженную спину и руки. Все так же неспешно он повернулся ко мне, а затем бросил взгляд в сторону царского помоста. Проследив за ним, у подножия трона Дургулеля я увидел византийского посла, смотрящего на меня с мрачным торжеством. Я ответил взглядом полным надменного презрения – старался, как мог, – после чего вновь повернулся к сопернику. Глаза, не зацепившись за типичное урманское лицо (белая кожа, выступающий вперед мощный подбородок, прикрытый пшеничной бородой), опустились к груди, и вот тут мой взгляд замер. Он уткнулся в амулет викинга – если вначале мне показалось, что византийский варяг носит на шее привычный мне крестик, то сейчас я понял, что ошибся, это был языческий амулет, молот Тора.

Мьельнир.

Я вновь поднял взгляд и на долгое мгновение встретился с варягом глазами.

Я прочел в них свирепое торжество. Я прочел в них едва ли не звериную жажду крови – а мой слух уловил негромко, но веско брошенное «форрадер».

Предатель…

Для него это личное – для урманина. Не погнушались ромеи взять в гвардию язычника, а может, наняли его специально для моего убийства. И тут же я осознал, что теперь и для меня схватка с язычником-викингом становится очень личной. С удивлением и даже страхом почувствовал ярость, едва ли не материально растекающуюся с кровью по венам. Опасное состояние, когда перестаешь контролировать себя в схватке!

«Надо успокоиться!» – вот что я подумал, прежде чем шагнуть вперед, крепко стискивая влажными пальцами рукоять топора.

– О-О-О-ДИ-И-Н!!!

Рев противника заглушил команду распорядителя схватки, и викинг бросился на меня, неотвратимо приближаясь, словно штормовая волна. Когда-то все это уже было в моей жизни – и в поединке с ижорцем я на мгновение струхнул, остановился. Но сейчас рев врага словно пробил во мне какую-то плотину – и животная ярость, заполонившая сознание, бросила меня навстречу варягу.

– А-а-а!!!

От первого мощного удара я отскочил вправо и рубанул топором сбоку, целя под лопатку. Сталь с хрустом врезалась в мгновенно подставленный щит – а в следующий миг мне пришлось вскинуть свой, закрываясь от атаки. Удар викинга не пробил дерево, но от его тяжести руку пронзило болью – однако она лишь подстегнула мою злость!

С размаху я врезал носком под колено варяга, при том загнув пальцы вверх. Удар получился крепкий, и противник на мгновение просел – но тут же, оглушительно заревев, ударил навстречу ребром щита, целя мне в грудь стальной окантовкой. Я успел закрыться, однако чудовищной силы атака варяга отбросила меня назад. Вдогонку в голову полетело лезвие массивного стального топора – и вновь я отскочил вправо, с ревом ударив в ответ. Викинг опоздал всего на мгновение: молниеносно обрушившаяся на него сталь врезалась в ребро щита – и краем пробороздила лоб противника!

А в следующую секунду варяг едва не отрубил мне кисть, ударив по вооруженной руке. Лишь в последний момент я успел опустить ее, разжав пальцы! После чего полетел на спину, опрокинутый ударом стального умбона в собственный щит…

Падение едва не выбило из меня дух, и все же я успел вскочить, увернувшись от топора, врезавшегося в песок ровно в том месте, где я лежал мгновение назад. Варяг вскинул оружие, но брошенная мной горсть мелких песчинок попала ему в глаза. Противник рефлекторно поднял левую руку, закрыв защитой себе обзор, и окованное ребро моего щита рубануло по вооруженной кисти противника, выбив из нее топор!

Викинг закричал от боли и ярости, голос его сорвался на визг и перешел в утробный рык. Схватившись свободной рукой за стальную окантовку моего щита, он с устрашающей силой сдернул его с руки, одновременно опрокинув меня наземь. После чего отшвырнул свой щит, так что тот диском полетел на другой конец арены, а в следующий миг варяг бросился на меня, силясь схватить пальцами за горло.

Спустя секунду я почувствовал его стальную хватку, и на мгновение мне стало трудно дышать.

