Текст книги "Антипутеводитель по современной литературе. 99 книг, которые не надо читать"
Автор книги: Роман Арбитман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Странная история мистера А. и сударя Б
Анатолий Брусникин. Беллона: Роман. М.: Астрель
В одной из книг Николая Носова описывалось выступление артиста-трансформатора Блинчика, который играл на разных инструментах и при этом ухитрялся быстро менять внешность: «Сначала он был безусый, потом приклеил себе длинные усы, потом черную бороду, надел на голову парик с рыжими курчавыми волосами. Потом борода у него исчезла, на голове появилась огромная лысина». Как выяснилось, примерно таким же образом (только с помощью фотошопа) издатели несколько лет назад трансформировали лицо Григория Чхартишвили, помогая ему освоить две новые роли: исторического беллетриста Анатолия Брусникина и автора мистических романов Анны Борисовой.
Недавняя весть о том, что Григорий Шалвович – литературный папа не только Бориса Акунина, но и еще двух «деток», должна была, по идее, вскипятить читательские массы, пробудив их от посленовогоднего анабиоза. Однако сенсация вышла жиденькой, и для равнодушия масс есть несколько причин.
Во-первых, публика была заранее готова к подобному сюрпризу. Вот если бы, допустим, выяснилось, что Людмила Улицкая еще и строчит с пулеметной скоростью детективы под псевдонимом Дарья Донцова или, скажем, поэт Александр Кушнер подрабатывает сочинением текстовок к песням группы «Стрелки», вышел бы долгоиграющий скандал. Но умение опытного бизнесмена Григория Чхартишвили раскладывать яйца по разным издательским корзинкам (Эраста Фандорина – в одну, Пелагию и Романова – во вторую, Фандорина-внука – в третью) давно не секрет. Ну, подумаешь, еще пара тайных кладок, еще пара личин… «Сегодня вы, к примеру сказать, Незнайка, завтра – Всезнайка, послезавтра – еще какая-нибудь Чертяйка», – как изящно выразился герой другой книги Николая Носова.
Во-вторых, ни Борисова, ни Брусникин широкой популярностью не пользовались. Кабы вдруг оказалось, что у чемпионов по тиражам Джоан Роулинг или у Дэна Брауна – лицо Григория Чхартишвили, это была бы всем новостям новость. Но исторические сочинения Брусникина не могут соперничать не только с «Кодом да Винчи», но и с акунинской фандорианой. Велика ли сенсация: автор, способный собирать большую кассу, может – при иной надписи на переплете – ее и не собрать? Этот рыночный фокус памятен со времен, когда далеко в хвосте у раскрученного Стивена Кинга плелся его провальный alter ego Ричард Бахман…
О новой книге Брусникина, предусмотрительно выпущенной уже с добавлением слова-подпорки «Акунин», сказать почти нечего. Вряд ли она станет событием даже в скромном жанре исторической беллетристики: первая часть романа, приключенческо-подростковое сочинение «Фрегат «Беллона», – унылая коммерческая гладкопись на тему Крымской кампании, эдакое облегченное пособие для ленивых тинейджеров, кому толстовский бастион «Севастопольских рассказов» кажется неприступным, и взять его возможно лишь при помощи влюбленного юнги, индейца, обезьянки, античной богини и прочей вымученной экзотики. Вторая часть романа, «Черная», и вовсе выглядит худосочным клоном акунинского ретро-детектива «Турецкий гамбит» – с британским шпионом вместо оттоманского.
Более-менее ясно, для чего новый автор понадобился «Астрелю»: типографский молох требует ежедневных приношений, а опытный Григорий Чхартишвили, даже промышляющий в четверть силы, удобней иного трудолюбивого графомана. Но вот зачем Брусникин нужен его создателю? Не только же для того, чтобы не остаться без средств после естественной кончины (никто не вечен, даже персонажи) Эраста Фандорина? Объясняя читателям ЖЖ смысл игры в Брусникина, Григорий Шалвович писал о своем давнем желании взглянуть на историю России с иной стороны: «Сам я (и Акунин тоже) по образу мыслей – западник и даже космополит. Но мне хотелось попробовать на зуб и противоположное мировидение – «почвенное», славянофильское».
