Текст книги "Секрет рисовальщика"

Автор книги: Рольф Майзингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Это верно! – согласился с ним капитан Стриж. – Звезды, мерцающие сквозь дыры в шифере – это даже очень романтично!

– Да причем же здесь звезды, товарищ капитан? – сообразив, что в таких беседах я могу говорить с ними на равных, выказал я свое возмущение. – Я ведь и вправду видел ту старуху. Это ж наверняка какая-нибудь ведьма была!

– Хм, так сразу и ведьма! – улыбнулся Стриж. – Присутствие древней старухи в старом доме легко объяснить иначе. Эта могла быть какая-нибудь знакомая бабы Груни. Или даже… ее мать.

– Но баба Груня сама заявила, что в доме живет одна, – не сдавался я.

– И знахарки, и колдуньи, и гадалки, и ведуньи, – в рифму заговорил капитан, – все эти радетели о благе маленького, обиженного судьбой человека, очень дорожат клиентурой и своим привилегированным положением в деревенском обществе. А присутствие в доме родственников могло подорвать некий мистический ореол ее жилища.

– Хорошо, а как же глаза старухи, светящиеся желтым светом? А ее огромный рост? – уже понимая, что эта «битва» мною проиграна, напомнил я. – Разве это не удивительно? Разве это нормально?

– Рядовой Майзингер, тебе было тогда всего три года, – несколько нагловато вмешался в разговор прапорщик, – Чего ты еще хочешь? Я удивляюсь, как это она у тебя вообще в ступе по избе не летала!

Я откинулся на спинку стула с видом «Ну если вы все так хорошо знаете, какого хрена вам тогда от меня нужно?» И, наверное, вид у меня был очень выразительный. Потому как майор Галкин нахмурился. Я тут же сел прямо. И в этот момент мне очень захотелось удивить этих людей по-настоящему. Так, чтобы они поверили мне. Чтобы не ставили больше под сомнение мои слова и серьезнее относились к моим предположениям. Но чем их удивить? Ведь в моей жизни действительно ничего необычного больше не происходило. Я серьезно призадумался. Сколько прошло времени, не знаю. Знаю только, что когда я снова начал воспринимать окружающее, мои новые знакомые, все семь человек, в абсолютном молчании смотрели на меня. Первым заговорил майор Галкин. И его слова не были адресованы никому конкретно:

– Могу поспорить с кем угодно и на что угодно! Сейчас мы услышим действительно занимательную историю!

– Только сразу оговорюсь, товарищ майор, – решился я, – эта история произошла не со мной. А с моей теткой. И рассказала мне ее моя мать…

Тишина.

– Это случилось четыре года назад. У моего деда был «Москвич». Точнее, он у него и сейчас имеется. Только он на нем после того происшествия не ездит. Надо сразу сказать, что мой дед не принадлежит к числу людей, которые хорошо водят машину. Он не обязательно смотрит по сторонам, выруливая с проселочной дороги на асфальт. Может и повозмущаться, если его обматерят за слишком медленное движение на трассе, да еще и не в своем ряду. Но на деревенских дорогах такие водилы скорее правило, нежели исключение. Моя бабушка никогда не любила ездить на машине, а уж тем более с дедом. Ну да я объяснил почему. Получается, что и боялась-то она не напрасно. Однажды, когда они возвращались домой из районного центра, дед не справился с управлением, и машина перевернулась. Сам он отделался лишь испугом, а вот бабушка, видимо, сильно ударилась головой. Рана, правда, была едва заметной, но для кровоизлияния в мозг этого было достаточно. В общем, она умерла, даже не доехав до больницы.

После такого короткого предисловия я сделал небольшую паузу, чтобы оценить реакцию слушателей. Капитан Стриж вынул из кармана брюк пачку «Столичных» и, закурив, бросил ее на середину стола. Его примеру последовали все, кроме меня и майора Галкина. Когда люди приготовились слушать дальше, я продолжал:

– Бабушку знали и любили все, поэтому на похороны собралось полсела. После разъезжались быстро. Мало кому нравится задерживаться на поминках. Мы уехали на следующий день, чтобы на сорок дней снова вернуться. Однако вышло так, что приехать у нас получилось только неделей позже. И вот именно тогда моя мать и услышала от тетки эту жуткую историю.

