Текст книги "Змеи-гиганты и страшные ящеры"

Автор книги: Рольф Бломберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Рольф Бломберг
Змеи-гиганты и страшные ящеры

Предисловие

Автор книги «Змеи гиганты и страшные ящеры», большой любитель животных и путешествий, Рольф Бломберг сделал своей профессией сбор живых зверей, ящериц, крокодилов, черепах и змей для зоопарков. Одновременно он снимает фильмы о жизни животных. Один из таких фильмов, «Анаконда», хорошо знаком и советскому зрителю. О том, как снимался этот фильм, им была написана книга, которая переведена несколько лет назад на многие языки, а также и на русский язык.

Острая наблюдательность и умение видеть природу какой она есть, воспитанные с детства страстной любовью к животным, самое привлекательное в книге Рольфа Бломберга.

Вместе с тем следует заметить, что Бломберг не всегда точен в изложении общих сведений о своих любимцах.

Так, справедливо предостерегая читателей против преувеличения ядовитости змей, он сам нередко впадает в преувеличение, говоря о «смертельных укусах». Сейчас мы знаем, что на земном шаре нет змей, укусы которых были бы абсолютно смертельны для человека. Даже при укусах самых опасных тропических змей более трёх четвертей пострадавших выздоравливает. Среди змей, водящихся на территории нашей страны, очень ядовиты кобра и гюрза, но и при их укусах бывает 8-15 % смертности, а укусы гадюк дают 4–5 % смертельных исходов. В целом, по странам, о которых мы располагаем достоверными материалами, смертельных случаев от укусов ядовитых змей сравнительно немного. Например, в США ежегодно умирает около 15 человек, во всех странах Западной Европы, вместе взятых, далеко не ежегодно регистрируются единичные случаи смерти от укусов змей. В СССР ежегодное количество погибших, как правило, не превышает 10–12 человек. Следует подчеркнуть, что и этих трагических случаев могло бы не быть, если бы люди правильно применяли современные методы лечения.

В подавляющем большинстве случаев жертвами змей оказываются дети и при этом мальчики, которые составляют около 80 % всех пострадавших. Подвижные, любопытные, они постоянно залезают руками в норы, под камни, дупла или птичьи гнёзда, где их и кусают змеи.

Неверно рисует Р. Бломберг и картину отравления змеиным ядом в результате укуса гремучей змеи. В действительности, при укусах происходит местный распад (некроз) тканей, кровоизлияния, внутрисосудистое свёртывание крови, иногда шок. В настоящее время твёрдо доказано, что традиционные способы лечения укушенных – наложение жгута на поражённую конечность, прижигание и кровопускание не только не приносят пользу, но значительно отягчают состояние больного. Новые, современные принципы лечения состоят в максимальном щажении поражённой части тела, борьбе с внутренними кровопотерями при помощи переливания крови и лечение противоядными сыворотками. Сыворотки получают путём иммунизации животных ослабленными змеиными ядами. Змеиные яды для сыворотки получают в питомниках змей. О таком питомнике в Сан-Пауло («Бутантан») пишет Р. Бломберг. Такие питомники есть во многих странах мира; самый крупный советский питомник находится в Ташкенте.

Не останавливаясь более на этих вопросах, повторяю, что неточности, иногда ошибки или устаревшие сведения о змеях в книге Р. Бломберга не столь уж существенны. Главное в этой книге – яркие, сочные описания животных, которых так любит автор. Эта книга, говорит Р. Бломберг, написана им для таких же увлечённых, как и он. Думаю, что книга способна увлечь и тех, кто был равнодушным к животным, и в этом её несомненно большое достоинство.

А. Г. БАННИКОВ

Введение

Однажды летом – мне тогда шёл шестой год – родители привезли нас, детей, в Фальстербу. От этой поездки у меня осталось два особенно ярких воспоминания.

Первое – вонючая полусгнившая шкура какого-то животного, которую мы с братьями безуспешно пытались вытащить из песка. Скорее всего, она принадлежала крупному тюленю, но мы-то не сомневались, что нашли «великого морского змея»!

