Текст книги "Ночь Стилета-2"

Автор книги: Роман Канушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

5. И голоса, и пальцы имеют отпечатки (II)

– Сегодня на четыре, – сказала шефиня.

– А почему тема такая? – спросил Игнат.

– Сегодня в четыре она будет рассказывать о благотворительности и, видимо, демонстрировать полную рассеянность. Так сказать, генеральная репетиция. Главная пресс-конференция – через три дня. Что еще раз подтверждает правильность отработанной нами версии. – Светлана Андреевна на листе бумаги продолжала чертить свои схемы.

Вся логически-временная цепочка, начиная с заказного убийства Викиного мужа, автокатастрофы, подмены Вики дублером, возможно, еще на стадии «больницы» (то есть скорее всего когда демонстрировали человека, блуждающего между жизнью и смертью, сразу после аварии, это была Вика; «выздоравливающая Вика» – это уже была косметика, дублер или, как ими было решено именовать дублера, – «маска»), вплоть до последней, оперативно поступающей информации, – все это сходилось в центральной точке: свадьбе в загородном доме Лютого. Нижняя часть листа была очерчена прерывистой линией со словом «Батайск», где развивался свой, параллельный ряд, и все элементы этой схемы взаимодействовали посредством длинных искривленных стрелок. С геометрией у Светланы Андреевны был полный порядок. Как и с логикой. Все элементы этой жуткой схемы работали, и присутствовала в ее завершенности даже какая-то пугающая темная красота.

– А почему такая тема, – шефиня решила вернуться к вопросу Игната, – объясняю: благотворительность – это все, на что теперь распространяется наша компетентность… Очень грамотно. С более серьезными вопросами вице-президент «Континента» в результате полученных травм и затянувшегося процесса реабилитации просто не в состоянии справляться. Что, так сказать, в нашу копилку – еще одно подтверждение правильности нашей версии. – Светлана Андреевна усмехнулась. – И как красиво у них получается: пытались, делали все возможное, вывели человека на работу, но что ж поделать… – Она развела руки в стороны. – Реабилитация пошла не так, как ожидалось, со всякими ремиссиями…

Это правильное слово?

– Если имеется в виду онкология – то да. А так не знаю, – сказал Игнат.

Но шефиня уже продолжала:

– Красиво. Почти гениально. Ведь все делалось на виду всего честного мира. Лучшие клиники, врачи, огромные деньги. Не помогло. Люди сделали все, что могли, но даже с такими элементарными вопросами, как благотворительность, человек, мягко говоря, не совсем справляется. И у всех на виду! Даже сегодня будет приглашена пресса, где барышня станет валять рассеянную дурочку и у всех это вызовет лишь сочувствие. – Светлана Андреевна рассматривала свои схемы как увлекательную шахматную партию. – Черт побери… Если бы они не перессорились, вышло бы идеальное преступление.

«Да, – подумал Игнат, – осталось только, чтоб у нее глаза сверкали.

Вот еще одно проявление охотничьего азарта. Знакомое проявление. Она, конечно, умница, Светлана Андреевна, и дело свое знает. На таких, как она, всегда все и держалось. Потому что если ты начнешь видеть за всеми этими стрелками, квадратиками и овалами, за всей этой великолепно (и правильно) выстроенной логической системой трагические человеческие судьбы, то все рухнет. Либо одно – либо другое. Все правильно. Так было всегда. И наверное, с каждым».

– Красиво, – повторила шефиня.

– Похоже, что… так, – кивнул Игнат и неожиданно подумал: «Так было всегда и с каждым. Пока его жизнь не превращалась в… Ночь. И вот тут ты останавливался. И слушал совсем другие голоса. И даже если ты когда-нибудь пройдешь через долгую Ночь, эти голоса с тобой останутся. Но это все не важно».

Игнат поморщился. Шефиня пристально смотрела на него. Она была вовсе не бесчувственной, холодно-рассудочной женщиной, она была хорошим профессионалом и, наверное, хорошим человеком. А вот он несколько расклеился…

– Видишь, Воронов, – произнесла шефиня, и ее руки, лежащие на схеме, мягко пододвинули лист бумаги к Игнату, возвращая его в реальность, – это ответ на твой вопрос: даже благотворительность мы теперь не тянем. Никакая заказная пуля с этим бы не справилась. Не дала бы такого результата. Они… – шефиня умолкла, словно подбирая нужное слово, – …умные.

