Текст книги "Её единственная страсть"
Автор книги: Роберта Лэтоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
С этого дня Дендре сознательно отошла от общественной жизни мира искусства и дала мужу то, что он всегда хотел, – тихую гавань, семейный очаг, к которому всегда можно вернуться. Она решила, что чем меньше будет видеть его романов, тем ей будет легче. Единственное, что она твердо знала, – Гидеон продолжает любить ее, нуждается в ней так же, как она в нем. Она завоевала место в его жизни, которое не может поколебать никакой роман. Где бы он нашел жену, настолько терпимую ко всем его желаниям, имеющую достаточно силы и любви, чтобы дарить ему? Твердые условия он поставил еще до того, как они поженились; он хотел быть свободным человеком и жить с ней на своих условиях. Теперь, по прошествии стольких лет, ничего не изменилось, и она как его супруга позволяла ему делать все, чего он хотел, и собиралась так поступать и впредь. По-прежнему влюбленная в Гидеона и живущая его интересами, Дендре все больше и больше уходила в тень. Самым счастливым временем у нее было, когда они всей семьей жили на Файер-Айленде или на острове Гидра, где Гидеон лихорадочно работал с уже опытными помощниками. Тогда муж целиком принадлежал ей.
С течением времени Дендре, не сознавая этого, строила собственный мир: быть женой Гидеона Пейленберга, воспитывать детей, управлять теперь большим штатом обслуги, повсюду следующим за ними. И самое важное – оставаться его главной женщиной, сексуально активной и любимой.
На открытие выставки в Музее современного искусства, куда они приехали с Гидеоном, у Дендре не было возможности обойти с ним галерею. Их разделяли десятки людей, жаждавших поговорить со знаменитым теперь художником. По поводу вернисажа был дан роскошный ужин. За столом Гидеон бесстыдно флиртовал с красивой молодой женщиной. На миг Дендре нашла это невыносимым, потом, когда она напомнила себе, что он волен делать все, что вздумается, се беспокойство улеглось. Она ведь согласилась на все это еще до того, как они поженились.
Бен Боргнайн сидел слева от нее, Макс Эрнст справа. Бен всегда интересовался ею; Макс находил ее скучной и незначительной. Дендре повернулась к Бену, который разговаривал с соседкой, сидевшей слева от него, молодой дамой.
– Бен, не забывай, я все-таки здесь, – прошептала Дендре ему на ухо.
Он засмеялся и после еще нескольких слов с той особой повернулся и взглянул на Дендре.
– Хоть я и болтаю с кем-то, но тебе известно, что в мыслях у меня всегда ты.
– Пожалуй, мне это приятно, – сказала Дендре и поняла, что это правда. – А почему? – оживленно спросила она.
Потому что у нас много общего. Мы оба без ума от Гидеона. Я одержим его живописью, творческим духом и решимостью когда-нибудь стать его представителем, торговцем его картинами. Ты одержима им потому, что он в высшей степени волнующий, необычный мужчина и любовник и превратил тебя в очаровательную, очень сексуальную женщину, которую, кстати, я уже давно хочу затащить в постель.
– Ты поражаешь меня, Бен. Я и понятия не имела, что ты так хочешь меня, – улыбнулась она.
– Я делал тебе много намеков.
– Бен, ты и мой брат единственные, кто назвал меня одержимой! Я отвечу тебе так же, как и ему: «Ну и что?» Орландо на это сказал: «Твоя одержимость Гидеоном вредна для вас обоих». Я сказала, что может быть, оно и так, но моя одержимость сделала меня женой одного из самых волнующих мужчин на свете и, кстати, очень счастливой. Я знаменита как его жена, его натурщица, мать троих детей, которую он обожает…
– И?.. – Бен явно ждал продолжения.
– Мне очень лестно, что ты хочешь уложить меня в постель. Но ведь я могу оказаться ужасно неинтересной и сексуально скучной – такой, какой считают бонзы из мира искусства.
– Не все, – возразил Боргнайн.
– Я ни разу не заводила интрижки, – призналась Дендре.
– Трудно в это поверить, может, потому, что я многие годы представлял себе, как мы будем вместе. Преврати мои фантазии в реальность. Приезжай завтра ко мне на ленч.