Второе воспоминание – встреча с черепахой, принадлежавшей одной старой даме, которая разрешала мне кормить её любимицу листочками салата. Мне было чуть-чуть страшно, потому что я слышал от кого-то, будто эта самая черепаха откусила мальчику палец. Выдумали, конечно, но я поверил. И никак не мог наглядеться на редкостное животное, часами наблюдал его. Ведь я ещё никогда не видел живых рептилий, и черепаха воплощала для меня странный, неведомый мир, который до тех пор представлялся мне сказочным.

А через несколько лет родители подарили нам маленькую греческую черепашку, у которой всегда был сонный и недовольный вид и которую мы, неведомо почему, назвали Крошкой. На летние каникулы наша семья поселилась на хуторе в Бергслагене; здесь черепаха паслась на огороженной лужайке. В один прекрасный день она исчезла. Мы долго искали её, пока не потеряли всякую надежду увидеть вновь нашу Крошку. Все очень огорчались, представляя себе, какая страшная участь её ждёт. Летом-то ей только хорошо на воле, а вот как настанет зима, грянет мороз, тут уж Крошке не несдобровать…

Начался сенокос. Мы с братьями тоже работали. Арендатор Карлссон управлял косилкой, а нам доверили ворошить сено. Вдруг Карлссон остановил лошадь.

– Тьфу, нечистая сила! – закричал он. – Глядите-ка, ребята, – в старом ботинке змея притаилась! Давайте сюда косу, я её зарублю!

Змея? Мы со всех ног бросились к нему. И покатились со смеху. Какая же это змея и какой же это башмак – в траве лежала наша Крошка!

– В жизни не видал твари чуднее, – сказал Карлссон, придя в себя и с опаской поглядывая на маленькую черепаху.

Как раз в то лето мой брат Курт и я начали собирать всевозможных животных. У нас были полные коробки бабочек и жуков, в банках и пробирках с формалином лежали лягушки, ящерицы, черви, личинки. Гордостью нашей коллекции были блоха (весьма редкое животное в Швеции) и крупная гадюка с удивительно красивым узором вдоль спины. Мама обнаружила её на клумбе и уже замахнулась граблями, но мы с Куртом успели предупредить расправу. Правда, змею всё равно ожидал трагический конец, но, во всяком случае, смерть её была не такой мучительной. Мы поймали её суком с рогаткой на конце, положили в жестянку и усыпили эфиром. Потом законсервировали гадюку в формалине, стащив у мамы самую большую банку для варенья и украсив её аккуратной этикеткой.

За первой змеёй последовали другие, и постепенно мы перестали их бояться. Однако репортёр, который написал, будто Курт и я, чтобы потешить папу и маму, приносили домой живых гадюк и изображали укротителей змей, сильно преувеличивает!

Зато много лет спустя другой журналист, посетивший наш дом в Стокбю, ничуть не погрешил против истины, когда рассказывал:

«…Как только ваш корреспондент вошёл в дом Бломбергов, его встретили не совсем обычным в шведских условиях предупреждением:

– Не наступи на носуху! Там в углу крокодил!

Что и говорить, в доме гостило множество экзотических животных. По комнатам, уписывая свои любимые бананы, бегала шестимесячная носуха [1]1
  Носуха (Nasua) – род американских енотов, включающий несколько видов, живущих в Южной, Центральной и южной части Северной Америки. Длина зверьков, с пушистым хвостом, который равен туловищу, около метра. Получили своё название благодаря хоботообразно удлинённой морде. Живут в лесах, хорошо лазают по деревьям, роют землю сильными лапами с длинными когтями. Кормятся червями, насекомыми, моллюсками, а также плодами, корневищами и другой растительной пищей. Носух повсюду держат в неволе, выкармливая молодых молоком и плодами. Быстро привыкая к людям, они становятся очень забавными, охотно играют с детьми, возятся с собаками и кошками.


[Закрыть]Чиппен, под мебелью прятались крокодилы разных видов и возрастов, важно шествовала по полу редкая черепаха с Галапагосских островов».

Этот репортёр побывал у нас, когда я вернулся из своего второго большого путешествия в Южную Америку. Неистребимое желание увидеть животный мир, богатством и своеобразием превосходящий наш, шведский, привело меня в тропики. За первыми двумя путешествиями последовали новые, в разные части света, откуда я привозил зоологические коллекции для наших музеев, а иногда и живые экспонаты. Сбылась мальчишеская мечта!

