Текст книги "Опухоль (СИ)"

Автор книги: Роман Силантьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Annotation

Силантьев Роман Николаевич

Силантьев Роман Николаевич

Опухоль

Роман Силантьев

ОПУХОЛЬ.

Рассказ.

С таким диагнозом Иван Сергеевич попал в областной онкологический центр, где его поместили сразу в хирургическое отделение. Диагноз, прямо скажем, не из приятных, но вполне современный, если взглянуть на ту очередь в «Приёмном покое», которая собралась в день его поступления туда. Правда, опухоли у всех были разные и в разных местах, но такое количество онкологических больных Иван Сергеевич даже представить себе не мог. Вообще было такое ощущение, что он попал в привокзальный зал ожидания, но никак не в «приёмный покой» больничного отделения.

На вошедшего Ивана Сергеевича сразу уставился полный грузноватый мужчина, с азиатским, почти круглым лицом, но выражение на этом лице было вполне детское, даже несколько испуганное. Глаза его так и искали вокруг, кто бы мог пожалеть.

Иван Сергеевич просто невольно остановился напротив него, а тот, в свою очередь, тут же подвинулся и освободил место рядом с собой. Юра, так звали неожиданного знакомого Ивана Сергеевича, действительно очень переживал по поводу предстоящей операции и явно искал сочувствия и поддержки. И в этом смысле, ему просто повезло, можно сказать. Иван Сергеевич перенёс в разное время своей длинной жизни уже две операции, удаляя грыжу и аппендицит. Он чувствовал себя куда увереннее и тут же стал всё это объяснять своему новому знакомому.

Юре его пояснения показались настолько убедительными, что он, незаметно для себя, успокоился. Кроме этого, он продолжал внимательнейшим образом слушать каждое слово Ивана Сергеевича. Тем более что диагнозы их были почти одинаковые – опухоли на почках, только у одного на левой, а у другого на правой.

В конце концов, они договорились стремиться попасть в одну палату. Особенно на этом настаивал Юра. Он был моложе Ивана Сергеевича на 23 года, а тому было уже 73, хотя выглядел он не на много старше Юры. Это обстоятельство невольно внушало Юре уважение к своему знакомому, словно он, безусловно, знал что-то такое, чего не знал сам Юра. В последствии Юра убедился в полноправности своего впечатления.

Пришедшие сюда были люди разные, разных возрастов и темпераментов. Одни спокойно сидели и ожидали своей очереди, другие беспокойно теребили медсестру, периодически называвшую чью-то фамилию. Им, видимо, казалось, что кто-то обязательно пролезает без очереди. Но медицинская сестра, которая и занималась оформлением документов всех пришедших, была само изваяние. Казалось, что она вообще лишена каких бы то ни было эмоций. Она спокойно выслушивала каждого и, так же спокойно, объясняла, что документы она укладывает на столе в порядке их поступления.

– Последние документы я кладу вниз общей стопки, – поясняла она. – Беру оформлять те, что сверху. Я здесь никого не знаю и мне всё равно, чья сейчас очередь. Чьи документы оказались сверху – того и очередь. И вы, пожалуйста, не беспокойтесь – всех приму, раз вас сюда направили. И будет это тем быстрее, чем меньше вы меня будите задерживать.

Успокоенные, таким разъяснением, усаживались на место и процедура продолжалась.

Юра, таким образом, ушёл раньше, сказав:

– Меня на третий этаж направили – хорошо бы и вас туда же....

У Ивана Сергеевича неожиданно возникли небольшие трудности, когда он пошёл за подписью дежурного хирурга. Очень красивый, высокий мужчина, лет сорока – сорока пяти, принял его в кабинете главного хирурга. Он был полностью седой и эта, преждевременная седина, очень смутила Ивана Сергеевича. Он сразу понял, что необходимо быть готовым к любым неожиданностям. Это свойство присуще всем, кого природа наделила ранней сединой. Собственно, так и получилось. Просмотрев документы, он, вдруг, спросил:

– А не могли бы вы прийти, скажем, завтра или послезавтра? У нас так всё переполнено!..

