Текст книги "Июльский заговор. История неудавшегося покушения на жизнь Гитлера"

Автор книги: Роджер Мэнвелл

Соавторы: Генрих Френкель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Была разработана система связи между штабом Роммеля в Ла Рош-Гийон и Бендлерштрассе, во Францию для одобрения Роммелем был отправлен документ, предлагающий некий компромисс. В нем подчеркивалось неприятие Роммелем убийства, но выражалась надежда на принятие им командования армией после переворота. В какой мере это предложение было одобрено другими членами Сопротивления и знали ли они вообще о нем, точно не известно. Для большинства заговорщиков Роммель олицетворял только компромисс с Гитлером, и ничего более.

А тем временем предпринимались отчаянные попытки заставить западных союзников высказаться в пользу переговоров с новым правительством Германии. По словам Даллеса, «и Вашингтон и Лондон заранее знали обо всем, что собираются предпринять заговорщики, но иногда казалось, что те, кто определяют политику Америки и Англии, делали военную задачу как можно более сложной, вынуждая Германию сопротивляться до последнего». Поэтому неудивительно, что некоторые заговорщики, возглавляемые Штауффенбергом и Фрицем фон дер Шуленбургом, обратили свои взгляды на восток. Шуленбург принадлежал к «группе Крейсау», и с его помощью в апреле в Швейцарию был послан Тротт, чтобы предупредить Даллеса о появившемся стремлении договориться с Россией, а не с западными союзниками [19]19
  Тротта цитирует агент в Швейцарии, через которого он контактировал с Даллесом: «Конструктивные мысли и планы послевоенного развития Германии поступают от русской стороны, а демократические страны не делают никаких предложений, касающихся будущего Центральной Европы. Социалистические лидеры Германии подчеркивают необходимость заполнить этот вакуум, причем как можно скорее. Германские лидеры профсоюзов опасаются, что, несмотря на военную победу, демократии потерпят крах, и существующая диктатура в Центральной Европе будет попросту заменена на другую».


[Закрыть].

Над руководителями Сопротивления нависла серьезнейшая опасность. Герделер теперь был вынужден действовать с особой осторожностью, а Бек, одинокий, больной человек, доживавший свои дни в маленьком домике в окрестностях Берлина, впал в глубочайшую депрессию. Несмотря на свой относительно невысокий ранг, фактическим главой Сопротивления стал Штауффенберг, который, вопреки совету Герделера, позволил своему другу Юлиусу Леберу устроить встречу с руководителями коммунистического подполья.

Положение Штауффенберга укрепилось, когда в начале июня он получил звание полковника и был назначен начальником штаба у генерала Фромма, командующею армией резерва. Это не только подняло его статус и армии, но и дало ценнейшую привилегию – доступ на военные совещания у фюрера. Штауффенберг не сомневался, что для престижа немецкого Сопротивления было совершенно необходимо совершить переворот до высадки союзников. Вместе с тем он был убежден, что, вопреки сообщениям германской военной разведки, высадка вовсе не является неизбежной. Другими словами, он считал, что пока еще располагает временем, и не преминул сообщить об этом за бутылкой вина в доме Лебера в день получения нового звания. Однако союзники высадились 6 июля в Нормандии, и русские одновременно начали массированное наступление на Восточном фронте.

Горькая ирония судьбы заключалась в том, что во время высадки союзников в Нормандии разыгралась непогода, и Роммель накануне, то есть 5 июля, уехал домой. Прошло много часов, прежде чем Рундштедт убедился, что высадка действительно произошла. Шпейдель позвонил Роммелю. Тот сразу поспешил обратно и уже к вечеру прибыл в штаб. Гитлер, в полдень получивший сообщение в Оберзальцберге, спал до трех часов. На 7 и 8 июня Штауффенберг в качестве начальника штаба Фромма был вызван в Оберзальцберг, где впервые лично представился Гитлеру. Он взглянул на фюрера вблизи и не почувствовал страха.

Правда, он был глубоко потрясен известием о высадке. Он отправил записку Трескову и Шлабрендорфу, в которой спрашивал, «будем ли мы продолжать наш план и теперь, когда высадка произошла и предприятие утратило свое политическое значение». Тресков прислал следующий ответ: «Убийство должно произойти любой ценой. Даже если покушение провалится, следует попытаться захватить власть в столице. Мы обязаны доказать миру и грядущим поколениям, что люди в немецком движении Сопротивления не боялись предпринимать решающие шаги и рисковать ради этого своими жизнями. В сравнении с этим все остальное не имеет значения».