Таисия Петровна, моя тетка, внешне очень сильно походила на бабушку. Такая же грузная, и те же больные, постоянно отекающие ноги. Она жила одна в маленькой квартирке на первом этаже панельной двухэтажки. Когда умерла бабушка и дед остался один в своем огромном деревянном доме, советом сестер, а их вместе с моей матерью пять, было решено, что тетя Тася переберется к нему. Кто-то же должен был за хозяйством смотреть. Тем более что оно у деда не маленькое. Да и деду одному нельзя было. Мало ли что. В общем, как сестры решили, так и сделали. Уже за неделю до сорокового дня вовсю шла подготовка к нему. Закупали муку, резали и морозили птицу. Народу ожидалось много. За подготовкой к этому важному дню время пролетело быстро. В последний вечер, перед приездом гостей, спать легли поздно. Таисия Петровна расположилась в комнате, где стояла большая деревенская печь. Из комнаты в палисадник выходили два окна. Дед устроился в соседней, на широкой металлической кровати, безбожно продавленной в середине. Уснули быстро и крепко, ибо заботы последней недели выжали из людей все силы.

Неожиданно громкий стук в окно вырвал Таисию Петровну из крепких объятий сна. Она как ужаленная подскочила к нему, впившись затуманенным взглядом в кромешную темноту за стеклом.

– Что? Кто это? – ничего не соображая со сна, громко спросила она.

То, что произошло потом, она запомнила на всю жизнь. Услышанное лишило ее покоя на долгое время.

– Тася! – донесся снаружи негромкий бабушкин голос. – Ты не забыла, какой завтра день?

Внутри тети Таси все оборвалось. Ее ноги подкосились, и она чуть не упала. Однако какая-то неведомая сила заставила ее ответить. И она почти закричала:

– Я все сделала, мама! Все уже готово! Тебе не нужно беспокоиться!

Встревоженный громкими голосами среди ночи, появился дед.

– Что случилось, Тася?

– Все в порядке, папа, – тем же полукриком ответила она и поспешила добавить: – Это я во сне кричала.

От пережитого ей вдруг сделалось дурно, и она бессильно опустилась на край дивана.

В этот момент мой голос изменил мне. И последнее слово я произнес уже фальцетом. Видно, слишком ярко представил себе всю ту чудовищную нереальность ситуации, в которой находилась моя тетка. Подсуетившийся сержант Воронян подал мне стакан с водой:

– Промочи горло, человек, – улыбнулся он одними глазами.

– Что, переволновался? – с совершенно серьезной миной обратился ко мне Галкин, – Ну, да в этом нет ничего удивительного. К такому нельзя привыкнуть.

– Значит, вы мне поверили, товарищ майор? – спросил я.

– Еще бы! – воскликнул капитан Стриж. – У тебя вон волосы на макушке дыбом встали. Такое не сыграешь! Кроме того, твой рассказ не был для нас чем-то новым. Поверь мне, подобное происходит чаще, чем ты себе это представить можешь.

– Как это?

– А вот так! У данного явления даже имеется свое название. Правда, не научное. Конечно, не стоит забывать, что в каждом отдельно взятом случае нужно очень осторожно принимать на веру все сообщенное очевидцем, или, как мы говорим, контактером. Различные обстоятельства могут по-разному повлиять как на само развитие события, так и на результаты наблюдений.

– Уже не говоря о том, – поддержал его Галкин, – что любой материалист, не признающий существование потустороннего мира и выходцев оттуда, нашел бы тысячу доводов, которые превратили бы историю твоей тети в жалкое подобие сказки.

– Какие же доводы, товарищ майор?

– К примеру, ты ведь сам сказал, что с момента похорон твоей бабушки и до известного события у твоей тетушки практически не было возможности как следует отдохнуть. Стресс, скорбь, физическая усталость – все это могло сильно подорвать ее психику. Пережив тяжелую утрату, многие люди впадают в долговременную депрессию, им видится черт знает что. А нередки случаи, когда несчастные попросту накладывают на себя руки.