– Простите, как вас зовут? – спросил Иван Сергеевич, глядя внимательно на него через свои прямоугольные очки. Если бы он видел себя со стороны, то понял бы, что взгляд его в это мгновение выражал такую решительность и полную готовность ко всему.

– Олег Александрович, – представился, несколько смутившись, доктор. Похоже, он уже пожалел, что решился на такое предложение.

– Видите ли, Олег Александрович, я приехал сюда за триста километров на такси, так как другого транспортна, от нас сейчас, просто не существует. Стоило это мне 10 000. Я явился в назначенный вами же срок и мне просто некуда сейчас деваться, так как в вашем городе у меня нет знакомых. Кроме того..., я не люблю трясти своим удостоверением, но вы меня вынуждаете..., – Иван Сергеевич достал удостоверение и показал его. – Вы прочтите, я – житель Блокадного Ленинграда и имею право на все льготы участников Великой Отечественной Войны. Так что, принимая во внимание и первое, и второе, я не советую вам толкать меня на нежелательные шаги.

Доктор прочитал всё, что было написано в удостоверении, и слегка смутившись, сказал:

– Но ведь вы тогда были ещё ребёнком?.., как-то всё странно?

– Ничего странного. Я всю жизнь живу с блокадным букетом болезней и выживаю, только потому, что не позволяю себе ничего лишнего, что позволяют себе другие. Вот и сейчас у меня целый букет заболеваний, но к вам я пришёл с одной конкретной бедой, и надеюсь, вы поможете справиться с ней. Если что-то проявится потом, то, поскольку я кандидат наук, то, как у нас принято действовать во время эксперимента, предлагаю решать побочные задачи по мере их возникновения.

Олег Александрович согласно кивнул головой и подписал документы на госпитализацию, сказав при этом:

– Тогда, кстати, оперировать вас буду я.

– Не возражаю! – ответил Иван Сергеевич, поблагодарил, попрощался и вышел.

Ивана Сергеевича направили тоже на третий этаж. У дежурного поста медсестёр его встретили две медсестры. Одна солидная дама лет сорока, а другая совсем молоденькая и просто красавица. Она-то и приняла его документы, а, прочитав имя и фамилию, спросила:

– Здесь один больной очень просил положить вас в его палату – у вас не будет возражений?

– Мне всё равно.

– Он назвал вас профессором – это правда?

– Не совсем. Я – кандидат наук.

– Каких?

– Философских.

– О! – воскликнули обе.

– Значит, вы у нас – господин философ, – уточнила старшая.

– Честь имею! – ответил Иван Сергеевич и направился следом за молоденькой медсестрой.

В палате было тесновато. Этот онкологический центр был построен совсем недавно. И местная администрация очень им гордилась. Считалось, что он построен на самом современном уровне. Но у нас в России, этот уровень всегда успевает отстать лет на 20-30 от уровня, действительно соответствующего своему времени.

Так что, и оборудование санузла в углу палаты, вместе с душевой кабинкой, и шесть коек в такой комнате, выглядели так же угрюмо, как и в старых довоенных больницах. Оборудование в санузле выглядело так, что складывалось впечатление, словно его устанавливали неумелые руки. Трубы были перекошены, отвалившаяся плитка и даже умывальник стоял не параллельно полу, – всё это производило унылое впечатление запущенности, отсутствия хозяйской руки.

Но люди мы привычные к удобствам с неудобствами, а по-сему, каждый устраивался, как мог, чем и был доволен. Так Юра успел занять кровать у окна и никого не пускал на соседнюю, оберегая её для своего нового знакомого. И он, конечно же, был уверен, что ему крупно повезло с кроватью и с соседом. Даже на какое-то время он забыл, с каким угрожающим диагнозом он сюда поступил. Собственно, человек ко всему склонен привыкнуть. И первая реакция на диагноз куда более сильная, чем все последующие.

