Текст книги "Ночь в монастыре с привидениями"

Автор книги: Роберт ван Гулик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Глава 10. Судья Ди проводит неприятные четверть часа; барышня Нгеуян предстает в новом свете

Судья Ди огляделся. Маловероятно, чтобы нападавший ожидал его снаружи, но кто знает! Наполовину успокоенный царившей в коридоре тишиной, он шел, размышляя о своем приключении. Для того, чтобы нанести такой удар, нападавший должен быть высоким и сильным мужчиной… Мо Моте таким и был, но что могло его толкнуть на этот поступок? Пока судье виделся лишь один мотив: если актер был садистом и слышал его разговор с настоятелем о подозрительной кончине трех девушек, он мог опасаться, что следствие раскроет историю женщины с обрубленной рукой. В этом случае увиденная через окно коридора сцена – не галлюцинация. Нужно, – сказал себе судья, – спросить у отца настоятеля имя актера, открывшего дверь во время нашей беседы.

Тревожила его и история барышни Нгеуян. Она изобразила себя барышней Пао, чтобы «предупредить» либо ее, либо ее мать. Предупредить о чем? И, похоже, она солгала Куану: невероятно, чтобы принадлежащая к обеспеченным кругам девушка владела дрессированным медведем. Нет, скорее барышня Нгеуян состояла при каком-нибудь странствующем зверинце и примкнула к группе Куана по приказу другой особы, пока что неизвестной. Было над чем поломать себе голову!

Меланхолично покачивая головой, судья остановился перед четвертой дверью слева и постучал. Как он и ожидал, никто не ответил, но дверь приоткрылась. Прекрасная возможность обыскать вещи Мо Моте!

Судья вошел. В темноте он с трудом различил шкаф и стол, на котором стояла свеча. Вынимая из рукава огниво, он услышал за спиной сердитое рычание.

Обернувшись, он заметил почти на уровне пола два зеленых глаза, которые злобно на него уставились. Медведь!

Отступление было отрезано. На ощупь обошел он вокруг стола и кинулся в шкаф, закрыв за собой дверцу.

Рычание усилилось. Он слышал, как зверь подошел к шкафу, когти его скребли дерево. Начальник уезда проклинал свою рассеянность. Теперь-то он припомнил, что барышня Тин говорила ему о четвертой двери направо! Таким образом, он по ошибке вошел в противоположную комнату, где жила барышня Нгеуян.

Царапанье прекратилось, пол содрогнулся: зверь разлегся перед шкафом.

Положение судьи было плачевным. Вероятно, барышня Нгеуян не замедлит появиться, но до тех пор он был во власти опасного чудовища и решительно не представлял, как работает мозг зверя. Будет ли он пробовать выломать дверцу шкафа? Она казалась прочной, но если медведь всем своим туловищем на нее навалится, она может и развалиться.

В шкафу было тесно. Напрасно судья пытался пригнуться, верхние доски больно давили на затылок. И становилось душно.

Осторожно он приоткрыл одну из створок. В шкаф проник воздух, но мощный удар лапой и злобное рычание вынудили судью поспешно захлопнуть дверцу.

Вскоре он снова начал задыхаться, по его телу потек пот. Что делать? Если он снова откроет шкаф, медведь может просунуть к нему лапу…

Но вот кто-то вошел в комнату, низкий хрипловатый голос произнес:

– Ты опять ловишь мышей? Немедленно иди в свой угол-Судья услышал, что зверь уходит от шкафа. Он приоткрыл дверцу и жадно вдохнул воздух. Барышня Нгеуян зажгла свечу, взяла из ящика туалетного столика горсть засахаренных фруктов и бросила медведю.

– Хорошо поймал, – сказала она. Медведь ответил довольным урчанием.

