Текст книги "Корабль судьбы. Том 1"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Она стала оглядываться, высматривая друзей, знакомых, соседей. Так или иначе, все собравшиеся здесь были потомками первопоселенцев, некогда пришедших на Проклятые Берега практически с пустыми руками, неся с собой лишь жалованные грамоты на земли да знаменитые хартии сатрапа Эсклеписа. Кто они были, знаменитые и славные предки нынешних торговцев? Да сущая шантрапа, если вдуматься. Младшие сыновья, изгнанники и изгои, стоявшие чуть ли не вне закона. Им отнюдь не светило нажить и тем паче удержать какие-то состояния в первопрестольной Джамелии; вот они и подались сюда, на Проклятые Берега, зловещие и по названию, и по сути. Первые поселения, которые они здесь основали, все были погублены странной, страшной и могущественной силой, что, казалось, истекала по реке, бегущей через Дождевые Чащобы вместе с водой. Люди стали двигаться все дальше и дальше от реки (которая поначалу казалась им такой многообещающей водной артерией в глубину страны), пытаясь зацепиться то тут, то там… но все тщетно, пока им не повезло добраться сюда, на побережье Удачнинского залива. Лишь некоторые семьи остались превозмогать тяготы жительства у реки. Дождевые Чащобы несмываемо метили тех, кто дерзал там поселиться. Но ни один из тех, кто гордо именовал себя старинным торговцем, никогда не забывал о кровных узах родства. И о том, что обе ветви поселенцев были повязаны теми самыми изначальными хартиями Эсклеписа – главным своим достоянием.

Это-то единство Роника сейчас и наблюдала. В самый первый раз после памятной ночи, когда начались беспорядки. Все без исключения знакомые лица выглядели постаревшими, усталыми и озабоченными. Пролетевшие месяцы не помиловали никого, в том числе, наверное, и ее саму. Некоторые пришли в официальных костюмах торговцев, каждый в цветах своего дома. Однако примерно половина явилась в обычных одеждах, и, надо полагать, не по небрежению. Уж верно, не одну Ронику посещали любители чужого добра. И все-таки они собрались все вместе, и все копошились, как муравьи, приводя в порядок свой Зал с той твердолобой настойчивостью, которая издревле выделяла торговцев Удачного среди купеческого сословия по всему миру. Перед Роникой были те самые люди, которые в старину многое превозмогли – и опять превозмогут все, что пошлет им судьба.

Это вселяло в сердце надежду. В то же время Роника трезво отдавала себе отчет, что здоровались с нею очень не многие.

Люди вполголоса приветствовали друг дружку, там и тут завязывались незначительные разговоры, какими обычно сопровождается общая работа. И только с Роникой никто не затевал серьезной беседы. Еще хуже было то, что ни одна живая душа не осведомилась о судьбе Малты и Кефрии. Она, собственно, и не ждала, чтобы кто-то подошел к ней пособолезновать о кончине Давада. Но только теперь до нее начало доходить, что та давняя ночь со всеми ее событиями сделалась едва ли не запретной темой для разговоров. О ней просто не упоминали – и все.

И вот наконец в Зале навели чистоту, насколько это вообще было возможно вот так, на скорую руку. Члены Совета начали занимать свои места на возвышении, семейства принялись рассаживаться по стульям и скамьям. Роника устроилась в третьем ряду. Она старалась казаться невозмутимой, хотя и обратила внимание, что места по обе стороны от нее остались пустыми, и это больно ранило ей душу. Потом она оглянулась через плечо и обнаружила, что число пустых сидений по Залу оказалось пугающе велико. Куда подевалось столько народу? Погибли? Бежали из города? Или были слишком напуганы, чтобы высунуться из семейных домов-крепостей? Роника обежала глазами возвышение, где рассаживались облаченные в белое предводители Совета, и с негодованием отметила про себя, что там было установлено еще одно почетное кресло. И, что гораздо хуже, вместо того чтобы призвать собравшихся в Зале к должному порядку и тишине, главы Совета смиренно ожидали, пока в это самое кресло усядется тот, верней та, для кого оно было предназначено!