И тут, среди равных себе по угрозе, вообще становится несколько спокойнее, так как не ты один в такой сложной ситуации. Это обстоятельство несколько успокаивает и утешает одновременно.

Иван Сергеевич несколько точнее представлял сложность своих проблем со здоровьем. Ещё не было окончательно, стопроцентно установлено, что опухоль его злокачественная, хотя, как принято в таких случаях, почку обычно удаляли. И он знал, на что шёл, а его возраст и разум ему в этом помогали. Он был готов уже ко всему, так как давно уже пережил своих родителей по годам: мать его умерла на 57-м году жизни, а отец на 66-м. И Иван Сергеевич давно для себя решил, что "пора и честь знать", так что он был готов ко всему и всё мог принять безропотно.

Он имел несомненный дар от природы убеждать не только других, но и себя тоже. И это помогало ему в жизни. Вот и сейчас, тот эффект, который произвела на него молодая сестричка своей внешностью, редкой и самобытной, он тут же погасил в себе заключением, что столь прекрасное явление это не по его возрасту – и все волнения внутри успокоились сами собой.

А обитатели 16-й палаты, тем временем, продолжали жить своей обыденной жизнью. Кто-то вставал, выходил, снова возвращался. В углу лежал, только что привезённый из реанимации, больной и он слегка постанывал. К нему периодически подходила процедурная сестра, проверяла капельницу и уходила, бросив на ходу какое-нибудь пошлое замечание в адрес одного из больных.

Но вот появился молодой мужчина в белом халате и с документами в руках. Он обратился к больному, понуро сидевшему на первой кровати.

– Дмитрий Васильевич, вот ваши выписные документы. Здесь направление к врачу, у которого вы будите проходить химеотерапию. Здесь же направление на комиссию – вам должны дать инвалидность. А хирургическое вмешательство не требуется – мы об этом всё написали...

И доктор удалился. Дмитрий Васильевич встал. Вид у него был растерянный. Видимо лечащие врачи его обнадёжили операцией, а хирурги просто отфутболили его обратно. Как говорится, всё ясно.

Он молчал, молчали и все остальные.

Только когда он ушёл, Иван Сергеевич неожиданно произнёс:

– Странно, почему всё это нельзя было проделать в кабинете, а не на глазах у всех?

– О, что вы захотели? – произнёс грубым голосом больной с опухолью на лице. – Это вам не старые времена – им сейчас на всё наплевать.

– Да-да! – подтвердил слабым голосом пожилой мужчина, которого привезли из реанимации. – Вас ещё не раз тут удивят, поверьте.

Юру оперировали на следующий день. Он на глазах у Ивана Сергеевича проходил все процедуры подготовки к операции. Перед обедом его увели две дежурные медсестры, и больше он не появлялся. А тем временем подошла очередь Ивана Сергеевича готовиться на завтра. Состоялась серьёзная беседа с анестезиологом – красивой молодой женщиной, но прилично заштампованной временем. Пока она уточняла отдельные детали его здоровья, он смотрел на неё и ловил себя на мысли, что никогда бы не женился на такой современной эмансипе. На ней и в ней всё было из реклам, включая, по-видимому, и её мышление. И Ивану Сергеевичу было жаль её и современных мужчин, на чью долю выпадает теперь жребий выбирать из таких.

И вот, настал день операции. Были выполнены все требования и предосторожности: надеты ластиковые чулки, Иван Сергеевич не съел ни крошки и не пил воды, да ему и не хотелось. Во всём помогала ноосферная мобилизация – это он знал точно. Она могла помочь выдержать и не такое.

Уже после обеда пришли за ним сёстры. Они привели Ивана Сергеевича в процедурную и сделали какой-то укол. Затем они, все вместе, пошли в операционную, где, в небольшой комнатке, он разделся, сложил всю одежду в пакет и отдал сёстрам. Затем его уложили на каталку и накрыли простынёй. Сёстры о чём-то переговаривались..., дальше он уже ничего не помнил....

