Текст книги "Мастер снов"
Автор книги: Роджер Джозеф Желязны
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Эйлин как раз клала очки поверх своей аккуратно сложенной одежды. Она разделась, пока Рендер проверял машину. Его взволновала ее тонкая талия, большие груди с темными сосками, длинные ноги. 2Она отлично сложена для женщины ее роста", – подумал он. Но, глядя на нее, он понимал, что главная проблема, конечно, в том, что она его пациентка.
– Готова, – сказала она.
Он подвел ее к машине. Ее пальцы ощупали внутренность «яйца». Когда он помогал ей войти в аппарат, то увидел, что глаза у нее яркого цвета морской волны. И этого он тоже не одобрил.
– Удобно?
– Да.
– Хорошо, устраивайтесь. Сейчас я закрою. Приятного сна.
Верхняя часть «яйца» медленно опустилась. Оно стало непрозрачным, затем пронзительно блестящим. Рендер перевел взгляд вниз и убедился, что рефлексы тела выдают его отношение к увиденному. Затем двинулся обратно к столу.
Зигмунд прижался к его ноге, не давая пройти. Рендер потянулся погладить его, но пес отдернул голову.
– Возьми меня тоже с вами, – проворчал он.
– Боюсь, что этого сделать просто невозможно, дружище, – сказал Рендер. – К тому же, мы в сущности никуда не уходим. Мы подремлем прямо здесь, в этой комнате.
Но собака не успокоилась.
– Зачем?
Рендер вздохнул. Спор с псом был, пожалуй, самой нелепой вещью, какую он мог себе представить в трезвом виде.
– Зиг, – сказал он, – я пытаюсь помочь ей узнать, на что похожи разные вещи. Ты делаешь прекрасную работу – водишь ее в этом мире, которого она не видит, но ей нужно знать, как он выглядит, и я собираюсь показать ей.
– Тогда я стану ей не нужен.
– Конечно же, будешь нужен. – Рендер чуть не засмеялся. Патетичность собаки была настолько абсурдной, что Рендер не мог отказать ей в помощи. – Я не могу вернуть ей зрение, – объяснил он. – Я просто собираюсь передать ей некоторое абстрактное видение – ну, вроде как даю ей ненадолго взаймы свои глаза. Усек?
– Нет, – сказал пес. – Лучше возьми мои.
Рендер выключил музыку
«Полное описание системы взаимоотношений между собакой-мутантом и ее хозяином наверняка займет не менее шести солидных томов – на немецком», – решил он.
Затем указал на дальний угол.
– Ляг там, как велела Эйлин. Это не очень долго, и когда все кончится, ты по-прежнему будешь водить ее. Идет?
Зигмунд не ответил, повернулся и поплелся в угол, опустив хвост.
Рендер сел и опустил купол – операторский вариант «яйца». Перед ним было девяносто белых кнопок и две красные. Мир кончался в темноте под консолью. Рендер ослабил узел галстука и расстегнул воротничок. Он достал шлем из гнезда и проверил его. Затем надел на нижнюю часть лица полумаску и опустил на нее забрало шлема. Правую руку положил в перевязь; и одним слабым нажатием отключил сознание пациентки.
Творец не нажимает белые кнопки сознательно. Он задумывает условия. Тогда глубоко внутренние мышечные рефлексы оказывают почти незаметное давление на чувствительную перевязь; та скользит в нужном положении и заставляет вытянутый палец двинуться вперед. Кнопка нажата. Перевязь движется обратно.
Рендер чувствовал покалывание в основании черепа; пахло свежескошенной травой.
И вдруг – он уже идет по громадному серому проходу между мирами…
Через какое-то, показавшееся очень долгим, время Рендер почувствовал, что находится на странной, чуждой Земле. Он ничего не видел, только ощущение присутствия информировало его о том, что он куда-то прибыл. Такого полного мрака он еще ни разу не встречал.
Он пожелал, чтобы мрак рассеялся. Ничего не произошло. Часть его сознания снова проснулась – та часть, которую он не погрузил в сон; он вспомнил, в чей мир он вошел. Он прислушался к Эйлин. Услышал страх и ожидание. Он пожелал цвет. Сначала красный.
Он ощутил соответствие. Значит, воздействие имеется.
Все стало красным; он находился в центре бесконечного рубина.
Оранжевый, желтый…
Он оказался в куске янтаря.
Теперь зеленый, и он добавил к нему соленые испарения моря.
Синий и вечерняя прохлада.
Он напряг мозг и произвел все цвета сразу. Они закружились громадными перьями.
Затем он разогнал их и заставил принять форму. Сияющая радуга выгнулась через темное небо.
Он постарался создать под собой коричневый и серый. Эти цвета появились – полупрозрачные, мерцающие, исчезающие пятна.
Где-то – ощущение страха, но ни следа истерии, поэтому он продолжил творить.
Он создал горизонт, и мрак утянулся за него. Небо чуть заголубело, и он запустил в него стаю темных облаков. Усилия создать расстояние и глубину натолкнулись на сопротивление, и тогда он подкрепил картину очень слабым звуком прибоя. Когда он разгонял облака, от его зрителя пришло ощущение концепции расстояния, и он спешно воздвиг высокий лес, чтобы подавить поднимающуюся волну агорафобии.
Паника исчезла.
Рендер сфокусировал свое внимание на высоких деревьях – дубах, соснах, секвойях. Он раскидал их вокруг как копья, в рваных зеленых, коричневых и желтых нарядах, раскатал толстый ковер влажной от утренней росы травы, разбросал с неравными интервалами серые булыжники и зеленоватые бревна, перепутал и сплел ветви над головой. Бросил однообразные тени через узкую долину.
Эффект был потрясающий. Казалось, весь мир вздрогнул с рыданием, а затем стих.
Сквозь тишину он ощущал ее присутствие. Он решил, что с фоном лучше быстро закончить и создать осязаемые центры, подготовить поле действий. Позднее он может изменить, исправить или улучшить результаты в последующих сеансах, но сейчас необходимо было уже что-то начинать делать.
Перейдя к действиям, он сразу понял, что тишина вокруг – это не отстраненность Эйлин: она отождествляла себя с деревьями, травой, кустами и камнями; олицетворяла себя в их формах, соотносилась с их ощущениями, звуками, ароматами…
Легким ветерком он пошевелил ветви деревьев. За пределами видимости создал плещущие звуки ручья.
Пришло ощущение радости. Его это тоже порадовало.
Она переносила все исключительно хорошо, и он решил расширить опыт. Он пустил свое сознание блуждать среди деревьев. И вот он рядом с ручьем и ищет Эйлин.
Он плыл по воде, еще не обретя формы. Плеск превратился в журчание, когда он вывел ручей на глубокое место над камнями. По его настоянию вода стала выговаривать слова.
– Где вы? – спросил ручей.
«Здесь! Здесь!»
«Здесь!»
"… и здесь!" – отозвались деревья, кусты, камни, трава.
– Выбирайте одно, – сказал ручей, расширился, обогнул скалу и стал спускаться по склону к голубому бассейну.
«Не могу», – ответил ветер.
– Вы должны. – Ручей влился в бассейн, покружился на поверхности, затем успокоился и отразил ветви и темные облака. – Скорее!
"Прекрасно, – отозвалось дерево. – Минутку".
Розовый туман поднялся над озером и потянулся к берегу.
– Давайте, – зазвенел он.
"Тогда здесь…"
Она выбрала маленькую иву; та качалась на ветру и тянула ветки к воде.
– Эйлин Шаллот, – сказал Рендер, – смотритесь в озеро.
Ветер усилился, ива наклонилась. Рендеру нетрудно было вспомнить ее лицо, ее тело. Дерево крутилось, как будто не имело корней. Эйлин стояла в тумане смятения листьев и со страхом смотрела в глубокое голубое зеркало мозга Рендера – в озеро. Она закрыла лицо руками, но все-таки смотрела.
– Смотрите на себя, – сказал Рендер.
Она опустила руки и посмотрела вниз, а затем стала медленно поворачиваться, изучая себя со всех сторон.
– Я чувствую, что выгляжу вполне приятно, – сказала она наконец. – Я чувствую это, потому что вы так хотите, или это так и есть? – Она все время оглядывалась вокруг, ища Творца.
– Это так и есть, – сказал Рендер отовсюду.
– Спасибо.
Взметнулось белое, и Эйлин оказалась одетой в узорчатое шелковое платье. Далекий свет стал чуть ярче. Нижний слой облаков окрасился нежно-розовым.
– Что там происходит? – спросила Эйлин, глядя туда.
– Я хочу показать вам солнечный восход, – сказал Рендер, – но, возможно, чуточку испорчу его, потому что это мой первый профессиональный солнечный восход при таких обстоятельствах.
– Где вы? – спросила она.
– Всюду.
– Пожалуйста, примите форму, чтобы я могла видеть вас.
– Сейчас сделаю.
– Вашу естественную форму.
Он пожелал очутиться рядом с ней на берегу – и очутился.
Испуганный лязгом металла, он оглядел себя. Мир исчез на миг, но тут же стабилизировался. Рендер засмеялся, но смех замер, когда он подумал кое о чем.
На нем были доспехи, стоявшие рядом со столиком в "Куропатке и Скальпеле" в вечер его встречи с Эйлин.
Она потянулась и потрогала костюм.
– Броня возле нашего стола, – узнала она, пробежав пальцами по пластинам и застежкам. – Я ассоциировала ее с вами в тот вечер.
– …и не задумываясь засунули меня в этот костюм, – прокомментировал Рендер. – Вы волевая женщина.
Броня исчезла. Рендер был в своем серо-коричневом костюме, в свободно завязанном галстуке цвета свернувшейся крови и с профессиональным выражением на лице.
– Смотрите, каков я на самом деле, – он слегка улыбнулся. – Ну, вот и восход. Я хотел продемонстрировать все цвета. Следите.
Они сели на зеленую парковую скамейку, появившуюся позади них, и Рендер указал направление.
Солнце неторопливо проводило свою утреннюю процедуру. Впервые в этом их личном мире оно выплыло снизу, как божество, отразилось в озере, разбило облака, и ландшафт покрылся дымкой от тумана, поднимающегося от влажного леса.
Пристально, напряженно вглядываясь прямо в восходящее светило, Эйлин долгое время сидела неподвижно и молча. Рендер чувствовал, что она очарована.
Она смотрела на разгорающееся сияние; солнце отражалось в сияющей монете на ее лбу, как капля крови.
Рендер сказал:
– Вот солнце, а вот облака – он хлопнул в ладоши, и облака закрыли солнце, и прокатился тихий рокот. – А это гром, – закончил он.
Пошел дождь, испортивший гладь поверхности озера, щекочущий их лица; он резко стучал по листьям и с мягким звуком капал с ветвей вниз; он мочил одежду и приглаживал волосы, стекал по шее, слепил глаза и превращал землю в грязь.
Вспышка молнии озарила небо, и гром прогремел еще и еще.
– А это летняя гроза, – говорил Рендер. – Вы видите, как дождь воздействует на растительность и на нас. То, что вы видели в небе перед громом – это молния.
– Слишком сильно, – сказала она. – Уберите его, пожалуйста.
Дождь тут же прекратился, солнце пробило тучи.
– Мне чертовски хочется закурить, – сказала Эйлин, – но я оставила сигареты в другом мире.
В ее пальцах тут же появилась уже зажженная сигарета.
– У нее, наверное, слабый вкус, – странным тоном сказал Рендер, внимательно посмотрел на Эйлин и добавил: – Я не давал вам эту сигарету; вы сами взяли ее из моих мыслей.
Дым спирально пошел вверх и исчез.
– …Это означает, что я сегодня второй раз недооценил притяжение этого вакуума в вашем мозгу – того места, где должно было быть зрение. Вы исключительно быстро приспособились к этим новым впечатлениям. И даже собираетесь продолжить и увидеть еще что-то. Будьте осторожны. Сдержите этот импульс.
– Это как голод, – сказала она.
– Наверное, нам лучше сейчас закончить сеанс.
Одежда их высохла. Запели птицы.
– Нет, подождите! Прошу вас! Я буду осторожна. Я хочу увидеть многое.
– Будет следующий визит, – сказал Рендер, – но, думаю, кое-что можно устроить и сейчас. Есть что-нибудь, чего вы особенно хотели бы увидеть?
– Да. Зиму, снег.
– Хорошо. – Творец улыбнулся. – Тогда закутайтесь в этот мех…
После ухода пациентки день прошел быстро. Рендер был в хорошем настроении. Он чувствовал себя опустошенным и снова наполненным. Первое испытание прошло без страданий от каких-либо последствий. Удовлетворение было сильнее страха. И он с удовольствием вернулся к работе над своей речью.
– …и что есть способность причинять вред? – вопросил он микрофон и сам же ответил:
– Мы живем радостью и болью. Можем огорчаться, можем бодриться, но хотя радость и боль коренятся в биологии, они обуславливаются обществом. И они имеют цену. Огромные массы людей, лихорадочно меняющие положение в пространстве, перемещаясь через города планеты, приходят к необходимости существования полностью автоматизированного контроля над их передвижениями. Каждый день этот контроль пробивает себе путь в новые области – водит наши машины, наши самолеты, опрашивает нас, диагностирует наши болезни, и я не рискую морально осуждать это вторжение. Этот контроль становится необходимым. В конце концов он может оказаться целительным.
Однако я хочу указать, что мы часто плохо представляем наши собственные ценности. Мы не можем действительно определить, что означает для нас та или иная вещь, пока не удалим ее из наших жизненных условий. Если ценный предмет перестает существовать, психическая энергия, связанная с ним, высвобождается. Мы ищем новые ценности, в которые вкладываем эту энергию – «ману», если угодно, или либидо, если предыдущий термин вас не устраивает. И нет такой вещи, исчезнувшей три, четыре, пять десятилетий назад, которая много значила сама по себе; и нет новой вещи, появившейся за это же время, которая много вредила бы тем, кто заменил ею утраченное, или тем, кто в какой-то степени управляет ею. Общество, однако, придумывает много новых вещей, и когда вещи меняются слишком быстро, то результат непредсказуем. Внимательное изучение душевных болезней часто вскрывает природу стрессов в обществе, где появились болезни. Если схемы тревоги указывают на особые группы и классы, значит по ним можно изучить какое-то общественное недовольство. Карл Юнг указывал, что когда сознание неоднократно разочаровывается в поиске ценностей, оно начинает искать в бессознательном; потерпев неудачу и в этом, оно пробивает себе путь в гипотетическую коллективную бессознательность. Юнг отметил в послевоенных исследованиях психологии бывших нацистов, что чем сильнее они хотят восстановить что-то из руин своей жизни, – если они пережили период классического иконоборчества и увидели, что их новые идеалы также опрокинуты, – тем больше они ищут в прошлом и втягиваются в коллективное бессознательное своего народа. Даже сны их были основаны на тевтонских мифах.
Это же, в менее драматической форме, происходит сегодня. Есть исторические периоды, когда групповая тенденция обратить сознание внутрь себя сильнее, чем в другие времена. Мы живем в период донкихотства в первоначальном значении этого слова. Это потому, что способность причинять вред в наше время – это возможность не знать, отгородиться, и это более не является исключительным свойством человеческих существ…
Его прервало жужжание. Он выключил записывающий аппарат и коснулся кнопки телефона.
– Чарльз Рендер слушает.
– Это Пол Гертер, – прошепелявил телефон, – директор Диллингской школы.
– Да?
Экран прояснился. Рендер увидел человека с высоким морщинистым лбом и близко посаженными глазами.
– Хочу еще раз извиниться за случившееся. Виною была неисправность в оборудования, ставшая причиной…
– Разве вы не в состоянии приобрести приличное оборудование? Плата у вас достаточно высока…
– Оно было новое. Заводской брак..
– Разве никто не следил за классом?
– Следил, но…
– Почему же он не проверил оборудование? Почему не оказался рядом, чтобы предупредить падение?
– Он был рядом, но не успел: все произошло слишком быстро. А проверять заводской брак не его дело. Я очень извиняюсь. Мне нравится ваш мальчик. Могу заверить вас, что ничего подобного больше не случится.
– В этом вы правы, но только потому, что завтра утром я возьму его и переведу в такую школу, где соблюдаются правила безопасности. – И легким движением пальца Рендер закончил разговор.
Через несколько минут он встал и подошел к шкафу, частично замаскированному книжной полкой. Он открыл его, достал дорогую шкатулку, содержавшую дешевенькое ожерелье и фотографию в рамке; на ней были изображены мужчина, похожий на Рендера, только моложе, и женщина с высоко зачесанными волосами и маленьким подбородком; между ними стояла улыбающаяся девочка с младенцем на руках. Как всегда, Рендер несколько секунд нежно смотрел на ожерелье, затем закрыл шкатулку и снова убрал – на многие месяцы.
«Бум! Бум!» – гремел турецкий барабан. «Чик-чик-чига-чик», – бутылочки.
Возникли цвета – красный, зеленый, синий и божественно-величественный желтый – вокруг удивительных металлических танцоров.
"Люди?" – вопрошала надпись на крыше.
"Роботы?" – непосредственно ниже.
"Зайдите и посмотрите сами!" – в самом низу, таинственно.
Так они и сделали
Рендер и Джил сидели за микроскопическим столиком, к счастью, поставленным у стены, под нарисованными углем карикатурами на неизвестных личностей. Среди субкультур четырнадцатимиллионного города было слишком много деятелей. Морща нос от удовольствия, Джил восторгалась самым колоритным зрелищем этой особой субкультуры, время от времени поднимая плечи к ушам, чтобы подчеркнуть молчаливый смех или слабый протест, потому что исполнители были слишком людьми – то, как черный робот брался рукой за предплечье серебряного робота, как они сходились и расходились…
Рендер делил свое внимание между Джил, танцорами и скверно выглядевшим пойлом, больше всего походившим на плохой коктейль с водорослями (словно в любой момент мог подняться Кракен, чтобы утащить на дно какой-нибудь беспомощный корабль).
– Чарли, я все-таки думаю, что это люди!
Рендер отвел взгляд от ее волос и прыгающих колец-сережек и осмотрел танцоров на площадке, которая была ниже места, где стоял столик.
Несмотря на металлические корпуса, это могли быть люди. Если так, их танец был исключительно ловким. Хотя использование легких сплавов не было проблемой, все равно требовалось искусство, чтобы танцор, закованный с головы до ног в броню, мог прыгать так свободно и как бы без усилий, и продолжительное время, да еще без раздражающего звяканья и лязга. Беззвучно…
Они скользили, как две чайки: одна покрупнее, цвета полированного антрацита, а вторая как лунный свет, падающий через окно на закутанный в шелк манекен.
Даже когда они соприкасались, звука не было… А может, и был, но заглушался ритмами джаза.
«Бум-бум! Чига-чик!»
Их танец медленно перешел в танец апачей. Рендер взглянул на часы. Слишком долго для нормальных артистов – решил он. Видимо, это роботы. Когда он снова взглянул на них, черный робот оттолкнул от себя серебряного футов на десять и повернулся к нему спиной.
Звука столкновения металла не было.
«Интересно, сколько подобное стоит?» – подумал Рендер.
– Чарли, не было никакого звука! Как они это делают?
– В самом деле? – спросил Рендер.
Смесь в стакане стала снова желтой, затем красной, затем синей, затем зеленой.
– Тебе не кажется, что они могут сломаться?
Белый робот сделал несколько шагов назад, а черный крутил шарнир своего запястья кругом и кругом, держа в пальцах зажженную сигарету. Раздался хохот, когда он машинально прижал ее к своему гладкому безротому лицу. Серебряный робот бросился к черному. Черный бросил сигарету и снова повернулся к партнеру. Неужели он снова оттолкнет серебряного? Нет…
Медленно, как длинноногие восточные птицы, они снова начали свой танец со множеством поворотов.
Чему-то в глубине Рендера это доставляло удовольствие, но он сам не мог понять, что тут приятного. Поэтому стал высматривать Кракена на дне бокала.
Джил вцепилась в его бицепс, привлекая внимание к площадке. Пока спектр терзал световое пятно, черный робот поднял серебряного высоко над головой и закружился с ним, выгнувшим спину и разведшим ноги ножницами – сначала медленно, а потом быстрее и быстрее. Затем он завертелся с невероятной скоростью, и полосы спектра вращались все быстрее.
Рендер потряс головой, чтобы в ней прояснить.
Они двигались так быстро, что просто должны были упасть – люди они или роботы. Но не упали. Они слились в одну серую фигуру. Затем стали замедлять вращение. Все медленнее, медленнее… Остановились.
Музыка смолкла. Наступила темнота, наполненная аплодисментами. Когда свет загорелся снова, оба робота стояли как статуи, лицом к публике. Затем медленно, очень медленно поклонились.
Аплодисменты усилились. Роботы повернулись и ушли.
