Текст книги "Шпаги и шестеренки (сборник)"
Автор книги: Роман Злотников
Соавторы: Элеонора Раткевич,Вера Камша,Владимир Свержин,Сергей Раткевич,Владимир Аренев,Александр Золотько,Дмитрий Силлов,Майк Гелприн,Дарья Зарубина,Вячеслав Бакулин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
– Вы разве не слышали об опытах по созданию топливных брикетов из торфа и древесных опилок? – не выдержал Бимон. – Вы можете возмущаться и язвить сколько угодно, но паровой двигатель – идеальный источник энергии и движения. Даже если бы нефть не взрывалась от толчков, небольшого нагревания… от изменения атмосферного давления, то сколько бы мороки с ней было. Добыть, выкачать из земли, потом перевезти, очистить… Пока двигатели работают на обогащенном термогеном угле, но уже в ближайшие годы мы сможем отказаться от угля и перейти на топливо, которое есть везде… дрова, солома, отходы бумаги, тряпки, в конце концов… Человечество, наконец, перестанет загаживать все вокруг, а сможет навести порядок…
– Это прекрасно звучит – воздушный корабль, летающий на коровьем дерьме! – воскликнул Конвей. – Восторг! Радость! Что бы мы делали только без этого термогена? А? Кстати, Сайрус, откуда он взялся, этот замечательный волшебный термоген? Я ведь помню, какие были паровозы моего детства. Пыхтели себе, мы с мальчишками на подъеме обгоняли паровоз вприпрыжку. В каждом доме были керосиновые фонари, а потом вдруг все будто сошло с ума. Я помню, как горели дома и гибли люди от взрывов этих самых обычных керосиновых ламп. Помню, как весь керосин было приказано сдать федералам, чтобы не дай бог ничего не произошло. Так что это было? Что? Что сделало этот мир другим? Какое недоброе чудо?
Инженер не ответил.
Свистел ветер в расчалках странной решетчатой мачты, стоявшей за навигационным постом на корпусе корабля. Был слышен рокот пара в паропроводах, мелко, еле заметно вибрировала площадка под ногами, доносился характерный звук работающих воздушных винтов.
А звезды были неподвижны, и корабль висел под ними, и люди молчали, начиная осознавать свою мизерность перед величием неба.
– Ни черта ваша наука не выяснила, – сказал печально Конвей. – Так, подлаживаемся под веянья времени и делаем вид, что так и было нужно, что только так и можно жить дальше. Давайте сделаем двигатель, работающий на бензине? Давайте! Только вот стенки в камерах сгорания нужно делать потолще, иначе они не выдерживают взрыва бензина, разлетаются в клочья! Ба-ам! Давайте поставим аппарат, извлекающий из бензина… из керосина… из нефти… термоген. Давайте! Только самый маленький такой аппарат должен быть размером с дом, со всеми теплоотводными трубками, вентиляторами, предохранительными клапанами… На кораблях, что на морских, что на воздушных поставить можно, на паровозы, или как там они будут называться в этом случае – нефтевозы? – только выигрыша нет никакого, паровой двигатель все равно эффективнее, надежнее и безопаснее. Мы привязаны к нему, к нашему волшебному паровому двигателю, а это значит, что ни к каким звездам мы не полетим. Не полетим и все тут!
– А зачем вам к звездам? – прозвучал из темноты голос Алисы. – На Марс хотите лететь? На Венеру? Вы же и туда потащите за собой злобу, ненависть, унижение, убийства, пытки… А если там, в других мирах, окажутся живые, разумные существа, то вы их превратите в рабов. И все будет продолжаться так же, как здесь. Вы потащите нашу цивилизацию к звездам, раздуете ее паром и термогеном на всю Вселенную, но это будет такое же скопище шовинистов, насильников, эксплуататоров, как и на Земле. И зачем тогда куда-то лететь? Вы имеете все, что вам нужно для счастья. У вас всегда под рукой есть те, кого можно унижать, угнетать, убивать…
– Если вы не помните, мисс Стенли, – сказал Бимон, – в Англии рабство было отменено в тысяча восемьсот тридцать четвертом году.
– Правда?
