Текст книги "Штрафники на Зееловских высотах"

Автор книги: Роман Кожухаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

XXI

Гулкое эхо взрывов стало доноситься до хутора еще перед заходом солнца. Постепенно шум стрельбы нарастал. Теперь, в ночной тьме, было хорошо слышно плещущую какофонию звуков. Шел ожесточенный бой с применением артиллерии и пулеметов, может быть, танков. Похоже, что стреляли где-то недалеко, может быть, на расстоянии двух-трех километров в сторону реки. Хотя здесь, в пойме, с определением расстояний на звук можно было легко обмануться: эхо легко и гулко разносилось далеко по долине, и отзвуки канонады и взрывов воспринимались намного ближе, чем на самом деле.

В траншее казалось, что отдельные пулеметные очереди раздаются уже на развилке дороги. В саду, через который Хаген и Люстиг шли в хозяйский дом, на выручку Хорсту, эта слуховая иллюзия исчезала.

С лейтенантом унтеры и солдаты провозились с полчаса. Сначала он не подавал никаких признаков жизни. Когда его окунули головой в кадку с холодной водой, дело пошло быстрее. Дамм начал что-то мычать, размахивать руками, пытаясь оттолкнуть державших его. К этому времени старуха сварила настой из каких-то трав, висевших пучками в прихожей.

Дамм начал мотать головой, всем своим видом демонстрируя, что пить варево не собирается. Тогда герр Леманн сказал, что надо влить ему заварку насильно. Унтерфельдфебель Хорст удерживал сзади голову лейтенанта, Люстиг и Хаген схватили его за руки и плечи, а радист Лютц аккуратно влил ему в рот полную кружку дымящегося варева.

Лицо Дамма вдруг побелело, по телу пошли конвульсии, как будто что-то живое заползло ему внутрь и пытается выбраться наружу. Дамм начал давиться, а потом его вывернуло наизнанку. Его рвало прямо на деревянный пол, он корчился, поддерживаемый солдатами. Хозяйка, покачав головой, вытерла мокрое лицо офицера полотенцем, а потом принялась убирать блевотину. Дамм испуганно озирался по сторонам, тяжело дыша и пытаясь перевести дыхание. Он как будто только что очнулся от тяжелого наваждения.

– Черт… голова раскалывается… – наконец произнес он, обводя стоявших вокруг мутным, полубезумным взглядом. – Какого черта?..

Тут его глаза остановились на бутылке самогона, возвышавшейся поодаль, на застеленном белой скатертью столе. Лицо лейтенанта исказила гримаса отвращения.

– Проклятье!.. Уберите эту чертову бутылку. Меня сейчас опять вырвет… – глухо зарычал Дамм, пьяно мотая головой.

Леманн знаком показал старухе, чтобы она убрала шнапс со стола. Дамм продолжал рычать, раскачиваясь вперед-назад туловищем, как метроном, и все время приговаривая:

– Будь они прокляты… Будь они трижды прокляты!

– Ладно… Лютц, подкури сигарету. Дай ее герр лейтенанту… – сухо проговорил унтерфельдфебель.

– Хаген, Люстиг, вы свободны… Идите в блиндаж… – озабоченно добавил Хорст. – Дальше мы сами справимся… В подразделении особо не болтайте… Ясно?

– Все поняли, герр унтерфельдфебель!.. – за обоих браво отчеканил Люстиг.

XXII

Возня с Даммом лишила Хагена последних сил. Он едва добрел до места в траншее, куда Люстиг предусмотрительно наносил сена из стоявшего поблизости стога. Сырое сено, пахнувшее мышами и гнилью, показалось Хагену мягчайшей на свете периной. Едва коснувшись своей лежанки, он заснул как убитый тяжелым, обморочным сном.

