Текст книги "Информация"

Автор книги: Роман Сенчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Роман Сенчин
Информация

Произошло как в каком-нибудь анекдоте: жена принимала ванну, ее мобильник лежал на столе; я пытался смотреть очередную вечернюю муть. Мобильник пиликнул – пришла эсэмэска. От нечего делать я взял его и открыл. На дисплее появилась надпись: «Спокойной ночи, рыбка!»

Комната качнулась, по волосам дунуло холодом. Стало страшно и радостно, как бывает, когда чувствуешь, что через минуту жизнь изменится, помчится по совсем другому руслу, или, точнее, как водопад обрушится в пропасть, чтобы там, попенившись, устремиться дальше… Да, стало страшно и радостно, и я торопливо, до возвращения жены, проглядывал другие сообщения, читал нежные послания ей какого-то мужика и ее этому мужику.

Читал и набирался злой веселостью… Вообще-то я давно тяготился житьем с женой (хоть и пробыли мы вот так, каждый день вместе, меньше трех лет), случалось, изменял ей с проститутками, но от нее измены не ожидал, тем более такой – кажется, всерьез…

Она вышла из ванной, обмотанная полотенцем. Кожа ярко-розовая, распаренная, лицо оживленное. Что-то хотела сказать, может, предложить сексом заняться, но увидела у меня в руках свой телефон, и лицо сразу изменилось – из мужа я мгновенно превратился во врага.

Опережая мое пусть и не совсем искреннее, но все же правомерно недоуменно-негодующее: «Что это такое?!» – она начала выкрикивать, что вот какой я подонок, шарюсь в чужих телефонах; что давно хотела сказать; что ей нужно родить ребенка, а я алкаш; что я жмот – денег полно, а она до сих пор торчит в этой съемной дыре… В общем, за минуту успела выплеснуть все, что вообще свойственно выплескивать прижатому к стене бабью. А я сумел только сказать:

– Ну и тварь ты, Наталья.

Схватил с тумбочки лопатник, где были деньги, документы и карточки, прошел в прихожую, замочив ноги (с жены натекло), обулся, накинул пальто, щелкнул собачкой замка.

– Ты куда? – без интонации, как-то умиротворенно спросила жена.

– В жопу.

– Отдай мне телефон.

– Хер тебе.

Я выскочил на площадку, ткнул кнопку лифта. Но ждать не было сил, и я побежал вниз по лестнице.

От мороза перехватило дыхание, сразу защипало глаза и щеки… Зима в тот две тысячи шестой была в Москве холодная, несколько недель за тридцать давило…

Я постоял у двери подъезда, пытаясь решить, что теперь делать… Зря так взял и выскочил. Как психованная девка или как виноватый. Правильней было бы сунуть ей в зубы сумку и – за дверь. Катись к своему пусику, сука!.. Квартиру я€ снимаю, деньги плачу, а она вообще кто? что? Но возвращаться было глупо, выяснять отношения явно бессмысленно, и я пошел к «Седьмому континенту».

На выезде со двора стоял наш «Форд». Он принадлежал формально жене, был подарком ее родителей на нашу свадьбу. Но ездил на нем в основном я. У жены не выдерживали нервы рулить по московским улицам, торчать в пробках…

Вспомнилось, как я по утрам спускался первым, прогревал машину, а потом приходила жена, и я вез ее на работу, а затем отправлялся к себе в агентство… Я быстро научился ориентироваться в Москве, объезжать проблемные участки, а если и попадал в заторы, то редко нервничал – слушал молодые актуальные группы вроде «Сансары», «Мельницы», «Люмена» или аудиокниги. В конце концов время, проводимое в машине, стало чуть не лучшей частью дня. И вот теперь, в эти минуты, все уходило в прошлое. Точнее – почти все… Конечно, автомобиль я себе куплю, но в нем будет иначе… Вообще – многое будет иначе…

И вдруг показалось, что не так серьезно произошедшее. Чтоб убедиться или, наоборот, разувериться, я достал мобильник, открыл «Принятые сообщения» и снова пробежал взглядом письма. Вчитываться было слишком больно, мне хватало отдельных слов. «Рыбка», «зая», «встретимся», «целую», «до завтра»…

– Тварь, гнида. – Я сунул телефон обратно в карман.