В Берлине Бек согласился с такой постановкой вопроса, хотя, как и Штауффенберг, чувствовал, что подходящий момент для переворота упущен, и, возможно, навсегда. Теперь оставалось только выполнить свой моральный долг.

При отсутствии каких-либо признаков поддержки Запада 22 июня состоялась встреча между социалистами – представителями германского Сопротивления – и коммунистами. Ее результаты оказались трагическими, поскольку в рядах коммунистов оказался агент гестапо. Встреча происходила в доме доктора в Берлине. Коммунистами, согласившимися встретиться с Лeбером и его другом, школьным учителем, Адольфом Рейхвейном, были Франц Якоб и Антон Зефков. Стороны обсудили создавшееся положение и следующую встречу, на которой коммунисты высказали пожелание увидеть представителей военных оппозиционеров, назначили на 4 июля. Штауффенберг отказался принять в ней участие, но послал Рейхвейна продолжить переговоры. Встреча оказалась ловушкой гестапо. Рейхвейн и другие были арестованы. Сразу после этого начались массовые аресты коммунистического подполья, которое, как оказалось, было буквально наводнено нацистскими агентами. Среди арестованных 5 июля был Лебер.

Арест Лебера стал непосредственной угрозой всему Сопротивлению. Штауффенберг считал Лебера своим близким другом и ценил его настолько высоко, что наметил его кандидатуру на пост теневого канцлера вместо Герделера. Штауффенберг знал, что Лебера подвергнут самым изощренным пыткам, чтобы вынудить его назвать имена других руководителей Сопротивления и дать улики против них. В общем-то следовало ожидать арестов, как и повышения активности гестапо. Не так давно Гиммлер сказал Канарису, чью разведывательную службу успешно «поглотил своей», что совершенно точно знает о подготовке государственного переворота, но гестапо в нужный момент вмешается. Причина временного отсутствия активности гестапо по отношению к людям, об участии в заговоре которых уже было известно, заключалась в том, что необходимы были веские улики против руководителей. После этого он назвал имена Бека и Герделера. Канарис поспешно передал эту информацию Ольбрихту, который, в свою очередь, сильно встревожившись, предупредил Штауффенберга и других.

Согласно полученным гестапо данным, только за два дня до ареста Лебера была достигнута договоренность о взрыве одной из двух бомб, имеющихся у Штиффа. 3 июля Штифф и Штауффенберг встретились в Берхтесгадене, где Гитлер проводил первую половину июля, и разработали детали покушения совместно с генералом Фельгибелем – руководителем службы связи вермахта. Встреча произошла в доме генерала Эдуарда Вагнера, обер-квартирмейстера вооруженных сил, который присоединился к Сопротивлению в 1943 году. Обстоятельства казались самыми благоприятными, потому что в калейдоскопе гитлеровских военных назначений Рундштедт только что был заменен Клюге, который легче поддавался влиянию руководителей Сопротивления, чем Рундштедт.

Моральный дух в командовании Западным фронтом был далеко не на высоте. 17 июня Гитлер решился покинуть свою безопасную ставку, прилетел во Францию и был приведен в бешенство пораженческими докладами, сделанными Рундштедтом и Роммелем, которые требовали заключения мира до полного разрушения Германии. Он отказался разговаривать на эту тему, жадно съел поданное ему блюдо из риса и овощей, не забыв, однако, о предварительной дегустации другим лицом, чтобы убедиться в отсутствии яда, проглотил обычную горсть таблеток и поспешил обратно в Берхтесгаден. Незадолго до этого случайный Фау-снаряд взорвался возле его штаба. Учитывая, что русские уже подходили к восточным границам Польши, да и немецкие армии на западе находились на грани полного разгрома, Рундштедт и Роммель в конце месяца рискнули еще раз воззвать к здравомыслию Гитлера, посетив Берхтесгаден. В результате этой попытки Рундштедт был уволен.