Хагену показалось, что он закрыл глаза лишь на минуту. От этого раздражение и ощущение гнетущей усталости только усиливались. Пробуждение было таким же тяжелым и обморочным, как будто это он, а не лейтенант Дамм осушил без закуски пять стаканов шнапса подряд. Мутный, отдававшийся в голове гул лопался какими-то нестерпимо болезненными звуками. Как будто совершалась какая-то дикая казнь – через лопанье человеческих голов. Черепа обреченных, из плоти и крови, один за другим надувались и – хря-ясть! ч-ч-чпок! Лопались с дикими воплями и треском. Оглушительно-гулко лопнувшее приближалось вместе с ревом какого-то чудовищного агрегата, который собирал этот урожай скорби.

– Эй… Хаген, ты проснулся? – над самым ухом Отто раздался голос Люстига. Он пытался перекричать громыхающий лязг.

– Да я и поспать не успел… – оправдываясь, буркнул Хаген.

– Ха-ха!.. Не успел! – хмыкнув, залился смехом Люстиг. – А кто два часа тут своим храпом перекрывал моторы «самоходок»?

– Каких «самоходок»? – непонимающе переспросил Хаген, пытаясь размять затекшие, замерзшие ноги.

–  Каких… – передразнил Люстиг. – Хватит дрыхнуть. Очнись и погляди вокруг. Они уже с час как прибыли. Все уже давно на ногах. А тебя унтерфельдфебель разрешил не подымать…

Люстиг многозначительно кашлянул.

– Это, так сказать, премиальный час лишнего сна, награда за возвращение к жизни нашего доблестного лейтенанта Дамма. Хорст наконец выяснил, что у него стряслось. «Янки» разбомбили городок с мирными жителями. Погибла семья Дамма… Он – из Нижней Саксонии, из Дельменхорста. Это где-то под Бременом… Жена и годовалый сын…

XXIII

Люстиг на миг умолк, видимо, ожидая какой-то реакции от Хагена. Но он ничего не сказал, принявшись молча отряхивать полы шинели.

– Ты слышал хоть, что я тебе сказал? – раздраженно спросил, почти прокричал ему Люстиг.

– Слышал… – так же раздраженно крикнул Отто, даже не подняв голову в сторону Люстига.

– Ты хоть слово можешь сказать по-человечески? А?!.. Да ну тебя к черту!.. – совсем рассерженно вдруг рявкнул Люстиг.

Махнув рукой, он повернулся и быстро-быстро зашагал прочь от Хагена.

Но Хаген даже не обратил на это внимания. Он весь превратился в слух. Только теперь Отто сообразил, что лопанье и треск доносятся из сада. Предутренний свет подсветил небосвод, окрасив его серыми разводами. Контуры деревьев стали четче, чернее, заштриховав пространство каракулями толстых ломаных иероглифов.

В этом исковерканном частоколе копошилось громоздкое бронированное чудовище. Оно шевелилось в саду, как в западне, из которой пыталось вырваться, подминая под себя яблони.

Стволы деревьев обреченно стонали, взмахивая голыми ветками, словно цеплялись за гигантскую мокрицу. Да, больше всего оно было похоже на огромную мокрицу. Роса, обильно выпавшая только что и насквозь промочившая шинель Отто, покрыла неясным металлическим блеском бока бронированной мокрицы.

Как будто костедробильная машина переламывала суставы рук. Стало еще светлее. Теперь все чудище хорошо просматривалось. Это был «хетцер» [11]11
  « Hetzer» ( нем. – «егерь») – немецкая легкая самоходная артиллерийская установка класса истребителей танков.


[Закрыть]– «самоходка» с мощной 75-мм пушкой. Она двигалась по саду наискось, безжалостно круша яблони. Налитые соками стволы деревьев лопались с таким треском, что на миг заглушали бездушный, оглушающий рев двигателей.

Следом за первым из-за хозяйского дома выкатился второй «егерь». Огромная коробка из бронированной стали, с торчащим из граненого лба хоботом пушки, пошла по просеке, проложенной в саду первой машиной, но, не дойдя нескольких метров, повернула в противоположную, левую сторону. Опять затрещали криком кричащие яблони.

