Текст книги "Сатанинский Грааль (СИ)"

Автор книги: Роман Кузьма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Куда-нибудь. Туда, где есть первозданная природа или какая-нибудь историческая достопримечательность. Может, на экскурсию.

Он говорил кислым, чуть скучающим тоном, едва скрывая дрожь, охватившую его руки. Им предстояла поездка в Чахтицкий замок.

4

– Что там с этим сопляком, Лайош? Он тебе нужен? – в приоткрытую дверь кабинета просунулась коротко остриженная голова прапорщика Ковача. Несмотря на то, что Лайош Наги был офицером, лейтенантом уголовной полиции, Ковач, его давний приятель, часто обращался к нему по имени.

– Ему только шестнадцать стукнуло, – пренебрежительно скривился Наги. – Каллоша всё равно отпустят, судимости за этот мобильник, скорее всего, у него не будет. В любом случае, это не мой профиль. – Лайош встал, одёрнул китель и достал из ящика стола пачку сигарет. В голове у него внезапно промелькнула мысль, что появление Ковача всегда вызывает ассоциации с выпивкой и обменом сплетнями в курилке, однако отказать себе в сигарете, которая, уже была в руке, не смог.

– Будешь?

Ковач вошёл и тоже взял себе одну. Открыв настежь окно, они закурили.

– Зачем он мне, Имре? Кого-то убил?

– Нет, конечно. Ты шутишь. – Ковач выдохнул струю дыма в направлении вечернего Кишпешта. – Но может пригодиться. Каллош – "сынок" Эркеля.

Это было уже гораздо интереснее. Наги, которому нередко случалось расследовать грабежи и убийства, всегда следовало иметь в виду факт существования группировки Эркеля. Эркеля – и, конечно же, его всемогущего "патрона", владельца ночного клуба "Гадюка" Фригьеса Кишша. Последний, подлинный владыка Кишпешта, очень не любил, когда в его тёмные делишки кто-либо вмешивался, включая и полицию. Те, кто проявлял к его деятельности чрезмерный интерес, сталкивались с неприятностями по службе. В конце концов, Наги и сам пользовался некоторыми бесплатными услугами теневой "империи" Кишша, поэтому смысла бороться за создание чистого мира без правонарушений не видел. Философский вопрос, определяющий существование всех полицейских: окончательное искоренение преступности ведёт к исчезновению самой нужды в полицейских. Вследствие этого очевидного факта ни в одной стране мира полиция так и не одержала окончательной победы, ловко балансируя между взяточничеством и отдельными показательными делами.

Тем не менее, у Эркеля, как и у всех ему подобных безмозглых исполнителей, был свой "срок годности", после которого хозяин отбросит его. Тогда Жолтану, утратившему покровительство, придётся оставить привычные "кормушки" на панели и заняться откровенным криминалом – либо самому стать жертвой убийства. В ожидании этого неминуемого и, как было отлично известно Лайошу Наги, не столь далёкого дня полицейским управлением и накапливались пухлые папки с материалами уголовных дел. Конечно, всякий ключик к обороне Эркеля следовало использовать уже сейчас.

– Это "кошак" Эркеля? – он придал своему голосу насмешливые интонации. – Уже на игле? Тогда садим прямо сейчас – он тут за пару суток дойдёт до точки, после которой на него можно будет записать все мобильники. Только у Хорвата за последний месяц полтора десятка нераскрытых краж.

Наги знал, что это невыполнимо, но он никогда не уклонялся от выполнения служебных обязанностей – эта сомнительная "привилегия" должна была доставаться нижним чинам.

– Ну, так сразу не получится. – Ковач начал переминаться с ноги на ногу – он всегда так делал, когда его пытались выбить из седла. – Но взяться за него нужно сейчас, мы всё равно будем неоднократно встречаться в последующие годы, я в этом абсолютно уверен.

– Не знаю. – Наги стряхнул пепел прямо в окно. – Дело мелкое, развалится. Соглашение о сотрудничестве подпишет?

– Нужно работать.

– Понятно. – Наги понял, что Ковач просто пришёл за помощью в этом вопросе. – А в камерах сейчас никого нет нормального, кто бы ему всё как надо по полочкам разложил?

– Дай мне Ангела.

