Текст книги "Введение в психологию Юнга"

Автор книги: Робин Робертсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Во многих современных психологических гестах применяются критерии экстравертности и интровертности, однако трактуют их с точки зрения статистики. Следовательно, эти тесты основаны на предположении, что в каждой личности заложена некоторая степень и экстравертности и интровертности, но у большинства людей эти качества достаточно равномерно перемешаны. Считается, что люди, имеющие сильную склонность либо к тому, либо к другому, статистически составляют малую долю всего населения.

Подобный подход разрушает концепцию Юнга. Юнг не считал, что кому-то непременно нужно обладать навязчивой общительностью, как ставший притчей во языцех торговец подержанными автомобилями, чтобы называться экстравертом, или уйти в себя, чтобы считаться интровертом. Налицо два противоположных полюса, которые в личностных тестах как раз и рассматриваются как экстравертивный и интровертивный типы.

Как и во многом другом, Юнг в этом случае смотрел в корень, а не просто отыскивал очевидные внешние поведенческие признаки. Короче экстравертность – обращение за энергией к внешнему миру, интровертность – движение внутрь, к собственной душен Большинство из нас четко соответствует той или другой из двух категорий, независимо от крайностей в поведении, какие могут обнаружить в нас психологические тесты.

Причина серьезности такого разграничения состоит в том, что все интроверты обладают большим числом черт, противоположных чертам экстравертов, только потому, что они – интроверты, независимо от того, в какой степени проявляется их интровертность. Однако поскольку наше поведение часто свидетельствует скорее о социальных ограничениях, нежели о личных склонностях, возникает необходимость в обращении к сновидениям конкретного человека, чтобы понять, экстраверт он или интроверт. Если сновидец чаще всего оказывается в конфликте с персоной интровертивного типа, значит, он экстраверт, и наоборот. Это происходит потому, что в сновидениях неразвитое отношение отступает в область бессознательного и принимает различные персонифицированные формы. (Более подробно поговорим об этом в следующей главе, где речь пойдет об архетипе Тени).

Четыре функции

Обратите внимание на то, как хорошо концепция Юнга об интровертах и экстравертах объясняет разногласия между Фрейдом и Адлером по поводу основного движущего мотива человечества. Однако она не смогла объяснить, почему Юнг так отличался от них обоих. Поскольку сам Юнг был интровертом и при этом блестящим мыслителем, который нелегко «справлялся» со своими чувствами, он изначально был склонен ассоциировать интровертность с процессом мышления, а экстравертность – с чувствами. Юнгу потребовалось почти десять лет, чтобы понять, что различия между интровертами и экстравертами не являются всеобъемлющими и единственными различиями в человеческой личности. Постепенно Юнг пришел к пониманию, что мышление и чувства являются различными «мерилами» личности, не зависящими от того, к какому типу принадлежит человек – к экстравертам или интровертам.

Когда Юнг начал размышлять об иных категориях (помимо экстраверсии и интроверсии), он вскоре понял, что у многих людей подход к жизни основан не на мышлении или чувствах, а непосредственно на ощущении. (Нельзя не отдать должного лингвистическим способностям Юнга, поскольку в его родном немецком языке слова «чувство» – англ. feeling и «ощущение» – англ. sensation не имеют четких различий и вследствие этого их легко спутать. Прим. перев.: в русском языке слова feeling и sensation также имеют во многом совпадающие значения – чувство, ощущение, понимание, восприятие, поэтому перевод слова sensation как «ощущение» объясняется тем, что в английском слове как бы заложено указание на сенсорные органы, а под словом feeling понимается более тонкий подход, основанный на умении оценивать ситуации и более близкий к эмоциям приблизительно, сопереживание, предчувствие, чутье, что сближает эту функцию с intuition -интуицией.) Однако было, по всей вероятности, еще одно свойство, не очень резко отличающееся от понятия «чувство» ни в одном из западноевропейских языков. И все же Юнг посчитал, что это свойство имеет качественное отличие от «чувства», и назвал его «интуицией».

