Текст книги "Странствия убийцы [издание 2010 г.]"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 59 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Его старые руки, обнимавшие меня, были сильными и крепкими.

Я любил старика, поэтому не сказал ему, что так оно и было.

Глава 2
РАССТАВАНИЕ

Короновав самого себя, король Шести Герцогств, принц Регал Видящий, в сущности, бросил Прибрежные герцогства на произвол судьбы. Он забрал из Оленьего замка и значительной части герцогства Бакк все деньги, которые смог выжать. Все табуны и стада были распроданы, а лучшие животные увезены внутрь страны, в новую резиденцию Регала в Тредфорде. Мебель и библиотека были также разграблены – часть пошла на обустройство нового гнездышка, часть подарена или продана Внутренним герцогствам. Амбары, винные погреба, оружейные – все было опустошено.

План Регала, по его словам, состоял в том, чтобы перевезти дряхлеющего, больного короля Шрюда и овдовевшую беременную будущую королеву Кетриккен в Тредфорд, где они будут в безопасности от красных кораблей, терзавших Прибрежные герцогства. Этот план также служил оправданием для вывоза из Оленьего замка мебели и ценностей. Но со смертью Шрюда и исчезновением Кетриккен даже этот неубедительный предлог отпал. Тем не менее Регал покинул замок после своей коронации так скоро, как только смог. Когда Совет лордов усомнился в правильности его решения, он сказал, что Прибрежные герцогства только навязывают королевству войну и бесконечные траты, что они всегда были клещом, сосущим Внутренние герцогства, и что он желает островитянам получить удовольствие от захвата такого скалистого и пустынного места. Позже Регал, разумеется, отрицал эти слова.

После исчезновения Кетриккен, что само по себе было беспрецедентным, король Регал оказался в крайне затруднительном положении. Ребенок, которого вынашивала Кетриккен, должен был стать претендентом на престол. Но королева исчезла при крайне подозрительных обстоятельствах. Не все были уверены в том, что это не подстроено самим Регалом. С другой стороны, даже если бы королева оставалась в Оленьем замке, ребенок не мог получить титула будущего короля в течение ближайших семнадцати лет. Регал был очень озабочен тем, чтобы как можно быстрее присвоить себе королевский титул, но по закону ему было необходимо для этого признание всех шести герцогств. Он купил корону уступками прибрежным герцогам. Главной из них было обещание оставить в Оленьем замке достаточно людей для защиты побережья.

Командование древним замком было передано племяннику Регала, наследнику герцога Фарроу. Лорд Брайт в свои двадцать пять лет уже устал ждать перехода власти в Фарроу в его руки. Он горячо желал принять на себя управление Оленьим замком и Бакком, но у него было мало опыта. Регал уехал внутрь страны, в замок Тредфорд на Винной реке в Фарроу, а юный лорд Брайт остался в старой королевской резиденции с отрядом избранных гвардейцев Фарроу. Нет сведений о том, чтобы Регал оставил ему какие-нибудь запасы или денежные фонды, так что молодой человек вынужден был выжимать необходимое из купцов Баккипа и уже разоренных фермеров и овцеводов герцогства Бакк. Хотя нет никаких свидетельств того, что он дурно относился к населению Бакка или других Прибрежных герцогств, у него не было и никакой привязанности к ним. Кроме того, в Оленьем замке в это время оставалась горстка менее значительной знати. Большинство землевладельцев Бакка находились в собственных замках, делая все возможное, чтобы защитить местных жителей. Самой примечательной из оставшихся в Оленьем замке была леди Пейшенс, которая носила титул будущей королевы до того, как ее муж Чивэл отрекся от трона в пользу своего младшего брата Верити. Крепость охраняли солдаты замка, личная стража королевы Кетриккен и те немногие, кто когда-то охранял короля Шрюда. Боевой дух солдат оставлял желать лучшего, потому что платили им мало и редко, а рационы все время уменьшались. Лорд Брайт привез в Олений замок личную гвардию и, естественно, оказывал своим людям предпочтение перед солдатами Бакка. Ситуация усугублялась неразберихой в иерархии командования. Войска Бакка, по-видимому, должны были подчиняться капитану Кеффелю из Фарроу, командиру гвардии лорда Брайта. На самом деле Фоксглоу из стражи королевы, Керф из гвардии Оленьего замка и старый Ред из охраны короля Шрюда объединились и держали собственный совет. Если они и отчитывались перед кем-то регулярно, то это была леди Пейшенс. Со временем солдаты Бакка стали говорить о ней как о Госпоже Оленьего замка.

