Текст книги "Осторожно, тигр!"

Автор книги: Робин Доналд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Даже мужчины согласны, что он славный малый, – сказала ей бабушка Блайт, следя своими острыми голубыми глазами, как Кин смеется чему-то в группе молодых людей. Она перевела взгляд на Лесию: – А ты небось беспокоилась?

– Но не из-за вас, – сказала Лесия. – У меня ужасное подозрение, что Кин не очень нравится маме.

– Да, она немного тревожилась. – Старая дама посмотрела на свою невестку, которая великолепно выглядела в ало-черном элегантном платье. – Но думаю, ты ошибаешься. Она просто хочет быть, уверена, что ты не ошиблась в очередной раз. А сейчас ты видишься с парнем, с которым была помолвлена?

– Нет. Он живет в Веллингтоне.

– И ты все еще чувствуешь себя виноватой перед ним?

– Да…

– Ну тогда, пожалуй – и обещаю, что это будет единственный раз, когда я злоупотреблю своим правом старшей по возрасту, – я опущу в твое ушко жемчужину житейской мудрости. Я убедилась, что в наших силах лишь распорядиться собственной жизнью. Мы можем помогать людям, можем причинять им боль, но в конце концов каждому самому придется отчитываться за то, как он распорядился тем, что ему дано Богом.

Бабушкины незатейливые слова должны были бы успокоить Лесию, и все же на протяжении этого чудесного уик-энда, наполненного весельем, слезами и искренними чувствами, Лесия не могла отделаться от неясных опасений.

После того как воскресным утром все дружно позавтракали – довольно поздно, – одна из троюродных сестер, знаменитая своей вредностью, взмахнула длинными ресницами и провозгласила, глядя на Кина:

– Все-таки знаете, это очень странно, что первый муж Моники и ваш отец были так похожи.

– Согласно общепризнанной вековой мудрости, у каждого человека есть двойник, – сказала Моника, уже уставшая, как и Лесия, от восклицаний и предположений родни по этому поводу.

Кузина удивленно посмотрела на нее, но решила развить свою мысль дальше:

– И все же – если вдуматься – какое поразительное совпадение. А у отца Лесии тоже был раздвоенный подбородок?

– Я схожу за его фотографией, – любезно предложила Моника. Кузина махнула ресницами в сторону Рика:

– Вы ведь не возражаете? – спросила она запоздало.

– Ни в коей мере, – ответил тот безмятежно.

Вернулась Моника с фотографией и торжественно положила ее перед кузиной.

– О, твое свадебное фото! – воскликнула та. Потом перевернула снимок и посмотрела на обратную сторону. – Мельбурн. А как ты тогда оказалась в Австралии, Моника?

– Я там училась, – ответила Моника, намазывая масло на гренок.

– Но странно, что ты не вернулась домой, чтобы сыграть свадьбу.

– У нас не было денег на билеты. Родители прилетели ко мне, и мы скромно и мило отпраздновали в Мельбурне.

Снова перевернув фотографию лицевой стороной вверх, чтобы изучить как можно тщательнее изображенного на ней человека, кузина переключила внимание на Кина.

– Боже, если бы не ранняя лысина, он как две капли воды похож на вас.

– Он был светловолосый, – сказала Моника, намазывая гренок медом. – И не такой высокий.

Рик встал со своего места и, нагнувшись, поцеловал жену.

– Кто поможет мне собирать абрикосы? Надо снять их с дерева, а не то все достанется попугаям.

Часа за два до отъезда в аэропорт Лесия решила поговорить с матерью. Налив себе чаю, она выглянула в окно веранды, где на теннисном корте Кин, Рик и два юных кузена резались в теннис. Картина, впрочем, была достаточно мирной, как и подобало для идиллического завершения чудесного уик-энда.

Переведя взгляд на мамино лицо, Лесия напрямик спросила:

– Тебе не нравится Кин?

– Очень нравится.

– Это все, что ты можешь сказать? – сухо спросила Лесия.

Моника рассмеялась.

– Ну хорошо, он великолепен, что тебе самой хорошо известно; ему свойственна та врожденная властность, которую и мужчины, и женщины находят притягательной. От него веет уверенностью и силой. Глядя на него, можно твердо сказать, что он не растеряется в любой ситуации.