Когда Тресков, задыхавшийся в изоляции на Восточном фронте, услышал о новом назначении Клюге, он решил возобновить свое влияние на генерал-фельдмаршала, для этого разделяющее два фронта расстояние не показалось ему слишком большим. Правда, перед этим он дошел до того, что предложил Штауффенбергу, пока Рундштедт еще оставался на посту, чтобы Шпейдель совершил грубую тактическую ошибку, которая позволила бы союзникам прорвать линии немецких укреплений. Теперь он отправил послание лично Клюге, предложив то же самое, и получил ироничный ответ, что прорыв так или иначе произойдет и для этого немецкому командующему вовсе не нужно вмешиваться. Клюге не спешил открыто присоединиться к заговорщикам и потому отказал Трескову в переводе с Восточного фронта в свой штаб. Он вовсе не желал постоянно иметь у себя под боком этого беспокойного человека. Штауффенберг, открывший перед Фроммом все карты, убеждая в необходимости освободиться от Гитлера, достиг не большего успеха, чем Тресков с Клюге. Это были люди одной породы – их политика, независимо от сказанного ими в личной беседе, заключалась в ожидании. Они хотели выждать, чтобы иметь возможность после переворота присоединиться к победившей стороне. Штауффенберг посоветовал Трескову оставаться на востоке, пока не будет вызван в Берлин. Теперь ожидаемое могло произойти в любой день. Штауффенберг решил лично осуществить покушение на жизнь фюрера.

В это же время предпринимались попытки скоординировать штабную работу Берлина и Парижа для момента переворота. Учитывая расхождение взглядов и отсутствие совещаний личного состава и налаженной связи, это было совсем не просто. Роммель все еще не соглашался с идеей убийства. Он считал весь заговор плохо спланированным и организованным. Однако существовали прочные связи между Штауффенбергом в Берлине, начальником штаба Роммеля Шпейделем и главой военной администрации во Франции Штюльпнагелем. Во многих отношениях военные лидеры во Франции были лучше подготовлены к перевороту, чем их коллеги в Германии, где командующий армией резерва Фромм представлял собой более сложную политическую загадку, чем Клюге. Клюге всегда колебался, и, когда он впервые появился во Франции, прибыв прямо от фюрера, он, казалось, мог только цитировать слова Гитлера. Но потом он быстро осознал неразрешимую сложность ситуации, в которую его поместил глава государства. По словам Шпейделя, Клюге понимал, что «Гитлер живет в мире иллюзий, когда же они рассеиваются, он начинает искать очередного козла отпущения». И он решил послать кузена Штауффенберга Цезаря фон Хофакера в Берлин, чтобы тот сообщил Беку о его согласии поддержать переворот всеми имеющимися в его распоряжении силами после смерти Гитлера. Но, как и Роммель, Клюге не желал участвовать в убийстве. Хофакер – человек, по словам Шпейделя, многочисленных «политических талантов, горячего темперамента и дара убеждения», в самый ответственный период, с 9 по 15 июля, действовал в качестве связующего звена между Берлином и немецкими командирами во Франции. Именно в это время было решено, что Роммель направит Гитлеру ультиматум, после чего будет считать себя свободным от обязательств перед фюрером и направит все свои силы и влияние на заключение мира с западными союзниками [20]20
  Ультиматум так и не был послан в ставку Гитлера до 21 июля. А по утверждению Шпейделя, он был передан только 25 июля.


[Закрыть].

Штауффенберг, вдохновленный сообщениями Хофакера из Франции и страстно желающий освободить из тюрьмы Лебера, подготовил два покушения на жизнь Гитлера с применением британских бомб, которые раздобыл Штифф. Они имели место 11 июля и 15 июля, в день, когда Роммель направил ультиматум.

В среду 11 июля Штауффенберга вызвали в Оберзальцберг для доклада Гитлеру о положении дел в армии резерва. Он вылетел специальным самолетом, захватив с собой портфель, в котором лежала одна из бомб замедленного действия. Опасаясь гестапо, он решил, что Гиммлера необходимо убить вместе с Гитлером, а если получится, то и Геринга вместе с ними. Это вполне понятное и заманчивое желание устранить одновременно как можно больше нацистских лидеров на деле оказалось блажью, которую Сопротивление не должно было себе позволять.

Штауффенберга сопровождал адъютант, капитан Клаузинг [21]21
  Фон Хефтен, адъютант, сопровождавший Штауффенберга 20 июля, 6 июля был болен, и его место занял Клаузинг.


[Закрыть], который должен был обеспечить, чтобы машина для возвращения в аэропорт после убийства была готова немедленно выехать. Штауффенберг собирался сделать доклад Гитлеру, запустить механизм взрывателя и выйти из комнаты, оставив в ней свой смертоносный портфель. Но, войдя в комнату для совещаний, Штауффенберг обнаружил, что ни Гиммлера, ни Геринга среди присутствующих нет. Извинившись, он покинул помещение и позвонил в Берлин Ольбрихту. Было решено отказаться от покушения. Поэтому, сделав доклад, крайне разочарованный Штауффенберг вернулся в аэропорт и принес обратно портфель с бомбой [22]22
  По утверждению Уиллера-Беннета, автора «Немезиды», Штауффенберг действовал по собственной инициативе, отказавшись от покушения, и никуда не звонил.