– Вы думаете, это будет опекунство? – спросил Игнат. Он уже чувствовал себя совершенно нормально.

– Что-то вроде почетной отставки и передачи акций в доверительное управление. Думаю, что так.

– Значит, на этой созываемой через три дня пресс-конференции объявят о ее отставке?

– Нет, Игнат, не так. Она сама объявит о своей отставке. И это будет великолепно разыгранный мелодраматический финал. Пакеты Вики и ее мужа значительно превышали контрольный пакет акций. Все это теперь… «Умно», – сказал Варенуха.

– Да, действительно неглупо. И с вопросом «Кому это надо?», извините за каламбур, теперь тоже нет вопросов, – сказал Игнат.

– Не думаю. Там дело посерьезней. Лютый и его альянс с Щедриным мог бы составить серьезную конкуренцию. Теперь этой конкуренции нет. Блестящая схема – все сразу, модель работает.

– У Вики, реальной, а не «маски», имелся контрольный пакет. Она вела дело к сближению с Лютым, потому что этого хотел ее муж.

– Совершенно верно. И эту опасность они устранили просто гениальным образом, убив сразу не двух, а всех зайцев. И без помощников…

– А я знаю, – отозвался Игнат, – про помощников я теперь знаю немало…

– Откуда? Лихачев?

– Все вместе. И ваша схема, и Лихачев, и кое-что из старых связей.

Вести из прошлого.

– Как, кстати, с Лихачевым-то выкручиваться собираетесь?

Игнат быстро взглянул на нее:

– Не беспокойтесь, вы здесь ни при чем.

– Я не об этом. – Шефиня усмехнулась и, несильно постучав костяшками пальцев по столу, произнесла:

– А именно о том, о чем спросила. Как выкручиваться с Лихачевым?

Игнат чуть помедлил:

– Если ваша схема верна, в чем я практически уверен, то мы чисты.

Если же нет, то… думаю, у нас возникнут более важные вопросы.

– Ты… – Шефиня откинулась к спинке стула. – Ты всегда играешь ва-банк?

– Нет, – ответил Игнат, – я уже не маленький ребенок. Только тогда, когда не остается другого выхода.

– Я тут тоже… – Она усмехнулась, вспомнив свою недавнюю ставку на «зеро». – Тоже не было выхода. Сыграла. И что удивительно, выиграла. Помогло.

– Так всегда бывает, когда идешь ва-банк.

– Всегда?

– Ну… – улыбнулся Игнат, – по крайней мере в этом случае свой внутренний поединок ты выигрываешь всегда.

– Ты философ…

– Надеюсь, что нет.

– Не знаю, как все получится, но я рада нашему сотрудничеству.

– Ну-у, – протянул Игнат и совершенно неожиданно пропел:

– А я-то и по-дав-но, вот и слав-но, трам-пам-пам!

Шефиня смотрела на него широко открытыми глазами, потом рассмеялась:

– Трам-пам-пам… Ну надо же!

– У меня есть еще один вопрос, я этих тонкостей, – серьезно произнес Игнат, – юридических тонкостей… Ведь все это – передача акций, нотариально заверенные подписи, громадные деньги требуют громадных юридических процедур.

– Совершенно верно. Они их и решают, громадные деньги. Ведь практически всю весну до начала лета Вика была жива. Они держали ее как страховочный вариант. Если что-то пойдет не так. Возможно, что-то пообещали ей.

Или нашли форму нажать. Комбинированный подход. В любом случае все документы уже готовы и на них стоят реальные Викины подписи. Наша батайская дива лишь закончит разыгрываемый фарс.

– Не знаю, – Игнат покачал головой, – подписав то, что вы говорите, она подписала себе смертный приговор.

– Да, правильно. Но ты ведь не знаешь путь, который ее к этому привел. Всю весну она была жива. Достаточный срок, чтобы обработать человека.