Итак, в дополнение к двум типам отношения к жизни, или двум основным жизненным установкам, Юнг указал на наличие четырех функций, которыми мы пользуемся в своих отношениях с реальным миром: мышление, чувство, ощущение и интуиция. И ощущение и интуиция являются перцептивными функциями. Мы используем их для получения данных, которые затем «обрабатываем» с помощью «мышления» и «чувства». Функция мышления идентифицирует и классифицирует информацию, полученную нами с помощью ощущения или интуиции. Чувство дает такой информации оценку; оно указывает нам, что чего стоит.

Поскольку функции мышления и чувства используют разум и способность к разграничению (нахождению различий), Юнг определял их как рациональные функции. Он признавал, что мы склонны отождествлять разум с мышлением и считать чувства неразмышляющими, потому что путаем чувство с его физическим «контрапунктом» – эмоцией. Но чувства (по крайней мере в определении Юнга) не являются эмоциями. Человек с обостренными чувствами способен оценивать вещи и явления с той же степенью обоснованности и разграничения, как самый способный «мыслитель», использующий эти качества для отнесения какого-то предмета или явления к соответствующей ментальной категории.

Ощущение и интуиция, с другой стороны, являются иррациональными функциями. Это паши «окна в мир», поскольку дают они необходимую пищу для функций мышления и чувств. В наш сверхрациональный век определить что-то как «иррациональное» все равно, что заклеймить это как негодное. Однако Юнг и не думал и носить в определение какие-то уничижительные коннотации. Любая из четырех функций имеет свое назначение и обладает одинаковой ценностью, когда используется в тех целях, для которых она предназначена. И точно так же каждая из четырех функций одинаково теряет СВОЮ ценность, когда ее ошибочно пытаются использовать не по назначению, то есть вместо i ругой функции.

(Обратите внимание на то, что четыре функции, предложенные Юнгом, легко делятся на две пары функций – мышление в противоположность чувствам и ощущения в противоположность интуиции. Мышление и чувство являются взаимоисключающими функциями: вы не можете классифицировать явление и одновременно давать ему оценку. Вам необходимо делать что-то одно. Точно так же вы не можете одновременно обращаться к своим сенсорным органам и внутренним интуитивным прозрениям. Поскольку всем нам свойственно чаще обращаться к тому, что лучше всего удается, мы останавливаемся на той или иной из четырех функций как доминирующей, главной для нас функции. Противоположная функция (из соответствующей пары) при этом вытесняется в бессознательное. Юнг определил ее как низшую (или, иными словами, «подчиненную») функцию.

Подчиненная функция

К описанию четырех функций вернемся несколько позднее, сначала я хотел бы слегка коснуться подчиненной функции.

Представьте себе, что вы – «мыслитель» (подразумеваем, что вашей ведущей функцией является мышление). Поскольку это вам хорошо удается, вы неизбежно предпочитаете мышление чувству. Даже в тех случаях, когда чувства просто необходимы, вы иной раз предпочтете призвать на помощь разум. Из-за этого ваша функция «чувства», и без того не очень развитая, ослабевает.

Однако поскольку вам нужен материал для размышлений, вы вынуждены пользоваться функциями ощущения или интуиции для получения с их помощью «сырья», которое ваша мыслительная функция сумеет переработать, чтобы получить высокосортную «руду». Скорее всего вы будете чаще пользоваться одной функцией (ощущением или интуицией), но между любой из этих функций и вашей ведущей функцией мышления не существует никакого внутреннего конфликта. Хотя мы не можем одновременно воспользоваться и органами чувств и интуицией, любая из этих функций отлично сочетается с процессом мышления. Поэтому вполне вероятно, что с течением времени вы доведете одну из указанных функций – ощущение или интуицию – до очень высокого уровня, хотя она все же будет оставаться вспомогательной по отношению к главной вашей функции – мышлению.

Если прочие три функции (в нашем случае это мышление, ощущение и интуиция) применяются вами осознанно, подчиненная функция – чувство – становится подсознательной. Вы даже перестаете воспринимать мысль, что в каких-то случаях можно воспользоваться «чувством».

Когда обстоятельства практически вынуждают вас обратиться к своим чувствам, те оказываются перегружены бессознательной информацией любого типа – как позитивной, так и негативной. В моменты слабости бессознательное способно «прорвать» подчиненную функцию и ошеломить вас. Таким образом, наша подчиненная функция становится как бы шлюзом в бессознательное, а бессознательное представляет собой источник всего волшебного и чудесного в нашей жизни.