[Закрыть].

Получив в начале июля от агентов из Германии информацию о неизбежности путча, Гизевиус решил вернуться в страну, чтобы не пропустить исторический момент. Он прибыл в Берлин 12 июля и сразу сообщил об этом всем главным заговорщикам. Он навестил Бека в его маленьком домике в Лихтерфельде, который чудом уцелел и стоял один среди руин разрушенных бомбежками зданий. Он повидался со старыми друзьями – Теодором и Элизабет Штрюнк. Теодор, служивший в абвере, приезжая по делам службы в Швейцарию, всегда сообщал Гизевиусу новости. Жилище Штрюнка с большим подвалом в последние дни стало местом сбора членов Сопротивления. 12 июля с Гизевиусом встретились Штауффенберг и Герделер. Герделер, хотя и держался прямо, выглядел усталым и постаревшим. Он постарался уклониться от встречи со Штауффенбергом, которого, как признался Гизевиусу, недолюбливал.

Штауффенберг приехал только после полуночи, и Гизевиус получил возможность с ним познакомиться. Полковник произвел на него сильное, но неоднозначное впечатление. Штауффенберг обладал здоровым телом, но покрытый черной повязкой глаз явно причинял ему постоянное беспокойство – к нему все время приходилось прикладывать ватные тампоны. Гизевиус почувствовал, насколько тяжело этому энергичному мужчине чувствовать себя калекой [23]23
  Графиня фон Штауффенберг рассказала авторам, что летом 1944 года жила в загородном доме в Лаутлингене. В июле она находилась на третьем месяце беременности. Ее дочери предстояло родиться в январе 1945 года в тюремной больнице. Приведенное нами здесь описание встречи Гизевиуса и Штауффенберга показывает непростые отношения, существовавшие между этими людьми. Гизевиус, который специально, рискуя жизнью, приехал из Швейцарии, чтобы принять участие в перевороте, чувствовал, что ему не позволяет занять достойное место в этом действе Штауффенберг, бывший, по его мнению, новичком в Сопротивлении. А Штауффенберг, пребывавший в то время в сильном напряжении, был раздражен вмешательством в его дела гражданского лица, которого он к тому же совсем не знал. Находясь в Берлине, Штауффенберг жил в квартире одного из членов семьи в отведенных ему двух комнатах. Графиня сказала, что, по ее мнению, за установку бомбы должен был отвечать Штифф.


[Закрыть]. Штауффенберг опустился на стул, вытянул ноги, расстегнул китель и без церемоний потребовал кофе. Его голос был хриплым, но приятным. Ночь была жаркой, и Штауффенберг часто стирал рукой со лба выступившие капельки пота. Гизевиуса очень удивили простецкие манеры потомственного аристократа. Когда начался разговор о политике, Штауффенберг первым делом заявил, что уже слишком поздно начинать переговоры с Западом. По его мнению, Сталин будет в Берлине уже через несколько недель. Он говорил пылко, часто противореча сам себе. Гизевиус возражал, хотя и не скрывал своего восхищения смелостью Штауффенберга.

– Откуда вы знаете, что я установлю бомбу? – горячился он.

– Иначе бы вы сюда не приехали! – улыбнулся Гизевиус.

Как бы то ни было, на первой встрече у Гизевиуса сложилось твердое убеждение, что Штауффенберг пойдет до конца.

14 июля, несмотря на то что русские уже подходили к границе, Гитлер перевел свою ставку в Восточную Пруссию. Штауффенберг получил приказ прибыть на очередное совещание у фюрера, и было решено, что будет произведена очередная попытка покушения, пусть даже на одного только Гитлера. 11 июля план «Валькирия» не был задействован ввиду неопределенной ситуации на совещании в Бергхофе. Теперь же решили, что войска в Берлине должны быть приведены в состояние готовности к одиннадцати часам – заблаговременно до начала совещания в Растенбурге.

