Текст книги "Кома"

Автор книги: Робин Кук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Вторник, 24 февраля
14 часов 30 минут

Сьюзен оглядела кабинет заведующего отделением хирургии. Он был просторный и изысканно декорированный. Огромные окна, занимающие почти всю поверхность двух стен, открывали прекрасный вид на Чарльзтаун в одном направлении и уголок Бостона и Норт Энд – в другом. Мост через Мистик Ривер был частично скрыт серыми снеговыми тучами. Ветер теперь дул с моря и приносил с северо-запада холодный арктический воздух.

Стол Старка был сделан из тикового дерева со столешницей белого мрамора и расположен в северо-западном углу кабинета. Стена за столом справа была отделана зеркалами от пола до потолка. В четвертую стену, где была дверь в приемную, были вмонтированы, тщательно отделанные книжные полки. В другой полочной секции, расположенной чуть дальше, сквозь приоткрытую дверцу были видны блестящие стаканы, бутылки и маленький холодильник.

В юго-восточном углу кабинета, где огромная оконная поверхность стыковалась с книжными полками, стоял низкий столик со стеклянной доской, окруженный литы ми креслами из фибергласа с кожаными подушками ярких цветов, испещренными оранжевым и зеленым.

Сам Старк сидел за массивным столом. Его отражение повторялось сотни раз в зеркале справа из-за того, что напротив зеркала слева от Старка находилось окно с тонированным стеклом. Заведующий хирургией сидел, пристроив ноги на углу стола так, чтобы дневной свет через плечо падал на бумагу, которую он читал.

Он был одет в безупречный бежевый костюм, подогнанный к его худощавой фигуре, в левом нагрудном кармане был виден краешек оранжевого платка. Довольно длинные седеющие волосы были зачесаны со лба и слегка прикрывали уши. У него было аристократическое лицо с острыми чертами и тонким носом. На носу были водружены полуочки для чтения в благородной черепаховой оправе. Зеленые глаза быстро пробегали строчку за строчкой на листе, который он держал в руках.

Сьюзен была бы очень напугана и впечатляющей атмосферой кабинета и внушающей благоговение репутацией Старка как хирургического гения, если бы он не встретил ее улыбкой и не сидел теперь в такой небрежной позе. То, что его ноги были задраны на стол, внушало Сьюзен чувство душевного комфорта, как будто сам Старк не воспринимал свое положение в больнице как нечто серьезное. Сьюзен правильно предположила, что его мастерство как хирурга и его способности администратора-бизнесмена позволяли ему игнорировать условности поведения. Старк закончил читать и посмотрел на Сьюзен, сидящую перед ним.

– Это, молодая леди, очень интересно. Естественно, я в курсе происходящего на операциях, но я не представлял, что сходная проблема существует и в терапевтических отделениях. Связаны эти случаи или нет, еще неизвестно, но я хвалю вас за одно предположение, что они могут быть связаны. И эти две недавние смерти из-за остановки дыхания, связать их с... блестящая идея. Это дает пищу для размышлений. Вы провели аналогию между ними, так как угнетение дыхания было общим симптомом всех случаев. Моя первая мысль – только первое впечатление – это не объясняет развитие комы после анестезии, так как в последнем случае производилось искусственное дыхание. Вы предположили, что перенесенный ранее энцефалит или другая инфекция центральной нервной системы могли сделать этих людей более чувствительными к анестезии... разрешите посмотреть.

Старк снял ноги со стола и повернулся к окну. Машинально он снял очки со своего носа и принялся покусывать заушники. Его глаза прищурились.

– Сейчас есть теория, связывающая паркинсонизм с перенесенной латентной вирусной инфекцией, так что ваше предположение имеет право на существование. Но как его доказать?

Старк развернулся, чтобы взглянуть на Сьюзен.

– Будьте уверены, мы изучали эти случаи осложнений после анестезии до тошноты. Все, буквально все, было прочесано мелким гребнем большим количеством людей: анестезиологами, эпидемиологами, терапевтами, хирургами... всеми, кто только есть. Кроме, разумеется, студентов медицинской школы.