Через три дня все шесть человек в палате были прооперированы. И Жизнь в ней сразу стала другой. Шесть выживающих мужчин в одном помещении. Прибавьте сюда храп, стоны и невольный мат, сопровождающий стоны и вздохи, когда больной меняет позу. У санитарок это тоже проскакивает, но они стараются все маты оставлять за дверь, когда их каждые полчаса вызывает сигнал в одну и ту же палату.

Но операции у всех тяжёлые. У двоих удалён желудок, у двоих по одной почке. У них швы такой величины, что нарушена нейронная система половины организма. Пока-то это всё срастётся и восстановятся нейронные каналы, если ещё восстановятся. Видимо отсюда пошло изречение: "Тут помню, а тут – нет...". Словом, картина в палате удручающая. Да ещё у каждого стоит капельница – тоже не особенно-то повернёшься, чтобы поудобнее лечь. В таких, правда, случаях выручают обезболивающие уколы. Они несколько снижают болевые ощущения, но, если, конечно, больной их переносит.

У Ивана Сергеевича, как раз, ситуация такова, что его "блокадный букет" не позволял длительное употребление подобных инъекций. Сразу переставали действовать поджелудочная железа и печень. Совершенно пропадал аппетит. И это всё он старался объяснить своему врачу, но тот не внял его предостережениям.

Но Иван Сергеевич не был бы самим собой, если бы позволил делать с собой всё, что кому-то вздумается. Так что ему пришлось вступать в нежелательные "переговоры" с медицинской сестрой.

– Вы меня просто поражаете, – заявила она, когда Иван Сергеевич не дал делать обезболивающий укол. – Это же назначено врачом – он-то больше вашего понимает, что вам нужно, что вам можно, а что и нет?

– Вы всё правильно говорите, но со мной особый случай. Я – блокадный ребёнок и у меня такой букет заболеваний, что приходится балансировать, чтобы не навредить другому органу.

– Зачем же вы тогда делали операцию?

– Очень хороший вопрос, но и на него у меня есть свой ответ. В науке даже отрицательный результат – тоже результат. Меня уговорили те же врачи, убедили, если хотите.

– Но ведь вам же будет больно. Специально делается такой укол перед сном, чтобы вы, хоть ночь поспали.

– Ну что ж, поделаешь, придётся потерпеть. Во фронтовых госпиталях далеко не каждому делали такие уколы, кому было больно. И люди терпели. А чем мы их лучше?

– Нет, это просто поразительно! Другие больные просят, настаивают, чтобы им сделали этот укол, а вы...?!

– Вы же знаете, что в семье – не без урода. Вот так и считайте.

– Так я запишу в журнал, что вы отказались.

– Так и запишите.

Разговор этот состоялся в пятницу вечером, а в субботу Иван Сергеевич отказался от капельницы с глюкозой. Была другая медсестра и пришлось ей снова объяснять причины отказа, хотя доказательство обоснованности отказа было, вроде бы, налицо. Дело в том, что после получаса, как поставили капельницу, Ивану Сергеевичу стало плохо. Он метался по подушке и, прибежавшая сестра сразу не знала, что делать. Тогда он велел ей тут же отключить капельницу. Потом она сделала ему укол и постепенно всё стало проходить.

Когда ощущение дурноты стало утихать, Иван Сергеевич спросил сестру, что ему вводили через капельницу.

– Ничего особенного, – ответила она, – глюкозу. Мы всех больных подкармливаем, у кого плохой аппетит, чтобы процесс заживания не затухал.

– Понятно, – ответил Иван Сергеевич, – но у меня организм почему-то плохо реагирует на глюкозу. Это уже второй раз так случается.

– Почему же вы врачу ничего не сказали?

– Ну, что вы?! Я пытался, но меня просто не услышали.

– И как же быть?

– Да никак. Ничего не нужно вводить. У меня есть только один путь восстановления – дать организму самому справиться с ситуацией.

– Но ведь вы почти ничего не едите?

– Так потому и не ем, что лекарства блокируют печень и поджелудочную. У меня панкреатит и холецистит одновременно, язва двеннадцатиперстки и небольшая киста на печени.