Даже после коронации Регал боялся, что лишится титула. Он разослал гонцов во все стороны, чтобы найти какие-либо сведения о местонахождении королевы Кетриккен и нерожденного наследника. Его подозрения о том, что она может искать защиты у своего отца, заставили Регала потребовать у короля Эйода ее возвращения. Когда Эйод ответил, что дела королевы Шести Герцогств не интересуют народ гор, Регал в ярости порвал связи с Горным Королевством, прекратив торговлю и попытавшись запретить даже обычным путешественникам пересекать границу. В это же время по наущению Регала начали циркулировать слухи, что отец ребенка, которого носит Кетриккен, вовсе не Верити, а значит, у него не будет никаких прав на корону Шести Герцогств.

Это было горькое время для жителей Бакка. Покинутые королем и охраняемые только горсткой полуголодных солдат, простые люди остались без руля и ветрил в штормовом море. То, что не украли пираты, забрали люди лорда Брайта в счет уплаты налогов. Дороги наводнили грабители, потому что, когда честный человек не может заработать себе на жизнь, у него попросту нет другого выхода. Мелкие фермеры и их жены потеряли всякую надежду пережить зиму и бежали с побережья, чтобы стать нищими, разбойниками или шлюхами во внутренних городах. Торговля прекратилась, потому что посланные с товарами корабли практически никогда не возвращались.

Чейд и я сидели на скамейке перед хижиной и беседовали. Мы не касались моего возвращения в этот мир, не обсуждали важные вещи или значительные события прошлого и текущую политическую ситуацию. Мы говорили о мелочах, связывавших нас, как будто я попросту возвратился из долгого путешествия. Проныра, ласка, стал стареть; минувшей зимой у него начали болеть суставы, и даже наступление весны не придало ему сил. Чейд боялся, что он не протянет и года. Чейд наконец наловчился сушить листья так, чтобы они не плесневели, но обнаружилось, что у сушеной травы меньше силы. Мы оба скучали по имбирным пряникам поварихи Сары. Чейд спросил, не хотел бы я забрать что-нибудь из своей комнаты; по приказу Регала ее обыскали, так что выглядит она ужасно, но вряд ли оттуда многое украли. Я спросил его, помнит ли он гобелен, на котором король Вайздом беседует с Элдерлингами. Чейд ответил, что да, помнит, но он слишком большой, чтобы тащить его в лес. Я взглянул на старика с таким огорчением, что он немедленно смягчился и пообещал найти какой-нибудь способ доставить гобелен. Я улыбнулся:

– Это была шутка, Чейд. Ничего, кроме кошмаров по ночам, у меня с этим гобеленом не связано. Нет. В моей комнате нет ничего, что я хотел бы забрать.

Чейд посмотрел на меня с грустью.

– Ты оставил позади жизнь, имея при себе только ту одежду, которая на тебе надета, и серьгу в ухе – и ничего больше тебе не нужно? Тебе это не кажется странным?

Я посидел немного, размышляя. Меч, подаренный мне Верити? Серебряное кольцо – память о Руриске, – которое мне дал король Эйод? Булавка леди Грейс? Морская свирель Пейшенс тоже была в моей комнате – я надеялся, что Пейшенс забрала ее. Мои краски и бумаги… Маленький ящичек, который я вырезал, чтобы держать в нем яды… У нас с Молли не было никаких памятных вещей. Она никогда не позволяла мне делать ей подарки, а я даже не думал о том, чтобы стащить ленточку из ее волос. Если бы я это сделал…

– Нет. Может быть, лучше разом порвать с этим. Хотя ты забыл еще кое-что. – Я отвернул воротник моей грубой рубашки, чтобы показать ему крошечный рубин, гнездящийся в серебре. – Булавка, которую мне дал король Шрюд, чтобы отметить меня как своего человека. Она все еще со мной.