Информатор, носивший кличку "Ангел", также "Агнес", являлся особой гордостью Лайоша Наги. Покрытый устрашающими наколками, этот уголовник на деле в тюрьме был проституткой, предоставлял сексуальные услуги за сигареты и наркотики. В последнее время он пребывал на свободе – подвизался на рынке, где зарабатывал мелким мошенничеством и вымогательством.

– Ангел, кстати, судим за грабёж. Ладно, Имре, сейчас я ему позвоню, пусть этого мальчишку на тебя гонит. Но...Он умолк. – Послушай, а Эркель бы должен был ему всё рассказать, что там к чему, да и в камеру с таким малолеткой подсаживать... Если оно всплывёт...

– Да Ангел ещё тоже молодой, ему не то девятнадцать, не то двадцать. На несколько часов всего – никто и не заметит.

Наги, казалось, колебался. В конце концов, чувство локтя, отличающее всех полицейских, победило.

– Ладно, сейчас ему перезвоню. Может, действительно прибежит, посидит тут немного. – Наги сплющил окурок о подоконник. Ковач, удовлетворённо улыбаясь, покинул кабинет, оставив его хозяина размышлять о случившемся. Прочистив горло, следователь подошёл к большому тёмно-зелёному сейфу и открыл его собственным ключом. Наги достал оттуда две папки, одна из которых была заметно толще другой, и сел за исцарапанный письменный стол, которому было уже не менее двух десятилетий. Сперва он приступил к изучению содержимого большой папки. Там были и фотографии, сделанные скрытой камерой, и копии протоколов допросов. Всё, что можно собрать на Эркеля, не являясь официально назначенным следователем. Казалось, всё было ясно. Нашлось и упоминание об Андраше Каллоше, но отрывочное, более в связи с его знакомством с неким Энё Негьеши, совершенно никчёмным типом, наркоманом и психически больным. Последний уже имел условную судимость и жил на квартире с одной из "девушек" Эркеля, Кларой Сзенаши. Читая о "достижениях" Негьеши на криминальном поприще, Наги не мог сдержать отвращения. Это был жалкий подонок, ограбивший пожилую женщину, которой угрожал ножом. То, что потерпевшая имела при себе свою скромную пенсию, свидетельствовало о предварительной слежке, которую осуществлял, вероятнее всего, именно Каллош или кто-то из его приятелей.

Лейтенант Наги почувствовал, что пора звонить Ангелу – и открыл тоненькую папочку, содержащую его дело. Среди пачки листов с доказательствами многочисленных преступлений и грехов обнаружился и такой, на котором был записан номер телефона, которым агент "Агнес" пользовался в последнее время, и Наги тут же набрал его. Ангел оказался в хорошем расположении духа, пообещав немедленно явиться, чтобы поработать "наседкой", ради чего требовал позволения нагрубить первому попавшемуся наряду полиции. Лайош Наги благожелательно пообещал дождаться его появления и повесил трубку. Ненависть уголовников к обществу – и к нормам поведения в нём – порой просто поражала его. Даже Ангел, последний "кошак" – и тот соглашался оказывать оперативные услуги, если в ответ ему разрешат осуществить хотя бы мелкое преступление.

Покачав головой, следователь вновь посмотрел на фото Негьеши. Судя по всему, тот был действительно болен, его периодически преследовали галлюцинации, в которых он мнил себя колдуном. Полицейский улыбнулся: Негьеши, начитанный парень, придумал для себя неплохую сказку, в которой добыл для Дьявола Копьё Христа, оружие, которым можно было убивать сверхъестественных существ. Желая сохранить свою бессмертную душу и повернуть время вспять, он убил Дьявола, расторгнув, таким образом, сделку. И он действительно вернулся в прошлое, попал во время, в котором его жизнь пошла совсем по иному руслу. Но и Дьявол, вместе с его кознями, в этом "пространстве-времени" был жив, постепенно превращая Энё в кусок дерьма. Что ж, такие парадоксы как раз и являются излюбленными трюками нечистой силы.