– Свидание днем? Это само по себе волнующе. У меня только одна отговорка. Мы долгое время были добрыми друзьями, я не хотела бы терять эту дружбу потому, что мы на минуту потеряли головы и стали любовниками. Я никогда не оставлю Гидеона.
– Я люблю тебя, Дендре, но не влюблен. И принимаю твои условия.
Против искушения завести любовника устоять было трудно, тем более что Дендре всегда находила Бена привлекательным. Их прервал официант – он сменил блюда; Бен отвлекся, и соседка слева снова втянула его в разговор. Он не мог отвязаться от нее до конца ужина. Когда все поднимались из-за стола, чтобы приняться за виски и кофе, Дендре прошептала ему на ухо:
– Клянешься хранить это в тайне?
– Если ты так хочешь, – прошептал он в ответ. Тут подошел Гидеон, поцеловал жену в щеку и, обняв за плечи, повел с кем-то знакомить.
На галерее, после того как ее представили нескольким новым персонам, Дендре оказалась одна. В этом не было ничего необычного – чаще всего именно так и случалось, если кто-то не упрашивал ее познакомить его с Гидеоном. Она протиснулась сквозь толпу и нашла Бена.
– Да, – сказала она ему.
ФАЙЕР-АЙЛЕНД, НЬЮ-ЙОРК; ОСТРОВ ГИДРА
1993 год
Глава 10
– Вы, кажется, унеслись куда-то далеко и заблудились. Можно сесть к вам за столик? – воспоминания Дендре прервал один из завсегдатаев «Содружества».
Она улыбнулась:
– Тассос, как приятно тебя видеть. Я была очень далеко, блуждала во времени, перебирала в памяти радости и горести.
– Не стоит делать этого, миссис Пейленберг. Лучше жить настоящим. Что было, то прошло. И хорошее, и плохое. А сейчас позвольте угостить вас. Желаете что-нибудь выпить?
И щелкнул пальцами, подзывая официанта. Дендре положила ладонь ему на руку и сказала:
– Спасибо, Тассос, мудрые слова. За предложение тоже спасибо, но у меня был долгий, трудный день. Мне пора домой.
Дендре пожала ему руку и пошла. Хозяин «Содружества», Димитрий, у стойки бара разговаривал о политике с группой греческих матросов. Она снова улыбнулась, вспомнив, что национальное греческое времяпрепровождение – разговоры о политике, и всегда страстные. Дендре захотелось оказаться в доме на острове Гидра.
Димитрий ужаснулся, когда Дендре попросила не вызывать такси, сказав, что пойдет домой пешком.
– В таком платье, в этом районе, в этот час? Ни в коем случае!
Подумав, она молча кивнула: он был прав, это не остров Гидра и даже не Афины, где безопасно в любое время дня и ночи.
В мастерской Гидеона были зажжены все лампы. Несколько ламп горело в квартире над ней. Было три часа ночи. Гидеон и девочки, наверно, беспокоятся, особенно Эмбер, подумала Дендре. Поднялась по трем лестничным маршам и вошла.
Орландо, Гидеон и Эдер тут же напустились на нее.
– Господи, где ты была? Мы тут переругались до полусмерти, – начал Орландо.
Не успела Дендре ничего сказать, как муж взял ее за руку и повел в спальню. Там поцеловал, потом заговорил:
– Я был больше изумлен, чем встревожен, когда не нашел тебя дома. Думаю, впервые за нашу супружескую жизнь ты не ждала меня. Где ты была? Почему ушла из музея?
Тут Дендре осознала, что Орландо был прав: ее чувство к Гидеону до сих пор было скорее одержимостью, чем любовью. Защитным механизмом, который до сих пор удерживал Гидеона. Глаза на это ей открыла его демонстрация любви к Эдер, нарочито откровенная, такая, чтобы о ней сплетничал весь мир. И то, что муж весь вечер почти не уделял ей внимания, не признавал ее как единственную в его жизни женщину, жену, разделившую его судьбу. Гидеон Пейленберг принял огромную честь, которой был удостоен, даже не упомянув имени Дендре, хотя без нее, возможно, и не стал бы великим художником. Он понимал это, Дендре понимала это и считала, что об этом нужно было сказать всему миру.