Судья вздохнул. Его достоинство жестоко пострадает, когда он выберется из укрытия, но лучше обойтись раненым самолюбием, чем быть растерзанным страшным зверем. Только он собрался обнаружить свое присутствие, как к своему смущению увидел, что барышня Нгеуян снимает платье. Лучше было дождаться, пока она наденет ночную рубашку. Он уже собирался прикрыть дверцу шкафа, но остановился: худые обнаженные руки актрисы были скорее мужскими, местами их покрывали темные волосы. На левой был виден длинный красный рубец.

Когда упавшее платье обнажило юношескую грудь, судья кашлянул, прочищая горло, и сказал:

– Я ваш уездный начальник. Мое присутствие здесь объясняется недоразумением.

Увидев, что медведь вновь приближается, он торопливо добавил:

– Послушайте, отзовите этого зверя!

Мнимая Нгеуян ошеломленно взирала на неожиданного гостя.

– Можете выбраться из шкафа. Он вас не тронет, – сухо произнесла она.

Судья приблизился к креслу у стола, не спуская глаз с огромного животного.

– Ну, садитесь же! – нетерпеливо воскликнул его хозяин. – Я же говорю, что вам нечего бояться.

– Возможно, но я предпочел бы, чтобы вы его привязали. Сняв парик, юноша прикрепил толстую цепь к ошейнику медведя, а другой ее конец пропустил через кольцо, вделанное в оконную раму. Щелчок висячего замка показался судье самым гармоничным звуком, который он когда-либо слышал. С облегчением опустился он в бамбуковое кресло.

Хозяин комнаты накинул просторное домашнее платье и также присел.

– Теперь, когда вам известен мой секрет, что вы предпримете?

– Вы брат барышни Пао, не так ли?

– Совершенно верно. Но, к счастью, та толстуха – не моя мать. Как вы угадали?

– Мне показалось любопытным, что барышня Белая Роза осталась невозмутимой во время вашего выступления с медведем, хотя была страшно напугана, когда Мо Моте угрожал вам саблей. Из этого я сделал вывод, что медведя она знала раньше. Когда же я увидел вас без грима, ваше семейное сходство мне все сказало.

– В любом случае, против меня можно выдвинуть только одно обвинение – что я выдавал себя за особу другого пола. Это ничтожный проступок, особенно если действуешь из благих побуждений.

– Объяснитесь. Но сначала назовите ваше настоящее имя.

– Кан Ийде. Я старший сын богатого столичного торговца рисом, Кан Ву. Белая Роза – моя единственная сестра. Шесть месяцев назад она влюбилась в одного студента. Отец счел, что тот ее, не достоин, и отказался дать согласие на брак. Некоторое время спустя этот юноша в пьяном виде упал с лошади, сломал позвоночник и умер. В отчаянии моя сестра решила, что у юноши было нервное расстройство из-за отказа нашего отца, и обвинила его в смерти любимого. Это было совершенно нелепо, потому что тот студент чрезмерно выпивал еще до знакомства с ней, но попробуйте взывать к логике увлеченной девушки! Белая Роза объявила, что уйдет в монастырь. Родители сделали все возможное, чтобы заставить ее изменить решение, но ее упрямство лишь окрепло. Она угрожала покончить с собой, если ей помешают дать монашеский обет и в конце концов стала послушницей в монастыре Белого Журавля.

Кан погладил верхнюю губу, где недавно у него, наверное, были усы, и продолжал мрачным тоном:

– Это столичная обитель. Не раз заходил я туда, чтобы воззвать к ее разуму. Я рассказывал ей о распутной жизни, которую вел ее возлюбленный, убеждал, что наш отец лишь выполнил свой долг, не согласившись на этот брак. Единственный результат моего красноречия: она отказалась видеть и меня. Когда я снова пришел в тот монастырь, настоятельница сообщила, что Белая Роза уехала неизвестно куда. Несколько серебряных монет развязали язык привратника. Он доверительно сообщил, что моя сестра свела знакомство с набожной вдовой по имени Пао и уехала вместе с ней. Видя растущее беспокойство родителей, я решился продолжить мое расследование и наконец обнаружил, что эта госпожа Пао привела мою сестру сюда. Я принял решение приехать самому и попробовать еще раз воззвать к ее разуму. Зная, что она откажется от встречи со мной, я переоделся актрисой, чтобы к ней приблизиться. Я не раз выступал в любительских спектаклях. Под именем и в обличий барышни Нгеуян я направился к господину Куану, который за вознаграждение согласился включить меня в свою труппу и провести в монастырь для участия в юбилейных торжествах. О моих замыслах господин Куан ничего не знал, и его не в чем упрекнуть, благородный судья.