Всё-таки дальнейшая судьба Негьеши внушала опасения – и лейтенант Наги даже проникся к наркоману невольным сочувствием. Почти наверняка эта психическая "болезнь" возникла под влиянием Клары, получавшей соответствующие инструкции от Эркеля. Подобные случаи симуляции безумия были нередки: испугавшись тюремного заключения, подозреваемые "видели" то, чего на деле не могло быть, а со временем даже начинали сами верить в собственную ложь. Парень, в этом не было никаких сомнений, однажды действительно убьёт кого-то, кого будет считать Дьяволом. Кого-то, на кого ему укажет Клара или Эркель – или даже "случайный" прохожий. Подобные трагедии происходили неоднократно в последние годы.

Лайош Наги задумчиво потёр переносицу. Вряд ли он сможет вытащить этого безумца из той пропасти, в которую тот опускается. Но, как гласило одно из основополагающих правил полицейского, есть вещи, которые можно использовать в оперативных целях.

5

Бельварош, исторический центр Будапешта, в ту апрельскую субботу, как всегда, кишел туристами: с праздным, временами даже сонным видом, периодически разрежающимся вспышками любопытства, те слонялись по древним улицам, помнящим времена великих королей. Обветшавшие кварталы с местами подретушированными фасадами прорезались мощёными линиями проспектов и кривыми проулков; окаймлённые неоновыми огнями манящих витрин, те в большой степени утратили былую чопорность – и были рады любому щедрому посетителю, предоставляя развлечения и услуги, на любой, самый взыскательный, или, проще говоря, извращённый, вкус. В этой, больше частью безвкусно одетой толпе, то и дело мелькали разного рода подозрительные типы и сомнительные дельцы, готовые продать хоть родную мать всего за пару филлеров. Превосходная весенняя погода – на чистом голубом небе не виднелось ни облачка – к середине дня выманила едва ли не всех жителей центральной части города на улицы. Их ряды то и дело пополнялись обитателями отдалённых районов, прибывавших в плотно набитых вагонах метро на площадь Деака Ференца, чтобы разбиться на отдельные группы и пары и разбрестись по старинным улочкам в поисках недорогих удовольствий. Расположенные то тут, то там лавочки и магазины, торгующие сувенирами по "скромной" цене, собирали обильный урожай в форинтах, на которые каждый гость столицы был волен обменять свои дойчмарки, лиры и австрийские кроны в любом из столь же многочисленных пунктов обмена валют.

Каталина Чик, студентка четвёртого курса, двигалась вдоль улицы Ваци лёгкой, порхающей походкой, улыбаясь встречным прохожим мимолётной улыбкой, посещавшей её привлекательное лицо только тогда, когда она не чувствовала ни забот, ни усталости. Сегодня ей не нужно было идти к "парню" и спрашивать, есть ли в отеле, который он обслуживает, состоятельный клиент, с которым можно бы было провести ночь. Её мужчина, которого она втайне мечтала отбить у жены, дал Каталине поручение, свидетельствующее о том, что между ними возникло нечто большее, чем просто отношения. На мгновение она предалась мечтам, а потом, всё же сочтя их несбыточными – но всё-таки не до конца несбыточными, – тряхнула тщательно завитыми каштановыми кудрями и, победоносно улыбнувшись воображаемой сопернице, продолжила свой путь. На ней был лёгкий светлый плащ, удачно гармонирующий с причёской, а под ним – кофта цвета спелого манго и тёмно-синяя юбка из ангорской шерсти до колен. Сверкающие коричневые туфельки, то и дело цокающие каблуками, дополняли наряд.

У одного магазинчика, торгующего антиквариатом, она, точно вспомнив о чём-то, остановилась и начала осматриваться по сторонам. Наконец, сверившись с наручными часами, Каталина покачала головой и, взявшись за массивную бронзовую ручку, толкнула дверь и прошла внутрь. Мгновение её глаза привыкали к царившему там сумраку, а потом взору посетительницы открылась внутренняя обстановка во всём её великолепии. Серебряная кухонная утварь прошлых веков, бережно хранящаяся в специальных деревянных ящиках с выемками в бархате, была укрыта под стеклом во избежание краж. За спиной продавца, тщедушного мужчины средних лет, на тянувшихся вверх полках виднелся бесконечный ряд некогда незаменимых вещей, среди которых Каталина узнала табакерки, карманные часы, портреты неизвестных ей людей в одежде прошлых веков – и даже манекены, одетые в старомодные сюртуки, панталоны и длинные платья.

