Текст книги "Путь Князя (авторский сборник)"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

14

– Все, я больше никуда не пойду. – Немоляева рухнула на землю и вцепилась руками в пожухлые стебли прошлогодней травы.

Данька остановился и, тяжело дыша, вытер пот.

– Я больше никуда не пойду, – вновь повторила Немоляева и обвела всех вызывающим взглядом.

Рат махнул рукой, давая команду прекратить движение, и, подойдя к Немоляевой, присел рядом с ней на корточки. Та несколько мгновений все так же с вызовом смотрела ему в глаза, а потом не выдержала и отвела взгляд.

– Я больше не могу… – Теперь ее голос звучал не вызывающе, а жалобно. – Я устала. У меня все болит – руки, ноги, спина. Я уже забыла, когда мылась. У меня просто чудовищные волосы, кожа, ногти… Я же женщина, в конце концов, а не ломовая лошадь. Я больше не могу.

Рат понимающе кивнул и, выпрямившись, коротко приказал:

– Привал.

Все с глухими стонами опустились на землю. Данька скинул с плеч армейский вещмешок, отцепил от него скатку с плащ-палаткой и, раскатав ее, улегся сверху, подсунув под ноги рюкзак, так, чтобы ступни оказались выше головы.

Весна в этом году оказалась неожиданно поздняя. Но снег в тайге за тот месяц, что они провели здесь, уже окончательно сошел, а неделю назад сквозь потемневшие прошлогодние листья и старую траву буйно полезла молодая.

– Тань, не сиди на земле, простудишься, – послышался голос Барабанщицы.

– О господи, да отстаньте от меня все, – со стоном произнесла Немоляева.

– Ага, – спокойно кивнула Барабанщица, – вот только подстели плащ-палатку, и я сразу же отстану, ладно?

Немоляева еще несколько мгновений молча сидела на земле, а потом нехотя поднялась и принялась расстегивать ремешки, которыми плащ-палатка была приторочена к вещмешку.

Данька покосился на остальных. На следующий день по прибытии Рат попросил отца Барабанщицы обеспечить всех сменной одеждой. Ведь из Москвы улетали в чем были… Так что еще через день старенький трехосный «ЗИЛ-131» привез несколько комплектов армейского камуфляжа и шесть укомплектованных вещмешков – с котелками, фляжками, сменным бельем. Немоляева, увидев безразмерные синие трусы, закатила жуткий скандал!

– Я это надевать не буду, – кричала она.

Рат молча выдержал полчаса непрерывной истерики, а потом только сказал:

– Ходить будем много. По тайге. Поэтому прошу всех позаботиться о том, чтобы у каждого были сменное белье и комплект сменной одежды. Если нет своего – подберите из имеющегося ассортимента.

После чего просто вышел из комнаты. Немоляева проводила его ошеломленным взглядом, а затем расплакалась. Но на следующее утро вышла в форме, которая, впрочем, неожиданно сидела на ней довольно кокетливо…

Пока они отдыхали, Рат успел подняться дальше по склону и осмотреть горизонт. Данька удивлялся, как легко он шел сквозь любой бурелом. Причем именно сквозь. Там, где им приходилось рубить ветки и растаскивать сцепившиеся сучья, Рат проходил так, будто там была как минимум хоженая тропа, а то и… эскалатор.

Привал продлился пятнадцать минут. Потом Рат скомандовал:

– Подъем!

Все начали нехотя подниматься и увязывать вещмешки. И только Немоляева с упрямым видом осталась лежать на земле. А когда Рат подошел к ней, с вызовом повторила:

– Я же сказала, что никуда не пойду!

Рат несколько мгновений смотрел на нее, а затем вновь присел на корточки.

– Хорошо, Таня, давай договоримся так. Я тебе сейчас расскажу одну историю. А потом, если ты захочешь, я отправлю тебя прямо в Москву. Домой. Причем сделаю так, что тебя там никто не тронет. Для одного человека я сумею так сделать…

Он сделал паузу и начал:

– В одном теплом и мелком заливчике жили моллюски. Им там было очень хорошо – тепло, уютно, тихо. Вода заливчика представляла собой густой бульон, переполненный сытным планктоном. Короче, не жизнь, а малина. Все, что только может хотеть моллюск, – под боком. И так они и жили, не напрягаясь и не заморачиваясь, и не сильно размышляли о том, что там творится в большом мире, за пределами заливчика. А зачем? Все и так классно. Просто супер.

