Текст книги "Рыцарь идет по следу!"

Автор книги: Родион Белецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

8

Рогов не хотел уходить из школы. Ему было страшно идти домой. Нянькин узнал про исчезновение часов. Учителю об этом рассказали девочки (кто же еще!). Нянькин не стал ругать Рогова за разгром в раздевалке. Он тут же спросил у Рогова номер телефона и позвонил его отцу.

Судя по всему, состоялся тяжелый разговор. Рома не слышал, что отвечал отец Рогова, зато он видел красного от напряжения Нянькина, который словно не по телефону говорил, а держал оборону. Учитель физкультуры с растрепанными кудрявыми волосами тер свободной рукой лоб и защищал своего ученика:

– Послушайте… да нет, вы послушайте… Иннокентий не виноват… да, он не прав, что взял ваши часы, но это из-за того, что он вас уважает, хочет быть на вас похожим. Я не шучу, вы авторитет для него…

Рома подумал, что Нянькин умеет убеждать.

– Я сам запретил ему часы на акробатику надевать. Приказал в раздевалке оставить. Это в целом моя вина…

Тут Нянькин помолчал, послушал роговского отца и продолжил с удвоенным напором:

– Никогда! Никогда еще у нас не воровали в раздевалках… Согласен, в общей раздевалке – было. Но там, где дети переодеваются на театральные дисциплины, такого не было. Это что-то немыслимое. И мы будем с этим разбираться.

Затем Нянькин плавно перешел к защите Рогова:

– Он тонкий, ранимый мальчик…

«Это Рогов-то?» – удивился про себя Рома.

– Он пользуется авторитетом среди одноклассников…

«Благодаря кулакам», – подумал Рома.

– И учителя им очень довольны…

«Особенно, когда он в школу не приходит», – мысленно добавил Рома.

Нянькин, мелко кивая головой, слушал, что отвечает ему отец Рогова. Тот говорил долго. Нянькин несколько раз перекладывал телефон от одного уха к другому и повторял, как автомат:

– Да… Я вас понимаю… да… я вас понимаю… да… – а после сказал с уважением, но твердо: – Поймите, Кеша подавлен, сильно переживает и раскаивается. И надавить на него еще сильнее будет неразумно. Он уйдет в себя, замкнется, и раздавить, проломить образовавшуюся скорлупу вам будет уже не под силу. А ведь эта скорлупа затвердеет и останется на всю жизнь! Прошу вас, будьте к нему снисходительны. Я знаю, вы это можете!

Нянькин убрал телефон в карман спортивных штанов и повернулся к Рогову, который, сгорбившись, стоял в стороне, и опущенные руки его почти достигали коленей.

– Езжай домой, – сказал Нянькин.

– Он драться будет.

– Не будет.

– Будет. Вы его не знаете, – упорствовал Рогов.

– Кеша, я немножко разбираюсь в людях. После разговора со мной он не поднимет на тебя руку. И не потому, что я такой замечательный, а потому, что событие это стало публичным. Иди и ничего не бойся.

Рогов чуть не прослезился.

– Спасибо вам!

Нянькин улыбнулся:

– Ну, у меня здесь свой интерес был. Мне мячи надо надуть. Два баскетбольных лежат у меня.

– Да хоть двадцать! – просиял Рогов.

Рома и Юрик сидели в классе физики. За окном на фоне темно-фиолетового, гаснущего неба чернели голые ветки.

– Все относительно… – сказал Рома, посмотрев на портрет Эйнштейна. Под портретом висела надпись: «Альберт Эйнштейн (1879–1955), создатель общей и специальной теории относительности». Вид Эйнштейн имел очень недовольный. Можно было предположить, что великого ученого за секунду до фотосессии ударило током. Волосы встали дыбом, одна бровь вопросительно приподнялась, словно Эйнштейн спрашивал: «А что это было?»

– Все относительно, – повторил Рома.

– Ты о чем? – спросил Юрик.

– Он мог часы потерять, – сказал Рома, – а поднять бучу, что их у него украли. Или он их себе взял, а на нас свалил.

– Ты мне сколько раз говорил, что нужно о людях думать только хорошее, – напомнил Юрик Роме.

Рома согласился:

– О людях. Обо всех, кроме Рогова.

