Текст книги "Корабль судьбы. Том 1"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

От этого несчастный парнишка стал выглядеть еще младше, чем был.

Кое-где его раны можно было счесть простыми солнечными ожогами. В других местах здоровая загорелая кожа перемежалась с влажными пятнами обнаженного мяса. Лицо сплошь распухло, глаза превратились в щелки, а пальцы – в сосиски. В груди хрипело и клокотало. Простыни липли к мокнущим ожогам. По всему выходило, что парень должен был жутко мучиться от боли, но, странное дело, он почти не выказывал признаков страдания.

И вообще он до такой степени ни на что не отзывался, что Этта всерьез боялась, уж не означало ли все это приближения смерти?

Она крепко зажмурилась, прогоняя прочь черные мысли. Если Уинтроу умрет, в ее сердце воскреснет вся та боль, которую, как ей казалось, она уже заставила себя пережить и запереть в прошлом. Какая чудовищная несправедливость – потерять его именно теперь, когда она только-только привыкла ему доверять! Он выучил ее грамоте. А она выучила его драться. Она так ревниво оспаривала у него внимание Кеннита, что даже сама не заметила, в какой момент парнишка сделался ее другом.

Как могла она допустить подобную неосторожность?

Потянуться к кому-то, опять делаясь уязвимой?

Так уж получилось, что она знала его лучше, чем кто-либо другой на борту. Для Кеннита Уинтроу был чем-то вроде счастливой карты в игре, пророком его грядущих побед. Конечно, Кеннит ценил парня. Может, даже любил его – на свой скупой и скаредный лад. И команда приняла Уинтроу. Сперва – весьма неохотно. Но какая отцовская гордость проснулась в Кеннитовых головорезах, когда в Делипае кроткий тихоня повел себя как мужчина, выхватил нож и поднял голос, провозглашая Кеннита королем! Как всем хотелось, чтобы Уинтроу отправился на Берег Сокровищ! Моряки были уверены: любая его находка окажется знамением будущего величия короля Кеннита. Даже Соркор не просто терпел паренька. Он баловал его и любил.

Но никто из них не знал его так, как знала она. Если он умрет, они опечалятся. А она, Этта… Она будет ограблена.

«Нет!» Усилием воли она заставила себя забыть о собственных чувствах, В конце концов, они не имели никакого значения. Вопрос вопросов состоял в том, каким образом смерть Уинтроу повлияет на Кеннита? Этта силилась догадаться, но не могла. Каких-то пять дней назад она могла бы поклясться, что неплохо изучила пиратского капитана. Уж всяко не хуже других. Нет, она вовсе не претендовала, будто знает все его тайны. В этом смысле Кеннит был закупоренным сосудом. Он поступал, как считал нужным, и чаще всего побуждения капитана составляли тайну, покрытую мраком. Однако при всем при том он был добр к Этте. И даже более того. О себе она могла тверда сказать, что любит его. И ей этого хватало. Об ответной любви она и заикаться не смела. Это был КЕННИТ. И все. Чего еще можно было пожелать от мужчины?

Поэтому она с такой терпеливой усмешкой выслушивала робкие поначалу, а потом все более откровенные рассуждения Уинтроу на его счет. Поначалу он совершенно не доверял Кенниту. Потом его недоверчивость медленно, но верно переросла в убежденность, что пиратский капитан был избран Са для какого-то великого дела. Этта подозревала, впрочем, что Кеннит искусно играл на доверчивости мальчишки, подогревая его веру в себя, чтобы в дальнейшем использовать ее в своих целях. Любя Кеннита, Этта в то же время крепко подозревала: нет такого обмана, на который он не пустился бы, если бы счел это полезным. На взгляд Этты, такое свойство натуры ничуть не умаляло достоинств ее капитана. Для достижения цели нужно использовать все подручные средства, и это правильно и хорошо!