Отто увидел, как из-за угла дома выбежал герр Леманн. Без шапки, в одной рубашке и расстегнутой вязаной жилетке, он бросился в сад. На лице его застыла страшная гримаса безумия. Черное отверстие рта растягивалось на лице, но крика не было слышно. Только рев двигателей «хетцеров» и треск ломаемых деревьев. Леманн размахивал руками, точь-в-точь как яблони – округлыми голыми кронами. Потом он споткнулся о выкорчеванный ствол дерева и упал на землю.

Позади показался герр лейтенант. Он торопливо, но четко вышагивал по просеке, направляясь в сторону траншей. Следом, таким же быстрым, но обычным, нестроевым шагом, двигались еще два офицера. В одном из них Хаген узнал оберлейтенанта Бевинга, командира саперной роты. Второй, в черной танкистской куртке и черной фуражке, скорее всего, был командиром самоходного подразделения. Лицо Дамма было бледным, как смерть.

Он шел прямо на Леманна. Увидев офицера, тот вскинул руки и что-то закричал ему. Но Дамм механическим движением оттолкнул старика. Ему стоило немалых усилий не сбиться с ритма почти строевого шага, но он удержал этот ритм, продолжив шагать по перепаханной гусеницами «самоходок» земле.

XXIV

Не только Дамм, но и другие оба офицера были явно не в духе. Оказалось, что взвод «самоходок» прибыл сюда не из резерва, а с позиций, оборудованных впереди, у развилки на Заксендорф. «Самоходчикам» пришлось бросить насиженное место и выдвинуться в чистое поле, как громко ворчал офицер в черной куртке с меховым воротником.

Именно он приказал своим водителям разровнять территорию сада, чтобы «повысить уровень маневренности территории». Солдаты Дамма узнали об этом от саперов. Они, не мешкая ни минуты, распределились на четыре группы, тут же принявшись рыть землю. Одна из групп, прибывших вместе с «хетцерами», работала метрах в пятидесяти в тылу блиндажа противотанковой группы унтерфельдфебеля Хорста, прямо перед хозяйским домом Леманна.

Саперы рассказали «дымоходникам», что все войска в течение ночи были спешно сняты с первой линии обороны и отведены вглубь. Якобы разведчики добыли информацию, что русские планируют в эту ночь начать решающее наступление. Люстиг явно занервничал, услышав свежие новости. Хотя услышанное мало кого могло обрадовать.

– Какого черта… – ругался Люстиг. – Уже утро, и никакого наступления нет…

Саперы вместе с самоходными установками, на бронетранспортерах, за ночь совершили обходной маневр, зайдя к хутору с северо-востока. Крюк пришлось делать по единственной дороге, которая не была заминирована.

В течение каких-нибудь двадцати минут саперы с помощью тягача, без суеты и криков, расчистили площадку приличных размеров, выкорчевав все корневища яблонь. Их оттащили в кучи, и теперь они громоздились по бокам площадки, как окоченевшие трупы.

Сразу же, без заминки началось оборудование стационарной позиции для одного из «хетцеров».

– Что они делают?.. – недоумевал и злился Люстиг. – Получается, что эта дура будет палить поверх наших голов?.. Какого черта?! Чем они думают? Чертов Дамм… у него в голове опилки вместо мозгов…

Люстиг попробовал заикнуться Хорсту насчет своих опасений, но тот только махнул рукой и приказал без лишних разговоров выдвигаться каждому расчету на свою оборудованную позицию.

* * *

Появление на позициях саперов и самоходных артиллерийских установок добавило тревожного напряжения. Но в то же время какое-то приподнятое спокойствие распространялось от гула саперного тягача, который, закончив с яблонями на этом направлении, теперь урчал на правом фланге.

С наступлением утра канонада орудийных выстрелов и шум боя со стороны реки начали понемногу затихать, но тревога, уже поселившаяся в душе, не пропадала, заставляя всех двигаться и действовать сосредоточенно и суетливо.