Роника вновь оглянулась, когда по Залу стала распространяться волна тишины. В двери входила госпожа Подруга Серилла. Ее сопровождал торговец Друр, но отнюдь не вел ее под руку; наоборот, Серилла шла на полшага впереди. На ней было платье изумительного павлинье-синего цвета, обильно расшитое жемчугами, а поверх платья – широкий ярко-алый плащ, отороченный белым мехом. Плащ тащился за ней по грязному полу. Волосы Сериллы, уложенные в высокую прическу, удерживались жемчужными заколками. Опять-таки жемчуга обильно украшали ее шею и мочки ушей.

Подобная демонстрация роскоши показалась Ронике вызывающей, если не оскорбительной. Неужели Серилла не понимала, что многие сидевшие в Зале потеряли буквально все дочиста? Для чего же ей это понадобилось? Зачем?

Серилла шла по проходу между рядами сидений, направляясь к почетному возвышению посередине, и кровь стучала у нее в висках. В Зале стоял жуткий запах гари пополам с плесенью. Ко всему прочему, холод здесь стоял просто смертельный, и Серилла в который раз сказала Кикки «спасибо» за плащ, позаимствованный из ее гардероба. Она шла с высоко поднятым подбородком, с улыбкой, едва ли не примерзшей к лицу. Итак, она представляла здесь истинное правительство Удачного. Она будет блюсти интересы сатрапии и сделает это с куда большим достоинством и благородством, чем при всем старании удалось бы Касго. Ее видимое спокойствие вселит в их сердца должную твердость, а роскошное одеяние подчеркнет заоблачную высоту ее положения. Она все же успела кое-чему научиться у прежнего сатрапа. Всякий раз, когда старику предстояли трудные переговоры, он облачался в самые что ни на есть царственные ризы и напускал на себя спокойствие, которого, может быть, и не ощущал. Великолепие и пышность, знаете ли, успокаивают.

Легким движением руки она придержала Друра у подножия ступеней и одна поднялась на возвышение, чтобы подойти к своему креслу. Слегка раздражало, что для него не было устроено отдельного пьедестала, но с этим следовало смириться. Что ж, и так сойдет.

Она стояла возле своего кресла, не двигаясь, пока мужчины вокруг не ощутили ее неудовольствия. Пришлось ей еще подождать, пока они не поднимутся на ноги. Только тогда она села и едва заметным кивком разрешила им занять свои места. Надо заметить, что люди в Зале и не подумали встать при ее появлении. Тем не менее Серилла милостиво кивнули и им: дескать, будьте как дома.

И негромко обратилась к торговцу Двиккеру, главе удачнинского Совета:

– Можете начинать.

Двиккер начал с короткой молитвы, обращенной к Са, испрашивая мудрости в решениях, которые им следовало принять в столь тяжкий и непростой час. Затем воцарилась тишина. Серилла выдерживала паузу, дабы вернее приковать к себе полное внимание Зала и тогда уже начать свое обращение. К ее немалому изумлению, торговец Двиккер гулко прокашлялся, оглядел ряды обращенных к нему лиц и заговорил сам.

– Не знаю даже, с чего начать, – признался он чистосердечно. – Все вверх дном! Куда ни кинь – всюду клин, да и только. С тех пор как госпожа Подруга Серилла согласилась с необходимостью провести это собрание и мы о нем объявили, меня буквально завалили вопросами для обсуждения, и все до одного – жгучие и первоочередные. Наш город… наш любимый Удачный… – Голос старика дрогнул и сорвался. Двиккер снова прокашлялся и продолжал: – Никогда наш город еще не подвергался столь прискорбным напастям как извне, так, к сожалению, и изнутри. В эту суровую годину спасением для нас может стать только наше единство. Мы вместе встретим беду, как и раньше встречали наши деды и прадеды! Имея это в виду, члены Совета встретились загодя в узком кругу и остановились на отдельных мероприятиях, которые хотелось бы рекомендовать к исполнению. Нам думается, эти меры будут направлены на благополучие всего города. Разрешите вынести их на ваш суд.