Все присутствовавшие ожидали, что Алиса сорвется на крик, как обычно, но голос ее был спокоен, только усталость и отчаяние сквозило в каждом ее слове:
– Это вы расскажите ирландцам, которые умирают с голоду уже несколько веков. Индийцам расскажите, здешним неграм… Они все свободны и независимы, джентльмены. Ваши женщины – и то не имеют почти никаких прав. Но вы хотите к звездам… Кто-нибудь из вас помнит, сколько человек было на «Бродяжке Салли»? Лейтенант Боул говорил. Запомнил кто-то из вас?
– Сто три человека, – сказал Дежон. – Сто солдат и три офицера, а что?
– А то, что на бронепоезде людей было больше, я посещала «Бродяжку Салли» в Кейптауне. Помимо команды там всегда были негры. Два-три десятка. Перенести тяжести, загрузить уголь, продукты и боеприпасы. Но наш милый лейтенант Адам Боул не счел нужным включить грязных нигеров в общее количество людей. Сто три человека и десять негров – так правильнее, да? – Алиса тихо засмеялась, только смех у нее был печальным.
– Огни справа по курсу, – выкрикнул матрос-наблюдатель.
Все повернулись вправо, подошли к поручню.
В темноте светились несколько желтоватых огоньков. Внизу, там, где звезд уже не было.
– Костры, – уверенно сказал Конвей. – С десяток костров. Как раз на сотню…
Конвей хмыкнул, пытаясь сообразить, как теперь нужно подсчитывать численность команды бронепоезда, чтобы не спровоцировать в очередной раз мисс Стенли.
Ветер, набегавший на площадку от носа корабля, стал тише – «Борей» снизил скорость. Все ожидали, что корабль направится к огням, но капитан, по-видимому, принял другое решение – «Борей» медленно поплыл, описывая дугу, в центре которой были огни.
– Вот так будем летать, пока не рассветет, – сказал Конвей, достал из кармана кисет и стал скручивать сигарету, даже не спросив разрешения у дамы. – Я бы тоже не лез на рожон…
– Но там же могут быть раненые, – возмутилась Алиса, возвращаясь к своей привычной роли борца против всех и всяческих несправедливостей. – Им, возможно, нужна помощь…
– Вот утром они ее и получат, – невозмутимо провозгласил Конвей.
Горизонт на востоке покраснел. Внизу еще была темнота, но с высоты в полторы тысячи футов было видно, как скользят над горизонтом легкие облака, отражая свет встающего солнца.
– Уже скоро, – сказал Егоров. – Меньше часа осталось, как мне кажется…
Конвей потребовал подзорную трубу или бинокль, и когда матрос принес трубу, американец попытался рассмотреть, что же происходит возле костров. Он опер руку о поручень, несколько минут смотрел в окуляр, потом выпрямился и разочарованно вздохнул:
– Костры. Людей не видно. Там какие-то сооружения…
– Старый кораль, наверное, – предположил Дежон. – Здесь было много поселений буров… до прихода негров.
– До возвращения, – поправила Дежона Алиса решительным тоном. – Негры не пришли сюда, они вернулись. Они жили здесь намного раньше, задолго до того, как сюда приплыли буры, а затем британцы. Это их земля.
– Это вы, милая Алиса, скажите Ретифу, – голос Конвей стал ледяным. – Расскажите, что негры были в своем праве, когда убили всю его семью. У буров очень большие семья, у Ретифа, насколько я знаю, было двенадцать детей. И ни один из них…
– Это не его земля, – со странными интонациями в голосе произнесла Алиса. – Они жили на чужой земле, а теперь лежат в чужой земле.
– И вам совершенно не жаль этих людей? Десятки тысяч буров, десятки тысяч британцев – они все погибли, почти никто не вырвался за последние два года отсюда, не пришел на побережье, чтобы рассказать о том, что именно здесь случилось. Их не вытеснили, не прогнали, их убили, – голос Дежона чуть дрогнул. – Не только мужчин, в конце концов, мужчины обязаны умирать ради своих семей, но женщины и дети…
Алиса не ответила – молча ушла с площадки.
– Вот такое нежное создание, – пробормотал Конвей растерянно.
Он уже привык к выходкам Алисы, к ее подчас странным, с его точки зрения, заявлениям, но он никогда не предполагал, что она может говорить такое… и таким тоном.
