Текст книги "Восставший из пепла"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Освободившись наконец от опостылевшего скафандра, он вылез из магнитоптера у ворот офиса, но там его поджидал еще более неприятный сюрприз. Навстречу ему выскочил этот сопляк Экрой и с вызовом заявил, что связался по дальней связи с господином Инсатом Перье и тот желает видеть его немедленно.

Когда Эронтерос появился перед экраном, Перье приветствовал его сухим кивком и потребовал:

– Докладывайте.

Полковник, то и дело срываясь на брань, обрисовал обстановку, впрочем слегка ее приукрасив. Инсат Перье на мгновение задумался, потом негромко сказал:

– Игенома был прав.

Такого полковник стерпеть не мог. Он вскочил на ноги и разразился длинной тирадой, которая сулила массу неприятностей всем подряд, включая тупых руководителей. Господин финансовый советник выслушал его, не прерывая, до конца, а потом с легкой усмешкой заговорил сам, спокойно, не повышая голоса, отчего у Эронтероса вдруг пошли мурашки по всему телу:

– Заткнитесь, вы, тупица. Вы должны были обеспечить нейтрализацию небольшой кучки отщепенцев, провернув операцию тихо и бесшумно. И закончить ее вместе с утилизацией трупов за пару дней. После чего Игенома был бы отправлен в отставку, его место досталось бы этому сопляку Экрою, основное достоинство которого – послушание, а вы заняли бы достойное место в разветвленной структуре нашего концерна. А вы что натворили? Бунт! Смерть главного администратора! Межпланетный скандал, который разразится, как только нувориши из местного развлекательного центра вернутся по домам на свои планеты. – Тут господин Перье сделал паузу, словно пораженный какой-то мыслью, внезапно пришедшей ему в голову, и добавил: – Если вернутся.

Эронтерос, уже успевший овладеть собой, услужливо поклонился:

– Сеньор, прикажите, и я…

– Благодарю, – властно остановил его господин финансовый советник, – но вы потеряли мое доверие, поэтому я вынужден сам заняться разгребанием нагроможденных вами завалов, без вас.

Он повернул голову куда-то в сторону и быстро произнес какой-то набор цифр. На гаснущем экране качнулась, как будто даже с грустью, голова господина Перье. Последние его слова были:

– Да, без вас… Во всех смыслах этого слова. Инсат Перье, закончив разговор, быстро набрал номер первого брокера. Пока весть о катастрофе на Рудоное не достигла биржевого мира, следовало побыстрее избавиться от акций «Копей Рудоноя». В разгар этих хлопот ему вдруг пришла в голову мысль, что Стоватор Игенома его все-таки обыграл. Он не выполнил того, на чем настаивал господин Перье, и таки обезопасил своих детей. Ибо теперь компании придется пылинки с них сдувать, показывая всем, как она заботится о детях своих сотрудников, трагически погибших на посту во время бунта (ибо все происшествие будет представлено как трагическое последствие бунта людей-крыс), но не бросивших людей. Хотя, впрочем, вряд ли его устраивала цена этого выигрыша.

* * *

Дежурный оператор, сидевший за пультом, вдруг удивленно вскрикнул и повернулся к Корну:

– Кто-то отключил климатологические установки! Тот с недоумением смотрел на него. Оператор пояснил:

– Через несколько дней температура в штольнях начнет подниматься, поскольку прекратят работу охладители, потом увеличится содержание окиси углерода, и в конце концов все задохнутся… – Он натужно закашлялся и через силу просипел: – Отключено питание вентиляционных систем.

– Кто это сделал?

Оператор не успел еще открыть рот, как другой дежурный с беспокойством сообщил:

– Не могу подать питание ни на один механизм. Тоннели между штольнями перекрываются автоматическими задвижками.

Все кинулись к экранам. Те, на которых были видны другие штольни, медленно гасли, будто кто-то стирал на них изображение. Корн пробормотал:

– Похоже на вирус, – и бросился к консоли. Спустя два часа он устало откинулся на спинку, глядя перед собой невидящим взглядом. Тишину нарушил фра Так, который негромко спросил:

– Что произошло?