– Добрый вечер, – приветствовал её продавец, являвшийся, если судить по манерам, одновременно и владельцем магазина. Приблизившись, Каталина смогла разглядеть его получше: невысокого, даже ниже, чем у неё, роста, тот отличался мелкими, но правильными чертами лица. Глубоко посаженные глаза неопределённого, почти неразличимого цвета, бросали недоверчивые взгляды из-под тонких, сведённых в одну сплошную линию бровей. Небольшой рот, обозначенный бескровными губами, переходил в едва заметный подбородок, свидетельствующий, как принято считать, о безвольном характере. Зато уши, напротив, были весьма крупными, даже огромными, учитывая общие пропорции лица – чуть оттопыренные в стороны, они торчали вверх, едва ли не доставая до макушки лысеющего, непривычно длинного черепа, чуть расширяющегося в затылочной части. Насколько было известно Каталине, такая форма головы не была свойственной ни одной из существующих рас.

– Ах, добрый вечер! – словно только что заметив продавца, Каталина широко распахнула глаза и улыбнулась ему чарующей улыбкой, неизменно лишавшей её однокурсников способности трезво оценивать происходящее вокруг.

Впрочем, антиквар был уже не в том возрасте, в котором красавицы толкают мужчин на необдуманные поступки. Судя по его внешности и поведению, вообще нельзя было предположить, что на свете есть хоть что-то – не считая предметов старины, – способное разжечь в нём чувство. Улыбнувшись сколь широко, столь и невыразительно, без каких-либо эмоций на лице, он заговорил всё тем же безжизненным голосом, который поразил Каталину ещё когда она услышала его впервые.

– Желаете сделать фотографию на память? Это бесплатно, уверяю вас. Если же вас интересует фарфор начала девятнадцатого века...

Всё же, несмотря ни на что, голос антиквара содержал иронию, причём настолько убийственную, что Каталина на минуту замешкалась.

– Нет... Я жду... – Она оглянулась в направлении запруженной улицы, строго следуя продуманной загодя легенде, согласно которой вот-вот должен был подойти её приятель.

– О, – губы продавца приняли точно такую же форму, словно он написал "о" у себя на лице. В любом другом случае это вызвало бы смех Каталины, но на сей раз, столкнувшись с настолько таинственным и внушающим подсознательный страх собеседником, она не нашла в себе сил даже коротко захихикать. С большим напряжением сил ей удалось улыбнуться – самыми краешками губ, как девушка делала всегда, когда чувство юмора по каким-либо причинам покидало её.

Действуя согласно заранее составленному плану, она пару раз оглянулась по сторонам, демонстрируя вежливое любопытство, а потом неожиданно обратилась к владельцу лавки с вопросом.

– Послушайте, а ведь вы, наверное, разбираетесь в иностранных языках, не так ли?

– Немного, – прозвучал снисходительный ответ.

– Ой, тогда у меня есть к вам один вопрос, – Каталина приняла тон, которым обычно позволяла отличникам помочь ей с подготовкой к семинару, и полезла в сумочку. Порывшись там, она вскоре извлекла сложенный вчетверо лист бумаги, содержащий надпись на некоем мистическом языке.

– Вот он. Похоже на иероглифы, но это не японский и не египетский...

В глазах антиквара вспыхнул огонь, который ему лишь с определённым усилием воли, не ускользнувшим от внимания его собеседницы, удалось погасить.

– Нет, это не японский. – Он сделал паузу, позволив девушке ощутить стыд оттого, что она настолько невежественна. – А откуда срисована надпись?

Несмотря на то, что тон его оставался ровным, Каталина всё же уловила лёгкую тень нетерпения, принудившую голос продавца дрогнуть – на короткую, почти неуловимую долю секунды. Однако этого было более чем достаточно.

– Да так, подружка одна дала...

– Понимаю. – Антиквар уже вернул себе прежнее самообладание, и его лицо вновь приняло непроницаемое выражение. – Это не ваш парень пришёл?

Обернувшись, девушка увидела фигуру Акоша, который, как они и договаривались, подошёл ровно в пять.

– Ой, да. Спасибо вам большое. – Каталина улыбнулась на прощание и торопливо вышла из лавки.