После этих слов в комнате на какое-то время повисла пауза. Мои новые знакомые, все до единого, словно в каком-то только им известном ритуале, угрюмо опустили головы.

До меня почему-то только сейчас дошло, что мы совершенно нормально беседуем о вещах, которые серьезно как-то и не принято воспринимать. Тогда я решил, что настало время поговорить о том, что меня действительно ожидает на этой точке, а не точить лясы попусту.

– Прошу прощения, – произнес я, – мне можно узнать, чем я на самом деле буду здесь заниматься?

При этих словах Галкин и другие удивленно посмотрели на меня. А я тем временем продолжал:

– Мне что, предстоит здесь что-то оформлять? Какие-то стенды? К примеру, в школе мне нередко доводилось рисовать стенгазеты. И даже…

Но договорить мне не дали. Вслед за майором Галкиным захохотали все мои соседи по столу. Однако смех был очень неприятным.

– Рядовой Майзингер, ты что, офигел? С чего ты решил, солдат, что имеешь право на равных разговаривать со старшими по званию, а? Что касается твоей непосредственной работы здесь, то всему свое время. Как говорится в одной очень хорошей русской пословице, «Не лезь поперед батьки в пекло!» По-армейски же она для тебя должна звучать так: «Не задавай лишних вопросов!»

Он сделал паузу. С его губ не сходила ухмылка, а глаза оставались строгими:

– Если ты действительно думаешь, что мы здесь страшилки друг другу от нечего делать рассказываем, то ты здорово ошибаешься. Тебе к таким вот разговорам теперь придется привыкнуть. Мы их, представь себе, очень любим вести!

Я задумался. Вот здорово, сначала как с равным говорят, а потом – на тебе! Но тут же сообразил, что нелепую ситуацию нужно срочно спасать:

– Виноват, товарищ майор, больше не повторится!

Он пригладил свои светлые волосы, и как ни в чем не бывало, продолжал:

– Постарайся хорошенько вспомнить, что еще рассказывала тебе мама о происходившем с твоей тетей!

– Это, действительно, еще не конец, – спохватился я. – Не знаю, точно это или нет, но по прошествии сорока дней необходимо начисто побелить комнату, в которой находился умерший или умершая. Видимо, это обычай такой.

– Есть такое поверье, – подтвердил капитан Стриж.

– Однако прежде, чем это произошло, моя тетка, как и водится в таких случаях, сначала посоветовалась со старухами. Выслушав ее, бабульки в первую очередь одобрили поведение тетки в ту памятную ночь. Мол, правильно поступила, Таисия Петровна. И тут же научили… Если вдруг в доме или во дворе еще что-нибудь невероятное происходить станет, должна она громко так закричать: «Да пошла ты к черту!» Это, мол, поможет. Потому как после сорока дней уже не душа усопшей приходит, а воистину что-то нехорошее.

У меня снова пересохло в горле, и я отхлебнул из стакана.

– Если верить моей матери, то на следующий день после того, как гости уехали, взялась тетка белить потолки. Уже почти все освежила. Оставался лишь маленький квадратик. Таисия Петровна слезла с табуретки, переставила ее и снова взобралась под потолок. И вот в этот самый момент вдруг над ее головой загромыхало. Такое впечатление, что по чердаку прокатилось колесо. Именно так показалось скованной страхом женщине. Тетя Тася и не помнила, как спрыгнула с табуретки. «Пошла ты к черту!» – закричала она что было сил. И все прекратилось. Она стояла посреди свежевыбеленной комнаты. В распахнутые окна вовсю светило солнце, а она никак не могла в себя прийти. Однако после этого случая больше ничто не нарушало покой моей тетушки.