Супермаркет «Седьмой континент» находился в ста метрах от моего (хм, «моего») дома, на Хорошевке.

Внутри – безлюдье. Волна возвращающихся с работы уже миновала, да вообще людей после Нового года (а он был две с небольшим недели назад) в Москве стало словно бы меньше. Часть, наверное, до сих пор отдыхала.

Зашел я, конечно, купить чего выпить. Пригасить клокотание… Непонятно, что именно там клокотало, но уж точно обиды было больше всего остального. В любом случае обидно, когда вот так вдруг узнаешь, что жена, как к ней ни относись, оказывается, любит не тебя, считает другого лучше тебя. Тебя, с кем не так уж давно шла в загс, каталась в лимузине и целовалась, ходила в гости и хвасталась обручальным кольцом. Тварь.

Где алкогольный отдел в «Седьмом континенте», я знал отлично, но, вместо того, чтобы бежать туда и хватать бутылку, стал бродить вдоль полок, уставленных пакетами, упаковками, банками, коробками… Обилие еды вокруг всегда внушает чувство уверенности и защищенности. Успокаивает.

Я бродил и пытался выстроить дальнейшую тактику поведения… Конечно, с одной стороны, это отлично, что все так получилось, и теперь разрыв неизбежен, и я ни за что не пойду на мировую. Даже если она будет умолять. Разбег, развод, новая жизнь. Хорош, пожили вместе… А с другой… Как это все?… Где мне провести хотя бы эту ночь? К ней сегодня не вернусь стопудово. И она вряд ли сейчас собирает вещи, чтобы свалить к своему. И что у него? Захочет ли он ее принять? Одно дело любезничать по мобильнику и трахаться раза два в неделю, а другое – жить вместе… Кто он вообще?

Я сунулся за телефоном, будто в нем мог найти информацию о мужике жены, но тут же отдернул руку, громко хмыкнул… А если она возьмет и заявит, что остается в этой квартире? Да, возьмет и заявит: «Я никуда не уйду. Хочешь, уходи сам». Не хозяйке же на нее жаловаться… Да… Да, придется срочно искать себе другое жилье. Вещички паковать… За семь лет в Москве я сменил пять квартир. Опыт поисков и переездов имеется. Приятного мало… Надо «Из рук в руки» купить…

Поняв, что думаю о какой-то мелкой лабуде, я снова зло хмыкнул, остановился, огляделся… Надо взять алкоголя, глотнуть, прийти в себя… Но мысли снова завертелись вокруг этой лабуды, мелкой, но важной… Действительно, где переночевать?

Друзья у меня в Москве, конечно, были. Ну, или не друзья если, то приятели. Но как это сделать – завалиться в десять вечера и сказать: «Я от жены ушел, можно пожить?» У каждого свои дела, свои семьи… Нет, к Руслану можно. К Руслану – можно. Он земляк, он меня в Москву вытащил, я его сто лет знаю. К нему можно. Рассказать, попроситься поспать, а завтра уже решить, как и что…

Я взял бутылку водки, фляжку коньяку в дорогу, пару упаковок колбасок-пивчиков. Пока шел к кассе, не удержался и отпил из фляжки. Тут же появился паренек в униформе и сделал замечание:

– До оплаты товар вскрывать нельзя.

Я послал его, и он не сопротивлялся…

В тамбуре между дверьми, там, где бьет из кондиционера горячий воздух, то и дело глотая коньяк, позвонил Руслану. Без лишних прелюдий сказал, что у меня неприятности, и спросил, можно ли заехать. Руслан вяловато (явно был опять под колесами) ответил:

– Ну давай.