Старк тепло улыбнулся Сьюзен, и она почувствовала, как поддается знаменитому обаянию этого человека.

– Я полагаю, – начала Сьюзен, овладевая собой, – исследование нужно начать с банка данных центрального компьютера. Информация, которая у меня была, касалась только данных последнего года и была получена из косвенного вопроса. И я не знаю, каков будет результат, если сделать прямой запрос, скажем, за последние пять лет, по всем случаям супрессии дыхания, комы и внезапной смерти. – Затем, имея полный список потенциально сходных случаев, мы можем кропотливо изучить истории болезни, чтобы выявить общие знаменатели. Семьи таких больных должны быть тщательно опрошены, чтобы выявить возможность предшествующей вирусной инфекции или набора вирусных инфекций. Еще одной задачей может стать получение сыворотки во всех возможных случаях для проведения скрининга антител к вирусным антигенам.

Сьюзен взглянула в лицо Старку, решительно приготовляясь к отказу, как это произошло с Нельсоном и еще более драматически – с Гаррисом. Но Старк, не меняя выражения лица, по-видимому, глубоко задумался над ее словами. Было ясно, что ум у него ясный, открытый всем новым веяниям. Наконец он заговорил:

– Серийный фракционированный скрининг антител – не очень результативный метод, это слишком долго и слишком дорого.

– Это можно ускорить с помощью встречного иммуноэлектрофореза, – поддержала его Сьюзен, ободренная ответом Старка.

– Возможно, но все равно это поглотит много финансовых средств с очень низкой вероятностью положительного результата. Мне нужны будут доказательства поосновательней, прежде чем я смогу оправдать такое использование ресурсов больницы. Но, может быть, вы предложите это доктору Нельсону, там внизу, в терапевтическом отделении? Иммунология – это его область.

– Я не думаю, что доктор Нельсон заинтересован в этом, – сказала Сьюзен.

– Почему?

– Едва ли могу предположить. Честно говоря, я уже разговаривала с доктором Нельсоном. Поэтому я знаю, что он не заинтересован. И он не одинок. Я излагала свою идею другому заведующему отделением, и меня отшлепали, как непослушного ребенка, заслуживающего наказания. И, пытаясь выстроить стройную картину происходящего, я начинаю думать, что здесь замешаны еще какие-то мотивы.

– Что же это? – спросил Старк, глядя на Сьюзен поверх выкладок, которые она ему принесла.

– Ну, я не знаю, какое слово употребить... грязная игра... или что-нибудь зловещее.

Сьюзен оборвала свои слова, ожидая взрыв смеха или гнева. Но Старк снова просто повернулся в своем кресле, созерцая городской пейзаж.

– Грязная игра. У вас, действительно, развитое воображение, мисс Уилер, без сомнения.

Старк повернулся лицом к комнате, встал и начал обходить стол.

– Грязная игра, – повторил он. – Должен признать, я никогда и не думал об этом. – Старка только сегодня утром проинформировали об открытии доктора Коули в шкафчике номер 338, и это событие беспокоило его. Он присел на свой стол и посмотрел на Сьюзен. – Если предположить наличие грязной игры, выяснение ее мотивов становится делом первейшей важности. Но каким мотивом можно объяснить целую серию трагических эпизодов? Они слишком непохожи. А кома? Это настолько нерационально, что может объясняться только действиями какого-нибудь очень умного психопата. И самый веский аргумент против – это то, что такая грязная игра просто невозможна в операционном блоке. Там слишком много людей, и пациенты находятся под постоянным наблюдением. – Безусловно, расследование нужно проводить, отрешившись от предвзятых идей, но я не думаю, что при таких обстоятельствах возможны какие-нибудь неблаговидные действия. Но, должен признать, я не думал об этом.

– Знаете, – начала Сьюзен, – я и не собиралась говорить вам о грязной игре, но сейчас я рада, что сказала об этом, а то я могла забыть об этом. Но это обратная сторона проблемы. Если скрининг антител – слишком дорогая процедура, то просмотр историй болезни и интервью с родственниками больных относительно дешевы. Я сама могу заняться этим, от вас мне нужна только небольшая помощь.