Внутренний голос подсказывал Отто, что это затишье перед бурей, которая вот-вот обрушится на хутор и сметет все на своем пути…

Глава 3
Удержать любой ценой

I

В течение часа бойцы Аникина вместе с экипажем лейтенанта Каданцева отбили три немецких атаки, а фашисты все лезли и лезли из темноты, как из бездонной адской прорвы. Силуэты пехотинцев и бронетехники вновь высвечивались в языках пламени горящих машин, отсветах ухающих орудий, сухо стрекочущих винтовок, талдычащих свое «та-та-та» пулеметов.

Во время четвертой одна из фашистских «самоходок» в очередной раз попала в башню «тридцатьчетверки». До этого попадания танкистам уже несколько раз доставалось всерьез. Броня советского танка выдержала череду прямых попаданий «самоходок», вся она была покрыта вмятинами от взрывов гранат и пуль противотанковых ружей.

Выстрелом вражеского гранатомета прожгло корпус в передней части. Фашист с «панцерфаустом» подкрался с левого фланга и пустил свою гранату метров со ста пятидесяти. После этого выстрела погиб механик-водитель из экипажа Каданцева. Но оставшиеся в живых члены экипажа – изнывающие от жажды, вымотанные нескончаемым боем, во главе со своим командиром, оглохшим от взрывов и собственных команд, – продолжали вести ответный огонь. Танкисты продолжали сражаться, что называется, на морально-волевых.

Стрелок Проша, контуженный, с сочащейся из-под шлемофона кровью, до скрипа сжимая зубы, поливал наступавших немецких пехотинцев очередями из курсового пулемета. Он мстил за товарища, который продолжал сидеть в полуметре от него, навалившись мертвой грудью на рычаг переключения коробки передач. После попадания, убившего Васю Романенко, машину так встряхнуло, что лампы командирской рации перегорели и она вышла из строя. Связь с батальоном прервалась еще раньше, а теперь перестала работать и внутренняя связь.

Покинуть машину всего лишь из-за выведенной из строя ходовой? Ну уж нет, черта с два!.. А кто отомстит фашистским гадам за гибель Васи Романенко?

Вася в этом экипаже и на этом Т-34-85 прошел от Вислы до Одера. Он был механик от Бога и, казалось, сросся со своей «тридцатьчетверкой» душой и телом: трансмиссию и рычаг переключения коробки передач чувствовал, как свои ноги и руки, никогда машина у него не глохла, ни на марше, ни тем более в бою. Бывало, после марша или ожесточенного, жаркого боя, его – осунувшегося, выжатого, потерявшего 2–3 килограмма – приходилось вытаскивать из люка товарищам, потому что самому выбраться у него не было сил.

По клацанью орудийного затвора он мог определить, к примеру, что должны стрелять бронебойным, и, опережая команду лейтенанта «Короткий!», он делал секундную остановку «тридцатьчетверки», чтобы удобнее было выстрелить. Не говоря уже о том, что длиннющая, мощная 85-мм пушка ни разу не «клюнула» в грунт, как это случалось у других экипажей, какие бы ухабы, овраги и ямы не приходилось преодолевать танкистам Каданцева.

Вася любил повторять, что место у него – самое безопасное во всем экипаже. «Внизу, в уголочке – оно надежнее, – шутя приговаривал сержант Романенко. – Каждая кочка тебя прикрывает, каждый овражек, каждая земляная складочка. Тут внизу – не то что у вас там, на верхотуре, фрицам на обзор… и люк открывается легко. Не то что тяжеленные башенные… Так что, если невесть что, – первым из машины сигану…» Вот и получилось, что сиганул из машины все-таки первым, да только – на тот свет…

II

Прохор продержался на несколько минут дольше своего боевого друга. Он умер от кровоизлияния в живот, раненный теми же осколками, которые убили Василия Романенко. Кусочки стали оторвало от внутренней стенки брони после попадания в корпус снаряда немецкой «самоходки». Один из них пропорол комбинезон и брюшину, но Прохор, охваченный скорбной ненавистью, не сразу почувствовал боль, а почувствовав, не обратил на нее внимания. Он до капли выжимал смерть для врагов из своего курсового пулемета, покуда его не покинули силы и жизнь.