Они смотрели друг другу в глаза. Во взгляде Гидеона не было любви; пожалуй, было внимание, может быть, забота. Ей был ненавистен этот взгляд. Гидеон никогда так не смотрел на нее, пока на сцене не появилась Эдер. Дендре повидала многих женщин, появлявшихся в их жизни и исчезнувших: любовниц, недолгих возлюбленных, партнерш на одну ночь. Когда Пейленберг бывал увлечен очередной подругой, то неизменно брался писать ее портрет, а когда работа была закончена, прекращались и отношения. С Эдер с самого начала все было по-другому. Эта красивая, молодая женщина, воплощавшая собой все, чем не обладала Дендре, не пыталась влезть в душу Гидеона, поразить художника своим умом, остроумием, телом. Она обладала чем-то особым, чего не было у всех остальных. Эдер могла говорить об искусстве с такой же страстью и проницательностью, что и Гидеон. Могла возражать ему, бросать вызов. Она не была ничьей подстилкой. Совсем наоборот – она была с ним на равных.
Истина заключалась в том, что Эдер теперь стала главной музой Гидеона – ее живой ум вдохновлял его. Она добавляла к его жизни новое, волнующее измерение. В творчестве художника начался новый период, оригинальность его работ вызывала больше похвал, чем когда бы то ни было. У Гидеона всегда было так: в каждой новой картине или скульптуре, в каждом произведении искусства появлялись новые грани его видения мира и его уникального дарования. Нечто проникающее в разум и душу, вырывающее зрителя из повседневности и как будто возвышающее его, оставлявшее прекрасное и глубокое впечатление.
Дендре отошла от мужа.
– Я была в «Содружестве». Удивляюсь, как ты не догадался. Почему ушла из музея? Причины сложные, не будем сейчас в это вдаваться.
Его лицо вспыхнуло гневом.
– Если тебе есть что сказать о своем странном поведении, давай говори!
Орландо был прав, ей следовало быть осторожной. Дендре, несмотря ни на что, по-прежнему любила мужа, любила детей, созданный им образ жизни. Она поняла, что придется превратить свою одержимость снова в любовь, а самой стать волнующей женщиной, личностью, если она хочет оставаться женой Гидеона Пейленберга.
– Получение ордена Почета, выставка, ужин… были очень захватывающими. Видимо, это меня потрясло, и я разволновалась. В голову лезли разные мысли, я почувствовала себя не в своей тарелке. В общем, ушла из музея и поехала в «Содружество».
В лице Гидеона отразилось облегчение оттого, что ссоры не будет. Он обнял Дендре и крепко, страстно поцеловал.
– Я люблю тебя. И всегда буду любить. Мы вместе прошли большой путь. Я попрошу Орландо отвезти Эдер домой.
Гидеон не лгал никогда, не лгал и теперь. Дендре знала, что муж любит ее – за то, что она предана ему, хотя в данное время ему было недостаточно этого. Они вместе вышли из спальни и попрощались с Эдер и Орландо. В постели Гидеон, все еще взбудораженный вечером, обнял Дендре. Лежали они на боку, лицом к лицу. Она ждала ласк, слов любви, но тщетно. Вместо этого он забросил ее ногу к себе на бедро и с силой вошел в нее.
Все тщательно подавляемые эмоции исчезли, и Дендре вскрикнула – началось сексуальное блаженство. Гидеон глубоко входил в нее снова и снова. С той неторопливостью, которая, как он знал, доставляла ей наибольшее наслаждение. Кончили они одновременно, что, казалось, лишь воспламенило их страсть. Они перенеслись в иной мир, на какой-то эротический ландшафт. Забыв обо всем на свете, Дендре и Гидеон возрождались снова двумя страстно влюбленными душами.
Наутро, разбудив Дендре поцелуем, Гидеон ничего не сказал о вчерашнем вечере. Ей показалось, что лицо у него обеспокоенное. Продолжал ли он любить ее вопреки своему желанию? Был ли секс чем-то большим, чем утоление вожделения? Был ли он влюблен в жену так же, как в Эдер?