…Но как же все переменилось, когда Кеннит воздел руки и возвысил голос, укрощая морской шторм и подчиняя своей воле страшную морскую змею! С тех самых пор Этта не могла отделаться от впечатления, будто ее любимого мужчину подменили кем-то другим. И не ей одной так казалось. Пиратская команда, та самая, что прежде готова была очертя голову броситься за Кеннитом в любое кровавое пекло, – эта орава бесстрашных мужиков теперь немела при его приближении и чуть ли не в обморок падала, если он напрямую обращался к кому-либо. А сам он… Сам он, похоже, происходившее едва замечал! Вот что самое странное. Кажется, он принял свое чудо как должное – и рассчитывал, что все прочие точно так же отнесутся к случившемуся! По крайней мере, с Эттой он разговаривал и обращался в точности как прежде. Подумать только – он и прикасался к ней совершенно по-прежнему! К ней, ни в коем случае не достойной прикосновений подобного Существа! Близость с ним – вернее сказать, с Ним – выходила за пределы ее разумения, но и уклониться от постельных обязанностей, хотя бы и из благоговения, было в равной степени немыслимо. Кто она, в конце концов, такая, чтобы оспаривать Его волю?

Кто же такой Кеннит? Что он такое?

Когда она задавала себе этот вопрос, на ум сами собой приходили слова, от которых она еще не так давно насмешливо отмахнулась бы. Отмеченный Свыше. Возлюбленный избранник Са. Судьбоносец. Человек из пророчеств. Смехотворно? Ни капельки. Наоборот, совсем не смешно! Разве Кеннит с самого начала не отличался решительно от всех мужчин, которых она когда-либо знала? Для него, кажется, никогда не существовало ни единого правила. Он одерживал победы там, где терпел поражение любой. Он добивался невозможного, не прилагая видимых усилий. Он ставил перед собой задачи, которых не мог объять ее рассудок. Он замахивался на такое, что она только диву давалась. Кто еще мог похвастаться захватом настоящего живого корабля из Удачного? Кто еще сумел выжить после того, как морской змей оттяпал ему половину ноги? Кто, кроме Кеннита, был способен заставить нищие деревушки Пиратских островов осознать себя форпостами могущественного королевства? Его, Кеннита, королевства?

Что же за человек способен взлелеять в своей душе подобные мечты? Не говоря уже о том, чтобы последовательно претворять их в жизнь?

Подобные размышления заставляли Этту еще острее переживать несчастье с Уинтроу. Будь он в сознании, он бы поразмыслил с нею вместе и, может быть, хоть что-нибудь объяснил. Да, Уинтроу был еще очень юн, но почти вся его недолгая жизнь прошла в монастыре, за книгами, в умственной и духовной работе. Помнится, когда они только встретились, Этта исполнилась к нему величайшего презрения именно из-за его образованности и неистребимо учтивых манер. А теперь убивалась, что не может излить ему свое душевное смятение и получить поддержку! Он ведь управлялся со всякими учеными словами – ну там, «стезя», «знамение», «предназначение» – так же легко, как она – с отборными матюгами! В его устах вся эта заумь звучала как-то так, что Этте удавалось поверить…

Она поймала себя на том, что рассеянно теребит пальцами маленький мешочек, который носила на шее. Вздохнув, Этта раскрыла мешочек и вытащила крохотную фигурку. Ту самую, что застряла у нее в сапоге вместе с уймой песка и морских ракушек с острова Других. Впервые обнаружив фигурку, Этта спросила Кеннита, что может означать подобная находка, принесенная со знаменитого Берега Сокровищ. «Ты сама знаешь», – был ответ. Напугавший ее, кстати, куда хуже любого зловещего пророчества, которое Кеннит мог бы изречь.