– Мне кажется, – сказал Егоров, – что нам нужно поговорить с капитаном. Было бы неплохо спуститься на землю, посмотреть на все это вблизи.
– Если это люди с «Бродяжки Салли», а не чертовы негры, – заметил Конвей. – Это же могут быть негры, не так ли?
Но это были именно люди с бронепоезда. Когда взошло солнце, «Борей», снизившись до высоты пятисот футов, приблизился к стоянке. Из-за полуразрушенных строений заброшенного кораля вышли люди. Даже без оптики были видны красные мундиры, белые тропические шлемы, солнце искрами отражалось от медных пуговиц и пряжек.
Корабль завис в воздухе, развернувшись носом против легкого ветра, набегавшего с запада. Винты медленно вращались, удерживая «Борей» на месте. Одновременно выстрелили якорями механизмы посадки. Лебедки, сматывая трос, опустили «Борей» до высоты ста футов.
На этот раз лейтенант Боул, снова командовавший высадкой, был непреклонен – вначале высадились три десятка морских пехотинцев. Только потом пришла очередь журналистов.
– Бедняги, наверное, сходят с ума, – сказал Дежон, разглядывая из корзины подъемника солдат бронепоезда. – От радости, я имею в виду. Я бы на их месте уже попрощался бы с жизнью.
– Ну… – протянул Конвей. – Слабые у вас нервы, приятель. Помню, как мне довелось бродить по прериям…
– Мне кажется, или чего-то не хватает в этой идиллической картинке, – Егоров положил руку на кобуру «маузера». – Я только не пойму – чего именно.
Щелкнула застежка на кобуре. Егоров вытащил пистолет и передернул затвор.
Корзина коснулась земли, Егоров, Дежон, Конвей и японец легко выпрыгнули из нее. Американец держал «маузер» с пристегнутым прикладом двумя руками, словно собирался открыть огонь немедленно. Дежон оперся на свою трость и, прикрыв глаза от солнца ладонью левой руки, осматривал окрестности:
– Наверное, хорошо, что Алиса не поехала с нами. Антуан прав – чего-то здесь не хватает…
– И Ретиф почему-то решил не спускаться, – пробормотал Конвей.
Солдаты из команды бронепоезда приблизились к редкой цепи морских пехотинцев с «Борея». Солдаты выглядели уставшими, словно и не отдыхали ночью. Мундиры у некоторых были изодраны, у кого-то не было шлема или ремня, ботинки у всех – серые от пыли.
Не доходя до морских пехотинцев несколько шагов, солдаты остановились, вперед вышел лейтенант, приблизился к Адаму Боулу и отдал честь. Он что-то сказал, наверное, докладывая, но никто из журналистов не слышал ни единого слова. Журналисты напряженно вглядывались в лица солдат, пытаясь понять, что же именно кажется в этой картине неправильным, вызывает в телах странный озноб.
– На глаз – их тут человек девяносто, – тихо сказал Конвей.
Ствол пистолета он опустил к земле, но костяшки пальцев на руке, которой он сжимал рукоять «маузера», побелели.
Боул скомандовал, несколько солдат прошли к корзине, забрались вовнутрь. Лейтенант Боул решил, по-видимому, времени не терять – в корзину подъемника забрались десять солдат с бронепоезда.
Лейтенант взмахнул рукой, и корзина медленно поползла вверх, к громаде корабля, висевшего над головами.
– Может, сходим к коралю, взглянем, – неуверенно предложил Дежон.
– Меня что-то не тянет, – тихо сказал Конвей. – Разрази меня гром, я бы сейчас хотел оказаться на борту корабля… А еще лучше, у меня дома.
Пели невидимые птицы, какие-то мошки вились у самого лица американца, тот время от времени отгонял их, но они возвращались и опять лезли в лицо.
Корзина опустилась снова, приняла новую партию людей. Пошла наверх.
– Вот если бы вас, господа, спасли таким образом… – Егоров говорил, не отрывая взгляда от солдат, неподвижно стоявших шагах в двадцати от него. – Если бы прилетел корабль, когда вы уже простились бы с жизнью… Как бы вы отреагировали?
Пальцы Егорова сомкнулись на рукояти пистолета, щелкнул затвор.
– Я бы заорал, – не задумываясь, ответил Конвей и побледнел. – Какого черта они молчат?
