Текст книги "SЕXсуальные отношения в деградирующем обществе"

Автор книги: Роман Перин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Приложения

Приложение 1

Сексуальные отклонения (девиации)

1. Аллоапотемнофилия – потребность иметь в качестве полового партнера индивида, имеющего существенные физические недостатки, ампутации

2. Апотемнофилия – объектом, пробуждающим вожделение, служат искалеченные части тела

3. Асфиксиофилия – самоудушение, cамоповешение

4. Аутоагонистофилия – театральность

5. Аутоапотемнофилия – желание перенести ампутацию

6. Аутоассасинофилия – имитация собственного убийства

7. Аутомоносексуализм – разглядывание в зеркале собственного тела, которое после переодевания в женское платье имитирует тело противоположного пола

8. Аутонефиофилия – пеленки

9. Бисексуализм – контакты как со своим, так и с противоположным полом

10. Вампиризм – фетишем служит кровь партнера

11. Вуайеризм – подсматривание

12. Геронтофилия – контакты молодых людей с партнерами старческого возраста

13. Гетерохромофилия – фетишем является другой цвет кожи

14. Гифефилия – контакты с тканями

15. Гомовестизм – одевание в одежду другого лица, относящегося к тому же самому полу

16. Гомосексуализм – контакты с представителями своего пола

17. Групповой секс – контакты с несколькими партнерами одновременно

18. Дендрофилия – любовь к деревьям

19. Зоосадизм – глумление над животными, зоофилия в комплексе с садизмом

20. Зоофилия – контакты с животными

21. Кандаулезизм – показ другим мужчинам собственной обнаженной партнерши

22. Клептофилия – кражи

23. Клизмофилия – промывание кишечника

24. Комплекс невыделенного эротического объекта – сосуществование нескольких девиаций

25. Копрофилия – манипуляции с калом

26. Корофилия – контакты взрослых женщин с девочками

27. Кровосмешение (инцест) – контакты с кровными родственниками

28. Мазохизм – получение удовлетворения в результате страдания, боли

29. Мызофилия – грязное белье

30. Нарратофилия – эротические разговоры

31. Нарциссизм – самолюбование

32. Нимфофилия – контакты с незрелыми девочками

33. Озолагния – фетишем служит запах другого человека

34. Партенофилия – контакты с девственницами

35. Педофилия – контакты с детьми до 14 лет

36. Пиктофилия – изображения

37. Пиролагния – зрелище огня

38. Пиромания – поджигательство

39. Раптофилия – изнасилования

40. Ретифизм – фетишем служат изделия из кожи

41. Садизм – психическое и/или физическое глумление над партнером

42. Салиромания – пачканье партнера

43. Симфорофилия – катастрофы

44. Скоптофилия – наблюдение, подсматривание за половыми актами

45. Сомнофилия – комплекс «спящей красавицы»

46. Сперматофагия – проглатывание эякулята

47. Стигматофилия – укалывание, татуировка

48. Танатофилия – фантазии на тему собственной смерти

49. Телефонная скатофилия Непристойные разговоры по телефону

50. Трансвестизм – переодевание в одежду другого пола

51. Транссексуализм – потребность в изменении пола

52. Триолизм – одновременный контакт трех лиц

53. Уродохиумлагния – прикосновение ртом к моче партнера

54. Уролалия – разговоры, связанные с мочой

55. Урофагия – питье мочи партнера

56. Урофилия – нюханье или обливание мочой партнера

57. Фетишизм – контакты с предметом или частью тела партнера

58. Флагеллянтизм – бичевание себя или партнера

59. Фроттеризм – трение

60. Цинепимастия – контакты с женскими грудями

61. Цисвестизм – переодевание в костюм, соответствующий своему полу, но характерный для другого возраста, социального слоя