Если бы Фрейд оказался прав и бессознательное состояло только из подавленных воспоминаний, оно не было бы магическим и удивительным. Но Фрейд ошибался: под подавленными воспоминаниями (личным бессознательным) лежит обширная область динамически самоорганизующейся коллективной памяти. По-видимому, она не имеет ни временных, ни пространственных границ; вероятно, она способна и проникать в будущее и уходить в прошлое. В настоящем коллективная память может давать информацию о событиях, происходящих за тысячи миль от нас. Коллективное бессознательное соединяет нас с каждым и со всем сущим или существовавшим и, возможно, даже с тем, что только будет существовать. (Мы поговорим об этом подробнее в главе о Самости.)

Любое духовное чувство, любое мистическое озарение, любой творческий опыт приходят к нам из коллективного бессознательного. Находится ли в основе этого опыта Бог – задача метафизики, которую каждый из нас рано или поздно решит для себя. Но это не отрицает «божественной» (numinous) сущности опыта, получаемого от коллективного бессознательного посредством нашей «подчиненной функции».

Слово «нуминозный» («numinous») было образовано теологом Рудольфом Отто от латинского «numen», означающего созидательную энергию или гения (в английском «numen» употребляется в значении «божество, бог-покровитель». ~ Прим. перев.). Отто требовалось слово, выражавшее чувство благоговения и таинственности, которое все мы испытываем в различные моменты своей жизни. Независимо от наших религиозных убеждений (или их отсутствия) мы неизбежно получаем опыт о коллективном бессознательном как о «нуминозиом» (божественном, ослепляющем, завораживающем). Оно может быть «нуминозным» и устрашающим, «нуминозным» и обучающим (развивающим), «нуминозным» и абстрактным, но «нуминозным» оно остается всегда. Это верное свидетельство того, что мы имеем дело с чем-то большим, нежели человеческий аспект реальности.

В брошюре «Подчиненная функция» знаменитая коллега Юнга, доктор Мария-Луиза фон Франц отмечает, что подчиненная функция не-<чт мощный эмоциональный заряд. Это объясняется тем, что в ней концентрируется вся энергия, которая «отводится» в область бессознательного всякий раз, когда сознание не в силах с чем-то справиться. По этой причине люди среагируют очень эмоционально, если коснуться их подчиненной функции. Плохо, конечно, но есть надежда «обнаружить кладезь эмоциональных глубин», который мы ранее не признавали или игнорировали.

Порой бывает трудно определить интроверта или экстраверта, но так же трудно выявить ведущую, или главную функцию человека. Это особенно справедливо для тех случаев, когда у человека очень развита его вторичная функция. В подобном случае легче бывает определить подчиненную функцию и вывести из нее главную (ведущую). Секрет в том, чтобы определить, какую функцию человек затрудняется успешно использовать.

К примеру, если вы не можете решить, кто перед вами, «мыслитель» или «сенситив», потому что ему хорошо удается и то и другое, определите, что его больше раздражает – люди, привносящие чувства в деловые вопросы, или те, кто постоянно одержим грандиозными проектами? Если ему неприятно вмешательство чувств в дела, значит, он «мыслитель». Если его приводят в раздражение великие теории (признак «интуитива»), этот человек – «сенситив».

Если человек сам не уверен в том, какая функция у него доминирует, попросите его представить себе, что он устал. И кто-то обращается к нему с кадровой проблемой (чувство) или попросит без подготовки дать прогноз проекта («интуиция»). Что окажется для него более изнурительным? Иногда бывает полезно обратиться к личным мотивам: попросите интересующего вас человека описать кого-либо, кто действительно вызывает у него раздражение. Почти неизбежно раздражающая личность будет являться носителем подчиненной функции интересующего вас человека. В следующей главе мы поговорим об этом подробнее, когда будем обсуждать архетипическую фигуру Тени.

