Текст книги "Сладкая месть"
Автор книги: Роберта Джеллис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)
Мари о чем-то мило болтала, и Уолтер не отрывал от нее взгляда. Неплохо было бы понежиться с ней в постели, а поскольку Ричард и сам был не прочь в меру попользоваться своей свободой, Уолтер не думал, что могут возникнуть какие-то моральные преграды. Но была еще одна проблема: возможно, Ричард преследовал политические цели в отношении своей невестки, хотел создать союз, который не предполагал участие в жизни Мари других мужчин. Однако он легко выявит отношение Ричарда, когда они встретятся с ним в Бреконе, До тех же пор ему придется ходить по туго натянутому канату, не слишком обнадеживая леди Мари. Однако условия на дороге в ноябре не очень-то благоприятствовали развитию недозволенного любовного романа, поэтому опасность его слишком быстрого вызревания из словесного флирта была невелика.
Ни дождь, ни повозки с поклажей не задерживали продвижение путников из Хемела. Решив поехать на свадьбу, Джеффри и Джоанна отправились в путь с восходом солнца на следующее же утро, прибыв в замок Роузлинд поздно вечером, за день до того, как Иэн и Элинор заявили о своей поездке в Уэльс. Под началом сэра Ги замку ничего не угрожало, к тому же Адам и Джиллиан согласились остаться в Англии на случай маловероятного нападения на семейные владения, что неизбежно повлекло бы за собой сбор войск. Из Роузлинда все семейство двинулось прямо на север по направлению в Оксфорд, почти все время держась бездорожья, переходя вброд ручьи и реки.
Джоанна с беспокойством наблюдала за отчимом и матушкой, но энергичностью Элинор мало чем отличалась от дочери, несмотря на то, что довольно забавно ворчала и жаловалась во время каждого привала на ломоту в костях. В первую очередь Джоанну беспокоил Иэн, который давно уже страдал болезнью легких и одышкой, а если старику становилось холодно, кашель мучил его чуть ли не до смерти. Поэтому приходилось постоянно следить за тем, чтобы ему было сухо и тепло – задача не из легких в ноябрьские дни в Англии, особенно если ваш пациент относится к своей слабости с огромным нетерпением.
Однако Элинор и Джоанна имели свои средства, чтобы уберечь Иэна от холода. Женщины часто переодевали его, ласкали под благовидным предлогом, что позволяло им убеждаться в сухости его одежды. Чему Иэн действительно не мог противиться, так это проявлению любви со стороны жены и падчерицы, даже если догадывался об их истинных целях. Ко всему прочему для него придумали тонкую промасленную накидку из пергамента, которая во время сильного дождя защищала от влаги.
На ночь путники остановились в Эбингдонском аббатстве, а следующим утром подобрали в Оксфорде сыновей Джеффри и Джоанны, Вильяма и Иэна, которые были безудержно рады избавиться от скучного распорядка, включавшего в себя лишь уроки да учебные бои. Вильям особенно негодовал по поводу того, что ему приходится оставаться в тылу, когда король воюет. Он постоянно громко жаловался по мере их продвижения на запад, что никогда не научится сражаться, если не достигнет мастерства на собственном опыте.
Хотя Джеффри не обнадеживал Вильяма в присутствии Джоанны, выглядел он задумчивым. В свои четырнадцать (именно столько лет было Вильяму) Джеффри энергично поддерживал Иэна, своего господина, на стенах осажденного замка, а в шестнадцать лет, после того как Оуэна, старшего сквайра Иэна, посвятили в рыцари, он защищал левое плечо господина в настоящем бою.
С одной стороны, Джеффри становилось не по себе, когда он думал об опасностях, с которыми столкнется его старший сын, если ему разрешат отправиться на войну. С другой стороны, его серьезно тревожила справедливость жалоб Вильяма – из большой любви к сыновьям своего кузена король слишком уж пекся об их безопасности. Джеффри опасался, что доводы Вильяма о том, что он готов к войне, имеют под собой действительно крепкий фундамент, а не являются плодом ребяческой страсти к приключениям, о которых ему ничего не известно. Генрих был слишком эмоционален и обладал слишком малым личным военным опытом, чтобы судить о боевой готовности Вильяма.
