Текст книги "Что-то ужасное вырвалось на волю"

Автор книги: Роберт Сильверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Он начал подготовку к контакту. Для него телепатия не была легким, самим собой получающимся явлением, "чтение" мыслей было напряженной работой, настолько же трудной и выматывающей, как кросс или запоминание длинного отрывка из "Гамлета". Вопреки опасениям некоторых, он не был способен с первого же взгляда прочесть чьи-то потаенные мысли. Для того, чтобы достичь другого мозга, он должен был пройти предварительную процедуру "разогрева" и проникновения, и, даже тогда настроиться на чью-то "длину волны" было довольно долгим делом. Связная информация доходила до него только с девятой или десятой попытки. Двенадцать поколений Мукерджи обладали этим даром, поддерживаемым скрупулезно рассчитываемыми браками, чтобы сохранилось благоприятное сочетание генов. Он был одареннее своих предков, хотя понадобилось бы столетие или два, чтобы среди Мукерджи появился настоящий телепат. У него все-таки была прекрасная возможность использовать свой талант для мозгового контакта, что он и делал. Он знал, что многие члены его семьи в былые времена были вынуждены скрывать свой дар от окружающих, даже в Индии, иначе их причислили бы к вампирам и оборотням и изгнали бы из общества.

Он мягко положил свою смуглую руку на бледное запястье Сатины. Физический контакт был необходим для того, чтобы упрочить ментальную связь. Он сконцентрировался на проникновении. После нескольких месяцев телетерапии ее мозг был чувствителен к воздействию. Он мог пропускать промежуточные ступени и соединяться с ее мятущейся душой сразу же после разогрева. Глаза его были закрыты. Он видел сгусток серовато-лилового тумана: мозг Сатины. Он сблизился с ним и легко вошел внутрь. Из глубин ее сознания выплыл вопросительный знак.

– Кто это? Доктор?

– Я. Как ты себя чувствуешь, Сатина?

– Хорошо. Совсем хорошо.

– Как тебе спится?

– Здесь такой покой, доктор.

– Да. Могу себе представить. Но видела бы ты, как хорошо здесь. Прекрасный летний день. Солнце в голубом небе. Все в цвету. Подходящий день, чтобы искупаться, а? Ты любишь купаться? – он сконцентрировал всю свою силу на картинах купания: холодный горный поток, глубокий водоем, куда обрушивается белопенный водопад, восхитительный холодок внутри, когда уходишь в глубину, хрустальные струи, с журчанием обегающие теплую кожу, смех друзей, всплески, быстрое и сильное течение, несущее ее к другому берегу...

– Мне здесь лучше, – ответила она.

– Может быть, ты больше любишь плавать в воздухе? – он сосредоточился, на прелестях свободного полетам регулятор гравитатора у пояса, она стремительно взмывает на высоту ста футов и летит, летит над полями и долинами, рядом с ней – друзья, ее тело полностью расслаблено, невесомо, парит к восходящих потоках, она поднимается, пока земля под ней не превращается в разводы зеленого и коричневого, глядит на крошечные домики и смешные машинки, пролетает над посверкивающим серебряным озером, парит над темным мрачным лесом тесно прижавшихся друг к другу канадских елей, а теперь просто лежит на спине, нога на ногу, руки за головой, солнечные лучи на щеках, а внизу триста футов пустоты...

Сатина не клюнула на эту приманку. Она предпочитает оставаться там, где она сейчас. Искушение свободным полетом не удалось.

У Мукерджи уже не остается энергии на третью попытку вырвать ее из комы. Вместо этого он возвращается к чисто медицинским задачам и пытается нащупать источник травмы, отрезавший ее от мира. Страх, в этом нет никакого сомнения; эта ужасная трещина в куполе, рассекшая все ее понятия о безопасности, вид родителей и брата, умирающих у нее на глазах; болотный запах атмосферы Титана, ударивший в ноздри... Несомненно, все это вместе. Но люди оправлялись и от худших несчастий. Почему ей так хочется удалиться от жизни? Почему бы ей не покончить с ужасным прошлым и не вернуться к новой жизни?

Она боится его. Она отчаянно защищается. Она не хочет, чтобы он ворошил ее мозг. Все их встречи заканчивались одинаково: Сатина цеплялась за свое убежище. Сатина пресекала любую попытку вызволить себя из этого добровольного заточения. Он продолжал надеяться, что однажды она ослабит свою защиту. Но скоро это не получится. Он осторожно отступил от центра ее мозга и заговорил с ней на более поверхностном уровне.