Более того, ведь они могли совершенно официально подготовить документы раньше и придержать их: мол, вдруг человек поправится… Как это говорит твой друг Лютый, разводить и тех и тех. Публично можно поставить какие-то подписи, что называется, «ручкой без чернил». Разводка.

– Разводка…

– Да. Для каждого свой кнут и свой пря… Игнат, – неожиданно низким, тихим голосом произнесла шефиня, – а ведь… ведь… ты понимаешь? – Она медленно поднялась над столом и пристально посмотрела на Игната. – А ведь я знаю, как на нее воздействовали. Господи, какая же я дура, почему же сразу…

– Что вы «сразу»?..

– Игнат, дети! Викины дети! Вот и все, понимаешь? Господи, ведь это же тот самый фактор, который надо было учесть во всем этом с самого начала! – Она ударила кулаком по листам со схемами. – Ты ведь мог этого не знать, а я-то – непростительная дура. Ведь ее дети… Женщина, мать готова на все ради них.

Им было чем Вику прижать. И из-за детей она могла согласиться на все, что угодно. Надо срочно выяснить, где сейчас находятся Викины дети. До пресс-конференции.

– Они могли их… да нет, нет, конечно.

– Конечно, нет, Игнат. Они не могли их… нейтрализовать. Ни в коем случае. Это невозможно. И это – наша зацепка. Вероятно даже, все это время они приручали Викиных детей к тете, доброй тете, которая очень похожа на их маму.

Понимаешь? Это важный козырь и для пресс-конференции тоже. Ведь они совсем еще малыши. Когда это случилось с Викой, им было сколько… по годику? Чуть больше?

– Им было годика по полтора. – Она не заметила, как Лютый вошел в комнату. – По полтора года, – сказал он мрачно. – Сейчас ближе к двум. И за них мне эти твари тоже ответят.

Шефиня замолчала. Обвела взглядом их обоих. Затем продолжала говорить, но уже несколько мягче:

– В любом случае абсолютно точно, что малыши живы. Ведь разыгрываемое шоу предполагает выздоравливающую Вику, хоть и ставшую нелюдимой. Понимаете?

Возможно, даже на пресс-конференции они попытаются разыграть этот козырь. Да, Вика стала… недееспособной, но ей гарантирована обеспеченная жизнь, и она сможет посвятить себя воспитанию своих малышей. Управляя от ее лица ее долей в «Континенте», можно воротить все, что угодно.

– А с батайской? – произнес Игнат.

– Конечно. Они ее ликвидируют. Позже, когда все утихнет и забудется.

Какая-нибудь дурацкая болезнь, угасание в роскошных интерьерах какого-нибудь шале в Швейцарии… Автокатастрофа опять же. Суицид на фоне депрессии. Это уже детали. Но позже.

Лютый мрачно усмехнулся:

– Вряд ли. Я это сделаю немного раньше.

Игнат смотрел на своего друга и прекрасно понимал причину нежелания Лютого верить сначала результатам анализа голосовых отпечатков, а позже, когда уже все, увы, стало ясно, – причину появления странной, а скорее всего выдуманной Лютым истории. О том, что да, сначала, после автокатастрофы, их отношения с Викой изменились, но потом, на похоронах Андрея, она подходила выразить свои соболезнования и якобы сжала его руку с необыкновенным теплом, и было в ее глазах что-то… Он выдумал эту историю, быть может, сам того не зная, ни на чем не настаивая и не зная еще одной вещи: что таким образом он пытался продлить ее существование на этой земле. И прежде, когда Викин муж был еще жив, они с Лютым виделись крайне редко. Но… – и теперь Игнат знал это наверняка – она ему нравилась. Существуя где-то там, в недоступном мире, очень похожем на мир их детских грез, в который – и Лютый понимал это, – несмотря на завоеванный им в долгих безжалостных сражениях высокий социальный статус, Лютый так и не попал. Она стала как мечта. Великий ордынский хан, которого иногда напоминал Игнату Лютый, не должен отвлекаться на подобную мечту – это останавливает бег коней, за которыми в конечном счете мечта более могущественная. Но она нравилась ему. Мечта, которая в общем-то никогда не должна была превратиться в реальность, оставаясь где-то там, в тихом неведомом свете дальних воспоминаний, в тех волшебных огнях, которыми так манил Город подростков с окраин.

