Текст книги "На всю жизнь и после (СИ)"

Автор книги: Роман Шаталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 6. Часть 2

Когда мастер вернулся из душа, Борис сразу бросился на него с расспросами.

– Виктор, вопрос есть. Если татуировки из чужой кожи выходят под влиянием моей бесчувственности и безэмоциональности, то, как мне быть с тату на моих руках? Они будут выходить по противоположному принципу или как?

Виктор остановился в дверном проёме и начал говорить прямо оттуда:

– Я уже говорил, что достать татуировку из чужой кожи сложнее. А вот когда она в твоей коже – ты её хозяин. Ты управляешь всеми чувствами и эмоциями, из которых она состоит. Всё о чём тебе нужно беспокоиться – не дать им тебя поработить, взять верх над тобой, иначе станешь одержимым.

– Проще, чем хотелось бы. Ладно, сейчас вы погоните меня в душ, поэтому пойду сам.

– Стой. Нужно хорошенько намотать тебе на руки пищевую плёнку. И особо воду на руки не лей.

Татуировщик забинтовал ему руки так, что нож к коже через щель не пролезет, не то, что вода. Юноша посмотрел на свои руки, а потом перевёл глаза с поднятыми как можно сильнее бровями на мастера.

– Я на счетовода похож с накладными рукавами. Это не слишком?

– Ты в них только душ примешь и всё. Так что вперёд и не задерживайся.

После душа сборы заняли немного времени и уже вскоре они были на улице. Борис вдохнул сладкий запах вечера, от которого закололо в затылке. По словам Виктора, бар находился на противоположной окраине города, но на их счастье один автобус шёл прямо к нему. Вечер был тёплый и безветренный. Солнце уже зашло и улицы начали наводняться ночными гуляками, к которым можно было причислить нашу парочку. Сигналы машин гудели, некоторые проносились с гремящей музыкой из салона, но Борис и Виктор их не слышали, так как автобус был переполнен болтливыми подростками.

Борис сидел у окна и смотрел на живые улицы, толпы прохожих и тусклые фонари. Он был рад посещению значимого для унтов места, а ещё больше радовался тому, что это был бар. Видимо, унты не все такие поборники правил как Виктор. Юношу внезапно пронзила мысль: «Чек с пивом он увидел до того, как сказал, что мы пойдем в бар?» По спине пробежался холодок от осознания предпочтений Виктора клин клином вышибать.

Начало пути в бар пролегало через широкую железную дверь на торце одного из жилых домов. Она предположительно вела в подвал и выглядела так, будто её не открывали лет десять и ещё завалили с другой стороны мусором.

– И что дальше? Я, конечно, понимаю, что это место не для людей, но у меня ощущение, что если мы её откроем, нас собьёт волна старых покрышек и газет.

– К каждой двери нужен свой подход. Вот, возьми, – Виктор протянул ему симмиринг и сделал два выстрела по двери из пистолета М1911.

Два отверстия на одном уровне по краям двери, но они не были дырками в металле. Перед глазами Бориса предстало невиданное до этого момента. Два бугорка, которые росли наружу как муравейники, и состояли толи из тёртого металла толи из кристалликов льда. Виктор вставил симмиринг в один из холмиков, и он втянулся внутрь, поглощая цилиндр. Пробитое место стало гладким, как и прежде.

– У этого места тоже есть эти чёртовы депозиты, – Виктор указал на последний бугорок.

Юноша хмыкнул, развёл руками и с размаха вставил симмиринг в холмик и сделал шаг назад, но его что-то потянуло за руку.

– А вот так лучше не делать.

Бориса потянуло к двери сильнее; руку заглотил по локоть бугорок, который стал больше. Он ощетинился и начал активно пульсировать, засасывая его внутрь. Юноша молчал, но часто и громко дышал. На его лице был страх и отчаяние. Когда холмик достиг плеча, появилось ещё несколько бугорков, которые принялись засасывать его тело активнее, чем прежде.