– Какая помощь?

– Прежде всего, мне нужно разрешение на использование компьютера. Это во-первых. Во-вторых, мне нужно разрешение на получение историй болезни. В-третьих, у меня возникли проблемы внизу.

– Какие проблемы?

– Доктор Гаррис. От него просто веет недоброжелательностью. Мне кажется, он хочет отчислить меня с хирургического цикла здесь, в Мемориале. Кажется, он вообще не в восторге от женщин, занимающихся медициной, и я послужила подтверждением этого предубеждения.

– С доктором Гаррисом трудно иметь дело. Он очень эмоциональный тип. Но он, вероятно, лучший в стране анестезиолог. Не проклинайте его, пока не узнаете его с другой стороны. Я думаю, у него есть личные причины так относиться к женщинам в медицине. Я посмотрю, что можно для вас сделать. Но одновременно я должен сказать вам, что вы задели очень обидчивого человека. Вам, без сомнения, нужно помнить о дурных последствиях этого дела, потенциальном вреде для репутации госпиталя и даже для всего медицинского сообщества Бостона. Действуйте очень тактично, молодая леди, если вы вообще хотите действовать. Если вы пуститесь в это предприятие, у вас может совсем не остаться друзей, и я считаю, что вам нужно все это бросить. Если же вы решите продолжать, я постараюсь помочь вам, хотя и не могу ничего гарантировать. Если вам удастся получить какую-нибудь дополнительную информацию, буду счастлив предложить вам свое мнение. Чем больше информации у вас будет, тем легче мне будет удовлетворить ваши требования.

Старк направился к двери кабинета и открыл ее.

– Позвоните мне после обеда, и я дам вам знать, смогу ли я ответить на ваши просьбы.

– Спасибо за потраченное время, доктор Старк, – Сьюзен поколебалась, стоя в дверях. – Очень приятно было узнать, что вы не соответствуете своей репутации людоеда, или, лучше сказать, женщиноеда.

– Может быть, вы и согласились бы с остальными, если бы нашли время посетить учебные обходы, – со смехом сказал Старк.

Сьюзен попрощалась и вышла. Старк вернулся к своему столу и заговорил в селектор, вызывая секретаря.

– Позвоните доктору Чендлеру и спросите, виделся ли он уже с доктором Беллоузом. Скажите ему, что я хочу знать причину появления этих лекарств в личном шкафчике как можно быстрее.

Старк повернулся к окну и оглядел больничный комплекс. Его жизнь была так тесно сплетена с Мемориалом, что в некотором смысле она слилась воедино с жизнью госпиталя. Как Беллоуз рассказывал Сьюзен, Старк лично привлек в больничные фонды огромные средства, которые позволили поддерживать жизнь госпиталя и построить семь новых корпусов. Он смог это сделать благодаря своим деловым способностям, которые обеспечили ему пост заведующего хирургией Мемориала.

Чем больше он думал о запертых в шкафчике номер 338 лекарствах, тем больше гневался. Это был кричащий пример того, как нельзя доверять людям, не умеющим предвидеть отдаленные результаты своих поступков.

– Боже, – сказал он громко, не отрывая взгляда от клубящихся серых туч.

Дураки могли свести на нет все его многолетние усилия в обеспечении Мемориалу положения госпиталя номер один в стране. Годы работы могли полететь коту под хвост. И он лишний раз решил, что, если хочешь, чтоб дела шли нормально, нужно самому заниматься всем.

Вторник, 24 февраля
19 часов 20 минут

На Бостон уже давно спустилась темнота, когда Сьюзен вышла из поезда Гарвардской линии метро на наземной станции «Чарльз-стрит». Ветер, все еще дувший из Арктики, завывал и нес со стороны реки поперек платформы маленькие крутящиеся вихри. Сьюзен пришлось согнуться против ветра, направляясь к лестнице наружу. Поезд дернулся и скользнул мимо платформы, проплывая справа от Сьюзен, его колеса при въезде в туннель заскрежетали.