Одной из главных целей воспитания в чужой семье являлось стремление найти золотую середину между чрезмерной любовью, а следовательно, и чрезмерной боязливостью настоящего родителя и безразличием человека со стороны. Мальчик, отданный на воспитание в возрасте восьми-десяти лет, завладевает любовью своего господина, который не подвергнет легкомысленно своего подопечного излишней опасности; однако приемный отец мальчика ни в коем случае не должен оставаться слеп к возрастающей доблести и способностям юноши, отдаваясь воспоминаниям о младенческом смехе и поцелуях, о первых неуверенных шагах ребенка, хватающего круглой ручонкой пальцы отца, чтобы удержаться на ногах.
В сущности, Джеффри понимал, что Генриху следовало взять Вильяма с собой и обременить его такими обязанностями по лагерю и в замке, какие бы соответствовали оценке способностей юноши, данной его наставником. Даже если бы Вильяма не допустили на поле брани, он мог, по крайней мере, выполнять обязанности гонца и другие поручения подобного рода. Так бы он поднабрался опыта лагерной жизни, увидел бы разных командиров – и тех, которые заботятся о своих воинах, и тех, которые пренебрегают своими обязанностями, да и просто бы возмужал. Более того, Джеффри понимал, что его сыну уже пора испытать кровопролитие на себе, взглянуть в глаза смерти, увидеть необратимые последствия войны. Одиннадцатилетний Иэн был еще слишком юн, но Вильям наверняка созрел для этого.
Джеффри посоветовал Вильяму набраться терпения, но вопрос был слишком серьезен, и ему хотелось обсудить его с Иэном. Поскольку женщин разместили в домике для гостей в отдельных покоях, они не могли помешать. Но даже при таких обстоятельствах улучить удобную минуту было нелегко. Во-первых, в силу того, что разговор во время еды невозможен, Джеффри пришлось ждать, пока пройдет скромная вечерняя трапеза, состоящая из хлеба и молока, и отойдут ко сну послушные братья. Учтивость требовала, чтобы гости, как и их хозяева, сохраняли молчание и создавали, по крайней мере, видимость внимательности по отношению к зачитываемым вслух молитвам.
Затем внимания своего любящего деда потребовали Вильям и Иэн, желая похвастать приобретенными с момента их последней встречи с прародителем доблестью и навыками. Наконец Джеффри прогнал их спать, отослав и Вильяма, якобы в качестве гаранта того, что маленький Иэн не станет озорничать. Избавившись, в конце концов, от мальчиков, Джеффри поднял вопрос о дальнейшем обучении Вильяма, не обойдя стороной и проблему чрезмерного беспокойства короля Генриха за мальчика.
– Я только что подумал об отличном мужчине, который может служить примером для Вильяма, – сказал вскоре Джеффри. – Не рассказывал ли вам Уолтер де Клер о своих проблемах в отношении его собственности, унаследованной от брата?
– От Уолтера я не слышал ничего, кроме рассеянных вопросов типа «Да?», «Что вы сказали?» – рассмеялся Иэн. – Он вовсе не слушал меня, ибо был очень занят, любуясь Сибель. Я было решил, что он оглох, да вот только каждое слово Сибель он слышал совершенно отчетливо, а она говорит гораздо тише меня, в этом я ручаюсь.
– Она ранила его в самое сердце, – рассмеялся в свою очередь Джеффри. – Полагаю, вам известно, что он помчался за мной в Оксфорд, когда покинул Роузлинд.
– Да, Джоанна писала, но мы бы узнали об этом в любом случае. Видел бы ты его лицо, когда Элинор как бы невзначай обронила в шутку, что Сибель несколько перезрела для брака. Я чуть было не задохнулся, удерживаясь от смеха. Он и перепугался, и обезумел от ярости, решив, что в эту самую минуту ты, возможно, как раз продаешь в рабство его жемчужину.