– Надо же быть таким злопамятным, – покачал Юрик головой.

Рома возмутился:

– Я не злопамятный! Я хочу понять, кто совершил это преступление! Если Рогов сказал правду, то кто-то из наших.

– С чего ты взял? – поинтересовался Юрик.

– Ну, смотри, – начал объяснять Рома. – Мы переоделись, пошли на акробатику. Двери раздевалки выходят в спортзал. С первого этажа никто зайти не смог. Значит, вор среди нашего класса, среди тех, кто был на уроке.

– Правильно, – согласился Юрик.

– Ты не видел, чтобы кто-нибудь во время урока в раздевалку входил?

– Нет.

– Я тоже не обратил внимания. Это плохо, – заключил Рома.

Толя Маленький и дедушка Юрика пришли одновременно. Толя в пальто и меховой шапке, дедушка Юрика в летней футболке и тренировочных штанах.

– Собирайся, – сухо сказал дедушка Юрику.

– Я тебя в машине жду, – сказал Роме Толя Маленький и, прежде чем уйти, обратился к дедушке Юрика с вопросом: – А вам не холодно?

Лучше бы он ничего не спрашивал. Потому что дедушка только, казалось, и ждал этого вопроса.

– Холодно тем, кто ведет неправильный образ жизни! Кто разрушает свой организм курением, питием и безбожно продолжительным сном не по распорядку!

Толя Маленький кисло улыбнулся и вышел из класса.

– Надо будет завтра Рогова допросить, – сказал Рома, с надеждой глядя на Юрика.

Тот, конечно, понял: Рома предоставляет эту честь ему.

– Ну, правильно, грязную работу всегда приходится делать мне!

9

На следующее утро Юрик учинил Рогову допрос. Рогов понял, что ему хотят помочь, и описал часы, как мог, косноязычно, но подробно.

Часы золотые «Полет» с непробиваемым сапфировым стеклом и гербом России были почему-то сделаны в Швейцарии. Часы отцу Рогова вручил сотрудник администрации президента, кошку которого роговский отец вытащил из огня. Отец Рогова – сотрудник МЧС, профессиональный спасатель – часами чрезвычайно гордился. Например, летом, на море, он всегда ходил в плавках и часах. В бане и вовсе оставались одни часы. Чтобы народ вокруг понимал, с кем имеет дело.

Отец Рогова прятал часы от сына в коробку с капканом «Сибирь № 5». Но ни капкан, ни тем более коробка Кешу Рогова не остановили. Он застегнул кожаный браслет часов на запястье и почувствовал, как наполняется силой, словно хоббит, надевший на палец волшебное кольцо Всевластья. Снять часы Кеша Рогов уже не смог.

Он принес их в школу, но показать никому не успел. Акробатика была первым уроком. Рогов после мучительных колебаний оставил часы в раздевалке, боясь поцарапать, а тем паче разбить.

– В джинсах они, в кармане были. Точно были, – уверил Рогов Юрика. – В правом.

– Ты же их в ботинке искал.

– Правильно, – сказал Рогов. – Я их сначала в джинсы, а потом подумал – и в ботинок. Решил, надежнее так…

– Не похоже, чтобы врал, – сказал Юрик Роме на уроке по истории театра.

– Надо всех опросить, – предложил Рома, обводя взглядом одноклассников.

В этот момент он понял, как долго ходит в новую школу. Так долго, что уже знает гардероб каждого человека из класса. Например, у Иоффе была только одна темно-серая рубашка. Он носил ее каждый день. Даже на физкультуре не снимал, заправлял в спортивные штаны. А однажды Рома оказался за спиной Иоффе и увидел на вороте белое перо. Перо было явно из подушки. Значит, в этой рубашке Иоффе еще и ложился спать.

Алла Мирославская надевала в школу темные юбки и белые кружевные кофточки. Она казалась строгой и от этого нравилась Роме еще больше.

Ева Иванова – джинсы и модные майки. Самая смешная – майка с Олив, девушкой морячка Папая.

Катапотов имел богатый арсенал экстравагантных нарядов (футболки шизофренических цветов с длинными рукавами), которыми он, видимо, пытался привлечь к себе внимание. У всех футболок почему-то были слишком длинные рукава. Красные руки Катапотова изредка выглядывали из них, как головы пугливых черепах.