По пешеходному мостику Сьюзен пересекла перекресток Чарльз-стрит и Кембридж-стрит. Под ним сплошной транспортный поток уже расплескался на отдельные машины, но ядовитый запах выхлопных газов еще загрязнял ночной воздух. Сьюзен пошла вниз по Чарльз-стрит. Перед открытой всю ночь аптекой сшивался обычный сброд, пьяные или наркоманы. Некоторые из них пытались подходить к Сьюзен, спрашивая, свободна ли она. Она отвечала, прибавляя шаг. Затем она столкнулась с обносившимся бородатым парнем, бесцеремонно заступившим ей дорогу.

– "Риел Пейпер" или "Феникс", красотка? – спросил бородач с себорейными веками. В правой руке он держал несколько газет.

Сьюзен отшатнулась и поспешила прочь, игнорируя мрачные шутки и смех ночного сброда. Она шла вдоль Чарльз-стрит, и постепенно окружающий пейзаж менялся. Несколько антикварных магазинов поманили яркими витринами, но холодный ночной ветер подгонял ее вперед. На Маунт Вернон-стрит Сьюзен повернула налево и стала подниматься на Бикон-Хилл. По номерам домов она знала, что идет в нужном направлении. Затем она миновала Луисбург-сквер. Лучи оранжевого света от иллюминированных витрин освещали холодную ночь. Дома с их солидными кирпичными фасадами давали ощущение мира и безопасности.

Квартира Беллоуза находилась в доме налево, метрах в ста от Луисбург-сквер. Перед зданиями в этом районе были разбиты маленькие газоны, и росли высокие вязы. Сьюзен толкнула скрипнувшие металлические ворота и по каменным ступеням поднялась к тяжелой двери. В коридорчике она принялась дуть на свои замерзшие пальцы и переминаться с ноги на ногу, чтобы восстановить кровообращение в замерзших ногах. С ноября по март у нее всегда мерзли ноги и руки. Дыша на пальцы и подпрыгивая, она просмотрела список жильцов, вывешенный возле звонка. Беллоуз был пятым номером. Сьюзен с силой надавила на кнопку и была вознаграждена хриплым звоном.

Слегка оглушенная, Сьюзен подошла к дверной ручке. Открывая дверь, она поцарапала костяшки пальцев об металлическую защелку на дверной раме. Выступили капельки крови, и она сунула пальцы в рот. Лестничный марш перед ней уходил наверх и влево. Холл был освещен блестящим медным канделябром, свисающим с потолка, и украшен зеркалом в позолоченной раме, которое как бы увеличивало размеры помещения. Машинально посмотрев в зеркало, Сьюзен пригладила пряди волос на висках. Поднимаясь по лестнице, она заметила, что на каждой лестничной площадке на стенах висят репродукции Брегеля в красивых рамках.

Запыхавшись от быстрого подъема, Сьюзен остановилась посреди последнего пролета ступенек и схватилась за перила. Пятью этажами ниже в лестничном колодце был виден мозаичный пол холла. Беллоуз открыл дверь, Сьюзен даже не успела постучать.

– Вот подушка с кислородом, если тебе нужно, бабуля, – сказал он, улыбаясь.

– Боже, здесь такой разреженный воздух. Может быть, мне лучше посидеть здесь на ступеньках и прийти в себя.

– Стакан бордо мигом приведет тебя в чувство. Давай руку.

Сьюзен позволила Марку проводить себя в квартиру. Снимая пальто, она с любопытством оглядывала комнату. Марк исчез на кухне и вернулся с двумя стаканами рубиново-красного вина.

Сьюзен бросила пальто на стул с прямой спинкой, стоявший рядом с дверью, и сняла сапоги. Затем рассеянно взяла стакан и отхлебнула из него.

– Обставлено с изрядным для хирурга вкусом, – заметила она, выходя на середину комнаты.