Теперь я с радостью отмечаю, что мои дети не меньше меня увлекаются животными. Уже в три года – мы жили тогда в Эквадоре – Андерс помогал мне ловить лягушек, ящериц и насекомых.

Собираясь в очередную экспедицию, я спросил сына, что ему привезти.

– Медвежонка, – сказал он сперва. Потом передумал.

– Нет, лучше большую-пребольшую лягушку.

Он получил её. Я подарил ему великолепную жабу, и он был самым счастливым ребёнком на свете, каждому показывал свою драгоценность. Правда, не все гости разделяли его восторг.

– И я тебе подарок сделаю, папа, – сказал Андерс и принёс какую-то коробку из своих тайников.

– Ах, вот она! – воскликнула мама. – А я-то ищу, куда подевалась коробка из-под духов!

Теперь от коробки пахло вовсе не духами. Но это не смущало мальчугана. Бережно, осторожно, словно речь шла о жемчужине, он извлёк свой улов – огромного старого таракана.

Я написал эту книжку для таких же увлечённых. Речь пойдёт о пресмыкающихся, с которыми я встречался в Южной Америке, Индонезии, Австралии и Африке. Но сначала стоит, пожалуй, напомнить, что мы ещё в школе узнали о рептилиях.

Класс Reptilia делится на пять подклассов [2]2
  В настоящее время общепринятая классификация рептилий следующая: четыре отряда – крокодилы, черепахи, чешуйчатые (змеи и ящерицы) и хоботоголовые (гаттерия).


[Закрыть]: крокодилы, черепахи, змеи, ящерицы и клювоголовые (единственный представитель – гаттерия, уцелевшая на маленьких островках у берегов Новой Зеландии). Все они позвоночные с трёхкамерным сердцем, только у крокодила оно четырёхкамерное. Дышат они всю жизнь лёгкими. Кожа покрыта роговыми чешуями или щитками. Пресмыкающиеся, как и рыбы и лягушки, холоднокровные животные. Это означает, что температура крови у них меняется в зависимости от температуры окружающей среды – воздуха или воды.

Обилие ископаемых находок показывает, что это очень древний класс; его расцвет пришёлся на период от шестидесяти до двухсот миллионов лет назад, когда широко распространились огромные страшные ящеры, так называемые тираннозавры. И в наше время известно много видов рептилий, правда, нет таких великанов, какие были в далёком прошлом.

Больше всего рептилий в жарких поясах. В нашей холодной Швеции из двух с половиной тысяч видов змей планеты представлены только три – гадюка, уж и медянка. Ящериц известно около двух тысяч семисот видов, а мы встречаем лишь живородящую и прыткую ящерицу и веретеницу (она же медяница). Чтобы увидеть диких черепах и крокодилов, надо отправиться на юг, в тёплые края.

Так я и сделал. Я поехал на Галапагосские острова в Тихом океане.

Исполинские черепахи и морские ящерицы

Первое путешествие в тропики я совершил, когда мне исполнился двадцать один год. Перед этим меня в Государственном музее естественной истории научили, как следует консервировать и препарировать животных; тот же музей поручил мне собрать возможно более полную коллекцию фауны Галапагосских островов.

Понятно, я очень волновался, впервые отправляясь в незнакомую часть света. Никакими словами нельзя описать мою радость, когда я после месячного плавания через Атлантический океан, Панамский канал и вдоль побережья Южной Америки сошёл на берег крупнейшего портового города Эквадора – знойного и живописного Гваякиля, где мне предстояло пересесть на другой пароход, идущий на Галапагосский архипелаг.

Пока я ждал судна, у меня было достаточно времени хорошенько узнать Гваякиль. И я заранее соприкоснулся с удивительным миром, который ожидал меня на островах. Я познакомился с профессором Мартином Фёгели, экспортёром шкур и животных. Этот симпатичный швейцарец жил буквально в зверинце. Во дворе у него можно было увидеть откормленную дикую свинью, дикобразов, кинкажу [3]3
  Кинкажу (Potosflanus) – небольшой американский енот, ростом с кошку, с длинным цепким хвостом. Живёт в лесах от Мексики до Бразилии. Образом жизни напоминает обезьян. Днём скрывается в дуплах, а ночью отыскивает плоды, мёд, беспозвоночных животных. Кинкажу часто держат в домах, и он хорошо привыкает к человеку, привыкает к кличке, ласков и игрив.