– Тебе пора возвращаться в школу, Сатина.

– Нет еще. У меня были слишком короткие каникулы.

– Не такие уж и короткие.

– Всего три недели, разве нет?

– Четырнадцать месяцев, а не три недели, – сказал он.

– Этого не может быть. Мы отправились на Титан совсем недавно... за неделю до рождества, и...

– Сатина, сколько тебе лет?

– В апреле будет пятнадцать.

– Неправда, – сказал он. – Тот апрель уже был и прошел, и следующий уже миновал. Шестнадцать лет тебе исполнилось два месяца назад. Шестнадцать лет, Сатина.

– Этого не может быть, доктор. Для девочки шестнадцатилетие – это особенный день, разве вы этого не знаете? Мои родители собирались пригласить много гостей. И всех моих друзей. И оркестр из девяти роботов с синтезаторами. Я же помню, что ничего этого не было, как же мне может быть шестнадцать лет.

Его силы иссякали. Его ментосигнал ослаб. Он не мог найти в себе энергии, чтобы сказать ей, что она снова блокирует реальность, что ее родители мертвы, что время течет, пока она здесь лежит, что уже слишком поздно для празднования Светлого Шестнадцатилетия...

– Мы поговорим об этом... в другой раз, Сатина... Увидимся... завтра... утром... Завтра... утром...

– Не уходите так быстро, доктор! – но он не мог больше поддерживать контакт и разорвал его.

Он поднялся и покачал головой. Стыдно, подумал он. Просто очень стыдно. Когда он вышел из палаты, ноги его дрожали. Он остановился на минуту в холле, привалившись к закрытой двери, чтобы вытереть пот со лба. Он не продвинулся с Сатиной ни на шаг. Он довольно быстро установил с ней контакт, но дальше не продвинулся. Ослабить интенсивность ее комы ему никак не удавалось. Ей было очень удобно в этом иллюзорном потустороннем мире, и ни телепатически, ни каким-либо другим способом ему не удавалось вытащить ее оттуда.

Он вздохнул и, подавив поднимающееся чувство расхоложенности, открыл дверь следующей палаты.

8.

Операция шла как по маслу. Дюжина студентов-медиков с третьего курса занимала галерею операционной, расположенной на третьем этаже больницы космопорта, изучая великолепную технику доктора Хаммонда как непосредственно, так и с помощью индивидуальных экранов. Пациенту, жертве опухоли головного мозга, было под семьдесят. Виднелась только его голова и плечи, торчащие из камеры жизнеобеспечения. Его череп был тщательно выбрит, синие линии и красные точки, нарисованные на нем, показывали внутренние контуры опухоли, со всей возможной точностью определенные коротковолновым генератором звуковых колебаний; хирург заканчивал установку лазеров, которые должны были уничтожить опухоль. Вся трудная работа была позади. Оставалось только лишь дать лазерам полную мощность и направить их тонкие, точные лучи в мозг пациента. Черепная хирургия такого рода совершенно бескровна; нет никакой необходимости разрезать кожу и пилить кость, чтобы обнаружить опухоль, ибо лазерные лучи, сжатые до доли дюйма, проникают внутрь сквозь мельчайшие отверстия и, вонзаясь в опухоль с разных сторон, уничтожают злокачественное образование, не причиняя абсолютно никакого вреда здоровым тканям мозга. В подобных операциях поддается планированию буквально все. Как только определены точные очертания опухоли, и хирургические лазеры установлены под нужными углами, работу может закончить любой студент.

Доктора Хаммонда вся эта процедура вгоняла в тоску. За этот год он переделал, наверное, сотню таких операций. Он подал знак; на лазерной панели вспыхнул предупреждающий огонек; студенты подались вперед...