Пейшенс скрепила булавкой мой саван, когда готовила тело к погребению. Я отбросил эту мысль.

– Не понимаю, почему стражники Регала не ограбили покойника. Полагаю, у Одаренных такая ужасная репутация, что они боялись тебя мертвого не меньше, чем живого.

Я протянул руку, чтобы пощупать сломанную переносицу.

– Ну, не так уж они меня и боялись…

Чейд криво улыбнулся:

– Переживаешь из-за носа, да? А по-моему, это даже придает тебе некоторый шарм.

Я прищурился:

– В самом деле?

– Нет. Я просто очень вежливый. На самом деле все не так плохо. Это выглядит почти так, словно кто-то пытался вправить его.

Я содрогнулся от этого пронзительного воспоминания.

– Не хочу думать об этом, – честно признался я.

Боль за меня внезапно омрачила лицо Чейда, и я отвел глаза, не в силах выносить его жалость. Воспоминания об избиении, которое я перенес, было легче выдержать, если притворяться, что никто другой о нем не знает. Я стыдился того, что Регал сделал со мной.

Прислонившись затылком к пропитанной солнцем деревянной стене хижины, я глубоко вздохнул:

– Так. И что произошло там, где продолжается какая-то жизнь?

Чейд откашлялся, принимая перемену темы.

– А что ты знаешь?

– Не многое. Кетриккен и шут уехали, и Пейшенс, возможно, получила сообщение, что будущая королева благополучно добралась до гор. Регал рассорился с Эйодом и перекрыл торговые пути. Что Верити все еще жив, но никто не получал от него вестей.

– О! – Чейд выпрямился. – Слух о Кетриккен… Ты помнишь это с той ночи, когда мы говорили с Барричем?

Я не смотрел на него.

– Так, как вспоминается давний сон. Причудливые цвета, странные события… Вроде бы я слышал, что вы говорите об этом.

– А то, что касается Верити? – От внезапной напряженности в его голосе по моему хребту пробежал холод ужаса.

– Он связался со мной Силой в ту ночь, – сказал я тихо. – Я передал вам тогда, что он жив.

– Проклятье!!! – Чейд вскочил на ноги и в возбуждении запрыгал вокруг меня. Я никогда не видел ничего подобного и следил за ним, охваченный изумлением и страхом. – Баррич и я не придали никакого значения твоим словам! О, мы были рады услышать это от тебя! И когда ты убежал, он сказал: «Пусть мальчик идет. Это все, что он может сделать сегодня. Он помнит своего принца». Мы так и решили. Проклятье и проклятье! – Он внезапно остановился и ткнул в меня пальцем. – Докладывай. Расскажи мне все.

Я стал нащупывать то, что помнил. Это было трудно, как будто я видел это глазами волка.

– Ему было холодно, он или устал, или ранен. Весь какой-то замедленный. Он пытался пробиться ко мне, а я отталкивал его, и ему пришлось настоять на том, чтобы я выпил, – хотел приблизиться ко мне, полагаю…

– Где он был?

– Я не знаю. Снег. Лес. Не думаю, что он понимал, где находится.

Зеленые глаза Чейда впились в меня.

– А вообще ты можешь связаться с ним? Можешь сказать мне, что сейчас он все еще жив?

Я покачал головой. Сердце мое сильно билось.

– Можешь ты сейчас связаться с ним Силой? – настаивал он.

Я снова покачал головой. Мой живот свело от напряжения. Разочарование Чейда росло с каждым отрицательным ответом.

– Черт возьми, Фитц, ты должен!

– Я не хочу! – закричал я и вскочил на ноги.

Убегай! Быстро!

Так я и сделал. Внезапно это оказалось очень просто. Я бежал от Чейда и хижины, как будто за мной гнался сам дьявол. Чейд звал меня, но я отказывался слышать его. Я бежал, и как только оказался под защитой деревьев, Ночной Волк присоединился ко мне.

Не сюда. Там Сердце Стаи, предупредил он меня.

И мы пошли в гору, в заросли куманики – Ночной Волк укрывался там в штормовые ночи.