[Закрыть]и носух, разных черепах, попугаев, цапель и уток. В доме профессора обитали две обезьянки-саймири, которые очень искусно ловили москитов. Однажды, только я хотел сесть в кресло, как хозяин остановил меня: там лежал, свернувшись клубочком, небольшой удав. А когда я решил умыться, он попросил меня быть поосторожнее, потому что в ванной сидели крокодилы, предназначенные для одного из зоопарков США.

У профессора Фёгели я встретился и с гигантскими галапагосскими черепахами. Посмотрел бы на них арендатор Карлссон, который так испугался нашей Крошки! Особенно на ту, что весила двести с лишним килограммов. Ноги у неё были почти как у слона; недаром этих черепах ещё называют слоновыми. Я частенько ездил на них верхом, используя старый трюк – держал перед мордой черепахи привязанный на палке банан или апельсин.

И вот, наконец, я вышел из Гваякиля курсом на Галапагос – или на Край Света, как называл американский исследователь Уильям Биб эти вулканические острова, лежащие в Тихом океане вдали от всех морских путей, в тысяче километрах к западу от маленькой республики Эквадор.

Семь дней в переливающемся солнечными блёстками бирюзовом океане – и я на острове Сан-Кристобаль. Потом я посетил другие острова и только через восемь месяцев вернулся на материк.

Это были незабываемые месяцы: сухопутные и морские походы, рыбная ловля, охота, ловля животных… Мои коллекции росли с каждым днём: баки, банки, пробирки наполнялись красивыми и уродливыми обитателями островов и окружающих вод. На Галапагосе много удивительных животных, настоящих зоологических редкостей. Например, баклан, который разучился летать, или самый маленький и самый северный в мире пингвин, или единственный гнездящийся в тропиках альбатрос. Но меня увлекали рептилии, и прежде всего огромные черепахи и ящерицы.

От этих черепах, которые по-испански называются galapagos, острова и получили своё название. Некогда архипелаг кишел бронированными исполинами. Но из пятнадцати видов, известных раньше, одни вымерли, другие почти истреблены. Только в самых глухих уголках двух-трёх крупнейших островов черепахи встречаются часто.

Тысячелетиями они жили в мире, не зная никаких врагов, и развелось их несчётное множество. Но вот появился наиболее страшный из всех хищников – человек, и началось истребление беззащитных животных. Пираты и китобои набивали трюмы мясом, убивали тысячи черепах ради жира, который мореплаватели предпочитали даже оливковому маслу. За этим жиром снаряжались целые экспедиции; это было форменное избиение. До сих пор у водоёмов, к которым приходили черепахи, можно увидеть тысячи скелетов, свидетельствующих о людской жестокости. И совсем худо стало, когда люди ввезли на архипелаг свиней и собак. Свиньи раскапывали и пожирали черепашьи яйца, а собаки ели маленьких черепашат – у них очень мягкий панцирь. Теперь черепах убивать запрещено, однако ни постоянные жители островов, ни гости не подчиняются этому запрету. А одичавшие свиньи и собаки бесчинствуют по-прежнему. [4]4
  На Галапагосских островах в настоящее время организован Международный заповедник.


[Закрыть]

Дольше всего я пробыл на острове Санта-Крус. Здесь, на южном берегу, есть район Ла-Фе, названный так по имени рыболовного судна, которое потерпело крушение и было выброшено волнами на берег. Между могучих кактусов, густых кустов и суковатых деревьев ползали сухопутные черепахи. За три дня, проведённых в Ла-Фе, я насчитал сотни черепах всех возрастов, в том числе около тридцати 100-килограммовых. Среди взрослых животных преобладали самки; они явно приходили сюда откладывать яйца. В красной почве повсюду были гнёзда, и местами мы находили круглые, чуть больше бильярдного шара белые яйца. Гнёзда с яйцами были закрыты довольно толстой приметной коркой; по словам здешних жителей, черепаха, отложив яйца, орошает землю собственной мочой.