На следующий день – в субботу 15 июля – Штауффенберг и Клаузинг сопровождали Фромма в Восточную Пруссию. Ольбрихт, согласно договоренности, в одиннадцать часов дал первую команду о передвижении войск к центру Берлина. После этого он стал ждать в своем кабинете уведомления Штауффенберга об успехе покушения, чтобы запустить план «Валькирия» в действие. Герделер и Гизевиус ждали новостей в домике Бека в Лихтерфельде. Бек за прошедшее с начала войны время сильно изменился, чему в немалой степени способствовала его тяжелая болезнь. Он сильно нервничал, и его помощник по хозяйству позже рассказал, что каждое утро простыни, на которых спал хозяин, оказывались мокрыми от пота, и так продолжалось довольно долгое время. Герделер и Гизевиус приехали в Лихтерфельд около полудня, и Бек встретил их с нескрываемой радостью. «Как хорошо, что вы наконец здесь! – воскликнул он. – Это ожидание в одиночестве меня убивает!»

Но ожидание в компании очень скоро тоже превратилось в пытку. Совещание в Растенбурге началось в двенадцать часов. Прошел час, потом еще один, а новостей все не было. Вести светские беседы было невозможно. Гости Бека оставались у него в доме до шести часов. Гизевиус воспользовался телефоном-автоматом и позвонил своему другу Гелльдорфу – руководителю полицейского управления Берлина, чтобы узнать новости. Тот с претензией на конспирацию ответил: «Ты, конечно, уже знаешь, что вечеринка не состоялась». Позже Гизевиус узнал от Гелльдорфа подробности происшедшего. Оказывается, Гиммлер и Геринг снова отсутствовали на совещании. Штауффенберг позвонил в Берлин и получил указание действовать. Но, вернувшись в комнату для совещаний, он увидел, что фюрер поспешно ушел. Пришлось звонить Ольбрихту еще раз и информировать об очередной неудаче [24]24
  Штауффенберг опять покинул совещание на несколько минут и позвонил Ольбрихту, который приказал ему продолжать. Сразу после этого звонка Ольбрихт дал команду к началу «Валькирии». После второго звонка Штауффенберга с сообщением о неудаче ее пришлось отменить. Георги, зять Ольбрихта, описывает глубочайшее разочарование, охватившее его тестя. Очевидно, именно этим объясняется осторожность Ольбрихта, проявленная 20 июля. В официальных документах гестапо содержатся записи о посещениях Штауффенбергом совещаний у Гитлера в июле: 6.07.44 с 17.05 до 18 00, и с 23.35 до 0.50 7 июля, 11.07.44 с 13.07 до 15.00, 15.07.44 с 13.40 до 14.20 и с 14.20 до 14.25. Также отмечено, что его видели в комнате для совещаний 18.07.44 перед встречей, на которую его не вызывали.


[Закрыть]. План «Валькирия» с трудом был остановлен, людям сообщили, что это были учения. Фромм очень разозлился и сделал выговор Ольбрихту.

16 июля Бек, Штауффенберг и Ольбрихт снова встретились в Берлине. Они больше не могли выносить неизвестность. Следующая попытка должна была стать последней. Теперь выполнение плана «Валькирия» можно было начинать только после устранения фюрера. Второй раз в учения никто бы не поверил. Именно поэтому 20 июля на Бендлерштрассе ждали новостей в бездействии. Накануне Штауффенберг собрал своих самых близких друзей и родственников в своей квартире возле Ванзее. Пришли его брат Бертольд, кузен Хофакер, Тротт и Фриц фон Шуленбург. Они говорили о политическом будущем Германии после смерти фюрера.

Прошло три дня, прежде чем Штауффенберг вновь получил возможность приблизиться к Гитлеру. Новости, поступившие 17 июля, привели военных в шок. На Восточном и Западном фронтах ожидалось одновременное наступление. А Роммель получил тяжелое ранение в голову во время обстрела его машины с воздуха. Последнее ставило под сомнение успех действий заговорщиков во Франции и явилось ударом по надеждам Штауффенберга на то, что присутствие Роммеля на стороне заговорщиков поможет успокоить волнения, которые могут возникнуть после падения Гитлера. По словам Шпейделя, «группа армий чувствовала себя словно осиротевший ребенок». Штауффенберг также лишился помощи Фалькенхаузена – еще одного генерала, симпатизировавшего Сопротивлению, который осуществлял командование в Бельгии и Северной Франции. 15 июля его уволили. Еще один удар последовал 18 июля – сообщение о скором аресте Герделера. Штауффенберг срочно предупредил его о необходимости уйти в глубокое подполье. Осознав, что никак не может продолжать общаться с товарищами, не подвергая их риску, пока ситуация так или иначе не разрешится, он неохотно удалился в Вестфалию – в Герсфельд, расположенный в двухстах милях юго-западнее Берлина. Ночь 15 июля Герделер провел в подвале дома Штрюнков вместе с Гизевиусом. Это была их последняя встреча.