На все эти размышления ушло всего несколько мгновений, потому что Игнат услышал голос Светланы Андреевны:

– Они манипулировали ею при помощи детей. Ради детей женщина пойдет на все. И опять, смотрите, какой грамотный расчет… Этим людям в их построениях просто дьявольски везет: ведь такой ширмой, как Вика, – ее имя шефиня произнесла с нажимом, – можно полностью отвести всяческие подозрения о причастности «Континента» к взрыву на свадьбе.

– Это почти удалось, – констатировал Игнат. – «Континент» оказался последним в списке.

Светлана Андреевна быстро закивала, но затем почему-то нахмурилась и монотонным голосом, словно она размышляет вслух, проговорила:

– Они манипулировали при помощи близнецов. Ради своих детей женщина готова на все. Конкретнее: может согласиться на многое. Она может стать сговорчивей, а может…

Игнат пристально посмотрел на Светлану Андреевну, почувствовав вдруг, как какой-то холодный ветерок приливами коснулся его лица, и неожиданно для самого себя произнес:

– И она может быть опасной.

В тот же момент зазвонил телефон. Тот самый, массивный, словно произведенный в начале века, аппарат, по которому им вчера сообщили результат окончательного анализа голосовых отпечатков.

Лишь потом, после телефонного разговора, Игнат до конца отдал себе отчет в том, что он только что произнес.

* * *

Случайные оговорки, шутки, непонятные умозаключения, только вряд ли они, сигналы, прорывающиеся из подсознания, могут быть случайны. Мозг за своими закрытыми дверцами работает без устали над всеми возможными версиями, получая частенько неконтролируемую информацию; вопрос лишь в том, как отыскать дорожки к этим закрытым дверцам. Если, конечно, вас не устраивают объяснения различных сверхъестественных озарений.

Но сейчас все это было не важно. Потому что сейчас, получая по телефону подтверждение результатов третьего анализа голосовых отпечатков, Игнат почувствовал здесь, в просторном загородном доме Лютого, присутствие какой-то шершавой темноты, чего-то опустошающего и пугающего и, честно говоря, не имеющего имени.

Лютый видел лишь, что Игнат вдруг побледнел, и даже подумал, что, возможно, случилось что-то плохое с кем-то из его близких; потом он понял, что Игнат говорит о голосовых отпечатках. Так сказать, совершенно штатный разговор.

Не было никакой ошибки и на третьем графике. Голос человека, произнесшего «Что же ты работать-то не идешь, Александр?», идентифицировали верно с самого начала.

– Ты точно проверил, Соболь? – спросил Игнат тихим осипшим голосом. – Это стопроцентно проверенная информация? Для меня это очень важно.

Видимо, абонент Игната выразил неудовольствие – его заподозрили в небрежности.

– Да-да, извини, пожалуйста, – рассеянно произнес Игнат.

Он еще какое-то время слушал телефонную трубку, затем коротко попрощался, положил трубку на массивный рычаг. Смотрел перед собой, словно лунатик. Что-то негромко произнес. Лютый услышал странный вопрос, заметавшийся в его голове неприятным резонансом: «Она – одна?..»

«Ты о чем это, братишка?» – хотел было спросить Лютый, чувствуя, что сердце его забилось быстрее.

Игнат поднял руки, сжал свои виски.

– Но это… – прошептал Игнат, ни к кому не обращаясь.

– В чем дело? – спросил Лютый. – Что тебе сообщили?

Игнат обернулся. Губы его были плотно сжаты. Лютый увидел, что на мгновение выцветше-синие глаза Игната словно наполнились льдом.

– Вова, либо нас очень сильно водят за нос, – спокойно и даже чуть растягивая слова, сообщил Игнат, – либо… – Он замолчал. Лютый посмотрел на него выжидающе.

– Что «либо»?

Глаза Игната чуть расширились, и опять тот же самый серо-голубой лед.

Лишь мгновение.

– Либо у нас появился еще один игрок, – проговорил он тихо.