Корн посмотрел на монаха и устало ответил:

– «Троянский конь». – И, увидев недоумение на лицах, пояснил: – Так называют вирус, который заранее закладывается в систему и запускается по определенному сигналу. Этот сигнал пришел откуда-то извне. Вирус должен был уничтожить всю энергетическую сеть и взорвать энергостанцию.

Все ахнули. Кто-то удивленно воскликнул:

– Но мы-то целы!

Корн горько усмехнулся:

– Да, но только потому, что я изменил коды доступа во внутреннюю сеть энергостанции. Но нам от этого не легче. Мы не сможем ни открыть задвижки между штольнями, ни тем более запустить лифты. Мы навечно заперты здесь, на глубине почти полутора километров.

Он замолчал. Несколько минут в зале энергостанции стояла мертвая тишина. Потом кто-то растерянно спросил:

– Что же нам делать?

Корн, скорее по вновь прорезавшейся привычке действовать, чем из желания ответить на вопрос, заговорил:

– Если бы мы смогли добраться до поверхности, то у нас был бы шанс. Там космопорт, где припаркована туча кораблей и яхт толстосумов из Пятой штольни, которые явились сюда поразвлечься и пощекотать нервы экзотикой. А уж пробраться внутрь и даже взлететь я сумел бы. – Он запнулся, с удивлением подумав, почему это он так в этом уверен, но размышления его оборвал взволнованный голос одного из дежурных инженеров, стоявшего за спинами остальных:

– Но мы можем добраться до поверхности! Корн круто повернулся:

– Как?

Инженер сглотнул:

– Во всяком случае теоретически. Дело в том, что станция – это стандартный подземный блок для внеатмосферных миров. Именно поэтому мы и герметизированы. И в наших ангарах стоит семь «кротов»-ремонтников. В каждом может уместиться четыре человека. Правда, их радиус действия всего восемьсот метров, из-за кабеля, но энергии в накопителях должно хватить до поверхности. Сквозь породу они двигаются достаточно быстро, метр в минуту.

В рабочем зале установилась тишина. Корн обвел глазами людей, сгрудившихся у его кресла:

– Кто умеет управлять кораблем? – Он снова поймал себя на том, что в отношении себя самого он почему-то твердо в этом уверен. Ответом было молчание. – Кто сможет хотя бы взломать простенький код, открыть шлюз, проникнуть на корабль и послать сигнал бедствия? Не думаю, чтобы это было очень сложно, ведь на корабли должен допускаться обслуживающий персонал, а я сильно сомневаюсь, что эти денежные мешки поднимаются наверх и самолично открывают люки всякий раз, когда кому-то из обслуживающего персонала надо попасть на корабль или яхту.

Таких нашлось пятеро. Корн кивнул:

– Вы пойдете по одному в каждом «кроте». Остальных выбирайте сами. Можно бросить жребий. – Он повернулся к уряднику: – Приготовьте… – Он призадумался. Сорок два русских с детьми, двенадцать пленных охранников и трое инженеров дежурной смены плюс фра Так, «того пятьдесят восемь, минус он и пятеро связистов. Получается пятьдесят два. – Пятьдесят два жребия, на двадцати двух поставьте крестики.

– Пятьдесят один, – вмешался урядник, – я остаюсь.

– Пятьдесят, – сказал фра Так. – Здесь погибнет много людей, и Господь не простит мне, если они уйдут без покаяния и отходной молитвы. Так что кому-то надо Прочитать ее для всех. – Он кивнул в сторону пустых мерцающих экранов: – И для них тоже.

– Сорок девять, – спокойно добавил еще кто-то. – Пусть у детей будет больше шансов.

Через три часа Корн стоял на пороге люка и, сдерживая слезы, смотрел на урядника и монаха. Фра Так ласково улыбнулся ему:

– Знаешь, я чувствую себя апостолом Павлом. – Он вздохнул. – Жаль только, мне никогда не стать евангелистом Лукой.