Обе принадлежали ему, но ведущей была Эдер, а не Гидеон. Дендре тем временем играла роль покорной, любящей жены. Она не сомневалась, что, если позволить себе поссориться из-за Эдер с Гидеоном, муж бросит ее и уйдет к любовнице. Дендре была готова воевать за сохранение своего брака, сражаться всеми средствами и с Гидеоном, и с Эдер. С осознанием этого ее охватило какое-то новое чувство уверенности, и она почувствовала себя счастливой совершенно по-иному, чем раньше.
Дендре приготовила завтрак для мужа и для себя: большие стаканы апельсинового сока, омлет с куриной печенкой и грибами, горячие булочки, абрикосовый джем и кофе. Юкио отнес еду в мастерскую и расставил на столике, за которым Гидеон большей частью завтракал в одиночестве.
Дендре спустилась по лестнице следом за ним и увидела, что Гидеон готовит новый холст. Поглощенный работой, он не слышал их. Это дало ей минутку, чтобы внимательно разглядеть мужа. Она отлично понимала, почему женщины влюбляются в него. Всем своим существом Гидеон источал энергию, обаяние, страсть. Он притягивал людей. Просто познакомиться с ним многие считали для себя честью. Всем хочется соприкоснуться с великим хоть раз в жизни, а Дендре жила с ним больше тридцати лет. И не собиралась ставить на этом точку. Она мысленно сказала: убирайся из моей жизни, Эдер, или расплачивайся за последствия!
Смех Дендре Пейленберг раскатился по просторной мастерской. Художник прекратил работу, Юкио позвал его:
– Завтрак, Гидеон.
За столом он сказал жене:
– Давно не слышал, чтобы ты так смеялась. Мне приятно, когда ты счастлива.
– Давай уедем на Гидру! Я соскучилась по этому острову, по морю. Проведем там месяц-другой, а летом вернемся на Файер-Айленд? – предложила Дендре.
– Подумаю.
– Ты не чувствуешь некоторой опустошенности после вчерашнего празднества, когда тебе поднесли весь мир на тарелочке? – спросила она.
– Нет. Пожалуй, я горжусь собой, слегка самодоволен, очень счастлив признанием и мыслью, что теперь никогда не придется беспокоиться о деньгах. Тебе и моим девочкам тоже… – Гидеон проглотил очередной кусок и добавил: – Омлет просто фантастический. Я голоден как черт. С яйцами, Дендре, ты волшебница.
Они молча ели несколько минут, погрузившись каждый в свои мысли. Дендре думала о своей сопернице Эдер. Та ненавидела кухню в той же мере, как Дендре любила. Эдер могла разве что сварить кофе; Дендре за годы кулинарной практики стала поваром экстра-класса.
В голове у нее складывался план, как избавиться от Эдер и удержать мужа. Она понимала, что придется нелегко, но твердо решила не унывать. Лучше поразвлечься, будучи стервой. Гидеон нарушил молчание. Дендре ощутила укол вины. Быть хитрой и напористой противоречило ее природе, а это давалось ей нелегко.
– Ты выглядишь слегка нервозной, – заметил он. – Тебя что-то беспокоит?
– Нет. Давай припишем это недосыпу, но я не жалуюсь.
– Надо думать. – Гидеон широко улыбнулся.
– Знаешь, мы слишком бесстыдны в постели для пары, живущей вместе так долго, – сказала она, улыбнувшись в ответ.
– Ну что ж, нам это не надоело, – ответил Гидеон и тут же переменил тему: – Ладно, я думал об этом достаточно. Пожалуй, поедем на Гидру. Мне понадобится несколько дней, от силы неделя, чтобы закончить дела, а потом можно собраться. Отправим Вальдеса и Юкио открыть дом и мастерскую за несколько дней до нашего приезда. Мне давно не терпится приняться за серию гравюр. Мастерская на Гидре просто создана для этого. Все приготовления оставляю на тебя.