Что это было? В чем опасность? – спросил Ночной Волк.

Он хотел, чтобы я вернулся, признался я через некоторое время. Я не знал, как изложить это понятно для Ночного Волка. Он хотел… чтобы я перестал быть волком.

Внезапно холод пробрал меня до костей. Объясняя суть дела Ночному Волку, я оказался пред лицом истины. Выбор был прост: быть волком, без прошлого, без будущего, и жить только сегодняшним днем – или человеком, раздираемым мыслями о минувшем, по чьим жилам вместе с кровью течет страх. Я мог ходить на двух ногах и жить со стыдом, сжимаясь от страха, или бегать на четырех и забывать, забывать, пока даже Молли не станет всего лишь давним приятным запахом. Я сидел в гуще куманики, рука моя легко лежала на спине Ночного Волка, я смотрел на то, что мог видеть только я. Смеркалось, и наступали сумерки. Мое решение возникало так же медленно и неотвратимо, как подбирающаяся темнота. Мое сердце громко стучало, протестуя, но у меня не было больше выбора. Я решился.

В полной темноте я осторожно подкрался к дому. Странно было снова вернуться сюда волком, ощутить поднимающийся дым от очага как нечто принадлежащее людям и моргать, глядя сквозь ставни на горящий огонь. Потом я неохотно освободил свое сознание от Ночного Волка.

Ты не хочешь охотиться со мной?

Я больше всего хотел бы охотиться с тобой. Но этой ночью я не могу.

Почему?

Я не ответил. Острие решения было слишком тонким, чтобы я смел испытывать его, говоря о нем. Я отошел к краю леса, стряхнул с одежды листья и грязь, пригладил волосы и завязал их в хвост. Я надеялся, что не испачкал лицо. Расправив плечи, я заставил себя снова подойти к хижине, открыл дверь и вошел. Я чувствовал себя ужасно уязвимым. Они делились сведениями обо мне, оба знали почти все мои тайны. Как я мог сохранять чувство собственного достоинства, когда ощущал, что превратился в жалкую, истрепанную тряпку? Как мог я ожидать, что со мной будут обращаться как с человеком? И вместе с тем я не винил их ни в чем. Они пытались спасти меня. От меня самого, это правда, но тем не менее спасти. И не их вина, что то, что они спасли, вряд ли им понравится.

Они сидели за столом, когда я вошел. Если бы я убежал так несколько недель назад, Баррич вскочил бы, чтобы встряхнуть меня за шиворот. Я знал, что теперь это время прошло, но от воспоминания во мне появилась настороженность, которую я не смог полностью скрыть. Как бы то ни было, на его лице было только облегчение, а Чейд смотрел на меня с участием и раскаянием.

– Я не хотел так давить на тебя, – искренне сказал он, прежде чем я успел заговорить.

– Ты этого и не сделал, – тихо ответил я. – Ты просто ткнул в точку, на которую я сам давил сильнее всего. Иногда человек не знает, как сильно ранен, пока кто-нибудь другой не дотронется до больного места.

Я придвинул свой стул и сел. После многих недель простой и невкусной пищи я был почти потрясен, увидев сыр, мед и вино из самбука. Кроме того, на столе лежали буханка хлеба и пойманная Барричем форель. Некоторое время мы просто ели, почти не разговаривая. Это, казалось, ослабило напряженность. Но как только остатки трапезы были убраны со стола, напряжение вернулось.

– Теперь я понял твой вопрос, – внезапно сказал Баррич. Мы с Чейдом удивленно посмотрели на него. – Несколько дней назад ты спросил меня, что мы будем делать дальше. Пойми, я считал Верити погибшим. Кетриккен вынашивает его ребенка, но теперь она в горах, в безопасности. Я ничем не могу ей помочь. А если бы попытался, мог бы привлечь к ней внимание. Нет, лучше ей оставаться в укрытии, с людьми своего отца. Когда ее ребенок будет достаточно взрослым, чтобы заявить о своих правах на трон… Что ж, если я доживу до той поры, то сделаю для него что смогу. А сейчас я считал свою службу королю законченной. Так что, когда ты спрашивал меня, я думал, что пришло время позаботиться о себе.