Серилла умудрилась сохранить самообладание и даже не нахмурила брови. Какое безобразие! Ее даже не предупредили! Они что, уже составили план восстановления города? Без нее? Язык чесался немедленно осадить Двиккера, но она снова сдержалась. Успеется.

– Два раза за всю историю города мы вводили принудительные отсрочки по денежным обязательствам и долгам. В первый раз – в дни Великого Пожара, ибо многие семьи тогда остались вовсе без крова над головой, и второй раз – во время Двухлетней Засухи. Настало время вновь сделать это. За время отсрочки проценты будут расти своим чередом, но ни один торговец не смеет ни отбирать за долги имущество другого торговца, ни настаивать на выплатах, пока Совет не объявит о снятии нынешнего запрета.

Серилла внимательно вглядывалась в лица. Слова Двиккера сопроводил приглушенный ропот. Люди в Зале обменивались мнениями, но никто не вскочил на ноги, чтобы немедленно возразить. Это слегка удивило ее. У нее-то успело сложиться мнение, что разграбление иных домов имело целью именно принудительный возврат задолженностей, неужто торговцы согласятся упустить свою выгоду?

– Далее, – продолжал Двиккер – Каждая семья должна удвоить число дней, посвященных работе на город, и ни у кого более нет права откупиться от такой работы деньгами. Всякий торговец или член семьи, достигший пятнадцати лет, должен сам исполнить эту обязанность. Работы будут распределяться по жребию, но первоочередные усилия должны быть посвящены гавани, причалам и улицам, дабы скорейшим образом восстанавливалась торговля.

И вновь не последовало никакого возмущения и возражений, лишь небольшая пауза, в течение которой все было тихо. Краем глаза Серилла отметила какое-то движение одного из глав Совета и покосилась в ту сторону. На столе перед пожилым торговцем лежал развернутый свиток, и он только что сделал в нем пометку: «Принято единогласно». Значит, у них тут было принято считать молчание знаком согласия? Вот интересный обычай…

Серилла обвела Зал глазами, и ей стало отчетливо не по себе. В этой просторной комнате явно происходило нечто значительное. А именно: народ Удачного сплачивался воедино, чтобы в своем единении почерпнуть силы и в который раз начать все заново. Это зрелище положительно согрело бы ей сердце. Если не считать одной досадной маленькой мелочи: при этом они как-то обошлись без нее.

Оглядывая сидевших на скамьях, Серилла поневоле заметила, как по ходу собрания люди приосанивались, расправляли плечи. Семейные пары брались за руки и держали за руки приведенных с собою детей. На лицах молодых мужчин и даже некоторых женщин само собой возникало выражение сосредоточения и решимости. Потом на глаза Серилле попалась Роника Вестрит. Старуха сидела в одном из первых рядов, по-прежнему облаченная в свое поношенное платье и шаль, позаимствованную у покойной. Глаза Роники сверкали по-птичьи, она смотрела на Сериллу с нескрываемым удовлетворением.

Торговец Двиккер продолжал между тем говорить. Вот он призвал неженатых юношей пополнить ряды городской стражи и даже огласил примерные границы территории, которую они собирались оградить от противоправных поползновений. На этой территории предполагалось скорейшим образом возродить более-менее полноценную деловую жизнь, к чему Двиккер и призвал почтенные купеческие семейства. Серилла начала понимать, каков был далеко идущий прицел этого плана. Они хотели навести должный порядок в отдельной части города, возродить там жизнь – с надеждой, что благой пример вскоре распространится.

Когда Двиккер закончил список предполагаемых мероприятий, Серилла приготовилась наконец-то взять слово. И снова ошиблась. В разных концах Зала поднялось на ноги не менее дюжины торговцев. Они молча стояли и ждали, чтобы председательствующие обратили на них внимание.

Роника Вестрит была среди этой дюжины.