Наконец пришел долгожданный приказ. Штауффенберг должен был прибыть в Растенбург на следующий день – в четверг 20 июля – с докладом о положении дел в некоторых дивизиях армии резерва. В кругах заговорщиков быстро распространилась новость о том, что ожидается еще одна попытка покушения.

Для Штауффенберга это был день, когда одно высшее усилие должно было положить конец бесконечной череде неудач и разочарований. Работая над докладом для человека, которого он собирался убить, полковник казался спокойным и даже пребывал в хорошем настроении. Поздно вечером он вышел из кабинета и по пути домой долго молился в одиночестве в католическом соборе Далема [25]25
  В «Рубашке Несса» Фицгиббон утверждает, что Штауффенберг заранее исповедовался, но, конечно, не мог получить отпущение грехов. Он также пишет, что берлинский епископ кардинал Прейзинг, услышав о том, что Штауффенберг собирается сделать, ответил, что не считает себя вправе удерживать его, ссылаясь на теологические причины.


[Закрыть]. Этот поступок протестант Бонхёффер, пребывавший в тюремной камере, несомненно, одобрил бы всем сердцем.

Часть вторая
20 июля

День обещал быть жарким. Штауффенберг встал рано. Автомобиль, который должен был отвезти его из дома возле Ванзее на аэродром Рангсдорф, расположенный к югу от Берлина, прибыл в шесть часов утра. По пути Штауффенберг заехал за своим адъютантом лейтенантом Вернером фон Хефтеном, который взял с собой на аэродром своего брата Бернда, лейтенанта ВМФ, для компании. Его присутствие позволило ослабить нервное напряжение, поскольку в присутствии водителя нельзя было говорить о предприятии, занимавшем все их мысли. Машина быстро ехала по городским окраинам на аэродром, где заговорщиков ожидал Штифф.

В Рангсдорфе заговорщики, наконец, избавились от присутствия водителя. Штифф ждал их вместе со своим помощником – майором Роллем, и все пошли к самолету, выделенному генералом Вагнером для полета в Растенбург. Взлет был произведен в семь часов.

Бомбы весили около двух фунтов каждая [26]26
  Уиллер-Беннет в «Немезиде» утверждает, что Штифф приготовил бомбы ночью и передал их Штауффенбергу в Рангсдорфе. По донесениям Кальтенбруннера, взрывчатка была доставлена в Берлин Кламротом шестью или семью неделями раньше.


[Закрыть]. Та, что получил Штауффенберг, была такого же типа, как и те, что он использовал в предыдущих попытках: английская бомба с бесшумным взрывателем, приводимым в действие при раздавливании стеклянного капсюля с кислотой, которая растворяет проволоку, освобождающую ударник. Промежуток времени до взрыва определялся толщиной проволоки, и Штифф использовал самую тонкую, какую сумел найти. Кислота разъедала ее в течение десяти минут. Штауффенберг аккуратно завернул бомбу в рубашку и положил в портфель – рядом с докладом Гитлеру. Вторая бомба была аналогичным образом спрятана в портфель адъютанта. Ее подготовили только на случай, если первая окажется неисправной. Тогда Штауффенбергу придется под каким-нибудь предлогом покинуть комнату для совещаний и взять другую. В любом случае ему предстояло раздавить капсюль с кислотой тремя имевшимися пальцами с помощью небольших щипцов.

До Растенбурга было около трехсот пятидесяти миль полета над прусскими равнинами, и вскоре после десяти часов утра самолет приземлился. Летчика предупредили о необходимости быть готовым к немедленному взлету в любой момент после полудня, и офицеры продолжили путь на автомобиле: ставка Гитлера находилась в лесу в девяти милях от аэродрома. Они миновали три контрольно-пропускных пункта, где предъявили специальные пропуска, выданные им для этого визита, охранявшим ставку эсэсовцам. Система защиты была настолько сложной, что генерал Йодль назвал «Волчье логово» (Вольфшанце), как часто именовали ставку фюрера, чем-то средним между монастырем и концентрационным лагерем с минными полями, колючей проволокой и забором, по которому пропускается электрический ток. Это было тихое, сумрачное место в самой глубине леса, которое отлично выполняло свое предназначение – охранять меланхоличные стратегические планы фюрера от реальностей войны.