– А я не знаю. Честно… – проговорила она, обращаясь к Уинтроу. Кукольная фигурка лежала у нее на ладони. На ощупь она напоминала слоновую кость, но была окрашена точно под цвет розовой младенческой кожи. У свернувшегося клубочком спящего ребеночка было все как полагается: крохотные ушки вроде морских раковин, улегшиеся на щеки ресницы… и змеиный хвост, обернутый кругом тела Фигурка мигом нагрелась в руке, мягкие выпуклости так и хотелось погладить. Этта провела пальцем по розовой спинке.

– Похоже на младенчика, – продолжала она рассуждать вслух. – Но что это может значить? – Она понизила голос и заговорила так, словно Уинтроу мог ее слышать: – Ты знаешь, Кеннит в самом деле как-то заговорил со мной о ребенке. Он спросил, могу ли я родить для него, если он пожелает. И я ответила, что конечно смогу. Так может, в этом все дело? Кеннит скоро захочет, чтобы я родила ему ребенка?

Ее ладонь невольно потянулась к животу, весьма, кстати сказать, плоскому. Пальцы нашарили сквозь рубашку крохотный бугорок. Это был амулет в виде колечка, украшенного крохотным черепом из диводрева. Он предохранял женщин и от беременности, и от опасной заразы.

– Мне страшно, Уинтроу, – пробормотала бывшая шлюха. – Мне ли о подобном мечтать? А что, если у меня не получится? Что, если я вдруг его подведу?

– Я никогда не потребую от тебя ничего непосильного, – прозвучало сзади.

Этта с придушенным криком взвилась на ноги. Кеннит стоял у нее за спиной, на пороге каюты. Вконец оробев, она прикрыла рот ладонью и виновато пробормотала:

– Я… я не слышала, как ты подошел.

– Зато я слышал, как ты разговаривала. Неужели наш мальчик очнулся? Уинтроу?

И Кеннит, обнадеженный, кособоко ввалился в каюту, не сводя глаз с неподвижного Уинтроу на постели.

– Нет, к сожалению, – вздохнула Этта, продолжая стоять. – Он выпил немного воды, но иных признаков улучшения пока нет.

– И тем не менее ты задаешь ему вопросы, – задумчиво проговорил Кеннит. Повернулся к ней и прожег Этту пронзительным взглядом.

– А с кем же мне еще поделиться сомнениями… – начала было она, но не договорила. – Ну… то есть… Я имею в виду…

Кеннит нетерпеливо отмахнулся.

– Знаю я, что ты имеешь в виду, – сообщил он ей, усаживаясь на стул, с которого она встала. Отпустил костыль, и Этта подхватила его, прежде чем он брякнул об пол. Кеннит нагнулся над Уинтроу, пристальнее вглядываясь в его лицо, и глубокая морщина прорезала его лоб. Длинные пальцы коснулись распухшей щеки юноши почти по-женски нежно и бережно. – Мне тоже недостает его советов, – сказал Кеннит, гладя остриженную щетину на голове Уинтроу. Щетина, впрочем, была жесткая, Кенниту не понравилось ощущение, и он убрал руку. – Я подумываю вынести его на бак, поближе к носовому изваянию. Чего доброго, Проказница поможет ему скорее поправиться.

– Но… – начала было Этта. Мгновенно прикусила язык и опустила глаза.

– Ты не согласна? Почему?

– Я совсем не хотела… прости…

– Этта! – рявкнул Кеннит так, что она подпрыгнула. – Только избавь меня от подобострастного нытья, пока я не рассердился! Если я спрашиваю – значит, я жду ответа, а не слабоумного хныканья. Так почему ты против того, чтобы вынести парня на бак?

Пришлось Этте проглотить свои страхи и ответить по-деловому:

– Потому, что он весь в струпьях, и они мокнут и отрываются. Если сдвинуть его с места, мы разбередим половину ожогов, и это не улучшит его состояния. А солнце и ветер еще и начнут сушить открытые раны. Они засохнут, потрескаются и…

Кеннит смотрел на Уинтроу, обмозговывая услышанное.