Серилла изумила всех и изумилась сама, также поднявшись. Все взгляды тотчас обратились на госпожу Подругу. Что до нее, то она успела вмиг забыть ту великолепную речь, которую для них приготовила. Все, что она понимала в эту секунду, – это необходимость любым способом упрочить в городе власть сатрапа, то бишь собственную. А еще ей нужно было как-то заткнуть рот Ронике Вестрит. Переговорив на сей счет с Роэдом Керном, она полагала, что уж с этой-то стороны ей не грозит никакая опасность. Но теперь, поглядев на то, как, со скрипом разогнавшись, все же уверенно заработал удачнинский механизм управления, она вдруг утратила веру в способности Роэда. У нее на глазах люди этак запросто распределяли между собой власть. Причем власть поистине головокружительную. И она поняла: если Роника начнет говорить, Роэд сумеет помешать ей не более, чем нахальный кот – проезду кареты. Его просто сомнет колесом, а карета и не заметит.

Серилла не стала ждать, чтобы торговец Двиккер предоставил ей слово. Она и так уже сотворила немалую глупость, вообще допустив это собрание. И еще большую, не сумев с самого его начала взять все в свои руки. Зато теперь она оглядела Зал, милостиво улыбнулась и все-таки дождалась, что поднявшиеся говорить постепенно уселись обратно. Она слегка прокашлялась и начала:

– Настал день, которым будет гордиться Джамелия. Удачный исстари называют одним из лучших самоцветов в короне сатрапа, и это воистину так. Испытав тяготы нашествия и разрухи, народ Удачного отнюдь не впал в безначалие и безвластие. Напротив: вы собрались здесь, среди развалин, дабы защитить и сохранить культуру, зиждущую ваши корни.

Она говорила и говорила, прилагая все усилия, чтобы голос так и звенел патриотизмом. В какой-то момент, наклонившись к столу, она взяла в руку свиток торговца Двиккера и потрясла им в воздухе, воздавая должное его содержанию и говоря, что сама Джамелия некогда зародилась на том же краеугольном камне гражданской ответственности. Она обводила сияющими глазами толпу, продолжая красноречиво убеждать собравшихся, что в их сегодняшних деяниях как бы есть доля и ее заслуги, но внутренне глубоко сомневалась, удалось ли ей хоть кого-нибудь одурачить. Она продолжала говорить. Она наклонялась вперед, она ловила их взгляды, она вкладывала всю душу в каждое слово. Вот только сердце продолжало трепетать от тоски и тревоги. Себе не солжешь: Серилла отчетливо понимала: этим людям что сатрап, что сатрапия были нужны как телеге пятое колесо. Они прекрасно могли обойтись и без метрополии. А стало быть, и без нее, Сериллы. И как только они это осознают, ей конец. Вся ее так называемая власть лопнет, точно мыльный пузырь. И останется она ни с чем, беспомощная женщина в чужой стране. Какая участь тогда постигнет ее? Неведомая, но, без сомнения, страшная.

Она нипочем не допустит, чтобы это произошло.

Когда в горле окончательно пересохло, а голос начал дрожать, Серилла внутренне заметалась, подыскивая достойное окончание своей затянувшейся речи. Наконец она набрала полную грудь воздуха и сказала так:

– Сегодня вы смело сделали первый шаг на трудном и опасном пути. И сейчас, когда вечерняя тьма опускается на город за этими стенами, уместно вспомнить о том враждебном мраке, что по-прежнему заслоняет нам солнце. Возвращайтесь же в безопасные гавани ваших жилищ, оберегайте их и себя и ждите, пока мы призовем вас должным образом приложить ваши усилия. От имени сатрапа, вашего государя, я благодарю вас и даю высокую оценку вашему мужеству. Прошу вас, запомните и расскажите домашним: если бы не угроза его жизни со стороны некоторых отщепенцев, ваш государь был бы рад присутствовать здесь лично. Еще раз от его имени желаю всем вам успеха!

Она перевела дух и повернулась к торговцу Двиккеру:

– Думается, надо бы нам вознести благодарственную молитву Са, прежде чем мы разойдемся. Прошу тебя, скажи за всех нас.