62. Эксаудиризм – подслушивание звуков, сопутствующих интимным отношениям

63. Эксгибиционизм – обнажение перед посторонними людьми

64. Эретофонофилия – убийство на почве сладострастия

65. Экскрементофилия – манипуляции с человеческими выделениями

66. Эфебофилия – контакты мужчин старшего возраста с юношами от 14 до 18 лет

Приложение 2

Многоженство на русском Севере

В Каргопольском р-не Архангельской обл. во время одной из экспедиций нам пришлось услышать рассказ о мужчине, у которого было одновременно несколько жен. В ходе разговора стало ясно, что дело происходило сравнительно недавно, что он не был мусульманином и был совершенно местным человеком. Дальнейшие расспросы жителей Каргополья дали неожиданный результат: в каждом селе, где бывала наша экспедиция и задавался вопрос о случаях многоженства среди местного населения, удавалось записать несколько историй на интересующую тему. К настоящему времени в нашем собрании скопилось значительное число рассказов о многоженстве на Русском Севере. Сведения из других источников нам, к сожалению, неизвестны, и всё изложенное основано только на наблюдениях над материалами нашего архива.

Первое, что бросается в глаза, – это то равнодушие (а иногда и сочувствие), с которым рассказывается о многоженцах. Подобное явление не вызывает не только гнева или осуждения, но даже и удивления, а наш вопрос, были ли в селе мужчины, имевшие по несколько жен, воспринимается как должное. Речь, разумеется, идет не о мужчине, у которого помимо жены была (или были) еще любовница, к которой он наведывался время от времени, и не о вдовце или разведенном, женившемся вторично или третично. Всегда подчеркивается, что это, действительно, жены, жившие с ним одновременно, все в одном доме, одной семьей, с одним хозяйством. При этом обычно рассказывают, что мужик был женат, а потом привел в дом другую жену. Мотивируется это по-разному: он взял одну – она ему не родила, взял вторую – тоже, родила третья: «Первая жена она уж заболела тожо дак. Дак она как худа стала, умирать, он взял другую дак»; «…у него было много скотины. Две лошади было, две коровы было. Этих, два телёнка, да одна там не справляласи, старовата стала, а он-то ещё дебелый. Вот он на второй женился»; «Дядя [мужа], вот он был жонат на одной, а потом привёл к ей другую жену. Та уже постарше стала, помоложе навязалась просто».

Все цитируемые материалы записаны в Каргопольском р-не Архангельской обл. и хранятся в архиве лаборатории фольклора экспедиции Российского государственного гуманитарного университета. Никогда не обращается внимание на то, были ли такие браки зарегистрированы (венчания или «записи» в сельсовете со второй, третьей и т. д. женой, можно предположить, не было), это не выделяется как непременное условие брака. В слово жена вкладывается постоянная совместная жизнь с мужем, а главное – общее хозяйство, дом.

Подробности большинства историй о многоженцах направлены на описание совместной хозяйственной жизни. Муж выступает прежде всего как большак, который следит за порядком, за тем, чтобы все работы выполнялись правильно, своевременно, четко. При этом между женами существует строгое распределение ролей, каждая из них знает свое место, отведенный ей круг обязанностей. «У меня они все работящие, одна в лес ездит, лошадка своя, это в лес по дрова, дрова возит. Другая по сено ездит, там не в один день, а через день, со скотиной ходит: корова, офцы – всё есть, двое ходит со скотом – фее при деле, фее распределены. Одна дома хлеб пекёт»; «Одна печку топила – кухарничала. Вторая за скотом ходила, а третья ходила уже баню топила, полы мыла да прочее»; «Старая, значит… коров по три – по две коровы держал. Вот так по хозяйству всё работала, значит. Это старая с коровами ходила. Молодая, значит, с ним занимается: и в баню с ним ходит, и баню топит, там бельё стирает, то-другое…»; «Одна жена обрежалася у печи, вторая ходила на колхозно поле и, так, на свою постать, как го-ворица…»; «Одна… корову держали, обыхаживались, а та уже по дому всё справляла».