– Ясно, – сказал он затем. – Но мы понесем его со всей осторожностью, да и оставим там лишь ненадолго. Видишь ли, кораблю нужно всенепременно убедиться, что мальчик действительно жив. Да и ему необходима ее сила, чтобы побороть смерть.

– Тебе наверняка виднее… – начала Этта, но Кеннит пресек дальнейшие возражения, перебив:

– Вот именно. Поди позови матросов. Я буду ждать здесь.

Уинтроу плавал в темной теплой пучине, стараясь держаться подальше от внешнего мира. Где-то там, на ином плане бытия, царствовали тени и свет, раздавались голоса и ощущались болезненные прикосновения. Но и в уютной тихой глубине ему не давали покоя. Здесь обитало еще какое-то существо, и оно силилось до него дотянуться, называло его по имени и дразнило возможностью воспоминаний. Это была очень упорная тварь, но Уинтроу решил быть упорней и ни в коем случае не откликаться на ее зов. Он знал: если дать ей себя обнаружить, они оба испытают жестокую боль и не менее жестокое разочарование. Он мог избежать соприкосновения с нею, лишь оставаясь маленькой темной тенью во мраке, бесформенной и безымянной. Только так можно было оставаться недосягаемым – и с одной стороны, и с другой.

Между тем беспокойные люди что-то делали с его телом. Раздавались топот и стук, суматошные голоса. Уинтроу стал ждать боли и приготовился дать ей бой, ибо знал, что боль способна захватить его и придать его существованию определенность. Например, утянуть его наверх, туда, где у него были разум и плоть… и определенный груз памяти. Он не хотел возвращаться туда. Здесь, в глубине, было настолько спокойней и безопасней…

Ничего подобного. Это только так кажется. Ты можешь дать себе передышку, но рано или поздно тебя возьмет тоска по свету и движению, по вкусу, звукам и осязанию. А если передышка слишком затянется, эти ощущения могут оказаться потеряны для тебя навсегда!

Глубокий, богатый оттенками голос так и гремел повсюду кругом Уинтроу, точно океанский накат, разбивающийся о скалы. И вел себя этот голос так, словно сам был сродни океану: он крутил и подбрасывал Уинтроу, переворачивал с боку на бок и как будто рассматривал. Уинтроу попробовал скрыться и от него тоже. Не получилось.

«Кто ты?» – спросил он недоуменно.

Кто я? – переспросил голос, ни дать ни взять забавляясь. – Ты отлично знаешь, кто я, Уинтроу Вестрит. Я – то, чего вы оба страшитесь больше всего… и ты, и она. Я то, что вы пытаетесь отрицать. Я то, от чего вы изо всех сил отрекаетесь – сами перед собой и друг перед дружкой. И все-таки я – часть вас обоих!

Голос умолк, ожидая ответа, но Уинтроу не хотел ничего говорить. Он знал, что старинную магию имени не зря называли палкой о двух концах. Владение истинным именем любого существа давало над ним определенную власть. С другой стороны, имя, произнесенное вслух, могло вызвать его обладателя из небытия. Что далеко не всегда было к добру.

Я – дракон, – медленно и весомо уронил голос. – Теперь ты знаешь, кто я. И от этого знания тебе больше не отказаться!

«Мне жаль. Мне так жаль! '– Уинтроу в своей глубине пускал безмолвные пузыри. Я же не знал. Никто не знал. Прости меня. Я так сожалею…»

Я сожалею гораздо больше. – Голос драконицы был полон горя и беспощадности. – Да и ты еще наплачешься.

«Но я же ни в чем не виноват! Я ни при чем!»

А я тем более ни при чем, но почему-то именно меня хуже всех наказали. Нет, малыш. Наша вина по большому счету не имеет никакого значения. Оправдания суть пустые слова. Сделанного не отменишь, и расхлебывать последствия придется нам всем.