Если все способы безрезультатны, могут дать ответ сны человека, но для этого требуется время. Обычно в сновидениях подчиненная функция персонифицируется в достаточно нелицеприятных образах. К примеру, на ранних этапах юнговского анализа пациент – «интуитив» видел во сне, что ему нужно пробраться мимо каких-то полулюдей, у которых вообще не было лбов, эти существа валялись на земле, пожирая пищу и не обращая внимания, в какой грязи находятся. Так в сновидении трансформировалось представление о «сенситивах», причем под таким углом их мог увидеть только «интуитив».

Путь к индивидуации

Цель создания Юнгом теории психологических типов легко истолковать неверно. Мы можем решить, что, со стороны Юнга, это была попытка «вместить каждого в свою маленькую коробочку» и лишить нас индивидуальности. Однако Юнг преследовал прямо противоположную цель. У Фрейда был единственный путь развития, по которому, как он предполагал, идут все (подразумеваются люди, не страдающие нервными расстройствами). К сожалению, поскольку Фрейд был экстравертом, предлагаемый им путь развития был экстравертивного типа. Например, когда Юнг проанализировал характеристики людей, имевших, по утверждению Фрейда, склонность к нарциссизму, то обнаружил, что лишь некоторых из них действительно отличают самопоглощенность и незрелость души. Что касается остальных, эти люди были просто интровертами.

Юнг пришел к выводу, что невозможно достичь исходного понимания правильного пути развития какой-то конкретной личности, если не признавать того факта, что люди различных психологических типов растут и развиваются по-разному. Пути развития интровертов и экстравертов совершенно различны. Если добавить к этому весь спектр «мыслителей» и «чувствователей», «сенситивов» («ощущателей») и «интуитивов», каждый из которых занимает своеобразную исходную жизненную позицию, можно попять, что удивительно, если бы они не стали совершенно различными людьми, но не потому, что их развитие шло по правильному или по неправильному пути, а потому, что с рождения они были разными людьми и развитие шло по их собственному пути.

Это особенно справедливо в свете существования подчиненной функции. Проявив терпение и мужество, мы можем интегрировать обе второстепенные функции в нашу личность. Однако невозможно проделать нечто подобное с подчиненной функцией, так как она соединяет нас со всем «массивом» коллективного бессознательного. Вот почему попытка интегрировать подчиненную функцию подобна попытке выпить море; ни то, ни другое просто невозможно.

К примеру, «интуитивам» никогда не удастся до конца интегрировать функцию восприятия. Они всегда будут чувствовать некоторое неудобство в обращении с фактической стороной жизни. Путь индивидуации «интуитивистов» очень сильно отличается от пути представителей интровертированного ощущателыюго типа (вспомните компьютерных программистов). Однако это не означает, что «интуитивам» следует полностью избегать контактов с восприятием – как раз наоборот. Для интуитивов» восприятие может стать ключом, который открывает все жизненные таймы. Восприятие может привнести в их жизнь радость, которую не в состоянии дать более привычная для них функция интуиции. Но они никогда не достигнут изящной простоты в обращении с восприятием, доступной «сенситивам». Прежде чем продолжить рассуждения о «сенситивах» и «интуитивов», следует коснуться характеристики психологических типов. Давайте для начала более подробно обсудим экстравертов и интровертов.

Экстравертивный тип

Мы уже определили экстравертивный тип как ориентированный более на внешнее, чем на внутреннее, на объективное, нежели субъективное. Экстраверты достаточно уютно чувствуют себя в окружающем мире, поскольку для них внешний мир ~ единственный реально существующий. В этом заключаются как сила экстравертов, так и их слабость. Для экстравертов исключительную трудность представляет даже осознание существования внутреннего мира. Если экстраверты находятся в состоянии спокойной сосредоточенности, это не означает, что сами они осознают, что предаются размышлениям. Интроверты не могут даже представить, как это – не слышать постоянного внутреннего диалога. Экстраверты же в основном не осознают наличия внутреннего диалога, потому что прислушиваются только к информации, поступающей из внешнего мира.

Экстраверты никак не могут насытиться тем опытом, который предоставляет им реальный мир. Им нравится постоянно меняющаяся реальность, наполненная цветом, шумом, движением, новизной. Они хорошо чувствуют себя в обществе и любят, чтобы их окружали люди. Интересный факт, экстраверты в гораздо меньшей степени, чем интроверты, ощущают собственное тело. Юнг говорит, что тело само по себе «находится недостаточно извне», чтобы экстраверты осознавали его потребности. Обычно экстраверты так поглощены своими делами, что частенько игнорируют потребности своего организма в отдыхе или пище. Если человек не только экстраверт, но при этом еще и «интуитив», он способен до такой степени не обращать внимания на «сигналы» своего организма, что тому приходится напоминать о себе посредством болезни.