– А если организм не справится? – назидательным тоном спросила она.

– Значит, такова моя судьба.

– А виноваты будут врачи?

– Ну что вы?! Кто сейчас вас в чём может заподозрить? С меня уже три подписки взяли, когда я сюда поступал, что я на всё согласен.

– Я вот не понимаю, вы что, больше врача знаете, если так уверенно обо всём судите?

– О своих заболеваниях, безусловно, больше.

– Но откуда? Они всё-таки учились...?

– Видите ли, барышня, я тоже образованный человек для нашего времени и мне, чтобы просто выжить с таким блокадным букетом заболеваний, как у меня, пришлось самому вникать в существо моих патологий. По этой причине, простите, мне и приходится самому следить за ходом восстановления.

– Но почему бы вам об этом не рассказать доктору?

– Умничка! И действительно, почему бы мне не рассказать доктору об этом? Вот только увидеть бы его. Но, наверняка, у него времени будет только на то, чтобы ткнуть пальцем, задать пару никчёмных вопросов и пожелать выздоровления, потом посмотрит на часы и скажет:

– Ну, мне пора на операцию....

– Надо же, какой вы злой!?

– Нет, я не злой, я – справедливый, совершенно не умею льстить и говорить неправду.

Словно испугавшись подобного заявления, медсестра поспешно ретировалась.

После её ухода, в палате восстановилась тишина, нарушил которую Юра.

– Однако, господин профессор!.. Вы и с врачом так же будите разговаривать?

– А почему нет? Я их на своём веку знаете, сколько повидал?

– И что же?

– А то, что они обычные люди, склонны не только ошибаться, но и лениться, и проявлять безответственность. Вот ты заметил, Юра, что твой врач у тебя уже дважды побывал, а мой, после операции, ещё и не появлялся?

– Да, это, действительно, странно!

– Для меня это уже не странно, а привычно. Я уже длительное время изучаю людей и так

скажу, что человек, где бы и кем бы он ни был, нуждается в контроле. Просто требовать с человека не достаточно – его ещё нужно и контролировать. Об этом даже в Библии записано, что за человеком глаз да глаз нужен.

– Интересно, в каком месте Библии? – спросил неожиданно Геннадий Александрович – больной с вырезанным желудком. Это тот, которому операция была уже сделана, когда все остальные поступили в эту палату.

– Да вот, где говорится о сотворении Мира и человека. Когда Бог поместил сотворённого им человека и его подругу в Рай, он им запретил трогать древо познания и вкушать его плоды. А человек ослушался. Вот Бог тогда и понял, что за ним глаз да глаз нужен. А Богу некогда этим заниматься, да и лень, видимо. Тогда Он и переселил человека на Землю, чтобы всё потомство его жило там и доглядывало друг за другом. Правда, Бог и тут просчитался. Этот догляд, на который он надеялся, обернулся тем, что одни люди стали править другими, хотя природе человеческой это и противопоказано.

– А это-то где записано?

– Это было записано на одиннадцатом заповедном камне, что стояли на Святой горе возле Иерусалима. На нём было написано: "Всякая власть противна Богу".

– Почему же церковники нигде не упоминают об этой записи? – спросил Геннадий Александрович. Он был пчеловодом, всегда жил на пасеке и Библию, которая осталась там ещё от деда его, он почитывал. Сейчас ему хотелось разоблачить этого, показавшегося ему слишком заносчивым, господина.

– О! Уважаемый, это целая история. Вот будет мне немного полегче, я вам обязательно о ней расскажу – только напомните, пожалуйста, если вам это действительно интересно.

– Обязательно напомним, – заявил Геннадий Александрович.

В понедельник, наконец-то, Иван Сергеевич сподобился ещё раз узреть своего врача, красавца-хирурга с седой, не по возрасту, головой. Тот радостно поздоровался и, присев на краешек кровати, сказал:

– Ну, как дела? Назначения все вы сами уже поотменили, так что мне остаётся только выслушать вас....