– А теперь? – тихо спросил я.

– Если Верити все еще жив, трон захватил предатель. Я присягнул служить своему королю. Как и Чейд. Как и ты. – Они пристально смотрели на меня.

Убегай снова.

Я не могу.

– Не я. Тот Фитц умер, – сказал я быстро.

Баррич посмотрел на меня так, словно я его ударил, но Чейд тихо спросил:

– Тогда почему же он все еще носит булавку короля Шрюда?

Я протянул руку к своему воротнику и вытащил ее. «Вот, – хотел я сказать, – возьми булавку и все, что с ней связано. Я покончил с этим. У меня больше нет для этого мужества». Но я молчал.

– Вина? – предложил Чейд, но не мне.

– Прохладно сегодня. Я лучше приготовлю чай, – откликнулся Баррич.

Чейд кивнул. Я сидел и смотрел на красную с серебром булавку. Я помнил руки моего короля, втыкающие ее в ворот мальчишеской рубашки. «Вот. Теперь ты мой», – сказал он тогда. Но он мертв. Освобождает ли это меня от данного обещания? И от его последних слов: «Что я сделал с тобой?» Я выкинул из головы эти вопросы. Гораздо важнее было то, чем я стал. Тем ли, что сделал из меня Регал, или я еще могу избежать этой участи?

– Регал сказал мне как-то, – задумчиво промолвил я, – что мне стоит немного поскрести мое имя, и обнаружится безымянный мальчишка с псарни. Хотел бы я быть им.

– Правда? – спросил Баррич. – Я помню время, когда ты думал иначе. Кто ты, если не человек короля, Фитц? Что ты? Куда ты пойдешь?

Куда бы я пошел, если бы был свободен? К Молли, кричало мое сердце. Я поспешил отбросить эту мысль, чтобы она не завладела мной. Нет. Я потерял Молли еще раньше, чем жизнь. Я раздумывал над своим пустым, горьким одиночеством. На самом деле было только одно место, куда я мог пойти. Я собрал мою волю, поднял глаза и открыто встретил взгляд Баррича.

– Я уйду. Куда-нибудь, куда угодно. В Калсиду, в Удачный. Я умею обращаться с животными, я неплохой писец. Я сумею выжить.

– Не сомневаюсь. Но выживание – это не жизнь, – заметил Баррич.

– А что – жизнь? – спросил я, внезапно не на шутку рассердившись.

Почему нужно все так усложнять? Вопросы и мысли вдруг хлынули из меня, как гной из воспалившейся раны:

– Ты бы хотел, чтобы я был верен своему королю и пожертвовал ради него всем, как это сделал ты? Предал бы женщину, которую люблю, и последовал за ним, как собака у ноги? А когда король бросил тебя, что ты сделал? Ты проглотил это, ты вырастил его бастарда. Потом у тебя отняли все – конюшни, лошадей, собак, людей, которыми ты распоряжался. Короли, которым ты присягал, не оставили тебе ничего, даже крыши над головой. И что же? Ты вцепился в бастарда. Ты вытащил меня из гроба и силой заставил жить. Жизнью, которую я ненавижу, жизнью, которой не хочу! – Я пытался прожечь его гневным взглядом.

Баррич смотрел на меня, не находя слов. Я хотел остановиться, но не мог – что-то толкало меня. Ярость была приятной, как очищающий огонь. Я сжал руки в кулаки и потребовал ответа:

– Почему ты всегда со мной? Зачем постоянно ставишь меня на ноги, если меня немедленно сбивают опять? Зачем? Чтобы я был должен тебе? Чтобы иметь право распоряжаться моей судьбой, потому что не хватает мужества жить собственной жизнью? Все, чего ты хочешь, – это сделать меня таким, как ты: человеком, жизнь которого принадлежит королю. Неужели ты не видишь, что жизнь – это нечто большее, чем необходимость отдавать все ради кого-то другого?

Я встретил его взгляд, а потом отвел глаза, чтобы не видеть боли и потрясения, которые были в них.