По-разному описывается порядок сексуальных отношений между мужем и женами: по одним рассказам, муж жил по очереди со всеми женами («Спрашивают [его]: «Как ты успеваеш спать-то?» – «Очередь веду»»), по другим, он спал только с одной, более молодой, что рассматривается как ее хозяйственная обязанность. Сексуальные отношения с мужем и деторождение равноценны в таких рассказах уходу за скотом, работе в поле, приготовлению пищи. В этом смысле при распределении ролей между женами соблюдается некоторое равенство: «Распорядок такой был: одна печку знала, вторая двор, а эта детей носила, значит эта знала детей»; «Одна была… за жену, а та за работницю, а эта приготовляла ись – все трое». Наконец, третий вариант взаимоотношений мужа с женами таков: когда первая жена уже стала больна и немощна, муж берет вторую, молодую. С ней он спит и рожает детей, а первая, если в силах, занимается хозяйством, если же нет, то в обязанности второй входит также уход за больной: «Первая жена она уж заболела тожо дак. Дак она как худа стала, умирать, он взял другую дак. Она ходила за ней, ухаживала»; «Вот разны были. Одна постарше, друга помоложе. «Ты с которой, Фёдор, спишь?» – «Котора помоложе, с той сплю. А та, постарше, готовит нам, всё делает…»».

Человек, имевший несколько жен, как правило, описывается как особенный, чем-то выдающийся. Примечательно, однако, что в народном сознании исключительным выглядит не факт наличия у мужика нескольких жен (это, как уже сказано, обычно не вызывает никаких эмоций), а совершенно иные вещи, связанные с его собственной персоной или с укладом его жизни.

Эта исключительность подчеркивается, в частности, обособленностью многоженцев от рассказчика или от людей вообще. Редко когда отмечается, что такие мужики жили именно в той деревне, в которой о них рассказывают: «Это [многоженство] у нас не заведено было. Вот там по Няндомскому тракту Чащовка называлась»; «[Не было так, чтобы у одного мужчины две жены было?] Как же бывают эти, которые как называются – блядуны по-русски называются – блядуны. [А чтоб действительно две жены в одном доме?] Да, у нас это – по Няндомскому тракту была Чащовка – Чащовка называлась. В общем, там был один домичек, и было три жены у мужчины». Один из героев, наиболее часто упоминаемый в рассказах о многоженцах, Пеша Хромой, вообще жил вне деревенского пространства: в лесу, на хуторе, у дороги – место его жительства определяется по-разному, но подчеркивается, что он жил один со своей семьей: «до Няндомы доезжать, мужик жил, одна-то изба стояла после школы-то ещё была […]. У нево две жены было»; «По Няндомскому тракту была Чащовка – Чащовка называлась. В общем, там был один домичек, и было три жены у мужчины». Разумеется, здесь могут быть отражены реальные обстоятельства, но они влияют на формирование образа мужика-многоженца в целом как необычного человека. При этом следует иметь в виду, что в традиционной культуре чужой, посторонний человек всегда воспринимается как особенный, обладающий магическим знанием, связанный с потусторонними силами, вестник «того света»; так относились к нищим, странникам, случайным встречным и т. п. Интересно также, что упоминания о многоженцах, наряду с другими «демоническими персонажами», содержатся в заговорах-оберегах, направленных на защиту человека или скота вне «своего» пространства дома «…от всякого врага, враговицы, от всякого еретика, еретицы, от всякого злого, лихого человека, от мужика от черного, от мужика от белого, от мужика однозубого [уродство – признак принадлежности потустороннему миру или связи с ним – А.М.], от мужика двоезубого, от мужика троежоного., от девки-простоволоски распущенные непокрытые волосы – также принадлежность демонического персонажа – А.М.], от бабы китоволоски…».