Теперь, после гибели товарищей, тесное пространство башни «тридцатьчетверки» до краев заполнило лютое ожесточение к врагу. Командир, наводящий, заряжающий действовали вместе со своим танком, как одно целое, как составные части, механизмы, обеспечивающие движение башни и стрельбу орудия.

– Цель – плюс тридцать!.. – раздается громкий и четкий голос командира. Только что, справа по курсу, он засек мигающий факелок вражеской пулеметной точки.

– Пулемет!.. Двести метров!.. – тут же уточняет лейтенант. – Осколочный заряжай!..

– Осколочные вышли, товарищ командир… – хрипло отзывается заряжающий.

– Давай, что есть!.. – нетерпеливо командует лейтенант Каданцев.

– Фугасный… Готово!.. – докладывает Слава Баклин.

– Огонь!..

Облако пламени, ослепляя черноту ночи, взметается кверху на том самом месте, откуда только что работал вражеский пулеметчик. Но радоваться меткому попаданию некогда. Отсвет взрыва высветил новую угрозу, возникшую будто ниоткуда. Легкая немецкая «самоходка», развив приличную скорость, движется прямо на позиции «штрафников».

– Цель – плюс сорок!.. – в азарте кричит командир. – Бронебойным! « Сучка»!От пулемета – плюс десять. Смещается влево!

– Бронебойный… Готово!

– Огонь по «сучке»!

III

Три волны фашистских контрнаступлений удалось отбить во многом именно благодаря методичной работе башенного орудия и курсового пулемета «тридцатьчетверки». Во время четвертой контратаки немцы попытались воспользоваться темнотой и позиции аникинского взвода с левого фланга. Две тяжелых самоходных артиллерийских установки. Но Латаному удалось подбить гусеницу головного «фердинанда». После того как машина остановилась, в дело вступил Липатов. Подкравшись к «самоходке» сбоку с трофейным «фаустпатроном», он в упор всадил гранату в бронированный корпус.

Граната прожгла металл в самом центре массивной коробки, видимо, войдя внутрь в районе топливных баков. Громкий взрыв сотряс «фердинанда», разворотив бронированную сталь. Горящее топливо огненным облаком вырвалось вверх, осветив поле боя на несколько десятков метров вокруг.

Вот тут-то наши танкисты и увидели, что следом за зажженным «фердинандом» обходной маневр совершали еще три самоходных артиллерийских установки. Они стали тут же маневрировать, стремясь как можно быстрее укрыться в спасительной ночной темноте. У двух более легких «ягдпантер» это получилось лучше. Одна тут же дала задний ход, а вторая стала разворачиваться, не сбавляя хода.

«Фердинанд», шедший в хвосте подбитого, замешкался. Машина остановилась и лишь спустя несколько секунд тоже начала разворачиваться на месте. В этот момент в массивную квадратную лобовую часть «самоходки» угодил снаряд, выпущенный орудием «тридцатьчетверки».

В течение трех атак экипаж Каданцева и штрафники вывели из строя и уничтожили четыре немецких самоходных артиллерийских установки – два «фердинанда» и по одному «ягдтигру» и «пантере».

IV

Свои контратаки немцы начинали без передышки, одну за другой, стремясь во что бы то ни стало прорвать позиции, обороняемые аникинскими бойцами и танковым экипажем, и ворваться обратно в фольварк.

Когда они в свете горящих самоходок пошли в наступление в четвертый раз, у штрафников почти не осталось боеприпасов. И свои патроны, и трофейные гранаты, и «фаустпатроны» были израсходованы. Только лобовой пулемет Славы Баклина продолжал скупо, но метко посылать очереди в цель, поддерживать залегших в изрытой воронками земле бойцов.

Аникин распределил остатки взвода по широкой дуге, окаймлявшей «тридцатьчетверку», так, чтобы сектор стрельбы башенного орудия и пулемета накрывал защитным веером подковообразное расположение бойцов взвода.