Штауффенберг и его спутники без труда проникли внутрь этого зловещего сооружения. Теперь Штауффенберг уже размышлял о том, как им удастся выйти после взрыва бомбы. Успех зависел от скорости, и основной задачей Хефтена, помимо охраны запасного портфеля, было держать наготове машину, чтобы немедленно уехать после получения известия о смерти Гитлера. Но для начала следовало сделать дело, а до этого предстояло еще двухчасовое ожидание: совещание было назначено на час дня. Штауффенберг и Хефтен решили позавтракать – не зря говорят, что хорошая еда успокаивает нервы. Потом они навестили генерала Фельгибеля – главу службы связи вермахта.

Штифф и Фельгибель были единственными в Растенбурге высшими офицерами, участвовавшими в заговоре. После отъезда Штауффенберга в Берлин они должны были сделать все возможное для изоляции Растенбурга от внешнего мира, чтобы дать возможность заговорщикам в Берлине приступить к выполнению плана «Валькирия». Фельгибель, как руководитель центра связи Растенбурга, по плану был обязан передать информацию в Берлин, после чего или уничтожить, или каким-либо другим способом прекратить все радио– и телефонные контакты Растенбурга с Германией.

Штауффенберг и Фельгибель хорошо понимали друг друга, знали свои задачи, поэтому говорить в общем-то было не о чем. Штауффенберг покинул его, чтобы нанести формальный визит представителю сухопутных войск в ставке и заранее сообщить о том, что он планировал доложить Гитлеру по вопросу ситуации в армии резерва. После полудня он зашел к фельдмаршалу Кейтелю и уточнил детали своего участия в совещании. Кейтель с нетерпением дожидался его прихода, чтобы сообщить об изменениях в повестке дня. Штауффенберг пришел в ужас, решив, что его планы снова могут оказаться расстроенными, но постарался скрыть свое настроение и внимательно выслушал Кейтеля.

Заговорщики в Берлине знали, что информация о развитии событий поступит только после полудня. Совещание у Гитлера назначено на час дня, значит, сигнал от Фельгибеля может прийти в любой момент после этого времени. Только тогда можно будет задействовать план «Валькирия». А пока никто ничего не мог предпринять. Оставалось только одно – ждать.

Если Штауффенберг убьет Гитлера, нервным центром действия станет военное министерство на Бендлерштрассе, напрямую связанное со штабом командования в Цоссене, расположенном в двадцати милях к югу от Берлина.

В Цоссене заговорщики рассчитывали на действия армейского квартирмейстера генерала Вагнера. На Бендлерштрассе, где размещались службы генерала Фромма, приказ приступать к плану «Валькирия» в отсутствие Штауффенберга должен был отдать Ольбрихт, которого, как упорно продолжали надеяться заговорщики, убедившись в успехе, поддержит и Фромм. А тем временем Бек и Вицлебен будут вызваны на Бендлерштрассе, чтобы своим авторитетом поддержать все происходящее.

План «Валькирия» после выполнения ряда последовательных этапов сосредоточит все доступные силы армии резерва в Берлине и других основных центрах, чтобы лишить возможности маневра войска СС и гестапо, командиры которых будут арестованы. Одновременно аналогичные действия будут предприняты армией во Франции, где заговорщики все же рассчитывали на поддержку Клюге. Потеря Роммеля была большой неудачей, в результате которой Штюльпнагель остался единственным действующим генералом, вовлеченным в заговор. Поэтому его штаб, разместившийся в отеле на авеню Клебер в Париже, превратился в нервный центр заговора на Западе, хотя общее командование вооруженными силами 20 июля должно было осуществляться из бывшего штаба Роммеля в Лa Рош-Гийон, куда вечером приехал с фронта Клюге. Поэтому положение Штюльпнагеля в Париже было во многих отношениях схожим с положением Ольбрихта в Берлине. Оба имели командиров, никак не желавших дать свое имя и авторитет приказам, подготовленным для распространения в вооруженных силах. Сотрудничество вооруженных сил западной группировки во Франции было не менее важно, чем сотрудничество армии резерва в Германии.

Расставаясь со своими друзьями Штрюнками на местной железнодорожной станции, Гизевиус чувствовал лихорадочное возбуждение. Все понимали, что настал день, когда все будет выиграно или, наоборот, потеряно. Поэтому прощание вышло волнующим и торжественным. Гизевиус, отчаянно желая стать меньше ростом и не таким заметным, сел на поезд и поехал к Гелльдорфу. Там уже был еще один их общий друг – граф Бисмарк.