А еще через секунду я извернулся на песке, закинул левую ногу на шею противника поверх рук, а правой зафиксировав захват под ними. Одновременно я вцепился в кисть варяга, выкручивая и заламывая ее.

Пара ударов сердца – и незнакомый с борьбой викинг «отдал» руку, тут же вытянутую мной на рычаг локтя. Взревевший от боли противник попытался ее высвободить, но сколь бы ни был он силен, одну его конечность ломало четыре моих – и я отпустил ее, лишь заслышав звонкий щелчок кости и хруст сухожилий.

Перевернувшись на песке, я резко вскочил на ноги – ошалевший от боли викинг бросился на меня, пытаясь размашисто ударить левой. Я легко нырнул под нее и, распрямляясь, пробил в челюсть врага два хлестких, увесистых боковых.

Варяг устоял на ногах, но по глазам я увидел, что он поплыл. Вновь неуклюжая попытка размашисто ударить – и вновь нырок с очередной молниеносной контратакой: два прямых в бороду.

А после я уже даже не пытался уклоняться – просто бил, бил, бил, словно молоток толстенную отбивную. Удары по корпусу, по плавающим ребрам сменились тяжелыми апперкотами, вскидывающими голову противника вверх. Мгновение спустя они перетекли в два боковых, пробитых словно по груше, без единой попытки урманина ответить, закрыться или уклониться.

Варяг упал на песок. Но я орал от бешенства, пульсирующего по жилам, я жаждал его крови, не насытившись избиением! Я вновь бил, бил беззащитного викинга, желая вогнать его череп в землю… Не помню, в какой момент в моей руке оказался топор, – но он в ней оказался.

– А-а-а!

Не слыша и не видя ничего вокруг, я вскинул его, страстно желая с хрустом погрузить отточенное лезвие в человеческую плоть!

А потом мой взгляд вновь уткнулся в амулет викинга, на мгновение показавшегося мне крестом, и вся ярость вдруг схлынула. Я наконец понял, что происходит, и мне стало дурно от вида развороченного моими ударами человеческого лица.

Я поднял взгляд – и встретился глазами с византийским послом, уставившимся на меня с суеверным ужасом. Замерли и зрители, со страхом и отвращением глядя на нас.

– Это был хороший… хороший хольмганг…*20 Асы радуются…

Булькающий хрип поверженного урманина отвлек меня от всеобщего презрения, и я вновь посмотрел на его изувеченное лицо.

– Твои асы едва не забрали твою жизнь. А спас тебя единый и настоящий Бог, послав мне свое знамение!

– Ха-ха-ха! Но разве жизнь – это главное?!

Удивительно, но варяг пришел в себя и по-прежнему способен говорить!

– Не главное. Главное – что будет после.

Глоссарий

18 Димахеры – римские гладиаторы, обученные сражаться сразу двумя мечами. Они и защищались, и атаковали парными клинками.

19 Фланкировка – элемент современного искусства владения шашкой, фактически представляет собой эффектный, но в то же время абсолютно бесполезный танец с парными клинками.

20 Хольмганг – поединок у древних викингов, в какой-то степени аналог «Божьего суда» у русских, но он был более распространен и всеобъемлющ. Отказавшийся от хольмганга получал статус изгоя, и в то же время повод для поединка мог быть чисто формальным. Правом вызова на хольмганг часто пользовались берсерки, желавшие обогатиться за счет намеченных ими жертв.

Глава 6 (текст отредактирован)

Май 1067 г. от Рождества Христова

Фема Халдия*21, окрестности города Оф*22

Птицы летели над морем… Птицы летели над морем, над горами, над сушей – за свою жизнь они покрывали сотни верст, и не было недоступного для них места.

В этот раз птицы видели внизу огонь – много пугающего их огня на побережье, там, где раньше они вили гнезда, где жили люди. Их дома также поджигали люди, только те пришли с севера-востока, с другого берега моря – птицы видели их раньше. Они лишь не могли взять в толк, зачем же человек жжет дом другого человека, сражается с ним и убивает его? Разве мыслимо это – убивать себе подобных?!