– Наконец-то! – обрадовано произнёс Иван Сергеевич. – Помните наш разговор при моём поступлении сюда? Я тогда сказал, что будем все трудности решать по мере их возникновения. Вот это первая трудность. Если вы будите настаивать на уколах и глюкозе, у меня полностью остановится пищеварительная система и тогда, уже вам ничем меня спасти не удастся. Есть только один путь, хотя и рискованный, это дать моему организму справиться самому.

– А если он не справится? – спросил Доктор.

– Буквально полгода тому назад я оказался в похожей ситуации и тоже настоял на отмене всех лекарств. Так что, дорожка эта мне уже знакома. Конечно, поручиться не могу, но я рискую только своей жизнью и ничьей больше. Не беспокойтесь, Олег Александрович, я постараюсь справиться.

– Но совсем всё я отменить просто не могу.

– А что такое?

– Антибиотики через капельницу просто необходимо вводить.

– И сколько их?

– Две в день.

– Хорошо, договорились. Но у меня ещё одна просьба – нельзя ли перевести меня на щадящую диету. А то я на общей, как и мой сосед Юра, но у него желудок здоровый, а я уже не могу начинать восстанавливаться с такой пищи.

– Это я сделаю.

– Всё. Спасибо!

После ухода врача, снова воцарилась тишина в палате, и снова её нарушил первым Юра. Похоже было, что вопросы у него просто вертятся на языке.

– Ну, Иван Сергеевич, я бы так не смог разговаривать со своим врачом. Откуда у вас такая уверенность в своей правоте, не пойму?

– Юра, я же вам говорил уже, что я – учёный.

– Ну и что?

– А то, что все мои наблюдения за собственным здоровьем велись по всем правилам науки. Это значит, что все выводы основывались на конкретном материале строгих и точных наблюдений, опыта и тщательного анализа данных. Я настолько уверен в своих утверждениях, что готов спорить с академиком.

– Да-а, – протянул Юра, – мне это трудно понять.

– Охотно верю. Между профессиями шофёра и ученого определённая разница есть и весьма существенная. Прежде всего, в способе мышления. Не даром же считается, что для учёного важнейшим качеством является философский склад ума. А ещё в древней Греции вообще всех учёных называли "господин философ", хотя он мог быть и математиком, и риториком, и астрономом, и кем угодно.

– А вот в чём это отличие – можно это как-то пояснить? – Спросил Геннадий Александрович из своего угла.

– Видите ли, философский склад ума предполагает, что переход от частного к общему и, наоборот – от общего к частному, должен быть обоснован только законами природы, раскрытиями которых и занимаются учёные умы. И раз они этим занимаются, то отступить от строго соблюдения этого правила, просто не могут. Иначе отступивший кончится, как учёный.

– Неужели всё это так уж строго, и так важно? – усомнился другой сосед Ивана Сергеевича, который был совсем молодым в этой компании. Как потом выяснится, он служит в дорожной полиции.

– Только так. Если учёный что-либо утверждает, он убеждён в этом и готов это доказать, ссылаясь на определённые законы природы. Делая предположение или выдвигая всего лишь гипотезу, он обязательно об этом предупреждает слушателей: я думаю, что..., я предполагаю, что..., мне кажется, что..., и так далее.

Какое-то время все лежали молча, пока лёгочник, лежавший в другом углу палаты, не произнёс:

– Ерунда всё это. Учёные выдумывают все эти "штучки", чтобы пускать пыль в глаза и подчёркивать свою значимость, свою осведомлённость.

– Вот, совершенно типичное мнение обывателя, – констатировал Иван Сергеевич, – с ним спорить – времени просто жалко.

– Скорее всего, вам просто нечего сказать, – вызывающе произнёс лёгочник.

– Ну, почему же. Вот со мной недавно был случай. Снимал деньги в банкомате и тот мне выдал вместо трёх пятитысячных купюр – четыре. Я сначала даже опешил немного, но потом подозвал дежурную девушку – она помогает всем у банкоматов – и всё ей объяснил. Меня пригласили в их комнату, всё проверили, составили протокол и поблагодарили. Конечно, я потерял с полчаса времени, но всё-таки было приятно, когда сам управляющий банком благодарил меня.