Время действия тоже подчеркнуто удаленное – дело происходило когда-то, не сейчас: «Было… мама росказывала, у нас в Крецетове был один… трёх жён имел…»; «Знаю, это самое, в какую-то вот, ну, может, вот в бабкины годы вроде так где-то в Сварозере был старик какой-то, говорят, был, што не одна жена была». На самом деле и расстояние, и временная дистанция не так уж велики: называется соседняя деревня и время, когда жили родители, а иногда сами рассказчики детьми видели своих героев, но, тем не менее, некоторая дистанцированность, наряду с другими признаками, характеризует многоженца как человека необычного.

В самом образе жизни таких людей есть особенные черты. Отмечается, что многоженцы богаты: «По две коровы, да по три коровы держал»; «В Кречетове жил богатый мужик». Необычность многоженца может подчеркиваться его чудачествами. Про широко известного в Каргополье Пешу Хромого неоднократно рассказывали, как он сам себе заранее гроб приготовил: «Моево двоюродново брата он в гроб заколотил – не помнит, он маленький был – у нево там гроб наверху был, под крышей на верёвках повесил. Сам для себя гроб сделал: говорит, я не надеюсь. А он столяр был хороший. Сам себе доски обстрогал, всё, гроб соорудил: «Серёга, иди-ка сюда, я тебе покажу чёво я тут сотворил!» У нево в крышке четыре гвоздика забито, по углам гвоздики забиты, но не полностью: крышка сымаецца, всё… «Ну-ко, ложись, посмотри, как это мне тут лежать-то придёцца. Мне, – говорит, – долго лежать-то». Серёга лёг. [Показывает, как старик забил гвозди.] Тот там орёт. «Во! Епона мать! А мне каково!?»» Иногда исключительность многоженца констатируется просто общими словами: «Такой видно был отлицной».

Рассказывая о многоженцах, отмечают их старость или физические недостатки. Так, Пеша Хромой – хром. Он, по рассказам, был ранен на войне: «У нево в японскую [войну] прострелили тут ногу, у нево она не сгибалась, так и ходил». Далее традиция развивает этот признак, и Пеша становится безногим: «Вот там по Няндомскому тракту Чащовка называлась. Там безногий мужик был». Многоженец может быть старым: «Вон у нас был старик, уж он стариком был, его было пять жон имел»; «У старика было три жены»; «Пеша, Пеша там какой-то был […] Такой коршак». Хромой, безногий, старый при этом не значит немощный, наоборот – всегда подчеркивается, что он не только в силе, но и способен держать в повиновении нескольких жен (по оценкам рассказчиков, дело нелегкое). В таких семьях всегда царили мир, согласие и порядок, обусловленные ролью мужа. Он держал в повиновении всех своих жен, и никто из них не смел противиться его воле: «Старик был такой строгий. Если жены разоспорят между собой, он всех подряд [погонял кнутом]. […] Чтоб при нём было всё ладно всё равно»; «И вот он держал двух жён, и жили они дружно, не ругалися, ничево»; «Раньше народ не спорил, не скандалил. Теперь-ко на-ка, заведи-ка две жены, дак бабы придерутся в труху». Одна из особенностей такого образа жизни – то, что жены без согласия мужа и без надобности не выходили из дома: «И все сидели дома – ни одна никуда». Помимо строгого распределения ролей в семье существовала еще и иерархия между женами – неукоснительно соблюдалось старшинство. Даже если хозяин спал не поочередно с разными женами, а с младшей, все же старшая почиталась за главную: «Он другу привёл, она матерью звала. Перву жену матерью звала. Ходили жали, она: – Мать поди убирать».

Не совсем ясна ситуация с детьми от такого брака. В тех немногих случаях, когда возникала эта тема, обычно говорится, что детей у них не было. Вместе с тем, одна из причин, по которым мужчина приводит в дом вторую жену, – это именно отсутствие детей.