* * *

Через два часа Игнат Воронов с карточкой «Пресса», приколотой на летний свитер, вошел в здание «Континента». В трогательный букет незабудок, уже второй, предназначавшийся той же самой особе, он спрятал сложенную аккуратным квадратиком банкноту в пятьсот рублей.

6. Тени побед

– Надеюсь, моя компетентность и информированность больше не вызывают у вас сомнений? – мягко поинтересовался Санчес. – А то, знаете, мне показалось, что последние три дня мы как бы витали друг вокруг друга в облаках…

– Нет, больше не вызывает, – уверили его.

– Весь этот месяц, начиная со взрыва на свадьбе, это была она.

Надеюсь, вам это так же известно.

– Поэтому мы все еще продолжаем говорить…

– Не глупо, совсем не глупо. С вами приятно иметь дело. А теперь послушайте: надеюсь, мы с вами не из тех людей, кто попусту тратит время. Не позволяйте неудачным мыслям забираться вам в голову, я их чувствую, неудачные мысли… И тогда сразу все закончится.

– Мне известно.

– Надеюсь. Но напоминать всегда не вредно, как считаете?

– Что вы хотите услышать?

– Но только не раздражение, уверяю вас, только не это.

– Все же… Как вы вышли на нее?

– О-о! – Санчес рассмеялся, имитируя старческий голос. – Я – как это в детской книжке? – стреляный воробей, помните? Да… Я уже на пенсии. Можно сказать – тихий пенсионер. Но у меня старые счеты к этим людям. И вот появилась возможность их наконец прихлопнуть. – Санчес так и сказал – «прихлопнуть». – Так уж вышло, что я слежу за вашими злоключениями…

Санчес сделал паузу, подумав, что любопытное он подобрал словечко – «злоключениями», но ответом ему с другой стороны телефонной линии была лишь выжидающая тишина. И Санчес продолжил:

– Да, слежу… И вот подумал, что смогу вам оказаться очень полезным.

Если… вы поможете мне.

– Что вам нужно?

– В свое время, – коротко произнес Санчес и, не прощаясь, повесил трубку.

* * *

– Он будет ждать нас на пустыре перед выездом в Измайловский парк. Я знаю это место, – сказал Игнат Воронов, – к этому времени мы должны выполнить свою часть работы.

– Понятно, – произнесла Светлана Андреевна.

– Может быть, все же… Ворон… – начал Лютый.

– Прекрати, – прервал его Игнат. – Забудь об этом. Он… похоже, что… – Игнат улыбнулся, только в этой улыбке было больше холода пополам с чем-то неопределенным. – Он – профессионал. Если мы хоть как-то нарушим наши договоренности, он просто уйдет.

– Но мы могли бы…

– Вова, поверь мне, что это не так. Просто поверь.

Лютый уставился на Игната, потом пожал плечами.

– Ладно, – с покорностью в голосе согласилась шефиня, – наверное, ты прав. И я больше не считаю все это просто провокацией. Но, Игнат, там что-то другое. Что-то похлеще… И я не верю ни одному его слову.

– Я тоже, – сказал Игнат, – только… и он это знает.

Игнат смотрел на Светлану Андреевну. Она нервничала, пыталась не подавать виду, но по мере приближения сегодняшнего дня она нервничала все больше. Шефиня улыбнулась ему и со вздохом произнесла:

– Ладно, Игнат, я иду звонить. Постарайся не превратить нас всех сегодня в преступников. – Светлана Андреевна усмехнулась, даже не пытаясь скрыть ноток горечи, проскользнувших в ее голове. – Я звоню Петру Новикову. Они ждут. Этот батайский следователь, Прима, находится у него. Ох, Игнат… Не могу сказать, что я в восторге от всего этого, но, как говорится… это все карты, которые нам сдали… Других нет.

– Других нет, – отозвался Игнат и мысленно добавил: «И у него тоже, хоть он и хорохорится. Похоже, что и ему сдали всякую мелюзгу. Тузы и джокеры пока остаются в колоде. Пока еще так. И вопрос заключается в том, кто до них доберется первым».

* * *

Поселок Гольяново. Лето достигло зенита – стоят самые длинные дни. На Песчаном озере разгар пляжного сезона. Чуть поодаль от пляжа, где песок сменяется травой и подступы к воде более крутые, в гладь озера смотрится, чуть склонившись, красавец тополь. Местная ребятня прозвала его Рукастиком.