Мне выделили небольшую комнатку в самом дальнем отсеке, или, как их здесь называли, бараке. В первый вечер я долго не мог уснуть. Вспоминал разговор. Корил себя за то, что так нехорошо повел себя в первый же день знакомства со своим новым коллективом. Человек я по природе тактичный, а здесь вдруг что-то накатило. Сам себя не узнавал. Решил, что завтра еще раз извинюсь за свое поведение. И не только лично перед майором, но и перед остальными. Однако такие размышления не очень-то и способствовали сну. Я сел на кровати и в очередной раз огляделся. Напротив стояла еще одна кровать. Как мне объяснили, она принадлежала моему предшественнику. У изголовья – такая же, как и у меня, скромная тумбочка. На стене – ночник. Я пересел на его койку и убедился, что она ничуть не удобнее моей. Включил свет. Скорее от нечего делать, чем просто из любопытства, открыл дверцу тумбочки. Пусто. Выдвинул ящик. По дну каталось несколько цветных карандашей. Я извлек их из ящика и положил на тумбочку. Красный, синий и зеленый. Ничего особенного в них не было. Я громко зевнул и задвинул ящик обратно. И здесь обратил внимание на странный звук, будто в тумбочке скомкался лист бумаги. Меня это обстоятельство озадачило. Если я не ошибался, тумбочка теперь была совершенно пустой. В таком случае откуда шел этот звук? Я присел перед этим скромным предметом интерьера и снова отворил дверцу. Пусто. Тогда я взял и полностью вытащил единственный ящик. Именно в этот момент на дно тумбочки упал смятый лист бумаги. Значит, моя догадка была правильной. Видимо, бумажка застряла между ящиком и внутренней стенкой. И поэтому ее никто не заметил. Прежде чем поднять листок, я почему-то взглянул на дверь. Странное волнение овладело мной. Почему-то я решил, что разворачивать эту бумажку не имею права. Что-то подсказывало мне, что с ней связана какая-то тайна. И все же я поднял и развернул ее. Вот уж точно говорят, что любопытство – не порок. Это был обычный тетрадный листок в клеточку. И с обеих сторон он был исписан мелким, но очень красивым почерком. При этом писавший явно старался использовать всю площадь бумаги. Поля отсутствовали совсем. И даже сверху не было оставлено места. Строки начинались и заканчивались у края листа. Я стал читать…

«Игнат их сам будто бы видел. В первый раз, с его слов, это случилось лет пятнадцать назад. К самарским озерам он забрел в поисках коровы. Долго искал свою скотину и не заметил, как сбился со знакомой тропинки. А время уже было позднее. Назад в деревню еще топать и топать. Решил Игнат поиски потерявшейся коровы на следующий день отложить. И уже было назад повернул, как вдруг услышал леденящий душу крик. А голос был детский. Здесь-то он и вспомнил рассказы стариков. До этого случая никогда в них не верил. Думал, брехня все это. Прислушался он, но ничего такого больше не услышал. Тогда Игнат решил, что ему просто померещилось. Однако ходу все же прибавил. И снова с дороги сбился. Потому как с озер натянуло туману. И вот тут-то он их и увидел. Говорил, что детей семеро было. А двигались они так, словно по воздуху плыли. Не касались ступнями земли. Игнат смог их хорошо разглядеть, прежде чем те исчезли. Он их так описал: „Лица бледные. Под глазами и у рта синие круги. А по всему телу страшные раны. Будто порубленные они. Один же из них вообще без головы…“ В другой раз, это было месяца через три, он из города возвращался. Вышел на съезде на Михайловку. Туда автобусы не заходят. Попуток тоже не бывает. Да и откуда им быть-то? В деревне, поди, ни у кого машины отродясь не было. Зато почти у каждого лошадь. До Михайловки по дороге еще километров пятнадцать. А если без дороги вдоль озера, не более десяти. До темноты время еще было. Вот он и решил напрямую идти. Часа через полтора добрался до бугров. Время шло к пяти. Но вот небо дождевыми облаками затянуло. Мрачно стало. Бугры уже позади остались, когда он снова, как тогда, крик услыхал. Его словно водой колодезной обдали. А чуть только повернулся – и сразу их увидел. Но когда они над тем местом оказались, где раньше крайняя изба стояла, то начали они прямо на глазах исчезать. Как если бы они сквозь землю проваливались.

Галка, представь себе такое!