– И это все? – снова спросила Лесия.

– Да, – ответила Моника невозмутимо. – А что? Ты ищешь повод для спора?

Лесия бросила на нее досадливый взгляд, но тут же рассмеялась.

– Конечно же, нет! Но ты увидишь, он настолько ни в чем не похож на Энтони, что… Нет, в самом деле. Небо и земля.

Моника кивнула, а тем временем теннисисты, разгоряченные и веселые, вышли из-за ограды и направились к ним. За общей беседой Лесия забыла о разговоре с матерью и вспомнила только в самолете, на пути в Окленд.

Возможно, настоящая причина сдержанного отношения к нему мамы объяснялась тем, что он напоминал ей человека, замужем за которым она была и которого так трагически потеряла. Наверное, ей становилось не по себе, когда она глядела ему в лицо – лицо человека, словно воскресшего из мертвых.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

По дороге из аэропорта Кин завернул к тете Софи. Приветствовав их с неизменным очаровательным энтузиазмом, она указала на маленькую коробку.

– Вот – все они тут. Они принадлежали твоему отцу. – Старушка в упор взглянула на внука. – После его смерти их нашли в его вещах. Эти фотографии – почти все, что у тебя от него осталось.

– А что в них интересного? – Он скривил губы. – Фотографии матери среди них нет, я полагаю.

– Не знаю, я не смотрела. Но Стюарт любил твою мать, – твердо заявила тетя Софи. – По крайней мере вначале. Да, им не следовало жениться, но нельзя, знаешь ли, винить его одного в этой ошибке. Не только укоры совести заставили его застрелиться после ее смерти.

У Лесии на миг перехватило горло. О Боже – бедный мальчик, бедный, бедный Кин! Она импульсивно потянулась к его руке, и Кин, не глядя, сжал ее руку в своей.

– Хорошо, я послушаюсь твоего мудрого совета, – согласился Кин с подчеркнутым равнодушием. – Но ты хранила эти снимки почти тридцать лет. Зачем понадобилось отдавать их именно сейчас?

Не глядя на их соединенные руки – его, загорелую и мускулистую, и ее, светлую и тонкую, – тетя Софи сказала спокойно и мягко:

– Я считаю, что ты уже готов увидеть их. Настало время тебе простить отца. Брайен и Зита были отличными приемными родителями, но они смотрели на Стюарта глазами твоей матери. Я не думаю, что они намеренно были к нему несправедливы, но и объективными их не назовешь.

Лесия перевела взгляд с Кина на тетю Софи, привлеченная прозвучавшими в ее голосе стальными нотками.

– Я прекрасно знаю, что представлял собою мой отец.

– Ты знаешь только одну его сторону, – печально сказала Софи Уорбертон. – Во всяком случае, фотографии принадлежат тебе, и я надеюсь, что ты просмотришь их прежде, чем решишься сжечь – если все-таки решишься.

– Может быть, я взгляну на них, но только потому, что этого хочешь ты.

В автомобиле Лесия откинулась на спинку удобного сиденья, глядя в окно на мелькавшие мимо оклендские улицы, окутанные пыльной усталостью, которая свидетельствовала о том, что еще один уик-энд позади, а впереди уже маячит понедельник.

– Поедем к тебе или ко мне? – спросил Кин.

– Мне надо домой – завтра предстоит напряженный день.

– Я могу остаться и отвезти тебя завтра утром по пути в свою контору.

– Я нездорова, – выговорила Лесия, с трудом ворочая языком, который от смущения сделался неповоротливым.

– И что же? – Он с упреком посмотрел на нее. – Если тебе хочется спать, и больше ничего, я стану держать тебя за руку и сочту себя счастливым.

Часто заморгав, чтобы скрыть слезы, Лесия сказала:

– Кажется, это самое приятное из того, что мне когда-либо говорили.

– Надеюсь, что все-таки нет, – возразил Кин, и голос его прозвучал напряженно и хрипло. – А как же насчет того парня, с которым ты была помолвлена, – этого Барри?

– Барри вознес меня на пьедестал, – взволнованно объяснила Лесия. – Я всегда чувствовала, что настоящую меня он не видит. Ему представлялась некая жрица, которой он мог поклоняться, а не живая женщина.

– И ты не была с ним близка, – проговорил он ровно.

Лесия помотала головой.

– Он женат?

– Не был, когда мы разговаривали последний раз.

– Вы до сих пор поддерживаете отношения? – спросил он неторопливо и сдержанно, но от скрытого в его словах смысла у Лесии зашевелились волосы на затылке.

– Время от времени он звонит мне. Для него очень важно знать, что мы остались друзьями.

– Не похоже, чтобы он видел в тебе друга. Если ему так нужен предмет поклонения, нашел бы себе другую богиню, – сказал Кин грубовато-наставительным тоном. – Он слишком долго обременял тебя. Но, слава Богу, у тебя хватило здравого смысла понять, что брак, на который дают согласие под давлением, – настоящее бедствие. Так чем ты планируешь заняться сегодня? – спросил Кин.

– Я и в самом деле неважно себя чувствую, – сказала она. – Отвези меня домой, я приму таблетку и лягу спать.

Кин свернул с автострады и по лабиринту узких портовых улочек подъехал к дому Лесии. На этот раз он поднялся к ней в квартиру, проследил, чтобы она сразу приняла болеутоляющее, приготовил ей чай. Потом посадил к себе на колени и поцеловал таким долгим поцелуем, что ее веки сами собой сомкнулись, а губы начали дрожать.

– Хочешь, чтобы я остался? – спросил он с нежностью. – Бедная девочка, ты выглядишь усталой и печальной.

– У меня и правда небольшие спазмы, – призналась она. – Но это пустяки. Завтра утром я проснусь совершенно здоровой, со мной так всегда бывает.

Он прижался щекой к ее волосам, и Лесия услышала, как ровно бьется сердце в его груди. Потом он опустил ее на диван.

– Ложись спать, – приказал он.

Улыбаясь, Лесия прошла в ванную, ополоснулась под теплым душем, провела руками по груди, бедрам и вздрогнула, вспоминая страстные ласки любимого…

Вытершись и надев ночную сорочку, она принялась распаковывать свой чемодан, и тут в дверях появился Кин.

– Быстро в постель, – скомандовал он.

– Ладно, оставлю это до утра.

– Если без меня тебе будет лучше, я уеду, но мне больше хотелось бы остаться.

Внезапно глупые слезы подступили к ее глазам. Поспешно проглотив их, она сказала:

– Я тоже хочу, чтобы ты остался.

Он занес в комнату свой саквояж, который, должно быть, захватил из машины, достал оттуда несессер и стал готовиться ко сну.

Проворчав что-то по поводу ее кровати – не слишком большой по сравнению с его необъятным ложем, – Кин тем не менее с удовольствием вытянулся на ней и заключил Лесию в теплое кольцо своих рук. Постепенно она расслабилась и погрузилась в сон.

Она спала крепко, и ее подсознание словно заперло все сновидения в самом укромном уголке мозга. На следующее утро Лесия проснулась бодрой и здоровой. Лениво повернувшись на бок, она поцеловала Кина в небритый подбородок и подумала, ликуя: наконец-то я вижу перед собой будущее, сияющее, как солнце, на расстоянии вытянутой руки. Я люблю, люблю этого человека, и он любит меня…

Подобное пробуждение было для нее новым и восхитительным опытом – как и скрипучий по-утреннему голос Кина, его энергичное потягивание до хруста в суставах, ленивая, довольная и озорная улыбка, нарастающее возбуждение от его поцелуев, даже неразбериха в тесной ванной и очень крепкий кофе, который сварил Кин.

Лесия негромко напевала, пока они готовили завтрак – яйца-пашот и апельсиновый сок для Кина, а для нее гренки с томатным соком. А сев за стол, она подумала, что никогда не забудет этого утра.

– Ты похожа на летний рассвет, – сказал ей Кин неторопливо, но его голос решительно не соответствовал глазам, в которых пылало синее пламя. Он взял ее руки и поцеловал ладони. – Жутко не хочется покидать тебя, но я должен идти прямо сейчас.

Без Кина квартира сразу опустела. Но Лесия крепко держалась за воспоминания о проведенной вместе ночи и, отправляясь в свою рабочую комнату, так и сияла от счастья.

А за несколько минут до обеденного перерыва позвонила Дженни и сообщила, что они с Брайеном приняли окончательное решение.

– Нам очень понравился последний проект, – сказала она. – Я хочу поскорее приступить к строительству.

– Тогда я составлю заявку на подряд. У вас есть на примете какая-нибудь строительная фирма?

– Я выбрала одного человека, с которым Брайен работал прежде. Мы решили не прибегать к услугам фирмы и просто нанять рабочих, – сказала Дженни.

– Но кто станет наблюдать за строительством? – осторожно возразила Лесия. – Кто-то должен организовывать работу, заказывать материалы, платить по счетам. Для неопытного человека это нелегкий труд.

– Я справлюсь, – твердо заявила Дженни. – Я жду ребенка – об этом пока никто не знает, кроме Брайена, – и мне как раз необходимы такого рода заботы, чтобы занять время.

– В заботах у вас, безусловно, недостатка не будет, – заверила Лесия, стараясь не вкладывать в свои слова никаких эмоций.

– У меня все получится, – настаивала Дженни. Ее голос излучал непоколебимую уверенность. – Но я все-таки буду чувствовать себя спокойнее, зная, что вы поблизости, на тот случай, если мне понадобится помощь.

– Ну, конечно. Мы оговорим это в контракте.

Через десять минут Лесия со сдержанной улыбкой повесила трубку. Дом будет именно таким, каким хочет его видеть Дженни, и в придачу будет возведен в пределах сметы.

Снова вернувшись к своим занятиям, она с легким удивлением отметила, что Кин почему-то не звонит. Она, правда, не особенно ожидала – он ведь слишком занят на работе, и на сегодняшний вечер они не строили никаких планов.

Вечером она сама позвонила Кину, но его не было.

И в ней снова зашевелились непонятные опасения, нарастая с каждой минутой…

Ночной сон был тяжелым и не принес облегчения. Первое, что ощутила Лесия, проснувшись, была тупая головная боль. Даже наступивший день – свежий и умиротворяюще ясный, с живительным морским ветром, который унес из города всю пыль и выхлопные газы, так что в воздухе запахло цветами и солью, – не смог снять с ее плеч томительную тяжесть и развеять усталость, которая затуманивала мозг.

Чтобы как-то встряхнуться, Лесия пошла в гимнастический зал и там на тренажерах дала выход своей досаде на то, что Кин не звонит ей.

Но это была не просто досада. Терзавшее ее чувство гораздо больше напоминало страх – беспричинную мучительную тревогу, которая с каждой минутой делалась все сильнее.

Она открывала дверь подъезда, когда позади нее у тротуара остановилось такси. К огромному своему изумлению, она услышала голос матери. Обернувшись, с удивленным смехом Лесия воскликнула:

– Мама, что ты здесь делаешь? Рик тоже приехал с тобой?

Моника, не отвечая, расплатилась с шофером. Когда такси отъехало, к подъезду почти сразу же подкатил другой автомобиль, и из него вышел Кин, высокий и неприступный. На ярком солнце в его волосах вспыхивали рыжие искры. Паника сдавила горло Лесии. Она застыла, держась одной рукой за дверную ручку, а они тем временем поднимались по ступенькам, не глядя друг на друга.

– Что происходит? – спросила Лесия и сама не узнала свой голос.

– Нам надо поговорить, – сказал Кин. Каждое его слово было холодным и ровным, как морская галька.

Лесия метнула на него быстрый взгляд, но ничего не смогла прочитать на суровом и властном лице и посмотрела на мать, которая выглядела совершенно измученной – глаза ее были обведены большими темными кругами.

Они молча поднялись на лифте вверх, и Лесия открыла дверь в свою квартиру. Когда все вошли внутрь, она сказала коротко:

– Садитесь и расскажите мне, что случилось.

Мать села, а Кин сказал:

– Вот что я нашел в коробке, которую дала тетя Софи.

Лесия взглянула. Снимок обгорел по краям, но на нем ясно были видны двое. Они стояли рядом, рука об руку, на какой-то улице. Судя по одежде женщины, снимок был сделан в шестидесятые годы. Позади них поднимались волны – такие ровные, что казались ненастоящими. Оба улыбались, хотя можно было подумать, что женщина прячет за улыбкой слезы.

Сдвинув брови, Лесия спросила:

– Это мама и отец?

– Посмотри на его волосы. У него нет лысины. Это твоя мать и мой отец. – Голос Кина был совершенно лишенным эмоций, безжизненным, невыразительным – и беспощадным. Прежде чем Лесия успела осмыслить его слова, он добавил: – Они отдыхали вместе в Квинсленде тридцать лет назад.

Лесия круто повернулась к матери. Моника, бледная и взволнованная, молча смотрела на нее.

– Может быть, кто-нибудь объяснит мне все-таки, что происходит? – сдавленным голосом спросила Лесия.

Мать начала было что-то говорить, но Кин перебил ее, и в голосе его прозвучало такое убийственное презрение, что у Лесии все сжалось внутри.

– Похоже на то, – произнес он официальным тоном, – что мы – единокровные брат и сестра.

– Нет! – возразила Моника побелевшими губами.

– Я не верю вам. Вы были его любовницей.

– Да, – ровно произнесла Моника. – Это правда. Мы были с ним близки, но Лесия вовсе не дочь Стюарта.

– О, ради всего святого, – резко перебил ее Кин. – К чему продолжать лгать? Разве вы не видите, что вы сделали с Лесией? Вы нас обоих обманули, – произнес он таким ледяным и злым голосом, что у девушки задрожало сердце. – Но к несчастью – или к счастью, – мой отец сохранил эту фотографию на память, в качестве трофея.

– Лесия – не его дочь, – повторила Моника, отчеканивая каждый слог.

– И ты можешь это доказать? – выговорила Лесия, с большим трудом преодолевая спазм в горле.

Кин протянул было к ней руку, но тут же уронил ее, словно не осмеливаясь к ней прикоснуться.

– Я ухожу.

– Вы останетесь и выслушаете меня, – твердо сказала Моника.

– Ради чего? – спросил он, и его глаза на каменном лице вспыхнули ледяным огнем. – Я не хочу выслушивать, как вы станете объяснять, почему нарушили супружескую верность.

Моника вздрогнула.

– Да, я действительно была неверна мужу, и отнюдь не горжусь этим, но если вы и в родстве с Лесией, то в родстве, судя по всему, самом отдаленном. Моя дочь родилась спустя двенадцать месяцев после того, как я видела вашего отца в последний раз.

– Но почему мы должны верить вам? – спросил Кин с оскорбительной вежливостью. – Вы не можете доказать, что она не дочь моего отца. Судя по всему, ваш роман мог длиться много месяцев – мой отец часто приезжал в Австралию по делам.

Моника вспыхнула.

– За кого вы меня принимаете? Я знала, кто вы такой. И неужели вы думаете, я стала бы молчать, если бы вы с Лесией были братом и сестрой? Это же чудовищно!

– Не более чудовищно, чем когда женщина спит с мужчиной потому, что он похож на ее мужа.

Его глаза блеснули таким непримиримым гневом, что Лесия невольно загородила мать. Но Кин мягко и решительно отстранил ее и закончил:

– Муж, который провел фактически полтора года в инвалидном кресле! Не похоже, чтобы он мог стать отцом.

– И тем не менее он стал им. – Моника сжала губы и твердо сказала: – Я расскажу вам, как именно все произошло. Через год после того, как Денис попал в аварию, я тяжело переболела гриппом и долго не могла оправиться от осложнений. Здоровье мое резко ухудшилось, я совсем обессилела. Тогда предприятие, где прежде работал Денис, поместило его на казенный счет в санаторий, и я получила возможность отдохнуть. В Мельбурне той весной было холодно, я замерзала, и меня отправили в Квинсленд хорошенько прогреться. В первый же день там я встретила Стюарта Пейджета.

Лесия посмотрела на Кина. Он впился в ее мать свирепым, пронизывающим, как лазер, взглядом.

– Тебе не обязательно все это рассказывать, – торопливо, чувствуя, что сердце у нее вот-вот разорвется, вмешалась Лесия.

– Все-таки я расскажу… – Моника судорожно вздохнула. – Контраст был потрясающим. Денис был совсем сломлен болезнью. Он отказывался вставать с постели, твердил, что хочет умереть. А в Стюарте жизнь била ключом, как когда-то в Денисе. Я знала, что поступаю дурно, безнравственно, но я…

Лесия мягко взяла мать за руку.

– Хватит, мама.

Моника сжала руку дочери.

– Я сразу поняла, что с Денисом у него нет ничего общего.

– Так вот почему… – Лесия запнулась.

– Да, именно поэтому я встревожилась, когда ты рассказала мне про Кина. Я подумала, что он мог пойти в своего отца.

– Пошел я в отца или нет, но вы с ним спали, – упрямо повторил Кин.

Моника кивнула.

– Я не рассчитываю, что вы сумеете понять. Но мы с Денисом были женаты всего год, когда с ним произошло несчастье. Я очень любила его. А он так сильно переменился. – Моника крепче сжала руку дочери, но не отвела глаз от сурового лица Кина. – С вашим отцом я на какое-то время могла представить, что вернулось прошлое. Я не знала, что он женат, он говорил мне, что холост.

Кин покачал головой. Его губы сжались в жесткую, неумолимую линию.

– Он солгал, но для него это было в порядке вещей.

Моника взглянула на Лесию.

– Это произошло в сентябре, за год до твоего рождения.

– А мне неизвестно, когда мой отец наезжал в Австралию. – Голос Кина звучал холодно и отчетливо, глаза казались бездонными, как вселенная. – Я знаю только, что он покончил с собой за три месяца до рождения Лесии и четыре месяца спустя после смерти моей матери.

Негромко, без малейших признаков гнева, Моника спросила:

– Значит, вы не верите, что Лесия вам не сестра?

Кин на миг зажмурился.

– Я не осмеливаюсь, – выговорил он напряженно и хрипло.

Лесия понимала, что он сейчас чувствует. О, сама она полностью доверяла матери, но если они не установят каким-то образом дату последней поездки Стюарта Пейджета в Австралию, Кин никогда не сможет избавиться от ужасного подозрения.

Кин словно услышал ее мысли – он вскинул голову, лицо его, несмотря на золотистый загар, покрывавший кожу, было очень бледным и осунувшимся.

– Я должен знать наверняка, – произнес он страстно, в упор глядя на Лесию. – Ты понимаешь меня?

– Да… – Лесия выпустила руку матери и отошла к окну. – Но мы никогда не сможем это доказать, по крайней мере чтобы убедить тебя полностью, – выговорила она почти беззвучно.

– А ты готова пойти на риск? – спросил он вполне спокойно.

– Я знаю свою маму, – ответила Лесия.

– А я, к сожалению, знаю только, что эта женщина спала с моим отцом, потому что он напоминал ей мужа, который был для нее потерян. Я думаю, что этот разговор уже не принесет ничего нового. Я ухожу.

Лесия закрыла глаза, чтобы не видеть, как он уходит. Когда дверь за ним затворилась, Моника провела дрожащей рукой по лицу и пробормотала:

– О Боже, Лесия, как бы я хотела… Если бы я только могла…

– Не надо!

Лесия знала, что шансы собрать необходимую информацию тридцатилетней давности ничтожно малы. И Кин никогда не вернется, а она остаток своей жизни проведет, оплакивая свою любовь. Если только…

Но эти два слова из всех человеческих слов самые бесполезные.

– Не знаю, как ты, мама, а я не прочь выпить чаю.

– Лесия… – неуверенно начала Моника.

– Все в порядке.

– Нет, неправда. – Моника взглянула на свои руки, на золотое кольцо Рика и на обручальное колечко с камнем, которые весело блестели в наполненной светом комнате. – Твое зачатие стало возможным потому, что твой отец сумел все же преодолеть депрессию и мы оба страстно хотели иметь ребенка. А через несколько недель он скончался на моих руках от разрыва аорты… – Моника прерывисто вздохнула. – Это было последним проявлением его жизненных сил.

– О, мамочка…

– Мы не знали наверняка, но были уверены, что я забеременела. И он очень сильно волновался, не мог поверить в такое счастье… – Она посмотрела на дочь. – Я никогда раньше не понимала толком место в Библии, где сказано, что грехи отцов падут на головы детей. Но сейчас наконец поняла. Я не могу изменить то, что совершила много лет назад, но могу поклясться, что ты не дочь Стюарта.

– Больше ни слова об этом! – воскликнула Лесия, крепко обняв мать. – Кто я такая, чтобы бросить камень? Мы все ошибаемся, а для меня ты всегда самая лучшая из всех мам, какие только существуют на свете.

У Моники задрожали губы.

– Значит, ты мне веришь?

Лесия нежно погладила ее по щеке.

– Да, – ответила она просто. – Я тебе верю. Я же тебя так давно знаю и не помню, чтобы ты мне когда-нибудь лгала.

– Кин вернется? – спросила Моника.

– Если сумеет доказать, что ты и его отец не имели возможности встречаться в течение девяти месяцев до моего рождения, то, вероятно, да, – проговорила она ровным и безжизненным тоном.

Моника закрыла глаза, потом открыла их снова.

– Ты очень сильно любишь его, – сказала она с глубоким сочувствием.

– Ничего, все как-нибудь обойдется.

Но, едва произнеся эти слова, Лесия уже не могла больше сдерживаться и заплакала – беззвучно и горько, непрошеные слезы лились и лились по щекам. Моника долго обнимала ее и гладила по спине, прежде чем приступ отчаяния миновал. Потом Лесия вытерла лицо и несколько раз глубоко вздохнула, остро ощущая холод и пустоту.

– Ты преодолеешь это, я знаю, – задумчиво сказала мать. – Да, сначала будет тяжело, и никакая новая любовь не сможет полностью заменить тебе прежнюю. Но время и правда лечит. Я люблю Рика так же сильно, как любила твоего отца, пусть и по-другому. И еще, милая, хотя тебе и очень плохо сейчас, я рада, что Кин пробудил тебя ото сна. Я боялась, что ты так навсегда и останешься в своей башне, опасаясь покинуть ее и причинить страдания какому-нибудь мужчине. Не стоит возвращаться в нее снова. Одно из многого, что можно сказать в пользу любви, – то, что она никогда не бывает напрасной. Надо только понять, что боль – ее неизбежная спутница, и смириться с этим.

В течение последовавших затем наполненных мраком дней Лесия цеплялась за эту мысль и повторяла мамины слова бесконечными ночами, стараясь хоть немного успокоиться.

Она заставила себя вести прежнюю жизнь – навещала друзей, развлекалась и позволяла развлекать себя, и работала – так много, что под глазами у нее появились темные круги.

А ночами она ходила взад-вперед по комнате, до тех пор, пока в изнеможении не валилась на постель и не впадала в глубокое, не приносившее облегчения забытье.

Однажды ей позвонила Дженни.

– Все отлично, дело сдвинулось с мертвой точки, мы с Брайеном сегодня подписали бумаги. Приходите к нам ужинать, мы разопьем бутылку шампанского и отметим это событие.

– Извините, но к ужину я никак не успею, – машинально ответила Лесия.

– Тогда завтра пообедаем вместе.

Лесия замешкалась с ответом. Но, разумеется, Кина там не будет.

– Большое спасибо, это очень мило с вашей стороны.

Все и правда было довольно мило, Дженни, как видно, немало потрудилась, чтобы обставить встречу как можно торжественнее. И она знала толк в винах – на столе стояло самое лучшее французское шампанское, к которому сама Дженни, однако, не притронулась. Лесия, помня о том, что ей предстоят сборы в дорогу, выпила всего один бокал и заставила себя съесть как можно больше, несмотря на комок в горле, по-видимому поместившийся там навсегда.

В конце обеда Дженни сказала небрежно:

– Я думаю, вы согласны с Кином, который считает меня беспринципной охотницей за богачами, у которой вместо глаз – долларовые бумажки?

– Нет, – возразила Лесия, скрывая неловкость. – Я видела, как вы смотрите на Брайена.

Дженни сильно покраснела.

– Благодарю вас, – ответила она непривычным для нее нерешительным тоном и, покосившись на Лесию, заговорила торопливо: – Мне надо извиниться перед вами. Когда мне сказали, что Кин обедал с женщиной, которая, судя по всему, является его сестрой, я узнала, кто вы такая, и предложила вам заказ на проектировку дома – как приманку. Я хотела смутить Кина, напомнив ему о его отце, который не отличался разборчивостью в связях, – вот почему я устроила ту прогулку на остров. Но я не подумала о ваших чувствах, и потом мне стало стыдно. Особенно когда я узнала, что вы вовсе не дочь Стюарта Пейджета. А когда я посмотрела ваши рисунки, то поняла, что эту работу смогу доверить только вам. Но я, правда, вела себя очень скверно.

– Все в порядке, – сказала Лесия, стараясь казаться спокойной.

Дженни покачала головой.

– У Кина были причины не доверять мне, но он вывел меня из себя. Он держался со мной с ледяной вежливостью, которая глубоко уязвляла меня, и каждую секунду обдавал презрением. Он не рассказывал вам?.. Да, я вижу, что рассказывал. – Не ожидая ответа, Дженни продолжала: – Я увлеклась им и вообразила, что тоже ему небезразлична.

– Вам вовсе не обязательно все рассказывать, – сказала Лесия мягко.

– Но мне это необходимо! Конечно же, он меня рассчитал. Я вынимала из стола свои вещи и плакала, когда вошел Брайен. Я и раньше встречалась с ним, и мне было жаль его, потому что у него умерла жена и вид у него был такой потерянный. Вот так все и началось. А Кин, разумеется, решил, что я стала встречаться с Брайеном, чтобы отомстить ему.

– Но меня это вовсе не касается, – сказала Лесия.

– Я и правда сначала встречалась с Брайеном, чтобы добраться до Кина. Но очень скоро поняла, что Брайен – это как раз тот человек, который мне нужен: добрый, веселый, легкий – и, да, очень удачливый предприниматель. А деньги меня интересуют, не стану отрицать.

– Наверное, всех нас они интересуют в определенной степени, – подтвердила Лесия, пытаясь придумать, как прекратить этот разговор, не выдавая своих чувств.

– Значит, меня в большей степени, чем других. – Дженни пожала плечами. – Я решила выйти за Брайена и родить ему детей, чтобы он мог радоваться жизни. И мне было бы гораздо легче – и Брайену тоже, – если бы меня признала семья. В особенности Кин, потому что он много значит для Брайена.

– На вашем месте я рассказала бы Кину все то, что вы сейчас рассказали мне, – посоветовала Лесия.

– Я подумала, может быть, вы…

Тщательно подбирая слова, Лесия ответила:

– Я не могу, потому что мы с Кином больше не видимся.

– То-то я заметила, что вы очень бледны. Вот в чем дело. Извините меня, но почему?

С любой другой женщиной Лесия ни за что не стала бы откровенничать, но исповедь Дженни словно сдвинула некую преграду в ее сознании. Пусть потом и наступит раскаяние, но сейчас Лесия не успела опомниться, как уже рассказывала Дженни, как вышло, что она давно уже не видит Кина.

– О Боже, – выдохнула Дженни, когда Лесия замолчала. – Что за чертовщина! Надо же было случиться такому! Лесия, мне очень жаль. Вы не против, если я скажу Брайену? Больше об этом никто не узнает.

– Скажите, – устало отозвалась Лесия. – Я знаю, что Кин ужасно вел себя с вами, но он любил свою тетю.

– Да, мне это известно. Похоже, она была славной женщиной. Но она не могла иметь детей – еще и по этой причине они взяли к себе Кина.

Кин не звонил. Она, естественно, и не ждала звонка, но каждый раз, заходя в гостиную, с надеждой смотрела на маленькую красную лампочку на автоответчике.

Просто удивительно, до чего физически ощутимо горе. Оно болью отдавалось в костях, переворачивало внутренности, затуманивало зрение, и прохожие на улице казались ей бесформенными призраками, бесплотными видениями в угрюмом, зловещем мире. Слава Богу, остался всего один день, и она полетит через Тасманово море в страну, где родился и умер ее отец, на большой желтый материк, населенный причудливыми птицами и еще более удивительными животными. Еще до последней встречи с Кином она полностью оформила поездку и теперь спешила покинуть этот город, жить в котором вместе с Кином стало для нее слишком большим напряжением. Каждый раз, завидев впереди высокого широкоплечего мужчину, она чувствовала, как в ее сердце вскипает безрассудная радость, чтобы тут же смениться горечью и пустотой.