Сейчас невозможно уверенно утверждать, лежат ли в основе сюжетов цитированных текстов реальные обстоятельства или мы столкнулись с чисто фольклорным явлением. Однако это несущественно, ибо в любом случае в этих рассказах отражены народные представления о браке, стереотипы женского и мужского поведения в нем. Одним из самых существенных моментов для брака является деторождение. Это основная функция женщины, поэтому и замужество рассматривается как обязательный и необходимый этап в ее жизни. Отсутствие детей в семье – нарушение нормы, причем оно воспринимается как кара за грехи. При этом в традиционной культуре считается, что дети в семье не рождаются исключительно по вине женщины. Но мужчине необходимо продолжение рода, и в этом контексте вполне логичным выглядит, что муж берет себе вторую, третью и т. д. жену.

С другой стороны, мужчина в семье не только муж и отец, но еще и хозяин. Это статус старшего мужчины в доме, и следует заметить, что все истории о многоженстве фиксируют именно это положение мужчины: нигде не упоминается, что он жил с родителями, старшими братьями и т. п. В обязанности хозяина, большака, в частности, входило распределение работ между членами семьи, поддержание порядка в доме. В нашем случае большак распоряжается своими женами, распределяя между ними работу по хозяйству. При этом собственно брачные, сексуальные отношения между супругами могут рассматриваться как один из видов такой хозяйственной деятельности, наравне с уходом за скотиной.

Аналогичные сюжеты встречаются и у других славянских народов.[32]32
  См.: Барjактаровиh М.Р. Сдучаjеви двоженства код Црногораца // Зборник етнографског Myзeja у Београду. Београд, 1953. С. 228–231


[Закрыть]. В статье речь идет не о сербах, принявших мусульманство в период турецкого ига, а, напротив, о черногорцах-христианах, в известном смысле противопоставляющих себя мусульманам. Причины этого явления у черногорцев объясняются так же, как и в наших материалах, что позволяет говорить об этих двух фактах как о явлениях одного порядка: за скотом, сенокосом и проч., что также вполне логично. Дети, как и скот и урожай рассматриваются традиционной культурой как явления одного порядка, как составляющие общего благополучия семьи, рода; ср. в колядке:

 
[…] Я же сяду на порог —
Дай лепешку и пирог,
Чтобы курочки водились,
Чтобы свинки поросились,
Чтобы коровушки телились,
Чтобы кобылки жеребились,
А молодые молодушки рожали […]
 

Подводя итоги сказанному, можно отметить, что статус мужа и хозяина нескольких жен не только не противоречит стереотипам восприятия мужчины в традиционной культуре, но в известной степени выражает его суть.[33]33
  «Мужской сборник» № 1 http://www.mujskoe.lodya.ru


[Закрыть]

Приложение 3

«Блуд бывает всякий…»

Известный отечественный сексолог И. С. Кон считает, что наличие на Руси более сильной и централизованной государственной власти привело к отсутствию в российском обществе базы для плюрализма вообще и сексуальной терпимости в частности. Это, в свою очередь, привело к тому, что в России контраст официальной и антисексуальной культуры и культуры народной, отличавшейся положительной оценкой сексуального, был всегда более резким, чем на Западе. Н. Л. Пушкарева отмечает большую сексофобию русской культуры по сравнению с Западом, который, однако, отличался гораздо большим антифеминизмом. По ее мнению, в католической Европе «интимная жизнь мужчины в браке, так и вне его предполагала получение ненаказуемого сексуального удовлетворения; для женщин же действовала иная мерка, их самочувствие и желания не только не брались в расчет, но и считались чрезвычайно греховными и наказуемыми» (1). На Руси же греховными считались чувственные желания обоих полов, и хотя бы в этом вопросе мужчина не имел никаких привилегий.