Когда голова была поглощена дверью, всё что предстало перед взором Бориса – это тьма, как за закрытыми глазами. Дышать он мог, но тяжело: воздух был спёртый. Он пребывал во тьме не более минуты и чувствовал, как его несёт поток, похожий на течение реки. Вышел он быстрее, чем вошёл. Его прямо выплюнули. Борис огляделся, он оказался в туалете, на полу которого лежал белый кафель. Место пустовало, но выглядело светло, прилично и, что немало важно, прибрано. Борис оглянулся, за ним была стена, покрытая всё тем же белым кафелем.

Он вздохнул и поднялся. В этот момент в туалет зашла смуглая девушка с завитыми волосами, одетая в коктейльное платье. Её обескуражил вид парня, который отряхивал свою рубашку и брюки. Она так и застыла с недовольным лицом, стоя перед закрывающейся дверью.

– Ты как сюда попал, пацан? Дверью не ошибся?

Юноша застыл на месте и забегал глазами. Он не придумал ничего умнее, чем побежать на выход, чуть не сбив незнакомку. Борис пронёсся по длинному, освещённому коридору и, отодвинув ярко-красную портьеру, попал в огромный бар. Он был похож на оперный зал из-за роскошного внешнего вида и балконов в дальнем, интимном тёмном уголке. В полумраке в сравнении с величиной этого места курсировало неприлично мало народа, с виду обычные люди, без каких либо особенностей. Играла приглушённая музыка, похоже, заведение только разогревалось.

– Красотища-то какая! – прозвенел голосок змейки.

Борис чувствовал себя не в своей тарелке, как обычно, когда попадал в незнакомый бар один – то есть, как и всегда. Сейчас это чувство не просто сжимало всё его естество, оно давило тяжёлым грузом. Он увидел барную стойку – единственное хорошо освещенное место – она представляла собой окружённый людьми крупный овал, по которому кружил один мужчина. Места было достаточно для армии барменов минимум из восьми человек, но этот виртуоз успевал обслуживать всех посетителей в одиночку. Борис подошёл поближе.

На бармене были чёрные штаны, белая рубашка и строгая, приталенная, синяя жилетка, без узоров и с серебряными пуговицами. Одежда дорогая, и смотрелась на нем очень элегантно. Ещё у него были голубые глаза и бледная кожа. Привлекала внимание его отличительная черта – торчащие во все стороны угольно-чёрные волосы. Причёска на вид была специально сделана такой небрежной. Бармен выглядел молодо, казалось, что старшеклассника заставили замешивать коктейли.

Его движения были гораздо быстрее и точнее человеческих. Он мог делать по несколько разнообразных коктейлей разом, причём способы каждый раз были разные. Бармен хватал по несколько бутылок, подкидывал парочку в воздух, пока наливал из других, мог закинуть бутылку через плечо на место. Элементы барменского представления присутствовали, но были нужны для ускорения приготовления коктейлей. Бутылки с газировкой он открывал ударом донышка об стол. Если бармен хотел что-то выжать, например лайм, он выжимал его одной рукой весь за одно нажатие. Коктейльной ложкой он активно вертел и даже нарезал ей дольки или снимал кожицу с фруктов для украшения.

Борис внимательно наблюдал за ним, его захватил процесс, который он, по существу, видит первый раз в жизни. Он даже подметил пару особенностей. Например, бармен применял принцип конвейера, если наливал то в несколько бокалов или шотов, если насыпал лёд или краш то тоже на всех, если мешал, то двумя руками несколько коктейлей, орудуя коктейльными ложками. Для такого бармена не было проблемой, гладить живот круговыми движениями, хлопать себя по голове, а ногой жонглировать восемью бутылками.

– Что будешь, парень? – спросил голос совсем близко.

Борис обернулся, а затем посмотрел во все возможные стороны, даже наверх. Рядом не было никого, кто мог бы с ним заговорить. Все были заняты своими делами. Он заметил, что бармен на него смотрит, не прекращая приготовление коктейлей. Его глаза – глаза унта – не смотрели непосредственно на Бориса, они уставились на пространство над головой юноши. Когда бармен отвернулся, голос опять заговорил:

– Вы можете себе позволить пять лонг-айлендов, пятнадцать кровавых мери, десять дайкири. Посмотрите в меню, вы можете выбрать другие напитки, если что, я подскажу.