Мой замысел удался благодаря Мо Моте, который невольно оказал мне услугу во время танца с саблей. Его опасные выпады заставили сестру трепетать за меня, и она позабыла о своей обиде. После спектакля она ускользнула от общества госпожи Пао и сказала мне, что находится в затруднении. Благочестивая дама очень мила с ней и относится, как к дочери, но у нее только одна мысль – добиться от моей сестры принятия монашеского сана. Однако в этом монастыре Белая Роза встретила другого молодого человека, некоего Цун Ли. Хотя она еще очень мало его знает, но уже начинает задумываться, правильно ли поступает, собираясь отказаться от этого мира. С другой стороны, ей не хочется разочаровывать госпожу Пао, которая так много для нее сделала и утешила, когда «собственная семья повернулась против нее». Да, благородный судья, она употребила именно эти слова – «повернулась против нее»! Я пригласил ее в свою комнату, где мы могли бы спокойно поговорить и выбрать наилучшее решение. Я предложил ей снять ее черную рясу. В белом нижнем платье любой примет ее за меня. Она так и сделала, а рясу свернула и сунула в рукав.

Кан Ийде вздохнул и продолжал:

– Я хотел было последовать за ней, но меня задержал этот глупец Цун Ли. Когда мне наконец удалось от него избавиться, я бросился в свою комнату, но Белой Розы там, не было. Тогда я пошел к госпоже Пао. В ее покоях также никого не было. Совершенно расстроенный, я выпил пару чарок с Куан Лаем, а потом снова отправился к госпоже Пао. Свет у нее не горел, а дверь была заперта на ключ. Мне придется подождать до завтра, чтобы переговорить с сестрой. Теперь ваше превосходительство знает все.

Судья Ди задумчиво гладил бороду. Он знал имя Кан Ву, и история показалась ему правдоподобной.

– Вы бы действовали разумнее, если бы обратились к властям, – заметил он.

– Позвольте не согласиться с вашим превосходительством. Белая Роза становится монашенкой с согласия родителей, а госпожу Пао весьма уважают в даосских кругах столицы. А вы же знаете, каким влиянием они сейчас пользуются. Мой отец – последователь Конфуция, но если бы его заподозрили в противодаосских настроениях, его торговля пострадала бы.

– Предоставьте мне заняться этим делом, – ответил начальник уезда. – Завтра утром я повидаюсь с госпожой Пао и переговорю с вашей сестрой. Постараюсь, чтобы она отказалась от своих планов. Надеюсь, что интерес, который она питает к Цун Ли, облегчит дело. Сам бы я никогда не выбрал Цун Ли зятем, но он принадлежит к хорошей семье и, может быть, остепенится с годами. В любом случае, небо предписывает женщинам выходить замуж и иметь детей. Меня огорчает, когда они становятся монашками… Все равно, буддийскими или даосскими. И последний вопрос: откуда у вас этот медведь и почему вы взяли его сюда с собой?

– Благородный судья, я люблю охотиться. Семь лет назад я захватил его на севере, когда он был совсем маленьким медвежонком. С той поры он у меня. Научить его танцевать, делать различные трюки – меня это страшно увлекло. Он очень ко мне привязан и, несомненно, считает меня своим отцом! Однажды он поранил мне левую руку, но не со зла, просто хотел меня приласкать! Рана легко зажила, но в сырую погоду рука болит и коченеет. Вступая в труппу Куана, я взял его с собой, ведь он слушается только меня. К тому же благодаря ему я мог выступить с хорошим номером.

