Текст книги "Конан у Ворот Зла"

Автор книги: Роланд Джеймс Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Грин Роланд
У ворот зла

Пролог

– Дебри Пиктов, правление Конана Второго, известного под именем Конн.-

Меня зовут Нидарос, я сын того, кто не удосужился со мною познакомиться. Впрочем, вероятнее всего, это был человек благородного происхождения, кошелек его был полон, а влияние при дворе значительно. И то и другое было пущено в ход, дабы обеспечить мое продвижение. В противном случае мне наверняка была бы уготована участь в рядах охранников Десятой Черной Реки вместо того, чтобы стать полководцем, от которого зависит ход всей кампании.

На границах Дебрей Пиктов патрули, расположенные вне нашей линии укреплений, ждут весны. Пикты в их родных лесах – нелегкая добыча. Даже когда пикты не высовываются, и сидят тихо по своим норам, нашим воинам приходится несладко – выматывают лютый холод и снежные бураны. В шестой год правления Конна, сына Конана, короля Аквилонии, Великого Графа Пуантена, лорда-протектора Боссонии и носителя множества других титулов, которые мы здесь не приводим, дабы не обременять читателя, весна наступила рано. Было решено (я не знаю кем, да и вряд ли это играет какую-либо роль), что с наступлением тепла мы сразу же начинаем патрулирование.

Я перевел взгляд с неба на лицо посланника (офицера элитных Черных Драконов королевской гвардии), а затем снова взглянул на небо.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

– Земля еще недостаточно просохла, чтобы солдаты могли идти след в след.

– Раскисшая почва, похоже, пиктов не останавливает. Они уже успели совершить несколько набегов на фермы Серебряного Ручья.

Про себя я от всей души пожелал, чтобы демоны забрали с собой и Серебряный Ручей, и всех тамошних колонистов. Хоть убей, не могу поверить, чтобы в Пуантене нашелся такой уголок, где народишко был бы столь скудоумен и жил столь густо, что согласился бы бежать сюда и начал бы обзаводиться здесь хозяйством. Ведь самому последнему деревенскому идиоту, с трудом утирающему себе слюни, известно: в здешних краях каждую минуту можно ожидать, что из-под земли выскочит пикт и харкнет прямо в миску с ужином.

Казалось, посланник прочел мои мысли. Он покрутил у меня перед носом пергаментом с королевской печатью. Я не сомневался в том, что пергамент подлинный, потому что слишком хорошо знал, каковы умственные способности тех, кто отдал этот идиотский приказ.

– Приказано – сделаем, – сказал я. – Но раскисшая земля – это такая штука, которой даже десять генералов из десяти королевств не могут приказывать. Тут уж ничего не изменишь. Там, где легко бежит босоногий пикт, тяжеловооруженный солдат в своих говнодавах проваливается по самые яйца.

– Касательно обмундирования патрульных никаких приказов отдано не было, – сказал посыльный. – Равно как и о ваших маршрутах.

Должно быть, я с шумом выпустил воздух. Да и было чему удивляться. Передо мной стоял Черный Дракон, у которого, казалось, варил котелок. Согласитесь, это такая же диковина, как двухголовый теленок или младенец, у которого вместо одной руки птичье крыло. Проклятый посланник и это, похоже, усек, потому что осклабился и пожал плечами.

– Один из моих родственников воевал с пиктами, когда Конан Великий заправлял всеми делами на границе, – сказал он. – Так вот, тот родственник впоследствии, сидя у огонька, трепался об этом не переставая. Тогда я был еще сопливым пацаном, но и сейчас не все перезабыл.

– А я прекрасно помню, что сталось с теми из моих друзей, кто воевал, когда земля была уже суха, и кого угораздило нарваться на ватагу озверевших дикарей, – сказал я. А потом я добавил еще несколько деталей, ожидая, что этот человек побледнеет и начнет извиняться. Начиная с тех войн, которые Конан вел в начале своего правления, Черные Драконы только тем и занимались, что ошивались при дворце. По всему видно было, что стоящему передо мной хлыщу за всю его убогую жизнь (а отравлял землю он лет на десять меньше моего) вряд ли довелось хорошенько помахать мечом, хлебнуть пота и кровушки дальних походов, потешить душу и тело в лихих набегах. Сопляк!