Теперь, когда те события вспоминаются не так болезненно, заслоненные другими, более тяжелыми, наверное, можно рассказывать по возможности обстоятельно…

Мое закрепление в Москве шло постепенно. Поселился я здесь довольно-таки случайно – однажды осенью девяносто девятого позвонил Руслан, старший брат моего одноклассника Максима, и предложил место. Сам он к тому времени уже года три как находился в столице, работал в отделе медиабаинга Агентства бизнес-новостей по протекции еще одной нашей землячки, бывшей журналистки местного ТВ. В девяносто девятом землячка эта перешла в другое агентство, Руслан занял ее кресло – стал начальником отдела, – а на появившуюся вакансию пригласил меня. Я, естественно, согласился…

Наш родной город расположен на Средней Волге. Город большой, известный в первую очередь тем, что во время Великой Отечественной его выбрали резервной столицей страны; но на самом деле он скучный и беспонтовый. Скопление зданий. В нем можно всю жизнь делать попытки подняться, но на деле не переставать копошиться на дне.

В юности, которая пришлась на начало девяностых, мы с Русланом, Максимом, Женей, еще ребятами, пытались крутить дела, но в основном не в нашем городе, а в соседнем, где выпускали самые массовые и популярные в стране автомобили, было множество предприятий, которые в то время, казалось, никому конкретно не принадлежали, и была уверенность, что каким-нибудь из них можно довольно легко завладеть.

Правда, ничего у нас не получилось. Там уже начали работать серьезные люди, они собирались поднимать огромные деньги, от нашей же группочки восемнадцати-, двадцатилетних подростков просто отмахнулись – даже не угрожали, а просто доходчиво объяснили, что нам делать здесь нечего.

Мы выживали мелочами – торговали кожаными куртками, плеерами, еще всякой модной тогда фигней, которую теперь, спустя неполные двадцать лет, и вспомнить трудно. Совсем другой стал мир, другие вещи считаются ценными, по другим раскладам устроена жизнь. Сейчас даже смешно становится, из-за чего тогда, в начале девяностых, убивали друг друга, что считали предельной крутью, чему до судорог завидовали. Хотя именно те, кто вошел тогда в бизнес, убогенький и нищий по нынешним временам, и, главное, умудрился выжить, удержаться, сейчас, мягко говоря, не голодают.

Но лучше всего себя чувствуют пролезшие в тот период во власть. Вот они уж точно не прогадали. Есть у меня приятель, Дима… Впрочем, он о моем существовании, скорее всего, забыл. Такие люди имеют свойство забывать наглухо целые куски своей прежней жизни и тех, кто там фигурировал. Но я о нем вспоминаю часто…

Вскоре после развала Союза, студентом второго курса, Дима стал долбиться в наш областной Совет; сначала побыл помощником у одного депутата, потом и сам стал депутатом. Отсидел там срок, успел завести связи, закорешился с сыном губернатора, и теперь – владелец одного из крупнейших и успешнейших банков Приволжского региона. Точнее, уже двух банков: второй, прогорающий, Дима прикупил и поднял во время кризиса, в две тысячи девятом.

Я слежу за ним через Интернет и не могу отделаться от стоящей перед глазами картинки: худенький мальчик с поцарапанными тупой бритвой щеками, истертый пакетик в руках, стоптанные кроссовки… Бедный, но энергичный, поставивший перед собой цель. И вот – добился.

В интервью он иногда ноет, что ему тяжело, что замучили проблемы. Но это нытье богатого человека, – те, кто каждый день перебивается с копейки на копейку, ноют по-другому. Лучше уж делать это как Дима…

В то время, когда меня позвали в Москву, я вел примитивный образ жизни. С одной стороны, был в лучшем положении, чем многие знакомые предприниматели, разорившиеся или серьезно обедневшие, опутанные долгами после дефолта девяносто восьмого, а с другой – денег у меня и до дефолта, и после было кот наплакал.

На своей полумертвой «Ниве» я мотался в Москву, привозил три-четыре коробки с игровыми приставками, джойстиками, компакт-дисками и распространял их по магазинчикам. Покупали активно – эти вещи были тогда в моде и, что важно, постоянно модифицировались. Спрос был, а вот поставками занимались челноки.

Одно время я неплохо зарабатывал на том, что покупал баксы и марки в одном обменнике, а потом продавал в другом. Играл на курсе, короче. Но в девяносто седьмом ввели полупроцентный налог, и этот бизнес погиб.

Были еще кой-какие варианты делать пусть небольшие, но все-таки реальные денежки. В общем, как говорится, крутился.

Я снимал двухкомнатку (торчать с матерью в одной квартире было, ясное дело, неудобно), раза два-три в неделю отвязывался в кабаках, имел двух подруг (одна из них, Наталья, позже стала моей женой и причиной нешуточных геморроев, о которых, собственно, я и собираюсь рассказать). Но все же такая жизнь мне мало нравилась. Хотелось стабильности, нормального дохода, цивилизованного отдыха…

По советским понятиям, у нас была приличная семья. Мать работала музыкальным критиком, отец – экономистом. Отец умер в марте восемьдесят девятого – умер неожиданно, официальный диагноз: сердечная недостаточность. Но, думаю, умереть ему помогли. Он мог стать очень влиятельным человеком, более того – готовился к этому и начинал готовить меня; он предвидел, какие возможности вот-вот откроются, но… Тогда, перед большой дележкой, много людей вот так скоропостижно поумирало. Позже их стали устранять откровенней – взрывали, стреляли, травили.

Обитали мы – родители, моя сестра Татьяна и я – в трехкомнатной квартире в центре. На третьем курсе я снял себе отдельное жилище – хотелось свободы, и чуть было из-за этой свободы не бросил университет. Вообще высшее образование в то время казалось совершенно ненужным. Но я удержался, и спустя четыре года после получения диплома экономиста, когда от Руслана пришло приглашение работать в Агентстве бизнес-новостей, диплом пригодился, хотя к моей деятельности полученная специальность имеет весьма опосредованное отношение…

Да, закрепление в Москве происходило постепенно, но нельзя сказать, что очень трудно. Спасибо, конечно, Руслану. Он помогал мне обвыкнуться, первые две недели я и жил у него; в работу втягивался без спешки (впрочем, меня не особенно торопили, очень постепенно вводили в курс дел, и позже мне стало ясно почему). Потом я снял однушку в Железнодорожном (Москву тогда еще не мог себе позволить, а точнее – глупо экономил на всем). После первой зарплаты съездил домой; были тяжелые разговоры с подругами… О существовании друг друга они, естественно, не знали, и каждой я обещал, что, как только у меня все наладится, заберу ее к себе. Терять любую из них было тяжело, но в то же время подсознательно я, кажется, уже тогда считал, что теперь это бывшие мои девушки, что у меня начинается новый этап, на котором появятся новые подруги. К сожалению, спустя несколько лет я вновь связался с одной из них и получил неприятностей по полной программе…

Из Железнодорожного перебрался в Южное Чертаново, а затем постепенно все ближе к центру – Коньково, Новые Черемушки, Хорошевка, и в конце концов стал, пока осторожно, подумывать о покупке двушки в приемлемом (то есть не совсем уж у МКАДа) районе.

Я знакомился с девушками, но отношения с ними заканчивались очень быстро (о чем я, в общем-то, не сожалел, – тех, к кому почувствовал бы нечто вроде любви, среди них не попадалось).

Вскоре после меня в Москву переехала Лиана, невеста моего одноклассника Максима, а затем и сам Максим (он по знакомству устроился редактором новостных выпусков на «РТР»); появились приятели, деловые партнеры, с которыми иногда пропускали по несколько рюмочек… В общем, знакомых в столице было немало. Но со своей бедой я мог побежать только к Руслану, несмотря на то, что мы в последнее время довольно часто конфликтовали по работе.

Руслан был старше меня на три года, и тот давний переход от сгнившего социализма к некой иной форме жизни ударил его больнее, чем меня и моих сверстников. Мы учились в одной школе, и я помню Руслана учтиво-деятельным, в отутюженном, синем, под вид школьной формы, но отличающемся от нее качеством материи, самим покроем костюме; Руслан носил на лацкане комсомольский значок, который выглядел крупнее, чем у других.

Руслан откровенно делал карьеру (в искреннюю ретивость комсомольцев девяностого года как-то и тогда не очень верилось), стремился наверх. В десятом (тогда выпускном) классе он стал членом горкома комсомола, а как только поступил в университет, подал документы в партию. Но тут грянул путч, партия вместе с комсомолом провалились в задницу; старшие товарищи, вовремя (в период кооперативного движения) получившие доступ к бизнесу по комсомольской линии, Руслану не помогли, и он в те месяцы выглядел очень подавленным. Ходил на лекции, сдавал зачеты, иногда, кажется, по привычке, пытался поактивничать, но кто-нибудь из юных демократов что-нибудь вякал в его адрес, и Руслан сразу сникал.