Случилось это давно, с тех пор не одно поколение ребятни подросло, а название осталось за деревом. К Рукастику привязана «тарзанка». Сейчас двенадцатилетний подросток, ухватившись за нее по-обезьяньи, взмывает с высокого берега в звенящую прозрачность июньского неба. В воду входит, почти не произведя брызг.

– Красиво, – замечает черноволосая загорелая девочка в ситцевом купальнике в цветочек. Несмотря на свои неполные тринадцать, она уже покуривает украдкой, но, конечно, не днем, а ночными посиделками у Графского пруда.

Следующим в воду летит толстяк Самохин; его зовут Жирдяем, но парнишка он в общем-то неплохой. Падает в воду, как бочка, да еще явно отшибает спину.

– Урод, – заключает девочка в ситцевом купальнике.

За ними с восторгом наблюдает пятилетний малыш, которому полноватая женщина, скорее всего бабушка, втирает в кожу солнцезащитное масло. Попутно она беседует со своей приятельницей – бойкой пожилой дамой с веселыми глазами и вечной сигаретой в зубах. Ее седые жидкие волосы прячутся под кепкой с непомерно длинным козырьком и надписью «Iowa».

Черная «Волга» движется по территории поселка, совсем не поднимая пыли на пересыпанных гравием дорожках. Автомобиль оставляет позади контрольно-пропускной пункт, огибает Песчаное озеро, съезжает на одну из боковых дорожек и подкатывает к воротам, за которыми прячется красивый дом с полукруглым окном во всю стену третьего этажа.

– К Родионовым, – лениво замечает дама в кепке.

– Евгений Петрович? – откликается ее подруга, не прекращая натирать внука маслом. Парню это уже порядком надоело.

– Евгений Петрович на службе. – Дама в кепке чуть удивленно поводит плечами, и голос ее начинает звучать бодрее. – Я видела утром Ольгу…

– Родионову?

– Ольгу Андреевну. – Дама в кепке кивает, дальше продолжает тоном, каким обычно сообщают любопытные новости:

– Дочку она сегодня ждет. Решила навестить стариков.

– Она вроде постоянно здесь…

– Да. Но не одна едет, а со своим профессором. Она ж у них на кафедре… Ольга со мной советовалась, чего б такого вкусненького к обеду приготовить. Гости…

– Профессором?! – Малыш наконец отпущен на волю. – Кто такой?

– Какой-то старикашка, – произносит дама в кепке «Iowa». На мгновение огонек былой игривости мелькает в ее глазах. – Светило чего-то там и кого-то там…

– Она у них умничка. – Полноватой женщине пришло на ум, что она выказала неуместную заинтересованность.

– Да, Ольга на дочь не нахвалится. Хотя по мне, все это хорошо, да замуж девке пора. Она ж вся такая…

– Девица при формах?

– В соку, – разумно согласилась дама в кепке.

– А ведь недавно еще мы ей платье к выпускному выбирали… Растут дети.

– Ты еще, подруга, вспомни, как она тебя в первый раз описала.

– Было такое… – Полноватая женщина вздохнула, видимо, вспоминая, сколько же всего было. – Надо будет к ним наведаться. – Флакон солнцезащитного масла полетел в пляжную сумку.

– Без приглашения?

– А чего? По-соседски, вечерком. Какого такого профессора у себя прячете?

– А может, он и не старикашка вовсе…

Обе смеются. Щеки полноватой женщины чуть зарделись.

Поселок Гольяново. Все добрые соседи. Но, конечно, никто не станет наведываться к кому-то без приглашения. Или на крайний случай без предварительной телефонной договоренности. Таково негласное правило. И если поступит вежливый отказ, то это не повод для обид. Таковы правила. Из тех, что отличают Гольяново от множества других подмосковных поселков.