Крупная флотилия касогов – разведчики насчитали тридцать кораблей – неожиданно обрушилась на побережье. Впрочем, турмарх*23 Офа Александр не любил слово «неожиданно». Всю свою жизнь он был воином и прошел путь от рядового бойца – за личное мужество и стойкость был произведен в лохаги*24, а в бою с арабами заслужил звание таксиарха*25. Получив очередное назначение и прибыв в Оф, Александр приложил максимум усилий для защиты вверенной ему земли: проводил регулярные учения с ополченцами-скутатами, удвоил численность отряда лучников-токсотов, собрал конную сотню легких всадников-трапезитов, вооруженных дротиками и мечами. Перевал с востока, ведущий в долину одноименной с городом реки, турмарх закрыл дерево-земляной крепостью-фрурионом, посадив в него регулярный сменный гарнизон, а на побережье организовал ряд постов, в случае морского набега предупреждающих жителей окрестных деревень дымным сигналом.

Но если сам Александр был способен жить каждый день так, словно уже сегодня, в крайнем случае, завтра враг внезапно нападет, простые люди так не могли. Ежедневный, тяжкий труд на земле ради пропитания и выживания (задрали подати в последние годы!) отодвигал в сторону любые тревоги. Несмотря на внешнюю бравость и кое-какую выучку, буквально вбитую турмархом в ополченцев, многие из них не имели боевого опыта и в первую очередь оставались крестьянами и горожанами, а не воинами. И когда на восточных постах в небо неожиданно поднялся дым, многие его просто не заметили, или не обратили внимания, или не придали значения. А в итоге жители двух ближних к побережью деревень были застигнуты касогами в поле, лишь небольшой отряд дежурных скутатов вступил в бой и вскорости был уничтожен. О судьбе жителей Александр ничего не знал, но к сигналам с побережья добавились гораздо более густые и заметные столбы дыма, поднимающиеся с мест, где находились деревни. Наверное, их было видно даже в Трапезунде…

Ополченцы третьего поселка успели изготовиться к бою – и именно поэтому часть его жителей сумела спастись бегством. Сотня трапезитов, ведомых Андроником, старшим сыном Александра, поспешила им на помощь, пока отец спешно мобилизовал скутатов Офа – тогда еще точная численность врага была неизвестна. В город вернулось всего два десятка израненных воинов, привезших посеченное тело своего декарха*26 и черную весть о численности нападавших: не менее полутора тысяч воинов. Вскоре прибывшие с побережья гонцы доложили, что в нескольких местах видели касожскую флотилию в тридцать кораблей, чем подтвердили слова уцелевших трапезитов: Александр знал, что одно касожское судно способно вместить до полусотни воинов.

Оценив ситуацию, турмарх с глубоко потаенным удовлетворением принял решение выступить навстречу врагу. Он остро жаждал мести, однако не смел поставить собственное желание и отцовскую боль выше долга. Но ведь долг турмарха заключается в защите вверенной ему земли и людей! Будь касогов больше, и Александр, трезво оценивая свои шансы, заперся бы в городе – на каменных стенах Офа он сумел бы выдержать штурм и трехтысячного войска. Но, имея в своем распоряжении полнокровную хилиархию*27 в восемь сотен скутатов, да триста токсотов, турмарх не сомневался в победе над плохо организованным отрядом разбойников. Тем более что Александр был просто обязан защитить жителей деревень в долине реки! И потому, оставив в Офе всего сотню новобранцев-стратиотов, он выступил навстречу врагу, в душе молясь о том, чтобы касоги приняли бой.

Поначалу, однако, войско разбойников поспешно отступало – по всей видимости, налетчики были не готовы к тому, что ромеи так быстро организуются и дадут отпор. Какое-то время враг уходил к побережью, и, плюнув на все, турмарх скорым маршем погнал войско вперед, силясь настигнуть касогов. Бойцы понимали своего командира, и не только потому, что сочувствовали его потере – смерти старшего сына. Но вид сожженных дотла деревень вкупе с истерзанными трупами жителей (в основном, правда, погибших в бою мужчин, бесполезных стариков, да изредка замученных грубой «лаской» женщин) разжигал в душах воинов жажду скорого возмездия. Все, как один, византийцы спешили вперед, настигая врага – и прижали касогов у самой кромки моря, всего в паре верст от их кораблей.