Впрочем, не ждать долго и тупо возвращения прежнего мироустройства у Руслана ума хватило. К октябрю девяносто третьего он уже был далек от политики, все силы вкладывал в учебу, писал в областные и городские газеты статьи об экологии (модная тогда тема), постепенно набирая очки в журналистском сообществе, а в свободное время – осторожно, правда, – пытался открыть бизнес вместе со мной, своим братом Максимом, Женей, другими полуподростками.

Но он первым из нас понял, что для бизнеса время прошло, и всерьез занялся журналистикой, стал работать на местном ТВ, а в девяносто шестом был приглашен в Москву, куда спустя три года перетянул и меня, тогдашнего микроскопического коммерка, не имевшего опыта ни в журналистике, ни в медиабаинге.

Наверняка он с большим удовольствием выбрал бы вместо меня своего брата Максима, но тот к тому времени в очередной раз бросил универ и бездельничал, да и вообще был шалопаем, лентяем и нищеглотом с замашками мажора. Такой человек был бы попросту опасен, допусти его до серьезных дел… Но Максим вскоре и так появился в столице и в два счета обскакал и Руслана, и меня. Еще бы – редактор на «РТР» с зарплатой в две тысячи баксов, потом ведущий одной из программ с зарплатой три с половиной тысячи… Впрочем, мы с Русланом и не рвались куда-то к звездам, нам хватало и тех кормушек, что предоставляла судьба. Тем более что их становилось все больше.

Вообще дни в нашем агентстве протекали спокойно и тихо. Мы сидели в кабинетах по три-пять человек за компьютерами, выискивали в Сети информацию, тихо разговаривали по телефонам, принимали заказы и связывались с редакциями газет, телеканалов, радиостанций, чтобы заказы пристроить. Но бо€льшую часть времени играли в стрелялки или «Цивилизацию», копались в Интернете.

Вспышки активности происходили изредка, когда нужно было разработать и реализовать крупный проект; случались и скандальчики, в основном по поводу того, что кто-то из сотрудников пытался кинуть оказавшегося в доле сослуживца на бабло или, что было страшнее, если начальство узнавало о крупном леваке.

У меня стычки происходили в основном с Русланом – у нас была одна и та же клиентура, одни и те же каналы размещения информации (предоставленные мне некогда самим Русланом), – но мы быстро мирились: земляки все-таки. И работали дальше.

После года (первого моего года в Москве) бурно проводимых выходных и вечеров после работы мы стали редко встречаться, выпивать, накуриваться, покупать проституток, искать приключений. Жизнь вошла в узкую и довольно надежную колею; в две тысячи первом Руслан женился и вскоре купил квартиру, в две тысячи третьем женился я. Мы встречались утром на работе, вечером прощались и разъезжались, изредка собирались семьями… Вообще последние годы казались мне неким сном, в котором что-то делаешь, даже размышляешь и соображаешь, отыскивая выходы из сложных ситуаций; бывает, расстраиваешься, бесишься, но все же остаешься в этом сне, уютном, удобном. И просыпаться не испытываешь потребности.

Руслан тоже, кажется, пребывал в чем-то подобном. Он размяк, пополнел, глаза стали прозрачнее, смотрели словно не на окружающее, а мимо… И мы усиленно старались сохранить свой сон – я выпивкой, а Руслан колесами.