Корн стиснул зубы и отвернулся. Урядник шагнул вперед и положил руку ему на плечо:

– А ты лихой парень. Пожалуй, я взял бы тебя в пластуны, Корн схватил его за плечи и прижал к груди:

– Жаль, что мы встретились вот так.

– Жаль. Но, как у нас говорят, лучше так, чем никак. Корн еще раз обнял обоих и шагнул в люк. Им не хватило до поверхности нескольких метров. Всего нескольких из полутора тысяч. Когда локатор показал, что до поверхности остается семь метров, двигатель окончательно заглох. Накопители были высосаны насухо, энергии не было даже на регенерацию воздуха. Последние шестьсот метров они шли, отключив все, даже освещение и систему регенерации воздуха, так что сейчас внутри «крота» было душно, дышалось с трудом. Корн понял, что они не дотянут, когда оборвался кабель и скорость начала падать: за минуту они проходили уже не метр, а девяносто семь, девяносто пять, а потом и девяносто один сантиметр. Запас хода, который теоретически у них был, стремительно таял. Под конец они проходили уже всего по шестьдесят два сантиметра в минуту, так что, когда аппарат застыл на месте, удивляться оставалось не самому факту остановки, а тому, что от поверхности их отделяет всего семь метров. Корн оглянулся на спутников:

– Ну что, будем копать?

– Как?

– Руками.

На него посмотрели как на помешанного. Корн передернул плечами и двинулся к люку.

Он выбрался наружу через восемь часов. Как он рыл, чем дышал, как добрался до корабля – Корн абсолютно не помнил. Все слилось в сплошную полосу. Похоже, он даже не дышал, прорывая нору от люка до поверхности, отгребая землю назад, за себя, но было ли это правдой или порождением горячечного мозга, Корн не знал. Он пришел в себя, только когда за его спиной мягко захлопнулась дверь шлюза, отрезая его от чудовищно жаркой атмосферы Рудоноя, и в лицо ударил прохладный ветерок. Корн некоторое время сидел не шевелясь, просто наслаждаясь возможностью не копать, не двигаться, не ползти. Потом устало поднялся и двинулся вперед. Следовало побыстрее надеть скафандр и посмотреть, не выбрался ли наверх какой-нибудь «крот».

Он раскопал своего «крота», но все его попутчики были уже мертвы. Двое так и остались в корабле, третий успел прокопать около полутора метров. Корн ждал еще трое суток. Больше не появился никто.

Часть II
Да воздастся каждому по делам его

– Эй, клошар, вставай, твоя смена.

Корн проснулся от чувствительного пинка в бок и сел на гамаке, сонно глядя вокруг. Он не понимал, где находится, наконец вспомнил и, тряхнув головой, посмотрел на секторные часы, показывавшие начало и конец смены. Последовал новый тычок, и он оказался на полу. Тот же грубый голос сказал:

– Вываливайся, клошар, мне нужен гамак. Корн приподнялся на локтях, потер ушибленный зад и взглянул еще раз на часы. Он спал всего два часа, до начала его смены оставалось еще больше часа. Корн перевел взгляд на свой гамак. На нем невозмутимо возлежал крепкий коренастый тип с недобрым лицом. Тип был коротко стрижен, имел две железных серьги в левом ухе, перстни из полированной стали на правой руке, которые в уличной драке вполне могли сойти за кастет, и выражение несокрушимой самоуверенности, прямо-таки вырубленное на физиономии. Корн вдруг почувствовал злость. Не торопясь он поднялся на ноги, отряхнулся и несколько развязной походкой двинулся к гамаку. Тип с ухмылкой следил за ним:

– Никак ты хочешь нарваться на неприятности, клошар?

Корн неожиданно для себя спросил:

– А почему ты называешь меня клошаром? Тип захохотал:

– Да ты и есть клошар, грязный, вонючий клошар. Крысиное дерьмо.