– Он серьезно подумывал о браке с Сибель, – согласился Джеффри. – Мне ничего не оставалось, как удержать его от предложения своей руки и сердца... Вам известно, что сейчас не время для этого, Иэн. Уолтер даже ради жены не стал бы компрометировать себя в лице Пемброка, а у нас хватает недоразумений с Генрихом и без зятя, который открыто выступает на стороне бунтовщиков.
– Однако его пока не объявили вне закона, – сказал Иэн, – и я не думаю, что это может произойти теперь, пока он сам не заявит о своем открытом неповиновении. Я не сомневаюсь, что Пемброк всячески пытается избежать этого. Судя по письмам Саймона, Уолтера не впутали ни в одно нападение на людей и собственность короля. Держу пари, что Ричард принимает меры, чтобы оградить Уолтера от опасности. Ричард во многом похож на отца – он так же мил, добр и благороден.
– Не спорю, но мы уклоняемся от темы, – заметил Джеффри. – Единственная причина, по которой я заговорил об Уолтере, заключается в том, что, готовясь просить руки Сибель, он подробно описал мне свое состояние, четко подчеркнув все его недостатки и погрешности.
– Весьма честно с его стороны, – сказал Иэн, не скрывая ухмылки.
– Да, – ехидно парировал Джеффри, – только там действительно много неувязок. По закону собственность принадлежит Уолтеру; король сам облек его правом на нее. Но у него не хватает сил подчинить кастелянов, к тому же он не доверяет им. – Джеффри подробно изложил ситуацию, как он слышал об этом от Уолтера.
Иэн слушал его, кивая время от времени.
– Ясно. Ты думаешь, он ухаживал за Сибель только для того, чтобы добиться нашей поддержки? – спросил Иэн, но, вспомнив одурманенное состояние Уолтера, рассмеялся прежде, чем Джеффри успел ответить. – Нет, пожалуй, я беру свои слова назад.
– И все же для подобного вопроса есть все основания, – заметил Джеффри. – Вот что я думаю: он привязан к Саймону и прознал о нашей силе; в связи с этим он приехал в Роузлинд, чтобы убедиться в правдивости Саймона и поинтересоваться, нет ли у нас девушки на выданье. Затем он увидел Сибель.
– Скорее всего ты прав, – согласился Иэн. – Но Уолтер не стал выглядеть от этого хуже в моих глазах. Это вполне приемлемый способ подыскивать себе супругу.
– Да, к тому же это говорит о здравом рассудке Уолтера, но мы снова ушли от сути. Естественно, если Уолтер сделает Сибель предложение, а она согласится, я поддержу Уолтера в попытках подчинить кастелянов его брата...
– Я тоже, – энергично перебил Иэн, глаза его загорелись от удовольствия при мысли о небольшой междуусобной войне, которая не повлечет за собой крупных последствий. – И Адам окажет поддержку. Бедный Адам, он просто вне себя от гнева, что все боевые действия проходят в стороне от его владений, что никто не наносит ему оскорблений и даже не совершает набеги на его земли. К тому же, чем он больше гневается, тем покорнее становятся его соседи.
Джеффри снова рассмеялся.
– Я бы тоже предпочитал сохранять покорность, живи и близ Адама, который носится целыми днями по окрестностям в поисках неприятностей. Но, Иэн, смысл всей этой беседы заключается в том, что я мог бы послать Вильяма с Уолтером, когда тот выступит против кастелянов.
Иэн ответил не сразу. Он был очень чувствителен и тотчас же увидел, как его горячо любимый старший внук взбирается по штурмовой лестнице на стены замка, где вместо необычных приключений находит смерть, ставшую уделом многих молодцов. Но Иэн не замедлил окрестить себя старым дураком. Вильям будет взбираться по лестнице только за Уолтером де Клером, как когда-то Джеффри взбирался за ним, а Уолтер являл собой крепкий бастион. Кроме того, Уолтер вряд ли позволит такому неиспытанному юнцу участвовать в открытом бою.
Иэн медленно закивал головой, одобряя эту мысль.