Мы заночевали у деда Игната. Я на полу лег. И еще долго потом слушал, как наш майор с ним беседовал. Жуткие вещи ему поведал Игнат. Попробую тебе вкратце весь их разговор передать. Майор спросил его, что это за бугры такие? О них в своих рассказах Игнат не раз упоминал. Тот объяснил, что это все, что осталось от деревни Самарки. Отсюда, кстати, и названия озер. Была, мол, в начале века такая деревенька. Дворов тридцать. Майора заинтересовало, что же общего имеет исчезнувшая с лица земли деревня с призраками? Дед поведал, что однажды, во время Гражданской войны, году в двадцать первом, в деревню прискакали бандиты. В те времена много таких шаек по их местам шастало. Откуда-то прознали они о будто бы спрятанных в местной барской усадьбе сокровищах. Усадьба эта, правда, уже года с восемнадцатого пустовала. Хозяева за кордон подались. Крестьяне, понятно, ни о каких таких сокровищах ничего не знали. Конечно, легенды по округе ходили. Да и старый барин больно уж богат был. Только вот откуда крестьянам знать, где барские сокровища схоронены были. Да и были ли они в действительности, эти самые богатства тут закопаны. Однако атаману шайки такой ответ не по душе пришелся. Он был уверен, что жители деревни о месте захоронения барского клада знали. И приказал он бандитам согнать всех жителей в центре села. Детей отделили от взрослых. А когда бандиты увидели, что и из этого ничего не выходит, они порубали шашками и топорами семерых ребятишек. Но сельчане, видимо, и вправду о тайнике ничего не знали. И тогда атаман приказал спалить деревню вместе с жителями. Напуганных людей загнали в избы и подожгли. Так Самарка перестала существовать.

После этой истории мне всю ночь какая-то чертовщина снилась – изрубленные тела, полыхающие избы. А вечером следующего дня мы отправились на поиски старого пепелища. Обзавелись в Михайловке лошадью с подводой, погрузили на нее свою аппаратуру и отправились. По дороге нам повстречались несколько местных. Они возвращались с самарских озер. Из-под брезентов, которыми были накрыты их телеги, торчали рыбьи хвосты. (Нам Игнат говорил, что озера там кишат рыбой). Мужики провожали нас мрачными взглядами, словно уже больше не надеялись увидеть нас живыми».

На этом предложении текст заканчивался. Я сидел не двигаясь. Размышлял. А мой ничего не видящий взгляд продолжал скользить по строчкам письма. В том, что это было письмо, не приходилось сомневаться. Даже имя адресата имелось. Галка. «Странно все это! – подумалось мне. – И что бы это значило? Что это за Михайловка такая? Где находится? И какого черта они делали в этой Михайловке? Что за расспросы? Что за аппаратура? Ничего не понимаю!» – пронеслось в мой голове. Мой предшественник упоминает какого-то майора… Неужели это действительно майор Галкин? Но тогда… И опять какие-то истории о призраках! Они что здесь, все больные? Может, секта какая-то? Иначе откуда такой нездоровый интерес ко всем этим байкам об изрубленных и безголовых? Б-р-р-р! Меня аж передернуло. Вот, блин, начитался на ночь-то глядя! Но следующая мысль понравилась мне уже больше. Теперь кое-что становилось для меня понятным. Моего предшественника тоже испортили! Да так, что он даже сам страшные истории сочинять начал. И ведь нашел же кому их написать. Своей подруге! Я почему-то был уверен, что упомянутая в письме Галина не кто иная, как подруга моего предшественника. А может, сестренка? Один черт, ерунду он ей нацарапал. Я бросил измятый лист обратно в тумбочку и поднялся. Стрелка на ручных часах показывала половину первого ночи. «Засиделся. А завтра подъем в семь», подумал я.