Комната была примерно шесть на двенадцать метров. На обоих противоположных ее концах располагались старомодные камины, в которых жизнерадостно пылал огонь. Потолок был сводчатый, как в соборе, очень высокий, метров шести в самой высокой точке, и косо спускался к обоим каминам. У дальней стены стояли огромные стеллажи с книгами, безделушками, стереосистемой, телевизором и магнитофоном. Ближайшая стена была кирпичной, на ней висели картины, литографии и средневековые нотные списки в изящных рамках. На камине справа тихо тикали старинные говардовские часы, а на каминной доске слева стояла модель парусника. В окнах, расположенных возле каминов, можно было видеть изогнутые дымовые трубы, вырисовывающиеся на фоне ночного неба.

Мебели было немного, зато Беллоуз располагал целой коллекцией толстых пушистых ковров. Бухарский ковер в синих и кремовых тонах был разложен в центре комнаты. На нем стоял низенький кофейный столик из оникса, вокруг которого были разбросаны почтенного размера подушки в вельветовых чехлах.

– Очень красиво, – сказала Сьюзен, поворачиваясь кругом в центре комнаты и затем бросаясь на охапку подушек. – Я и не ожидала ничего подобного.

– А что ты ожидала? – Марк сел с другой стороны столика.

– Квартиру. Ну, знаешь, столы, стулья, кушетка, все как обычно.

Оба засмеялись, поняв, как мало знают друг о друге. Беседа о пустяках продолжалась, пока они допивали свое вино. Сьюзен вытянула ноги к камину, надеясь согреть озябшие ступни.

– Еще вина, Сьюзен?

– Пожалуйста. Вкус чудесный.

Марк отправился на кухню за бутылкой, Он налил ей и себе еще по стакану.

– Ты не поверишь, какой я сегодня провела день, – сказала Сьюзен, поднимая стакан на уровень глаз против огня и глядя на глубокий искрящийся красный цвет вина.

– Если ты бросила свой самоубийственный крестовый поход, я поверю во все. Ты встречалась со Старком?

– Чтоб мне сдохнуть, и, вопреки всем твоим страхам, он повел себя очень разумно... разумней Гарриса и Нельсона, кстати.

– Будь осторожна, все, что я могу сказать. Старк – эмоциональный хамелеон. Мне обычно удавалось с ним поладить. Но сегодня, совершенно неожиданно, он страшно на меня разозлился, потому что какой-то псих спрятал начатые упаковки лекарств в шкафчике, которым я пользовался одно время. И он не пришел ко мне и не спросил об этом как нормальный человек. Вместо этого он натравил на меня бедного старину Чендлера, старшего ординатора, и тот снял меня с операции, чтобы спросить об этом. Потом он вызвал меня с обхода и сообщил, что Старк хочет видеть меня, чтобы выяснить это дело до конца. И, ты представляешь себе, я ничего не мог поделать.

– А какие лекарства были в шкафчике? – Сьюзен вспомнила врача, который разговаривал с Нельсоном.

– Я не уверен, что полностью в курсе. Какой-то хирург наткнулся на целый склад лекарств в шкафчике, который трахнутый старикашка Вальтерс все еще числил за мной. По-видимому, там были наркотики, кураре, антибиотики – целая аптека.

– И они не знают, кто их туда положил и почему?

– Думаю, нет. Я представляю, что кто-то собирал все это барахло, чтобы отчалить в Тимбукту или Бангладеш. Вокруг всегда найдется парочка ненормальных с такими мыслями. Но почему они прятали все это в шкафчике в ординаторской – выше моего понимания.

– Кураре – это миорелаксант, да, Марк?

– Угу, конкурентный нейроблокатор. Классный препарат. Да-а, если ты еще не догадалась, то мы обедаем сегодня здесь. Я купил несколько бифштексов и всякое такое.

– Лучше не придумаешь, Марк. Я так устала. И очень голодная.

– Я пойду поставлю бифштексы, – Марк пошел на кухню, захватив с собой стакан.

– Кураре угнетает дыхание? – спросила Сьюзен.

– Не-а. Он только парализует мышцы. Человек хочет дышать, но не может. И задыхается.