«Но как ты оказалась здесь, в глубине?»

Где же мне еще быть? Что мне осталось? К тому времени, когда я сумела докопаться до своей сути и вспомнить себя, меня давно успели придавить напластования твоих собственных воспоминаний. И тем не менее – вот она я. Я здесь – и останусь, как бы ты ни силился от меня отказаться. – Голос осекся, помолчал и устало добавил: – И сколько бы я ни пыталась отказаться сама от себя…

И тут Уинтроу обожгла боль! Жар и яркий свет охватили его удушливым облаком, и ему понадобилось усилие, чтобы не раскрыть глаза и не заорать. Что там они с ним делают? Это не имело значения. Нет! Он нипочем не поддастся внешнему миру. Если он пошевелится или вскрикнет, ему придется признать, что он жив, а Проказница – нет. Придется признать, что его душа нерасторжимо связана с существом, которое было мертвей мертвого задолго до того, как он появился на свет. Сказать, что эта мысль нагоняла на него жуть, значит не сказать ничего. Уинтроу просто погибал от ужаса. Так вот она, красота и слава живых кораблей! Узы наподобие брачных навсегда приковали его… к мертвой!!!

Чем такое признать, уж лучше вовсе не просыпаться.

Никак решил насовсем остаться здесь, внизу, со мной? – Насмешка в голосе драконицы явственно отдавала горечью. – Надумал заточить себя в гробнице моего прошлого?

«Нет, нет! Я хочу на свободу…»

На свободу?

«Я… – Уинтроу запнулся. – Я не хочу ничего знать об этом. Я никогда не хотел принимать в этом участие…»

Ты начал «принимать участие» с того мгновения, как был зачат. И отменить это уже нельзя.

«Но что же мне теперь делать? – молча взвыл Уинтроу. – Я же не смогу жить… с этим…»

Ну тогда помирай, – ядовито хмыкнула драконица.

«Я не хочу умирать!» – вырвалось у Уинтроу. По крайней мере в этом он был совершенно уверен.

И я не хотела, – безжалостно заметила драконица – Однако пришлось. Сколько бы воспоминаний о полетах я ни хранила, моим крыльям так и не суждено было развернуться. Меня, не дав вылупиться, вышвырнули из кокона, чтобы построить этот корабль. То, что должно было стать моим телом, бросили на холодный каменный пол. Осталась только память – память, запасенная в слоях кокона, память, которую я должна была заново впитать под лучами теплого летнего солнца. И я не могла развиваться и жить иначе, кроме как на воспоминаниях твоих соплеменников. Я принимала то, что вы мне давали, и с течением времени я «пробудилась». Но это была уже не я сама. Нет, я обрела ту форму, которую придали мне вы, и личность, сложившуюся из ожиданий твоей семьи. Мне дали имя: Проказница.

Внезапная перемена положения тела окатила Уинтроу огненной волной боли, выдергивая из облюбованной глубины. Он ощутил дуновение ветра и солнечное тепло. Даже такое прикосновение оказалось невыносимым для уничтоженной кожи. Но хуже всего был голос, с любовью и заботой окликавший его по имени:

– Уинтроу! Уинтроу, ты слышишь меня? Это я, Проказница! Где ты, Уинтроу, почему я совсем не чувствую тебя?

Разум живого корабля ощупью тянулся к нему. Уинтроу мысленно съежился, пытаясь уйти от соприкосновения.

Надо стать еще меньше, еще незаметнее! Ведь стоит Проказнице к нему прикоснуться, она тотчас узнает все, что стало известно ему самому. И что тогда с нею будет? Что сотворит с ней подобная правда?

Боишься, что Проказница спятит? Да еще и тебя за собой утащит в безумие?

В голосе драконицы прозвучал свирепый восторг: она как будто угрожала ему. Уинтроу похолодел от страха, внезапно осознав, что темная глубина, в которой он спрятался, была не убежищем, а скорее ловушкой.