Дендре с трудом удалось скрыть свою радость. Она выиграла первый раунд в схватке за мужа! Она смогла удалить его от Эдер – по крайней мере вывела из ее орбиты. Дендре не питала иллюзий: Гидеон будет звонить ей по телефону, может быть, даже пригласит ее пожить в том доме. Эти препятствия можно преодолеть одно за другим.
Встав из-за стола, Гидеон сказал:
– Телефон будет трезвонить весь день – поздравления, интервью, все прочее. Займись этим сама. Я не собираюсь ни с кем встречаться, хочу поработать. Обеда не нужно, просто оставь какой-нибудь еды, я пошлю за ней. Девочкам наверняка хочется поговорить о вчерашнем вечере, скажи, что мы отметим это событие задним числом сегодня за ужином. Кстати, я очень горд за них. Они выглядели потрясающе, были так шикарно разодеты. Мне нравятся привлекательные женщины.
– Я это знаю, Гидеон, – игриво ответила Дендре.
– Еще бы! – произнес он, и у обоих хватило такта рассмеяться.
Появились Вальдес и Тони, получили подробные инструкции относительно смешивания нужных Гидеону красок. Он отошел от Дендре, не сказав больше ни слова. Она не обиделась: Гидеон поступал так всегда, когда собирался с головой уйти в работу.
Из мастерской Дендре поднялась в квартиру. За короткое время предстояло сделать многое. Пьету она нашла в ванной, девушка слушала рок в наушниках. Эмбер еще спала, Дейзи занималась гимнастикой. Дендре сказала всем троим:
– Завтрак через двадцать минут – учтите, через двадцать, а не через сорок.
Дендре с Китти, ее помощницей, приготовили блюдо свежих фруктов, яичницу, булочки и кофе. Стоя над сковородкой, Дендре думала о том, что сказал Гидеон по поводу того, какими красивыми и нарядными были их белокурые, голубоглазые дочери. Но промолчал о том, как выглядела она. Дала себе слово, что больше никаких покупок на распродаже у Ломана в Бруклине не будет.
Она собиралась изменить имидж и впервые в жизни не смотреть на ценники.
Последней за столом появилась Пьета со словами:
– Мама, какое пиршество! Должно быть, тебе есть что сказать или о чем попросить.
Дендре посмотрела на дочерей. Девочки пошли в Гидеона чертами лица и цветом волос. Их все еще не устоявшиеся характеры были уже трудными. Они обожали отца, его работу и славу, а к матери относились с легкой снисходительностью. Умные и чуткие, девушки понимали, что родились отнюдь не в типичной американской семье, но знали и то, что являются членами сплоченного клана, и потому ощущали себя привилегированными.
Гидеон и Дендре гордились дочерьми, потому что те никогда не злоупотребляли отцовской славой. С раннего детства они были на глазах у всевозможных людей из мира искусства, в том числе красивых, холеных женщин, которые то появлялись в доме, то исчезали. Когда девочки подросли и стали понимать, что у отца есть любовницы, Гидеон усадил всех троих и сказал: «Вы должны относиться к женщинам, которые временно появляются в моей жизни, так же как мать. Принимать их, ни о чем не расспрашивать, завязывать с ними дружбу, пользоваться тем, что они могут предложить, потом забывать о них. Отношусь я к ним совсем не так, как к вам и матери. Дендре никогда не заикается о моих романах, и это очень разумно с ее стороны. Вы должны вести себя так же. Больше возвращаться к этому не будем. И не говорите об этом разговоре матери. Она будет смущена, расстроена, а я этого не хочу».
В голосе главы семьи звучала властность, говорившая: «Это моя жизнь и жизнь вашей матери. Не суйтесь в нее!» Девушки условились не вмешиваться в образ жизни родителей. Они уважали мать за то, что та настолько любит отца, что предоставляет ему свободу. Отца – за честность.
– Видели вы когда-нибудь такой праздничный вечер, как вчера? Мам, а что с тобой случилось? Мы все ужасно волновались, потому что не знали, где ты. Потом Эдер сказала, что беспокоиться не нужно, она видела, как ты уехала с Хэвером и его компанией, и мы улеглись спать. Ты уехала с Хэвером? Лучше бы поехала с нами. Мы отправились потанцевать в новое заведение, которое нашла Эдер. Не бог весть что, но музыка была замечательная.