Борис посмотрел в меню, которое не отличалось минималистичным дизайном от своих сородичей из других заведений. Он решил заказать дайкири. Не хотелось привлекать к себе внимание в новом месте. Когда бармен подошёл, Борис не успел поднять на него глаза, как перед ним появился дайкири – бежевая жидкость с ломтиком лайма на ободке. Бармен по-прежнему молчал, и просто указывал раскрытой ладонью направо. Там юноша увидел поднятую татуированную руку, её хозяин сидел за столиком с каким-то упитанным, лысым мужчиной. Как только Борис подошёл к столику, незнакомец глупо заулыбался и поднял на него палец, а затем перевёл его на Виктора и несколько раз шустро повторил это движение.

– У меня мозги плывут или ты воруешь чужих детей и натягиваешь на них своё шмотьё? – сказал незнакомец.

Он действительно был с лишним жирком – не слишком, но заметно. Незнакомец не был лысым, как Борису показалось, у него на голове росли редкие, жиденькие волосы. Лицо круглое и рыхлое как блин. Тёмно-зелёные глаза и маленький нос, весьма аккуратный. Одет он был в светло-коричневую тряпочную рубашку и брюки из того же комплекта. Обувь Борис не разглядел.

– Познакомься, Боря, с нашим весельчаком Никитой, который совсем забыл о манерах, – сказал Виктор и выставил раскрытую ладонь перед собой.

– Борис, – сказал юноша, протягивая руку.

– Ну, ты уже знаешь. Приятно! – Никита ответил на рукопожатие.

Юноша молча кивнул.

– А-а, что это было? Я вывалился из стены в туалете…женском, – обратился он к Виктору.

– Неуважение к двери, я полагаю. Я же говорил, что к каждой двери нужен свой подход. Даже показал тебе, но ты всё сделал по-своему. Вот результат.

– Хм, выйти я смогу вместе с вами?

– Нет, пойдёшь девок в сортире пугать! – сказал Никита и рассмеялся. Смех его выходил из сдавленного горла и напоминал «Хы-хы-хы». Он будто выплёвывал эти звуки.

– Конечно, выход за твоей спиной. Идёшь прямо, не сворачивая, и ты на месте. А пока присаживайся. Скоро будет объявление о смене территорий.

– А где тут правила? – Борис посмотрел по сторонам. Он заметил только то, что новый знакомый повернулся налево и куда-то пристально смотрел. Никита прикусил нижнюю губу, выставив вперёд подбородок.

– Прочтёшь их перед уходом, можешь даже сфотографировать. А сейчас расслабься, мы же в баре, – сказал Виктор.

Борис обернулся через плечо и проследил за взглядом Никиты. Он глазел на Консуэлу, которая лёгкой походкой двигалась к барной стойке. На ней было красное коктейльное платье, сильно обтягивающее её точёную фигуру. Никита поймал Бориса за слежкой и сказал:

– Па́дай шустрее.

Юноша присел, но держался скованно и коктейля из рук не выпустил.

– Всё ж хорошо, Борька, – Никита поставил его дайкири на стол, – Тут даже для приличия нет смысла стесняться или бояться. Виктор покажи.

Тот материализовал револьвер, направил его в своего друга и спустил курок. Дуло с тихим пшиком разорвало в клочья, оно стало похоже на снятую кожуру банана.

– Видишь. Будешь хорошим, и делать, как говорят – всё будет классно. Есть хочешь? Моё кладбище пельменей закинуло бы в себя пару тел, – Никита пошлёпал себя по животу.

– Меню есть? Я, честно говоря, ем только домашние пельмени.

– Эх, первый раз, – произнес на томном выдохе Никита. – Даже завидую. А кто тебе их дома готовит? Мама, папа, бабушка, дедушка?

– Бабушка. Только бабушка.

– Соусы?

– Ни в коем случае. Только масло.

– Две минуты, Борька.