Рат замолчал и окинул всех проницательным взглядом. Ребята слушали, затаив дыхание.

– И все было бы ничего, как вдруг нескольким моллюскам внутрь раковины попали… песчинки. И им стало… больно. Тяжело. Неуютно. И весь этот теплый и уютный мирок ничем не мог им помочь. Помочь себе они могли только сами. И… одни из них приложили все свои усилия, суматошно замельтешив ресничками, чтобы только выбросить из себя эту гадкую, противную и ужасную вещь и снова жить легко и приятно. И умереть в свой срок, превратившись в питательную среду для того самого планктона, которым будут питаться следующие поколения моллюсков. А другие… о-о, другие оказались не робкого десятка. Они прислушались к себе и поняли, что они смогут сделать с этой болью что-то иное. Использовать ее как рычаг, как ресурс, который позволит им понять, зачем они действительно появились на этом свете, что есть их истинная суть и жизненное предназначение. И они не стали бороться с этой болью, а, преодолевая ее и терпя лишения, иногда даже испытывая голод, начали обволакивать эту песчинку перламутром. Слой за слоем. Слой за слоем. И принесли в этот мир жемчужины… – Рат замолчал. Все тоже сидели и молчали. Молчала и Немоляева. Так прошла минута, вторая, потом Немоляева потянулась к вещмешку и, вытащив из-под себя плащ-палатку, принялась крепить ее ремешками. После чего поднялась, закинула вещмешок за плечи и поправила лямки.

– Ну, чего уставились? – воскликнула она. – Я женщина или нет? Я что, ни одной истерики уже закатить не могу? Пошли.

До сопки, которую Рат определил как цель, они добрались только к полудню. Взобравшись на вершину, без сил рухнули на землю. Даже не подстилая плащ-палатки. Рат несколько мгновений смотрел на них, вконец измученных десятичасовым ночным переходом и трехдневным постом, который он устроил им накануне, а потом мягко попросил:

– Вставайте.

Все ошалело уставились на него. Как? Привала не будет? У них же совершенно нет сил. Ну, ни капельки. Ведь все эти три дня поста он таскал их по лесам не просто так, как в предыдущие дни, а максимально взвинтив темп. Почти перестав делать столь частые в предыдущие дни остановки, на которых они учились входить в молитву. А потом и управлять собой в этом состоянии. Все поначалу обзывали эти тренинги более привычным для современного человека словом «медитация», но потом почему-то перестали. Хотя Петр Израилевич и Инна Александровна упорно продолжали его использовать.

Ученые вообще, похоже, жили в каком-то своем мире, где для всего было объяснение. Термины. Причем совершенно отличные от того языка, который использовал Рат. Всякие «состояние самадхи», «всеобщий разум» и так далее. Но при этом они почему-то даже не пытались ничего сделать. Только смотрели со стороны и обменивались, так сказать, мнениями… Впрочем, в последние несколько дней, не выдержав темпа, который задал Рат, они перестали ходить с ребятами, а потом откололись спецназовцы. То ли Алексей Юрьевич убедился, что Рат вполне может управиться сам и защитить от любой опасности, то ли были какие еще причины…

А вчера Рат придумал для ребят что-то совершенно жуткое. Как можно спокойно высидеть, когда вокруг тебя вьются тучи гнуса. И жалят, жалят, жалят… А Рат, буквально окутанный ноющим-жужжащим облаком, только улыбается и повторяет своим тихим, спокойным голосом:

– Концентрируйтесь. Вы же в молитве. Не все ли равно, что происходит снаружи, если внутри вы соединяетесь с Ним. Забудьте о своем теле. Забудьте вообще о мире вокруг. Все самое главное происходит внутри вас…

Михалыч, тот вообще заявил, что в это время в тайге гнуса еще нет. И, ткнув рукой в сторону их лиц, хмыкнул:

– И-и-и, милаи, ежели бы вас гнус покусал, рази ж вы такими бы были? Вся бы рожа полыхала. А тут…

И действительно, все те прыщи, которые сначала было повыскакивали у них на лицах, потом, когда у них получилось одному за другим войти внутрь молитвы, отчего-то исчезли с их лиц. А когда ребята вновь вынырнули наружу, в обычный мир – от гнуса не осталось и следа. Только легкий ветерок, негромко шумящая тайга и кроваво-красное заходящее солнце…

– Вставайте, пора, – еще раз сказал Рат.