А вот Макар Семенович всегда носил шейные платки. Платков было две штуки, серый шелковый и черный. Рома, обладая богатым воображением, легко себе представил, что учитель скрывает шрам на шее. Может быть, разгневанный зритель, которому не понравился спектакль, нанес удар ножом в темной подворотне, возле служебного выхода из театра.

– Всех? – Юрик сделал круглые глаза. – Допросить всех?

– Ну, по возможности.

– Черкизов, – вдруг сказал Макар Семенович.

– Что? – Рома повернулся к учителю.

– Кому поклонялись рыцари в Средние века? – строго спросил Макар Семенович.

– Кому? – переспросил Рома. Он, если надо, умел прикинуться невинным младенцем.

– Это я тебя спрашиваю, кому? Я об этом полчаса рассказывал, – Макар Семенович жестом приказал классу, чтобы молчали.

– Кому поклонялись рыцари? – переспросил Рома.

– Да, в Средние века, – добавил Макар Семенович. – Отвечай, я жду.

Рома оглянулся вокруг. Никто, судя по всему, не собирался ему подсказывать. Юрик бы наверняка подсказал, но он сам ничего не слышал про вышеупомянутых рыцарей.

– Рыцари поклонялись… – начал Рома.

– Ну… – Макар Семенович ждал ответа.

Рома живо представил себе рыцаря. Вот он, как живой, в ладно спаянных доспехах, с копьем, длинным, как телеграфный столб, сидит верхом на…

– Рыцари поклонялись коням! – быстро ответил Рома.

Класс грохнул. Катапотов даже упал от смеха под парту. Он сделал это нарочно, уверен был Рома, не имелось в его ответе ничего такого, чтобы валиться на пол. Макар Семенович с трудом сдержал улыбку.

– Рыцари, Рома, поклонялись Прекрасным Дамам. И если бы ты был рыцарем и жил в то время, тебе пришлось бы выбрать Даму Сердца.

Рома бросил быстрый взгляд на Аллу Мирославскую, которая, казалось, смотрела на него с неким ожиданием, и сказал:

– Еще чего! Не стал бы я никого выбирать!

Алла Мирославская тут же отвернулась, и Рома это заметил.

Но не мог же он при всем классе признаться, что у него уже есть Дама Сердца.

Допрос начали с Иоффе. Тот с самого начала жутко испугался. Глаза его бегали, пальцы нервно шевелились. Иоффе хлопал редкими длинными ресницами и быстро говорил:

– Я часы не трогал. И я не видел ничего. Никого не видел. Если б увидел, я, конечно б, сказал. Но я ничего не видел.

– Который час? – неожиданно спросил Юрик.

Однако Иоффе, несмотря на панику, понял, что его хотят подловить. Он был очень умный, этот Иоффе.

– А, проверяете? У меня нет часов, – сказал Иоффе. – У нас в школе на каждом этаже часы. Чтобы время узнать, я на них смотрю.

Рома и Юрик подняли головы, и, действительно, циферблат с выпуклым стеклом висел на стене над их головами. Был он приплюснут с двух сторон и походил на гигантское око, а деления на нем напоминали густые ресницы.

Рома и Юрик опустили головы, но Иоффе уже не было. Он сбежал.

– Я Иоффе подозреваю, – сказал Юрик.

– Я тоже, – вторил ему Рома.

– Знаешь, почему я его еще подозреваю? Потому что он чешется все время!

– Да, это подозрительно, – согласился Рома, – хотя он, может быть, не мылся давно?

– Возможно.

Сенина долго допрашивать не пришлось. Он перешел сразу к делу:

– Видел. Посреди урока Мицкевич в раздевалку заходил.

Рома и Юрик не ожидали, что все так стремительно выяснится.

– А он долго там пробыл? – спросил Рома.

– Двадцать пять секунд, – ответил Сенин.

– Ты чего, засекал, что ли?

– Я точно знаю, – сказал Сенин, – потому что за двадцать пять секунд я ровно семьдесят раз этот эспандер выжимаю.

И Сенин, вынув из кармана, продемонстрировал желтый кистевой эспандер.

– В тот раз я, помню, засек.

– За двадцать пять секунд он бы успел… – сказал Рома Юрику.

– Что успел? – спросил Сенин.

Ему никто не ответил.

– Что успел, мужики? – не унимался Сенин. Он всегда разговаривал как взрослый, ходил как взрослый, хмурился и сплевывал как взрослый. Но взрослым его это не делало.

– У нас свои дела, у тебя – свои, – сказал Юрик сурово.

Оказалось, Сенин понимал настоящий, мужской разговор. Только такой, видимо, и понимал. В ответ он коротко хохотнул:

– Да я только спросил, мужики. За спрос не дают в нос.

10

Прежде чем приступить к разговору с Мицкевичем, надо было выработать тактику. Мицкевич был не прост. Он, наверное, был самым загадочным человеком в классе. Начать с того, что ходил он всегда в черном. Даже трусы у него были всегда черные.

Мицкевич отличался крайней неразговорчивостью. А если что и решал сказать, то всегда недоговаривал, обрывал на полуслове.

Например, если вы спрашивали Мицкевича, что он купит в буфете, пиццу или сосиску в тесте, он отвечал:

– Ты спрашиваешь, что я выберу, пиццу или сосиску в тесте? Это зависит от… – в этом месте Мицкевич замолкал.

А вы, сгорая от нетерпения, повторяли свой вопрос. Хотя вам никакого дела не было до того, что он выберет, и сведения об этом никогда не пригодятся вам в жизни. Просто когда вам специально чего-то не говорят, вам обязательно хочется узнать, в чем тут дело.

Еще Мицкевич умел незаметно исчезать. Скажем, на перемене собралась веселая компания и обсуждает, как сорвать урок математики (театральные уроки срывать неинтересно). Каждый высказывает свое независимое мнение по этому вопросу. И доходит очередь до Мицкевича. Все к нему оборачиваются и говорят:

– А что скажет Мицкевич?

А Мицкевича и след простыл. В плотном ряду одноклассников зияет дыра, просвет. Нет Мицкевича. И как он сумел незаметно скрыться, непонятно. И, главное, вопрос, куда он исчез, когда самое интересное происходит тут.

Потом, когда Мицкевич возвращается с загадочным выражением на лице, его спрашивают:

– Ты где был?

Мицкевич отвечает на это в своей обычной манере:

– Это не так уж и важно, хотя…

Тут Мицкевич замолкает, украшая себя слабой, потусторонней улыбкой. А вам хочется ударить его в лоб, чтобы он пришел в себя и сказал, наконец, что-нибудь конкретное.

– Каждый преступник должен иметь мотив, – сказал Рома.

Макар Семенович выслал их из «Пещеры», чтобы они приготовили этюд. Нечто вроде маленькой сценки. И тему им дал «Неожиданное известие». Сложную тему. У остальных были темы не такие сложные. Например, «Случай на перемене».

Вместо подготовки этюда Рома и Юрик обсуждали ход расследования.

– Какой у него мотив? – повторил Рома.

– Мотив простой, – сказал Юрик. – Часы ему понравились, и весь мотив.

– Думаешь, этого достаточно?

– А то нет. Может, он клептоман. Мой дядя, помнишь, я тебе говорил, ненормальный, так он в шутку начал у друзей зажигалки воровать.

– Как это? – не понял Рома.

– Просто. Встречался он с друзьями. Там курящих было много, а мой дядя не курил. Так он зажигалку передавал, когда просили, а потом себе в карман клал. Незаметно. Если хозяин замечал, дядя зажигалку, конечно, отдавал.

– А если не замечал?

– Все, пиши пропало.

– А зачем он так делал? – не понял Рома.

Юрик пожал плечами.

– Он думал, что это шутка такая, смешная. И вот все у него началось с таких вот шуток, а закончилось тем, что он не воровать зажигалок уже не мог. У него дома были все вазы в зажигалках. Представляешь, ваза, полная разноцветных зажигалок!

Рома живо представил себе эту картину. И еще он подумал о том, что с помощью постоянной кражи зажигалок он сможет справиться с маминым курением. Хотя не хотелось бы, конечно, свихнуться на этой почве.

– Думаешь, у Мицкевича дома горы часов? – спросил Рома Юрика.

– Кто его знает. Про него ничего нельзя сказать наверняка. Очень уж он непонятный. Как тут проверить?

Рома представил себе громко тикающую гору часов.

В этот момент Катапотов вышел из «Пещеры» и вихляющей походкой подошел к ним.

– Там, это, вас Борода зовет. (Макара Семеновича за глаза звали Бородой.)

– Скажи, сейчас идем.

Катапотов повернулся, как на шарнирах, и зашагал обратно в «Пещеру».

– Что мы показывать-то будем? – спросил Юрик. – Мы ж не сделали ничего!

– Без паники. Я знаю, – сказал Рома.

Ему в голову пришла одна любопытная идея, которая, судя по всему, давным-давно носилась в воздухе. Английский драматург Шекспир уже использовал эту идею в своей пьесе.

Рома предложил Юрику разыграть короткий этюд про воровство и посмотреть на реакцию Мицкевича.

– Тогда мы сразу поймем, он или не он, – заверил Рома друга.

Только смотреть на реакцию надо было очень внимательно.

В «Пещере» их одноклассники сидели полукругом и «жаждали зрелищ», как выразилась однажды смешливая Калина Николаевна.

Странное дело, подумал Рома, когда они с Юриком вышли в полукруг, обозначающий сцену, когда сидишь на скамейке, ты с ними заодно, но только выходишь на сцену, сразу тебя начинают разглядывать, как инфузорию туфельку под микроскопом. Ты всем становишься чужим и тебя оценивают. Как только артистам-профессионалам это не надоедает?

– Что будете показывать? – спросил Макар Семенович.

– Этюд, – сказал Рома на выдохе. – На тему «Неожиданное известие».

– Хорошо. Вижу, настроены вы серьезно! – Калина Николаевна всегда находила слова поддержки. – Начинайте, когда будете готовы.

В тишине, которая установилась после ее слов, громко хлопнул пузырь из жевательной резинки. Все разом обернулись и посмотрели на Катапотова. Макар Семенович взглянул очень строго. Катапотов смутился, выронил жвачку изо рта, быстро поднял и снова засунул за щеку.

Рома понял, что дальше тянуть нельзя, и начал. Он шагнул к Юрику на негнущихся ногах. (Сцена самого гибкого и пластичного может сделать деревянным.)

– Как дела? – спросил Рома Юрика громко, с неестественной интонацией.

– Хорошо, – выдавил из себя Юрик. Драматическая игра еще не стала для него привычным делом.

– Говорят, у тебя часы украли? – спросил Рома.

– Да, украли.

Рогов, сидящий на лавке, издал еле слышный стон.

– А кто украл? – спросил Рома, косясь на зрителей, отыскивая взглядом Мицкевича.

– Не знаю, – ответил ему Юрик, как они и договаривались заранее, – но я думаю, что это кто-то, кто в зале сейчас сидит.

Тут Рома и Юрик не удержались и вместе, не стесняясь, уставились на Мицкевича.

Но тут их ждало разочарование. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Андрей Мицкевич смотрел на них открытым, спокойным и слегка непонимающим взглядом.

– Это все? – спросил Макар Семенович со своего места.

– Что? – не понял Рома.

– Это весь этюд?

– Да.

Макару Семеновичу этюд не понравился.

– А где неожиданное известие? – спросил он.

Тут за друзей вступился Нянькин.

– А мне понравилось, – заявил он, – это современно.

Макар Семенович попытался спорить:

– К сожалению, показанный этюд не соответствует заявленной теме.

– Зато они цепко ухватили текущий момент. Этюд про нас, про то, что произошло с нами. Этюд актуальный. Всех присутствующих задело их выступление.

Макар Семенович поморщился. Словно от зубной боли. Нянькину такая реакция не понравилась.

– А ну, поднимите руки те, кого задело! Поднимите-поднимите, – попросил он.

Школьники начали неуверенно вытягивать руки вверх. Рогов поднял две руки.

– Видите, Макар Семенович, – указал Нянькин на проголосовавших.

Рома давно заметил, что между Нянькиным и Макаром Семеновичем шло тайное соревнование. Нет, они не ругались, но согласия между ними не было ни по одному вопросу. Если Нянькин был «за», Макар Семенович непременно был «против». Похоже, только постоянное присутствие Калины Николаевны удерживало двух руководителей класса от конфликта. Калина сглаживала острые углы и всегда находила компромисс. Вот и сейчас она сказала:

– Искусство – это вещь субъективная. Особенно искусство сценическое. Садитесь, мальчики, – обратилась она к Роме и Юрику и добавила: – Давайте сделаем перерыв.

11

На перемене Юрик и Рома еле отвязались от Рогова, который проникся к ним неожиданным уважением. Рогова тронуло, что история кражи часов обрела сценическое воплощение. Что лишний раз доказывает: покажи зрителю со сцены его самого, и успех тебе обеспечен.

Вихляющей походкой к ним подошел Катапотов. Глаза полуприкрыты, улыбается одним уголком рта.

– Во что играете?

Рома с Юриком переглянулись.

– Катапотов, – сказал Юрик, – ты как себя чувствуешь?

– Плохо, – ответил Катапотов, продолжая загадочно улыбаться. – Я об дверь в туалете ударился. Вернее, она меня ударила. Я выходил, толкнул ее ногой, а там пружину новую поставили. Так дверь меня сама толкнула. По голове. Но я хорошо соображаю.

– Ну-ну, – сказал Юрик.

– Нет, правда. Я заметил, что вы как сыщики теперь.

Рома поспешил его разуверить:

– Перестань, с чего ты взял?

– Меня не обманешь, – не унимался Катапотов. – Я очень хитрый. Вы ищете, кто часы своровал?

– А тебе-то что? – сказал Юрик.

– Ничего. А вдруг я помочь хочу?

Рома подумал, а вдруг он что-то видел. Тем более они весь класс собирались опрашивать.

– Ты не в курсе, случайно, кто во время урока в раздевалку нашу входил?

Катапотов прищурился еще сильнее:

– В курсе.

– Кто? – хором спросили мальчики.

– Он, – ответил Катапотов, неожиданно указав пальцем на Юрика.

– Что?! – возмутился Юрик. – Да я тебе за такие слова!..

Хоть и ударился Катапотов о дверь туалета, но скорости не потерял. Он бросился прочь от разъяренного Юрика, выкрикивая тонким голосом:

– Я видел! Я правду говорю!

Юрик Катапотова не догнал. Вернулся к Роме, глянул на друга исподлобья:

– Что ты на меня уставился?

– Ничего, – ответил Рома.

– Не входил я в раздевалку во время урока.

– Да знаю я, – сказал Рома, – я вроде рядом был.

– Хорошо, – успокоился Юрик. – И нечего на меня так смотреть.

Попробовали следить за Мицкевичем. На уроке русского языка тот просто смотрел на учителя и слушал, что, согласитесь, для обычного ученика не вполне нормально.

Долго глядеть на Мицкевича было опасно. Он мог что-нибудь заподозрить. Ограничились редкими взглядами, по очереди.

После урока Юрик, как бы между прочим, подошел к Мицкевичу и спросил, который час. Мицкевич спокойно поднял руку, сдвинул манжету черной рубашки. На запястье левой руки он носил пластиковые часы с пятном на циферблате. При ближайшем рассмотрении пятно оказалось черным контуром Бэтмена.

– Я знаю, что делать! – сказал Рома, отведя Юрика в сторону.

– Ну.

– Слежка. Она всегда дает положительные результаты.

– Но мы сможем следить за ним только в школе, – заметил Юрик. – А что, если он часы давно дома спрятал…

Рома снова представил тикающую груду часов.

– Если следить постоянно, – заверил Рома друга, – преступник проколется.

– Как? – поинтересовался Юрик. – Вдруг встанет посреди урока и скажет: «Ура! Я украл у Рогова часы! Кто хочет узнать, который час, обращайтесь ко мне!»

Рома все же настаивал на том, что надо следить за Мицкевичем. И начинать немедленно. Рома мог казаться мягким, но когда ему было что-то необходимо или (и) когда он был в чем-то твердо уверен, он умел добиваться своего. Мама однажды назвала Рому «железный Винни-Пух» за твердость характера, не соответствующую внешности.

И в этот раз Рома убедил Юрика. Принялись следить за Мицкевичем. Слежка оказалась непростым делом. Само по себе следить не сложно. Сложно не обнаружить себя. Получается, что ты, положим, следишь, ну, и одновременно прячешься, когда нужно, чтобы избежать внимания со стороны объекта наблюдения.

Рома обнаружил, что в процессе слежки можно узнать о человеке много нового. Оказалось, например, что знаменитые исчезновения Мицкевича – это заранее рассчитанная тактика. Например, Сенин – любитель экстремальных развлечений – принес в школу книжку «Судебная медицина» со страшными фотографиями. Любопытные мальчики и возмущающиеся девочки сгрудились вокруг Сенина, разглядывая иллюстрации. Причем девочки смотрели на фотографии сквозь пальцы и просили скорее переворачивать страницы. Им было интересно, что дальше. Мицкевич тоже рассматривал книжку с интересом, но после, двигаясь боком, незаметно ото всех (это Рома заметил) выбрался из толпы и быстро пошел по школьному коридору к лестнице.

Рома и Юрик переглянулись и последовали за Мицкевичем на почтенном расстоянии. Мицкевич спустился на первый этаж и вышел на школьное крыльцо.

Юрик и Рома прилипли к окну, ожидая, что Мицкевич будет делать дальше. Но ничего особенного не случилось. Мицкевич постоял на холодном ветру, вытер нос рукавом и вернулся в школу. Рома и Юрик, как два молодых горных марала (урок биологии, учебный фильм «Животные гор»), в несколько прыжков заскочили в крохотную подсобку, где тетя Лена хранила швабры, и несколько минут наслаждались там запахом мокрых тряпок. Тем временем Мицкевич прошел мимо них на второй этаж.

Рома и Юрик ничего не поняли. Зачем Мицкевич уходил от компании, постоять на крыльце? Он никого не ждал, и это было видно. Он просто стоял, смотрел в пол, а затем резко повернулся, чтобы возвратиться обратно к ребятам. Что это значило?

– Я думаю, это он загадочным казаться хочет, – предположил Юрик.

– Зачем? – не понял Рома.

– Перед девчонками, – пояснил Юрик. – Знаешь, как им загадочные нравятся?

Рома кивнул. Он не был маленьким, он знал, что у всех девочек странный вкус. Это его бесило. Девчонкам нравилась отъявленная ерунда, и они всегда делали все специально, назло. И в простой школе так было, и в театральной тоже.

Юрик предложил:

– Давай посмотрим, что у него в рюкзаке.

Роме это не понравилось.

– Мы тоже как воры будем.

– Ладно тебе, мы же ничего брать не собираемся.

– А если нас кто-то увидит?

Юрик согласился, да, их неправильно могут понять.

Когда Рома и Юрик вернулись на второй этаж, книга «Судебная медицина» была изъята Нянькиным и перекочевала в учительскую. Одноклассники разбрелись. Мицкевич стоял возле подоконника, довольно широко расставив ноги, и смотрел на небо.

Рома и Юрик остановились неподалеку.

– На что он смотрит? – спросил Юрик негромко.

– На облака, – ответил Юрик.

– Двинутый, – поставил диагноз Юрик. – Может, просто подойти и спросить: слышь, ты, эмо, ты часы украл?

И прежде чем Рома успел ответить, Юрик уже шел по направлению к романтически настроенному Мицкевичу, чтобы задать тому заветный вопрос. И он бы спросил, но произошло невероятное. Из класса выбежала Юля Балта. На щеках ее горели пунцовые пятна. В одной руке Юля держала раскрытый рюкзак, а в другой часы на блестящем браслете.

– Ребята! – крикнула Балта на весь этаж срывающимся голосом. – Я часы нашла!

Все разом обернулись к ней. У игравших на подоконнике в «Монополию» Иоффе и Веролоева из рук посыпались фальшивые доллары. Рогов словно нарисовался из воздуха.

– Где? – заорал он, выхватывая часы.

Тут Юля Балта запнулась и сказала негромким, срывающимся голосом, словно кто-то сдавливал ей горло:

– Я их в рюкзаке нашла… Рюкзак столкнула с парты, часы выпали.

– А чей рюкзак, чей?! – у Рогов задвигались уши от предвкушения скорой расправы.

– Евы. Ивановой, – еще тише сказала Балта.

И все посмотрели на Еву.