Всю следующую неделю я только тем и занимался, что рисовал. И рисовал помногу. По приказу майора я делал наброски местности. Наблюдал и зарисовывал немногочисленных обитателей здешних ландшафтов – воробьев да ящериц. Немало работал акварелью и маслом. Кроме того, майор подолгу занимался со мной зоологией и анатомией. Мне приходилось отвечать на самые разнообразные вопросы по ботанике и химии. Надобности во всех этих занятиях я не видел ровным счетом никакой. Однако такое времяпрепровождение мне нравилось. А еще много времени здесь уделялось спортивной подготовке и стрельбе. Один из вагонов был оборудован под тренировочный зал, где стояли самые разнообразные снаряды. Специального полигона для стрельб у нас не было. Поэтому мишени выставлялись прямо в открытой степи. Если еще учесть, что кормили здесь как на убой, то я уже было начинал считать себя настоящим счастливчиком. Ведь так везет далеко не каждому! В сравнении с нормальными армейскими условиями здесь был просто рай. Но на десятый день моего пребывания на «точке» все вдруг резко изменилось. Сигнал тревоги прозвучал в три часа ночи. Быстро одевшись и схватив свой вещмешок, я выскочил наружу. Остальные уже были там. Мы построились. Майор Галкин проверил наше обмундирование и остался доволен осмотром.

– Капитан Стриж, – скомандовал он, – выдать подразделению оружие!

Где-то в темноте застрекотал вертолет.

На вертушке летели не меньше часа. На аэродроме в Мары ждали свой ИЛ-76 до семи вечера. Все предпринятые мной попытки узнать, куда же мы держим путь, оказались безуспешными. (Кстати, до конца службы меня держали в совершенном неведении относительно названия и расположения тех географических точек, в которых происходили нижеописываемые операции).

Я и сержант Воронян сидели на самом краю аэродрома. На сваленных в кучу ящиках и мешках, принадлежащих нашей группе. В безоблачное небо один за другим взмывали МИГ-29.

– Товарищ сержант, а Воронян – это ваша настоящая фамилия? – неожиданно для самого себя вдруг спросил я.

Армянин внимательно посмотрел мне в лицо и снова перевел свой взгляд на самолеты.

– А как ты думаешь? – вопросом на вопрос отреагировал он.

– Думаю, что это вполне возможно, – ответил я.

– Правильно думаешь, – улыбнулся сержант.

За взлетной полосой, метрах в трехстах от нас, появилась группа десантников. Двадцать человек поджарых и высоких парней. Их сопровождал молодой офицер. Рассмотреть его звания мы не могли. Было слишком далеко. Офицер минуты две о чем-то говорил со своими подчиненными. В какой-то момент солдаты вдруг бросились на землю и стали быстро отжиматься. После сорока я перестал считать. Потом офицер снова говорил. Потом десантники снова отжимались. Так продолжалось довольно долго. В конце концов они похватали свои вещмешки и бросились к пятью минутами раньше приземлившемуся ИЛу. Солнце палило нещадно, а расстояние до самолета составляло никак не меньше километра. Однако парням понадобилось от силы пять минут, чтобы добежать до борта и погрузиться. А десятью минутами позже ИЛ уже шел на взлет.

– Вот где я ни за что не хотел бы служить, – скривил я душой. На самом деле моей мечтой всегда оставалась служба в ВДВ.

– Это почему же? – искренне поинтересовался Воронян.

– Так ведь какие нагрузки. Какие усилия. И в Афган вон заслать в любой момент могут. А там сколько наших уже полегло! Нет! Ни за что не хотел бы с ними поменяться, – в этот момент я даже сам себе поверил.

Воронян снова ухмыльнулся:

– Я думаю, что и из них никто не захотел бы поменяться с тобой местами…

Я был другого мнения. А потому лишь пожал плечами.

Подошел старшина Дятлов.

– Видели этих архаровцев? – кивнул он головой в сторону уходящей к горизонту машины. – В Афган закидывают. Говорят, нашим там сейчас совсем туго приходится. Духи как сообразили, что русские и вправду уходят, сразу оборзели.

– Смотри-ка, ты как знал, – обратился ко мне Воронян.

– Это ты о чем, сержант? – Дятлов явно был настроен на продолжительную беседу.

– Да вот рядовой Майзингер уже успел предположить, что им туда.