Первой, кривясь от боли в окаменевших от долгого напряжения мышцах, неуклюже начала подниматься Барабанщица. Потихоньку ее примеру последовали остальные.

– Разбейтесь на пары и станьте друг напротив друга, – приказал Рат. – Так. А теперь вытяните вперед руку и коснитесь друг друга ладонью.

Данька протянул руку и коснулся ладони Барабанщицы. Она была маленькая, но твердая. С бугорками мозолей на подушечках (ну еще бы, после всего того, что Рат делал с ними в течение этого месяца). И прохладная.

– Ну, Джавецкий, ты и печка, – улыбнувшись, шепнула Маша.

Данька кивнул. Ну конечно, если для него ее ладонь прохладная, то для нее его – горячая.

– Плотнее соедините ладони, – послышался тихий голос Рата, – хорошо… А теперь… попытайтесь дотянуться до Него через того, с кем вы соединены.

Данька чуть прикрыл глаза и уже почти привычно… соскользнул в молитву. Некоторое время он, как обычно, плыл в неком безвременье и непространстве, а затем почувствовал боль. В ноге. И только спустя несколько мгновений он понял, что это боль не его. Маша натерла здоровенную мозоль, которая не так давно прорвалась. И сейчас ее ступню терзало и дергало. От этих накатывающихся болевых волн Данька едва не вылетел из этого своего состояния, но затем, то ли испугавшись, то ли разозлившись, сделал что-то такое, что… убрало эту боль. Просто сняло ее, как снимают кожуру с апельсина. Отламывая по кусочку, полосками и клочочками, стараясь при этом не повредить нежную мякоть, не раздавить ее и не забрызгаться соком… Затем он почувствовал боль от закрепощенных мышц. Но и тут все, как выяснилось, оказалось достаточно просто. Он нежно коснулся пальцами туго натянутых мышечных волокон. Они были в чем-то липком и потому и сами слиплись друг с другом. Данька осторожно, стараясь не причинять больше боли, принялся очищать их от этого самого липкого, сбрасывая его легким потряхиванием кисти…

Спустя некоторое время все было закончено. Он радостно улыбнулся и двинулся дальше. Куда-то, откуда лился яркий свет. Он не видел его, потому что здесь глаза были бесполезны, как руки и все остальное, он просто ощущал его и пользовался привычными понятиями.

Данька поднимался все выше и выше, открывая для себя новые и новые цвета, структуры, сливающиеся в какой-то странный причудливый калейдоскоп, и постепенно проникаясь, приближаясь, выходя на грань понимания того, что это мельтешит вокруг него. А потом он резко, рывком, как ныряльщик, пробивающий головой тонкую пленку воды, просто провалился в понимание…

Барабанщица разорвала контакт резко, буквально отпрыгнув от него. Ее глаза горели гневом.

– Джавецкий… ты… ты… – но она так и не успела ничего сказать, потому что тут раздался вопль Кати.

– Это нечестно!

Все обернулись. Катя стояла в двух шагах от явно смущенного Гаджета и гневно смотрела на него.

– Что случилось? – послышался мягкий голос Рата.

– Он… он был в моей голове! Он читал мои мысли!!

Рат понимающе кивнул, а затем спросил:

– И что?

– Как что?! – возмутилась Катя. – Он… он… залез в мою голову! В мое… приватное пространство.

– А ты?

– Я… – тут Катя слегка смутилась. – Ну… я не хотела. То есть я даже не думала, что это… ну, так получится.

– И это тебя извиняет, – вновь понимающе кивнул Рат, – а Борис, значит, все прекрасно знал, представлял – и все равно, значит, делал. Так?

Катя, подумав, нехотя покачала головой.

– Нет, наверное… откуда он мог знать.

Рат демонстративно задумался.

– Хм… тогда какая-то нестыковочка получается. То есть то, что вполне оправдывает тебя, ничуть не оправдывает его. Или я что не так понял?