– Да, если будет заключено брачное соглашение или даже если Уолтер просто сделает предложение, – а он вне всяких сомнений выполнит свои обязательства, – Вильям отлично с ним поладит. Привязанность к подопечному сменит забота о брате своей невесты. Можешь не опасаться легкомысленного отношения к Вильяму со стороны Уолтера. Чрезмерное покровительство твоему сыну тоже не грозит. Как мы уже говорили, у Уолтера хватает здравого смысла.
– Это так, даже если его здравый смысл вызван тем, что в комнате находится Сибель, – улыбнулся Джеффри, поднявшись и потянувшись. – Пойду-ка я спать, Иэн. Спасибо вам. На душе у меня стало гораздо легче. В сущности, если нам удастся поженить Уолтера и Сибель до того, как он захватит свои земли, Вильяму обеспечен благовидный предлог для того, чтобы отправиться с Уолтером. Я попрошу для Вильяма освобождение от королевской службы, чтобы он мог сопровождать свою сестру, которая пуглива, застенчива и нуждается в поддержке представителя своей семьи в новом доме.
Иэн перекидывал через скамейку, на которой сидел, ногу, чтобы подняться, но, услышав такую характеристику Сибель, вскинул голову и залился смехом.
– Но откуда королю знать, что это не так? – рассудительно спросил Джеффри. – В присутствии Генриха она такая же смирненькая тихоня, как и большинство благонравных девушек. А если рядом с Генрихом не будет этого хитрого интригана Винчестера, который только ради того, чтобы навлечь на нас подозрения короля, может шепнуть тому на ухо, что женщины Роузлинда отнюдь не пугливы и не застенчивы, Генрих беспрепятственно примет такой предлог.
Без толку было оправдывать Винчестера в глазах Джеффри, который лично имел зуб на епископа, что было весьма необычно, ибо, как правило, Джеффри отличался исключительной, даже порой поразительной проницательностью, поэтому Иэн просто поднялся, поцеловал своего зятя и похлопал его по плечу. Затем оба покинули трапезную. Иэн направился в крошечную келью на мужской половине домика для гостей, совершенно пустую, если не считать узкой койки, табурета на трех ножках и глиняного горшка для ночных нужд. Джеффри пошел в обратную сторону, по всей видимости, намереваясь заглянуть к сыновьям, дабы убедиться, что они спят, и только затем отправиться в свою маленькую комнатушку.
Оставшись наедине, Иэн принялся сам раздеваться, время от времени посмеиваясь, когда пришлось распутывать завязки и наклоняться, чтобы развязать шнурки на ботинках и кроссгартерах[7]7
Кроссгартеры – длинные тонкие полоски материи или кожи, которые обвязывались крест-накрест вокруг ноги ниже колена и поддерживали таким образом чауссы.
[Закрыть]. К счастью, он избавился от доспехов сразу же по прибытии, иначе ему бы пришлось обратиться за помощью.
Джеффри позабыл, что у Иэна уже не было сквайров. Несколько лет назад он отказался взять новых мальчиков, ибо почувствовал, что не сможет должным образом отнестись к их обучению и, что еще хуже, может умереть, так и не подготовив их к посвящению в рыцари. Пока он не представил свету своего последнего молодого протеже, ему всегда помогал раздеваться сквайр, которого иногда заменяла служанка или Элинор.
Без супруги Иэна охватила вдруг волна одиночества, хотя она находилась всего лишь в нескольких сотнях ярдов от него. А затем он ощутил прилив тепла и снова рассмеялся. Он уже был стар. Нелепо, но страсть до сих пор сильно волновала его. А реакция Элинор на его ласки оставалась такой же живой, как всегда. Иэн пожал плечами, наклонился и взял горшок. Такой выход был куда менее приятным, но порой подобная проблема решалась обычным освобождением мочевого пузыря.