Никита, который сидел спиной к барной стойке, развернулся, сузил глаза и приложил сложенные указательный и средний пальцы к виску. Его взгляд был направлен на бармена, он прямо сверлил молодого человека. Тот повернулся к нему и кивнул, а затем жестом указал кому-то подойти к их столу. Через пару мгновений молодая, медно-рыжая девушка, одетая также как бармен, раскладывала по столу глубокие тарелки. По мнению Бориса, они были размером с маленькую раковину.

Когда Никита повернулся, сразу взметнул указательный палец вверх. На тарелку Бориса упал пельмень, а затем другой, и ещё два. Они показались ему очень знакомыми, точно такие же лепит его бабушка. Юноша поднял глаза, прямо над ними из темноты потолка летело несколько маленьких объектов. Не сложно догадаться, что это были те самые пельмени. Недалеко от них потолок источал пищу большего размера похожую на стейки.

Тарелка Бориса, несмотря на свои размеры, наполнилась только на десять пельмешков. Он взял вилку и наколол одну штучку. Как раз в этот момент упал кусок масла, на него Борис смотрел с приоткрытым ртом и удивлёнными глазами. То же самое количество, которое отрезает бабушка. «Не голова, а проходной двор», – подумал юноша и цокнул. Он перемешал горячие пельмени с маслом, пока оно не растворилось, подул на дымящееся тесто и откусил тот самый первый кусочек с самым насыщенным и искренним вкусом. По рту вместе с каплями бульона растеклись мясные нотки. Пельмени были именно такими как у бабушки. Точь-в-точь.

– По лицу видно, что ты в восторге, – сказал Никита, накалывая пельмень, – В этом месте за твой столик могут подать всё что угодно, даже именно то грудное молоко, которым ты лакомился, пока был лялькой. Конечно, так тут никто не делал, но возможность есть.

– Это слишком клёво, чтобы это было правдой, – Борис покрутил пальцем в воздухе, – А как они…

– Секрет фирмы. Никто о такой золотой жиле трепаться не будет.

– Всё, кончаем болтать. Начинается, – вмешался Виктор.

Свет начал медленно тускнеть. На стенах проекторы рисовали карту города, которую Борис видел каждый раз, когда прокладывал маршрут в телефоне. Как только она стала яркой и чёткой то, сразу разделилась примерно на две половины красной линией, там проходила улица Мира, самая длинная в городе. По обе стороны рассредоточились неровные островки красного и жёлтого цветов, с первого взгляда было сложно понять, территория поделена поровну или нет. Над картой начался десятисекундный обратный отчёт. В зале пропали звуки, будто кто-то откачал весь воздух. Когда отсчёт закончился, один обширный красный островок наполз на жёлтый участок сантиметров на пять-шесть. И тут зал взорвался радостными, но немногочисленными криками, свистом и смехом. Никита подскочил и присоединился к ликованию, а Виктор и Борис продолжили сидеть.

Юноша заметил, что были личности – примерно половина, – которые продолжали сидеть на месте с опущенными, грустными лицами. Вдруг большая часть из них начала плакать, прикрывая лица руками.

– Виктор, а кто они? Почему не радуются со всеми? – Борис знал смутный ответ на этот вопрос, но хотел получить подтверждение.

– Это хинты. Они не радуются, потому что часть их территории передали унтам.

– Мда уж…А они, ну… особо не отличаются. С виду такие же люди.

– Да, только унты так не поддаются эмоциям. Присмотрись, хинты в них просто утопают.

Неважно мужчина или женщина, плакали и накапливали на столе мокрые салфетки практически все. Борису становилось жалко их, от этого чувства тяжелело в груди, а от его беспомощности этот груз давил ещё сильнее.

– Это и есть главное наше отличие. Хинты собирают те эмоции, которые сдерживают человека: чувство влюблённости и страх признаться, терпение, пацифизм, послушание, покорность, страх и так далее. Чтобы самим не поддаться им приходится сильнее выражать эмоции. Повторюсь, что у унтов наоборот. Чем сильнее унт, тем он безэмоциональнее. Чем сильнее хинт, тем он эмоциональнее.