– Разве женщины выглядели не шикарно? А платье, в котором была Эдер – блеск! – сказала Дейзи.
– Пьета была права? Мам, ты хотела что-то сказать? Господи, яичница просто объедение. А эти крохотные колбаски есть?
Дендре пошла к духовке, достала колбаски и понесла их к столу под трескотню дочерей. Поставила накрытое блюдо на стол. Дейзи подскочила и поцеловала мать в щеку.
– Мама, ты никогда ничего не забываешь! Ты самая лучшая на свете.
Эмбер повторила:
– Мама, Пьета права, ты хотела что-то сказать нам? Дендре улыбнулась:
– Да, и к тому же хочу попросить вас кое о чем.
– Чего же ты ждешь, мам? Мы все обратились в слух, – сказала Эмбер.
Дендре рассмеялась:
– Ждала, пока вы перестанете набивать желудки.
– Мам, мы вполне способны одновременно слушать и есть. Только погоди минутку, схожу за сливовым джемом.
Когда Эмбер вернулась к столу, Дендре проговорила:
– Как вы относитесь к тому, чтобы отпраздновать Пасху на Гидре? Мы с отцом собираемся туда на будущей неделе. Хотим побыть там до конца июня и вернуться прямиком на Файер-Айленд.
Девушки с набитыми ртами забормотали:
– Великолепно!
– Можно мне взять с собой Сэма Уонга и Джесси? – спросила Эмбер.
– Я хотела бы пригласить Изабель, – сказала Пьета. Дейзи и Дендре выкрикнули:
– Нет!
– Отец будет раздосадован, если там будет Изабель, – пояснила Дендре. – Она ведь не отходит от него, а ее желание стать художницей раздражает Гидеона, потому что у девочки нет таланта. Думаю, нет, Пьета.
Та надула губы и пожаловалась:
– Никогда я не получаю, чего хочу!
Дендре и ее сестры рассмеялись, потому что Пьета, младшая, почти всегда получала то, чего хотела. Сидевшая рядом Дейзи подалась к ней, принялась щекотать ее и поддразнивать:
– О, бедный ребенок. Маленькая, обиженная Пьета. Сиротка Энни.
Та закорчилась от смеха и завопила:
– Перестань! Пожалуйста, не надо, пожалуйста!
– Признай, что Изабель ужасная зануда, тогда перестану; – смеялась Дейзи.
– Да, да. Сдаюсь!
Дейзи оставила младшую сестру в покое, и Пьета утерла навернувшиеся от смеха слезы. Отдышавшись, она заявила:
– Она вправду ужасная зануда, но я втрескалась в ее брата!
Остальные трое хором ответили:
– Втрескайся в кого-нибудь другого!
Все, в том числе и Пьета, расхохотались.
Девушки привыкли переезжать из дома в дом, для них это было образом жизни и неизменно приключением. Когда они были помоложе, им нанимали репетиторов, чтобы наверстать пропущенные в школе занятия. Им нравилось жить вместе, любому обществу они предпочитали семью, общество друг друга. Не существовало лучшего места, чем то, где находились отец и мать. Дендре была для них центром мира, она обожала кормить своих дочерей, мужа и приятелей.
– Ну, значит, счета за телефонные переговоры возрастут, – сказала Эмбер. Когда родители бывали в отъезде, девушки звонили им по меньшей мере три раза в неделю.
Какие пустяки, подумала Дендре.
Наливая себе еще одну чашку кофе, она спросила:
– Хотите сегодня отправиться со мной за покупками? Нет, лучше завтра.
Девушки перестали есть и погрузились в молчание. Если их что-то и пугало, так это ходьба весь день с матерью по магазинам. Дендре пристально разглядывала каждый ценник, отказывалась покупать что бы то ни было по установленной цене и вечно ныла: «Лучше бы поехали в магазин Ломана». Девушки после этого унижения обычно все же ухитрялись покупать то, что нужно, по установленной цене, но это испытание обычно приводило их в отвратительное настроение: они даже не разговаривали с матерью. Дендре слишком хорошо помнила годы нужды, выпавшей на долю им с Гидеоном. К ее чести, она никогда не напоминала дочерям о былой бедности, о том, что пережили они с мужем, прежде чем достичь нынешнего положения и иметь возможность баловать детей.