– Нет, – сказал я вяло, немного отдышавшись, – ты не видишь, не можешь знать, даже представить, что отнял у меня. Мне следовало умереть, но ты не позволил. У тебя всегда прекрасные намерения, и ты всегда веришь – все, что ты делаешь, правильно, какую бы боль это мне ни причиняло. Но кто дал тебе такое право? Кто решил, что ты можешь поступать так со мной?

В комнате не было слышно ни звука, кроме моего раздраженного голоса. Чейд застыл, а выражение лица Баррича только приводило меня в еще большую ярость. Я видел, как он пытается взять себя в руки. Он собрал свою гордость и достоинство и тихо произнес:

– Твой отец поручил мне это, Фитц. Я сделал все, что мог, для тебя, мальчик. Последнее, что сказал мне мой принц… Чивэл сказал мне: «Вырасти его как следует». И я…

– Отдал десять лет своей жизни, чтобы вырастить чужого незаконного сына, – перебил я его со злобным сарказмом. – Заботился обо мне, потому что на самом деле больше ни на что не способен. Всю свою жизнь, Баррич, ты присматривал за кем-то другим, ставил кого-то другого на первое место, принося себя в жертву ради чьего-то блага. Преданный, как собака. Разве это жизнь? Разве ты никогда не думал о том, чтобы стать собственным человеком, а не человеком короля и принимать собственные решения? Или мысли об этом толкают тебя к горлышку бутылки? – Мой голос поднялся до крика.

Я гневно смотрел на Барича, грудь моя вздымалась и опускалась, пока я выдыхал свою ярость. Еще мальчиком я часто обещал себе, что когда-нибудь он заплатит мне за каждый подзатыльник, за мои мучения, когда я должен был чистить стойла, в то время как еле стоял на ногах от усталости. Этими словами я десятикратно выполнил свои обещания. Глаза Баррича расширились, он не мог говорить от боли. Я видел, как он пытался восстановить дыхание. В его глазах было такое потрясение, как будто я внезапно ударил его ножом. Я не знал, откуда взялись эти слова, но было уже слишком поздно пытаться вернуть их. Я не мог зачеркнуть сказанного одним лишь словом «прости». Это бы ничего не изменило.

Я надеялся, что он ударит меня и это принесет нам обоим облегчение. Он неуверенно встал, ножки стула царапнули по деревянному полу. Стул перевернулся и с грохотом упал. Баррич, ходивший так прямо и уверенно, выпив уйму бренди, шатался как пьяный, когда шел к двери и выходил в ночь. Я просто сидел, чувствуя, как что-то во мне останавливается. Я надеялся, что это мое сердце.

Мгновение царила полная тишина. Долгое мгновение.

Потом Чейд вздохнул.

– Почему? – спросил он через некоторое время.

– Не знаю.

Я хорошо умел лгать. Чейд сам научил меня.

Я смотрел в огонь. В какой-то миг мне хотелось попытаться все ему объяснить. Но потом я решил, что не стоит этого делать. Я замялся и промямлил:

– Может быть, я хотел освободиться от него. От всего, что он сделал для меня, даже против моего желания. Он должен прекратить делать для меня то, за что я никогда не смогу отплатить. То, что ни один человек не должен делать для другого, жертвы, которые не следует приносить. Я никому больше не хочу быть обязанным, и ему в том числе.

Когда Чейд заговорил, голос его был ровным. Его руки с длинными пальцами лежали на коленях спокойно, почти расслабленно. Но зеленые глаза приобрели цвет медной зелени, и в них билась ярость.

– Все время с тех пор, как ты вернулся из Горного Королевства, ты вел себя так, как будто нарывался на драку. С кем угодно. Когда в детстве ты бывал мрачным или сердитым, я относил это на счет того, что ты был мальчишкой с суждениями и разочарованиями подростка. Но с гор ты вернулся со… злобой. Ты как будто бросал вызов всему миру – убейте меня, если сможете. Дело не только в том, что ты встал Регалу поперек дороги. Ты все время мчался туда, где тебя ждала наибольшая опасность. Это понимал не только Баррич. Оглянись на свое прошлое. Каждый раз, когда я видел тебя, передо мной был Фитц, который сражался со всем миром, будь то кулачный бой или настоящая битва, а ты – пьяный как сапожник и забинтованный или вялый как веревка и выпрашивающий эльфийскую кору. Когда ты был спокойным и разумным? Когда ты веселился с друзьями? Если ты не бросал вызов врагам, ты отталкивал друзей. Что произошло между тобой и шутом? Где теперь Молли? Только что ты выставил Баррича. Кто следующий?