6

Акош пригладил свои светлые, как солома, волосы и посмотрел на Каталину сверху вниз. Девчонка в последнее время слишком увлекается наукой и преподавателями, подумал он, и в голову ей лезут разные глупости. Всё же её новая привязанность не сможет перерасти в нечто серьёзное, это скажет любой из тех, кто знает правду о ночной улице Ваци. Когда на днях Каталина пришла к нему и спросила, может ли он подыграть ей в одном небольшом мероприятии, Акош и бровью не повёл. "Конечно, малышка, весь мир для тебя. А что это за глупая затея, если не секрет?", – говоря так, он широко и как можно снисходительней улыбнулся. Когда та начала юлить, стало ясно, что здесь замешан мужчина – ни одна девушка, конечно, не променяет своего сутенёра на какого-то незрелого студента – и открыто выложит всё, что тому взбрело в голову. Другое дело, если замешан преподаватель – и Акош уже на следующий день знал, кто именно, – который решил задействовать свою новую пассию в каких-то комбинациях. Попахивало нелегальной куплей-продажей произведения искусства, чей возраст, возможно, достигал даже двухсот-трёхсот лет, и Акош с трудом умерил раздиравшее его любопытство, чтобы не выдать себя прежде времени. Проворачивая каждый месяц как минимум десяток подобных сделок, Акош досконально знал стратегию их организации – и одно из ключевых правил требовало тщательного сокрытия возникшего интереса. Его следовало всячески разжигать в противоположной стороне, используя любые уловки, на которые Акош был мастер – и, следуя этим нехитрым законам, в результате он всегда получал приличный барыш. Однако жизненно важным условием успеха было соблюдение секретности и активного участия всех сообщников. Те, кто не понимал существующего порядка вещей, обычно бывали жестоко наказаны. Данный случай, когда Акоша попыталась использовать его же собственная девка – вообще возмутительный факт сам по себе! – явно обещал стать таковым. Акош поделился новостью с приятелями, и те сперва даже подняли его на смех, но потом всё-таки согласились оказать необходимое содействие, если, конечно, куш окажется достаточно выгодным. Акош пообещал, что за ним не заржавеет. Сразу было заметно, что Каталина и её приятель не знают об улице Ваци элементарных вещей, раз они решили вот так просто взять и использовать одного из ребят, простоявших на её мощёном тротуаре едва ли не всю сознательную жизнь. Акош улыбнулся собственным мыслям. Если кусок окажется слишком маленьким, он и сам его с лёгкостью захватит, это очевидно, ведь с небольшими суммами люди расстаются сравнительно легко. Правда, само поведение Каталины, упорно скрывавшей свою "женскую", как она утверждала, тайну, свидетельствовало об обратном. Речь явно шла о чём-то по-настоящему ценном, причём, вероятнее всего, девушка видела это собственными глазами.

– Ну, что, Липот понравился тебе? Этот дряхлый старец торгует здесь, сколько я себя помню. Поговаривают, ему не меньше ста лет.

– Мне он не показался старым, я бы не дала ему и пятидесяти, – улыбнулась Каталина, чуть выпятив грудь. Она явно путалась возбудить в нём ревность.

Акош смолчал, ограничившись улыбкой – он отчаянно надеялся, что девушка не заметит, как кровь отхлынула у него от лица. Чтобы улыбка не превратилась в болезненную гримасу, он был вынужден сжать внезапно посеревшие губы. В памяти Акоша ожили воспоминания об имевшем однажды место случае посещения подвала антикварной лавки, где находились экспонаты столь загадочного происхождения и настолько гадкого, враждебного всему человеческому роду внешнего вида, что у него до сих пор возникала слабость в коленях при одном воспоминании о том давнем визите.

– А что это за вещица, которую ты хочешь продать? – вдруг спросил Акош. Преодолев страх, он решил использовать циркулирующий в крови адреналин в качестве источника собственной агрессии. В большой степени ему это удалось. Да кто она такая, в конце концов?