Корн усмехнулся, в общем-то, тип был прав, хотя и не подозревал об этом, считая свои слова просто ругательством. Некоторое время он действительно был крысиным дерьмом. Первая штольня не могла не наложить на него свой отпечаток. Он вырвался с Рудоноя на корабле какого-то немыслимого богача, который умудрился битком набить свое судно золотыми слитками. Узнав, что портом приписки яхты был Новый Магдебург, Корн сначала решил, что она принадлежит какому-то богатому выскочке, успевшему в последний момент перед нападением Врага удрать с этой планеты.

Новый Магдебург, планета крупных землевладельцев, был захвачен Врагом около пяти лет назад. Он никогда не имел ни сильной планетарной обороны, ни собственного флота. И как только над планетой появились первые разведчики Врага, многие землевладельцы спешно распродали свои гигантские латифундии, простиравшиеся на сотни тысяч или даже миллионы гектаров, и покинули свой родной мир. Если бы Враг не захватил планету, они, вероятно, теперь бы кусали локти от досады, ведь свои земли они продали практически за бесценок, но случилось то, что случилось, и эти люди, насчитывавшие всего несколько десятков, в отличие от всех остальных, могли теперь сказать о себе, что удачно распорядились своим состоянием. Но родину они потеряли и в большинстве своем, при всем богатстве, чувствовали себя нищими, топя свое отчаяние в нескончаемых кутежах и попойках, просаживая в ближайших казино огромные суммы, покупая девочек и мальчиков для сексуальных фантазий, играя на тотализаторе и устраивая разгульные дебоши в самых фешенебельных отелях. Хотя, судя по всему, владелец яхты не позволял себе слишком разгуляться. Впрочем, яхта могла быть приписана к Новому Магдебургу лишь для виду, что было очень удобно для разного рода деликатных дел. А в том, что хозяин яхты имеет к ним отношение, Корн перестал сомневаться уже через неделю, когда немного поглубже влез в базовый кристалл корабельного компа. Однако надо было подумать, что делать дальше. И как быть со свалившимся на него богатством. Хотя он и не знал точно нынешний курс золота, по курсу, который существовал спустя полтора века, на борту яхты находилось состояние почти в сорок миллионов соверенов. И оно принадлежало ему. Хотя пока что лишь условно. Вряд ли кто-то поверил бы, что владельцем роскошной яхты и сорока миллионов соверенов является подозрительный тип с повязкой на глазу и уродливыми шрамами на лице, не имеющий к тому же никаких официальных документов. Так что пока распорядиться доставшимся ему богатством Корн не мог. Но золото есть золото, оно не портится со временем, как ветчина или бекон, а за то время, что он прожил под именем Убогого, Корн хорошо научился ждать и терпеть. Черт, да это было главным, чему он научился. Он проторчал на борту яхты, в которой, кроме всего прочего, оказались и хорошо оснащенный тренажерный зал, и приличный медицинский отсек, около трех месяцев. Холодильники яхты были набиты разнообразными деликатесами, а винный погреб вообще был выше всяких похвал. Так что это были лучшие три месяца его жизни, вернее, той части его жизни, которую он помнил. К концу второго месяца он, все еще несколько шалея от собственных способностей, окончательно разобрался с кодами доступа к бортовому информационному центру и сделал еще несколько приятных открытий. У хозяина яхты, кроме всего уже ему известного, оказался солидный банковский счет в «Ершалаим сити бэнк» и недвижимость на Таире и Новом Вашингтоне. Причем все они были зарегистрированы на кодовое имя, так что Корн в конце концов окончательно уверился в том, что бывший владелец яхты, скорее всего, не из числа тех шустрых ребят, которые успели продать поместья за бесценок перед самым захватом. Человек, которого, судя по судовым документам, звали Иглисс Эйхайя, начал строить свое благополучие вне пределов Нового Магдебурга задолго до появления Врага над родной планетой. Вероятнее всего, он вообще никогда и не был на Новом Магдебурге.

Когда от запасов пищи осталась ровно половина, причем все оставшиеся продукты были с длительным сроком хранения, а его уже подташнивало от икры и лангустов, Корн решил, что пора возвращаться в большой мир.