– Лейтенант Боул! Адам! – позвал Дежон. – Можно вас на секунду отвлечь?
– Что? – Боул оглянулся.
– На секунду, – Дежон сделал знак тростью. – У нас тут возникла проблема…
Договорить он не успел, один из солдат, стоявший ближе других к нему, вдруг шагнул вперед, подхватил свою винтовку двумя руками и коротко ткнул штыком в грудь лейтенанта Боула.
Лейтенант замер. Солдат выдернул штык – кровь брызгами полетела с клинка – и снова ударил, на этот раз в горло. Боул взмахнул руками и упал на спину.
– Черт! – взревел Конвей и выстрелил из «маузера» в солдата. – С ума он, что ли…
Солдаты бросились вперед, без команды, без криков. Половина морских пехотинцев с «Борея» упали сразу, убитые или раненные. Кто-то истошно закричал, Егоров увидел, как один их упавших попытался встать, но солдат, походя, размозжил ему голову прикладом винтовки.
Лейтенант с бронепоезда выхватил саблю, одним ударом снес голову сержанту-морпеху и бросился к Егорову. На его пути вдруг возник Дежон. Из трости француз выхватил шпагу, перехватил клинок лейтенанта, резким поворотом кисти отвел оружие в сторону. Шпага скользнула по сабле лейтенанта, ударила его в грудь. Клинок прошел насквозь, лейтенант рухнул на землю.
Конвей и Егоров открыли огонь из «маузеров». Они стояли плечом к плечу и расстреливали солдат из команды бронепоезда. У обоих были двадцатизарядные «маузеры», оба были отличными стрелками и опытными бойцами. Бегущие к ним солдаты словно наткнулись на невидимую смертоносную стену, падали один за другим. Падали-падали-падали.
Дежон встал слева от стрелков, в готовности отразить фланговый удар. Японец, подхватив с земли саблю лейтенанта, стоял справа.
Воспользовавшись огневой поддержкой, десяток уцелевших морпехов оторвались от нападавших и стали в ряд справа и слева от журналистов. Винтовки присоединились к пистолетам. А солдаты бронепоезда будто забыли, что у них в руках огнестрельное оружие. Солдаты бросались вперед, размахивая винтовками, будто копьями… и падали. Умирали сразу или корчились на земле от боли, не издавая при этом ни звука, открывая в немом крике рты, словно рыбы, выброшенные на берег.
«Маузер» Конвея замолчал, американец выругался и торопливо вставил новую обойму. Воспользовавшись паузой, к нему метнулся солдат с винтовкой наперевес, японец шагнул вперед, левой рукой отвел штык в сторону, а саблей в правой руке одним движением снес нападавшему голову.
– Спасибо! – крикнул Конвей и снова открыл огонь.
Корзина подъемника ударилась о землю у Егорова за спиной.
– Нужно уходить! – крикнул Егоров.
– Какого… – Конвей выстрелил три раза подряд, и трое солдат упали в сухую траву. – Мы тут и так справимся…
Из команды бронепоезда в живых оставалось не больше десяти человек. Клубы пыли, поднятой сражающимися, мешали и дышать, и смотреть. Один из нападавших вдруг перехватил свою винтовку, как копье, и метнул ее. Штык пробил грудь морского пехотинца, стоявшего возле Дежона.
– Вперед! – крикнул француз, стерев рукавом брызги крови со своего лица. – В атаку!
Все журналисты и уцелевшие морпехи бросились вперед, стреляя и нанося удары. Через несколько минут все было закончено, тела в красных мундирах устилали землю. Кровь смешивалась с пылью, превращалась в грязь.
– А ты… ты говорил – уходить… – Конвей запыхался, словно только что долго бежал в гору. – А мы… справились…
Над головой вдруг загрохотали выстрелы. Раздался крик. Длинную очередь выпустил пулемет, и прямо перед журналистами на землю упало тело солдата. Одного из команды бронепоезда. Упало и замерло, словно сломанная игрушка. Рыжеволосый капрал смотрел застывшим взглядом вверх, на корабль, а из-под его головы растекалась лужа крови.
Наверху, на технической галерее «Борея», шел бой. Гремели выстрелы, кто-то вопил от боли, потом длинные пулеметные очереди заглушили все остальные звуки. Гильзы сыпались вниз, звеня от ударов о пересохшую землю.