Войско устало, но мужи были разгорячены возможностью поквитаться и воодушевлены тем, что не дали разбойникам уйти. Все же Александр сумел найти в себе силы не спешить и развернул хилиархию в фалангу глубиной в восемь шеренг, разместив по сотне токсотов на флангах и еще сотню позади скутатов. Касоги, поняв, что деваться им некуда, приняли бой – дико вопя, они устремились прямо на копья бронированной первой шеренги, чьи бойцы плотно сомкнули щиты и выставили свои длинные, двухметровые пики-контарионы. Не отступив ни на пядь, византийцы погасили первый, самый сильный удар горцев, после чего принялись методично теснить их к воде, яростно коля копьями и засыпая стрелами. Касоги же дрались лишь изогнутыми мечами и топорами, и вскоре десятки трупов их устлали песок…

Боль, стиснувшая сердце Александра при первом взгляде на тело сына, начала понемногу отпускать. Видя, как неотвратимо скутаты давят врага, турмарх позволил себе шумно, облегченно выдохнуть и вспомнить лицо младшего сына, Константина. Он только-только взял в руки легкий однолезвийный меч-парамерион… А еще вспомнил лица малышки дочки Ксении, и верной, надежной что в радости, что в горе жены Марии. Как бы ни было жаль сына, у него еще есть семья, так что…

Додумать Александр не успел: в тылу, в двух сотнях шагов позади раздался утробный рев рогов и дикие, яростные крики сотен горцев. Обернувшись, турмарх обомлел: сзади на его хилиархию накатывало еще одно касожское войско, числом не меньше им атакованного! И только тогда Александр понял, почему разведчики с прибрежных постов видели флотилию касогов в разных местах практически одновременно. Ведь поначалу убитого горем турмарха это несколько насторожило. Но для самого себя он нашел простое объяснение, списав все на скорость гребли горцев и то, что дозорные слегка ошиблись со временем. Теперь же Александр осознал, что флотилий было две. Вожак горцев обманул его, заманил в ловушку и незаметно зашел в тыл, проведя людей за песчаными дюнами у побережья…

Турмарх успел развернуть задние шеренги скутатов, а меньшую часть лучников спрятал в глубину фаланги. Большая же часть, увы, вынужденно приняла рукопашный бой на флангах и вскоре была истреблена. Оставалась надежда на то, что атака второго отряда касогов будет также погашена на щитах и копьях стратиотов. Вот только сзади Александр поставил наименее подготовленных и защищенных бойцов… И первый же залп горских лучников вкупе с ливнем дротиков, метаемых практически в упор, расстроил построение ромеев. А десяток секунд спустя в еще незакрытые бреши ворвались касоги – к слову, лучше подготовленные и закованные в кольчуги. Они быстро смешали ряды более или менее обученных драться строем ополченцев, однако мало на что способных в индивидуальной схватке.

И вскоре началась резня.

Вожак касогов переломил ход боя за считаные минуты. Вот ощетинившаяся копьями фаланга неотвратимо истребляла прижатых к воде горцев, а вот уже зажатая с двух сторон хилиархия сломала строй, разорванный клиньями врубившихся в нее врагов, закованных в кольчуги. Совсем недавно горевшие праведной местью ополченцы потеряли всякое мужество, оказавшись в западне и лишившись преимущества длинного копья. Лишь бойцы первых рядов, отбросив бесполезные теперь контарионы, обнажили мечи и сбились в круг, сомкнув щиты. К одной из таких «черепах» пробился и турмарх с десятком ветеранов.