Экстраверты могут быть настолько созвучны своему окружению, так хорошо понимать людей, с которыми общаются, что порой уподобляются хамелеонам, меняющим окраску в зависимости от конкретного окружения. Они всегда готовы проявить себя, способны действовать в любой социальной среде. Любому событию дают дополнительный толчок с большой энергией и эмоциональностью. Уловите разницу в рассказе рыбака—интроверта и экстраверта. Экстраверт вносит дополнения, приукрашивает, облагораживает. Если при этом действительность остается не у дел, что ж, тем хуже для нее. Интровертам хорошо известна способность экстравертов превращать жизнь в праздник. они существуют и действуют. Как я уже упоминал, одним из побуждений, приведших Юнга к его концепциям интроверсии и экстраверсии, послужило осуждение Фрейдом проявлений «нарциссизма» в людях. Юнг понял, что этот ярлык действительно подходил некоторым людям, имевшим истинную склонность к «нарциссизму», но при этом Фрейд необоснованно причислил к этому типу и других людей только потому, что они были больше ориентированы на собственный внутренний мир, чем на внешние события.

Экстравертам интроверты всегда будут казаться эгоистичными и самопоглощенными, потому что последних больше интересует собственный внутренний мир, нежели окружающий их мир реальный. У экстравертов не укладывается в голове, как могут интроверты отрицать «факт» внешнего мира. Они даже не осознают, что столь любимые ими внешние «факты» окрашены их собственными подсознательными внутренними процессами. Интроверты же всегда уверены, что все знания о мире они получают с помощью представлений, которые создаются в уме.

Юнг выразил позицию интровертов кратко: «Мир существует не просто сам по себе, он таков, каким его вижу я!» В классическом виде вопрос о противоборстве между экстравертностыо и интровертностью впервые был открыто поднят в философии. Философская версия интровертности носит название «идеалистическая позиция». По выражению британского философа XVIII века епископа Джорджа Беркли, вcе, что мы испытываем, суть мысли, возникающие в нашем уме. Поэтому они – единственное, ЧТО нам дано узнать о реальности. Настаивать, что «там, снаружи» существует нечто, бессмысленно. Все, что нам известно, это то, что мы испытываем «здесь, внутри».

Приблизительно в то же время шотландский философ Дэвид Юм пришел к отрицанию Самого базового принципа экстраверсии – каузальности (причинной связи). Мы попросту принимаем как должное, что одно явление становится причиной другого. Вся классическая логика Аристотеля основывается на силлогизмах (например, А подразумевает В, а В подразумевает С, следовательно, А подразумевает С). По Ньютону, на всякое действие имеется равное ему противодействие. Или, если выразиться проще, – каждое следствие имеет свою причину. Юм выбил почву «из-под ног» причинно следственной связи, обратившись за аргументами в область разума. Допустим, мы утверждаем что бейсбольный мяч меняет направление При столкновении с битой потому, что ударяется в биту. Юм в этом случае доказывал бы: все что мы можем с полной уверенностью утверждать, так то, что мяч ударился о биту и полетел в другом направлении. Оба события связанны и во времени и пространстве в нашем восприятии. Однако нет никакой логической необходимости утверждать, что одно событие стало причиной другого.

Исходя из этого мировоззрения, реальный мир не объективен, а субъективен. Еще более великий философ, Иммануил Кант, в конце XVIII века выступил в поддержку этого взгляда и дал ответ, предвосхитивший воззрения Юнга на этот предмет. Кант заявил, что объективный внешний мир существует, но познавать его можно только с помощью фильтра, который обеспечивает наш разум. Уже при рождении нас наделили психическими структурами, к которым «примеряется» наше восприятие реальности. Мы способны познавать реальность только посредством этих структур. Конечно же, в этой книге мы встречались со структурами, которые Юнг определил как «архетипы», а я – как «когнитивные инварианты». Кант полагал, что подобные структуры являются необходимым ограничением человеческих возможностей и мы никогда не сможем узнать «das Ding an sich» («вещь в себе»).