– Думаю, ты. – Эти слова вылетели против моей воли. Я не хотел произносить их, но не смог удержать. Время пришло.

– Ты уже далеко продвинулся по этому пути, пока говорил с Барричем.

– Я знаю, – сказал я резко и встретил его взгляд. – Уже очень давно ничего из того, что я делаю, не нравится тебе. И Барричу. И всем остальным. Похоже, я вообще разучился принимать правильные решения.

– Трудно не согласиться, – безжалостно кивнул Чейд.

Уголек моей ярости снова разгорелся в пламя.

– Может быть, это потому, что мне никогда не давали возможности принять собственное решение? Может быть, я слишком долго был для всех «мальчиком»? Конюшим Баррича, твоим помощником-убийцей, любимчиком Верити, пажом Пейшенс? Когда я наконец смогу быть только самим собой? – Этот вопрос я задал свирепо.

– А когда этого не было? – с такой же ненавистью спросил Чейд. – Ты только это и делал с тех пор, как вернулся с гор. Ты пошел к Верити и сказал, что не желаешь больше убивать, как раз тогда, когда нам нужна была тихая работа. Пейшенс пыталась оградить тебя от встреч с Молли, но ты снова поступил по-своему и тем самым превратил ее в мишень. Ты втянул Пейшенс в заговор, так что ей стала грозить серьезная опасность. Ты привязался к волку вопреки тому, что Баррич запретил тебе использовать Дар. Ты подвергал сомнению все мои решения, касающиеся здоровья короля Шрюда. Твоей предпоследней глупостью в Оленьем замке было согласие принять участие в заговоре против короны. Мы ни разу за минувшие сто лет не были так близки к гражданской войне.

– А моя последняя глупость? – спросил я с горьким любопытством.

– Убийство Джастина и Сирен, – спокойно ответил он.

– Они уничтожили моего короля, Чейд, – заметил я ледяным тоном. – Убили его прямо у меня на руках. Что я должен был сделать?

Он встал. Теперь он возвышался надо мной, как это было раньше.

– После стольких лет учебы у меня, с многолетней привычкой к тихой работе, ты несся по замку с обнаженным ножом, чтобы перерезать глотку одному и заколоть другого в Большом зале, на глазах у собравшейся знати… Мой великолепный помощник-убийца! Другого способа ты не мог придумать?

– Я был в ярости!

– Вот именно! – проревел он в ответ. – Ты был в ярости! Так что это из-за тебя мы потеряли Баккип! У тебя было доверие прибрежных герцогов, а ты решил выставить себя перед ними сумасшедшим! У них не осталось ни капли веры в династию Видящих.

– Несколько минут назад ты ругал меня за то, что я завоевал доверие этих герцогов!

– Нет. Я упрекал тебя за то, что ты согласился возглавить заговор. Не следовало позволять им предлагать тебе управление Оленьим замком. Если бы ты вел себя правильно, эта мысль никогда не пришла бы им в голову. Снова, снова и снова ты забывал свое место. Ты не принц, ты убийца. Ты не игрок, ты игральная кость. А когда ты делаешь собственные ходы, то разрушаешь общую стратегию и ставишь под угрозу каждую пешку на доске.

Не суметь придумать ответ – это не то же самое, что согласиться с собеседником. Я яростно сверкал глазами, а Чейд просто стоял рядом, глядя на меня сверху вниз. Под критическим взглядом его зеленых глаз ярость внезапно покинула меня, оставив только горечь. Тайное подземное течение страха унесло мою решимость. Я не мог, у меня не было сил что-то сделать. Через некоторое время я услышал свой мрачный голос:

– Хорошо. Очень хорошо. Ты и Баррич правы, как всегда. Я обещаю, что не буду больше думать. Только подчиняться. Что вы хотите от меня?

– Нет…

– Что нет?