Любопытно, что выход новой книги Брусникина совпал по времени со всплеском митинговой активности москвичей. И пока западник Акунин в своих пламенных речах отстаивал идеалы свободы, в романе почвенника Брусникина (стартовый тираж – 70 тысяч экземпляров) читателю прозрачно намекали на другое: мол, те «свободы» проплачены подлым Западом и выгодны Западу же. Согласно сюжету, антигерой «Беллоны» космополит по фамилии Бланк, борец с тиранией в «немытой стране рабов, стране господ» ради грядущей демократии в России без колебаний идет на сотрудничество с иностранной разведкой, обрекая на гибель тысячи соотечественников…
Всё это определенно выходит за рамки литературной игры или чисто коммерческого проекта и более всего смахивает на клиническую историю, некогда описанную Робертом Льюисом Стивенсоном. Кстати, в наших условиях данный феномен опасен для жизни. Когда Джекил-Акунин идет на Болотную, а Хайд-Брусникин лезет на Поклонную, Григория Чхартишвили может просто разорвать пополам.
Пиранья № 16
Александр Бушков. Черное солнце: Роман. М.: ОЛМА медиа групп
Пираньевые (Serrasalminae) – рыбы подотряда ха-рациновых. Очень зубастые и крайне прожорливые, они не имеют промыслового значения. И все же есть на свете человек, который давно промышляет пираньями и весьма преуспел в этом деле. Зовут его Александр Бушков. Он родился в 1956 году в Минусинске и после школы больше нигде не учился: был почтальоном, рабочим в геологоразведочных партиях, театральным осветителем и т. п. Своим нынешним бизнесом стал увлекаться еще в молодости, хотя конкретно пираньями занялся лишь на пороге сорокалетия…
Как вы уже догадались, речь тут идет не совсем не о рыбе. Вернее, совсем не о рыбе. Пираньей Бушков назвал своего серийного персонажа, военно-морского спецназовца Кирилла Мазура. В новом романе «Черное солнце» у Мазура вновь статус главного действующего лица, а первая книга о нем, «Охота на пиранью», вышла в 1996 году.
За минувшие шестнадцать лет плодовитый прозаик и публицист не ограничивался одной пираньей. Были у него и иные любимые герои. Например, Пушкин, ставший охотником за потусторонней нечистью типа лорда Байрона (в финале солнце русской поэзии погибало, спасая государя императора). А еще гениальный академик Трофим Лысенко, который был прав (а Вавилов – нет). А еще шевалье д’Артаньян, который сделался верным гвардейцем кардинала (Ришелье был сугубо положительным, королева – негодяйкой, миледи – душкой, и не она травила Констанцию, а наоборот). А еще президент Владимир Путин – храбрый, как Пушкин, и мудрый, как Ришелье. Однако не Пушкину и не Путину, а именно Мазуру выпало счастье стать самым серийным героем Бушкова: шестнадцать романов плюс полнометражный фильм, где в образ пираньи 120 минут вживался брутальный Владимир Машков.
Экранизированная «Охота на пиранью» оказалась, пожалуй, наиболее удачной книгой цикла. Здесь Мазур действовал не в море, своей привычной среде, но в глухой тайге. Отбиваясь от озверевших новорусских охотников, герой демонстрировал на суше наиболее выигрышные военно-морские силовые приемчики и побеждал. Роман «Черное солнце» – приквел к постсоветским книгам цикла. Таежных приключений еще не было, Мазур пока старлей советского ВМФ и вместе с сослуживцами выполняет спецзадания в вымышленной африканской стране Бангале. Сюжет дробится на куски: отдельно – полубредовая линия с юаровской атомной бомбой (расисты хотят взорвать ее в своем же регионе, чтобы свалить взрыв на СССР), отдельно – сдобренная эротикой невнятная линия с разоблачением кубинского генерала-наркоторговца, отдельно – как бы сатирическая линия умиротворения африканского царька, похитившего (точнее, насильственно зазвавшего к себе в гости) делегацию ЦК КПСС.
Если первый роман цикла был по-хорошему непредсказуемым, то в романе № 16 герои без напряжения, с шутками-прибаутками побеждают и расистов, и «черномазых» (это, увы, из лексикона Мазура). Хаотичные экшен-сцены кое-как прилеплены друг другу вязкими эпизодами глубокомысленного трепа. Здесь, как и в большинстве поздних книг о пиранье, автор надевает на героя гидрокостюм и без затей погружает в водоем, тиражируя однажды придуманное и ничего не прибавляя ни к сюжетам, ни к Мазуру. И это в лучшем случае. А в худшем герой, и так-то не очень объемный, становится совсем плоским, словно по бедняге проехался асфальтовый каток.