Катя неуютно поежилась, но потом упрямо тряхнула челкой.

– И все равно… нельзя так.

– Как?

– Лезть человеку в голову. У человека всегда должно быть приватное пространство.

– Что? – изображая непонимание, переспросил Рат.

– Приватное пространство. Ну, некое место, где он мог бы побыть один. Совсем. Без никого.

Рат удивленно покачал головой.

– Как это?

Катя недоуменно уставилась на него.

– Ну… я смотрела передачу. И там один психолог говорил, что…

– Подожди, – Рат нахмурил лоб, – я ничего не смогу поделать с тем, что ты веришь тому, что говорят по телевизору. Но… ведь ты уже сама сумела почувствовать. Увидеть, что Он есть. Так?

– Ну… да.

– И Он в тебе. Ибо по-другому невозможно. Если ты есть, значит, в тебе частичка Его, ибо вне Его ничего существовать не может. И то, что ты не верила в Него и не могла Его почувствовать, ничего не меняло. Так?

Катя медленно кивнула.

– Так о каком приватном пространстве ты говоришь? – Рат сделал паузу и обвел всех удивленным взглядом, как бы предлагая всем поудивляться вместе с ним.

– Ведь Он уже знает все твои мысли и желания. Причем сразу, как только они возникли в твоей голове. И потом, если некоторые из них вызывают у тебя чувство стыда или смущения, то разве это не твоя проблема. Ведь это же твои мысли, не так ли?

Катя медленно кивнула. Она уже, как и они все, перешла в режим напряженного осмысления. Все, о чем говорил Рат, требовалось не просто запомнить, а именно осмыслить, пропустить через себя, примерить на себя и, если оно все-таки еще вызывало отторжение, найти то, что являлось его причиной. И еще раз взвесить, насколько оно, то, что вызывает отторжение, все еще тебе нужно. Не мешает ли оно тебе двигаться вперед, и тогда его следует со спокойной душой отринуть, отбросить.

– И если Он, Высший судия, – продолжил Рат, – уже и так знает все, разве так уж важно, что твои мысли могут узнать другие? Близкие тебе люди, готовые всегда понять и поддержать тебя, подставить плечо… и простить? Или нет? – И Рат вновь обвел всех вопросительным взглядом. Все молчали.

– Так что тебе следует сделать, Катя? – улыбнулся Рат. – Продолжить изливать свое возмущение на бедного Бориса или все-таки разобраться со своими мыслями? Навести порядок в своей голове. И… быть может, принять для этого помощь друга…

Катя несколько мгновений стояла, напряженно нахмурив лоб, а потом подняла голову и, бросив взгляд на Гаджета, тихо произнесла:

– Прости… – а затем, повернувшись к Рату, попросила: – А можно я… потом… ну, когда немного разберусь там, у себя. Сама… – и она тряхнула головой, будто указывая себе на лоб.

– Конечно, – улыбнулся Рат, – я так понял, что… это требуется всем?

И каждый из шестерых молча кивнул в ответ.

– Ну, тогда – в обратный путь.

– Как?! – возмутился Гаджет. – Живого ж места нет…

– А ты уверен? – хитро прищурился Рат.

– Да… – начал Гаджет и осекся.

И все удивленно уставились друг на друга. А Барабанщица недоверчиво прошептала:

– Так ты чего, Джавецкий, мозоль мне залечил, что ли?

И Данька растерянно кивнул. Он и сам не чувствовал ни капли усталости и никакой боли в мышцах. Наоборот, мышцы были переполнены звенящей силой и здоровьем, как будто он недавно проснулся после долгого и крепкого сна и даже успел слегка размяться…

Обратный путь они проделали едва ли не в два раза быстрее, чем путь на ту сопку. Причем только уже на подходе к поселку Данька обнаружил, что, как только мышцы вновь начинают наливаться усталостью, а вещмешок тяжелеть, он чисто рефлекторно соскальзывает сознанием в то состояние, в которое он погружался, когда читал молитву. Только теперь даже слова были не нужны. И там, в этом состоянии, все быстро проходило – и усталость, и тяжесть, и боль…

А когда он догнал Рата и поделился с ним своим открытием, тот только улыбнулся и ответил вопросом на вопрос:

– А ты что, все еще считаешь, что молитва – это слова?..