Но как только лучи лазеров устремились к операционному столу, лицо усыпленного пациента дико перекосилось, словно из глубин его напичканного наркотиком мозга выплыло какое-то ужасное видение. Его ноздри затрепетали, губы провалились, глаза широко раскрылись. Он, казалось, пытался что-то крикнуть. Затем он конвульсивно дернулся, повернув голову набок. Лазерные лучи вошли глубоко в левое полушарие его мозга, далеко от обозначенных контуров опухоли. Правая сторона его лица обвисла: паралич. Студенты в замешательстве уставились друг на друга. У ошеломленного доктора Хаммонда все же хватило сообразительности быстрым взмахом руки отключить лазеры. Он в волнении схватился за операционный стол обеими руками, просматривая показания стрелок и лент, говорящих ему о подробностях неудавшейся операции. Опухоль осталась нетронутой, а обширная область мозга оказалась поврежденной.

– Невероятно, – бормотал Хаммонд. – Невероятно. Невероятно.

Он быстрыми шагами подошел к другому краю стола и начал просматривать записи приборов жизнеобеспечения. Вопрос об успешном удалении опухоли больше не стоял; вопрос заключался в том, будет ли пациент жить.

9.

К четырем часам пополудни Мукерджи почти закончил свои дела. Он осмотрел всех пациентов, заполнил все истории болезни, ввел программу с прогнозами в головной компьютер управляющего центра больницы; прежде всего он выкроил время, чтобы перекусить. Обычно следующие четыре часа он отдыхал: возвращался в свою спартанскую комнатку в стоящем на краю космопорта здании для медицинских работников, чтобы вздремнуть, или спускался в спортивный центр, чтобы сыграть пару раундов в гравитеннис, или смотрел объемное шоу, или занимался еще чем-нибудь. Обычно он начинал вечерний обход не раньше восьми. Но сегодня он не мог расслабиться: его слишком беспокоили шестеро находящихся на карантине космонавтов. Накадаи начал присылать результаты обследования с двух часов, и в оффисе Мукерджи уже имелось солидное количество данных. Тревожных сигналов не было, поэтому Мукерджи в течение дня позволил информации просто накапливаться. Теперь он почувствовал, что обязан взглянуть на все данные. Нажав на клавиши связи, он включил печатающее устройство, и из прорези начали выскакивать результаты деятельности Накадаи.

Мукерджи перебирал желтые листы. Рефлексы, насыщение синапсов, степень невральной ионизации, эндокринный баланс, скорость реакций, дыхание, кровообращение, деятельность органов чувств, внутримозговой молекулярный обмен, электроэнцефалограмма то повышается, то понижается... Нет ничего необычного. Из обследования явствовало, что шесть космонавтов, возвратившихся с звезды Нортона, просто крайне нуждаются в отдыхе (издерганные нервы, замедленные рефлексы), но не было заметно ничего более серьезного, чем хроническое недосыпание. Он не мог обнаружить ни единого признака нарушения деятельности мозга, заражения, повреждения нервной системы или какого-нибудь другого отклонения от нормы.

Откуда же тогда все эти кошмары?

Он набрал номер оффиса Накадаи:

– Карантин, – немедленно отозвался высокий голос, и мгновение спустя на экране появилось худое желтоватое лицо Накадаи... – Хэлло, Пит. Я как раз собирался звонить тебе.

Мукерджи сказал:

– Я освободился совсем недавно. Но успел просмотреть все, что ты прислал. Ничего особенного.

– Я так и думал.

– Как они там? Я полагал, что ты дашь мне знать, если к кому-нибудь вернутся кошмары.

– Их ни у кого не было, – ответил Накадаи. – Фалькирк и Родригес спят с одиннадцати часов. Как сурки. Шмидту и Кэрролу разрешили лечь в тринадцать тридцать. Вебстера и Шивона уложили в три. Все шестеро до сих пор храпят, словно они не спали целые годы. Я обставил их аппаратурой, но все идет совершенно нормально. Послать тебе результаты?

– Зачем? Раз нет галлюцинаций, то и я ничего не увижу.

– Значит, ты вечером собираешься провести зондирование мозга?

– Не знаю, – сказал Мукерджи, пожимая плечами. – Мне кажется, в этом нет смысла, но давай оставим этот вопрос открытым. Около одиннадцати я закончу вечерний обход, и если будет какой-нибудь резон лезть в их черепа, я это сделаю, – он задумался. – Однако... разве они не говорили, что всех их мучили кошмары _всякий раз_, как только они ложились?

– Правильно.