В Ла-Фе я подобрал панцирь на редкость крупной черепахи, убитой несколько лет назад. Этот панцирь я подарил одной норвежке, переселившейся на Галапагос. Получилась красивая и необычная кроватка для младшего члена семьи.

Таких исполинов я увидел живьём лишь много лет спустя, когда приехал на Галапагосские острова в третий раз. Это было в самой труднодоступной части Санта-Крус. Черепашью обитель открыли с воздуха, причём совершенно случайно. Во время второй мировой войны американцы построили на острове Южный Сеймур военную базу и аэродром. И вот, совершая разведочный полёт, экипаж одной машины неожиданно заметил среди саванны Санта-Круса несколько водоёмов. Лётчики спустились пониже, чтобы получше присмотреться, и неожиданно разглядели множество громаднейших черепах. О своём открытии они рассказали островитянам, те пробрались туда и в самом деле нашли черепах; одни лежали в лужах и болотах и пили воду или принимали освежающие грязевые ванны, другие паслись на полянах, будто скот. С разных сторон к водоёмам сходились тропы.

^{Исполинская черепаха с Галапагосских островов. Красавицей её не назовёшь!}

Местные жители никому не рассказывали об этом тайнике. Но один из них, зная, что я охочусь только с киноаппаратом, проводил меня в черепашьи угодья.

Два дня мы шли по тяжёлой болотистой местности. Кое-где приходилось топорами расчищать в зарослях путь для себя и осла, который нёс наш багаж – провиант, палатки, камеры. То, что предстало нашему взгляду на третий день, вознаградило нас за все труды. Мы словно перенеслись в седую древность.

В болоте шириной с полсотни метров лежало восемь здоровенных черепах; кругом на полянах и в зарослях мы насчитали ещё десяток-полтора. Все они были намного крупнее тех, которых я фотографировал в Ла-Фе; я мог поклясться, что иные весили по 150–200 килограммов, а то и больше. Они были совсем непуганые – только, когда мы подходили вплотную, втягивали в панцирь голову и ноги и слышался свист вытесняемого воздуха. Эти черепахи почти глухие, можно рядом стрелять, а им хоть бы что.

Они были, несомненно, весьма преклонного возраста. Черепахи вообще относятся к самым долговечным животным на земле, а галапагосским великанам, считают многие исследователи, принадлежит рекорд – они доживают до 200–250 лет. Можно услышать и цифру 500 лет, но это, скорее всего, преувеличение.

О внешности исполинских черепах английский капитан Вудс-Роджерс, посетивший Галапагос в прошлом веке, писал: «В природе нет ничего безобразнее этой твари с панцирем, чёрным, как уголь, похожим на крышу старого экипажа». Его современник, американский военный моряк Девид Портер, так подвёл итог своим впечатлениям: «Трудно представить себе более неуклюжее и неприятное на вид животное».

Что верно, то верно – красавицами их не назовёшь (хотя, на мой взгляд, есть животные поуродливее). Когда черепаха вытянет свою морщинистую шею и разинет беззубую пасть с мясистым, словно распухшим, языком, никого не потянет целоваться с ней. Зато маленькие черепашата очень милы, и панцирь их покрыт тонким узором, словно вырезанным рукой китайского мастера. И ведь так со многими животными: взрослые кажутся нам уродами, а детёныши хороши. Я не знаю среди млекопитающих зверя, который был бы на вид гротескнее, чем бегемот. А бегемотёнком можно залюбоваться!

В черепашьих угодьях я снял много уникальных фотографий и кинокадров. Наша палатка стояла на поляне возле одной из троп, ведущих к водоёму, и часто громадные рептилии шествовали мимо лагеря. Они двигаются медленно (высшая скорость не больше трёхсот метров в час!), но верно, словно танки, ломая кактусы и ветки на своём пути. Иногда на спине черепахи едут бесплатные пассажиры – птички, которые склёвывают с панцирей случайно прилипшие семена, ловят мух и прочих насекомых.