– Сейчас окажется, что лифт не работает, – сказал Дежон. – Сможем подняться по тросу?
Конвей смерил взглядом высоту и с сомнением покачал головой.
Выстрелы на корабле прекратились, стало слышно, как кто-то отдает команды.
– Раненых – в корзину! – приказал Егоров.
– Всех? – спросил один из морпехов, кажется, его фамилия была О’Лири.
– Только своих, – ответил Конвей.
Своих раненых оказалось немного, всего трое. Ирландец предложил забрать тела, Конвей хотел объяснить мальчишке, что сейчас не до того, что нужно спасать живых и спасаться самим, но не успел – сверху в мегафон крикнули, чтобы внизу поторопились. Времени нет, крикнули сверху в жестяной рупор мегафона.
В корзину поместили трех раненых. Из трех десятков морпехов кроме этих раненых в живых осталось семь человек.
Конвей приказал морпехам загружаться и ехать наверх.
– Но сэр… – начал один из них, но был выруган Конвеем. – Есть, сэр!
Корзина, раскачиваясь, поплыла к кораблю.
– Это поступок, – с уважением произнес Дежон.
– Какого… – американец махнул рукой. – Кого тут бояться? Кто-нибудь даст мне закурить? Руки трясутся, как у… уж не знаю, как у кого…
Дежон достал из кармана портсигар, открыл, протянул Конвею. Егоров тоже взял сигарету.
На свежую кровь слетались мухи – тучи мух, миллионы.
– Скорее бы они там… – отмахиваясь от назойливых насекомых, пробормотал Конвей. – Кстати, джентльмены, кто-нибудь понял, что тут произошло? Отчего эти парни…
Закончить он не успел – низкий рокот барабанов вдруг заполнил все пространство от горизонта до горизонта. Не осталось ничего – ни шума двигателей «Борея», ни криков птиц, напуганных стрельбой, – только грохот сотен барабанов.
– Вот еще не хватало, – Конвей вскинул «маузер» к плечу. – Это еще что?
– Я так думаю то, ради чего мы сюда и прилетели, – сказал Егоров и посмотрел вверх. – Быстрее бы там они…
Корзина подъемника как раз скрылась в отверстии люка.
Черная стена поднялась из высокой сухой травы всего в ста шагах от журналистов. Стена из черных тел. Негры двигались медленно и бесшумно, только барабаны продолжали грохотать.
– Сколько их? – спросил Дежон, ни к кому особо не обращаясь.
– Все, – с нервным смешком ответил Конвей. – Все чертовы черномазые обитатели южной Африки приволокли сюда свои чертовы ассегаи…
– Иклва, – сказал Егоров, загоняя в «маузер» обойму. – Ассегаи – это с испорченного португальского. Правильно – иклва.
– Значит – чертовы иклва, – Конвей отбросил в сторону окурок и сплюнул. – Почему они так медленно движутся?
Справа и слева тоже появились чернокожие воины. И сзади – тоже. Журналисты стояли в центре круга из черных, блестящих от пота тел. И круг этот сжимался. Медленно, но сжимался. Африканцы двигались, словно единое целое, будто гигантская черная змея скользила по кругу, ловя момент, чтобы стиснуть свою жертву в смертельных объятьях.
– Они издеваются над нами? – Конвей вскинул «маузер» к плечу, но не выстрелил, выругался, но заставил себя сдержаться. – Они же могут нас убить за секунду… Метнут свои копья и мы превратимся в дикобразов.
– Для меня будет большой честью умереть вместе с вами, господа, – произнес вдруг японец и поклонился. – Вы – мужественные люди и бесстрашные воины.
– Спасибо на добром слове, – пробормотал по-русски Егоров. – А я-то как счастлив…
Они не услышали, как корзина подъемника опустилась, почувствовали, как она ударилась о землю.
– Отходим… – сказал Дежон. – Медленно, не поворачиваясь к ним спиной…
– Полагаете, они нас отпустят? – на лице Конвея появилось недоверчивое выражение. – Они могут убить нас и в воздухе, между землей и «Бореем». Эти твари могут метать свои копья на сто ярдов. Почему они не нападают?..
– В корзину! – крикнули сверху в мегафон.