Судья кивнул. Многое теперь стало ясным: Кан не пользовался во время представления левой рукой, потому что она болела; Белая Роза прижимала свою руку к телу из-за спрятанного в рукаве черного платья; она ускользнула, не подождав, боясь встретиться с госпожой Пао и, видимо, решила отложить на завтра разговор с братом. Да, все прояснялось.

– Я не знаю медвежьих повадок, – возобновил он разговор. – Что бы сделал ваш медведь, если бы вы не подошли? Выломал бы дверцу шкафа?

– О нет! Они хитры, но не предприимчивы. Им никогда не приходит в голову сделать то, чего раньше ни разу не делали. Я знаю, что он никогда не попытается сам открыть дверь, а поэтому оставляю его в комнате, не привязывая. Он ждал бы вашего выхода, время от времени царапая и обнюхивая мебель, чтобы убедиться, что вы еще там. Терпение медведей бесконечно.

Судья невольно содрогнулся.

– Пожирают ли они свою жертву?

– Они делают нечто похуже. Они ее опрокидывают и раздирают в клочья, играют, как кошка с мышью. Однажды я видел останки охотника, которого растерзал медведь. Это было не слишком приятное зрелище.

– Великое Небо! – воскликнул судья. – Какой очаровательный товарищ по забавам!

Кан пожал плечами.

– Этот зверь никогда не доставлял мне никаких забот, – сказал он. – Он очень привязан и к моей сестре, хотя и не подчиняется ей так, как мне. Но он ненавидит тех, кого не знает. Впрочем, случается, он не обращает на них никакого внимания. Иногда же просто не переносит! Похоже, вы принадлежите ко второй категории, благородный судья. Добавлю, что сейчас он особенно раздражителен, потому что ему не хватает движения. В те два часа, которые предшествуют заре (это единственное время, когда в этом муравейнике отдыхают), я вывожу его на прогулку во дворик между этим зданием и зданием напротив. Сюда не выходит ни одно из окон первого этажа, да и ворота массивные. Мне рассказывали, что в прошлом там оставляли непослушных монахов. Не подвергая никого опасности, я заставляю медведя там бегать и прыгать.

– Это хорошая мысль, – согласился судья. – Видели ли вы Мо Моте, пока разыскивали сестру?

– Нет! – воскликнул Кан, вспыхнув. – Этот грязный тип проводит время, приставая к барышне Тин. Роль, которую я тут играю, мешает мне проучить его, как он того заслуживает. А жаль. Пусть он выше и сильнее меня, но я учился борьбе и в состоянии дать ему хороший урок. И теперь я сделаю так, что он оставит барышню Тин в покое. Она не только обаятельная девушка, благородный судья, но и настоящая гимнастка, владеет лошадью лучше, чем любой из знакомых мне парней. Какие замечательные охотничьи вылазки мы устраивали бы вдвоем, если бы она была моей женой! Она совсем не похожа на тех куколок, на которых меня хотели бы женить родители. Увы! Тин слишком независима, чтобы согласиться на брак со мной.

Судья Ди поднялся.

– И все-таки спросите у нее, – сказал он, – и вы увидите, что она вам ответит! А теперь мне пора уходить. Тао Ган наверняка всюду разыскивает меня.

Он дружески кивнул медведю, но тот злобно уставился на него своими маленькими глазками, давая понять, что чувства его нисколько не изменились.

Глава 11. Снова возникает загадочно пахнущая тень; Цун Ли раскрывает судье истинный смысл своих стихов

Как только Кан захлопнул свою дверь, судья пересек коридор и остановился перед противоположной комнатой. Она не была закрыта на ключ. Он вошел, но не увидел никого в комнате, освещенной свечой, догоравшей на бамбуковом столе. Здесь не было ничего, кроме двух стульев и неразобранной постели: ни баулов, ни вещей, ни одежды на деревянной вешалке. Если бы не свеча, комната выглядела бы нежилой.

Судья выдвинул ящик стола, в котором не было ничего, кроме пыли. Нагнувшись, он заглянул под кровать, но увидел лишь маленькую мышку, которая тут же скрылась.