Борис встал и огляделся, его взгляд бил сквозь немногочисленную толпу. Неподалёку в свете проекторов он увидел сидящих за столиками мужчин и женщин, их лица без единой эмоции были направлены в сторону карт. Каждый сидел в гордом одиночестве за своим столиком и все как один напоминали Виктора. Гул восторга толпы начал стихать. Освещение вернулось к своей прежней яркости. Музыка заиграла немного громче. Радостные унты пустились в пляс, не обращая внимания на плачущих хинтов, которые уходили чаще по одному, парами ушли только четверо.

Борис сел и пододвинулся к середине стола, чтобы Виктор и Никита могли его слышать.

– И что будет с той территорией? – Борис прибавил к громкости голоса пару тонов, но сдерживался, чтобы его не услышали окружающие унты.

– Это место – салон красоты одного хинта, которого все называли Цирюльником. Не знаю, почему ТОТ решил передать унтам землю, но теперь унты на этой территории смогут открывать свои заведения. Хотя скорее всего, один унт просто займёт это место, и не исключено, что это будет Аристократ.

– Как это? Вы же сами говорили, что Цирюльник сбежал. Аристократ его на честный поединок не вызывал, значит территорию он забрать не может.

Никита показал себе за спину на стойку бара и сказал:

– Это ему решать. Бармен считай второй после Того, кто видит. Но, честно говоря, я бы не хотел получить салон Цирюльника. Я боюсь, свой уголок не смогу защитить, а тут ещё одна обуза, прямо как незапланированный ребёнок.

– То есть, в получении новой территории нет ничего хорошего? Что они тогда радуются?

– Потому что они не такие ленивые как Никита, знают цену ответственности, – ответил Виктор.

– Да ну, я-то как раз таки всё оценил, а они прыгают в огонь в надежде, что он их согреет. А там увечья и ожоги. Ферштейн?

– В этом есть смысл, но и в том, что я сказал, он тоже есть. Лень не двинет тебя никуда. Ты уже лет двадцать владеешь своим магазином, а ничего там не менял ещё со времён, когда твой учитель там заправлял.

– Я так чту его память и ничего менять не буду ни ассортимента, ни мебели.

– А твоя мебель собралась жить вечно?

– Покупателю-то что? Ему главное, чтобы чисто было вокруг.

– Это ты тоже спустя рукава делаешь.

– Да нормально всё. Зачем что-то делать, если это можно не делать?

Борису стало неуютно от этой дружеской перепалки, и он решил ещё раз оглядеться. Барную стойку облепили унты так, что иголку не протиснешь. И тут он увидел, что рядом с одним худым мужчиной в чёрной рубашке и белых брюках падают на пол смятые салфетки и обёртки. Приглядевшись, он заметил, что этот мачо стряхивает локтём мусор на пол. Юноша почувствовал у себя за спиной пристальный взгляд. Когда он повернул голову, его хозяином оказался Виктор. Он пристально смотрел на этого нарушителя чистоты.

Когда на пол упала обёртка от сахара, мастер вскочил, отодвинув со скрипом стул. Никита сделал то же самое через секунду, встал перед своим другом и схватил его за плечи.

– Не-не-не, я сам разберусь. Не надо, Витя.

Виктор шёл вперёд, не обращая внимания на друга. Мужчина в чёрном повернулся и его крысиное лицо побледнело. Он с приоткрытым ртом, продолжая смотреть на Виктора, присел на корточки и начал собирать свой мусор. Мастер сел на место, как только мужчина отнёс фантики в урну, над которой была табличка «Спасибо» красными буквами.

Никита пихнул Виктора в плечо со словами:

– Ну, чё ты вечно лезешь? И без тебя разберутся. Не твоё заведение, не твои порядки! Ферштейн?

Виктор молчал и просто смотрел в серьёзные глаза своего друга.

Вдруг, музыка стихла и все звуки вокруг тоже, прямо как в тот раз при объявлении результатов изменения территории. Но сейчас вдобавок всё вокруг остановилось. Были слышны приближающиеся шаги, стопы лениво через раз шаркали по полу. Унты около барной стойки расходились. Шёл мужчина. Борис сначала не узнал его, уж очень он изменился. По первым морщинкам и залысинам, которые оставили мало места для каштановых волос, юноша вспомнил хмурое лицо хозяина салона красоты из новостей, которые он видел несколько недель назад. Сейчас мужчина не выглядел хмурым, он был измучен. Руки повисли плетьми, ноги старчески семенили, круги под глазами потемнели и набухли. Казалось, что его тянет к земле: ещё шаг, и он упадёт на пол. На нём была пыльная, белая рубашка с жёлтыми следами пота и серые, льняные брюки с пятнами грязи.