Увы! К середине нулевых количество «пираньевых» боевиков столь заметно переходит в антикачество, что еще до выхода «Черного солнца» распространился слух, будто Мазур осточертел писателю и тот доверил литрабам право обглодать косточки сериала. Позволим себе не поверить в этот грех: по крайней мере, в рецензируемом романе Бушков – настоящий. Только он умеет перегрузить текст абсолютно неудобочитаемыми словечками («ошарашивающую», «погромыхиванье», «заморачивавшиеся», «подтявкивающими» и пр.). Только Бушков будет до смешного витиеват в описании простейших действий (вместо «выстрелить из автомата по кустам» автор, разумеется, напишет «при нужде попотчевать здоровенный пучок светло-желтых веток свинцом британского производства»). И кажется, из всех детективщиков один Бушков настолько не любит интеллигенцию, что физически не способен удержаться от таких вот оборотов: «никаких интеллигентских штучек вроде вдумчивого блеванья». При этом и сам автор, и его суровые спецназовцы будут то и дело демонстрировать свою начитанность: на привале и в бою они могут цитировать то Пушкина, то Киплинга, то Богомолова, то Куваева, то Высоцкого, то братьев Стругацких и Булгакова. Для «малого интеллигентского набора» не хватает разве что Ильфа с Петровым…
И наверное, только у Бушкова чернокожая проститутка в Африке может встретить клиента-спецназовца цитатой из фильма Гайдая – но при этом бдительный Мазур не заподозрит, что дама подослана ЦРУ.
Крайне безмерно и страшно красиво
Екатерина Вильмонт. Шалый малый: Роман. М.: Астрель, Владимир: ВКТ
Обаятельная женщина и талантливый флорист Полина выходит замуж за успешного офисного клерка Вадима. Ее мама счастлива, ее дедушка в сомнении. Нельзя сказать, что это романтическая любовь, однако избранник Полины – «хороший, добрый, может, немного недалекий, но вполне приятный и милый». Семейная жизнь течет гладко до той поры, пока героиня, отправившись за грибами, не спасает жизнь Макару – моряку, врачу, барду, путешественнику и, может быть, немножечко шпиону. Полина храбро распугивает убийц, а Макар, получивший легкое огнестрельное ранение, влюбляется в спасительницу. Женщина тоже не остается совсем равнодушной к спасенному: «Его синие глазищи горели огнем и прожигали меня насквозь». Но как же муж и чувство долга?
Макар – как раз тот самый «шалый малый» из нового романа Екатерины Вильмонт. На сайте книжного магазина «Москва» это и другие произведения автора («Хочу бабу на роликах!», «Крутая дамочка», «Бред сивого кобеля», «Девственная селедка», «Артистка, блин!» и пр.) числятся в общем разделе «Российская проза». С одной стороны – Булгаков и Бунин, с другой стороны – Владимов и Войнович. Против такого соседства Екатерина Николаевна, похоже, не возражает, а тем, кому хочется отправить ее романы в загончик «женской прозы», дает отпор: «Я разделяю прозу на плохую и хорошую, а женская она или еще какая – совершенно не важно». Это, впрочем, не мешает писательнице все же выделить свои сочинения в некую особую группу: «При советской власти у нас такой литературы не было. Печатать ее никто бы не стал – безыдейно».
Что ж, с идеями в новом романе и впрямь небогато. Почти триста страниц героиня, не прерывая занятий флористикой (оформление свадеб и похорон, постоянным клиентам – бонус в виде торта), будет разрываться между суженым и синеглазым. Что предпочесть – домашние котлеты или трогательные стихи? В одном из интервью писательница признавалась: «Я никогда не выстраиваю сюжет от начала и до конца. Написала страницу, а что будет дальше – не знаю». Судя по некоторым сюжетным линиям, оборванным на полпути, автор колебалась вместе с героиней и, возможно, подбрасывала монетку. Выпала решка, и орлу (Макару) досталась лишь дружба. Финальный взрыв и чудесное спасение Вадима подтверждали правильность выбора в его пользу.