– И вот сейчас, за пределами корабля, они спят в первый раз с тех пор, как начались кошмары, но их ничто больше не мучает. Никакого следа нарушения мозговой деятельности вследствие какой-нибудь галлюциногенной инфекции. Ты понимаешь что-нибудь, Ри? Я начинаю склоняться к этой дурацкой гипотезе, которую они выдвинули утром.

– Что галлюцинации вызывает невидимое инопланетное существо? спросил Накадаи.

– Что-то в этом роде, Ри, в каком состоянии сейчас их корабль?

– Он прошел стандартную обработку, и теперь его загнали в изоляционный сектор, пока у нас не появится какой-нибудь идеи по поводу происходящего.

– Мне разрешат подняться на борт? – спросил Мукерджи.

– Думаю, что да... но... зачем?..

– На тот крайний случай, если эти кошмары действительно вызваны чем-то внешним; это что-то до сих пор может находиться на корабле. И, конечно же, телепат моего уровня способен обнаружить его присутствие. Ты не можешь получить разрешение на это прямо сейчас?

– Минут через десять, – ответил Накадаи. – Я за тобой зайду.

Накадаи для скорости взял автороллер. Подъехав к посадочному полю, он протянул Мукерджи похрустывающий космический костюм.

– Для чего это?

– Вдруг тебе захочется подышать в корабле. В нем ведь вакуум. Мы решили, что вряд ли стоит наполнять его воздухом. К тому же там радиация. О'кэй?

Мукерджи влез в костюм.

Они подъехали к кораблю. Это была стандартная межзвездная нульгравитационная машина. Она казалась маленькой и одинокой в дальнем углу поля. Корабль был окружен кордоном роботов, но они, извещенные центром управления, пропустили двух врачей. Накадаи остался снаружи; Мукерджи с трудом протиснулся в тамбур и, после того, как люк подвергся обычной обработке, вошел внутрь. Осторожно, словно человек, идущий по лесу, в котором, как ему сказали, на каждом дереве сидит по ягуару, он пробрался мимо кают. Настороженно оглядываясь по сторонам, он как можно быстрее привел себя в состояние полной телепатической восприимчивости и, широко распахнув мозг, стал ждать телепатического контакта с тем, что могло скрываться на корабле.

– Давай. Делай свои гадости.

Полное молчание на всех ментоволнах. Мукерджи обошел все: грузовой трюм, каюты экипажа, двигательный отсек. Везде пусто, везде спокойно. Он был уверен, что смог бы обнаружить присутствие телепатического существа, каким бы необычным оно ни было, если оно способно добраться до мозгов спящих космонавтов, оно способно добраться и до мозга бодрствующего телепата. Через пятнадцать минут он без удовлетворения покинул корабль.

– Ничего там нет, – сказал он Накадаи. – Мы не продвинулись ни на шаг.

10.

Взие все больше впадал в отчаяние. Он лазил по зданию целый день, судя по уменьшению количества солнечной радиации, проникающей через окна, наступала ночь. И хотя на каждом этаже можно было найти открытый мозг, взие не везло с контактом. Правда, больше не было ни одного рокового исхода, но повторялась та же история, что и на корабле: каждый раз, стоило только взие тронуть человеческий мозг, реакция была настолько негативной, что делала всякую связь невозможной. И все же взие пробовал снова и снова, перебирая мозг за мозгом, отказываясь поверить в то, что на целой планете нет ни одного человека, которому он бы мог поведать свою историю. Он надеялся, что не причинял большого вреда тем мозгам, которые трогал. Решалась его судьба.

11.

В половине десятого вечера доктор Питер Мукерджи, напряженный, с воспаленными глазами, влачил бремя своих обязанностей. Работы было много. Шизоидный коллапс, кататоническое оцепенение. Сатина с ее комой, с полдюжины банальнейших истеричек, пара случаев паралича, афазия и еще куча больных, процедуры с которыми пожирали по шестнадцать часов в сутки и истощали запасы его телепатической силы до предела. Когда-нибудь он уедет отсюда; когда-нибудь он покинет эту больницу и займется частной практикой на каком-нибудь тропическом островке и сможет летать на уикэнд в Бомбей, вместе с семьей проводить отпуск на планетах далеких звезд, подобно некоторым преуспевающим светилам медицины. Когда-нибудь... Лучше выкинуть эти буйные фантазии из головы. Уж если о чем мечтать, сказал он себе, так это о сне. Поспать. Прекрасный, чудесный сон. А потом, с утра, все начнется снова: Сатина и ее кома, шизоиды, кататоники, афазики...