Галапагосские черепахи – растительноядные, но не отказываются и от скоромной пищи. Мой гваякильский друг, профессор Фёгели, провёл интересные наблюдения и убедился, что черепахи не только охотно едят мясо, но и сами умеют его добывать. Он бросал им крыс, которые попадались в его крысоловки, рептилии уписывали их с удовольствием. А одна из них, весом в полтораста килограммов, загрызла и сожрала попугая, у которого были подрезаны крылья. Потом она же очень ловко убила носуху – выпрямив ноги, замерла, как изваяние, и, когда носуха забралась под неё, раздавила несчастную своим весом. Это не была случайность: она всегда привставала, когда к ней подходили куры и утки или другие обитатели профессорского сада.

Из своих двух первых поездок на Галапагосские острова я привёз немало огромных черепах в Швецию. Одна попала в стокгольмский зоопарк, другие – в Музей естественной истории, ещё несколько – в Аквариум в Гётеборге. Их нетрудно перевозить, надо только оберегать от холода. Упомянутый выше капитан Портер сообщает, что заходившие на Галапагос китобои грузили на суда по двести-триста черепах в запас, и они, «как ни удивительно, жили в трюмах по году без воды и пищи».

Наши музеи получили от меня и других редких пресмыкающихся с Галапагосских островов, правда, не живых, а законсервированных. Это были ящерицы – морские игуаны и конолофы. Особенно своеобразна первая из них, единственная в мире подлинно морская ящерица. Она встречается на островах в огромном количестве, можно видеть колонии по нескольку тысяч животных, которые настолько бесстрашны, что лишь с величайшей неохотой уступают дорогу человеку. Самые крупные достигают ста тридцати сантиметров в длину, цвет – серо-чёрный с зелёным и кирпичным отливом, вдоль спины тянется гребень из острых роговых шипов. Покрытая крупной чешуёй морда делает их похожими на древних динозавров в миниатюре. Это миролюбивейшие животные; когда вы их ловите, они, конечно, вырываются, но не пытаются укусить вас, только сердито кивают головой, да иногда выпускают из ноздрей две струйки воды. Будь это не вода, а огонь – вот вам и маленький дракон! Но если морская ящерица сумеет спрятаться между шероховатых камней, которых на этом вулканическом острове бездна, извлечь её оттуда почти невозможно, даже за хвост. У неё острейшие когти, она цепляется ими за малейшие неровности и в то же время вся раздувается. Тяни за хвост, дёргай, сколько влезет, она как в тисках зажата.

^{Морская ящерица на глыбе застывшей лавы.}

В своей книге о Галапагосе Уильям Биб рассказывает о бесстрашии морских ящериц. «Чтобы проверить, можно ли привить им чувство страха, я поймал в силок ящерицу средней величины, подбросил её в воздух, несколько минут поиграл с ней, потом отпустил на волю. Она отбежала на несколько метров, повернулась и посмотрела на меня. Без сопротивления дала снова поймать себя. Шесть раз я ловил её, играл ею – и ничего, разве что она стала ручнее после такого немилосердного обращения. Любое другое животное было бы вне себя от ужаса». Когда я говорю, что это единственная подлинно морская ящерица, это не значит, что она большую часть времени проводит в воде. Просто она всю свою пищу добывает в море. В прилив морские ящерицы неподвижно лежат на камнях и утёсах, но в отлив они сползают вниз и принимаются есть водоросли. Они превосходно плавают и ныряют, даже среди бушующего прибоя, однако редко идут в воду по своей воле. Это и к лучшему, ведь море здесь кишит акулами. Если бросить ящерицу в волны, она тотчас возвращается на берег.

Но и на суше у неё есть враги – одичавшие собаки. Люди перестали преследовать морских ящериц: кожа у них грубая, за неё плохо платят, мясо не очень-то вкусное. Правда, я знавал одного старика, который чуть не каждый день ловил себе морскую ящерицу на обед.

– Не потому, чтобы я их так любил, да и вид у них довольно противный, – объяснял он. – Тут другое: я слишком ленив, чтобы ловить морских черепах или охотиться на коз и свиней. А мяса хочется.