– Я же не виноват, – мужчина не говорил, он выл. – Это несчастье случилось не на моих глазах. Вы, они – все вы нелюди, несчастные твари!

Глава 6. Часть 3

Борис услышал шёпот под правым ухом. Слов не разобрать, просто еле слышные звуки мужского голоса. Он обернулся, опять никого.

Все унты вокруг начали копошиться в карманах, доставать или материализовать разнообразные объекты: цветы, железные шарики, перья, горох, зажигалки, у одной дамы даже было продолговатое фиолетовое изделие из силикона, которое неприлично держать в руках находясь в обществе. Некоторые вещи Борис не разглядел, но было очевидно, что они относятся к местам, в которых работают эти унты.

– Я известен вам как Цирюльник. Я помогал вам, лечил любой недуг. А сейчас я пришёл на смерть…на смерть от ваших рук. Не тяните, скоты.

Цирюльник поднял лицо вверх и закрыл глаза. В него полетели огненные брызги из кончика силиконового изделия, пули из револьвера Виктора, огненные струи из зажигалок, покрытые густым тёмным дымом горох и металлические шарики, объятые пламенем цветы и перья. Со стороны это напоминало действо, когда раньше убогих закидывали камнями, гнилыми овощами, обливали помоями. Все эти снаряды летели градом со всех сторон толпы, окружившей Цирюльника. Делалось это с каменными лицами. Чёрные глаза с красными радужками глядели на его тлеющее тело. Объятая пламенем фигура, поддерживаемая, так или иначе, потусторонними силами, продолжала твёрдо стоять.

Борис увидел в толпе Консуэлу, которая обматывала Цирюльника огненной нитью, и юноша вспомнил её слова:

«Цирюльник – светлая душа».

Он увидел в толпе и Джона, который набрал полную грудь дыма и выдувал огненное пламя, словно дракон. Юноша вспомнил и его слова:

«Эх, без Цирюльника трудно придётся. Иногда, казалось, что ему любая задача нипочём, что не попросишь, будет сделано».

Раздался треск, и то место, где у Цирюльника были ноги, переломилось как сухая балка, и верхняя часть упала на пол. Унты прекратили огонь и все как один уставились на пламя. Цирюльник ведь был в их глазах особенным хинтом, важным, незаменимым, а сейчас его превращали в пепел за неизвестные для Бориса прегрешения. Что могло заставить унтов так поступить? По их словам он хороший, но с ним расправляются, как с омерзительным злом. Видимо, он нарушил одно из правил или сразу несколько. Если даже так, почему это происходит?

Когда толпа закончила, от Цирюльника ничего не осталось, даже горки пепла. Борис уставился на то место, где ещё пару минут назад стоял живой Цирюльник. Лицо юноши побледнело сильнее, чем та крысиная морда при виде Виктора. Озноб колотил мышцы, живот мутило, тошнота подступала к горлу, но частое глотание слюны притупляло её. Он повернул голову и наткнулся на вертикальные зрачки мастера. Юноша попятился и чуть не упал на столик. Он хотел побежать на выход, но желудок звал его в туалет, благо на пути никто не стоял.

Его продолжало тошнить даже, когда желудок опустел. Спазмы сжимали мышцы живота с каждым разом всё сильнее, но, в конце концов, ему удалось успокоиться. Борис тяжело дышал, прислонившись к двери туалетной кабинки и уперев колени в пол. В горле саднило, он часто сглатывал в надежде погасить неприятное чувство.