Но если объективно, даже взгляд Канта страдал близорукостью. Как получилось, что когнитивные инварианты, призванные для «фильтрования» реальности, находятся в таком удивительном соответствии с этой реальностью? Они действуют не по принципу «проб и ошибок», когда мы налетаем на предметы, не заметив их, и набиваем шишки или обжигаемся, касаясь предметов, с виду показавшихся нам холодными. Нет, когда мы познаем мир с помощью когнитивных инвариантов, то словно обладаем точной «картой» реальности, доступной восприятию с помощью человеческого разума. Те же самые когнитивные инварианты совершенно иным образом проявляются в рыбе, которая живет в абсолютно иной среде и сенсорные способности которой отличаются от человеческих. Однако когнитивные инварианты внутреннего мира и объекты внешнего, очевидно, каким-то образом представляют собой два аспекта одного и того же явления.

Все мы обретаем опыт внешнего мира через наш внутренний мир. Экстраверты игнорируют промежуточный процесс и ведут себя так, словно общаются с внешним миром напрямую. Интроверты концентрируются на внутреннем процессе. По этой причине интроверты склонны к солипсизму (вере, что не существует никого и ничего, помимо человека, думающего об этом).

Мой друг-интроверт убеждал меня, что поскольку именно он воспринимает мир и принимает решения относительно внешнего мира, из этого следует, что никакого внешнего мира (для него) не существует до тех пор, пока он не начинает думать о нем. Трудно спорить с Такой позицией, но экстраверт даже не станет утруждать подобным спором, потому что ни один экстраверт не относится к внутреннему миру настолько серьёзно. В своей бессмертной «Жизни Джонсона» Босуэлл рассказывает, как Джонсон (экстраверт из экстравертов), познакомившись с доводами Беркли, пнул ногой лежащий рядом камень и торжественно провозгласил: «Вот мое опровержение». Конечно, этим он ничего не мог опровергнуть, потому что только в своем уме почувствовал, что пинает камень ногой, и только в умах окружающих людей создалось впечатление, что он пнул этот камень. Различия между экстравертом и интровертом в этом вопросе являются не логическими, а эмоциальными.

Интроверт чувствует себя свободно во внешнем мире, лишь когда у него есть внутренняя модель этого мира. Мария-Луиза фон Франц вспоминает, как Юнг рассказывал ей о ребенке, который ни за что не хотел входить в комнату, пока ему не называли каждый элемент обстановки там. Один интроверт как-то признался мне, что более всего в новой ситуации его приводит в замешательство, что он может встретиться с каким-либо человеком или понятием, с каким никогда не сталкивался прежде, и не будет знать, как относиться к этому или каким образом вести себя. Еще один интроверт объяснил мне, что ему стало гораздо спокойнее, когда он разработал для себя набор определенных правил поведения в социальных ситуациях. Только в случае неизбежной необходимости он позволял себе как-то менять эти правила, адаптируя их к новой ситуации.

Подобно тому, как экстраверта его интровертивная подчиненная функция влечет к внутреннему миру, подчиненная функция интроверта – экстраверсия – притягивает интроверта к внешнему миру. Важно, чтобы интроверт действительно вступал в контакты с внешним миром, а не прятался за ширмой своего внутреннего опыта. В романе Германа Гессе «Степной волк» дается классический портрет интроверта, затянутого в чувственный мир жизненного опыта. Для героя-интроверта в качестве символа чувственного экстраверта выступает саксофонист. В наше время мы могли бы заменить саксофониста рок-звездой.

Мне кажется, что к этому моменту читатель уже получил более полное представление о двух противоположных отношениях к миру. Он уже в состоянии определить с некоторой долей уверенности, кем является сам – интровертом ИЛИ экстравертом, и, возможно, идентифицировать тип многих других людей, имеющих для него значение.

Далее мы перейдем к подробному обсуждению четырех функций – мышления, чувства, ощущения и интуиции. И, наконец, поговорим о восьми психотипах, которые образуются сочетанием основной установки, или отношения к жизни и функции. Само собой разумеется, мы можем пойти еще дальше и поговорить о шестнадцати комбинациях установки, главной и второстепенной функции, но надо же когда-нибудь и остановится!