* * *

В поселке их встретил рассерженный Алексей Юрьевич.

– Почему вы ушли ночью, никого не предупредив?

Рат взмахом руки отправил их умываться и переодеваться, а сам повернулся к полковнику и мягко спросил:

– Алексей Юрьевич, а разве я кого-нибудь когда-нибудь предупреждал?

Полковник смутился.

– Нет, но… я же отвечаю за вас.

– Перед кем?

– Перед… – Алексей Юрьевич запнулся, внезапно осознав, что все его начальники ничего не значат для Рата.

– Не волнуйтесь, – улыбнулся Рат. – Когда мы уйдем совсем, я вас обязательно предупрежу.

Полковник открыл было рот, собираясь рассердиться, но Рат уже прошел мимо него и начал подниматься по ступенькам на крыльцо.

* * *

Ужин выдался на славу. Михалыч, который очень неодобрительно отнесся к затее Рата «дитев» голодом морить, узнав, что сегодня им разрешен прием, так сказать, пищи, расстарался вовсю. Так что, когда они после бани ввалились в столовую, стол буквально ломился от всяких вкусностей. Соленые грибы, шаньги с рыбой, печеный картофель, черемша, холодная копченая оленина и, как вершина, фирменная михалычевская уха из омуля и лосося. Увидев все это великолепие, Гаджет аж замурлыкал от удовольствия. Да и Данька сглотнул слюну.

Впрочем, как выяснилось, насытились они довольно быстро, не съев и четверти от того, что Михалыч выставил на стол. К его искреннему огорчению. Но Данька действительно наелся всего лишь половиной того объема, который с удовольствием навернул бы еще пару недель назад. Судя по всему, так же обстояло дело и с остальными. Но выходить из-за стола как-то не хотелось. После всего, что произошло на сопке, они внезапно начали ощущать, что через эту боль в натруженных мышцах, через эту отупляющую усталость, через вечный недосып и головные боли они стали кем-то другим. Причем как каждый из них в отдельности, так и все они вместе. Серьезно. Они вместе тоже стали кем-то. Кем именно, они еще не до конца поняли. Но точно стали. Поэтому им хорошо было вот так вместе сидеть за одним столом и просто ощущать рядом присутствие других.

– Рат, – внезапно подала голос Катя, – а помните, вы сказали… ну, когда я спрашивала про «Дом-2»…

– Помню, – кивнул Рат. – Быт и дрязги крестьян могут быть интересны либо таким же крестьянам, либо этнографам. Так?

– Да, – подтвердила она, – так вот я хотела спросить – почему крестьян?

Рат откинулся на спинку стула и задумался. И все заерзали, устраиваясь поудобнее, потому что было понятно, что Рат собирается ответить подробно и обстоятельно…

– Это уже вопрос онтологии, Катя. Понимаешь, при всем разнообразии профессий и дел, которыми человек может заниматься в своей жизни, Путей перед ним на самом деле всего три. Он может стать либо крестьянином, либо воином, либо… князем. И различаются эти Пути только одним – тем, что он делает. То есть деятельностью. Потому что крестьянин работает, воин служит, а князь трудится. – Он замолчал и обвел их внимательным взглядом.

– А в чем разница? – подал нужную реплику Данька. И внезапно осознал, что он не спросил, а именно подал нужную реплику, вставил необходимый стежок в полотно беседы. И похоже, это поняли и остальные. Потому что Данька поймал на себе их одобрительные взгляды. Ну типа тех, что бросают на соратника члены команды и болельщики, когда он делает пусть и не голевую, но точную и нужную в данный момент передачу.

– В предназначении, – ответил Рат, – потому что работа – это в первую очередь для себя. Служение – это уже не только себе, но и кому-то еще. А труд – Ему.

– А я слышал, – задумчиво сказал Гаджет, – что многие князья не очень-то себя забывали. Ну, до революции, я имею в виду.