Юноша вытерся обрывком туалетной бумаги, спустил воду, предварительно бросив туда скомканный шарик, и уселся на опущенную крышку унитаза. Он хотел убедить себя в том, что точно в этот-то раз Джон постарался со своими иллюзиями. Это просто злой трюк, которым Виктор хотел его наказать. Он знал за что: бутылка пива не прошла зря, точнее не одна бутылка пива. Борис, собирая надежду по кусочкам, хотел, чтобы это всё было наказанием. Ему наглядно ещё раз показали, что бывает, когда нарушаешь правила. Пьянствовать неправильно, вот за это и наказали.

Юноша провалился в воспоминания. Где ещё копаться в себе и искать ответы в прошлом, если не сидя на унитазе?

***

– Да чтоб ты сдохла! – крикнул маленький мальчик своей бабушке.

Женщина вздрогнула и на глазах помрачнела. Они шли по людному тротуару, бабушка держала ладонь сорванца в своей. Она просто смотрела вперёд и вела мальчишку, пока он время от времени пытался вырваться. Малец гудел, выл и старался утянуть бабушку куда-то назад. Она вдруг остановилась и подняла своего внука на руки. Он, в свою очередь, сопротивлялся и давил ей на грудь, дрыгал ногами, попадая по животу женщины. Бабушка стойко выдержала все нападки внука с безмятежным лицом. А когда он прекратил сопротивление, надул губы и отвернулся, женщина сказала:

– Если я прямо сейчас пропаду, исчезну, не будет меня нигде, что ты будешь делать? Если я жить не буду, если ты жить не будешь, что тогда будет? Горе.

Мальчик в милой, красной шапочке, из-под которой выглядывали пряди светлых волос и одна прядка красных, надул губы ещё сильнее и демонстративно скрестил руки на груди. Бабушка поставила его на землю, а сама ушла, широко шагая. Мальчик смотрел ей вслед и на взрослых, которые проходили мимо. Уголки губ, руки опустились и начали подрагивать. Мальчик зарыдал и бросился догонять бабушку, которая продолжала идти, не обращая внимание на ревущего внука, хотя все прохожие начали оборачиваться и провожать его глазами.

Когда он догнал свою бабушку, то вцепился в её пальто пальцами и крепко сжал.

***

Борис не знал, почему именно этот момент из жизни крутился у него сейчас в голове. Мир, который он пытался постичь, рушился у него на глазах. Ему хотелось выбежать из этого бара, скрыться от всех этих хинтов и унтов, и продолжить жить, как обычный человек. Он прижал ладони к глазам так, что увидел расплывающиеся круги. Когда он отдернул руки, перед ним была всё та же кабинка и всё та же реальность, которая должна была, обязана быть сном.

– Эй, пссс, – раздался тихий мужской голос снизу.

Юноша опустил глаза. Напротив, около его ног сидел щенок месяца три-четыре от роду. Скорее всего, порода – немецкая овчарка, только этот пёс не был обычным: весь чёрный как фантом-уборщик из салона Виктора. Пёсик отличался своей сущностью – он просвечивался насквозь как призрак.

– Рад, что ты обратил на меня внимание, – голос, исходивший из щенка, был твёрдый, напористый и привычно безэмоциональный. Такие звуки точно не подходили такому милому фантомному пёсику. Из щенка хоть и выходили звуки, но пасть его не двигалась; он просто смотрел на Бориса.

– Это…что? – спросил юноша.

– Разговор, беседа. К несчастью, не получилось поговорить с глазу на глаз, но в скором времени, я надеюсь, нам удастся увидеться.

– Кто…э…что-что…что это?

– Меня зовут Олег, хотя все называют меня Аристократ. Думаю, ты слышал обо мне: унты часто меня вспоминают. Я хотел тебе кое-что рассказать, молодой унт Борис.

Он не знал, как на это реагировать. Борис хотел убежать от унтов, а это новое знакомство наверняка заставит его ещё сильнее увязнуть в этом мире. Снаружи ночь, и подстерегающие его одержимые. Он не знал, сможет ли воспользоваться оружием, которое было под компрессом, – это был немаловажный сдерживающий фактор. Да и в безэмоциональное состояние после таких потрясений не войти. Юноша решил выслушать щенка, всё равно ему деваться некуда.

– Молодой унт слушает.