Сходство морской ящерицы с драконом помогло одному американцу снять потрясающие кинокадры. Он сделал из картона миниатюрный город, где дома были не больше коробки из-под печенья, и пустил в него «драконов». Началась катастрофа: здания рушились, сминались под ногами ящериц, весь город обратился в развалины. Получился драматический эпизод, достойный знаменитого фильма «Затерянный мир».

Вторая галапагосская ящерица, конолоф, – сугубо сухопутное животное. Величиной она примерно равна своей родственнице, но насколько красочнее – белый, жёлтый, оранжевый, кирпичный, чёрный цвета. Зато нрав у неё сварливый; когда ловишь конолофа, он норовит укусить, а челюсти у него сильные и зубы острые, – так цапнет, долго будешь помнить!

Впервые я встретился с конолофом на острове Южный Сеймур, в лощине, которую мы назвали Долиной смерти, такое множество козьих скелетов и черепов там валялось. Мрачное впечатление усугубляли тёмные отверстия пещер в скале, и росли тут одни лишь огромные кактусы. Словно преисподняя с рисунка Доре.

Мы только что сошли на берег и развели костёр, чтобы сварить рис, когда мой проводник, норвежский поселенец Стампа, дёрнул меня за руку и показал на большое оранжевое животное. Старый конолоф, не торопясь, шёл прямо на нас. Казалось, он презрительно усмехается. Вдруг заметил нас и остановился. Я встал, он сердито затряс головой. А когда я шагнул вперёд, конолоф с неожиданной прытью бросился наутёк. Я – за ним, но только хотел схватить его за хвост, как он юркнул между камнями. Лишь кончик хвоста торчал наружу, и всё-таки мне удалось вытащить старика из его убежища. Он разозлился, попробовал меня укусить, но не дотянулся и повис неподвижно вниз головой. Я отпустил его; конолоф побежал к камням и забился в расщелину.

На поляне в глубине острова нам попались целые колонии конолофов, по тридцать-сорок штук в каждой. Они жили в глубоких норах в красной земле – поди, доберись! Некоторые линяли и выглядели настоящими оборванцами. Другие, только что сбросившие старое облачение, были просто великолепны.

^{Морская ящерица похожа на дракона.}

На беду конолофов, у них отличное мясо; в итоге, за ними, как и за черепахами, охотятся и люди, и собаки. Правда, на самых маленьких и засушливых островках, где нет ни людей, ни собак, ящериц ещё много. Они не спеша расхаживают на широко расставленных ногах и поедают листья и цветы (уплетают, несмотря на длинные игловидные шипы, даже листья и цветки кактуса) или лежат в тени – кто спит, кто предаётся неге, с неизменной издевательской улыбкой на своей уродливой морде. Конолоф тоже в основном вегетарианец, но и мясом не пренебрегает. Я видел конолофа, который ел кузнечика, другой закусывал мёртвой птицей.

Уильям Биб подметил, что они особенно любят плоды кактуса. Он забавно описывает, как конолофы добывают себе пищу. «Я удивился: их действия казались более разумными, чем у любых пресмыкающихся, каких я прежде наблюдал. Две ящерицы стояли под опунцией (крупный кактус). Одна из них приподнялась и стала медленно постукивать лапой по стволу. Сперва я решил, что она задумала лезть вверх, потом понял, что дело не в этом. Долго ящерица стучала впустую, наконец на землю упало два плода. Второй конолоф подскочил и мигом, не разжёвывая, проглотил оба плода вместе с колючками. Тогда первый схватил его за ногу и больно укусил. Второй вырвался и убежал в тень под другим кактусом. Первый не стал больше добираться до „зелёного винограда“, а лёг на брюхо и предался грёзам, которые посещают галапагосских конолофов. Наверно, им грезится край, где колючие плоды падают ящерицам прямо в рот и никто не крадёт их…»

Исследуя желудок одного конолофа, Биб нашёл в нём пять целых плодов кактуса, а также множество листьев и цветков разных растений.

Если считать виды, Галапагос не богат пресмыкающимися. Кроме описанных, есть некоторые ящерицы поменьше, в частности красивые килехвостые; известен один вид змей, совершенно безопасный. И всё-таки, попав на Галапагос, чувствуешь себя так, словно ты перенёсся в далёкую древность, когда на земле господствовали ящеры, – так много здесь рептилий.