Рат усмехнулся:

– Просто не путай Путь и… титул. Ведь когда я говорю «крестьянин», я тоже не имею в виду человека, который растит хлеб. Среди таких было и много воинов, и даже князья. В то же время многие из тех, кто носил титул, перестали быть князьями, то есть сошли с Пути за много поколений до революции. Это случилось сразу после того, как вера для них превратилась в суеверие. Все, что составляло самую ее суть, было отринуто, а Господь стал термином, фикцией или в лучшем случае просто традицией, элементы которой сохранялись из уважения к предкам или по привычке. – Он обвел их внимательным взглядом и добавил: – Князь, Государь – это ведь во многом сакральные роли. И если убрать из них трансцендентальное, то останется всего лишь слово, которое, по сути, не будет ничем отличаться от таких слов, как «президент», «председатель совета директоров» или «генеральный секретарь». Но ведь вы-то теперь понимаете, что на самом деле это не так.

– Хорошо, – подала голос Барабанщица после того, как в головах у всех немного улеглось, – но я что-то не поняла, это же выходит, что крестьянин может стать богаче князя?

Рат задумался.

– Знаешь, я попробую привести такую аллегорию. Представь себе, что в неком затерянном месте самым дорогим является… ну, скажем, древесина. Лес. И, как совершенно понятно любому по-житейски умному человеку, чем больше у тебя древесины, тем ты более богат и тем крепче, так сказать, стоишь на ногах. То есть ты более успешен, скажем, более завидный жених или просто, как сейчас модно говорить, спонсор… И тем больше к тебе уважения со стороны таких же по-житейски умных людей, знающих, что на самом деле имеет в жизни ценность, а что – глупости, бредни…

И вот в этом мире появляется человек, который начинает… рубить дорогу. Через лес. То есть, с точки зрения по-житейски умных людей, он делает глупость. Ведь ему приходится таскать лес все дальше и дальше. И затрачивать все больше и больше усилий, чтобы доставлять богатство до своих закромов. И лишь только когда дорога пройдет сквозь лес, для некоторых, хотя и далеко не для всех по-житейски умных людей, станет понятно, чем он на самом деле занимался… – Рат сделал паузу, давая им несколько мгновений, чтобы осознать и уложить в память его притчу, и, повернувшись к Барабанщице, закончил: – Так что на твой вопрос, Маша, я отвечу так – крестьяне почти всегда богаче князей. Просто для них богатство – это самоцель, а для князей – инструмент для труда.

– Значит, сейчас время крестьян? – тихо спросил Данька.

– Да, – Рат кивнул, – и все, что имеет ценность в вашем мире – золото, нефть, газ, сталь, особняки и автомобили, самолеты и угольные шахты, телеканалы и верфи, – это все древесина. А единственное, чем заняты ваши… богатые крестьяне, – это как бы срубить ее еще и еще больше. А князей, – Рат вздохнул, – на Земле почти не осталось.

– А воины? – встрепенулся Кот.

– А как ты думаешь, – повернулся к нему Рат, – можно ли прорубить дорогу через лес в одиночку?

Кот отрицательно качнул головой.

– На самом деле, – продолжал Рат, – собрать дружину… ну, или принять ее, так сказать, от отца, деда либо другого ушедшего князя и сделать ее своей дружиной – это один из первых тестов на то, что ты способен встать на Путь Князя. А сами воины… это те, кто уже не хочет быть крестьянином, но еще не готов подставить плечи под бремя князя. Только… – Рат улыбнулся, – давайте на этот раз обойдемся без… недодуманных вопросов типа того, насколько соответствует Пути Воина тот стройбатовец, к которому старший прапорщик обращается со словами: «Эй, воин, а ну-ка, возьми лом и бегом сюда».

Когда все отсмеялись, подала голос Немоляева:

– А вот я еще слышала, что есть какой-то Путь Монаха?

Рат согласно кивнул.

– Да. Я знаю. Названий много. Некоторые интерпретации выделяют еще так называемый Путь Шута. Если вам будет интересно – разберитесь в этом сами. Это будет полезно. Но если брать в целом, то достаточно выделить три Пути.

– И все? – задумчиво спросил Данька. – Других вариантов нет?

Рат повернулся к нему и устремил на него спокойный взгляд:

– Ну почему же? Есть. Можно не трудиться, не служить и не работать.

– И тогда ты кто?

Рат обвел всех ясным взглядом, улыбнулся и произнес:

– Есть хорошее, очень точное и верное русское слово: быдло…