– Да такое, Акош, – взгляд её откровенно скользнул в сторону. Этого он уже не стерпел, тем более, что все приятели в один голос потребовали от него для начала приструнить девку, совершенно потерявшую последние крохи ума. Акош схватил Каталину за руки повыше локтей и прижал к стене. Он никогда не был столь жесток, как ребята из пригородов, не гнушавшиеся использовать бритвенные лезвия, чтобы вразумить своих "кобыл", однако даже на улице Ваци мужчина должен доказывать, что он является настоящим kemeny.

– Что ты городишь, дрянь? – первая пощёчина, после которой Каталина попробовала вырваться, только убедила его, что дело пахнет деньгами. В таких случаях Акош останавливаться не привык – крепко выругавшись, он добавил ей ещё. Тут же, невинно улыбнувшись паре прохожих, он затолкал вяло сопротивляющуюся девушку в ближайшую подворотню, в которой уже всыпал ей по-настоящему. Сперва, как обычно бывает в таких случаях, в ответ слышались лишь проклятия, но вскоре злость Каталины угасла, и она, осознав своё бессилие, сползла вдоль стены, рыдая.

– Так что это такое? Откуда надпись? – Он вновь угрожающе занёс руку.

– Стой, Акош! Стой, не надо больше, – взмолилась она. – Это надпись с какой-то вещи, которую ищет Карой – ну, ты его знаешь...

Акош только хмыкнул в ответ. Конечно же, он знал преподавателя истории Кароя Попрочи, большей частью понаслышке. Он давно уже получил подтверждение, что тот является подлинным вдохновителем столь необычного для Каталины поведения.

– Да, знаю. И что он ищет?

– Он не сказал. Акош, прости меня...

Нытьё Каталины начало его раздражать, и Акош угрожающе поднял руку, требуя, чтобы она замолчала. Что-то в этом деле было не так, даже если не учитывать самой по себе нерасшифрованной надписи на языке, доказательств существования которого не смогли найти даже в университете. Что-то, без чего Каталина никогда не пошла бы на риск испортить отношения с ним, несмотря на всю её непроходимую глупость.

– У этого хмыря что-то есть. Что-то очень ценное – и, готов побиться об заклад, невероятно древнее! Верно я угадал, а? – уже по тому, как она хлопнула своими длинными ресницами, было заметно, что Акош не ошибся.

Он расстегнул свою куртку из превосходно выделанной кожи и достал сверкающую стальную зажигалку, которую носил в небольшом футлярчике на поясе голубых, почти белесых джинсов. Щёлкнув кремнем, он закурил, и, даже не обращая внимания на привкус паров бензина, осевших на кончике сигареты, жадно затянулся.

– Что это? Говори, дура, потому что ты – в доле. Может, мы станем богаты, – Акош широко раскрыл глаза, стремясь показать, как он восхищён способностями Каталины, которые вот-вот должна были принести им сказочное богатство.

– Это золотой нож. Он действительно очень старый. Ему не меньше тысячи лет. Карой говорит...

Акош оборвал её сбивчивую речь нетерпеливым жестом. Пусть знает, что на улице Ваци никому не интересно, что там говорит какой-то Карой.

– Тысячу лет, говоришь? – Он недоверчиво прищурился. – Такого не бывает. Вещи не живут столь долго.

Это была чистая правда. И Липот, и любой другой торговец настоящим и поддельным антиквариатом мог бы подтвердить это. Золотая вещь никогда не станет хранить на своей поверхности мёртвый язык – тот канет в Лету вместе с его носителями. Завоеватели всегда переплавляют захваченные трофеи, создавая новые, порой даже более изящные украшения.

– Я говорю правду, клянусь тебе! – выражение лица Каталины свидетельствовало о том, что она и в самом деле не лжёт. – Это очень примитивный нож, его выковали, может, даже ещё до нашей эры.

– И кто его купит? – с издевкой спросил Акош. – Старик Липот?

– Да любой коллекционер! Там не в этом дело, – Каталина рывком поднялась на ноги, и достав сигарету, прикурила у Акоша и принялась его убеждать в том, во что, похоже, искренне верила. – Он обладает магической силой, это больше, чем деньги...

– Ну, понятно. – Акош, даже не пытаясь более слушать взбудораженную девушку, успокоил её нехитрыми, умелыми ласками и торопливо попрощался – у него ещё были дела.