– Отлично. Я понимаю, как тебе сейчас сложно. После такого зрелища унту из мира людей, мягко говоря, несладко. Мне пришлось пережить то же самое. Поначалу я ненавидел их, весь этот крохотный мирок с особыми правилами…правилами, которые сделали меня сиротой. Мы похожи Борис.

– Не думаю, я – это я, ты – это ты.

– А я думаю, что всё-таки похожи. Я тоже сирота и также пришёл в мир унтов, когда забрёл в одно из заведений. В моём случае, это была парикмахерская. Я был мал для подмастерья, поэтому меня отправили дозревать. Когда мне было шестнадцать, стал подмастерьем в комиссионке. Плюс-минус похожие истории. Ну, тут уже как ты пожелаешь – не похожи, так не похожи.

– Хотелось бы уже ближе к делу. А не это втирание в доверие для дурачков.

– О, как. Хорошо, без дураков и ближе к делу. Помнишь свою первую встречу с одержимыми?

– Да.

– А когда была вторая, и сколько прошло времени?

– На нас напали в салоне Консуэлы примерно через две недели.

– Не кажется ли тебе странным, что на тебя напали после нанесения татуировки, а потом про тебя забыли? И то второе нападение было именно на салон Консуэлы, а не на тебя.

– Если есть какая-либо информация, а она сто процентов есть, так дай мне её.

– Виктор подкупил одержимых, которые на вас напали.

Серьёзное лицо Бориса никак не изменилось, но внутри случился взрыв. Все его подозрения не вели к такому исходу. У него и в мыслях не было, что Виктор мог совершить такое, всё что угодно, но не это. Борис знает, что одержимых нельзя подкупить, нельзя управлять, хотя об этом ему сказал Виктор.

– Если не веришь, можешь сам у него спросить. Он, как ты мог уже заметить, правильный унт – точно не соврёт.

– А кто тогда устроил нападение на салон Консуэлы?

– Моим информаторам пока не удалось это выяснить. Но могу быть уверенным в том, что нападение кто-то спланировал.

«Конечно, так он от вопроса в лоб и расколется, но стоит отдать ему должное, говорит он убедительно: даже не запнулся ни разу», – подумал Борис.

– Мир унтов – не простое место. Здесь нужно обладать как можно большим количеством информации. Молодым унтам без неё будет тяжко.

На полу, за щенком появилась чёрная лента из той же материи, из которой был сделан пёсик. Она проявлялась постепенно и напоминала скотч, который оклеивают от пола. Лента заканчивалась на шее щенка. Она тянула его в проём под дверцей туалетной кабинки.

– Надеюсь, найду для тебя ещё что-нибудь полезное и передам при личной встрече. До свидания. Береги себя.

Щенок протиснулся под проёмом, будто тело пёсика было сделано из резины, и скрылся в неизвестном направлении.

– Как ты там? – Борис услышал голос Джона откуда-то сверху. – Сам с собой болтаешь?

Юноша поднял глаза. Джон навис справа от него над перегородкой между кабинками, как в тот раз над стойкой в табачной лавке. На нём была белая майка без рисунка.

– Завязывай с этим, – присоединилась Консуэла, – а-то все могут посчитать, что ты ку-ку.

Борис перевёл взгляд налево. Консуэла также нависла над перегородкой.

– Что с вами не так?! По-вашему ничего не произошло? Вы убили Цирюльника, а сейчас так миленько общаетесь.

– Мы понимаем, как это выглядит, Борис, – сказал Джон, вздохнул и опустил глаза.

– Мы понимаем, но мы не должны идти против правил. Иначе нас ждёт хаос, от которого избавились наши предки.

– Но вы же говорили, что Цирюльник хороший, что он всем помогал, золотые руки и так далее. И вы стояли в ряду с теми, кто его убил, – Борис чувствовал, как к его горлу подступает горечь, дыхание учащается, а глаза намокают. Знакомое ощущение, но к нему примешалось онемение в пальцах, будто он пьян.

– Тише Борис, контролируй себя, – забеспокоился Джон. – Контроль, либо остаток недолгой жизни одержимого.

– Хотите меня успокоить, скажите, что это были ваши иллюзии, что всё это неправда.