«Проказница!» – завопил он что было мочи, но тело отказалось повиноваться ему. Даже губы не шевельнулись, и крик так и остался безмолвным. Хуже того: драконица властно объяла и заглушила самую его мысль. Уинтроу попытался бороться… все тщетно. Гигантская нематериальная сущность держала его так крепко, что он забыл, как дышать. Сердце беспорядочно колотилось в груди. Боль наотмашь хлестала слабо подергивавшееся тело. Откуда-то из другого мира, с залитой солнцем палубы корабля доносились испуганные и беспомощные голоса. Постепенно душу и тело Уинтроу охватила неподвижность и темнота, лишь чуть-чуть отличавшаяся от мрака самой смерти.

Ну вот и ладненько, – удовлетворенно произнес голос. – Полежи смирно, малыш. Сделай милость, не пытайся бороться со мной. Тогда мне не придется тебя убивать. – Драконица помедлила и добавила: – Честно признаться, я совсем не хочу, чтобы для кого то из нас дело кончилось смертью. Мы так плотно связаны вместе, что смерть одного очень скверно отзовется на остальных. Если бы ты удосужился хоть немного подумать, ты бы и сам это понял. Сейчас я дам тебе передышку. Используй ее, что бы здраво обдумать положение дел!

Легко сказать… Покамест Уинтроу было попросту ни до чего: остаться бы в живых! Наконец его легкие встрепенулись, грудь втянула воздух, и сердце застучало ровнее.

Где-то очень далеко, на самом краю восприятия, раздавались возгласы облегчения. Боль, правда, и не думала отступать. Его тело, что называется, криком кричало о том, что ему нанесен тяжелый ущерб. Уинтроу как мог попытался отстраниться от боли и заставить свой разум сосредоточиться на «положении дел».

Неожиданная вспышка раздражения драконицы заставила его испуганно съежиться.

Во имя всего, способного летать! – рявкнула она. – У тебя что, совсем мозгов нет? Ума не приложу, и как только существа вроде тебя умудрились неимоверно расплодиться и заселить весь мир, не имея при том ни малейшего понятия о себе самих? Не пытайся отстраниться от боли, не воображай, будто это придаст тебе сил! Прислушайся к ней наконец, недоумок! Она же говорит тебе, где что не так, чтобы ты смог все поправить! Вот так и перестаешь удивляться, отчего это у вас такие короткие жизни. Прислушайся к ней, говорю! Попробуй! Вот так…

Матросы, державшие за углы простыню с лежавшим на ней Уинтроу, с бесконечными предосторожностями опустили свою ношу на палубу. Но невзирая на их искренние старания, Кеннит все же заметил, как по лицу юноши пробежала судорога страдания. Про себя Кеннит решил считать это обнадеживающим знаком. Хуже было бы, если бы парень совсем перестал отзываться на боль. Но потом носовое изваяние окликнуло Уинтроу по имени, а у него даже ресницы не дрогнули, и вот это было более чем скверно. Никто из стоявших кругом распростертого тела даже заподозрить не мог, до какой степени встревожился Кеннит. До этого момента пиратский капитан пребывал в железной уверенности, что голос Проказницы непременно пробудит парня к жизни. Но этого не произошло. Значит, вполне возможно, Уинтроу был близок к смерти. Или к тому пограничному состоянию между жизнью и смертью, когда от человека остается одна телесная оболочка, бессмысленный ком еще дышащей плоти, способный лишь к животным реакциям на происходящее. Кенниту доводилось своими глазами видеть, как такое бывает. Когда-то давно, когда его отца захватил в плен Игрот Страхолюд. Игрот был опытен и жесток. Дни шли за днями, а пленник, переставший быть человеком, не жил и не умирал.

Неужели и Уинтроу ждет та же судьба?