То, что в начале романа звучат выстрелы, а в финале громыхает взрыв, – не случайность. Екатерина Вильмонт не принадлежит к любителям тишины; в ее книге шумно и суетливо, как на вокзале в момент объявления посадки. Наиболее популярный у автора знак препинания – восклицательный, и молчание здесь – не золото, а медяшка. Едва ли не все персонажи, без различия пола, возраста и достатка, не говорят, а буквально кричат, повышая голос по любому поводу и без: «Горжусь тобой!», «Воздух какой!», «Какая девка!», «Какая, блин, разница!», «Боже, какая вы упрямая!», «Боже ты мой, как красиво!», «О, какие у нее красивые ноги!», «Вот мужики пошли!», «Тогда пошли обедать!», «Я ее добьюсь!», «Это моя судьба!», «Я ее обожаю!», «Обожаю гуся!», «Принимай валидол!», «О, море – моя стихия!» и так далее.
Каждую минуту кто-то из героев ужасается, восхищается, поражается и всплескивает руками. Все преувеличенно, все с перехлестом, словно в спектакле самодеятельного театра, где нет полутонов: «у меня от хохота чуть истерика не сделалась», «от этой улыбки можно было сойти с ума», «о, какая роскошь! С ума сойти!». Откройте любую страницу, ткните пальцем наугад. Всюду одно и то же – надрыв и аффектация, накрученные децибелы и форсированные эмоции: «испуганно вскричал», «безмерно воодушевилась», «безумно понравились», «безумно благодарна», «безумно забавляла», «безумно, нечеловечески устала», «жутко испугалась», «жалко до ужаса», «крайне удивился» и пр. Любимое слово у автора «страшно» – но не в прямом, а в усилительном его значении: «страшно удивилась», «страшно огорчили», «страшно захотелось», «страшно обрадовалась», «страшно понравился». В книге происходит много всего, и героям может быть по-настоящему страшно, но читатель этого не узнает: слово уже занято другим.
В 90-х годах прошлого века Екатерина Вильмонт специализировалась на детских детективах, написала их, по ее собственным словам, «чертову уйму» и немалого достигла в этом жанре. Юные читатели до сих пор объявляются на сайте писательницы и слезно просят ее продолжить истории про Гошу Гуляева и Дашу Лаврецкую. И регулярно нарываются на отказы: нет, мол, надоело, не просите, у меня другая работа, я уже десять лет этим не занимаюсь…
А зря! Вспоминается афоризм Маршака, который, перефразируя высказывание Станиславского, замечал: «Для детей нужно писать как для взрослых, только лучше». Надо полагать, Екатерина Вильмонт извлекла из этой фразы иной смысл: для взрослых можно писать как для детей, только хуже.
Динозавры в пиджаках
Василий Головачев. Они здесь!: Фантастические произведения. М.: Эксмо
О фантасте Василии Головачеве ходит много легенд. Рассказывают, что в молодости он был инженером, а в зрелые годы служил охранником. Инженерное прошлое не отразилось на творчестве писателя (его персонажи любят порассуждать о «континууме, заполненном квантовыми полями», и о «кварк-глюонном распаде материи», но не смогут сменить перегоревшие пробки). Зато уж опыт работы в охране для фантаста оказался бесценным: герои его книг то и дело применяют приемчики с труднопроизносимыми названиями типа «мукки-бази» или «каляри-инаяту в голову кулаком», а также стреляют навскидку, на шорох и на запах. Недаром на обложке новой книги Головачева изображен сам автор – точнее, его сильно омоложенный аватар – в виде охранника, с пистолетом наголо. Герой бдительно следит за дресс-кодом. Если идет человек – его пропустят, а если захочет просочиться инопланетянин-негуманоид, он будет изгнан прочь пинками.