Двиккер поднялся, сосредоточенно хмурясь. Серилла ободряюще улыбнулась ему и поняла, что победила. Двиккер повернулся лицом к собранию.

– Почтенные члены Совета, я хотела бы сказать еще кое о чем, – раздался голос из зала. – Я прошу и требую, чтобы мы рассмотрели дело о преступном убиении Давада Рестара!

Это говорила Роника Вестрит.

Торговец Двиккер буквально задохнулся на полуслове, и Серилла ощутила, как под ногами разверзается бездна. Но тут на ноги гибким движением поднялся Роэд Керн.

– Прошу Совет принять во внимание, что Роника Вестрит говорит здесь без всякого на то права. Она сложила с себя звание торговца и не может говорить даже от имени своей семьи, не говоря уже о Рестарах. Пусть она сядет! Совет рассматривает лишь те дела, которые выносит на суждение полноправный торговец!

Старуха тем не менее продолжала упрямо стоять, лишь на щеках зажглись два ярких пятна. Она подавила свой гнев и продолжала ясным и звонким голосом:

– Моя дочь, облеченная званием торговца, не сможет здесь выступить: после того, как всех нас чуть не убили, она укрылась в безопасном убежище вместе со своими детьми. Поэтому я и требую предоставить мне слово!

Двиккер замялся было, потом нашел выход:

– Роника Вестрит, у тебя есть письменная доверенность от Кефрии Вестрит, дающая тебе право здесь говорить?

Последовала тишина, длившаяся несколько очень долгих мгновений. Потом Роника честно призналась:

– Нет, господин предводитель Совета. Такой доверенности у меня нет.

Двиккер как-то умудрился сдержать вздох облегчения.

– В таком случае, – сказал он, – боюсь, что, следуя букве наших законов, мы не можем предоставить тебе слово в этом собрании. Ибо в каждой семье может быть лишь один обладающий полномочиями и обязанностями торговца. И только у этого человека есть право говорить и голосовать. Если ты заручишься таким правом и должным образом его засвидетельствуешь, то, может быть, мы и уделим тебе время. На нашем следующем собрании.

Роника медленно опустилась на свое место, и Серилла перевела дух, но, как выяснилось очень скоро, радовалась она рановато. Стали подниматься другие торговцы, и Двиккер по очереди предоставлял им слово. Кто-то высказал пожелание, чтобы в первую голову отремонтировали причал номер семь, ибо там могли швартоваться крупные корабли. С ним охотно согласились, и несколько человек тут же подрядились взять руководство работами на себя.

Деловые предложения следовали одно за другим. Один из торговцев обещал предоставить место для товаров в своих лабазах всякому, кто поможет с ремонтом и будет сторожить по ночам, – и быстро обрел троих добровольцев. Еще у кого-то имелись тягловые упряжки быков, но было плоховато с кормами. Этих быков он был готов предоставить любому, кто сумеет их прокормить. Тоже сразу нашлось несколько желающих. Время тянулось, час был уже весьма поздний, но торговцы и не думали расходиться. Серилла молча наблюдала за тем, как город, недавно казавшийся совсем разобщенным, заново прорастает узами взаимной выгоды и сотрудничества. И одновременно с этим тают все ее надежды на власть и влияние.

Она почти перестала слушать, углубившись в собственные переживания, когда поднялся очередной торговец и с хмурым видом осведомился:

– Вот только хотел бы я знать, с чего вообще на нас посыпались все нынешние несчастья? С чего все началось? Начнем с того, что сталось с сатрапом? Известно хоть кому-нибудь, кто именно ему угрожал? И удалось ли связаться с Джамелией, объяснить, что тут у нас произошло?

Голос с другого конца зала немедленно поддержал:

– В столице-то знают хоть про нашу беду? А если знают, то почему не пришлют войско и корабли, чтобы прогнать наконец калсидийцев?

Вот когда к Серилле со жгучим вниманием обратились все лица! Даже торговец Двиккер сделал недвусмысленный жест, призывая ее дать ответ людям! Пришлось Серилле срочно собираться с мыслями. Она поднялась.