По приказу командира штрафники готовились к рукопашной. Они молча вглядывались в стремительно приближавшиеся тени наступавших. Они, стискивая зубы, пытались сдержать порывы лютой ненависти. С таким же ожесточением их ладони сжимали рукояти ножей и кинжалов, вынутых из голенищ сапог, из щегольских трофейных ножен, болтавшихся на трофейных офицерских портупеях.

Кто-то в судорожной спешке прикреплял штык к винтовке, на ощупь, не глядя, не отрывая глаз от цепи орущих, подбадривающих себя собственными голосами наступавших фашистов.

Слева, из подбитой тупоносой «ягдпантеры», по штрафникам вел огонь пулемет. Он пытался оказать огневую поддержку наступавшим врагам. Немецкий пулеметчик успел выпустить несколько очередей, пока экипаж Каданцева не добил метким выстрелом огрызавшуюся машину противника. Это был бронебойный, последний снаряд в боекомплекте «тридцатьчетверки», и это выяснилось совсем скоро.

Аникин увидел, как одна за другой три тени выбрались из башни. Танкисты вынужденно покинули израненную машину, но далеко от своего танка не ушли, залегли тут же, под гусеницами «тридцатьчетверки». Запасливый командир танка сразу пустил в ход ППШ, который ждал своего часа в башне, в ногах хозяина, среди снарядных ящиков, а теперь стрелял в его руках.

Баклин успел свинтить и взять с собой лобовой пулемет. Укрывшись в воронке справа от танка, он застрочил по цепи наступавших немцев. Этот огневой удар танкистов оказался для врага совершенно неожиданным. Бежавшие в атаку будто наткнулись на невидимую в темноте преграду. Эта заминка стала сигналом для штрафников.

Липатов, Шевердяев и Аникин, а вслед за ними и другие, в стремительном броске, без криков «ура!» и прочих звуковых средств поддержки, вдруг выросли на пути фашистов, окончательно ввергнув тех в состояние замешательства.

V

Андрей использовал приклад своего «папаши» как кувалду, нацелив встречный, размашистый удар в лицо набегавшего. Тот успел чуть наклонить голову, и угол приклада пришелся в каску. Раздался звук, как будто молотком со всей силы ударили по пустой алюминиевой тарелке. Андрей столкнулся с немцем на встречных курсах, и удар получился настолько мощным, что противника не спасла даже каска.

Тело немца по инерции завалилось на бок. Он будто оступился, выбросив вперед руки, чтобы смягчить удар о землю. В этот момент Аникин, вскинув свой ППШ вверх, отрывисто, с силой опустил приклад автомата на затылок немца. Раздался хруст ломаемой кости. Удар раздробил немцу основание черепа.

Андрей не слышал этого хруста. В ушах его гулко отзывался стук собственного сердца. Он машинально наклонился и ухватился ладонью за обжигающе горячий ствол пистолета-пулемета, который торчал из-под живота неподвижно лежащего немца. Ладонь Андрея даже не почувствовала, что металл раскален от стрельбы. Он, с силой дернув, потянул ствол на себя, отчего тело только что убитого им врага развернулось на спину. Мертвец крепко сжимал свое оружие и не хотел расставаться с ним даже после смерти.

С тем же автоматизмом, практически не использующим сознание и рассудок, Аникин ловким движением правой руки забросил ППШ на ремень за спину и перехватил трофейный «шмайсер» в руках. Он тут же с сухим треском задрожал у него в руках, посылая очередь в бежавшие на Аникина и стрелявшие тени.

Он видел, как его товарищи штрафники бросались к упавшим, жадно выхватывая у убитых и раненых гранаты, винтовки и автоматы. Кто-то глухо рычал, будто зверь, сцепившийся в лютой схватке с другим хищником. Кто-то закричал, жутко, отчаянно позвал маму, и крик его тут же перешел в клокочущий хрип предсмертной агонии.

Несколько бесконечно долгих минут, когда две силы только сшиблись, в глухой кровавой борьбе решалось, чья возьмет. Но отчаянная энергия злобы штрафников, ощетинившихся лопатками, ножами и прикладами, стала одолевать остервенелую ненависть фашистов.