Отряхнув колени, он решил найти своего соратника. Было уже пополуночи, и Тао Ган, конечно же, расстался с актерами.

Действительно, он застал его в комнате скрючившимся над жаровней, в которой тлели два или три уголька. Тао Ган всегда был противником ненужных расходов. Его лицо просветлело, когда он увидел входящего судью. Вскочив, он спросил:

– Что случилось с вашим превосходительством? Я смотрел повсюду, но…

– Дай мне горячего чаю, – прервал его судья. – Нет ли у тебя чего перекусить?

Пока судья устраивался за маленьким столиком, Тао Ган порылся в своем дорожном сундучке и извлек оттуда два высохших пирожка.

– Очень огорчен, но мне больше нечем попотчевать ваше превосходительство.

Жадно откусывая от пирожка, судья с удовлетворением произнес:

– Это великолепно! Пахнет свиным салом! У того, кто его готовил, мозги не были сдвинуты набекрень всеми этими вегетарианскими глупостями.

Проглотив оба пирожка и выпив три чашки чая, судья зевнул.

– Хорошо выспаться, вот что мне теперь нужно. Но если кое-что и удалось выяснить, многое еще требует моего внимания. Знаешь ли, Тао Ган, ведь меня недавно пытались убить!

Он рассказал о своем приключении, а потом кратко изложил свой разговор с барышней Тин и мнимой барышней Нгсуян.

– Дело благочестивой просительницы практически завершено, – закончил он. – Завтра утром у меня состоится небольшая беседа с госпожой Пао. Теперь же мне хотелось бы разузнать лишь одно – кто хотел меня прикончить.., и почему.

Тао Ган задумчиво обмотал три волоска своей бородавки вокруг указательного пальца и сказал:

– По мнению барышни Тин, Мо Моте хорошо знаком с монастырем. Может быть, он бродячий даос. Эти ребята шатаются по всей империи, посещают различные общины и творят всякие делишки. Они не бреют голову, как буддисты, а потому им легко выдавать себя за обычных людей. Если Мо Моте уже бывал здесь, не исключено, что на его совести одна из подозрительных кончин. Или же все три. А может быть, женщина с обрубленной рукой – еще одна из его жертв. Переодевшись актером, он вполне мог сюда вернуться, чтобы заставить замолчать или платить возможных сообщников.

Судья утвердительно кивнул головой.

– Действительно, все это вполне возможно и согласуется с пока что очень расплывчатой версией, которую я пытаюсь сформулировать. Помнишь неприятность с недостающим прибором за столом духовных лиц во время банкета? Не значит ли это, что Мо Моте снова облачился в рясу и затерялся среди монахов? Выступая в роли актера, он был под маской или лицо его было так расписано, что обитатели монастыря не могли его узнать. Если это так, то понятно, почему мы нигде его не находим и почему его комната пуста. Больше того, если это он подслушал мою беседу с отцом настоятелем, понятно его стремление меня устранить.

– Убить начальника уезда – дело опасное!

– Вот почему я и подозреваю Мо Моте. Не вижу, кто еще мог бы решиться на подобное. Всем известно, что убийство императорского чиновника приводит в движение всю административную машину. В мгновение ока этот монастырь наполнился бы стражниками, следователями, агентами секретных служб, которые не оставили бы камня на камне, пока не обнаружили бы убийцу. Но Мо Моте не принадлежит к этой общине; покончив со своим грязным делом, он мог бы ускользнуть, не заботясь о том, что произойдет после его ухода.

Тао Ган согласно кивнул.

– И еще одно, – сказал он. – Разве ваше превосходительство не расспрашивали настоятеля об обстоятельствах смерти его предшественника? Если он умер неестественной смертью, а убийца подслушал разговор, разве не захотел бы он любой ценой остановить ваше расследование?

– Ну, такое предположение неуместно. Больше десяти человек присутствовали при последних минутах священнослужителя и не заметили ничего подозрительного. Я очень ясно дал понять отцу настоятелю, что не нахожу ничего…

Судья вдруг замолк.