И ударили пулеметы. Все сразу. Ливень пуль обрушился на черных воинов, выкашивая целые ряды, пробивая по несколько тел сразу. Брызнула кровь, африканцы взвыли, закричали, убитые и раненые падали на землю, но строй смыкался и воины шли вперед.
Пытались идти – пулеметы валили их, укладывая вал из мертвых тел.
Журналисты одновременно запрыгнули в корзину, и та рывком ушла вверх. Конвей выругался – все пространство внизу было заполнено неграми. Казалось, что бесконечное море голов, копий, щитов колебалось от горизонта до горизонта.
До люка технической галереи оставалось футов десять, когда наверху прогремел взрыв, а затем – еще два, один за другим. «Борей» вздрогнул и накренился на нос. Корзина подъемника качнулась и заскрежетала по краю люка.
С кормы корабля сыпались обломки, упало несколько тел в красных мундирах. Винт, вращаясь, рухнул и воткнулся в землю. Рядом упали лопасти второго винта. Гигантской плетью хлестнул по траве оборванный якорный трос с кормы.
– Да что же это происходит? – простонал Конвей. – Это-то кто устроил?
Пулеметы на корабле стихли, послышались крики, ударило несколько одиночных выстрелов, кажется, из револьвера.
Взревел носовой посадочный механизм, Егоров подумал, что его включили, чтобы набрать высоту, но ошибся – лебедка наматывала трос. «Борей» накренился еще больше, корзина подъемника качнулась сильнее, люди в ней с трудом удержались на ногах.
Негры внизу что-то закричали, бросились вперед, разом взлетели в воздух тысячи копий, некоторые ударились о металлическую галерею и упали вниз, но многие пролетели выше, увлекая за собой тонкие веревки, упали на поручни и лестницы, цепляясь за них крючьями. Сотни негров полезли наверх по этим веревкам, быстро и ловко, словно обезьяны по лианам.
Нос корабля приближался к земле, якорный канат вибрировал от напряжения, похоже, механики включили горелки нагревательных корпусов на полную мощность, чтобы оборвать его, но канат держался.
Верхушка корзины ударилась о край люка.
На корабле ударил пулемет, но вниз пули не летели, кто-то стрелял наверху, стрелял по тем, кто был на палубах «Борея».
Егоров, сунув пистолет в кобуру, вскочил на край ограждения корзины, ухватился руками за край люка и одним резким движением забросил свое тело на галерею. Вскочил на ноги, выхватив «маузер», оглянулся – у носового якорного механизма возился человек в красном мундире. Лейтенант Макги, с облегчением узнал Егоров, но тут с ужасом увидел, что лейтенант не пытается переключить машину, а, спрятавшись за нее, стреляет из револьвера куда-то в сторону открытого перехода.
А барабан лебедки вращается, наматывая трос.
У пулемета на ближайшей огневой площадке сидел какой-то матрос и тоже стрелял по кораблю – по иллюминаторам, корпусам охладителей, по застекленной рубке.
Егоров, держась левой рукой за поручень, чтобы не скатиться по наклонной палубе вниз, выстрелил в сторону пулеметчика, но как раз в этот момент мимо журналиста пролетел железный ящик, в котором техники держали инструмент. Пуля ударила в станину пулемета, выбив искру, пулеметчик обернулся, увидел Егорова, что-то крикнул и стал разворачивать пулемет в его сторону.
Егоров выстрелил снова, на этот раз точно. Пулеметчик взмахнул руками, сполз с сиденья и повис, зацепившись ногой за поручень.
На палубу запрыгнул негр. За ним – следующий. Оба упали и покатились по наклоненной галерее.
– Сукин сын Макги! – прорычал Конвей, еще двумя выстрелами сбив с поручней влезающих на них негров. – Но меня надолго не хватит… Как бы его…
Голова Макги вдруг разлетелась в клочья, словно в ней взорвался снаряд.
– Это «Гнев Господень», – крикнул поднявшийся на галерею Дежон. – Проснулся, старый хрен…
Снова громыхнул «Гнев», пуля ударила в барабан, и следующая. И следующая, в стороны летели клочья, но трос все еще держался. Дежон перепрыгнул через ограждение, ловко, словно заправский гимнаст пробежал по растяжке от галереи до пулеметной площадки, и вскочил на нее. Развернул пулемет, усевшись на место стрелка, и открыл огонь вниз, под днище технической галереи.