Иэн улегся на жесткую монастырскую койку и накрылся тонким одеялом. Затем снова поднялся, недовольно ворча, и укутался в меховой плащ; ему не хотелось испытать очередной приступ закупорки легких посреди свадьбы Саймона. Иэн ненавидел эти приступы скорее потому, что они порождали во всех членах семьи страх, нежели из-за мучительной боли или боязни умереть. Но лицо его тотчас же озарилось нежностью и счастьем; они боялись, поскольку любили его, а он из последних сил боролся за жизнь, потому что любил их. Иэн нуждался в любви. Сколько бы любви ему ни дарили, ее никогда не было много, а сам он, как ни старался, не мог победить и покорить эту любовь.
Естественно, размышления о любви снова напомнили Иэну о Сибель и Уолтере. Станут ли Элинор и Джоанна силой понуждать Сибель? Мать и бабка начинали терять терпение из-за нежелания Сибель обзавестись мужем. Им нужен был кто-нибудь, готовый принять на себя груз и сплотить клан в случае, если ему и Джеффри суждено будет умереть. Конечно, Адам сделает все от него зависящее, но официально он не являлся главой семьи Роузлинда. Саймон тоже не годился для этой цели. Он будет сражаться за Роузлинд, но не станет управлять владениями.
Иэн усмехнулся. Ни Элинор, ни Джоанна никогда бы не допустили подобной мысли. Элинор любила его, а Джоанна любила Джеффри, и женщины, насколько это было в их власти, прогоняли от себя мысль о смерти своих супругов. Но любовь к земле лежала в них гораздо глубже любви к мужчинам. И Элинор, и Джоанна без колебаний отдали бы жизни за своих мужей, но за землю они бы продали не только свои собственные души, но и не посчитались бы с жизнями супругов. Сибель была точно такой же. Она впитала это с молоком матери.
Иэн вздохнул. Он отдал владениям Элинор почти тридцать лет своих трудов, работая под кнутом супружеской любви. Он снова улыбнулся. Это были прекрасные годы, наполненные сражениями, любовью и радостью. Джеффри и женщины были правы; Уолтер идеально подходил для такой цели – он обладал умом, одаренностью, силой и честностью. Будет прекрасно, если он нравится Сибель.
5
Естественно, Сибель не знала о мыслях деда, когда лежала в своей келье, уставившись в потолок. В тусклом свете маленькой масляной лампы Сибель едва ли различала там что-нибудь, но она ничего бы не увидела в любом случае, ибо мысли ее были полностью заняты проблемой, которая волновала Иэна, пока он не уснул. Сибель чувствовала легкое давление со стороны женщин своей семьи, побуждавшее ее принять Уолтера де Клера.
Поначалу матушка казалась совершенно беспристрастной, но теперь она, похоже, заметно благоволила сэру Уолтеру. Сибель не раздражало это давление. Она знала, стоит ей сказать, что Уолтер не устраивает ее, как давление тут же исчезнет, никакого наказания не последует, как не последует ни единого укоризненного взгляда. Более того, Сибель считала, что именно сэру Уолтеру следовало бы быть более решительным, а не ходить вокруг да около. Отец рассказывал о его владениях, о том, что он нуждается в помощи семьи, способной закрепить его права. Но тогда он, безусловно, не мог позволить себе тратить время на бесплодные ухаживания за девушкой, которая не знает, чего хочет, всячески увиливает от прямого ответа и может оставить его без столь необходимого союза.
Сибель нравилось, что существовала необходимость такого союза. То, что сэр Уолтер искал его в Роузлинде, говорило, что он знает о силе семьи. Ее ничуть не обижало то, что поначалу сэра Уолтера интересовала сама семья, а не она сама. Сибель улыбнулась. Возможно, он приехал для того, чтобы взглянуть на семью, но остановил свой взгляд на девушке, когда увидел ее. Или она заблуждалась? А женщина в его палатке?.. «Не будь посмешищем, – твердила себе Сибель. – Подобные вещи никакого отношения не имеют ни к тебе, ни к браку. Бабушка и мама неоднократно говорили тебе, что такие связи значат не больше, чем отправление естественных надобностей».