Они сражались дольше всех… Особенно же яростно бился сам Александр, когда-то шедший впереди своего отделения и первым принимавший на себя ярость вражеской атаки. Однажды, будучи еще лохагом, в бою с арабами он сумел остановить бегство остатков своей хилиархии, рассеянной стрелами врага. Сплотив вокруг себя скутатов, будущий таксиарх сумел остановить удар восточной конницы, построенной клином, заслужив свое звание. Теперь история повторялась, вот только шанса на счастливый исход уже не осталось…

Турмарх бился тяжелым мечом-спатионом, надежно прикрытый соратниками с тыла и флангов, и каждый его точный укол или удар находили цель. Много раз на его прочный, каплевидный скутон обрушивалась сталь касожских мечей и топоров, но верный щит держал их напор, как и ламелляр брони-кливания. Но один за другим пали соратники-ветераны и стратиоты-ополченцы. Треснул щит – и, отбросив его в сторону, Александр с ревом бросился в гущу врага, навстречу их клинкам, навстречу собственной смерти. Смерти, избавившей честного человека и воина от мучительных угрызений совести. Ведь он привел на гибель сотни доверившегося ему людей и обрек гораздо большее их число на рабство и страдания…

Долго стоял касожский вождь Ахсар над изрубленным телом турмарха, даже после смерти не расцепившего пальцев на рукояти сломанного клинка. Нечасто видел он подобное мужество и не был уверен, что способен на такое же. Хотя сам никогда не избегал схватки, а в детстве, будучи от природы слабее сверстников, был вынужден каждый день драться с более сильными соперниками. Сила пришла с годами упорных тренировок, а вот смекалка, хитрость, сообразительность и безжалостность ко всему и всем остались в нем с детства.

– Этого… похоронить в земле и заложить камнями. Пусть будет… пусть будет крест на его могиле. Такой воин заслуживает достойного посмертия!

Обернувшись к окружившим его притихшим воинам, Ахсар тихо, но веско добавил:

– Семью ромейского воеводы не трогать! Чтобы ни один волос с головы не упал!!!

Воины, привыкшие к нраву беспокойного, часто впадающего в ярость вождя (еще одно детское наследие) лишь безмолвно склонили головы.

Птицы летели над Офом… Птицы улетали из города, охваченного огнем и людскими криками. Криками жертв – ограбленных, истязаемых, убиваемых – и их палачей, чей безумный хохот и рев утратили все человеческое.

И птицам было по-прежнему невдомек, зачем люди убивают себе подобных?!

Но всерьез они не задавались этим вопросом. Им еще предстоял долгий путь через море, на север.

Две недели с разграбления Офа

Магас, столица Аланского царства

Охваченный сильным волнением, я следую к уже давно знакомым дверям в сопровождении знатных воинов, особо приближенных к престолу – алдаратта. Теперь-то я знаю название ясских рыцарей-гвардейцев! С удовольствием смотрю на их начищенные до блеска ламеллярные панцири, на размах широких плеч и идеальную выправку – а на ум почему-то приходит виденная всего пару минут назад птица. Обычный сизый голубь с подпаленными перьями на хвосте. Отчего-то его вид меня озадачил – понятно, что птица вырвалась из огня, но вот где бушевало пламя? Каждый день я поднимаюсь на стены цитадели и ни разу еще не видел дымных столбов на месте пожарищ, а ведь обзор здесь отличный. Может, голубь прилетел издалека? Может быть. Вот только откуда? Конечно, миграция птиц по весне идет в направлении юг – север, но отчего-то в сердце закралась тревога за Тмутаракань, помноженная на волнение за очередную встречу с царем. Похоже, Дургулель наконец-то сделал выбор!

А вот и знакомые массивные двери из мореного дуба, украшенные позолотой. Я уже шагнул к ним, но легкое касание гвардейца упредило меня – алдаратт жестом показал мне направление в сторону по коридору. Заинтригованный, я послушно последовал за сопровождающими меня воинами, гадая: к добру или к худу изменения в уже ставшем привычным церемониале?

Впрочем, шли мы недолго, представ вскоре перед еще одной узкой дверью в правом крыле дворца. Гвардеец молча поклонился, открывая ее, и я, учтиво склонив голову в ответ, сделал шаг и оказался в не очень большом, но красиво украшенном дорогими персидскими коврами помещении, со стоящим в центре столом, уставленным блюдами с печеным мясом, лепешками, сыром и кувшинами с вином.