Приглушенный свет в каюте милосердно скрадывал подробности. Здесь, на палубе, под яркими солнечными лучами, очень трудно было заставить себя поверить, что с Уинтроу все будет хорошо. Слишком уж бросалось в глаза безобразие обожженного тела. Ко всему прочему судорога повредила только-только подсохшие струпья, из ран текла жидкость. Оставалось признать очевидное. Уинтроу умирал. Его юный пророк, его личный священник и прорицатель, умирал. И уносил с собой еще не рожденное будущее. Его, Кеннита, будущее. Капитан буквально задыхался от такой жгучей несправедливости. Он подошел так близко к исполнению самых своих заветных желаний. Ему оставалось лишь протянуть руку – и вот она, его мечта! А теперь, теряя какого-то подростка, не успевшего стать мужчиной, он терял все. Горечь и ужас просто не поддавались осмыслению. Кеннит плотно зажмурился, встречая жестокий удар злодейки-судьбы.

– Кеннит, Кеннит! – всхлипнул корабль, и капитан понял, что Проказнице внятно передались все его чувства. – Не дай ему умереть! – взмолилась она. – Пожалуйста, Кеннит! Ты же спас его из моря и от змеи! Что тебе стоит спасти его еще раз?

– Тихо! – перебил он почти грубо.

Ему нужно было сосредоточиться. Если парень действительно умрет, это разом отменит все милости, которые Госпожа Удача являла ему в прошлом. Хуже того: все его победы станут одним большим поражением.

А значит, Кеннит просто не мог допустить, чтобы это случилось.

Думать не думая о столпившихся матросах (а чуть не вся команда, притихнув, созерцала изувеченное тело Уинтроу), Кеннит присел подле него на палубу и долго вглядывался в неподвижное лицо. Потом коснулся указательным пальцем клочка уцелевшей кожи на щеке паренька. Тот еще не начинал бриться, кожа была гладкой и мягкой. Какой был красивый мальчишка, и как его изуродовало!

– Уинтроу, – позвал Кеннит негромко. – Слушай, парень, это я, Кеннит. Помнишь, ты говорил, что пойдешь за мной? Са послал тебя мне, чтобы ты стал моим голосом, помнишь? Нельзя тебе сейчас уходить, парень! Не сейчас, когда мы так близко к цели, ты и я!

Краем уха он услышал негромкое перешептывание матросов. Они сочувствовали ему. Что за дела? Кеннит ощутил укол раздражения. Быть может, они восприняли сказанное им как признак слабости? Но нет. Кеннит вскинул глаза – и вместо пустопорожней жалости увидел на грубых рожах сердечное участие. Их растрогала забота капитана Кеннита о покалеченном мальчике.

Он незаметно вздохнул. Что ж, если Уинтроу обречен умереть, надо будет извлечь из этого всю мыслимую пользу. Кеннит осторожно погладил его по щеке.

– Бедный, – пробормотал он тихо, но так, чтобы его услышали. – Как ты мучаешься… Может, все-таки милосерднее будет тебя отпустить?

Он снова поднял глаза. Над ним стояла Этта. И плакала в три ручья, не пряча и не стыдясь слез.

– Дай ему еще водички, – негромко посоветовал Кеннит. – И не ропщи, что бы ни произошло. Его участь теперь в руках Са!

Драконица что-то сотворила с его восприятием. Уинтроу больше не отгораживался от боли, но и не растворялся в ее уносящих разум волнах. Ни то ни другое; это был способ ощущения, о котором он раньше даже не подозревал. Он задумался о сути боли и понял, что это подавали голос пострадавшие частицы его плоти, пробоины, так сказать, в его броне против внешнего мира. Боль, стало быть, всего лишь означает, что броню следует починить, а поврежденные частицы заменить и развеять. Вот этим и следовало заниматься, не позволяя себя отвлекать. Его тело требовало приложения всех оставшихся сил. А боль была всего лишь тревожным колоколом, взывавшим о помощи.