Он порылся в информационных файлах, запустил двигатели и через две недели был у Турсонга, слабо освоенного сельскохозяйственного мира, который сейчас, после захвата Врагом нескольких планет, на некоторое время стал важным перекрестком торговых путей. Корн выбрал Турсонг по нескольким причинам, но главной из них была неразбериха, царившая здесь. Космопорт и околопланетное пространство были абсолютно не приспособлены к потоку кораблей, который внезапно хлынул сюда. Официальные власти планеты, которые раньше числились таковыми чисто номинально, теперь вдруг оказались в центре схватки нескольких компаний-гигантов за подряд на оборудование крупного транзитного орбитального комплекса и подрастерялись. Настоящие же хозяева планеты, каковыми были бароны, владевшие землей, не сразу сообразили, какой козырь им подбросила судьба. В результате концессии на оборудование транзитных терминалов и навигационное обеспечение достались сразу трем крупнейшим фирмам, каждая из которых прилагала ныне титанические усилия, чтобы раньше других закончить орбитальные терминалы и, соответственно, отбить у них клиентов. Вот почему в околопланетном пространстве царил настоящий хаос и появление здесь Корна вполне могло остаться незамеченным. Что и случилось.

Корн оставил яхту на обратной стороне второй луны одной из внешних планет-гигантов системы и прибыл на один из недостроенных терминалов в спасательной шлюпке. Как он и предполагал, на него никто даже не взглянул. Рядом толкалось слишком много транзитных лайнеров и грузовозов, чтобы замотанные неразберихой диспетчеры обратили внимание на какую-то крохотную точку на экране. Корн без шума припарковался в одном из недостроенных ангаров, выбрался из люка шлюпки (на всякий случай он предварительно стер из памяти компа все установочные данные о ней) на еще не покрытый синтоковром пол ангара и, осторожно оглянувшись, двинулся в сторону коридора, ведущего внутрь станции. Корн рассчитывал на то, что, поскольку он и не думал платить за стоянку и регистрироваться, через пару дней компания арестует его шлюпку за долги и, не установив владельца в течение недели, объявит ее своей собственностью по упрощенной процедуре. Конечно, владельца можно было бы установить по номеру двигателя и корпуса, но, насколько он помнил, вечным бичом любого орбитального строительства был дефицит маломощных маневровых буксиров, на роль которого его шлюпка подходила как нельзя лучше. А потому существовала очень большая вероятность, что администрация не будет особо заниматься поисками владельца, а предпочтет побыстрее использовать ее в таком качестве. Но поскольку шлюпка все-таки не буксир и не имеет достаточного количества маневровых дюз, а ее корпус, хотя и достаточно прочный, не снабжен мощной двухтавровой буксировочной балкой, это закончится довольно быстрым износом и списанием. И концы в воду. Особенно если он особо не задержится в системе Турсонга. А это, как оказалось, было совсем не трудно. При таком размахе строительства рабочие руки были в дефиците, вследствие чего рабочим платили очень прилично. А потому строительные фирмы снимали все сливки, и транзитные корабли, которым по каким-либо причинам требовалось пополнить персонал, вынуждены были закрывать глаза на такие формальности, как отсутствие документов. Так что уже на следующий день Корн получил место младшего стюарда нижних помещений на фешенебельном пассажирском лайнере «Эйбур», приписанном к порту Нью-Амстердама, одного из крупнейших деловых центров Содружества Американской Конституции. И через полтора часа должна была начаться его первая рабочая смена-Тип был несколько удивлен его улыбкой. По его мнению, «этот клошар» должен был давно уже свинтить из кубрика, втянув голову в плечи и изо всех сил стараясь не раздражать его высочество хамло, устроившееся в его гамаке. В общем-то, Корн достаточно отдохнул за прошедшие три месяца и мог без особых проблем обойтись без сна продолжительное время, но его возмутило, как все это было проделано. К тому же в Первой штольне он достаточно насмотрелся на подобных типчиков и был уверен, что, даже если сейчас он смолчит, этот парень будет доставать его до тех пор, пока не заставит лизать ему сапоги. Впрочем, тем, с которыми у него это получилось, он наверняка вообще уже сел на голову. Так что, как ни крути, раньше ли, позже ли жесткого выяснения отношений все равно не избежать. Так почему бы не сейчас? Корн начал с того же, что и парень. Не переставая улыбаться, он пнул его в бок, опрокинув гамак. Тип шмякнулся на пол. Видно было, что он ошеломлен.