– Да нет, ты прав, – почти сразу же вновь заговорил он. – Я ведь сказал, что бальзамирование тела не уничтожает следов насильственной смерти. Кто-то на основании этих слов мог подумать, что я намерен осуществить вскрытие…

Стукнув кулаком по столу, он воскликнул:

– Нужно, чтобы Цун Ли описал мне кончину настоятеля, не опуская никаких подробностей. Где же этот чертов поэт?

– Когда я уходил от господина Куана, актеры еще пировали. Наверное, Цун Ли все еще с ними. Сегодня вечером им выплатили гонорар, а они не из тех, кто при таких обстоятельствах рано ложится.

– Превосходно! Пойдемте к ним. Не знаю, обязан ли я удару по черепу или двум часам вынужденного отдыха, но я больше совсем не чувствую своей простуды. Моя головная боль исчезла, а вместе с ней и температура! Но разве тебе не хочется спать?

Тао Ган слегка улыбнулся.

– По ночам я сплю мало, – сказал он. – Иногда я дремлю, но чаще в голове бродят всякие мысли.

Судья с любопытством посмотрел на своего странного помощника, который двумя пальцами ловко пригасил фитилек свечи. Вот уже год, как они работали вместе, и судья начал испытывать настоящую привязанность к этой меланхоличной личности. Не переставая спрашивать себя, о чем тот мог размышлять ночами, он открыл дверь.

Шорох шелка заставил его вернуться к действительности достаточно быстро, чтобы заметить исчезающую за углом коридора тень.

– Стереги лестницу! – крикнул он Тао Гану, а сам бросился преследовать таинственного подслушивателя.

Тао Ган побежал к лестничной площадке. Он извлек из рукава моток черной навощенной веревки и натянул поперек лестницы, заметив с ухмылкой:

– Если наш незнакомец слишком поспешит, боюсь, он будет неприятным образом задержан здесь в своем порыве! Едва он приладил свою ловушку, как появился судья.

– Я его упустил, – с горечью сообщил он. – За поворотом есть маленькая лестница.

– Ваше превосходительство, а что это был за человек?

– Я едва его заметил. Он убежал со всех ног, а когда я завернул за угол, там уже никого не было. Но это тот, кто меня ударил.

– Как, ваше превосходительство, можете быть в этом уверены?

– После него остался тот отвратительный запах, который я уловил перед тем, как меня оглушили. Мне начинает надоедать эта игра в прятки. Действовать надо быстро, ведь этот негодяй слышал весь наш разговор! Сначала пойдем к Куану. Если там нет Цун Ли, я разбужу учителя Суеня, и мы сейчас же организуем облаву, обследуем самые глухие монастырские уголки, – включая закрытые для посещения места. Пойдем, не будем терять больше времени!

В артистической уборной уже никого не было, кроме Куана и Цун Ли, навалившихся на стол, уставленный множеством пустых кувшинов. Мертвецки пьяный хозяин труппы добродушно похрапывал, в то время как поэт, уткнувшись носом в стол, пальцем чертил в пролитом вине бессмысленные знаки.

При виде начальника уезда он хотел было привстать, но тот сухо ему сказал:

– Сидите!

Опустившись на соседний стул, он продолжал:

– Внимательно меня выслушайте. Недавно меня пытались убить. Возможно, это связано с тем, что вы мне рассказывали о смерти бывшего настоятеля. Вам надлежит припомнить решительно все, что вы знаете об этом деле. Я вас слушаю.

Цун Ли провел рукой по лбу. Неожиданное появление двух лиц и суровые слова судьи несколько отрезвили его. Откашлявшись, он со смущенным видом начал:

– Ваше превосходительство, это странная история. Не знаю, должен ли я…

– Хватит уверток! – оборвал его судья. – Тао Ган, посмотри, не осталось ли после этих двух пьяниц вина. А то глаза слипаются.