Святые отцы церкви и их последователи на Руси создали исчерпывающие списки грехов, в которые может впасть человек и наказаний за грехи. Любые формы интимных контактов воспринимались как блуд. Не исключением был и секс между супругами. Любое начало интимной жизни рассматривалось как растление души и тела, понижение нравственного состояния человека. Приведем типичные примеры начала исповедного чина. «Как, чадо и братие, впервые растлил девство свое и чистоту телесную осквернил, с законною женою или с чужою» (2). «Како в первых растлил девство свое: блудом ли или с законною женою, ибо блуд бывает всякий?»(3). Интересно, что вопросы подобного рода всегда начинают исповедный чин, причем исповедник не просто спрашивал о грехе вообще, он требовал подробного рассказа о каждом из видов прегрешений, в которые включались практически все известные на сегодняшний день извращения и просто способы разнообразить сексуальную жизнь. Например, в требнике XV века в «Сказе как подобает исповедовать» около 95 процентов текста посвящено выпытыванию подробностей интимной жизни исповедующегося. Все же остальные грехи умещаются в одной достаточно лаконичной фразе: «А после этого всех спросить об убийстве, и о воровстве, и о захвате золота или кун» (4).

Это говорит о том значении, которое церковь придавала интимным отношениям как одной из самых главных составляющих греховной жизни. Впрочем, это вполне возможно объясняется тем, что все подобные грехи подлежали исключительно компетенции церкви. Государство на Руси в отличие от Запада мало вмешивалось в половую жизнь населения. Преступления же против жизни и собственности всегда карались довольно строго, и поэтому церковь не считала эту область борьбы с грехом приоритетной для себя.

Это подтверждает и тот факт, что практически все наказания за грехи в сексуальной сфере сводятся исключительно к епитимьям: самым различным постам, ежедневным поклонам, лишению на какой-либо срок причастия и тому подобное. Для священнослужителей, неоднократно уличенных в каком-либо грехе, могло последовать лишение сана.

Священнослужители допускали секс в браке как единственно возможное средство продолжения рода – любое проявление чувственности, не имеющее своей целью воспроизведение потомства, строго осуждалось. Количество сексуальных контактов стремились ограничить. По подсчетам Пушкаревой, если бы русский человек соблюдал все церковные предписания, то он не мог бы заниматься сексом более пяти раз в месяц. Причем иметь больше одного интимного контакта за ночь также признавалось достаточно серьезным грехом.

Не случайно, что даже в древнерусских бестиариях человеку в пример ставились те животные, «кто нужею совокупляется, не ведая наслаждения и лишь исполняя свой долг» (5). По мнению древнерусских книжников, к таким существам относились слон («се же животное не имеет к смешению помышления») и аист («наичистейшая птица, ниже бо мужеск пол женскаго похоти к смешению призывает, но нуждею совокупляется»). Абсолютным идеалом являлись такие мифические персонажи, как единорог и птица феникс, размножавшиеся без полового смешения.

Каждый из пришедших на исповедь должен был раскаяться в целом комплексе грехов и признать себя самым отъявленным грешником или грешницей. Вот, например, какую характеристику себе рекомендует давать «Исповедание женам» из требника XVI века: «И несть тог греха на сем свете, которого я, окаянная, не сотворила. И не было такого грешника на сем свете с сотворения мира, и по мне не будет, яко же я, окаянная, была начальница всякому злу и неповиновению». Исповедники, однако, не ограничивались этими зловещими, но несколько абстрактными фразами. Требовалось подробное перечисление всех грехов, подавляющую часть которых составляли именно грехи сладострастия: «И наузы на себе носила, и осязание своими руками тайных уд у своего мужа и у чужих, и целовала их, и у себя также повелевала. И со ближним в роду в любодеянии и в прелюбодеянии блудила всяким содомским блудом, на них взлазила и на себя вспускала, и созади давала, и в задний проход давала, и язык в рот вдевала, и во свое лоно язык влагать давала, и у них тако же творила… Блудила на девицах и над женами, на них взлазила и на себя вспускала блудити, и целовала их во уста, и за груди, и в тайные уды с похотию до истечения похоти, и своею рукою сама во свое тело блудила» (6).