– Ага, – старшина раскуривал сигарету, – а потом их обратно в цинке привезут. И кому-то опять придется их стенания выслушивать.

– Материнские, что ли? – поддержал я беседу.

Воронян снова ухмыльнулся. А Дятлов посмотрел на меня так, словно я над ним издевался.

– Послушай, Майзингер, ты что, на самом деле придурок или только прикидываешься?

Я ну никак не ожидал такого продолжения. Поэтому откровенно обиделся. Но прежде, чем я успел хоть что-то ответить на его оскорбительные слова, вмешался Воронян.

– Дятлов, – спокойно, но с металлом в голосе произнес он, – вернись на землю! Парень совсем еще новенький. Он действительно не понимает…

– Что я не понимаю? – Во мне все кипело.

Однако Воронян словно и не заметил моего возмущения:

– Если хочешь что-то рассказать, то рассказывай. А прикапываться к нему не надо.

Дятлов слушал молча. Желваки так и ходили под кожей. Он затоптал бычок и достал из кармана маленький пакетик.

– Насвай будешь? – спросил он меня. – Ташкентский! Не какое-нибудь там птичье дерьмо.

– Спасибо, – отказался я.

– А я возьму, – протянул широкую ладонь армянин.

Старшина Дятлов высыпал ему в руку несколько зеленых шариков и столько же закинул себе в рот. Потом бросил свой рюкзак рядом со мной и уселся на него.

– Ладно, не обижайся, – он снова обратился он ко мне, – давай я тебе и вправду лучше расскажу.

– Хорошо, – поднялся Воронян, – вы пока здесь беседуйте, а я пойду пройдусь.

Сказав это, он направился к вышке деспетчеров.

– Еще до того, как я сверхсрочником стал, мне пришлось служить в Какайтах. Служил я в роте охраны. Охраняли зоны с МИГами. Два часа на посту, два – в дежурке и два – спишь.

– И так круглые сутки? – не поверил я.

– И так круглые сутки, и не один месяц подряд.

Я сочувственно помотал головой. А Дятлов тем временем продолжал:

– Однажды осенью восемьдесят шестого к нам прилетел «Черный тюльпан». Знаешь, что это?

– Нет.

– Это грузовые самолеты, в которых перевозят цинковые гробы с останками погибших военных. На боку такой машины часто натрафаречен цветок – черный тюльпан. Тот борт прилетел прямиком из Кабула и следующим утром должен был отбыть куда-то в Россию. Его отогнали на запасную полосу, в самый ее конец. Охранять этот самолет мы должны были только ночью. В наряде нас было трое. Первый заступал в десять вечера. Я должен был сменить его в час ночи. А меня сменяли уже в четыре. На семь тридцать утра намечался вылет.

– Товарищ старшина, вы же говорили, что смена всегда только два часа длилась. Как же так? – поинтересовался я.

– А ты внимательный, черт! – улыбнулся Дятлов и пояснил. – Это был особый караул. На моей памяти вообще единственный был. Хотя «тюльпаны» я уже и раньше видел.

– А-а!

– Без четверти час меня повезли на пост. Остановились мы метрах в ста от борта. Прапор, разводящий, из кабины вылез и по тенту стучит. Это такой сигнал, мол, давай вылазь. Пошли мы к самолету, а около него никого не видно. «Что за черт? – ругается прапорщик. – Куда это хохол подевался? Неужели где-нибудь дрыхнет?» Подошли мы к борту поближе. Нет никого. Обошли самолет кругом. Тихо. Прапор уже решил в караул звонить. Но в это время из темноты потерявшийся хохол выруливает. Прапор на него налетел: «Где ты шляешься, морда? Да я тебя под трибунал отдам!» – кричит. А хохол ко мне: «Закурить есть?» – спрашивает. Я свою заначку из-под панамы достаю и ему протягиваю. Смотрю, у него руки дрожат. «Небось, последняя?» – спрашивает. Я говорю: «Да фиг с ней!» В это время прапор видит, что с хохлом что-то не то происходит, и мне говорит: «Заначку спрячь! Потом выкуришь». А сам из кармана свои достает и нам предлагает. Хохол пару раз затянулся – и нет сигареты. Прапорщик его спрашивает: что, мол, случилось? А тот головой в сторону борта кивает и говорит: «Ребята-то никак не успокоятся…» Мы с прапором переглянулись. Ничего понять не можем. А хохол продолжает: «Один мать все время зовет. Другой стонет».