Поэт бросил жадный взгляд на чарку, которую наполнял Тао Ган, но тот сделал вид, что ничего не замечает, и поэт, вздохнув, приступил к рассказу:

– Мой отец был личным другом бывшего настоятеля монастыря Нефритового Зеркала. Он часто его посещал, и они постоянно переписывались. В последнем письме, написанием перед смертью, Нефритовое Зеркало сообщал отцу, что совершенно не доверяет Истинной Мудрости, в то время эконому, а ныне настоятелю этого монастыря… Нефритовое Зеркало намекал на сомнительные обряды, в которых участвовали юные девушки, прибывшие для ознакомления с даосским вероучением, и…

– Что за обряды?

– Благородный судья, он не писал прямо, но, похоже, имел в виду тайные церемонии, имевшие характер оргий. Обнаружив также, что эконом выращивает белладонну в отдаленном уголке сада, он подумал, не собирается ли тот кого-то отравить.

Судья резко опустил чарку.

– Почему же об этом не предупредили начальника уезда? – гневно спросил он. – Как, скажите, требовать от нас, чтобы мы справлялись со своими обязанностями, если добропорядочные граждане скрывают столь важные факты?

Поэт возразил:

– Мой отец был чрезвычайно добросовестным человеком. Он никогда не позволил бы себе выступить с официальным ходатайством, не будучи твердо уверенным во всех фактах. А во время последних встреч Нефритовое Зеркало ничего ему не говорил. Кроме того, настоятель приближался к своему семидесятилетию, голова его не всегда сохраняла ясность, и, может быть, воображение заставляло его видеть то, чего на самом деле не существовало. Поэтому-то мой отец решил ничего не предпринимать, не удостоверившись сначала в обоснованности этих подозрений. Он даже не хотел посоветоваться с учителем Суенем, пока не получит хоть намека на доказательство. Но, к несчастью, отец вскоре заболел и умер, обязав меня, уже будучи на смертном одре, приехать сюда и тайно провести расследование.

Судья вздохнул.

– После его кончины, – продолжал поэт, – я в качестве старшего сына был вынужден сначала заняться семейными делами. Так прошло несколько месяцев, а потом возникли споры из-за имений, которыми мы владеем, и мне пришлось вести долгий процесс. Короче говоря, минул год, прежде чем я смог приступить к своему расследованию, и вот уже две недели, как я здесь, правда, признаюсь, так и не сдвинувшись с мертвой точки. Здесь умерли три девушки, но, как вы, наверное, знаете, в архивах монастыря есть бумаги, дающие вполне правдоподобное объяснение их смерти. Что касается кончины Нефритового Зеркала, то моим поискам очень помешало то обстоятельство, что северная часть монастыря закрыта для гостей, и я не смог посетить склеп, где находятся бумаги бывшего настоятеля. В отчаянии я решил припугнуть Истинную Мудрость, думая, что если он виновен, то выдаст себя или примет неосторожные меры против меня. Вот почему в двух своих стихотворениях я намекнул на «двоих настоятелей» и на «прекрасных женщин» – белладонна, или прекрасная женщина! В любом случае, он воспринял это очень плохо, как вы могли сами в этом убедиться.

– Я тоже, – возразил судья. – А ведь у меня на совести нет преступлений. Так что это ничего не доказывает. Во время банкета Истинная Мудрость рассказывал мне, как скончался старик настоятель.

Заметив взгляд поэта, устремленный на его чарку, судья попросил Гана:

– Плесни ему вина. Когда нет масла в светильнике, фитиль не горит.

Взглядом Цун Ли поблагодарил его и, отпив глоток, продолжил:

– Смерть Нефритового Зеркала произошла при обстоятельствах, которые считались чудесными, и все ее подробности были записаны. Около года назад, на шестнадцатый день месяца. Нефритовое Зеркало провел утро в одиночестве в своей комнате. Вероятно, он, как обычно, читал священные книги. Свою полуденную пищу он съел в трапезной в обществе Истинной Мудрости, учителя Суеня и других священнослужителей. Затем он вернулся к себе и вместе с Истинной Мудростью выпил чаю. Когда тот выходил, он сказал дежурившим в коридоре двум монахам, что Нефритовое Зеркало желает провести по полуденное время за работой над изображением своего кота.