…И вот сейчас он сидел неподвижно, как чучело, в большом, глубоком кресле, слушал мои жалобы на предавшую меня жену, вопросы, что теперь делать, и смотрел мимо. Как-то на полсантиметра мимо… Из сидюшника лились приторно-нежные диско-песенки… Жена Руслана, Марина, была в другой комнате – благоразумно удалилась, чтоб не слушать о своей пусть не близкой, но все же подруге (моей жене) «гадости». Послушать-то наверняка хотелось, но последствия, как она понимала, могли быть для нее неприятными: послушает и передаст Наталье, а мы возьмем и помиримся, и Наталья перескажет мне слова Марины, я, в свою очередь, предъявлю это Руслану, и в итоге образуется очаг конфликта, клубок обид, способный рассорить меня с ее мужем, а это отразится на наших деловых отношениях, наверняка уменьшит финансовые приходы в семью… Конечно, эта схемка была лишь моей догадкой, причем возникшей мельком, но вполне могла оказаться правильной, – как я заметил, большинство людей стараются поменьше знать, чтобы этими знаниями не подпортить себе жизнь. Да это ведь старая истина: меньше знаешь – дольше живешь. И обсуждать нечего… Важно было другое.

– Ну так как, Руслан, как теперь? – тормошил я сидящее в кресле чучело. – Ты сам тогда первый поддержал, что мне с ней надо возобновить. Помнишь? И вот такую пакость подсунула…

– Да-а, херово, – в который раз за полчаса нашего общения выдавил Руслан и отхлебнул из пол-литровой кружки зеленого чая; по всему видно было, что у него одно желание – лечь в кровать и разглядывать колесные картинки.

– Спасибо за реакцию. – Я допил коньяк и достал из пакета водку. Не выдержал молчания, снова стал рассказывать, точнее, вслух переживать случившееся: – Все нормально было… нормальный вечер… Еще за продуктами вместе заехали, повыбирали, что там на ужин, на завтрак… Она в ванную ушла. И тут – эсэмэска. Сука… Руслан, скажи, как можно жить с человеком и в то же время думать о другом, всякие басни сочинять, чтоб с ним побыть? А я, кстати, еще радовался, что она на фитнес записалась, с Лианкой, с Мариной твоей так часто общается. Меня как-то не особо дергает. А вот, оказалось. Тварь, сука…

– Н-да-а…

– Ну чего ты все дакаешь?! Ты посоветуй, что мне делать-то?

Руслан молчал. Да и что мог сказать, на самом деле? Вместе со мной возмущенно изумляться, как это Наталья могла так поступить, было бы смешно, толкать меня на какие-то радикальные действия («разберись по-мужски!») – опасно. Все-таки все мы – и я, и Руслан, и Наталья – были знакомы много лет, дружили, взрослели вместе, и рвать отношения, становиться врагами ему не хотелось.

– Может, позвонить этому? – глотнув еще водки, спросил я. – Узнать, как это он, урод, додумался?… Замужняя женщина… А?

– Да, позвони, – кивнул Руслан. – Только не сейчас. Завтра.

– Почему это завтра?

Руслан досадливо покривил губы. Потом тяжело приподнялся, ткнул кнопку «play» на смолкшем сидюшнике. Снова зазвучала диско-музыка, запел женский голосок…

– Я тебя понимаю, – сказал я, наполняя рюмку. – Никому не хочется в чужое говно наступать. Но зря ты все-таки… У меня… ну, трагедия настоящая, а ты… Хотя бы пару слов человеческих.

– Во-первых, – вроде бы стал оживать Руслан, – никакой большой трагедии нет.

– Как это?!

– Ну вот ты узнал, что Наташка с кем-то крутит. И что?… А что ей делать? Да это сейчас через одну, тем более здесь, в Москве. Девкам же скучно просто так жить. Хочется принцев, гламура… Ты ей это давал?… Так – одноцветные будни и раз в месяц какой-нибудь ужин в ресторане, после которого ей еще тошнее… Да и сам ты, – Руслан перешел на шепот, – сколько раз?… Сколько мы с тобой…

– Ну, это, блин, разные вещи!

– Тихо ты.

– Это разные вещи. Я – перепихнулся за две тысячи и побежал, а здесь…

– А девкам отношения необходимы. Хоть видимость чего-то такого… Чтоб их добивались, жертвовали ради них чем-нибудь, внимание уделяли. Хоть так вот – эсэмэс перед сном.

Я снова хотел перебить, но Руслан остановил:

– Подожди. Подумай, может, это все к лучшему. Все ведь не просто так происходит. Разбежитесь, встретишь лучше.

– Хм! Это ясно. Но ведь обидно же, когда узнаешь, что тебя за идиота держали!

– Не ори.