– И вы вернули эти пять тысяч? – удивлённо воскликнул Юра.

– Ну, конечно.

– Но почему? Ведь они там ворочают такими суммами, что для них эта купюра – просто тьфу...!

– Нет, Юрочка, это чужие деньги и я не был бы учёным, если бы поступил иначе. Наукой можно заниматься только честным людям, иначе обкрадёшь и себя и других. Себя, конечно, больше всего.

– Да, пожалуй это убедительно, – произнёс Геннадий Александрович.

– Ничего не убедительно. И вообще это ничего не доказывает. – Продолжал возражать лёгочник.

– А для меня убедительно, – подтвердил Геннадий Александрович.

– И для меня, – добавил Юра.

Проходили дни. Тянулись они медленно, но неумолимо. К Ивану Сергеевичу стал возвращаться аппетит. Раздатчица – Наташа, которая слегка картавила, и вообще было видно, что она направлена сюда работать из общества инвалидов, выбирала Ивану Сергеевичу то, что он хотел в данный момент. И, если он съедал, что она приносила, то радовалась самым искренним образом.

Такое внимание к себе Иван Сергеевич ценил и обращался к ней не иначе, как только – Наташенька. Над этим явно подсмеивался лёгочник, но Иван Сергеевич не обращал внимание на его саркастические высказывания и улыбочки. Так однажды лёгочник заявил, обращаясь к Наташе:

– А если я вас буду называть Наташенькой, вы мне тоже будите пищу приносить по желанию?

На что она ответила:

– Как вам не стыдно! Я же хочу просто помочь человеку. Вот он сегодня съел всего три ложки каши, а я уже рада – ведь совсем ничего не ел. Вы-то хорошо едите и так – и на здоровье.... А тут такой случай....

– Наташенька! – вступился уже Геннадий Александрович. – Не обращайте вы на этого ворчуна внимание. Он цепляется ко всем от скуки....

– А может быть ещё из-за чего, – добавил Юра.

Сначала Геннадий Александрович, а на следующий день и Иван Сергеевич стали подниматься с постели. Осторожно, оба ещё сидели, пока не проходило головокружение. Потом первые робкие шаги и привычный мир для них стал постепенно возвращаться. Даже очень постепенно.

Юру пришлось поуговаривать. Но у него были свои трудности. Он был слишком толстым, грузным, да и животик его представлял для свежего шва достаточную угрозу. Пришлось вспомнить, что медсёстры предупреждали о необходимости приобретения эластичного пояса всех, кому предстояла полостная операция. После долгих переговоров с родственниками по телефону, Юре, наконец, принесли пояс, и он тоже стал понемногу подниматься. Когда он, пробуя пояс, решился даже выйти из палаты, его дочь Надя облегчённо вздохнула. Иван Сергеевич, заметив это, разговорился с ней. Выяснилось, что столь прелестная девушка учится на пятом курсе геологического факультета местного университета.

– Так вот вы на какую практику едите. Это просто удивительно!

– Почему?

– Да как-то ваш образ совсем не вяжется с рюкзаком, ледорубом и грубыми ботинками.

– Спасибо! Но я привыкла уже. Пятое лето мы в поле – даже интересно.

– Ну желаем вам удачи и успехов в вашей трудной, не совсем женской, профессии.

Когда Надя ушла, на Юру посыпались вопросы. Первым начал капитан полиции. Он, как выяснилось, был ужасный повеса. Естественно его заинтересовала такая девушка. После его обычных вопросов: замужем или нет, чем увлекается, какая по характеру (не ангел ли случайно?), и прочих, капитан отстал от Юры. Тогда спросил и Иван Сергеевич.

– Скажи, Юра, она каким образом выбрала такую специальность, не совсем подходящую к её имиджу, как теперь говорят?