Мимо загорающих на солнце подруг проходит тихая женщина в легком летнем сарафане. У нее длинные седые волосы, скрученные в пучок на затылке. Она ведет за ручку двух очаровательных веселых малышей. Женщину можно принять за их бабушку, если б обладательница кепки «Iowa», осведомленная по многим вопросам, не заявила, что на самом деле она только няня. Облюбовали себе местечко в тени, чуть уединенно, и приходят туда каждое утро. Оно и понятно – маленьким детям не на пользу прямые солнечные лучи. Один из малышей, скорее всего мальчик, прижимает к себе плюшевого, похожего на коалу, медвежонка. На озере малыши с няней больше двух часов не задерживаются. Сейчас, возвращаясь домой, няня вежливо здоровается с беседующими подругами, те отвечают взаимностью. Малыши смотрят с любопытством, ротики приоткрыты, носы весело вздернуты. Прямо лапочки! Женщина тоже милая, приятная, скромная, возможно, несколько нелюдимая, но с хорошими добрыми глазами. Чужая душа – потемки… Гостит у Родионовых уже недели три, живет в отдельном гостевом летнем домике. У Родионовых всегда людно, не замыкаются в себе. По тому, как эта женщина заботлива с малышами, видно, что она очень любит детей. Невзирая на три недели, знакомствами в поселке так и не обзавелась. Ну что ж, как говорится, у каждого свои наклонности, у каждого свои «крысы». И свои причины.

В поселке Гольяново не принято задавать лишних вопросов. Все, что надо сообщить, люди сами расскажут.

* * *

Как только черная «Волга» въехала на территорию ухоженного дворика, ворота за ней сразу закрылись. В полосатом шезлонге у ворот попивал квас из холодильника крепкий паренек из службы охраны. Трещала газонокосилка. Перед домом с огромным полукруглым окном лишь идеальный зеленый газон и клумбы цветов, живое море красок, флоксы, георгины, хризантемы – лето в разгаре. Чуть в стороне, рядом с розовыми кустами, – навес из цветной пленки, дающий прохладную тень. В тени сервирован белоснежный стол. Автомобиль остановился на забетонированном пятачке: Евгений Петрович так и не заасфальтировал эту небольшую стоянку.

– Приехали, – сообщил водитель и заглушил двигатель.

К счастью, он не видел, как рука его пассажирки легла на брюки сидящего с ней рядом и болтавшего всю дорогу старикашки. И не просто на брюки, а туда, где у старикашки имелось оружие, которым он скорее всего лет десять как не пользовался.

Забавный дядечка, одно слово – профессор. А что так, что этак…

Чудаковатый немного, но в общем-то мужик классный. Да и одет по моде. И вежливо все выслушал, проявил чисто человеческий интерес: как семья, как зарплата, а не изнурительный ли график работы?.. Нормальный мужик. Толковый. А то люди все больше о себе любят говорить. Этот – не из таких.

Водитель вышел из автомобиля, чтобы открыть дверцы пассажирам.

Во-первых, так положено. А во-вторых, перед таким человеком – даже приятно.

Водителю велели привезти в Гольяново родионовскую дочку (видать, та еще бестия, одни сиськи чего стоят!) с ее гостем и забрать с дачи детей.

– Выходите, господин профессор. – В салоне автомобиля прозвучал игривый шепот.

– Пожалуй, – последовал тихий ответ, – если ты перестанешь меня онанировать.

– С большой неохотой. – Она все еще не убирала руку.

– А что мы скажем твоей матери? Что господин профессор очень рад ее видеть? Настолько, что вновь ожили забытые функции?

Дверца открылась. Санчес помедлил, словно проверяя, не забыл ли он чего в салоне. Водитель терпеливо ждал – старикашка немножко рассеянный, все они такие. Затем нога Санчеса коснулась бетонированного пятачка. Санчес прибыл в логово.

* * *

Сказать по правде, Санчес не особо нуждался в том, чтобы ему показывали дом. Уж что-что, а этот дом он знал как свои пять пальцев.

Женушка старого лиса отрекомендовалась Ольгой Андреевной (что, естественно, не оказалось для него новостью) и все же потащила гостя показывать «наши скромные владения». Санчес убедился, что никаких особых перемен в этом доме не произошло и что, проявляя свою неожиданную «благодарность» за гостеприимство, он, как и собирался, начнет действовать с подвального помещения.