– В самолете, что ли? – не поверил я своим ушам.

– В том-то и дело, что в самолете, – ответил Дятлов.

– И что дальше? – не выдержал я.

– А что дальше?… Я стоять на этом посту отказался. Как прапорщик ни ругался, но заставить меня не смог. Потом вызвали летунов. Тех самых, что с бортом прибыли. Наш особист приехал и начальник караула. Летуны, когда их в курс дела ввели, как-то странно на хохла посмотрели. А один из них и говорит: «Ты парень, в своем ли уме? Там же ни одного целого нет. Руки, ноги да головы. Все, что после нападения на танковую колонну собрать удалось».

Договорить Дятлов не успел. Из подъехавшего УАЗа вылезли майор Галкин и капитан Стриж. Подошли остальные, и мы стали готовиться к погрузке в самолет.

Я неотрывно смотрел на убегающую назад полосу дороги. В этом было что-то магическое. Снежные завихрения толстыми змеями скользили за громыхающим грузовиком, норовя укусить его за колеса. ГАЗ-66 бросало на обледенелых ухабах так, что мы дружно подпрыгивали на лавках. Снова повалил снег. И снова все пропало: и пушистые, отягощенные снежным покровом ели вдоль дороги, и серое зимнее небо. Я осмотрелся. Большинство наших спали. Бодрствовали я, Галкин и Дятлов. Дятлов что-то выстругивал из бог весть как попавшего к нему сучка. И каждый раз, когда нас подкидывало, тихо матерился. Галкин из-под полуприкрытых век незаметно наблюдал за старшиной и улыбался приступам его раздражительности. Когда мы въехали в село, начинало смеркаться. Машина остановилась у солидного одноэтажного дома с выкрашенным в лазоревый цвет крыльцом. Перед ним орудовал совковой лопатой мужик. В тот же миг дверь в доме распахнулась, и на крыльцо вышли три женщины. Самой молодой из них на вид было не больше двадцати. Мы споро выгрузились и, следуя приглашениям женщин, прошли в дом. Мужик с лопатой подозрительно вглядывался в наши лица, когда мы проходили мимо. Он был явно не в духе. И, как мне показалось, его недовольство заключалось не только в том, что ему помешали работать. Хозяин дома, а это был именно он, не очень-то жаловал мужчин. Однако об этом нам стало известно позже. Хозяйка, Катерина Васильевна, была на удивление расторопной женщиной и успевала буквально везде. Казалось, она только что стаскивала полушубок с одного гостя, а в следующий момент уже разливала дымящиеся щи по тарелкам. Две другие женщины ей успешно во всем помогали. Когда все наконец-то расселись за длинным обеденным столом, Майор Галкин коротко нас представил. Странно-птичьи фамилии нашего коллектива, за исключением моей нерусской, очень удивили женщин. Однако у них хватило такта не задавать лишних вопросов. Через несколько минут появился хозяин и занял место на сундуке в прихожей.

– Что же ты, Николай, там-то сел? Будто и не хозяин вовсе! – удивилась Катерина Васильевна.

Он встал и, протиснувшись между сидящими и стеной, занял свое место во главе стола. Правда, сделал это как-то неловко.

Галкин тем временем вынул из-под стола бутылку водки. Глаза Николая заблестели. И всем стало понятно, что отношения с хозяином начинают потихоньку налаживаться.

– Ну, давайте, Николай, за встречу, за знакомство! Ну и за то, чтобы мы поскорее сделали свое дело и убрались подобру и поздорову.

– Это че, одна на всех, что ли? – невежливо поинтересовался тот.

– Ну почему же! – удивился майор. – Это только нам с вами. И вот еще хозяйке, ежели она пожелает. – При этих словах Катерина Васильевна только махнула рукой. – А мои спутники не пьют.