По грехам считалось не только то, что удалось осуществить на практике, но и любое непотребное помышление. Греховность мужчины полагалась церковью ничуть не меньшей. Образцы мужских исповеданий отличаются разве что физиологическими особенностями блуда, присущего каждому из полов. Даже строгое следование всем правилам воздержания еще не гарантировало душевной чистоты. Как считали священнослужители: «Если не блудит холостой, то мыслит всегда о ручном блуде» (7). По выражению одного из исповедников, «подобает же неким и во всем обрестися». То есть признать себя виновным во всех грехах сразу. Интересно, что правила исповедания для иноков и инокинь предусматривали еще более расширенный список греховных деяний. Очевидно, божьих людей сатанинские соблазны мучили чаще, чем простых мирян.

Сложно сказать, к чему могло привести навязывание человеку столь греховного представления о своей натуре. С одной стороны, можно увидеть здесь предпосылки для формирования своеобразного комплекса вины, при котором человек начинал воспринимать как греховные не только какие-либо отклонения от сексуальной нормы, но и интимные отношения вообще. С другой – повседневное перечисление всего перечня плотских прегрешений понижало его значимость и заставляло человека относиться к большинству упомянутых грехов, как к чему-то обыденному и не такому уж страшному.

Признание абсолютной порочности человеческой натуры приводило к тому, что грех понимался как нечто неизбежное, а, значит, в какой-то мере и простительное. Церковь стремилась направить блуд в более узаконенное русло, то есть в рамки законного брака. Как и на Западе, брак выполнял не только репродуктивную функцию, но и предостерегал человека от падения в пучину совсем уж тяжких грехов, был своеобразной уступкой порочной человеческой натуре. Чем раньше человек вступал в брак, тем больше было у него шансов избежать растления своего девства. Канонический нижний возрастной предел для вступления в брак на протяжении XII–XVII веков был примерно одинаков – 12 лет для девушек и 15 – для юношей. Родителям настоятельно советовалось не тянуть с венчанием своих чад. В «Вопросах женам» XVI века так говорится по этому поводу: «Аще девица до 12 лет согрешила – своя ей вина, от 12 лет – отца и матери вина» (8). Грешить, но при этом осознавать свою греховность и раскаиваться в ней было, по-видимому, единственным путем спасения, который предлагала человеку церковь.

Ранний брак считался настолько правильным, что даже растлитель девушки моложе 13 лет мог избежать наказания, при условии женитьбы на своей жертве. Даже в законном браке ограничения, накладываемые на супругов, были достаточно суровы. Хотя по расхожему выражению священноучителей «в своей жене бо нет греха», единственное реальное послабление супругам заключалось в том, что им разрешалось заниматься исполнением супружеских обязанностей, не занавешивая иконы, что почиталось страшным грехом для незамужних.

Одним из смягчающих обстоятельств, при котором половые сношения могли рассматриваться как простительный грех, был юный возраст супругов. В «Вопрошании Кирика» (XIII века) так говорится об этом: «Если же молоды и нет мочи, начнут (совокупляться), то нету беды, в своей бо жене нет греха» (9). Автор вопрошания также отстаивает право молодоженам заниматься сексом в первую брачную ночь. Этот момент интересен тем, что в данном случае в какой-то мере отрицаются наставления первоучителей церкви. «И иметь им совокупление на ту же ночь не возбранено. Тем ибо телом и единое тело бывает. Святые бо отцы не могли написать об этом, велели им причащаться и блюстись велели». Даже содомия, достаточно постыдный грех, не столь жестоко каралась, если совершалась в юности, при отсутствии у мужчины законной жены.

Интересно отметить тот факт, что в отличие от Западной Европы при назначении епитимий практически не учитывался социальный статус человека. Католические священнослужители полагали, что грех излишней чувственности более простителен богачу, чем бедняку, так как у богатого и праздного человека гораздо больше шансов подвергнуться искушению. Если крестьянин умудрялся даже в столь тяжелых условиях думать о блуде, то, значит, он действительно был великим грешником.