– Ты что, клошар, совсем обкололся? – просипел он. – Я ж тебя сейчас… – И, увидев, что этот убогий спокойно устраивается в освободившемся гамаке, аж задохнулся от возмущения. – Да я тебя сейчас…

– Охолони. – Голос Корна звучал миролюбиво. – Мне спать еще час, вот уйду на смену – займешь мой гамак.

– Что-о-о?! – взревел тип, и в его руке откуда ни возьмись появился игольчатый стилет.

Корн отреагировал мгновенно. Он крутанулся вместе с гамаком и, проскользнув под ним, зацепил противника рукой за левую ногу, тут же ударив его ладонью другой руки по подошве. Хотя его тело еще не достигло кондиции хорошо тренированного бойца, но в такие моменты рефлексы срабатывали как бы независимо от него. Так что даже в нынешнем своем состоянии он был опасным противником. В чем этот тип скоро убедился. После пары ударов в пах и по яблочку он осел под стеной, хрипло дыша и закатив глаза. Корн постоял, настороженно глядя на него, потом наклонился – проверить, уж не перестарался ли он. И тут противник, только что безжизненный, с вывороченными белками глаз, вдруг выбросил вперед руку с зажатым в ней стилетом. Он сумел достать Корна, но выбранная им поза, заставившая его расслабить мышцы, все же немного замедлила его движения, и Корн, получив длинную царапину на груди, сумел перехватить руку и, развернув сустав, сильно дернуть. Раздался хруст, затем дикий вопль – рука повисла как плеть. В это мгновение в отсек ввалились два корабельных полицейских. На лайнерах такого класса каждое помещение было оборудовано специальным полицейским регистратором. Он автоматически включился при первых же признаках непорядка, мгновенно квалифицировал его как драку и подал сигнал в дежурку корабельного полицейского участка.

Корн отступил от поверженного противника и протянул полицейским обе руки ладонями вверх, как это любят полицейские во всех мирах, но так же, как и все они, эти не смогли отказать себе в удовольствии перетянуть его дубинкой. Просто так, для профилактики.

Когда типа, продолжавшего злобно и визгливо ругаться, успокоили электрошоком и погрузили на автоносилки, а с Корна сняли наручники, установив по полицейскому регистратору, что во всем произошедшем виноват не он, Корн вдруг почувствовал, что у него во рту пересохло, а губы похолодели. Он посмотрел вниз и увидел, что края царапины на груди от игольчатого стилета приобрели синюшный оттенок. У Корна похолодело сердце. Похоже, острие стилета была намазано какой-то пакостью. Корн торопливо схватил констебля за рукав:

– Господин полицейский, по-моему, у этого типа стилет был смазан какой-то дрянью, у меня странная слабость и рана выглядит ненормально.

Констебль, который, стоило только Корну прикоснуться к его рукаву, тут же прижал к его руке электрошок, не нажимая сразу спуска, посмотрел на рану. Потом торопливо высвободил рукав, коротко рявкнул в микрофон, снова вызывая медиков, вытащил стилет из контейнера для хранения улик и приложил его лезвие к экрану полицейского анализатора. Несколько мгновений он всматривался в экран, потом, побледнев, прошептал:

– Ипортит калия, «черная кровь». – Он повернулся к Корну и удивленно воззрился на него: – И ты еще жив, парень?

Корн покачнулся и осел по стене, погружаясь в темноту. Больше он уже ничего не помнил.