В отвлеченных мыслях Сибель охотно мирилась с тем, что мужчины прибегают к услугам проституток, чтобы облегчить плотские потребности, схожие с необходимостью в еде или опорожнении кишечника. Саймон не раз рассказывал ей о своих шальных проделках, и Сибель знала, что сэр Уолтер частенько сопровождал его в подобных приключениях. Это ничуть не волновало ее и не ослабляло желания разговаривать и веселиться с сэром Уолтером. Если бы Седрик, оруженосец, вернулся в Кингслер и рассказал ей эту историю, она бы, наверное, покатилась со смеху. Просто смешно, что появление женщины так существенно изменило дело. Как это могло случиться?
Пытаясь понять свою необоснованную реакцию на такой обыкновенный грешок, Сибель снова вспомнила всю сцену, явившуюся к ней с поразительной ясностью: запах ее разгоряченной кобылы; сильно утоптанная земля в лагере; укрытия воинов, обтянутые шкурами; палатка сэра Уолтера с красными и желтыми полосами – цветами рода де Клеров; его щит, прислоненный к палатке у входа (красные шевроны на серебряном покрытии указывали на то, что сэр Уолтер был младшим сыном); сам сэр Уолтер, вылетевший из палатки с мечом в одной руке, в распахнутом халате, обнажавшем его тело, покрытое светло-рыжей порослью.
Вспомнив эту сцену, Сибель улыбнулась и, ощутив тепло и покалывание в теле, приглушенно засмеялась. Ей вдруг стало интересно, что бы она почувствовала, если бы прикоснулась к мужчине с такой богатой растительностью на теле. Мужское тело ей было знакомо лишь по образам отца, деда и Саймона, но ни один из них не отличался такой обильной растительностью на теле. И все же было что-то до боли желанное и знакомое в густо поросшем волосами теле сэра Уолтера. Кто же соответствовал такому описанию?... Дедушка Саймон!
Совершенно неожиданно Сибель вдруг увидела, как она гладит грудь сэра Уолтера, делает завитки из волос на его теле. Этот образ вызвал очень странное ощущение в животе, по всему телу разлилось необыкновенное тепло, очаг которого пульсировал в пояснице. Это ощущение было сладостным, но заставляло ее испытывать волнение. Хотелось вытянуться и выгнуться так, чтобы хрустнули кости. Сибель почувствовала, как заливается краской стыда, ибо мысль, мелькнувшая в ее голове, не должна была родиться в сознании невинной девушки... Сцена в лагере не выходила у нее из головы, но теперь Сибель представлялось, как сэр Уолтер раздевается сам, как помогает снять платье женщине... Нет, это невыносимо! Он целовал эту шлюху, шептал ей горячие страстные слова, а глаза его туманились от страсти!..
В мгновение ока холодная ярость сменила румянец стыдливости, но через минуту Сибель будто вновь обожгло видением женщины, которая полуголой выскочила из палатки Уолтера, где до этого стонала в объятиях мужчины, и, может быть, они, насладившись любовью, так и уснули в объятиях друг друга?.. Вот в чем дело! Женщина! Сибель нашла ответ на свой вопрос. Увидев женщину, она пришла в ярость, поскольку знала, что эта шлюха совокуплялась с сэром Уолтером, а она и сама желала этого мужчину, не столько в будущем, как мужа, сколько именно в этот момент. Его полуобнаженный вид... нет, он был совершенно гол, если не считать распахнутого халата, который он тотчас же запахнул, когда увидел ее. Сибель прыснула от смеха. Потому-то он и не мог поднять свой щит! Он потянулся за ним, увидел ее и поспешил запахнуть полы халата.
«В таком случае, – думала Сибель, – вопрос решен. Он мне действительно очень нравится, так что пускай папа принимает брачное предложение, как только утихнут все эти распри». Она уютно свернулась калачиком, ощущая облегчение и восторг, но вдруг снова нахмурилась. Как-то раз Рианнон делилась с ней своими опасениями, пугаясь, что Саймон не будет хранить ей верность после женитьбы, и Сибель заверила девушку, что этого не случится. Мужчины Роузлинда, гордо заявила в ответ Сибель, не способны на такие вещи. Они женились только тогда, когда не сомневались в своем выборе, и после свадьбы хранили верность. Но Уолтер... Сибель на мгновение задумалась, осознав, что несколько раз уже назвала его не сэром Уолтером, а просто по имени... Уолтер не был связан с Роузлиндом ни традициями, ни кровью.