– Да, почти случайно. Училась она в школе нормально, но не отличница. А когда пришла пора выбирать куда пытаться, у жены сестра работает преподавателем на этом факультете. Она и посоветовала, так как туда нет большого конкурса, а диплом даёт возможность

работать где угодно.

– Дочка сразу согласилась?

– Нет, конечно. Она мечтала уже о педагогике, но там конкурс был сумасшедшим. И мы убедили её пойти сюда – специальность-то, в общем-то, нам всем была не знакомая.

– А теперь?

– Да вроде бы, привыкла. Даже стало нравиться.

Палата оживала. В один из вечеров Геннадий Александрович неожиданно напомнил Ивану Сергеевичу о его обещании – рассказать историю о заповедных камнях.

Иван Сергеевич уже мог стоя вести свой рассказ, чем и не преминул воспользоваться.

– История эта весьма любопытная и поучительная, – начал он.– На, так называемой, "Святой Горе" в Палестине с древнейших времён находится небольшое плато, на котором расположены камни с, высеченными на них, христовыми заповедями. Эти заповеди и фигурируют во всех современных церковных книгах, и они общеизвестны: чти отца и мать, не убий, не прелюбодействуй, не укради, не послушествуй свидетельства ложного, не пожелай жены ближнего твоего и т.д. Я не перечислил только тех, что касаются непосредственно Бога. Их известно 10 заповедей..., но..., на самом деле, когда-то было двенадцать. Только два последних камня, в том полукруге, где они стоят, оказались разбитыми и с незапамятных времён.

– Почему? – удивился капитан.

– Над этим вопросом учёные умы бились ни одно столетие. Нигде не было упоминания о них и вообще никаких источников, кроме самих камней, которые явно присутствовали в общей композиции. И я не буду вам рассказывать о всех деталей этого исследования – мучительно скучная история, огромный кропотливый труд многих людей лежит в её основе.

– А почему? – не выдержал Юра. – Что за важность такая в этой истории?

– Что за важность, говоришь? Вот и мы тоже так считали долгое время, пока наша группа не стала заниматься ноосферными процессами и взаимодействием человека с Ноосферой. Тут-то и выяснилось одно очень интересное обстоятельство. Оказывается, в ноосфере находятся волновые корни каждого человека, через которые он и получает энергию, необходимую для питания клеток организма. Но..., это самое взаимодействие может протекать по-разному. И так и происходит у разных людей. У одних это взаимодействие положительное и тогда все системы организма человека работают нормально. У других в это взаимодействие вторгается вирус (это такие отрицательные волновые импульсы), который вносит искажения или дисбаланс в питание отдельных групп клеток, что приводит к отклонениям в здоровье.

– А от чего это зависит? – не удержался уже Геннадий Александрович.

– Я хочу вас всех предупредить, что всё, о чём мы начали говорить, имеет наиважнейшее значение для каждого. Кроме этого, все эти сведения ещё не привычны, да и не всем ещё понятны. По этой причине, пожалуйста, отнеситесь ко всему с полным вниманием. В конечном счёте, знания всегда приносили только пользу человеку, даже если они были и не привычные, и странные и не совсем понятные в начале.

– Принято! – отозвался Юра.

– Прекрасно! Едем дальше....

В палате установилось полное внимание, что и любил в аудитории слушателей Иван Сергеевич. Он стол возле своей кровати, опираясь спиной на свою тумбочку. Руки его, как живые щупальца осьминога, плавно перемещались в воздухе, словно помогая истечению мысли.

– Качество связи с собственной Ноосферой зависит от одного, очень важного обстоятельства: выполняет данный человек или не выполняет природные правила. Он может их частично выполнять: одни выполнять, другие нет или иногда выполнять, а иногда и нет, – всё это не имеет значения, так как природа не прощает ничего. Каждое невыполнение природного правила порождает отрицательный импульс. Сразу оговорюсь, что "отрицательный" не в смысле заряда, а в смысле того, что он несёт в себе какое-то искажение формы энергетической кривой. В нём появляется искажённая информация, которая, попадая в клетку, вызывает ту или иную патологию.