В этот день, когда все было поставлено на карту, люди не знали, о чем говорить друг с другом. Вот и у Гелльдорфа присутствующие вели светскую беседу о погоде и о повышенной влажности. Только после полудня прибыл посланный Ольбрихтом майор и привез карты с указанием зданий, которые предстояло занять тем же вечером. Майор нервничал, выказывал крайнюю подозрительность и в первый момент отказался разговаривать в присутствии посторонних – друзей Гелльдорфа. Гелльдорф рассмеялся и предложил для начала положить портфель, в который майор вцепился мертвой хваткой. Юноша немного расслабился, но его руки, раскрывавшие портфель и достававшие карту, все равно дрожали.

Карта оказалась не той, что нужно. Майор привез карту, подготовленную еще во время Сталинградской кампании и давно потерявшую актуальность. На ней были указаны здания и сооружения, много месяцев назад разрушенные во время воздушных налетов. Дальше в лес – больше дров. Последовавшая затем дискуссия по поводу будущих арестов привела к полной путанице. Гелльдорф категорически настаивал, что первой должна начать действовать армия и занять правительственные здания, а уж потом полиция приступит к арестам. Смущенный, приведенный в полное замешательство молодой майор уехал незадолго до часа дня, напутствованный Гелльдорфом по поводу следования армией согласованному плану. Полицию следовало нейтрализовать до тех пор, пока армия не сыграет свою роль в перевороте. После отъезда майора, прихватившего с собой и никому не нужную карту, Гелльдорф и заговорщики приготовились терпеливо ждать у молчащих телефонов.

Ольбрихт все утро провел в своем кабинете. Он тоже ждал. Генерал Гепнер, теневой командующий армией резерва, приехал около половины первого. Он был в гражданской одежде, но предусмотрительно принес с собой военную форму, которую оставил у Ольбрихта [27]27
  Мы сохранили рассказ о военной форме Гепнера в таком виде, в каком он прозвучал на слушании дела в Народной судебной палате. Фрицше приводит другую версию. Штауффенберг сказал ему, что он должен быть адъютантом Гепнера, которого никогда не видел. Фрицше утверждает, что Гепнер не приносил с собой форму, а та, которую он надел, принадлежала Беку. Бек предпочитал гражданскую одежду. А Гепнер был уволен Гитлером за невыполнение приказов на Восточном фронте.


[Закрыть]. Оставалось достаточно времени, чтобы пойти перекусить. Акция Штауффенберга произойдет не раньше чем в час дня, а значит, информация от Фельгибеля поступит еще позже. За обедом они взяли по бокалу вина и произнесли тост за успех предприятия. Потом они вернулись в кабинет Ольбрихта ждать новостей [28]28
  Представляется странным, что в такое время два высших офицера уходят из военного министерства на обед. Делия Циглер, выполнявшая обязанности секретаря для Ольбрихта и Штауффенберга, сказала, что они пошли в офицерский клуб, расположенный напротив.


[Закрыть].

Чтобы скоординировать одновременные действия разных участников переворота, заговорщики полностью положились на телефон. Фельгибель позвонит в Берлин, с Бендлерштрассе позвонят в Париж, откуда потом будут даны (тоже в основном по телефону) команды, приводящие в действие план «Валькирия». Но телефон может стать штукой весьма ненадежной, особенно если им пользуется очень нервный абонент во время чрезвычайной ситуации в стране.

Так произошло с полковником Финком, генералом-квартирмейстером Клюге, который разместился в Париже на улице де Сюрен, принявшим еще утром таинственный телефонный звонок от квартирмейстера из Цоссена. Финк, участник заговора в Париже, услышал звонок, поднял трубку и услышал, как после паузы незнакомый голос произнес невнятное предложение, в котором было слово «учения». Потом на другом конце провода трубку положили. Финк, осторожный и очень опытный офицер, много лет занимавшийся административной работой, глубоко задумался. Кодовое слово «учения» уже однажды было передано – в субботу 15 июля. Но на этот раз он знал больше о том, что оно могло значить. Перед своим недавним прибытием в Париж он имел беседу со Штауффенбергом, а Хофакер всего пару дней назад под большим секретом сообщил ему последние берлинские новости. В сейфе у Финка лежали планы тайных действий армии. Тогда он позвонил Хофакеру и открытым текстом спросил: