Текст книги "Фата-Моргана 1 (Фантастические рассказы и повести)"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Айзек Азимов,Ричард Мэтисон (Матесон),Эрик Фрэнк Рассел,Альфред Элтон Ван Вогт,Гордон Руперт Диксон,Фрэнк Патрик Герберт,Теодор Гамильтон Старджон,Зенна Хендерсон,Джон Кейт (Кит) Лаумер,Борис Виан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)

Он выстрелил туда, где видел кошку, потом еще раз. Голубое пламя выхватило разрезанную стальную дверь.

– Я не там, где ты полагаешь.

Эти слова совершенно ясно прозвучали у него в мозгу, хотя направления звука он не засек. Он задержал дыхание, пытаясь услышать шорох мягких смертоносных лап. Мозг автоматически анализировал ситуацию.

У пещерной кошки, помимо высокого интеллекта, были телепатические способности. Все время она была здесь и готовилась вместе со своими родичами захватить корабль. Чтобы облегчить себе задачу, они убили Джонни. А он сам останется в живых лишь до тех пор, пока кошки не научатся управлять кораблем.

– Ты не прав.

И снова он не смог определить направление. Удивительно, почему эта тварь не подкараулила его у шлюза.

– Ты должен был увидеть меня, иначе ты не поверил бы, что я существую. А свет я выключил, чтобы ты не убил меня, и я мог бы спокойно говорить. Это я внушил тебе, что твой брат здесь… – существо помолчало. – Прости меня. Я должен был найти другой способ.

Пол сунул бластер в кобуру, хотя со стороны штурманского пульта донесся явственный шорох.

– Мы не хотели убивать твоего брата.

Он не поверил и про молчал.

– Когда мы установили с ним телепатический контакт, он выхватил оружие и выстрелил. Он был убежден, что мы только прикидываемся безобидными тварями, а на самом деле хотим обезоружить его и убить. У нас не было времени объяснить ему все, а он не доверял нам. Потом он выстрелил еще раз. Тогда один из нас прыгнул, чтобы выбить у него оружие, но не рассчитал прыжка и сбросил его со скалы.

Пол снова промолчал.

– Мы не хотели убивать твоего брата, – пришла телепатема. – Но ты тоже не веришь нам.

– Да, не верю, – сказал он, наконец. – Вы слишком похожи на кошек, а они безошибочно оценивают расстояние. И вы чего-то хотите от меня, прежде чем убить. Так?

– Я хочу рассказать тебе о нашей расе. Мы называем себя Варн, по крайней мере, именно так это выражается в звуках. Мы – очень старая раса. Давным-давно мы жили под открытым небом, но климат вдруг резко изменился, и мы были вынуждены уйти в пещеры. Там было темно, и у нас обострились обоняние и чувствительность к нюансам температуры. Так мы могли различать объекты. В пещерах были растения, так что пищей мы были обеспечены.

Телепатическая способность издревле присуща нашей расе. В пещерах она достигла совершенства. Вместе с ней развился и наш разум. Наши неуклюжие лапы не могли построить приборов, и единственным инструментом познания остался наш мозг. Наконец мы смогли покинуть пещеры, но это нам почти ничего не дало. Ресурсы планеты были истощены, остались лишь камни и чахлая трава на равнинах. И мы обратили свои надежды на звезды, мы знали, что это – другие солнца. Наше собственное солнце каждую зиму становится далекой звездой. Мы хотели знать о них побольше, но могли только смотреть на них, словно дикие звери. Мы тянулись к знаниям, но наступал закат нашей расы. Планета была для нас тюрьмой, мы вымирали, и нам не было спасения. Но вот прилетел ты, и с тобой пришла надежда на освобождение. Мы просим тебя взять на твою планету одного из нас, чтобы он договорился с вашей расой. Здешние люди видят в нас только животных, годных лишь на меховую одежду – ведь мы живем в пещерах и не имеем орудий и техники. У тебя есть смертоносное оружие, и мы не знаем, как ты отнесешься к тому, что мы разумны и владеем телепатией. У нас очень строгий кодекс чести; он не позволяет вторгаться к кому-либо против воли, но разве ты поверишь этому?

Землянин ничего не ответил.

– Смерть твоего брата спутала наши планы. Ты собрался улетать, и у нас не оставалось времени узнать тебя получше. Поэтому я пробрался на корабль в надежде, что ты поверишь мне. Кстати, Фруун не умрет, если я помогу тебе объясниться с его соплеменниками.

– А чего ты вообще хочешь? Зачем я тебе?

– Я пытаюсь доказать, что люди должны доверять варнам. Вы исследуете Галактику. Так поделитесь знаниями с варнами… У вас есть корабли, у нас – телепатия. Наши расы смогут достичь цели только вместе.

Землянин не мог понять, правда это или ложь. Наконец, решил, что правда.

– Ваша главная цель… Ты сплоховал, рассказав мне о ней… О цели.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Как мне доказать, что ты ошибаешься?

Не было способа доказать, что землянин неправ, что варны искренни и чужды предательству. А сотрудничество могло превратить землян в рабов.

Варн заговорил снова:

– Так ты не веришь мне?

– Я был бы наивным идиотом, если бы поверил.

– Надо быстрее кончать, а то Фруун умрет. Так вот, мне нечем доказать свою искренность. Я включу свет, и ты сможешь убить меня.

Варн рисковал своей жизнью, землянин – Программой и судьбой своей расы. Он был готов прекратить эту игру, едва от штурманского пульта донесется хоть шорох…

– Я все время был рядом с тобой.

Мягкая лапа тронула его лицо, когти прошли совсем близко от горла.

Он резко повернулся и выстрелил. Варн успел скрыться, и пламя бластера лишь опалило пол. Зажегся свет и он, проморгавшись, увидел варна.

Тот стоял у главного пульта и в упор рассматривал землянина большими желтыми глазами. Землянин поднял бластер, палец лег на спуск. Варн спокойно стоял, даже не пытаясь скрыться. Глаза его смотрели не только на землянина, но и словно сквозь него, будто видели что-то за пределами рубки. Пол в душе надеялся на контакт с этим созданием из Мира Джонни, он поставил на карту слишком много… и проиграл.

Варн не боялся и не просил пощады. Убить его сейчас было бы жестоко и глупо. Это всегда успеется, а пока – надо спасать Фрууна.

Землянин повел дулом бластера и сказал:

– Иди к шлюзу.

– А потом ты убьешь меня?

– Иди! – рявкнул землянин.

Варн промолчал и покорно поры сил по коридору.

Пол стоял в открытом шлюзе, напротив – варн. Фруун лежал в регенерационной камере. Сегодня землянин впервые осмысленно поговорил с местными.

Варн смотрел в темно-красный мрак, вслед аборигенам. Он передал: «Непонимания больше нет».

– Я ничего не обещал, – сказал землянин.

– Я ничего не требую.

– Я не возьму тебя с собой, но и здесь не оставлю. Ты легко прочтешь в моем мозгу, как построить корабли и дезинтеграторы.

– Но мы же только хотим лететь с тобой.

– Я искренне хотел бы поверить тебе, но ты знаешь, что не могу. Телепатам опасно доверять. Когда варны узнают все, что знаем мы, они сами смогут входить в контакт с другими цивилизациями. Мы поверим, что варны искренни с нами и не скроют ничего из того, что узнают, покажем им нашу планету, пересечем с ними Галактику. Но земляне уже не смогут существовать как отдельная цивилизация. Мы будем порабощены, станем основанием для новой империи – Империи Варн.

Стояла мертвая тишина, и слова словно висели между ними невидимые и холодные.

Наконец варн тихо спросил:

– Почему же проваливается Программа?

– Ты прекрасно знаешь, – ответил землянин. – Из-за коммуникационного барьера. Неземляне не могут понять намерения землян и поэтому боятся их.

– Но ведь между нами нет никакого барьера, а ты все же боишься меня и хочешь убить.

– Да, я убью тебя; ты опасен для моей цивилизации.

– А не поэтому ли другие цивилизации уничтожают исследователей?

Землянин не ответил, и за первым вопросом последовал второй:

– Какими же вы кажетесь обитателям других миров?

Каким же он кажется… Он совершает посадку, и деревья вокруг умирают. Он выходит из корабля, волоча оружие, способное уничтожить целый город. Он представляет собой страшную разрушительную силу, не доверяет никому и ничему.

И надеется на гостеприимство, дружбу и сотрудничество.

– Вот твои настоящий барьер, – заключил варн, – твои собственные подозрительность и недоверие. В каждом новом мире вы сами насаждаете их. А теперь ты хочешь установить барьер между нашими цивилизациями, хочешь убить меня и рекомендовать Совету Исследователей установить карантин для нашего мира и больше никогда не посылать к нам корабли.

Снова наступила тишина. Землянин обдумывал то, что варн сказал в самом начале: «Мы – очень старая раса». Варн мудро проанализировал случаи срыва Программы. Вместе с ним было бы легко налаживать контакты, делать новые открытия. На длинном-длинном пути Человек и Варн будут вместе.

Или они создадут Империю Варн? И если это случится, как он узнает?

Как узнает об этом кто-либо, кроме варнов?

Он снова направил бластер на варна, напрягся, отбрасывая нерешительность. Он знал: не убей он варна сейчас, им снова овладеет слабость.

– Риск слишком велик, – резко сказал он. – Мне нравятся твои слова о доверии и дружеских отношениях, но моя цивилизация не может верить словам.

Он уже давил на спуск, когда пришла последняя мысль варна: «Разреши сказать еще». Землянин ждал, чувствуя пальцем холодный металл спускового крючка.

– Ты ошибаешься. Мы хотели завоевать твое доверие, лететь с тобою вместе. Мы не хотели убивать твоего брата. Я говорил, что мы смотрим на звезды глазами диких животных. Тысячелетия в темных пещерах… А, все равно ты не поймешь!

Глаза варна смотрели на землянина и как бы сквозь него. Прекрасные, выразительные глаза, похожие на полированное золото.

– Варны – слепы!

Пер. с англ. С. Ирбисова и В. Беликовича

Борис Виан
ОСТОРОЖНО, КЛАССИКА!

Электрические часы пробили дважды, и я вздрогнул, с трудом пытаясь разобраться в путанице своих хаотических мыслей. С некоторым удивлением я обнаружил, что сердце мое начало биться несколько быстрее. Я, покраснев, захлопнул книгу; это был изданный между двумя последними войнами сборник «Я и ты», древний запыленный фолиант, чтение которого меня сильно увлекло, потому что тема его представлялась мне весьма реальной. И я, конечно, заметил, что смущаюсь не только из-за книги, но также из-за дня и часа: сейчас была пятница, двадцать седьмое апреля 1982 года и я, как обычно, ожидал свою ассистентку Флоранс Лорье.

Все это смутило меня сверх всякой меры. Я считал себя абсолютно свободомыслящим: но когда влюбляешься впервые, всякое свободомыслие испаряется; однако мы должны проявлять сдержанность, оказавшись лицом к лицу с представительницей слабого пола. Все же после того, как первоначальный испуг прошел, я нашел ему прочные обоснования – и еще нашел множество оправданий для этих оснований.

Представлять себе ученого, завоевавшего всеобщий авторитет, особенно женщину, этакой бумажной крысой – предвзятое мнение. Теперь женщины, занимающиеся наукой, обычно бывают талантливее мужчин, а в некоторых профессиях, где внешность играет определенную роль, среди них бывают и весьма симпатичные. Однако, если рассматривать эту проблему более основательно, можно достаточно быстро установить, что красивая женщина-математик встречается не реже, чем умная звезда телевидения. Причем женщин-математиков гораздо больше, чем звезд телевидения. Во всяком случае, с практиканткой мне повезло. И хотя до сегодняшнего дня она не пробуждала в моей душе никаких непочтительных желаний, надо быть объективным я, естественно, заметил, что моя ученица обладает известной привлекательностью. Этим и объяснялись теперешние мои возбуждение и смущение…

Она пришла, как обычно, в два часа пять минут.

– Вы выглядите очаровательно, – сказал я, сам удивляясь своей смелости.

На Флоранс был плотно облегающий тело лабораторный халат из нежно-зеленой материи с муаровым блеском, очень простого покроя и все же необычайно подчеркивающий ее привлекательность.

– Он вам понравился, Боб? – она имела в виду халат.

– Очень понравился.

Я вовсе не считаю, что подобная тема достойна обсуждения, даже если речь идет о лабораторном халате. И, однако, хоть это и может вызвать недоумение, я осмелюсь признать, что меня не шокирует даже женщина в пиджаке.

– Я восхищена, – шутливо ответила Флоранс.

Хотя я старше Флоранс лет на десять, она утверждала, что мы ровесники. Из-за этого наши отношения отличались от обычных отношений учителя и ученицы. Конечно, я могу сбрить бороду и коротко подстричь волосы, чтобы быть похожим на ученых добрых старых сороковых годов, но она уверяет меня, что в моей внешности есть что-то женственное и это отнюдь не придает мне внешней респектабельности.

– Как дела с агрегатом? – спросила она.

Она намекала на довольно деликатную проблему, связанную с электроникой, которую я, к своему огромному удовлетворению, разрешил сегодня утром.

– Я закончил его, – сказал я.

– Браво. Агрегат действует?

– Я узнаю об этом завтра, – ответил я. – В пятницу утром я закончу его внешние детали.

Она заколебалась, опустив глаза. Ничто не могло смутить меня сильнее, чем вид обиженной женщины, и она это знала.

– Боб… я хочу вас кое о чем попросить.

Я почувствовал себя неуютно. Женщина не должна разыгрывать в присутствии мужчины такую очаровательную дурочку. Ей же богу, не должна.

– Скажите мне, наконец, что представляет из себя агрегат, над которым вы работаете? – настаивала она.

Теперь я рассердился на нее.

– Послушайте, Флоранс, ведь это секретное задание.

Она положила свою руку на мою.

– Боб, даже самая последняя уборщица в этой лаборатории знает о всех ее тайнах столько же, сколько… сколько, ага… лучший шпион с Антареса.

Наше радио в течение последней недели систематически потчевало слушателей песенками из «Великого герцога с Антареса», фантастической оперетты Франсиса Лопеса. Что касается меня, я чувствую-отвращение к такого рода легкой музыке. Я люблю классиков: Шенберга, Дюка Эллингтона, или Винсенто Скотто.

– Боб, я прошу вас, расскажите мне! Мне так хочется знать, над чем вы работаете…

Я снова ответил отрицательно.

– Флоранс, зачем вам это нужно знать? – спросил я.

– Боб, я… я люблю вас… действительно, люблю. Поэтому вы должны сказать мне, над чем вы работаете. Я хочу помочь вам.

Вот так. На протяжении многих лет читаешь в романах описание чувств, которые испытывают герои, услышав первое объяснение в любви. И вот подобное наконец произошло и со мной. Со мной! И это было так приятно и смутило меня намного сильнее, чем я мог себе представить. Я смотрел на Флоранс, смотрел в ее светлые глаза, на ее рыжие, подстриженные очень коротко, по моде 1982 года, волосы. Я подумал, что сейчас она действительно может подчинить меня своей воле, и я не смогу ей противостоять. Раньше я смеялся над любовными историями. Мое сердце бурно билось, и я чувствовал, что руки у меня дрожат. Я с трудом сглотнул.

– Флоранс… мужчине нельзя говорить такие вещи. Поговорим о чем-нибудь другом.

Она приблизилась ко мне, и прежде чем я успел что-либо предпринять, обняла меня и поцеловала. Я почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног и вдруг обнаружил, что сижу в кресле. Одновременно с этим у меня появилось неописуемо приятное ощущение. Я покраснел и с удивлением обнаружил, что Флоранс сидит у меня на коленях. Тут я, конечно же, снова обрел дар речи.

– Флоранс, это неприлично. Встаньте. Если кто-нибудь сюда войдет… пойдут сплетни. Да встаньте же!

– Вы покажете мне ваш агрегат.

– Я… Ох!

Мне пришлось уступить.

– Хорошо. Я расскажу вам все. Только встаньте.

– Я всегда знала, как вы добры, – сказала она и встала.

– Вы использовали ситуацию в своих интересах, – сказал я. Вам это ясно?

Голос мой срывался. Она дружески похлопала меня по плечу.

– Подойдите же ко мне, Боб, ведите себя современно.

Я поспешил перейти к техническим описаниям.

– Не напоминает ли вам это первые электронно-вычислительные машины? – спросил я.

– 1959 года?

– Еще более ранние, – уточнил я. – Существовали электронно-вычислительные машины очень примитивной конструкции; вспомните, тогда их монтировали на специальных лампах, так называемых блоках памяти, которые позволяли этим приборам усваивать отрывочные данные.

– Мы проходили это еще в школе, – сказала Флоранс.

– Теперь вспоминайте дальше: этот вид был усовершенствован в 1964 году, когда Росслер обнаружил, что подлинный человеческий мозг, помещенный в соответствующую питательную жидкость, может выполнять те же функции, занимая при этом гораздо меньший объем.

– Я знаю также, чем закончилось дело Бренна и Ренода, которые подключили себя к вычислителям такого рода, – сказала Флоранс.

– Очень хорошо, – ответил я. – Постепенно ЭВМ различных поколений оснащались всевозможными, изобретенными за многие годы, эффекторами, постепенно превращаясь в категорию механизмов, называемых роботами. Но у всех этих механизмов было одно общее. Вы можете сказать, что именно?

Теперь профессор во мне взял верх.

– У вас такие красивые глаза, – ответила Флоранс, – они желто-зеленые и мерцают, как звезды.

Я отпрянул от нее.

– Флоранс! Вы вообще слушаете меня или нет?

– Я слушаю вас очень внимательно. Эти механизмы объединяет то, что они выполняют только счетные операции, данные о которых программисты вводят в их память. Машина, перед которой стоит какая-нибудь неразрешимая задача, даже не пытается разрешить ее.

– Но почему бы не попытаться снабдить ее сознанием или способностью к логическим умозаключениям? Потому что, как недавно было замечено, достаточно того, чтобы они были снабжены некоторыми элементарными автоматическими функциями, как они начинали напоминать старых ученых с их самыми худшими привычками. Купите в магазине маленькую игрушечную электронную черепаху, и вы увидите, что она похожа на эти первые электронные автоматические механизмы: раздражительные, капризные, допускающие характерные ошибки! Скоро интерес к такого рода механизмам был утрачен, и они служили только для того, чтобы иллюстрировать деятельность человеческой психики, хотя и в этом они не принесли особой пользы.

– Милый старина Боб, – сказала Флоранс. – Мне очень нравится вас слушать. Но вы же знаете, что все это очень скучно. Нас этим напичкали еще в одиннадцатом классе.

– И вы, вы тоже невыносимы, – с достоинством ответил я.

Она внимательно посмотрела на меня. В самом деле, она смеялась надо мной. Мне было стыдно признаться, но мне так хотелось, чтобы она снова обняла меня. Чтобы скрыть возбуждение, я быстро продолжил:

– Теперь в эти механизмы стараются вложить все больше и больше эффективных систем управления и чувствительнейшие датчики, которые могли бы реагировать на самые разнообразные влияния извне. Однако до сих пор еще никто никогда не пытался обучать механизмы «культуре»; честно говоря, КПД такой машины трудно будет выразить в цифрах. Механизм, разработать который меня попросило Центральное Бюро, должен позволить ЭВМ накапливать в памяти сумму экстраординарных данных, которые дает всеобщее высшее образование. Модель, которую вы здесь видите, может заключать в своей памяти все знания, содержащиеся в шестнадцати томах энциклопедии Лярусса 1976 года издания. Этот агрегат почти совершенен, он снабжен эффекторами, которые позволяют ему самостоятельно передвигаться, брать предметы для идентификации или, если это будет необходимо, анализа.

– А для чего он нужен?

– Это машина-администратор, Флоранс. Она будет служить в качестве протоколиста-советника у посла Флор-Фины, который в следующем месяце прибудет в Париж. На каждый его вопрос она будет давать ему нужный ответ обо всех тонкостях жизни французов. При каждом затруднении она будет выбирать нужную информацию и объяснять ему, о чем идет речь и как ему вести себя, будь то случай определения гражданства младенца-космополита, или званый обед у Императора Евразии. С тех пор, как французам всемирным декретом предоставлено дипломатическое реноме, каждый может получить исчерпывающе полную информацию о нашей культуре и нашем образе жизни; итак, эта машина предназначена для каждого посла, у которого едва ли найдется свободное время для того, чтобы все подробно изучить, и она будет представлять для него огромную ценность.

– Ну, хорошо, – сказала Флоранс. – Вы хотите скормить этому бедному маленькому роботу шестнадцать огромных томов Лярусса. Как вы жестоки!

– Это необходимо! – возразил я. – Агрегат обязан проглотить их полностью. Если дать ему только часть сведений о культуре, он, вероятно, приобретет такой же характер, как и у старых, несовершенных машин на блоках памяти. И нельзя предвидеть, каким будет этот характер. Шанс, при котором он будет действовать безукоризненно, возможен только при наличии полных знаний. Вот основная предпосылка объективности и непредвзятости.

– Но он же не может знать все!

– Он узнает достаточно, – сказал я, – узнает то, что ему надо знать обо всех обстоятельствах и при этом сохранять уравновешенность. Лярусс дает некоторое приближение к реальности. Он – удовлетворительный пример бесстрастно составленной энциклопедии; по моим расчетам, у нас теперь есть точная, разумная и высокообразованная машина.

– Это же великолепно! – сказала Флоранс.

Казалось, она насмехается надо мной. Конечно, некоторые из моих коллег решают и более сложные проблемы, но, несмотря ни на что, мне удалось улучшить эту несовершенную систему, и я был вправе услышать нечто большее, чем банальное «это же великолепно!» А у женщин нет никакого понятия, как сложны и трудоемки эти мелкие доработки.

– Как она функционирует? – спросила девушка.

– О, как и всякая обычная система, – сказал я, к своему удивлению, не ощутив никакой гордости. – Вот обычный лектоскоп. Вот в это отверстие вкладывается книга, машина читает и запоминает ее. Нет ничего проще. Когда информация введена, лектоскоп убирается.

– Ах, испытайте же его, наконец, Боб! Я прошу вас!

– Я охотно показал бы вам его в действии, – сказал я. – Но у меня под руками нет Лярусса. Я получу его только завтра утром. До этого я не должен обучать его ничему, что могло бы вывести его из равновесия.

Я подошел к агрегату и включил ток. Контрольные лампочки на панели засветились красными, зелеными и голубыми точками. Послышался шум генератора. Но, несмотря на все это, я был недоволен.

– Вот сюда закладывается книга, – указал я, – потом нажимается этот рычаг – и все. Флоранс! Что вы делаете?! Эй!..

Я попытался вырубить ток, но Флоранс удержала меня.

– Это только проверка, Боб, потом мы все сотрем!

– Флоранс! Это невозможно! Стереть ничего нельзя!

Она за сунула в отверстие лектоскопа книгу «Ты и я» и нажала на рычаг. Я услышал тихий щелчок. Через пятнадцать секунд книга была прочитана. Она была считана, переварена и целой и невредимой выброшена обратно.

Флоранс внимательно осмотрела ее. Потом она внезапно вздрогнула. Агрегат мягко, почти нежно проворковал:

«Мне так хочется выразить, передать, объяснить,

Что не мыслимо высказать, только чувствовать можно!»

– Боб, что это с ней?

– Боже! – в ярости воскликнул я, – он же больше ничего не знает!.. Теперь он будет непрерывно цитировать этого чокнутого Жеральди!

– Но, Боб, почему он говорит сам с собой?

– Все влюбленные говорят сами с собой.

– А если я его о чем-нибудь спрошу?

– Нет! – вскрикнул я. – Только не это! Оставьте его в покое. Вы и так уже сбили его с толку!

– Ах, ну до чего же вы все-таки противный старый ворчун!

Агрегат вкрадчиво и соблазнительно загудел. Затем раздался звук, слабое покашливание.

– Агрегат, – спросила Флоранс, – как ты себя чувствуешь?

Он ответил: «Ах, я люблю вас, понимаете, люблю! Я так хочу

тебя, так страстно жажду».

– Ох, – выдохнула Флоранс. – Что за наглость!

– В прежние времена именно так и было, – сказал я. – Мужчины первыми объяснялись женщинам в любви, и, клянусь, им нужно было для этого немалое мужество, моя маленькая Флоранс…

– Флоранс, – задумчиво сказал агрегат. – Вас зовут Флоранс?

– Но это же не цитата из Жеральди! – возмущенно воскликнула Флоранс.

– Вы слушали мои объяснения, – заметил я, уже немного успокоившись. – Я ведь сконструировал не просто аппарат звуковоспроизведения. Я же вам говорил, что в него встроено множество эффекторов и сложное фонетическое устройство, которое позволяет механизму высказывать то, что имеется в его памяти и при этом еще формулировать нужные ответы на вопросы… Трудность заключается только в том, чтобы удержать его в равновесии, но вы полностью нарушили это равновесие, скормив ему эти страсти. Это все равно, что двухлетнему ребенку дать съесть огромный бифштекс с кровью. Этот аппарат – еще ребенок… а вы накормили его медвежатиной.

– Я уже достаточно взрослый, чтобы позаботиться о Флоранс, – сухо заметил агрегат.

– Но он же меня слышит! – сказала Флоранс.

– Ну да, он вас слышит!

– Я и ходить умею, – сказал агрегат. – А как насчет поцелуя? Хотя я теперь знаю, что это такое, но я не знаю, кому я должен его подарить, – задумчиво продолжил он.

– Ты никому ничего не должен, – сказал я. – Сейчас я выключу тебя, а утром снова очищу твою память, сменив для этого все блоки.

– Ну ты, старая борода, – ответил агрегат, – ты меня вообще не интересуешь. И, пожалуйста, лучше оставь меня в покое.

– У него очень красивая борода, – вступилась за меня Флоранс. – У вас нет никакого вкуса.

– Может быть, – сказал агрегат и при этом усмехнулся так злобно, что волосы у меня на голове встали дыбом. – Но что касается любви, то тут я в курсе дела… Моя Флоранс! Подойди ко мне…

«Ибо я каждый день объясняюсь тебе,

Объясняюсь без слов – взглядом, жестом, улыбкой…»

– Попытайся хоть раз улыбнуться, – насмешливо сказал я.

– Я могу улыбаться, – ответил агрегат.

Затем он издал непристойный смешок.

– Во всяком случае, ты можешь перестать, как попугай, талдычить этого Жеральди? – рявкнул я.

– Я ничего не талдычу, как попугай, – возразил агрегат. – И в доказательство могу назвать тебя в ответ идиотом, соней, простофилей, тупицей, брюзгой, пустобрехом, дерьмом вонючим, неудачником, болваном, ослом…

– Ну, хватит! – сказал я.

– И если я цитирую Жеральди, – продолжил агрегат, – то исключительно потому, что никто лучше него не говорил о любви и, кроме того, он мне нравится. Если ты можешь сказать женщинам такие же вещи, как этот парень, сообщи мне об этом. А теперь отвали. Я хочу иметь дело с Флоранс.

– Будь любезен, прекрати, – сказала Флоранс механизму. – Я хочу любить мужчину.

– Ты обратилась ко мне «будь любезен», – сказал агрегат. Теперь я чувствую себя мужчиной. Пожалуйста, помолчи и послушай:

«Позвольте мне корсаж ваш расстегнуть,

Все, что ты скажешь – ничего не значит.

Мне все известно. Ах, приди, приди,

Разденься и приди ко мне быстрее.

Обнимемся. И чтобы побыстрей

Достичь блаженной цели, тело к телу

Тесней прижмем. Не медли, обнажайся,

И вместе предадимся наслажденью!»

– Ты замолчишь, наконец? – запротестовал я, красный, как рак.

– Боб! – воскликнула Флоранс. – Это он прочитал? О!..

– Я сейчас его вырублю, – сказал я. – Я больше не потерплю, чтобы он при нас произносил подобное. Есть вещи, о которых читают, но о которых не говорят.

Агрегат замолк. Потом взревел:

– Не трогай мой выключатель!

Я решительно приблизился к нему. Агрегат без всякого предупреждения рванулся на меня. В последнее-мгновение я отскочил в сторону, но металлическая рука больно ударила меня по плечу. Металлический голос прозвучал у меня в ушах:

– Итак, ты влюблен в Флоранс, да?

Я укрылся за металлическим письменным столом и потер плечо.

– Бегите, Флоранс! – крикнул я. – Бегите, не задерживайтесь!

– Боб! Я не оставлю тебя… Он… он… он ранил тебя!

– Пустяки, сказал я. – Уходите побыстрее!

– Она уйдет, если я этого захочу, – сказал агрегат.

Он двинулся к Флоранс.

– Бегите, Флоранс! – повторил я. – Уносите ноги!

– Я боюсь, Боб, – сказала Флоранс.

В два прыжка она оказалась за письменным столом рядом со мной.

– Я хочу остаться с тобой.

– Тебе я ничего не сделаю, – сказал агрегат. – Но бородатый должен остаться за столом один. Эй ты, ревнивец! Хочешь отключить меня?

– Я вас не хочу! – крикнула Флоранс механизму. – Вы мне противны!

Агрегат медленно отступил. Внезапно он со всей силой своих эффекторов устремился на нас.

Флоранс вскрикнула и отскочила в сторону.

– Боб! Боб! Я боюсь!

Я отвлек внимание механизма на себя, мгновенно вскочив на письменный стол, когда агрегат бросился ко мне. Он со всей силой ударился о стол так, что тот въехал в стену. Комната вздрогнула, и с потолка посыпалась известка. Если бы мы задержались между столом и стеной, нас бы расплющило.

– Какое счастье, – пробормотал я, – что я не встроил в него более мощные эффекторы. Лезьте сюда, ко мне, на крышку стола.

Я помог Флоранс влезть на стол. Там она была недосягаема для агрегата. Потом я спрыгнул на пол и встал перед столом.

– Боб? Что вы хотите делать? – спросила она.

– Я не могу сказать этого вслух, – ответил я.

– Ну, что такое? – спросил агрегат. – Еще раз попытаешься отключить меня?

Я увидел, как он отпрянул назад и стал ждать.

– Что, выдохся? – поддразнил я его.

Механизм взревел.

– Тогда берегись!

Он бросился к письменному столу. На это я и надеялся. В то мгновение, когда он налетел на меня, чтобы раздавить, я бросился на него. Левой рукой я впился, в питающий, кабель, а другой старался дотянуться до выключателя. Я получил сильный удар по черепу; агрегат поднял рычаг лектоскопа и попытался сбросить меня. Прежде, чем я успел защититься, он понесся как взбесившаяся лошадь, и я камнем рухнул вниз на пол. Я лежал на полу, и у меня дико болела нога. Я смутно видел, как агрегат отступил, изготовившись окончательно разделаться со мной.

Когда я снова пришел в себя, то обнаружил, что лежу на полу, вытянувшись во весь рост; глаза мои были закрыты, а голова покоилась на коленях у Флоранс. Мое тело пронизывало множество ощущений: болела нога, но одновременно к мои л губам прижималось что-то невероятно сладостное, и я чувствовал какое-то необъяснимое внутреннее волнение. Открыв глаза, я увидел лицо Флоранс, находящееся сантиметрах в двух от моего. Девушка обнимала меня. Я снова лишился сознания. На этот раз она дала мне пощечину, и я мгновенно пришел в себя.

– Вы спасли меня, Флоранс… – прошептал я.

– Боб, – тоже шепотом ответила она, – мы с тобой поженимся?

– Собственно говоря, тебе не следует мне это предлагать, Флоранс, дорогая, – ответил я, краснея. – Но я с радостью принимаю твое предложение.

– Мне удалось выключить его, – сказала она. – Теперь нас никто больше не слышит, Боб… Теперь я могу… я не отваживаюсь попросить тебя об этом…

Она потеряла всю свою самоуверенность. Яркий свет лампы на потолке лаборатории причинял боль моим глазам.

– Флоранс, мой ангел, говори же, – прошептал я.

– Боб, процитируй мне что-нибудь из Жеральди…

Я почувствовал, как кровь моя быстрее побежала по жилам. Я взял в ладони ее очаровательную головку с коротко подстриженными волосами и смело нашел ее губы.

– Опусти немного абажур, – пробормотал я.

Пер. с франц. И. Горачина