– Держи, это тебе на косметику, – он сунул в руку Каталине несколько крупных купюр. – Всё, иди домой и больше не волнуйся. Приведёшь этого Попрочи сюда, и мы всё ловко сделаем, он даже не поймёт ничего. Золото там наверняка низкой пробы, но ювелир за него что-то даст, особенно если учесть вес ножа. А может, и вправду антиквары заинтересуются...

Шлёпнув напоследок девушку по заду, он проводил её к выходу из подъезда и ещё с минуту следил за тем, как её фигура удаляется в вечерних сумерках. Даже после того, как Каталина растворилась в толпе, он ещё долго не мог отвлечься от мыслей о происшедшем. Наконец, мало-помалу гнев отступил и Акош смог сконцентрировать свою мысль на происходящем. На нож действительно мог найтись покупатель, причём весьма солидный, Липот или кто-то из тех, кто покупал у него наиболее ценные вещи. Лица эти, обладающие огромным состоянием и властью, даже не светились в людных местах, Липот сам бегал к ним на поклон. Акош подумал о том, что, быть может, он действительно нащупал путь в высший свет...и испугался. Сначала загадочная надпись, а потом эта история с золотым ножом – всё это внушало ему безотчётный страх. Акош почувствовал, как его ладони и спина покрываются потом. Причиной тому был Липот, слывший в Бельвароше колдуном – всё, что касалось сделок с этим антикваром, неизменно вызывало у Акоша одно и то же непреходящее, беспокойное паническое чувство.

Акош сходил в ближайшее кафе и перекусил, запив ужин изрядной порцией фруктовой палинки . Воспоминания о давнем визите в подвал Липота, которые никак не оставляли его уже битый час, принуждали нервы дрожать, подобно натянутой струне. О старике, который выглядел от силы на сорок, шла дурная молва, и Акош был готов поклясться чем угодно, что на то имелись все основания. То зрелище, которое предстало перед его глазами три с половиной года назад, просто не укладывалось в голове, и Акош до сих пор не мог поверить в то, что происшедшее не было плодом его воображения.

Он закурил сигарету, уже вторую подряд – и, как показали нехитрые подсчёты, восьмую за два часа, – в безнадёжной попытке обрести спокойствие духа и чёткость мысли. Дело было в том, что душу его обещали демоническому существу, именующему себя Липотом, ещё до его рождения. Когда отец, а вслед за ним и мать, ещё в двенадцатилетнем возрасте сообщили своему единственному сыну, что тот – попросту чертёнок, давно заложенный в соседнем ломбарде, Акош только рассмеялся в ответ и пошёл играть в карты с приятелями. Однако прошли годы и настал момент, когда истинность их слов стала слишком очевидной. Как-то раз Липот, его новый деловой партнёр, чья пропитанная скверной репутация отпугивала дружков Акоша, провёл его в подвал под своей лавкой. Содрогаясь, Акош вспомнил, как Липот предложил ему, бывшему к тому же навеселе, пройти колдовской обряд. Акош всегда уважал нечисть и считал себя её верным слугой; ещё учась в школе, он многократно участвовал в различных сатанинских ритуалах, считавшихся в его кругу более чем подобающим случаем для того, чтобы завязать удачное знакомство и укрепить существующую дружбу. Однако зрелище, представшее его взору в ту мрачную ночь, было чем-то исключительным. Спустившись по ветхой деревянной лестнице, они оказались в просторной, но сильно захламленной, комнате. Её единственное освещение составляла маломощная, то и дело мерцающая, лампочка без абажура, свисавшая с потолка. Вскоре Акош с удивлением обнаружил, что потемневшая от времени лавка, на которую он присел, имеет прикреплённые ручные кандалы. Он сразу понял, что это зловещее приспособление использовалось для порки. Помутившемуся от алкоголя взгляду молодого "уличного коммерсанта", как они порой себя называли, открылись многочисленные бурые пятна, почти наверняка кровавые.

– Ей полтора века, – с усмешкой, принудившей его гостя побледнеть, сказал хозяин. – Австрийцы шомполами пороли на ней революционеров.

Акоша было не так легко запугать.