Рассмотрим основные грехи, присущие, по мнению церкви, всему человечеству. Начнем с достаточно экзотического для нашей эпохи прегрешения, а именно со скотоложества. Этот грех упоминается практически во всех руководствах по исповеданию и списках прегрешений. Признание в блуде со скотом было составной частью всякой исповеди, на которой признавались в падении «со всякою скотиною и со птицами». А если до самого падения дело и не дошло, то уж желание сблудить таким образом обязательно присутствовало: «Также от скота и от птиц помышления скверные» (10). Вот типичный вопрос из «Вопрошания исповедующимся»: «Или у жеребца уристания с похотию смотрела, чтоб тебе с ним блуд створити, или на какую иную скотину мыслила блудити? Или рукою конское естество осязало с похотью?» (11).

Интересно заметить, что скотоложество считалось одним из самых страшных грехов первыми учителями церкви. Епитимьи за этот грех достигали верхнего предела в 30 лет, согласно правилам, установленным на Халкидонском соборе. Иоанн Постник устанавливал за подобный блуд 21 год самого строгого покаяния. Православная церковь на Руси, обычно с большим почтением относившаяся ко всем решениям святых отцов, в данном случае пошла на значительные смягчения наказания, в чем открыто признавалась. Так, уже в «Заповеди ко исповедующимся сынам и дщерям» XIII века говорится: «…В скотском блуде, если блуд сотворит со скотиною. По святого Василия правилу – 15 лет не комкает. Мы же – 2 лета сухояста…» (12). Более суровое наказание, достигавшее 8 лет епитимьи, ожидало уличенного в скотском блуде чернеца.

В последующие века наказание за данный грех колебалось где-то в пределах одного-двух годов, наименьшая встреченная нами цифра составила 40 дней. Кроме того, наказание стало в общем-то одинаковым для чернецов и мирян. Любопытно, что в Западной Европе наказания за подобный грех было гораздо более суровыми и не ограничивались одной лишь епитимьей. Животное, подвергшееся насилию, следовало казнить, причем мясо его никоим образом нельзя было употреблять в пищу. Столь же строгий приговор мог ожидать и человека. Ни о чем подобном на Руси не могло идти и речи. Конечно, объяснить этот факт можно двояко: либо крайней редкостью скотоложества, несмотря на повсеместное упоминание в требниках, либо не только его широким распространением, но и достаточно терпимым отношением к данному греху со стороны большинства русского общества.

Другой грех, который заслужил достаточно частого упоминания в поучениях – это содомия, под которой в средние века как на Руси, так и на Западе понимали не только собственно мужеложство, но и сношения подобным способом с противоположным полом. Конечно, эти два вида греха все-таки разделялись. В среде иноков гомосексуальные связи считались, судя по всему, вообще неизбежными, хотя и все миряне считались причастными к этому греху. Наказание за противоестественный блуд с мужским полом было несколько больше кары за скотоложество и колебалось от 8 лет покаяния в XIII веке до 3 лет в XV–XVI веках. Конечно, осуждение и порицание этого порока выказывалось всячески, однако оно никоим образом не сравнимо с отношением к содомскому греху на Западе.

Содомия осуждалась уже в раннем христианстве, но католическая церковь шла по пути ужесточения наказаний. К XIII веку гомосексуализм приравнивался к ереси, а следовательно, и карался столь же строго, по преимуществу смертной казнью. Интересно, что этот грех приписывался всем иноверцам и инородцам, то есть считался недостойным «доброго» христианина, пускай даже и погрязшего в грехах. Интересным фактом, показывающим отрицательное отношение к этой противоестественной наклонности, является то, что распространение этого греха всегда приписывалось другой нации. По всей Европе гомосексуализм называли французской любовью, за исключением, естественно, Франции, где данный порок приписывали итальянцам. Как сообщает И. Блох в своей «Истории проституции», на территории Германии и Нидерландов в Средние века создавались специальные комиссии для осмотра населения на предмет выявления следов педикации. От кары за содомию не мог спасти даже высокий сан – так, именно за этот грех был обезглавлен президент Голландии Гоосвин де Вильде.