Все трое удивленно переглянулись, потому что Дендре, в противоположность большинству женщин, не любила хождения по магазинам. Эмбер и Дейзи были достаточно взрослыми, чтобы делать покупки самостоятельно, и делали, но с уважением относились к мнению матери. У Дендре был свой стиль, который дочери считали вывернутым наизнанку снобизмом: никаких прославленных фирм, дорогих этикеток, никакого шика, всегда выглядеть интересной, а не красивой.
Девушки понимали: кое в чем мать права. Неприязнь Дендре к модным фирмам и огромным ценам, пожелание приобрести репутацию стильной и богатой удерживали дочерей на верном пути. Они, как отпрыски прославленного художника, хотели создать собственный стиль, в котором сочетались бы шик Эдер и облик, созданный их матерью: жены бедного художника в скроенных по диагонали юбках миди, поношенных свитерах с высоким воротом, и изысканными украшениями жены преуспевающего художника – золотыми ожерельями древних майя, скорее произведениями искусства, чем украшениями, и баснословно дорогими шубами из шиншиллы.
– Но какое отсутствие энтузиазма – у меня просто звенит в ушах! Может, вам будет легче ответить, если я скажу, что выбрасываю всю свою одежду и начинаю заново? Покупать все будем для меня, а не для вас, и цены не имеют значения, – сказала Дендре дочерям.
Те молчали. Потом Дейзи сползла со стула повалилась на пол в притворном обмороке и расхохоталась.
– Девочки, мне очень нужна ваша помощь. У меня самой ничего не получится, а ваш отец сказал, что на празднике вы были самыми пленительными и очаровательными. Я никогда не выглядела ни пленительной, ни очаровательной. А мне вроде бы хочется…
– Мам, зачем тебе это? Почему теперь? Ты делаешь это ради папы? – не удержалась Эмбер.
– Нет, для себя.
Пьета подбежала к матери и плюхнулась ей на колени. Поцеловала ее и сказала:
– Ты выглядишь лучше Барбры Стрейзанд, а посмотри, что она сделала из себя!
– Принимаю это как комплимент, дорогая, спасибо.
– Конечно, мы поедем с тобой, – сказала Дейзи. – Вот будет развлечение!
– Непременно поедем с тобой, мама. Ни за что не упущу этого. А папа знает об этой затее? – спросила Эмбер.
– Нет. Вообще-то здесь нет никакой тайны, просто я не хочу устраивать серьезную проблему из поездки за покупками.
– Хочешь, поедем сегодня? Мы можем, правда, Пьета, Дейзи? Это будет таким развлечением, – пришла в восторг Эмбер.
Не дав дочерям ответить, Дендре сказала:
– Сегодня не получится. Я собиралась съездить к Элизабет Арден, сделать прическу и макияж, а уже потом подобрать одежду к своей внешности.
– Я еду с тобой, – решительно заявила Эмбер.
Ее сестры тоже вызвались поехать, но Дендре отказалась от их помощи.
Девушки пообещали не заходить в салон красоты Элизабет Арден на Пятой авеню, если мать угостит их потом чаем с пирожными в Русской чайной. Дендре согласилась при одном условии: они не будут обсуждать эту вылазку ни с отцом, ни с Эдер.
– Я хотела бы войти новой в нашу жизнь как можно тише, – пояснила она.
Девушки согласились. Но Дендре видела по выражению их лиц: они понимали, что такую разительную перемену в их матери вызвало что-то неладное. У них хватило такта не проявлять излишнего любопытства – было достаточно участия в ее эскападе.
Они снова принялись за еду, а Дендре позвала к столу Юкно и Китти. Юкио было поручено сделать телефонные звонки и наметить маршруты поездок. Китти получила указание, что готовить на ужин. На лице кухарки-уборщицы появилось изумление: за все годы, что она работала у Пейленбергов, Дендре впервые доверила ей всю стряпню.