Инопланетяне, однако, хитры и пронырливы. Судя по сюжету повести «Сюрприз для пастуха» и примыкающих к ней четырех рассказов и одного киносценария, негуманоидные расы научились дурить службы секьюрити. Когда-то пришельцы вторглись тайком на Землю и теперь прикидываются людьми, скрывая свой облик «под маской, генерируемой аппаратом динамической голографии». Среди инопланетян есть «потомки ящеров, которые уже много тысяч лет пытались подчинить себе земной социум», и есть герпы, то бишь змеелюди. Эта нечеловеческая мафия прибрала к лапам и щупальцам хорошие посты в правительстве, в Госдуме, в органах и гадит аборигенам исподтишка. Кто, как вы думаете, развалил СССР? Американцы, но не просто американцы, а американцы, подстрекаемые коварными змеелюдьми! А кто придумал ЕГЭ? Динозавро-сапиенсы – специально для того, чтобы «оглупление российского народа пошло быстрее». Будь у Головачева чувство юмора, его книга могла бы, наверное, стать неплохой пародией на всю нынешнюю конспирологию, однако автор удушливо серьезен и исполнен гражданского пафоса: какие уж тут шуточки, когда враг не дремлет?
В предыдущих романах фантаста нашими бедами тоже пытались дирижировать нечеловеческие сущности, вроде инфернального Монарха Тьмы, рожденного в Шамбале, а отпор Злу давали мускулистые сотрудники спецслужб «Смерш-2» и «Стопкрим». Вот и негуманоидной мафии из новой книги фантаста не следует расслабляться: змеям, динозаврам, лемурам и прочему зоопарку противостоит боевая организация «Триэн» (не путать с «Тритэ» – студией Никиты Михалкова!), чьи сотрудники попутно занимают высокие должности в ФСБ. Эти незаметные герои работают «как чистильщики российского социума, поставив целью избавить страну, да и человечество в целом, от внешнего контроля». Задача, сами понимаете, трудная. Чтобы ее облегчить, фантаст вручает сотрудникам «Триэн» свое любимое оружие – дресс-код. Никакая голографическая личина не может обмануть настоящего чекиста. К примеру, гражданин «с твердым волевым лицом», с «умными и понимающими» глазами – явно наш человек, а гражданин «с холеным гладким лицом» – точно оборотень. Если персонаж носит имя Иван Петрович Гордеев, то он наверняка свой, а если он по паспорту какой-нибудь Арнольд Метаксович Бесин, то определенно скрытый динозавр, чье подлинное имя на галактическом эсперанто звучит как Шамшур Ашшурбазипал…
Увы, инопланетные гастарбайтеры – не единственная больная мозоль России. К середине книги выясняется, что есть беда похуже ящеров. Один из главных положительных героев «Сюрприза для пастухов», писатель-фантаст Ватшин, поминает недобрым словом своего конкурента – писателя-фантаста Дьяволенко, «переселенца из Дагестана, бывшего врача-гинеколога, использующего чужие идеи в силу своей научной некомпетентности». От такого обидного намека писателю-фантасту Лукьяненко (выходцу из Казахстана, бывшему врачу-психиатру) наверняка икнулось. Тем более что и у самого обидчика недобор новых идей. В 90-х годах основным источником вдохновения для Головачева была «Роза Мира» Даниила Андреева, а опубликованный в 2003-м роман «Магацитлы» оказался беззастенчивым сиквелом «Аэлиты» Алексея Толстого. И уж, конечно, неоригинален сюжет об инопланетянах, которые тайно управляют людьми: вспомним хотя бы фильм Джона Карпентера «They Live» (1988). Можно лишь подивиться простодушию Головачева, назвавшего свой сборник «Они здесь». Ведь фильм Карпентера был популярен в видеопрокате под названием «Они живут». Что-то смутно знакомое, не так ли?
Ну и рожа у вас, товарищ Гитлер!
Полина Дашкова. Пакт: Роман. М.: Астрель
В центр обложки нового романа Полины Дашковой художник поместил женскую фигурку на пуантах – и ошибся: вместо балерины следовало изобразить Сталина, танцующего па-де-де с Гитлером. Конечно, Маша из кордебалета Большого театра, равно как и ее жених, благородный референт Илья, важны для сюжета, но все-таки главные персонажи книги – не эта пара, а та, другая, историческая. Именно вожди СССР и Третьего рейха вдвоем подталкивают скрипучие фабульные шестеренки произведения.
Действие начинается в 1937 году. Маша любит Илью, Илья любит Машу, к концу книги они поженятся, но отношения молодых людей являются лишь фоном для документального повествования. Потому что Дашковой не до романтики. Три года назад убит Киров. Год назад осуждены Каменев и Зиновьев. Иосиф Виссарионович продолжает преследовать уклонистов и троцкистов, а Адольф Алоизович – евреев и коммунистов. Московские процессы идут полным ходом, Красную армию и разведку подтачивают репрессии, вермахт вооружается, до аншлюса Австрии остались месяцы, до советско-германского пакта и начала Второй мировой войны – два года. И куда пойти немецкому антифашисту, который осознает, что Сталин «такое же чудовище, как наш фюрер»?..