– Да некоторые пятна совсем свежие. Что ты мне сказки рассказываешь... – Он умолк, столкнувшись с весьма выразительным взглядом Липота; помолчав мгновение, Акош махнул рукой и рассмеялся. Осмотревшись по сторонам, он увидел разнообразные орудия пыток и убийства, некоторые – весьма причудливого внешнего вида. В дальнем углу виднелось подобие решетчатого железного шкафа, стены которого были усеяны длинными смертоносными шипами. То была печально известная "железная дева", бесчеловечное изобретение Средних веков.

Демонстрируя бесстрашие, Акош широко, хоть и натянуто, улыбнулся.

– Серьёзная вещь! Откуда?

Липот мерзостно захихикал в ответ.

– Бавария, семнадцатый век. Подойди сюда, парень. – Сам не зная, почему, Акош повиновался. Когда он приблизился, старик показал ему массивную книгу в кожаном переплёте, наверняка очень старую, если она, конечно, не была подделкой.

– Читай! Показания Ханны Шмидт, умершей в этой самой клетке почти триста лет назад.

Акош не очень хорошо знал немецкий, так как никогда, особенно на школьных уроках, не отличался прилежанием. Тем более что витиевато построенные фразы и предложения отличались излишней сложностью, видимо, автор пользовался каким-то архаичным диалектом, записывая показания обвиняемой. Впрочем, то что жертве было всего 22 года и то, что она была крестьянкой, Акош всё-таки понял, о чём и сообщил Липоту с привычным в таких случаях высокомерием. Если не знаешь чего-то, всегда делай вид, что это глупость, недостойная твоего внимания – гласило одно из основных правил, по которым жила улица Ваци.

– Да, правильно, Акош. Теперь прочти-ка вот это. – Липот протянул вторую книгу, также в кожаном переплёте, очевидно, являющуюся ровесницей первой. Хотя Акош и не сумел разобрать написанное там, он сразу обратил внимание на то, что страницы сделаны не из бумаги, а из пергамента.

– Муть какая-то, это даже не немецкий. Ничего разобрать не могу. А что там? – спросил Акош, добавив в свой голос скучающие нотки. Чтобы отсутствие у него интереса к содержанию книги было как можно более убедительным, он даже сел на лавку и закурил.

– Это писали при помощи зеркала, так что буквы повёрнуты в противоположную сторону. Что ж, слушай... "Я, верный слуга Асмодея, вчера присутствовал при пытке Ханны Шмидт, обвиняемой нами в том, что она намазалась жиром убитого ей младенца и летала по ночам, наводя страх на округу, при помощи колдовства и чёрной магии наводила сглаз и порчу, лишала рожениц молока, а мужчин – их силы, других же, наоборот, соблазняла, внушая им греховные мысли и желания, и доводила тем самым до безумия. Даже под пыткой та всё поначалу отрицала, уверяя, что любит Пречистую Деву Марию и Иисуса больше жизни, однако отец-настоятель, присутствовавший здесь же, с лёгкостью уличил её в ереси. Это было очень ловко и умно проделано, ведь Ханна не умеет ни читать, ни писать, и совершенно не разбирается в теологии. Тогда, благо наступила полночь, и силы Ада стали сильнее, мы смогли принудить её, используя в равной степени пытку и уговоры, признаться в содеянных ею фактах разврата и порчи. Отец-настоятель сказал, что ему этого достаточно, и поутру еретичку можно будет спокойно казнить, разве что она сознается в ереси – и тем облегчит свою участь. Раскаяние – единственный путь к спасению, убеждали её мы, и Ханна, истекая кровью и слезами, вскоре согласилась. Имея её признание, мы стали требовать большего, убеждая несчастную, что чем больше зло, от которого она отрекается, тем более яркий свет всепрощающей Божьей благодати прольётся на неё. Железо в который раз доказало своё превосходство над живой плотью, и Ханна, запертая в "железной деве", изрекла необходимое признание, поставив под ним крест собственной рукой. К сожалению, причинённые ей раны оказались слишком глубокими, и вскоре она впала в забытье, а поутру скончалась, лишив нас возможности провести казнь при большом стечении народа. Сейчас я, отец-настоятель, бургомистр – и ещё с десяток честнейших граждан Зальцбурга, – принеся сию жертву нечистому, рассчитываем на ответную милость, включая долголетие, благополучие и разнообразнейшие телесные услады, к коим и приступим в ходе начинающейся чёрной мессы...".