Сьюзен уставилась на огонь, упираясь краем стакана в нижнюю губу. Языки пламени завораживали ее, она думала о кураре, о Гринли, о Бермане. Внезапно пламя затрещало и выметнуло раскаленный уголек, ударившийся о каминный экран. Уголек срикошетил и упал на ковер возле камина. Сьюзен вскочила, благополучно смахнула его с ковра и отбросила на шифер очага. Затем направилась к двери кухни наблюдать, как Марк приправляет бифштексы.

– Старк, действительно, заинтересовался тем, что я нашла и старался помочь. Я попросила его помочь мне получить истории болезни пациентов из моего списка. Потом я позвонила ему после обеда, и он ответил, что пытался достать эти истории, но ему сказали, что они все записаны за одним профессором-невропатологом, доктором Дональдом Мак-Лири. Ты знаешь его?

– Нет, но это ничего не значит. Я не знаю очень многих среди тех, кто не имеет отношения к хирургии.

– Как мне кажется, этот Мак-Лири выглядит довольно подозрительно.

– Ну-ну, опять начинается, ну и воображение! Доктор Дональд Мак-Лири таинственным образом разрушает мозг шести пациентов...

– Двенадцати...

– Ладно, двенадцати, и затем выписывает все их истории болезни, чтобы замести за собой следы. Я даже могу представить себе заголовки в "Бостон Глоб". Марк засмеялся и положил бифштексы на рашпер.

– Давай-давай, смейся, но в то же время какое объяснение может быть такому поведению доктора Мак-Лири? Все выражали такое изумление при одной мысли о том, что эти случаи связаны! Все, кроме доктора Мак-Лири, у него все истории болезни. Я считаю, есть над чем задуматься. Может быть, он исследовал эту проблему некоторое время, и тогда он далеко впереди меня. Это было бы здорово, и вдруг я могла бы помочь ему.

Марк не ответил. Он обдумывал, как бы ему попытаться отговорить Сьюзен от этого предприятия в целом. Еще его внимание поглощал салат – его кулинарная специальность. Затем он открыл кухонное окно, и холодный ветер вынес наружу пронзительный запах жарящихся бифштексов. Сьюзен прислонилась к дверной раме, наблюдая за ним. Она подумала, как чудесно иметь жену, приходить домой и видеть, как жена присматривает за чистотой в доме и готовит еду. Одновременно ей показалась смешна мысль об этом, так как у нее никогда не может быть жены. Действительно, если бы она вышла замуж, это от нее требовалось бы выполнять обязанности жены. Все это были только ментальные игры, в которые Сьюзен играла сама с собой, когда находилась в безвыходном положении и хотела забыть о своих трудностях или отложить их на неопределенное время.

– Я сегодня звонила в Институт Джефферсона.

– Что они сказали? – Марк вручил Сьюзен несколько тарелок, серебряные вилки и салфетки и указал на ониксовый столик.

– Ты был прав, к ним трудно проникнуть, – сказала Сьюзен, перенося все на столик. – Я спросила, могу ли я к ним придти, так как хочу посетить одного пациента. Они рассмеялись. И сказали мне, что только самые близкие родственники могут посещать больных, и то лишь по предварительной договоренности и на очень короткое время. Они сказали, что их массовый метод ухода за такими больными в общем неприемлем эмоционально для родственников, поэтому им приходится специально подготавливаться перед визитом. Они мне сказали о ежемесячном посещении, как ты говорил. И то, что я студентка медицинской школы – для них было пустым звуком, тем более они не собирались изменять свою обычную практику. В целом, это место выглядит интересным, особенно, учитывая то, как ты сказал, что таким образом от ухода за хрониками освобождаются места и средства в обычных больницах для острых больных.

Сьюзен закончила накрывать на стол и принялась снова смотреть на огонь.

– Мне, действительно, очень хочется туда попасть, больше всего, чтобы посмотреть на Бермана. У меня такое чувство, что, если я его еще раз увижу, то смогу легче отнестись к этому... крестовому походу, как ты выразился. Я даже понимаю, что мне нужно восстановить хотя бы видимость нормального положения вещей.