– Далеко не обо всем можно говорить в открытую, – сказала она. – И нет надежного способа отправить в Джамелию быструю весть: всегда существует опасность, что письмо перехватят. Нет полной ясности и в том, кого именно здесь следует считать заслуживающим доверия, а кого – нет. Во всяком случае, на сегодняшний день тайна местопребывания сатрапа не может быть публично раскрыта. Я не имею права сообщить даже в Джамелию.

И она тепло улыбнулась собравшимся, как бы показывая, что рассчитывает на полное понимание.

– Я же почему спросил-то, – продолжал настырный торговец, – ко мне аккурат вчера прилетела птичка-письмоносец из Трехога… известили, стало быть, что будет задержка с оплатой кое-каких товаров, что я отправил вверх по реке. Говорят, у них там тряхнуло, и очень даже здорово! Они еще не вполне оценили ущерб, но что «Кендри» сильно задержится, это уж точно. – И торговец пожал костлявыми плечами: – Ну и где гарантия, что сатрап благополучно пережил этот толчок?

Серилла полностью утратила дар речи. В голове воцарилась пустота, в которой метались лишь разрозненные обрывки мыслей, а на язык не шло ничего путного. Роэд Керн снова выручил ее, грациозно поднявшись.

– Уважаемый торговец Риктер, – проговорил он, – мне кажется неуместным затевать здесь обсуждение столь тонких материй, не то, чего доброго, по городу поползут слухи, которые нам совсем не нужны. Несомненно, случись что вправду серьезное, нас тотчас бы известили. Посему я предлагаю пореже упоминать всуе о нашем государе. Ибо его безопасность превыше нашего права на праздное любопытство!

Роэд стоял в этакой интересной позе, держа одно плечо чуть выше другого. Говоря, он поворачивался в разные стороны, обаятельный и опасный, точно когтистый молодой кот. Нет, упаси Са, он никому не грозил, но некоторым образом чувствовалось, что снова заговорить о сатрапе значило бросить вызов лично ему, Роэду Керну. Люди слегка заерзали, особенно те, кто сидел поблизости от него. Роэд еще подождал, прежде чем сесть, ни дать ни взять давая время всем и каждому осознать его слова и, может быть, оспорить услышанное. Не оспорил никто. Тема сатрапа была счастливо похоронена.

После этого перешли к обсуждению разных мелких проблем. Кто-то вызвался следить за уличными светильниками, ну и далее в том же духе. Подъем миновал – собрание явно заканчивалось. Серилла чувствовала одновременно разочарование и облегчение оттого, что все миновало. И увидела, как в дальнем углу Зала поднимается какой-то торговец в темно-синем плаще.

– Грэйг Тенира, сын торговца, – представился молодой человек, видя, что Двиккер чуть замешкался, не сразу узнавая его. – Сразу должен заметить, что доверенность говорить от имени моей семьи, письменная и должным образом заверенная, у меня есть. Я буду говорить вместо отца – Томи Тениры.

– Говори, – кивнул Двиккер.

Парень чуть помедлил, потом набрал побольше воздуха в грудь.

– Я предлагаю, – сказал он, – чтобы мы выбрали троих почтенных торговцев и поручили им разобраться в обстоятельствах гибели Давада Рестара и, соответственно, должным образом распорядиться его имением и наследством. Что до меня, то я здесь лично заинтересован: покойный задолжал моей семье денег.

Роэд Керн снова вскочил на ноги, на сей раз слишком поспешно.

– На что мы тратим время, уважаемые? – обратился он к залу. – Только что было принято решение отложить все долги до лучших времен. Помните, единогласно, при самом начале собрания? А кроме того, каким образом смерть должника может повлиять на возмещение долга?

Доводы были веские, но молодой Тенира оказался подготовлен не хуже.