– Обидно. Вроде жили как люди, в постель одну ложились, она что-то для дома покупала… Шторы… Радовались, что они так под обои подходят… А оказалось, что в это же время у нее кто-то там, она о другом думает… Со мной ебется, а его представляет…

Руслан изможденно отвалился на спинку кресла, вытряхнул рукой сигарету из пачки, сунул в рот. Щелкнул зажигалкой… Я проглотил водку, передернулся.

Я был почти трезв, точнее, взвинчен, но чувствовал, что скоро алкоголь одолеет взвинченность и шарахнет по мозгам. Триста граммов коньяка, уже граммов двести водки. И всё без закуси (Марина предложила, но я отказался, жрать не мог).

– Мой совет, – покурив, поразмышляв, сказал Руслан, – не торопись. Паузу выдержи. А потом подробно все с Наташкой обсудите. Если серьезно – разводитесь. Хуже не будет… наверно. По-честному, она не предел мечтаний.

– Эт точно… Но ведь мы знакомы хрен знает сколько. Лет… Когда в универ поступали, и познакомились… И вдруг все ломать.

– Что ж, бывают в жизни такие моменты.

– Ох, мудрец какой! – Меня выбешивал этот спокойный тон; я торопливо выпил еще.

Руслан спросил:

– Ты группу «Мираж» знаешь?

– А? – Переход был такой резкий, что я даже поначалу и не сообразил – эти слова показались мне какими-то… как из другого языка.

– «Мираж». Популярная жутко группа была в конце восьмидесятых. Да помнишь, конечно, на всех дискотеках крутили. Я вот недавно диск прикупил, что-то заностальгировал, и, прикинь, тексты, оказывается, с таким смыслом. – Руслан сделал звук громче; я остолбенело молчал. – Вот, как раз, слушай.

«Ро-оль, – пела женщина, – написали нам по строкам на листе. Но сегодня мы уже не те…»

– Восемьдесят шестой год, самое начало перестройки, и здесь – такое, – прокомментировал Руслан. – Конечно, слегка замаскировано под попсу, но смысл-то не попсовый. Да и музыка… Я, кстати, диско никогда попсой не считал. Особенно – «Мираж»… «Я не шучу» – вообще гимн. Нет, серьезно…

И он что-то понес про культ ночи, про близость «Миража» и «Кино», про призыв к молодежному бунту, то прибавлял, то убавлял громкость, подпевал тонкоголосой женщине. Я сидел молча, поняв, что дальнейший разговор о моей беде бесполезен, и накачивался водкой.

Потом кое-как поднялся (штормило уже прилично), выбрел в прихожую и вызвал в мобильнике жены тот номер, с которого присылали эсэмэски. Вызов пошел, и я, помню, отметил зло: «Не отключила, мразь!» Длинные гудки оборвались хмурым, а может, заспанным, глухим голосом:

– Слушаю.

«Хм, знает уже, сволочь, что не Наташка звонит», – усмехнулся я и вслух издевательски сладко сказал:

– Добрый вечер, зая. Это муж Натальи. – При слове «муж» в горле булькнуло горькое. – Приятно познакомиться.

– Здравствуйте… Минуту.

Судя по звукам, мужик (голос был взрослого, солидного мужика) поднялся с постели, пошлепал куда-то. Я ждал.

– Я вас слушаю, – раздалось уже совсем деловитое.

– А что меня слушать. Это я хочу вас… тебя послушать. Хочу узнать… – В голове поплыло и завертелось – ярость, опьянение, обида; и я, как профкомщик из советских фильмов, стал говорить о разрушении семьи, о совести, низости, о моральном падении, о том, что вот у него тоже наверняка есть семья, а он… Я стоял, прислонившись к стене, держась левой рукой за ручку туалетной двери, чтоб не упасть, и говорил, говорил. Мужик не перебивал, и это меня еще сильнее бесило.

– И что теперь делать, а? – перешел я к вопросам. – Что мне теперь?! Наталье?… Мне ее придушить, что ли? А, зая, как?

– Не нужно делать глупостей, – наконец заговорил он. – Наташа ни в чем не виновата.

– Да-а? Ха-ха!