Очнулся он в лазарете через десять дней. Первое, что он почувствовал, было, что он лежит на каких-то валунах, а на его груди грузно прыгает какой-то великан. Это мучительное ощущение все усиливалось и усиливалось, пока Корн в конце концов не выдержал и не застонал. Послышались шаги, и чей-то веселый голос произнес:

– Слава богу, парень, ты наконец очухался. Корн открыл глаза и увидел склонившееся над ним чернокожее лицо, на котором сияла улыбка во все тридцать два зуба между мясистыми, сочными губами. Человек между тем не умолкал:

– Сказать по правде, ты меня удивляешь. Поправляешься так быстро, будто ты не человек, а кошка или даже ящерица, она, – тут он хохотнул, – как должно быть известно даже таким дуракам, как те, что лезут на нож с голой грудью, умеет отращивать себе новый хвост. Но, если откровенно, это вряд ли тебе помогло бы, если бы не констебль Каннингхем – он добился от капитана разрешения использовать большой регенератор. Тебя полоснули ножом, смазанным «черной кровью», и ты будешь единственным на многие парсеки вокруг, кто после этого остался в живых.

Корн разлепил губы и прошептал в два приема:

– Спасибо… доктор…

Тот удовлетворенно кивнул:

– Вот уже и заговорил, пожалуй, рискну и отключу привод искусственной вентиляции легких.

Корн скосил глаза: его грудь была покрыта какой-то мембраной, под которой что-то ритмично пульсировало, мерно поднимая и опуская грудную клетку. Тут до него дошло, что за великан прыгал у него на груди. Врач протянул руку и вытащил штекер из гнезда, расположенного в центральной части мембраны. В то же мгновение она, еще секунду назад упругая и блестящая, начала опадать, съеживаться, обнажая слегка покрасневшую кожу, амплитуда пульсаций стала понемногу уменьшаться, и спустя пару минут доктор снял ее с груди больного и убрал. Корн почувствовал, что, хотя груди стало легче, сам процесс дыхания пока еще вызывает определенные затруднения. Будто мышцы грудной клетки и диафрагмы вдруг превратились в желе, и, для того чтобы вдохнуть, надо было приложить определенные усилия, сравнимые, пожалуй, с работой ручной помпы. Доктор кивнул и удовлетворенно потер пухлые ладошки:

– Ну вот и отличненько! Корн повернул голову и с усилием прохрипел, делая вдох после каждого слова:

– Доктор… я еле… дышу… Врач засмеялся:

– Ты прекрасно дышишь, мой дорогой. Я знавал людей, которые, получив треть той дозы «черной крови», что досталась тебе, всю оставшуюся, причем очень-очень короткую, жизнь провели на койке, дыша только с помощью искусственной вентиляции легких, а ты, – он даже прищурился от удовольствия, – ну прямо огурчик. И всего-то через десять дней. Я не удивлюсь, если завтра ты встанешь и попытаешься сбежать, чтобы не отвечать на вопросы констебля Каннингхема.

Завтра не завтра, но спустя четыре дня Корн смог уже самостоятельно передвигаться до туалета, а на следующий день в лазарете, в сопровождении врача и какого-то плотного, упитанного мужчины средних лет, наконец-то появился констебль. Констебль был в отутюженной форме и выглядел солидно, однако Корну показалось, что присутствие незнакомца его стесняет. Корн решил присмотреться к нежданному гостю. Мужчина был в прекрасно сшитом пальто из необычайно дорогостоящего натурального габардина и имел примечательную внешность. Этакий шустрый, смешливый толстячок, явно не из бедных, с блестящей лысиной, окаймленной буйными курчавыми волосами, с роскошными пейсами, сбегавшими на обе щеки. Больше всего он напоминал классического доброго дядюшку, как его изображают в сотнях семейных сериалов. Этот старый холостяк не слишком интересуется женщинами, довольствуясь прочими радостями жизни, которыми наслаждается от души.