– Я думаю, – сказал он, – что здесь речь идет не о долге, а о наследовании. Посему, если имение и имущество окажутся конфискованы, моей семье придется отказаться от мысли вернуть свое. Но в случае, если все будет передано наследникам, моя семья кровно заинтересована, чтобы эти самые наследники вступили в свои права и сделали это прежде, чем состояние окажется… скажем так, истощено.

Выразился он вежливо, но таким тоном, что всем явственно послышалось: «разграблено». Серилла почувствовала» что жарко краснеет, и ничего не могла с этим поделать. Во рту опять пересохло, язык прилип к нёбу. Это было гораздо страшней невнимания, так возмутившего ее поначалу. Молодой Тенира едва ли не напрямую обвинил ее в воровстве!

А торговец Двиккер, похоже, и не заметил ее смятения. Ему и в голову не пришло, что вопрос был обращен к ней и ей следовало ответить. Он откинулся в кресле и с самым серьезным видом провозгласил:

– Требование разумное, особенно если учесть, что один представитель старинного семейства уже проявлял заинтересованность в этом деле. Попрошу вызваться добровольцев, не имеющих здесь личного интереса. Мы выберем троих и приведем их к присяге!

Все произошло буквально за минуту. Серилла даже не запомнила имен тех, кого выбрал Двиккер. Только то, что одна была малопривлекательная молодая женщина; на руках у нее копошился ребенок. Другой оказался морщинистым стариком, опиравшимся на костыль. Ну и как прикажете производить впечатление на таких-то людей? Ей казалось – она тонула в собственном кресле, сжимаясь под гнетом чувства поражения и стыда. Срам охватил ее душу и вылился в кромешное отчаяние. Все было взаимосвязано! Вот она, власть мужчин, которую она так мечтала сбросить навеки!

Совершенно неожиданно она наткнулась глазами на Ронику Вестрит и пришла в окончательный ужас, потому что на лице старухи читалось сострадание. Так неужели же она, Серилла, пала столь низко, что даже злейшие враги жалеют ее? Продолжая тем не менее живьем рвать на куски?

У нее зазвенело в ушах, и Зал окутала внезапная и плотная тьма.

Роника тихо сидела на своем месте, чувствуя себя довольно-таки подавленно. Итак, для Грэйга Тениры они немедленно согласились сделать то, в чем ей самой было напрочь отказано. Впрочем, они все-таки начнут разбираться в обстоятельствах смерти Давада. «Только это и важно», – твердо сказала она себе.

Внезапная бледность госпожи Подруги заставила ее отвлечься от этих рассуждений. Ронике даже показалось, что молодая женщина собиралась вот-вот упасть в обморок. Ей сделалось отчасти жалко бедняжку. Едва прибыв в чужой для нее город, Серилла тотчас впуталась в неразбериху царивших здесь страстей и внутренних напряжений, не говоря уже о роковых беспорядках. И у нее не было никакой надежды выпутаться. Видимо, должность Сердечной Подруги государя сатрапа столь ко многому обязывала ее, что превратилась в своего рода западню. Роника сердцем чувствовала, что некогда Серилла являла собой гораздо более богатую и яркую личность, но теперь слишком многое оказалось утрачено. Наверное, с ней случилось что-то такое, чему вовсе не положено с человеком случаться. И все же… Очень трудно было жалеть ту, которая старалась любой ценой завоевать и удержать личную власть. Любой ценой – идя по судьбам, по головам.

Роника так пристально наблюдала за безжизненно застывшей в кресле Сериллой, что едва заметила, как завершилось собрание. Торговец Двиккер, как и предполагалось, возглавил завершающую молитву, благодаря Божество за то, что помогло им всем выжить, и испрашивая сил для дальнейшей борьбы и работы. В голосах, вторивших ему, определенно звучало больше доброй уверенности, чем когда те же самые люди молились в начале собрания. «Добрый знак», – подумалось Ронике. Вообще все, что случилось здесь нынешним вечером, было во благо. Во благо Удачного.