– Я люблю ее. Люблю по-настоящему, вот и все. И она станет моей женой.

– А хер тебе на весь хлебальник?…

– Успокойтесь, давайте вести себя взросло… Вы не дома сейчас? Можете возвращаться. Наташа уехала к знакомым, а завтра…

– Спасибо, очень вам благодарен! – Я то проваливался в отруб, почти падал, то выныривал и на несколько мгновений становился абсолютно трезвым. – Спасибо за заботу.

– А завтра, – настойчиво продолжал мужик, – решим, как быть. Я люблю Наташу, и она будет моей женой. Вот и все.

– Вот и все, – механически-сонно повторил я. – Нет! – очнулся. – Нет, не все! Еще разберемся. Я вам устрою жизнь!..

Нажал кнопку с красной трубкой, сунул телефон в карман джинсов. Продолжал стоять, держась за ручку.

– Ну что, – появился Руслан, – пойдешь?

Я его ненавидел в тот момент. Он мне не помог. Наоборот, глумился. И я сказал едко:

– Спасибо и тебе за заботу.

Кое-как влез в туфли (зашнуровать их не получилось), с помощью Руслана – в пальто.

– Ты без шапки, что ли? – спросил он.

– А на фига она мне?

– Мороз ведь…

Он пошарил рукой в тумбочке, достал какую-то серенькую.

– На, надень. Болеть нельзя. Завтра на работу.

– Какая теперь работа… Какая?! Жизнь обрушилась.

Приговаривая, что ничего страшного, что в принципе все нормально, он вывел меня в подъезд, вставил в подошедший лифт.

Дальнейшее вспоминается эпизодически. То ли действительно я был таким пьяным, то ли эти провалы вызваны ударом… Отложилось: в ларьке купил бутылку пива, потом оказался на широкой улице с вытянутой рукой; потом уцелел момент, когда развалился на заднем сиденье машины и пытался попасть горлышком бутылки себе в рот. Потом наступила мягкая чернота…

Надо мной свистнуло, хлопнуло, проревело. Я открыл глаза, и сначала их, а следом, тут же, и виски, лоб, затылок разломила боль. Такая, что я схватился за голову. Но эту боль сразу заслонил ужас, а точнее, в тот короткий момент, недоумение: я схватился руками, но рук не почувствовал – по голове сухо ударили палки.

Я поднес руки к глазам и попытался пошевелить пальцами. Они, скрюченные, серые, не двигались. Одеревеневшие, но не так, как бывает, когда во сне их отлежишь, а по-другому – как мертвые.

Что-то мелькнуло в мозгу про то, что замерзшие руки нельзя бить – пальцы могут отвалиться (даже наказание такое вроде существовало для воров), – и я сунул их под мышки. Левую руку под правую, правую – под левую. Подождал, сообразил, что лежу. Поднялся. Сделал шаг по плотному, наезженному снегу и упал. Правая нога не слушалась. Ее до колена тоже словно не было…

Заболтанное слово «ужас» вряд ли может передать то, что я тогда испытал. Но другого не подобрать. Действительно – ужас. Ужас.

Я находился на обочине широкой трассы, возле бетонного отбойника, за которым чернели деревья. Мимо на полной скорости пролетали легковушки и джипы, грохотали грузовики. Дорога была ярко освещена – на разделительной полосе торчали высокие фонари. Их желтый свет казался теплым и уютным… Да, рядом жизнь, движение, свет, а я на обочине, лежащий на твердом грязном снегу, полузамерзший, не понимающий, как здесь оказался.

Я лежал и в то же время весь шевелился – пытался почувствовать пальцы рук, правую ногу, которая, как я понял (не увидел, а понял), была без туфли. Я тер ее левой, скреб, попинывал, ожидая, что вот сейчас она отзовется.

Конечно, из машин меня видели, но ни одна гнида не остановилась. Даже не притормаживали. Горлом – губы и щеки тоже не двигались – я материл их и в то же время вспоминал, что недавно сам так же проехал мимо свежей аварии. Проехал, видя, что «скорой» и гаишников еще нет, а в салонах измятых машин кто-то находится, и вот теперь получил… Наверное, перед смертью такие покаянные мысли приходят ко многим…