Сибель знала, что далеко не все мужчины относятся к вопросу о супружеской верности, как к серьезной проблеме. Но в этот же момент улыбка медленно изогнула уголки ее полных губ. Она вспомнила вторую часть своего разговора с Рианнон о верности Саймона. Она сказала девушке, что именно жена должна сделать брак приятной и интересной вещью.
Мужчины, вспомнила Сибель изречение Элинор, – необыкновенно наивные создания в вопросах любви, и в муже без труда можно разжечь беспокойство и страсть. Да... именно так она и сказала, но она лишь повторяла то, что слышала от матери и бабушки. Верит ли она себе сейчас, когда сама столкнулась с такой проблемой? А если не верит?
Матушка намекала, что единственным минусом для нее мог послужить возраст Уолтера и то, что он, возможно, привык к укладу своей жизни. Если так, то тут не обойтись без конфликтов, поскольку Сибель воспитали в духе независимости и первенства по отношению к своей собственности – эта особенность была не только чуждой, но и оскорбительной для большинства мужчин. Не заставит ли это Уолтера подыскать себе другую, более покорную жену? Что тогда останется ей? Эти вопросы не давали Сибель покоя. Не придется ли ей выйти замуж за одного из тех зеленых юнцов, которые ходят за ней по пятам каждый раз, как она появляется в обществе? Несомненно, из любого такого юнца можно вылепить себе мужа и подчинить его жизненному укладу Роузлинда.
Что-то внутри Сибель содрогнулось при мысли, что ей придется стать всем – наставницей мужа, судьей и защитницей Роузлинда и его вассалов, главой всего клана. Нет! Даже бабушка не взваливала на свои плечи столь тяжелый груз. Дедушка не являлся просто боевой машиной, послушно исполняющей приказы жены. Он выполнял роль противовеса и, несмотря на все свое добродушие и мягкость, обладал собственной волей и характером. Сибель помнила вспышки ссор между своими прародителями, когда она боялась, что потолок замка обвалится и рухнет прямо на них.
Мама и папа тоже были на равных. Они не вскипали и не метали громы и молнии так же легко, как дедушка и бабушка, но спорили друг с другом не менее горячо, пользуясь при этом лишь более вежливыми словами. Но, несмотря на все свои споры, мама и папа поддерживали друг друга, заряжаясь силой и энергией от своей любви. «Я не справлюсь со всем сама, – подумала Сибель и почувствовала, как на глаза навернулись слезы. – Мне нужен мужчина, настоящий мужчина. Безусловно, я смогу сдерживать его».
И тут ее одновременно посетили две успокаивающие мысли. Тетя Джиллиан никогда не ссорилась с дядей Адамом, но почти всегда все выходило так, как хотела она. Кроме того, Сибель понимала это, она немало пристыдила Уолтера за дурацкую ошибку, совершенную его людьми. Но он довольно быстро оправился. Он смотрел на нее во время этого столкновения так же, как и прежде.
Приняв решение, Сибель забылась спокойным сном, а утром сообщила матушке, что готова принять предложение Уолтера, если таковое последует. Не выказав удивления, Джоанна одобрительно кивнула. Она заметила, что с тех пор, как они встретились в Роузлинде, Сибель замкнулась в себе, и предположила, что девушка раздумывает над самым важным решением в своей жизни.
– Прекрасно, – сказала Джоанна, не теряя спокойствия, хотя ее сердце захлестнула волна нежности и тревоги при мысли, что Сибель предстоит окунуться в бурные воды женской зрелости. – Однако предоставь мне самой сообщить об этом отцу и деду. Лучше, если они будут думать, что этот вопрос все еще остается спорным. – Она улыбнулась, а в глазах ее засверкали лукавые искорки. – Мужчины, – продолжала Джоанна, – слишком уж отзывчивы на жалобы своих собратьев по полу. Прежде чем мы определимся до конца, Джеффри и Иэн убедят Уолтера в том, что ты – его верная раба.