Чейд покачал головой:

– Сегодня мне стало совершенно ясно, что я никогда больше не должен рассчитывать на тебя. Ты больше не получишь от меня никаких распоряжений, и я не раскрою тебе своих планов. Это время прошло.

Я не чувствовал твердости в его голосе. Он отвернулся, устремив взгляд вдаль. Когда он снова заговорил, это был уже не мой учитель, а Чейд.

– Я люблю тебя, мальчик, и не хочу отнимать этого у тебя. Но ты неуправляем. А то, что нам предстоит, опасно и без твоего неистовства.

– Так что вы собираетесь предпринять? – спросил я против воли.

Его глаза встретились с моими, и он снова медленно покачал головой. Сохраняя эту тайну, Чейд разорвал связующую нас нить. Внезапно я почувствовал себя брошенным на произвол судьбы. Я ошеломленно смотрел, как он поднимает свой мешок и плащ.

– Уже стемнело, – заметил я. – Путь в Олений замок нелегок даже днем. Останься по крайней мере на ночь, Чейд.

– Не могу. Ты будешь только ковырять эту ссору, как струп, пока она снова не начнет кровоточить. Было сказано уже достаточно тяжелых слов. Лучше я уйду сейчас.

И он ушел.

Я сидел один и смотрел, как горит огонь. Я зашел слишком далеко с ними обоими, гораздо дальше, чем намеревался. Я хотел разойтись с ними, а вместо этого отравил всякую память о себе. Но дело было сделано, и поправить ничего нельзя. Я встал и начал собирать вещи. На это ушло очень мало времени. Я связал их в узел, обернув моим зимним плащом. Я подумал, чем вызваны мои действия: детской обидой или внезапной решительностью? И есть ли между этим разница? Я сидел перед очагом, сжимая свой узел, и надеялся, что Баррич вернется, прежде чем я уйду. Мне хотелось, чтобы он видел, как я сожалею, чтобы знал, что я раскаиваюсь. Я заставил себя осторожно поразмыслить над этим. Потом я развязал свой узел, положил перед очагом одеяло и растянулся на нем. С тех пор как Баррич спас меня от смерти, он всегда спал между мной и дверью. Может быть, для того, чтобы удержать меня. В некоторые ночи казалось, что, кроме него, ничего не стояло между мной и тьмой. Теперь его не было, и я чувствовал, что остался один в целом мире.

У тебя всегда есть я.

Я знаю. А у тебя я.

Я пытался, но не смог вложить хоть немного тепла в эти слова. Я выплеснул все чувства, которые во мне были, и теперь ощущал себя опустошенным и усталым. Мне так много еще надо было сделать.

Седой разговаривает с Сердцем Стаи. Мне послушать?

Нет. Их слова принадлежат им.

Внезапно мне стало больно оттого, что они вместе, в то время как я один. Тем не менее это меня утешило. Может быть, Баррич уговорит Чейда переночевать у нас. Может быть, Чейд немного смягчит действие яда, который я выплеснул на Баррича. Я сидел и смотрел в огонь и вовсе не гордился собой.

В ночи бывает мертвая точка – это самое холодное, самое темное время, когда мир уже забыл о вечере, но еще ничего не узнал о рассвете. Время, когда слишком рано вставать и нет смысла ложиться. Тогда и вошел Баррич.

Я не спал, но не пошевелился. Это его не обмануло.

– Чейд ушел, – сказал он тихо.

Я слышал, как он поднимает упавший стул. Он сел на него и начал стягивать сапоги. Я не чувствовал в нем ни враждебности, ни злобы. Как будто я никогда и не произносил тех слов. Или как будто ярость и боль сделали его немым.

– Слишком темно для такой дальней дороги, – сказал я в пламя. Я говорил осторожно, боясь разрушить чары молчания.

– Я знаю. Но у него есть маленький фонарь. Он сказал, что не может остаться, потому что боится изменить свое решение отпустить тебя.

То, чего я с такой яростью добивался, теперь казалось чуть ли не предательством. Страх во мне стал расти, подтачивая мою решимость. Внезапно я в панике сел и сделал долгий судорожный вдох.

– Баррич. То, что я сказал тебе сегодня… Я был зол, я…