Егоров замер, глядя на то, как пули винтовки бура бьют по канату. Выстрел, еще выстрел…
Момент, когда канат, наконец, разорвался, Егоров не увидел – почувствовал. Корабль резко дернулся, выровнялся, потом, словно гигантские качели, наклонился в обратную сторону. Егоров схватился за поручень, выронил пистолет, вцепился свободной рукой в одежду американца, который потерял равновесие и чуть не вылетел за борт.
«Борей» мотало, словно лодку в шторм, но он стремительно набирал высоту. Егоров посмотрел на альтметр, висевший на переборке неподалеку – двести футов, двести пятьдесят, триста…
Пулемет замолчал, потом снова начал стрелять. Дежон что-то выкрикивал, но что именно – разобрать было невозможно. Он стрелял и стрелял, очищая корабль от все еще держащихся на веревках негров.
С десяток чернокожих сумели подняться на корабль, но их быстро уничтожили морские пехотинцы.
«Борей» висел неподвижно – ветер стих, наступил полный штиль. Внизу под кораблем бушевала черная толпа.
Конвей попытался свернуть сигарету, у него ничего не получалось, табак сыпался на палубу, но американец упрямо лез за очередной щепоткой табака, снова сыпал его мимо листка папиросной бумаги…
– Возьмите мои, – Дежон протянул свой портсигар. – Не мучайтесь…
– Я и не… не мучаюсь… – Конвей сглотнул. – А вы… для журналиста вы неплохо обращаетесь со швейной машинкой Максима…
– Когда путешествуешь по миру – чему только не научишься… – Дежон чиркнул спичкой, дал американцу прикурить. – А вы, Антуан?
– Я просто подышу воздухом, – сказал Егоров. – Вы курите, а я… Я ведь и в самом деле успел мысленно проститься со всеми…
– С японцем тоже? – спросил Конвей, жадно затягиваясь сигаретой. – Вот ведь не повезло бедняге. Копьем в спину и стащили за веревку… Жаль. Очень вежливый был самурай…
– Живы? – спросил инженер Бимон, выйдя на галерею. – Повезло…
– Что повезло? – обиделся Конвей. – Если бы не Энтони с лягушатником – сейчас бы нас всех доедали чертовы обезьяны… Почему висим, инженер? Я бы постарался убраться отсюда подальше…
– Не получится, – инженер взял из все еще открытого портсигара Дежона сигарету. – Оба винта сбиты, валяются внизу. Оба посадочных механизма разбиты. Главная дифферентная цистерна не выдержала нагрузку и потекла… Пока ветра не будет – мы никуда не двинемся с места. Мы можем опускаться и подниматься, подниматься и опускаться, управляясь нагревателями, но нам это ничего не даст. Надеюсь, никто из вас не собирается отправляться к этим парням?
Бимон указал пальцем вниз.
– Боже упаси, – передернул плечами Дежон.
– Вот и будем здесь висеть… – Бимон удивленно посмотрел на сигарету в своей руке. – Дайте прикурить…
– А что говорит капитан? – спросил Егоров.
– Капитан… – инженер чиркнул спичкой, поднес огонек к сигарете. – Капитан ничего не говорит. – Капитан второго ранга Севил Найтмен погиб на боевом посту. Сейчас его обязанности выполняет старший помощник Уилкокс.
– Как это? – Егоров потер лоб. – Когда пулемет обстрелял мостик?
– Когда пулемет обстрелял мостик, капитан и все вахтенные на мостике были уже мертвы, – тихо сказал Бимон. – Уцелела только мисс Алиса… Она была приглашена…
– А кто их убил? Чем?
– Ножом. Семь взрослых, сильных мужчин были убиты ножом, никто даже не пытался сопротивляться. Может быть, джентльмены не могут запретить леди ничего, даже своего убийства? – невесело поинтересовался сам у себя инженер.
– Алиса? – в один голос спросили Дежон и Конвей.
– Да. И не говорит, как и зачем она это сделала. Кстати, я чуть не забыл, мистер Уилкокс просит вас пройти в салон, он собирается допросить мисс Стенли и хочет, чтобы вы были свидетелями… – Бимон помотал головой. – Я как в бреду… лейтенант Макги, мичман О’Коннер, пять матросов… Это ведь они взорвали посадочные машины, разрушили винты… Зачем? Ради чего?..