Судья заметил:

– Учитель Суень показал мне эту картину. Она помещена в боковой часовне храма.

– Да, благородный судья, старик настоятель испытывал буквально страсть к этим животным и любил их рисовать. Истинная Мудрость вернулся в храм. Двое монахов знали, что старик не терпел, чтобы нарушали его уединение, когда он занимался живописью, и поэтому остались перед дверью. В течение примерно часа они слышали, как он напевает духовные гимны, что он обычно делал, если работа его удовлетворяла. Потом он горячо заговорил, словно бы начав с кем-то спорить. Голос его звучал все громче, и обеспокоенные монахи решились к нему войти. Они обнаружили его сидящим в кресле, с восторженным выражением на лице. Картина была почти закончена. Нефритовое Зеркало приказал монахам позвать эконома, учителя Суеня и двенадцать старейших монахов, добавив, что у него есть для них важное сообщение. Когда все собрались. Нефритовое Зеркало с сияющей улыбкой объявил им, что Небо только что раскрыло ему новый способ выражения Правды Пути-Дао, и что он хотел бы этим с ними поделиться. Сидя выпрямившись в своем кресле, с котом на коленях, он прочитал насыщенную мистическими терминами проповедь. Один из монахов записывал слово в слово то, что он говорил. Позднее этот текст был опубликован с развернутым комментарием верховного настоятеля, разъясняющим смысл всех неясных выражений и показывающим, что речь идет об изложении глубоких таинств. Проповедь и комментарий ныне используются как основные тексты во всех монастырях этой провинции.

Нефритовое Зеркало говорил свыше двух часов, потом он внезапно закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Его дыхание стало неровным и вскоре прекратилось совсем. Он скончался.

Всех присутствующих охватило необычайное волнение. Столь совершенный пример мирного перехода из этого мира в мир иной силой собственной воли наблюдался редко. Верховный настоятель постановил, что Нефритовое Зеркало был святым. Тело его забальзамировали и поместили в раку. Позднее, в ходе продолжавшихся три дня при участии тысяч верующих великолепных церемоний, эту раку опустили в склеп.

Вы видите сами, благородный судья, – угрюмо закончил свой рассказ Цун Ли, – добрая дюжина свидетелей может подтвердить, что Нефритовое Зеркало умер своей смертью, ничем не намекнув на угрозу его жизни. Сам я начинаю думать, что, когда старик писал моему отцу, его разум уже начинал мутиться. Я вам уже говорил, что он приближался к семидесяти годам, и временами вел себя странно.

Наступило долгое молчание, прерываемое только равномерным похрапыванием господина Куана. Наконец начальник уезда прервал ход своих рассуждений, сказав:

– Не будем забывать, что в своем письме Нефритовое Зеркало обвинял настоятеля в желании кого-то отравить зернами белладонны. А наши врачебные тексты утверждают, что этот яд приводит жертву в состояние крайнего возбуждения, за которым следуют беспамятство и смерть. Поведение старика в его последние часы довольно точно соответствует такому диагнозу. Нефритовое Зеркало мог принять свой бред за божественное вдохновение и забыть обо всех своих подозрениях. Лишь один факт противоречит такому предположению: старик спокойно работал над изображением кота прежде, чем произнести свою проповедь. Мы сразу же проверим это обстоятельство. Вы знаете, как пройти в этот склеп?

– Я изучал план, который некогда был начерчен моим отцом, благородный судья. Я знаю дорогу, но ведущие туда двери заперты.

– Этой подробностью займется мой помощник. Оставим господина Куана его сновидениям и давайте отправимся.

– Кто знает, – с задумчивым видом произнес Тао Ган, – не встретим ли мы в тех запретных местах Мо Моте и барышню Имеющую-Лишь-Одну-Руку.