Госпожа Подруга Серилла наконец направилась к выходу. Но не с торговцем Друром, нет – она опиралась на руку Роэда Керна. Рослый смуглолицый красавец свирепо и гордо оглядывался по сторонам, ведя ее к выходу, и не одна только Роника оглянулась им вслед. Ей вдруг пришло на ум, что эти двое выглядят поистине женихом и невестой, идущими к алтарю. И это тоже было бы хорошо, если бы не выражение тоскливого беспокойства на лице «новобрачной». Неужели Роэд пытался принудить ее к чему-либо силой?

Жизнь давно выбила из Роники охоту совершать опрометчивые поступки. Поэтому она не побежала следом и не стала напрашиваться с ними в карету, хотя ей страсть как хотелось узнать, о чем эти двое станут говорить по дороге. И ко всему прочему ее здорово угнетала мысль о дороге домой, вернее в дом Давада. О долгой и наверняка опасной дороге сквозь стылую осеннюю ночь. Роника зябко закуталась в шаль Дорилл. Одинокого ночного путника нынче подстерегали опасности, о которых Удачный от века слыхом не слыхивал. Что ж! Как гласила старинная поговорка, «чему быть – того не миновать». Так что чем меньше она здесь будет рассиживаться, тем скорее прибудет домой. Если повезет, конечно.

Снаружи дул ветер. Несильный, но очень холодный и пробирающий до костей. Другие семейства забирались в кареты или повозки. Или шли пешком, но далеко не поодиночке, и у каждого мужчины была при себе по крайней мере надежная трость. У Роники недостало ума захватить с собой ни фонаря, ни даже палки. «Старая дура», – сказала она себе и стала спускаться вниз по ступеням. И вот там, внизу, из густой тени выступил мужчина и легонько тронул ее за локоть. Роника от неожиданности так и подпрыгнула.

– Прошу прощения, – смутился Грэйг Тенира. – Я совсем не хотел напугать тебя. Я, в общем-то, имел в виду тебя проводить, чтобы никто не обидел.

Роника обессилено рассмеялась.

– Спасибо за заботу, Грэйг, – сказала она. – У меня, впрочем, больше нет безопасного дома, чтобы вернуться туда. И ни кареты, ни коляски – лишь вот эти старые ноги. Я сейчас живу в доме Давада, поскольку мой собственный разграблен и осквернен. Между прочим, живя там, я постараюсь отследить разные сделки Давада с «новыми купчиками». И думается, нашла несколько очень интересных свидетельств. Жалко, что Подруга Серилла не захотела меня выслушать, когда я к ней с этим пришла. Не то она уже поняла бы, что Давад Рестар никогда не был предателем! И что сама я отнюдь не изменница.

Эти слова вырвались у Роники сами собой, она прикусила язык, но слишком поздно. По счастью, Грэйг выслушал ее со всей серьезностью, даже кивнул. Потом ответил:

– Мало ли что Подруга не пожелала к тебе прислушаться. Не бери в голову! И я, и кое-кто еще готовы очень внимательно изучить все то, что ты разыскала. Сказать по правде, я очень сомневался в верности Давада. Но семью Вестритов я никогда ни в какой измене не подозревал. Несмотря даже на то, что вы связались с работорговлей.

Ронике пришлось склонить голову перед правдой, хоть и была эта правда очень горька. Пусть и не по ее воле – но семейный живой корабль стал-таки невольничьим. Отчего и пострадал. Угодил в плен к пиратам. Она подумала и сказала:

– Я рада буду показать бумаги Давада тебе и другим, кто заинтересуется. Еще до меня дошел слух, что Мингслей сделал от имени «новых купчиков» какие-то предложения. Он, знаешь ли, долго имел дело с Давадом. Вот я и гадаю: не пытается ли он, скажем так, подкупить старинные семьи, чтобы они приняли его точку зрения?

– Обязательно посмотрю найденные тобой записи, – повторил Грэйг. – Но, прости, сейчас моя первейшая обязанность – доставить тебя в целости и сохранности домой, где бы ты теперь ни жила. Кареты у меня, правда, нет, но мой конь достаточно силен, чтобы увезти двоих. Если ты, конечно, не возражаешь прокатиться со мной.