– …А вам не понять, – сказала Алиса, когда Уилкокс потребовал объяснить все происшедшее.
Девушка сидела в кресле, Уилкокс ходил по салону, заложив руки за спину и останавливаясь, только чтобы задать вопрос, Егоров сидел на своем обычном месте, Конвей и Дежон разместились на диване.
Француз, не отрываясь, смотрел на руки Алисы, покрытые пятнами засохшей крови.
– Но как вы сумели это совершить? – спросил Уилкокс. – Вы могли уговорить Макги и О’Коннера… соблазнить их, в конце концов… Но капитан Найтмен… И вахтенная смена… Как? Ведь это вы их убили…
По губам Алисы скользнула холодная улыбка, она взглянула на свои окровавленные руки и покачала головой:
– Я попросила их не двигаться. И они выполнили мою просьбу. Я взяла нож и… Было так забавно смотреть в их глаза, когда они понимали, что пришла их очередь, одного за другим… одного за другим… Лейтенант и мичман – мои старые знакомые, еще по Кейптауну. Они так легко поддались магии…
– Простите, чему? – переспросил Дежон изумленно.
– Магии, – мило улыбнулась Алиса. – Всего лишь чуть-чуть колдовства. Африканские травы имеют совершенно очаровательные свойства, куда сильнее наших, ирландских. Вот для того, чтобы парализовать капитана и людей на мостике, хватило всего лишь щепотки смеси… и маленького заклинания. Очень короткого. А чтобы начали действовать травы из моего запаса, привезенные с Острова, понадобилось целых десять минут. И несколько магических пассов… Вот таких.
Алиса встала с кресла, грациозно взмахнула руками, обрисовала ими в воздухе круг, пристально взглянув в глаза каждому из присутствующих.
– Готово, джентльмены! – провозгласила девушка. – Теперь и вы не чувствуете своих тел, можете говорить, смотреть и слушать, а двигаться… Попробуйте, не стесняйтесь…
Егоров повернул голову, взглянул на Конвея, тот неуверенно улыбнулся, поднял руку… попытался поднять. Рука осталась лежать на коленях. Улыбка исчезла с лица американца.
– Вы все попробуйте, не стесняйтесь, – предложила Алиса. – У нас еще есть время… Ну?
Никто из сидевших в комнате не смог ни пошевелиться, ни двинуть рукой. Стоящий посреди комнаты Уилкокс замер в неудобной позе, Алиса засмеялась и толкнула его – первый помощник капитана упал на пол, словно дерево.
– Не бойтесь, ему не больно, – Алиса подошла к иллюминатору, посмотрела в него. – Высоко поднялись, ну ничего, справимся…
– Как вы это делаете? – неожиданно спокойно спросил Уилкокс.
Ему наверняка было неудобно лежать, уткнувшись лицом в ковер, но голос Уилкокса звучал хоть и глухо, но уверенно.
– Я же сказала – магия. И то, что случилось с вашими людьми из «Бродяжки Салли». Только вас парализовала магия Ирландии, а солдат в послушных рабов превратило африканское колдовство… – Алиса снова села в кресло, подобрав юбку. – Вы так интересно обсуждали вопросы… э-э… термогена сегодня ночью… И забыли, что в природе ничто не происходит просто так. Щелк! – Алиса щелкнула пальцами. – Все взаимосвязано… Вдруг оказалось, что этот самый термоген, который уже почти все ученые считали фикцией и выдумкой, как и флогистон и…
Алиса поднесла указательный палец ко лбу, задумалась, потом махнула рукой:
– В общем, этот фантастический флюид оказался реальностью. Всепроникающей, всезажигающей реальностью. Если до этого странного дня керосин просто горел от поднесенной спички, то после него, насыщенный термогеном, стал просто взрываться. От удара, от взбалтывания, как нитроглицерин до Дня Превращения. Я, естественно, не могу знать, меня еще не было на свете, когда взрывались месторождения нефти, как полыхали долины, заводы, города… Я выросла в мире, в котором паровой двигатель стал самым главным фетишем цивилизации, а о прошлом мне рассказывали мои родители. Пока были живы…