Функция мышления

«Чувствователям» «мыслители» кажутся холодными – бесстрастное отношение к жизни, отсутствие внимания и к своим собственным эмоциям и к эмоциям других людей. Они любят аккуратность и порядок, у них исключительно развита логика. По этой причине образовался относительный иммунитет (невосприимчивость) к эмоциональным проблемам вокруг них. Они способны сохранять свой упорядоченный мир без потрясений даже посреди всеобщего хаоса.

Если «мыслитель» при этом еще и экстраверт, его жизнь определяется рациональными выкладками (правилами), которые основываются на объективных данных (фактах). Поэтому из людей, принадлежащих к экстравертивному мыслительному типу, получаются прекрасные исполнители, пока они не сталкиваются с человеческим фактором, который, по их мнению, является вторичным в сравнении с логикой. Мария-Луиза фон Франц отмечает, что «этот тип можно встретить среди организаторов, людей, занимающих высокие посты и государственные должности, в области предпринимательства, закона, а также в среде ученых».

Их мораль определяется незыблемым сводом правил, и другим людям лучше соответствовать этим правилам. Вот почему среди «мыслителей»-экстравертов множество реформаторов. У них твердые убеждения в том, что хорошо, а что – плохо, и они полны решимости внедрить свои убеждения в жизнь, используя два цвета. К сожалению, правила логики тяготеют только к черному и белому, лишь с небольшим вкраплением серого, поэтому в моральном кодексе таких людей практически нет места человеческим слабостям и ошибкам. Более всех прочих типов экстравертивный мыслительный тип склонен к максиме, что цель оправдывает средства. В качестве примера могу заметить, что в исходной интеллектуальной иерархии коммунистической партии насчитывалось множество представителей экстравертивного мыслительного типа.

Подчиненная функция экстравертивного мыслительного типа людей не просто интровертирована – это «интровертивное чувство». Поэтому, когда «мыслители»-экстраверты что-либо чувствуют, то, как правило, испытывают очень нежные чувства. К сожалению, они не склонны делиться своими чувствами с другими, потому что слишком озабочены собственной карьерой, но от этого их чувства не теряют своей силы. Вот почему «мыслители»-экстраверты – верные друзья. Их чувства могут быть глубоко запрятанными, но при этом сильными и неизменными. Для них вполне естественно переходить от одной идеи к другой, но это не относится к эмоциональным привязанностям.

Если «мыслители» являются интровертами, то они ориентированы не столько на факты, сколько на идеи. Если факты не соответствуют их теории, значит, тем хуже для фактов. Мощная позиция, потому среди людей, чьи идеи изменили мир, было так много «мыслителей»-интровертов. Однако одновременно это слишком опасная, солиптическая позиция, упускающая из виду реальный ход вещей. Поскольку «мыслителей»-интровертов влекут к себе некие архетипические идеи, они обязательно являются истинными на самом широком уровне, но не всегда будут таковыми на человеческом. Для «мыслителей»-интровертов очень трудно хотя бы просто понять, что означает выражение «истина на человеческом уровне».

Юнг сравнивал Дарвина и Канта как соответственно «мыслителя»-экстраверта и «мыслителя»-интроверта. Дарвин десятилетиями собирал факты, касающиеся физической реальности, прежде чем опубликовал свой труд «Происхождение видов». Он доказывал истинность своей теории на многочисленных примерах. Кант в «Критике чистого разума», напротив, в качестве довода использовал все существующее знание.

Олицетворением «мыслителей»-интровертов является анекдотическая фигура рассеянного профессора. «Мыслители»-интроверты могут быть настолько непрактичными и неспособными адаптироваться к окружающему миру, что легко становятся жертвами эксплуатации. Особенно верно это, когда речь идет об отношениях между таким мужчиной и вполне земной женщиной. Некоторые «мыслители»-интроверты признаются, что они всегда ощущают себя чужими в этом мире. У мужчин иногда бывают сновидения, в которых их пожирают женские образы. Часто удачливые «мыслители»-интроверты имеют рядом преданных людей, которые заботятся о практической стороне жизни.