– Уинтроу? – голос Этты пробился сквозь окружавший его плотный войлочный мрак. – Вот водичка… попей.

И почти сразу по губам потекла назойливая струйка влаги. Он шевельнул губами, пытаясь отделаться, и чуть не подавился, но тотчас понял свою ошибку. Его плоть очень нуждалась в воде. Иначе она не сможет исцелиться. А кроме воды Уинтроу требовались пища и полный покой. Причем не только телесный. Никаких забот и хлопот.

Он ощутил легкое прикосновение к щеке. И услышал голос издалека, голос, который он очень хорошо знал.

– Что ж, парень, умирай, если так надо. Но знай, что это больно ранит меня. Ах, Уинтроу, Уинтроу, если ты хоть немножко любишь меня, останься со мной! Не отказывайся от мечты, которую сам же и предсказал.

Он запомнил эти слова, чтобы поразмыслить над ними как-нибудь после. Непосредственно сейчас ему было не до Кеннита. Драконица показывала ему кое-что безумно интересное и к тому же до того вдохновленное Са, что оставалось только изумляться – и как он ухитрялся так долго носить это в себе и в упор не замечать. Ему впервые сделалась внятна и очевидна работа собственного тела. Воздух шелестел в легких, кровь бежала по жилам, было еще много иных чудес… и все они принадлежали ему. Все они существовали не где-то вовне, в неподвластных ему областях, а составляли его самого. И он мог исправить, где что было не так.

Первым долгом он совершенно расслабился. И сразу, едва только ушло мучительное напряжение, ощутил, как к пораненным местам устремились живительные токи. Его тело прекрасно знало свои нужды. Спустя время Уинтроу заставил отозваться онемевшие мышцы челюстей и закосневшего языка. Он пошевелил тем и другим и как-то умудрился прокаркать:

– Воды…

А потом даже приподнял непослушную руку и взмолился:

– В тень…

В самом деле, солнце и ветер – для его обожженной кожи это было весьма и весьма слишком.

– Он заговорил! – в восторге завопила Этта.

– Это все капитан, – сказал кто-то из моряков. – Ну и ну! Вот прямо так взял и вызвал парнишку аж из смерти назад!

– Перед нашим Кеннитом сама смерть отступает! – восхитился другой.

Жесткие, сильные ладони бережно приподняли голову Уинтроу и поднесли к его рту полную чашку восхитительно прохладной воды. Руки принадлежали Кенниту.

– Ты – мой, Уинтроу, – объявил пиратский капитан. Уинтроу жадно пил, словно поднимая тост.

– Думается, ты меня слышишь! – трубила Та, Кто Помнит, плывшая в тени серебристого корпуса. Она по-прежнему не отставала от корабля. – Я чую твой запах! Я ощущаю тебя, но почему-то никак не найду! Ты что, нарочно от меня прячешься?

Она умолкла, напрягая все чувства в ожидании ответа. Что-то действительно появилось в воде. Этакая легкая горечь, сходная по вкусу с ядами из ее собственных желез, эта горечь сочилась из корпуса корабля, если только мыслимо представить, что подобное вообще возможно. Змее показалось, что она услышала голоса. Голоса столь отдаленные, что невозможно было разобрать слова, – лишь то, что где-то вправду шел разговор И это тоже было трудно уразуметь. Настолько трудно, что Та, Кто Помнит, даже начала слегка сомневаться в здравости собственного рассудка. Вот это была бы очень скверная шутка Вырваться наконец на свободу – и лишь затем, чтобы тут же свихнуться.

Дрожь прошла по ее телу, в воде разлилось тонкое облачко ядов.

– Кто ты? – вновь закричала она. – Где ты? Почему скрываешься от меня?

И опять она ждала ответа, но так и не дождалась. Никто не откликнулся. И все-таки ощущение, что в безмолвии кто-то слушал, не покидало ее.