Марк оторвался от своей деятельности на кухне, услышав последнюю фразу, в которой ему блеснул луч надежды. Он закрыл окно и вернулся к своим бифштексам.

– А почему ты просто не пойдешь туда? Я подразумеваю, там все может быть так же хаотично, как и в других больницах, например, в Мемориале. Если вести себя естественно, никто тебя ни о чем и не спросит. Ты можешь даже надеть униформу медсестры. Если кто-нибудь придет в Мемориал в одежде врача или медсестры, он сможет ходить, где ему вздумается.

Сьюзен посмотрела на Марка, стоящего в дверях кухни.

– А это неплохая идея... неплохая. Но здесь может быть ловушка.

– Какая это?

– Просто я не буду знать, на какие чертовы кулички мне идти, даже если я войду в здание. Очень трудно выглядеть естественно, если заблудишься.

– Ну это не такое уж непреодолимое препятствие. Все, что тебе нужно, это посетить отдел архитектуры в Сити Холле и получить копию поэтажного плана здания. Там есть планы всех общественных зданий. У тебя с собой будет карта.

Марк вернулся на кухню, чтобы захватить салат и бифштексы.

– Марк, это гениально.

– Практично, а не гениально.

Он внес еду в комнату и разложил бифштексы по тарелкам, сопроводив каждый внушительной порцией салата. Там была также спаржа под голландским соусом и еще целая бутылка красного бордо.

Оба подумали, что еда замечательная. Вино помогло сгладить все острые углы, и беседа плавно потекла. Они узнали многое о жизни друг друга, что позволило им сложить кусочки мозаики в целую картину своих представлений друг о друге. Сьюзен была из Мериленда, Марк из Калифорнии. Образование у них имело мало общего: Марка учили с уклоном в сторону Декарта и Ньютона, а Сьюзен – Вольтера и Чосера. Но они оба обожали лыжи, загорать на пляже и гулять. Оба любили Хемингуэя. Только на секунду повисло неловкое молчание, когда Сьюзен спросила Марка о Джойсе. Марк не читал Джойса.

Тарелки опустели, и они сели, удобно устроившись на подушках перед камином в дальнем конце комнаты. Беллоуз подкинул еще несколько дубовых поленьев, превращая тлеющие угольки в весело потрескивающее пламя. Ликер Гранд Марнье и ванильное мороженое успокоили их на некоторое время, оба наслаждались мирным молчанием.

– Сьюзен, я узнал тебя немножко получше, и мне это настолько приятно, что я чувствую потребность еще более настойчиво просить тебя забыть об этой проблеме комы, – помолчав, сказал Марк. – Тебе еще так долго нужно учиться, и, поверь мне, для этого нет лучшего места, чем Мемориал. По всей вероятности, проблема комы снова станет перед тобой когда-нибудь, и у тебя будет куча времени начать все сначала, когда у тебя уже будут настоящие знания по клинической медицине. Я не стараюсь предположить, что сейчас у тебя не получится интересного результата, может, и получится. Но шансы на это такие маленькие, как и в любом исследовательском проекте, как бы он ни был спланирован. А тебе нужно подумать и о том, как твоя деятельность отзывается на всех, кто стоит над тобой. Это рискованная игра, Сьюзен, ты играешь против людей гораздо сильнее тебя.

Сьюзен глотнула Гранд Марнье. Густая жидкость скользнула ей в горло, по ногам начало подниматься тепло. Она глубоко вздохнула и ощутила, что взлетает.

– Очень трудно, наверно, быть студенткой медицинской школы, – продолжал Беллоуз, – даже если не создавать дополнительных помех.

Сьюзен подняла голову и взглянула на Беллоуза. Он пристально смотрел на огонь.

– А точнее, что ты подразумеваешь под этим утверждением? – спросила Сьюзен с внезапно появившейся резкостью в голосе. Беллоуз задел чувствительную область.