– Я быстро лишу его иллюзий на этот счет, – колко ответила Сибель.
– Не сомневаюсь в твоих возможностях, – сказала Джоанна, – но это может уязвить его гордость. Пускай Уолтер лучше думает, что его ухаживания помогли ему завладеть нелегкой добычей. Тогда, если он тебя разочарует, ты сможешь легко отступить, притворившись, что все еще сомневаешься. Таким образом, он решит, что все препятствия чинит сам.
Сибель задумчиво нахмурила свои золотистые с бронзовым отливом брови. Она обладала очень прямым и честным нравом, и такая неискренность тревожила ее.
– Бывают времена, – пояснила Джоанна, уразумев, о чем думает дочь, – когда чрезмерная честность творит жестокие вещи. У мужчин есть гордость, и ее нельзя рушить, ибо с осколками гордости исчезает и честь. Женщина должна быть очень осторожна в своем выборе, чтобы не уничтожить гордость мужа.
– Ясно, – ответила Сибель. – Но в отношениях мужа и жены не должно быть ни гордости, ни обмана.
Джоанна улыбнулась.
– Это правда и неправда, любовь моя. Нет никакой лжи в том, если ты добиваешься желаемого результата, оставляя при этом мужчину счастливым и довольным, а не ввергаешь его в опасное состояние, когда он начинает бояться, что является рабом собственной страсти.
– Но проявление благоразумия – это не то же самое, что поклонение страсти, – возразила Сибель.
– Не говори глупостей, – сказала Джоанна, качая головой. – Если женщина не соглашается с мужчиной, он всегда убежден, что не права именно она. А если он уступает, то не верит в свою рассудительность и считает себя обманутым из-за страсти к женщине. Однако, если вместо того, чтобы сказать: «Не будь идиотом!», женщина говорит: «Любимый, ты действительно считаешь, что это так? Как такое возможно? Будь добр, объясни мне еще раз, ведь я только женщина и многого не понимаю...», тогда благоразумие часто берет верх.
– Я видела, как это получается у тети Джиллиан, – рассмеялась Сибель. – И в вопросах, касающихся королевства или даже наших собственных владений, такая тактика, по-моему, самая верная. – Тут она снова призадумалась и нахмурилась. – Но что, если он вообще не станет советоваться со мной? Кроме того... существуют вещи, которым благоразумие просто чуждо...
– Да. Это возвращает нас к тому, почему я не хочу, чтобы Уолтер сразу же отбросил все сомнения насчет тебя. Во время его ухаживаний ты можешь легко раскрыть ему, что именно пробуждает твой интерес, и приучить его говорить тебе то, что ты хочешь слышать. Скорее всего он будет говорить тебе, что твои глаза подобны звездам, а губы, как спелые вишенки, или нести другую похожую чепуху. Не останавливай его слишком резко, а аккуратно подведи беседу к более благоразумной теме.
Это заставило Сибель рассмеяться снова.
– Не вижу никакого абсурда в том, если он будет сравнивать мои глаза со звездами.
– Возможно, если он не будет слишком увлекаться этим, – согласилась Джоанна, рассмеявшись в свою очередь, – но, если Уолтер не найдет сказать ничего другого, разговор очень скоро наскучит тебе.
– Надеюсь, у меня есть что похвалить и кроме глаз, – с деланной серьезностью заметила Сибель.
– Что ты такое говоришь, бессовестная! – воскликнула Джоанна. – Нам следует поспешить, иначе мы застанем ночь в дороге. Помни, о чем я тебе говорила. Если твой отец или Иэн заговорят с тобой об Уолтере, скажем им просто, что ты не возражаешь против него, но хочешь получше с ним познакомиться. Я вполне серьезна, Сибель. Ты должна четко знать, как поведет себя с тобой Уолтер, когда получит разрешение твоего отца. Более того, поскольку ни одно брачное соглашение не может быть подписано без благословения твоей бабушки, ты всегда сможешь отказаться, если решишь, что ошиблась в своих чувствах или в самом Уолтере.