Снова зазвучала музыка, свет стал ярким. Поднялся шум голосов. Рендер прикончил Кракена.
– Что ты об этом думаешь? – спросила Джил.
Рендер сделал серьезное лицо и сказал:
– Кто я – человек, воображающий себя роботом, или робот, воображающий себя человеком? – Он ухмыльнулся и добавил: – Не знаю.
Она шутя стукнула его за это по плечу, и он заметил ей, что она пьяна.
– Нет, – протестовала она. – Разве чуточку. Не так, как ты.
– Все же, думаю, тебе нужно показаться врачу. Например, мне. Лучше прямо сейчас. Давай уедем отсюда.
– Не сейчас, Чарли. Мне хочется посмотреть на них еще раз. Ну, пожалуйста.
– Если я еще выпью, я не буду способен видеть их.
– Тогда закажи чашку кофе.
– Фу!
– Ну, пива.
– Лучше уж буду страдать без него.
На площадке народ начал танцевать, но ноги Рендера как свинцом налились. Он закурил.
– Итак, ты сегодня разговаривал с собакой?
– Да. От этого несколько странные ощущения…
– Она хорошенькая?
– Это был кобель. И безобразный.
– Дурачок, я имею в виду хозяйку.
– Ты знаешь, что я никогда не говорю о делах, Джил.
– Но ты же сам сказал мне насчет ее слепоты и насчет собаки. Я только хочу знать, хорошенькая она или нет.
– Ну… и да и нет. – Он сделал неопределенный жест. – Знаешь…
– Повторить то же самое, – сказала она официанту, внезапно возникшему из смежного озера тьмы; он поклонился и столь же быстро исчез.
– Вот как пропадают мои добрые намерения, – вздохнул Рендер. – Посмотрим, как тебя будет обследовать пьяный дурак – вот и все, что я могу сказать.
– Ты быстро протрезвеешь. Ты всегда так. Гиппократ и все такое.
Он фыркнул и посмотрел на часы.
– Завтра я должен быть в Коннектикуте. Забрать Пита из этой проклятой школы.
Джил вздохнула. Она уже устала от этой темы.
– Мне кажется, ты слишком уж нянчишься с ним. Любой парнишка может повредить ногу. Это часть проблемы роста. Когда мне было семь лет, я сломала запястье. Несчастный случай. И школа не виновата, что такие вещи случаются.
– К дьяволу, – сказал Рендер, беря свою темную выпивку с темного подноса, принесенного темным человеком. – Если они не могут работать как следует, я найду тех, кто может.
Она пожала плечами.
– Тебе решать. А я знаю только то, о чем читаю в газетах. И ты все-таки настаиваешь на Давосе, хотя знаешь, что в Сент-Морисе общество приличнее?
– Мы же собирались прокатиться, верно? Я предпочитаю прокатиться в Давос.
– Значит, я не каждый вечер выигрываю?
Он погладил ее по руке.
– Со мной ты всегда в выигрыше, милочка.
Они выпили, закурили и держались за руки, пока люди расходились с танцевальной площадки и снова тянулись к своим крохотным столикам, а разноцветные пятна закружились, окрашивая облака дыма тонами от цвета ада до солнечного восхода и обратно, и барабан ухнул: «Бом!»
«Чига-чига!»
– О, Чарли, они опять идут сюда!
Небо было чистое, как кристалл. Дороги чистые. Снегопад прекратился.
Джил сонно дышала. С-7 выбирался через городские мосты. Если бы Рендер сидел неподвижно, он убедил бы себя, что пьяно только его тело, но как только он поворачивал голову, мир вокруг начинал танцевать. И тогда он воображал себя спящим и Творцом всего этого. В какой-то миг это было правдой. Он улыбнулся, задремывая. Но в следующий миг проснулся и уже не улыбался.
Вселенная взяла реванш над его самонадеянностью. За один миг триумфа над беспомощностью, которой он хотел помочь, ему снова пришлось заплатить видением дна озера; и когда он опять двинулся к гибели на дне мира – как пловец, как неспособный говорить, – он слышал откуда-то с высоты над Землей вой Волка Фенриса, готовящегося пожрать луну; и услышав, он понял, что вой этот так же похож на трубный глас правосудия, как женщина рядом похожа на луну. В каждой малости. Во всех отношениях. И его охватил страх.