– Только то, что сказал. – Беллоуз не отрывал взгляда от огня. Танцующие языки пламени поглотили его внимание. – Я только думаю, что это особенно трудно – быть женщиной и обучаться в медицинской школе. Я никогда не думал над этим, пока ты не заставила меня поразмыслить над другим объяснением поведения Гарриса. Сейчас чем больше я думаю над этим, тем больше убеждаюсь, что прав, потому что... ну, если честно, я не могу сказать, что я сам реагировал на тебя как на обычного студента. Как только я увидел тебя, я реагировал на тебя как на женщину, может быть, немного как подросток. Я подразумеваю, что я считаю тебя очень привлекательной – не соблазнительной. – Беллоуз быстро добавил два последних слова и повернулся, чтобы посмотреть, как Сьюзен оценила его ссылку на их разговор в кафетерии.

Сьюзен улыбнулась. Желание защищаться, возникшее после первых слов Беллоуза, растаяло.

– Вот почему я так по-дурацки реагировал, когда ты вошла в раздевалку вчера и застала меня в трусах. Если бы я подходил к этому асексуально, я бы не пошевелился. Но очевидно, что это было не так. Во всяком случае, я думаю, большинство твоих преподавателей и инструкторов реагировали на тебя сначала как на женщину, а потом как на учащуюся в медицинской школе.

Беллоуз снова перевел взгляд на огонь. В этот момент он напоминал кающегося грешника на исповеди. Сьюзен почувствовала волну теплого чувства к нему, поднимающуюся в ней. Она вновь ощутила потребность дружески обнять его. Сьюзен была очень земным человеком, хотя и не выказывала своих чувств очень часто, особенно с тех пор, как занялась медициной. Еще до того, как поступать в медицинскую школу, Сьюзен решила, что физические аспекты ее личности должны быть подавлены, если она будет медиком. Поэтому и сейчас, вместо того, чтобы потянуться к Марку, она отхлебнула Гранд Марнье.

– Сьюзен, ты настолько заметна в любой группе, что если ты не придешь на мою лекцию, мне придется отчитываться за тебя.

– Роскошь анонимности, – начала Сьюзен, – всегда была не для меня в медицинской школе. Я понимаю, что ты говоришь, Марк. Но я чувствую, что мне нужен еще один день. Еще один. – Сьюзен подняла палец и кокетливо склонила голову. Затем рассмеялась, – Ты знаешь, Марк, очень утешительно слушать, как ты рассуждаешь о том, что трудно быть студенткой, потому что так оно и есть. Некоторые девочки из моего класса отрицали это, но они обманывали самих себя. Они пользовались одним очень старым и самым простым способом обойти проблему – говорили, что ее просто нет. Но она есть. Я помню цитату из сэра Вильяма Ослера. Он говорил, что существуют три класса человеческих существ: мужчины, женщины и женщины-врачи. Я смеялась, когда читала это в первый раз. Сейчас я больше не смеюсь. – Несмотря на это, феминистское движение все еще рассиживается на образе дурочки с широко открытыми глазами и прочей галиматье. Как только женщина проникает в область, где требуется капелька конкуренции и агрессивности, мужчины приклеивают ей ярлык кастрирующей суки. А если она отступает, ведет себя пассивно, ей говорят, что она не соответствует требованиям конкуренции. Поэтому приходится принуждать себя идти на компромисс, болтаясь где-то посередине, что очень трудно, так как чувствуешь себя все время как на экзамене, не как личность, а как представительница женщин вообще.

После этих слов воцарилось молчание, каждый переваривал, что ему сказали.

– Что меня раздражает больше всего, – продолжала Сьюзен, – это что проблем все больше, а не меньше, чем дальше я углубляюсь в медицину. Я не представляю, как это женщины управляются с работой и семьей. Им всегда приходится все время извиняться за то, что они уходят рано с работы, и извиняться за то, что приходят поздно домой. Я считаю, когда мужчина работает допоздна, проблем нет, он для этого и создан. Но женщина-врач – ее роль так расплывчата. Общественные нравы и правила поведения для женщин делают ее очень трудной. Как тебе удалось заставить меня об этом говорить? – внезапно спросила Сьюзен, удивившись горячности, с которой она говорила.