Однако вместо того, чтобы побледнеть, эта зараза вдруг кивнула:

– Я никогда не сомневался в том, что мой родственник говорит правду. Но согласитесь, слышать и видеть – это не одно и тоже. – Он нахмурился. – В ближайшем форте у меня есть еще одно поручение, если ваши люди не будут отосланы, когда я вернусь, я могу поехать с вами?

– Ну, если вы сами себе хозяин… – начал было я.

– Вот именно, – сказал он.

Я заподозрил, что он прислан шпионить. Только непонятно откуда. То ли из штаба, то ли аж от самого двора. Да и брать его с собой, по большому счету, мне не хотелось. Я ведь так просто сказал, больше из вежливости. Своим людям (наполовину боссонитам, наполовину наемникам-гандерам, сливкам «общества») и своим сержантам я верил, как самому себе.

Впрочем, какая разница. Один хрен: к тому, кто нанял этого парня, кто бы он ни был, вряд ли уйдет неблагоприятный отчет. Если удача повернется к нам лицом, все будет в порядке. Ну а в случае, если нам придется созерцать задницу этой самой удачи, то вряд ли кто-нибудь вообще вернется назад из этих проклятых Дебрей.

Да и видок у этого типа такой, что не стыдно его принимать в наши ряды. Когда я в первый раз его увидел, прикинул: он, должно быть, гандер. А то даже и киммериец по крови, если судить по росту и ширине плеч. Правда, волос под мокрым капюшоном разглядеть не удалось, равно как и цвет глаз. Слишком уж темно у меня в хижине.

Кольчуга на нем была, на мой взгляд, очень даже справная, да и меч с кинжалом, что болтались у него на поясе, были такие, что и на параде хороши, и в бою неплохи. Что до его кавалерийского обмундирования, то видно было – парень этот уже долго и упорно хлопал задницей по седлу. И небось еще и дрался по дороге. В общем, об его одежонке одно можно сказать: ежели какому-нибудь пикту пришла бы в голову мысль пустить в него стрелу, стрела бы, конечно, этого типа достала; а потому как стрела его таки не достала, можно судить, что мужик он довольно удачливый. А коли он удачливый, то и я ничего не теряю, выказав к нему толику доверия. Тем более что, судя по всему, первый урок насчет того, что и почем на границе, кто-то когда-то этому парню уже преподал. Так что есть надежда, что удастся обучить его и всему остальному. Если выживет, конечно.

– Ладно, мне-то что. Хочешь с нами ехать – так поезжай. Но в этом случае поторопись. Не просиживай задницу в том своем форте. Если нам повезет и мы двинемся быстрым маршем, то, глядишь, удастся накрыть пару-другую охотничьих партий этих лесных голодранцев. Вообще-то, пикт в бою, прямо скажу, не подарок. Однако если у него давным-давно в брюхе пусто, то у могучего воина появляется какой-никакой шанс его одолеть.

В качестве пожелания безопасного путешествия и хорошей охоты, которая ожидает нас впоследствии, мы распили остатки вина, которые извлекли, чтобы угостить гостя. После чего второй сержант потащился показывать Дракону его лошадь, а первый и третий разошлись по своим делам.

На западном горизонте крепостными башнями клубились грозовые облака, когда наконец поутру мы наткнулись на пиктов. Хотя, если по правде, это они выследили нас.

Нас было значительно меньше, чем их. Всего-то человек двадцать… Возглавлял патрульный отряд я, поскольку настала моя очередь. И еще этот Сарабос из Черных Драконов, который поперся с нами потому, что вожжа ему под хвост попала. Мне, понятное дело, не улыбалось ехать с отрядом, где кроме меня есть еще один лидер. Впрочем, я рассудил, что на время экспедиции на титулы Сарабоса можно наплевать. Здесь не спальня дворцовой потаскухи, тут он обычный кандидат в трупаки.

Однако, когда пикты ударили, моя люди с готовностью кинулись подчиняться ему, как распоследние шлюхи. А ударили пикты аккурат после того, как мы разбили лагерь на открытом пространстве, у подножия мрачной скалы.

Ударили эти дети греха так. Выскочили из леса с воем и криком таким, что мертвого способен поднять из земли, а живого туда уложить. Пикты бежали, осыпая нас дождем стрел и дротиков. Зная, что наши луки ничуть не уступают по дальнобойности их, сучьи дети ползли, пока не выползли на нашу поляну, и только после этого ломанули. Подобраться так бдизко они смогли лишь потому, что только кошки сравнятся с пиктами в умении бесшумно пробираться по местности. Так что не подумайте, что мы слепые и глухие растяпы. Кто служил на пиктской границе, тот нас поймет.

Наши лучники едва успели сделать по одному выстрелу, как пикты уменьшили их число раз этак в пять. Пикты по старинке используют для стрел кремневые наконечники. Смешно, конечно, но попробуйте это сказать тому, кому подобная «детская игрушка» попала в брюхо. То, что мы мало пострадали от пиктских стрел, так это нужно сказать спасибо прочности нашей брони, но отнюдь не убогости пиктского оружия.

Пикты были из двух разных кланов. И уж как это всегда в таких случаях водится, один клан атаковал немного раньше другого. Это сыграло нам на руку. Мы были вовремя предупреждены, и нас не успели окружить. Хотя от окружения мы были на самый тонкий волосок из гривы новорожденного жеребенка. Мы повернули и рванули прямо по вереску в поисках более подходящего места для обороны. Не торчать же нам, в самом деле, на открытом пространстве, как репам из грядки.

Наши лучники, надо сказать, с честью показали себя во время отступления-передислокации. Им удалось отправить к праотцам с десяток наиболее крикливых из первого клана, не говоря уже о десятках четырех пиктских раскрашенных воинов, которые легли среди кустарника и трухлявых стволов. Мы же в тяжелом вооружении покрыли несколько сотен шагов по пересеченной местности всего лишь за несколько секунд, потеряв лишь одного убитым. Да и того не бросили – унесли с собой. Ранен же никто не был.

И тут нас атаковал второй клан. Эти парни действовали иначе. Не было никакого дождя стрел, а вместо этого они ударили из засады, в мгновение ока наткнувшись на нас почти лоб в лоб. Как большинство пиктов, они были покрыты перьями, татуировкой, военной раскраской. У некоторых, очевидно для усиления вооружения, были набедренные повязки. Но тем не менее у каждого из этих парней в руках имелись добрые мечи и внушительных размеров ножи из металла, иногда бронзовые или медные – местные, а иногда стальные – трофейные.

Понятия не имею, как долго продолжалась эта битва. В руках у меня был мой двуручный меч, при мне имелась отличная булава с короткой ручкой, на мне были добрые аквилонские доспехи, а на голове зингарский шлем. Что еще воину нужно? Я сразил достаточно этих раскрашенных сучьих детей, в обмен получив всего лишь две царапины.

Другим повезло меньше. Шестеро из наших погибли, некоторым крепко расковыряли шкуру. Бой окончился в нашу пользу лишь потому (впрочем, так в подавляющем количестве случаев и бывает), что оба клана бросились в бой, не согласовав свои действия. Ну, вы знаете, как это у пиктов. Большинство их вождей скорее сварят и съедят своих сыновей, нежели согласятся подчиняться чьим-либо приказам.

Так было и в этот раз. Среди пиктов, составлявших первый клан, не нашлось ни одного, кто остановил бы лучников. Лучники самозабвенно стреляли и стреляли. Похоже, им все равно, было, в кого стрелять. Стрелы поражали как нас, так и воинов второго клана. Наших-то по большей части спасали доспехи, хотя один гандер умер со стрелой в глазу. А что до наших голозадых противников, то им пришлось туго.

Сарабос бросился в самую гущу схватки с двуручником в одной руке и с кинжалом в другой. Я видел, как он напал на одного пикта, попутно сбоку от него начал оседать второй, тут же отлетела рука у третьего и подломилась нога у четвертого – Сарабос лягнул пикта, как мул. И представьте себе, все это было как бы продолжением одного и того же движения. Вокруг Сарабоса почти тотчас же образовался круг, где оставались лишь мертвые или те, кто готовился вот-вот встретиться с праотцами.

Наконец он бросил свое оружие в ножны, взвалил на плечо павшего гандера точно так же, как мельник вскидывает на плечо мешок зерна, и пошел в сторону утесов, к нашим позициям.

– Я вроде бы слышал, как вы кричали, чтобы мы уходили вон туда, – сказал он мне. – Тут все орали, я сперва не понял. Но наконец разглядел вон ту расщелину с пещерой, что на юге. – И своей длинной рукой, покрытой чужой кровью, он указал мне на ущелье, которое он «разглядел».

Его глаза были острее моих, а уши не могли слышать подобного приказа – я его не отдавал, – однако ж я был ему благодарен (и выразил это кивком) за то, что он спас мой авторитет среди тех моих людей, кто выжил в этом бою. Сам я поехал позади отряда, а впереди двинулся Сарабос со своей печальной ношей. Мы начали подниматься по склону.

Пока мы двигались таким образом, в голове у меня сложился план. Надо добраться до вершины и там зажечь дымные факелы. Факелы должны указать место, где мы встали лагерем. Тем более что уцелевшим пиктам вряд ли в самое ближайшее время захочется штурмовать нас там, на высотах.

У Конана Великого была излюбленная поговорка: «Человек может думать о грядущей битве, как ему будет угодно, но Судьба все равно харкнет ему в пиво». (Хотя он никогда не употреблял слова «харкнет». Он говорил как-то иначе.) Конан никогда не давал понять, что сам придумал эту пословицу. Я тоже весьма сомневаюсь, что этот афоризм был его изобретением. Доводилось слышать, что пословица эта родилась во время войн, которые Кулл-Атлант вел против валузийских змеелюдей.

А в нашем конкретном случае «плевок в пиво» проявился в виде грозы и бури. Облака опустились на вершины скал прежде, чем мы успели добраться до верха. Когда Сарабос положил на землю убитого гандера, упали первые капли дождя.

Гром с треском расколол небеса над головой. Я поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как молния ударила в вершину холма. Во рту мгновенно пересохло. Если бы мы успели добраться до вершины, в нашей-то металлической броне, то молния действительно превратила бы нас в дымные факелы.

Я посмотрел вниз по склону, чтобы прикинуть, далеко ли наши преследователи. К моему удивлению, я увидел, как пикты улепетывают прочь, будто мы мгновенно превратились в банду демонов и бросились преследовать их. Пикты так спешили убраться отсюда, что даже побросали захваченное трофейное оружие. Вы понимаете, какого страха нужно нагнать иа пикта, чтобы он поступил подобным образом.

И тут до меня дошло. Возможно, этого НЕЧТО, что нагнало такой ужасна пиктов, и добрым аквилонцам следует опасаться. На лицах людей, стоящих вокруг меня, я прочел те же самые мысли. Однако, к чести моих людей, никто не произнес ни слова, которое позволило бы усомниться в их храбрости. Сохраняя строй, как и подобает настоящим солдатам, мы лезли вверх по склону по направлению к пещере. Наше счастье, что пещера была недалеко, потому что, когда мы были уже рядом, дождь превратился в настоящий ливень. Ощущение такое, будто мы стояли под водопадом. И ничто – ни добрая кожа, ни промасленная шерсть, ни доспехи – не помещали тому, чтобы мы в мгновение ока промокли до нитки.

Последние десятки шагов мы преодолели скорее с поспешностью, нежели с достоинством, почти позабыв о строе. Как только мы оказались внутри и дождь перестал барабанить по шлемам, я тотчас же расставил людей: часовых ко входу в пещеру, часовых в заднюю часть пещеры (самое сухое и чистое место для раненых), остальным – тем, кто не занят ранеными и не несет стражу, – я позволил раздеться и высушить свое барахло.

Сам я уселся и устроил смотр имеющимся у нас запасам воды и питья. Каждый из нас нес с собой двухдневный паек вяленого мяса и сухарей и по полной фляге воды. Впрочем, с чем, с чем, а с водой сейчас проблем не было. Да и в ближайшем будущем не предвиделось. Даже если пикты отрезали нас от ближайших речек, тут, должно быть, после дождя уйма ручьев. Кроме того, наверняка вода имеется в глубине пещеры, которая, похоже, уходит далеко в глубь скалы. Такие пещеры в Дебрях Пиктов не редкость. Обычно они богаты подземными источниками, как соты медом, и…

– Капитан! Сзади!

Крик исходил от одного из часовых, поставленных в глубине пещеры. Это был наголо обритый боссонит, который вряд ли позволил бы себе проявить замешательство и страх, если бы на то не имелось достаточно веских причин. Я рявкнул приказ, все повскакивали на ноги и приготовились к бою. Затем я пошел к боссониту.

В свете факела я увидел обработанный человеческой рукой камень. С первого же взгляда было ясно, что работа слишком тонкая, чтобы быть пиктской. И слишком свежая, чтобы дойти до нас еще от времен древних хайборийских завоеваний. Мне показалось, что я могу различить петли, дверные проемы, скамьи и какие-то фигуры, от которых за версту несло нечистой силой. Я зажег еще один факел и тут вспомнил, что факелов-то у нас наперечет. Факел занялся, световое пятно расширилось. Я понял, что ощущение злобности и греховности этих таинственных фигур базировалось не на пустом месте. Мои опасения подтвердились. В этой пещере свили себе гнездо поклонники Сэта. Я узнал стигайские иероглифы, разглядел какие-то таинственные знаки, смысла которых я не знал, да и, честно говоря, не стремился узнать.

Я прошел в глубь пещеры и увидел, что туннель изгибается. Зайдя за поворот, я очутился в чем-то напоминающем зал. Что-то высокое и вертикальное маячило на грани света и тьмы. Я сделал еще пару шагов, и…

– Кром!

Это не было изображением Великой Змеи. Это была фигура воина в натуральную величину, неимоверно могучего сложения, со странным набором оружия и одежды, полупиктским, получернобережным, со здоровенным и широченным хайборийским двуручным мечом.

Не было проблем и с истинным именем этого воина. В трех кампаниях мне приходилось видеть это самое лицо. Только тогда оно было старее, выдубленное годами и непогодой, обрамленное гривой седых волос, с длинными усами и время от времени с бородой. Но это было то же самое лицо, что и у статуи.

Сзади меня послышалось тихое движение. Так подкрадывается пантера. Я обернулся и увидел Сарабоса. Сарабос стащил свой капюшон. В свете факела я увидел, что волосы его были черны как смоль. Теперь стали видны и его глаза, их цвет. Глаза были голубые. Голубые, как лед, который мне однажды приходилось видеть в Гандерланде. Сейчас эти глаза столь пристально вглядывались в статую, что мне казалось, внутренний огонь заставляет их гореть, подобно углю.

И тут до меня дошло, что не зря я помянул имя верховного киммерийского бога и покровителя нашего старого короля. И еще до меня дошло, что стоящему рядом Сарабосу из Черных Драконов, вне всякого сомнения, тоже с первого взгляда было известно имя того, чья статуя высилась перед ним.

Однако одно было непонятно мне, хоть убей: что, во имя всех богов, делает статуя Конана здесь, в пещере, где никогда не ступала нога цивилизованного человека? Что до стигийских колдунов, то их цивилизованность была лишь внешним налетом; ходили слухи, что, по большому счету, они и не люди вовсе.

Внезапно пещера разом перестала казаться убежищем, а дождь – и даже пикты, что находились снаружи, – показались мне куда менее опасными, чем эта пещера.

Глава первая

– Черное Побережье, за много лет до описанных событий.~

Человек бесшумно скользнул сквозь тень громадных деревьев возле Амфангу, как лев на охоте. И в самом деле, человек обликом своим чем-то смахивал на грозного хищника – бесшумной поступью, гривой черных волос, рассыпавшихся по широким бронзовым от загара плечам, настороженным взглядом зорких глаз, высматривающих то ли жертву, то ли противника. Впрочем, ни у кого из обитателей Черных Королевств не было таких глаз. У крадущегося были пронзительно голубые глаза северянина. Даже настоящий лев почувствовал бы себя под этим взглядом крайне неуютно. Очевидно, великому множеству людей доводилось ощутить на себе леденящий взгляд этих глаз. Те, кто не извлек надлежащего урока и не насторожился при виде этих холодных глаз, по большей части умерли, так и не дожив до возможности получить повторный урок.

Сейчас этот человек шел от берега реки, где росли могучие деревья, под тенью которых он до сих пор и скрывался. Человек приблизился к небольшой прогалине. Гигантское дерево упало здесь много лет тому назад, сокрушив все, чего только коснулось. Исступленная жизненная сила джунглей уже покрыла мертвое дерево ростками и увила его лианами. Но тем не менее в зеленом пологе крон деревьев до сих пор еще оставался просвет, сквозь который лучи солнца достигали земли.

Идущий человек был от края солнечной прогалины всего лишь на длину копья, когда вдруг внезапно замер, вглядываясь в переплетение лиан. Немалое число тяжелых уроков, преподанных джунглями, наделили этого человека мудростью, и мудрость эта сейчас властно приказала ему: «Стой!» За этой полянкой можно понаблюдать откуда-нибудь с другого места. Оборванные лианы слишком долго будут хранить здесь память о его присутствии.

Вопрос – куда пойти, вправо или влево? Влево, решил он. Это уведет его в сторону от тропы, которая выводит на прогалину с противоположной стороны. За все это время ему доводилось встречать на этой тропке лишь горстку аборигенов, однако джунгли научили этого человека быть готовым в любой момент встретить смертоносный сюрприз.

Теперь он двигался даже еще более бесшумно и осторожно, чем прежде. Инстинктивное чутье заставило его сойти с мягкого мха, где останутся следы его ног, на более твердую почву. Там ему удалось схватиться за лиану, которая перенесла его над землей на добрые шесть шагов, чтобы сбить следопыта, который, возможно, идет сзади. Лиана подалась под тяжестью этого человека, но не оборвалась. Следов от воздушного путешествия не осталось.

Наконец человек достиг своей цели. Голубые глаза сощурились, когда он рассматривал прогалину. Никаких изменений, никаких движений он не заметил. Человек скорчился в корнях другого громадного дерева и замер. Он был столь неподвижен, что его массивное тело можно было принять за еще один корень дерева.

Окажись поблизости что-нибудь движущееся, и человек, спрятавшийся в корнях, заметил бы это. Однако нужно было принять меры, чтобы обнаружить противника не слишком поздно. На мослатых коленях спрятавшегося лежал двуручный меч. С пояса свисал кинжал, а к одному из корней были прислонены два самодельных копья. И если бы кто-нибудь оказался в непосредственной близи от сидящего в корнях человека, мечу и кинжалу или копьям (а может быть, и тому, и другому, и третьему) довелось бы испить человеческой крови.

В этом человек также напоминал льва. Кстати, и звали его в этих краях Амра – Лев. Имя, по праву заслуженное в битвах. Хотя сам человек не давал себе труда особенно долго помнить обо всех этих битвах.

Его настоящее имя было иным. Оно полностью соответствовало его северным глазам. Звали человека Конан, а земля, давшая ему жизнь, была каменистая и холодная Киммерия.

Кубванде, сын Д'Бено, носил головной убор, а также полосатую набедренную повязку из шкуры зебры. Это указывало на его принадлежность к иккако – бамульский титул, означающий нечто вроде «младший военный вождь».

У Кубванде также имелся крепкий щит, обтянутый шкурой кабана, два копья с острыми наконечниками из железа, добываемого в здешних Пределах, и верная боевая дубина с вырезанными на ней знаками, охраняющими против колдовства. На лодыжках Кубванде носил браслеты из перьев птиц, умерщвленных ягодами и корнями, о которых знают лишь бамульские колдуны.

Кубванде надеялся, что сегодня еще до заката все это оружие ему понадобится.

И не только потому, что сегодня предстояла охота на дикого кабана. Само собой, кабан свиреп и опасен, и во многих хижинах недосчитаются мужчин после схватки с бешеным зверем. Но дело было не только в этом. Нынче Кубванде шел на охоту вместе с квамо (великий военный вождь) Идоссо.

Квамо отнюдь не слыл смертельным врагом Кубванде, поскольку даже Идоссо понимал, что человек должен время от времени спать. Пока человек спит, он должен быть уверен, что тех, кто желает его смерти, достаточно мало, дабы одолеть тех, кто поставлен охранять спящего. Вовсе не было секретом между двумя воинами, что Идоссо мечтает стать следующим военным вождем бамула, а Кубванде хочет, чтобы военным вождем стал кто угодно, но не Идоссо. Однако это разногласие до сих пор еще не приводило к военной усобице между ними. Более того, Кубванде с готовностью бы принял Идоссо, коему и боги, и люди возносят почести, если бы… Если бы он прислушался к совету Кубванде.

Кубванде все еще думал о том, какую пользу можно извлечь из охоты на кабана в обществе Идоссо. Идоссо был велик ростом. Лишь немногие из народа бамула могли сравниться с ним статью. И сколь велик ростом, столь он был и силен; нрава же был свирепого, но не без хитрости и коварства. Опасный человек. Об этом свидетельствовали проломленные, и вываренные черепа врагов, выставленные перед хижиной Идоссо на всеобщее обозрение – для назидания.

Будучи от природы человеком неглупым, Кубвавде надеялся сохранить на плечах свой собственный череп. А это означало избегать прямых стычек с Идоссо до тех пор, пока он, Кубванде, не будет уверен в победе над ним.

А впрочем, столь ли опасна борьба с Идоссо? Кубванде знал, что у Идоссо имеются кровные враги среди родственников тех, кого он сразил. У этих родственников, возможно, не хватит силенок самим сразить Идоссо. Но кое у кого из них имеется влияние на более сильных военных вождей. Кроме того, как ни крути, а Кубванде – это не какая-нибудь девчонка-сирота, забава мужчин, а могучий воин, куда более полезный для племени живым, чем мертвым.

Конечно, все будет именно так, как пожелают боги. Однако Кубванде был из тех, кто предпочитает самостоятельно распоряжаться собственной жизнью и планировать ее по-своему до тех пор, пока боги не выразят прямо противоположного желания. Ну а сегодня он хотел, чтобы охота была успешной, чтобы удалось взять жирного кабана и чтобы после охоты было пиршество с жареной свининкой, чей запах и вкус даже мерзостное присутствие Идоссо не в состоянии будет испоганить.

При этих мыслях Кубванде облизал губы, нацелил воображаемое копье на воображаемого кабана шагах в пятидесяти справа, метнул и оружие глубоко ушло между щетинистыми лопатками зверя. Кабан сделал два шага, затем упал на колени, перевернулся на бок и издох…

– Кубванде! – окликнул его Идоссо. – Мы в мире с Рыбоедами?

Кубванде не ответил, но ощутил стыд. Настоящий воин не должен позволять глупому воображению брать верх над волей и рассудком.

– Опасность от Рыбоедов невелика, – отозвался наконец Кубванде. – Кроме того, я думаю, что после нашей битвы с ними они еще слишком тощи желудками, чтобы отважиться на новую.

Идоссо ухмыльнулся, показав передние зубы с ритуальными надпилами, указывающими, что их обладатель убил льва копьем. Именно Идоссо в последний раз водил племя бамула на Рыбоедов и собственными руками сразил шесть вражеских воинов.

Кубванде подумал, что человек, столь подверженный лести и хвастовству, вряд ли подходящая кандидатура для военного вождя. Впрочем, военный вождь со слабостями – это тоже полезно.

Настало время оглянуться назад. Кубванде и шестеро других воинов замерли, обернулись назад к тропе и подняли копья. Один из охотников дунул в костяной свисток. Переливчатый свист вызвал ответный пересвист всевозможных птиц, однако в поднявшемся гвалте не было слышно ни людских голосов, ни воя духов.

Завершая ритуал, Кубванде поднял свою боевую дубину, трижды крутанул ее над головой и метнул в сторону тропы. Дубина ударила в дерево с такой силой, что отскочила назад и упала почти к его ногам.

Все приметы были самыми лучшими. Ничто не указывало на то, что впереди может ожидать нечто, чего следовало бы опасаться. По крайней мере, во время охоты на кабана.

Киммериец мог беспробудно дрыхнуть в любое время дня и ночи так же легко, как матерый котище. Но сейчас, устроившись среди корней дерева, он продолжал бодрствовать, наблюдая за прогалиной. Дело в том, что место, где расположился Конан, не было одним из его постоянных охотничьих лежек, каждая из которых была самым тщательнейшим образом выбрана, а затем окружена всевозможными ловушками, так что никто не мог пройти мимо незамеченным. Здесь же, в чужом месте, приходилось оставаться настороже.

Конан находился в полудне пути от самого ближайшего из своих убежищ. Сейчас он был на территории племени, называемого Рыбоедами. И хотя Рыбоеды вряд ли могли представлять угрозу для него, пожелай они даже его смерти, тем не менее следовало и их принимать в расчет. Известно ведь, что страх даже слабых делает смертельно опасными.

Кроме того, и народ бамула повадился шляться по землям Рыбоедов, как по своим собственным. На Черном Побережье к бамула относились с почтением. Конан знал о народе бамула только от их врагов. Те, с кем он разговаривал, были воины на борту «Тигрицы», враждебные народу бамула. Бамула предлагали за этих воинов хорошую цену или что-то вроде этого, так говорила Бэлит, но она отказалась. «Я ни одного не продам бамула, – добавила Бэлит. – Если я и стану иметь с ними дело, я буду ПОКУПАТЬ. И платить буду той монетой, которой обычно расплачиваюсь со стигийцами».

Кровь и сталь, смерть и страх были монетой, которой Бэлит обычно платила стигийцам. Платила до тех пор, пока не встретила свой собственный конец. Теперь волны несут ее пепел вместе с обломками корабля; а в джунглях по берегам реки Зархеба лежат кости отчаянной команды рубак и сорвиголов. Тех, кто был когда-то товарищами Конана.

С Бэлит его связывало нечто большее, чем постель. Хотя и одних только воспоминаний о том, какова была Тигрица в постели, было бы довольно, чтобы заставить мужчину не спать ночами. Для Конана это была идеальная подруга.

Душа Бэлит отнюдь не похожа на ее имя. Ее закаленное в боях тело никогда бы не вызвало мыслей о сладостных объятиях. И дикие черные воины Бэлит меньше всего были похожи на тех солдат, которыми был призван командовать северянин Конан.

Это было славное время, но теперь оно ушло в прошлое. Впрочем, сыну Киммерии не пристало тратить много времени, оплакивая то, что кануло в небытие, – суровая, и скупая северная эемля предоставляет мало радостей, а любовь Бэдит была одна из них. Более того, Конан отправил Бэлит домой, в океан, на корабле, которым она так гордилась и за который так боялась, – на корабле, имя которого наводило такой ужас на стигийские берега.

Погибли все. Но когда Конан подносил факел к «Тигрице», уже тогда он знал, что много времени пройдет, прежде чем он ступит на борт другого корабля. С воспоминаниями и с оружием, со сведениями о Черном Побережье, полученными от товарищей на борту «Тигрицы», и с навигационными приборами в мешке через плечо Конан отправился в глубь суши.