С некоторых пор в отечественной литературе возникла причудливая мода: мэтры беллетристики все чаще дистанцируются от породившего их жанра-кормильца и пытаются мигрировать в область «серьезной» прозы. Первопроходцем выступила Маринина, сочинив объемистую «семейную сагу», почти лишенную детективной интриги. Позже к ней присоединились Донцова со своими трагическими мемуарами и Акунин с «Аристономией», а теперь их компанию пополнила и Дашкова.
Ничего дурного в такой литературной миграции нет, да и автор «Пакта», обличая нацизм и сталинизм, делает благое дело. Проблема в другом. Коммерческий успех в сферах массовой литературы ничего не гарантирует писателю за границей этих сфер. К тому же сочинитель, вступивший в иные жанровые пределы, часто смахивает на Рипа Ван Винкля, который проспал двадцать лет. Кто бы тактично объяснил автору, что мысль о фундаментальном сходстве двух репрессивных режимов и взаимной тяге их главарей, мягко говоря, не слишком нова? Еще до рождения Дашковой данная идея была небезболезненно отрефлексирована литературой – сперва на Западе («Слепящая тьма» Артура Кестлера, 1940), а потом и в России («Жизнь и судьба» Василия Гроссмана, 1959). Теперь, когда к этой Америке подплывает и Дашкова, следует напомнить, что материк давно открыт, фарватер промерен, буйки расставлены, а береговая линия обозначена на всех картах.
Притяжение «дамской прозы», которое так стремится преодолеть Дашкова, порой побеждает. Иногда даже кажется, будто сталинско-гитлеровская реальность не устраивает писательницу прежде всего из соображений эстетики. Эмоционалку Дашкову коробит, насколько вожди СССР и рейха гадки внешне. Вот лицо Сталина: «отечное, рыхлое, усыпанное глубокими оспинами и пигментными пятнами, оно казалось слепленным из комьев серой влажной земли». Вот Гитлер: «выпученные глаза-стекляшки», «жирно напомажены волосы, плечи узкие, таз широкий, лицо глупое». Вот Молотов, «приплюснутый, словно стукнутый мордой об стол». Вот «жирный психопат» Геринг: из-за морфия его лицо «было землисто-серым, чтобы выглядеть лучше, он пудрился, подкрашивал губы». Вот Маленков: «жирный, со слипшимся чубом на лбу, с трясущимся, как желе, двойным подбородком и воробьиным носом». Вот Буденный: «осанистый, как индюк, с дегенеративно узким лбом». Вот лицо Вышинского: «безгубый узкий рот прятался между тяжелым подбородком и рыжеватыми усами». Вот на лице Агранова «длинная прорезь безгубого рта». И так далее. Дашкова не устает напоминать и о хворях ее антигероев: Сталин «страдал радикулитом, гипертонией, псориазом, аденоидами, бессонницей и кишечными расстройствами», Ежов страдал, «кроме алкоголизма, еще и туберкулезом и псориазом», а Геринг, «кроме морфинизма и ожирения, страдал импотенцией».
Все эти пассажи на тему нездоровья и уродства вождей выглядят навязчивыми, а главное, лишены особого смысла. Ну да, над несоответствием физиономий и фигур главных нацистских бонз арийским стандартам красоты потешался еще карикатурист Борис Ефимов. И что с того? А Клим Ворошилов в молодости был недурен собой, а шеф гитлерюгенда Бальдур фон Ширах – так вообще красавчик. Прикажете радоваться? Или телевизионный Шелленберг, получив лицо Табакова, стал меньшей сволочью? А если бы вдруг фюрер НСДАП и генсек ЦК ВКП(б) были атлетичными и симпатичными, это что-то изменило бы? Если бы, например, Сталин оказался похож на Брэда Питта, а Гитлер – на Алена Делона, сталинизм и нацизм стали бы менее отвратительны? Или просто автору дамских детективов, глубокой эстетке П. Дашковой было бы легче с ними смириться?