Толстячок окинул его быстрым, заинтересованным взглядом и, не говоря ни слова, устроился в дальнем углу палаты. Причем сел так, чтобы иметь возможность наблюдать за лицом Корна, но немного в стороне, чтобы тот, разговаривая с констеблем, не видел его. Врач с констеблем подошли к кровати Корна.

– Вот, мой дорогой, констебль Каннингхем хочет задать тебе несколько вопросов, вернее… – Смешливый врач по привычке хохотнул. – Он уже давно добивается свидания с тобой, но я пустил его только сегодня – решил, что можешь увидеться с ним без особого риска. – Врач искоса посмотрел на незнакомца в углу и улыбнулся: – К тому же мистер…

Он не договорил. Спокойный, тихий голос, в котором, однако, слышалась скрытая, но не для опытного уха, властность, прервал его:

– Не надо, уважаемый доктор, я представлюсь сам. Позже.

Врач, ограничившись коротким смешком, вышел из палаты. Констебль проводил его взглядом до двери, достал из поясной сумки портативный полицейский фиксатор, пододвинул стул поближе к кровати и сел напротив Корна:

– Констебль Эрсел Каннингхем, борт пассажирского лайнера «Эйбур», рейс Новая Южная Дакота – Нью-Амстердам, официальный допрос. – Он сделал паузу и, глядя в упор на Корна, продолжил: – Вы допрашиваетесь в качестве свидетеля по делу о подготовке покушения на убийство мистера Аарона Розенфельда на борту лайнера «Эйбур». Перед началом допроса я должен предупредить вас об ответственности за дачу ложных показаний. – Констебль снова сделал паузу. – Назовите имя, место и год рождения, занимаемую должность на лайнере. …..словам врача, «черная кровь», означающая верную смерть, ценится очень дорого. А ведь существует сколько угодно ядов подешевле. Они, может быть, и не так хороши, как «черная кровь», но тоже быстренько отправят человека на тот свет, если, конечно, не применять дорогостоящую реанимацию… Корн чертыхнулся про себя. Надо же было так засветиться. Но делать нечего. Он повернул голову в сторону полицейского фиксатора и заявил с хмурым видом:

– Мое имя – Корн, стюард нижних помещений, а больше о себе говорить ничего не буду.

Констебль воспринял это заявление довольно спокойно, хотя было видно, что оно ему не очень-то понравилось. Он в свою очередь повернулся к фиксатору и подтвердил:

– Констатирую, что свидетель на вопросы о дате и месте рождения отвечать отказался.

Допрос продолжался около получаса. Из вопросов констебля Корн понял, что этот ненормальный был нанят кем-то еще на Новой Южной Дакоте, чтобы прикончить какого-то Аарона Розенфельда, который, похоже, летел не ниже чем первым классом. При обыске среди личных вещей этого урода был обнаружен электронный ключ с набором кодов ко всем дверям, ведущим к каюте этого Розенфельда, план помещений корабля и еще пара смертоносных штучек, стоимость которых, скорее всего, равнялась доходам этого типа за последние десять лет. Когда констебль его хорошенько прижал, он раскололся и сдал своего непосредственного нанимателя, который, вероятнее всего, окажется в конце концов подставной фигурой. Однако пока что оставался шанс прищучить хотя бы его, так что констебль стремился как можно тщательнее зафиксировать все, что имело хоть какое-то отношение к этому делу. Планеты Содружества Американской Конституции всегда ревниво относились друг к другу, и, для того чтобы привлечь к ответственности гражданина другой планеты, нужны были серьезные и юридически безупречно оформленные основания. И капитан, скорее всего, дал разрешение на использование большого регенератора не из человеколюбия, а потому что была задета честь компании. На ее корабле кто-то пытался совершить убийство! И хотя Корн вряд ли чем мог помочь расследованию, без его показаний, зафиксированных надлежащим образом, позже, в суде, могли бы возникнуть проблемы. Все эти соображения сложились в голове у Корна, пока он отвечал на вопросы констебля, однако главный вопрос, на который он хотел бы получить ответ, пока оставался открытым. Кто такой тот толстяк в углу?