Но пока Санчес всецело находился в руках говорливой женушки старого лиса, выслушивая выражения типа «наша фазенда». И конечно, его сладкая девочка уже успела шепнуть маман, что это не просто визит вежливости – известный профессор находится сейчас, так сказать, в затруднительном материальном положении и слышал, что семья знакома с некоторыми ценителями и коллекционерами искусства, и вот уж так вышло, что и ему есть что предложить. Санчес подумал, что это будет самый верный способ объяснить его сладкой девочке причину подобного маскарада. Хотя порой ему и казалось, что она не нуждалась ни в каких объяснениях.

– Восточная Африка, – с видом знатока кивал Санчес. Африканская коллекция, особенно скульптура макондо, произвела на него огромное впечатление.

– Удивительная пластика… Самые вдохновенные скульпторы-резчики живут в Восточной Африке! – не скупился Санчес на слова. – Космос! Куда там Пикассо…

– Ну, я бы не была столь строга к безумному испанцу, – по-светски парировала Ольга Андреевна.

– К испанцам вообще не стоит быть особо строгими, – с готовностью соглашался Санчес.

Не меньшее впечатление на профессора произвела коллекция живописи. У некоторых работ он задерживался, вглядывался пристально, с интересом.

Чувствовался подлинный знаток. Честно говоря, сам профессор произвел на Ольгу Андреевну такое же глубокое впечатление – интеллигент, с манерами аристократа, умница и, видать, по молодости был тем еще сердцеедом… Интересно, что он хочет предложить: картину, какой-нибудь антиквариат?

«Шалунишка», – с забытым чувством подумала Ольга Андреевна, наблюдая за красивыми и неожиданно молодыми руками своего гостя.

– Здесь у нас передвижники, – объясняла Ольга Андреевна. – Этот небольшой этюд – его очень любит Евгений Петрович – настоящий Айвазовский. Но самое главное, конечно, у Евгения Петровича в кабинете.

– Удивительно! Удивительно! – восхищался Санчес.

(«А не рассказать ли тебе, самодовольная гусыня, как сюда попало все это великолепие?» – весело думал Санчес.) Санчес не особо нуждался в том, чтобы ему показывали дом. Три года назад, еще на стадии проектирования, он принимал самое активное участие в его строительстве. И прекрасно знал, что в подвальном помещении, рядом с гаражом, находится комнатка, где, словно в нервный узел, сходятся все средства наблюдения: и внешние – двор, ограждение, – и внутри дома. И так как старый лис находится сейчас «на военном положении» (сам виноват! Что ж теперь делать?), то в этой комнатке, перед мониторами, кто-то есть. Кто-то. Зоркий глаз, всевидящее Око, которое за почти уже месяц устало, обленилось, ибо ничего не происходило, и вот-вот сонно слипнется. Хотя Санчес знал, что рассчитывать на такие подарки не стоит. Еще один охранник в шезлонге во дворе и детина с газонокосилкой.

Возможно, есть еще кто-то, узнаем у нашей разболтавшейся гусыни. Минимум – трое. И это невзирая на вооруженный наряд на КПП и тройную ограду с собаками по внешнему периметру поселка. «Что ж, неглупо, мать его, очень неглупо».

– Пойдемте. Раз уж вас так это заинтересовало, – лепетала маман-гусыня, – покажу вам что-то совсем интересное.

– Вы так добры, – сконфуженно бормотал Санчес и переводил взгляд на свою сладкую девочку.

– Пойдемте. Пойдемте в Женечкин кабинет, – млела гусыня, – мы редко водим туда посторонних. Полагаю, что смогу вас поразить, – добавила она не без кокетства.

Очень мило. Львиную долю этой коллекции Санчес составлял лично. И кое-что здесь принадлежит и ему. Ведь Евгений Петрович никогда не предлагал своих услуг – крупному государственному мужу это как-то вроде не к лицу. За них обоих свои услуги предлагал Санчес. И стоили они дорого. Очень дорого. А если клиент начинал вилять или ему в голову приходили иные неудачные мысли, то такса возрастала в геометрической прогрессии. Какой бы у клиента ни был твердый хребет. Только… с «Континентом» выходил шедевр, и такого скорее всего больше не будет. Санчес превращал их в Номер Один, причем – в послушный Номер Один.