Он вошел в холл и двинулся от пациента к пациенту, и в это время связник проговорил:

– Доктор Мукерджи, зайдите к доктору Бейли.

Бейли? Главврач неврологического отделения все еще у себя? Чего же ради на этот раз? Конечно же, не могло идти и речи о том, чтобы игнорировать этот вызов. Мукерджи сообщил в управляющий центр, что прерывает обход, и поспешил к покрытой мозаичными узорами двери, на которой висела табличка: "Сэмюэль Ф. Бейли. Д.М.".

Он обнаружил там половину всех невропатологов больницы: четверо из головного института, целая куча из отделения, среди которых несколько докторов высшего класса. Бейли, пухлощекий пятидесятилетний человек с песочного цвета волосами, имеющий большой вес как специалист, барабанил пальцами по листу с цифрами и хмурился. Увидев Мукерджи, он слегка кивнул, приветствуя его. Отношения между ними оставляли желать лучшего. Бейли, представитель старой школы, не слишком-то доверял телепатии как методу лечения расстройств мозга.

– Как я только что выяснил, – начал он, – доклады эти копились весь день и теперь вдруг обрушились на меня, один бог знает, почему. Слушайте: два сердечника, находящиеся под действием успокоительного, подверглись неожиданному сильнейшему шоку, описанному одним врачом как сенсорная перегрузка. У одного это кончилось остановкой сердца, у другой – кровоизлиянием в мозг. Оба умерли. У пациента, у которого было нарушение эндокринного баланса, уровень адреналина вдруг прыгнул, словно у бегуна на дистанции, и шесть месяцев лечения пошли коту под хвост. Еще один пациент завозился во время операции мозга, несмотря на полную анестезию, и был тяжело поврежден лазерами. И так далее. Аналогичные случаи сегодня происходят во всей больнице. Компьютерная проверка основных параметров электроэнцефалограммы показывает, что четырнадцати пациентам, не говоря уже об упомянутых, в течение последних одиннадцати часов снились необычайно ужасные кошмары, причем почти все настолько реальные, что приводили к некоторому психическому расстройству и почти всегда приносили ощутимый физический вред. Управляющий центр не может припомнить ни одного случая эпидемии кошмаров. Нет также резона считать причиной подобной вспышки испорченную пищу или просто случайность. Тем не менее, спящие пациенты продолжают видеть кошмары, и те, чье состояние особенно плохо, подвергаются смертельной опасности. Усыпление пациентов, находящихся в критическом состоянии, должно быть немедленно остановлено, где это еще возможно, где нет – срочно изменить усыпляющие щиты. Если все это продлится до завтрашнего утра, эти меры – не выход. – Бейли сделал паузу, скользнул взглядом по комнате и остановил глаза на Мукерджи. Управляющий центр выдвинул такую гипотезу: в больнице находится психопат с сильнейшими телепатическими способностями, накидывающийся на спящих пациентов и передающий им видения, принимающие форму ужасающих кошмаров. Мукерджи, что вы скажете относительно этой гипотезы?

Мукерджи ответил:

– Все логично, хотя я не могу представить, чего ради телепату внушать эти холодящие кровь кошмары. Кстати, управляющему центру известно о случае в карантинном блоке?

Бейли уставился на лист с цифрами:

– Что еще за случай?

– Шесть космонавтов, прибывших сегодня ранним утром, доложили, что их мучили хронические кошмары в течение всей дороги домой. Доктор Ри Накадаи обследовал их. Он вызвал меня в качестве консультанта, но я ничем не могу ему помочь. Возможно, сейчас ко мне в оффис уже поступили последние сообщения от Накадаи, но...

Бейли вмешался:

– Управляющий центр интересуется лишь происходящим в самой больнице, а не по всему космопорту. И если эту шестерку мучили кошмары в пути, то маловероятно, чтобы сходные симптомы проявились...

– Вот то-то и оно, – перебил его Мукерджи. – Их мучили кошмары в космосе. Но сейчас они спят с самого утра, и Накадаи говорит, что они спят крепко. Возможно, отсюда и пошла эта вспышка галлюцинаций. Это значит, что нечто, беспокоившее их во время всего полета, каким-то образом вырвалось на свободу и бродит по больнице. Это существо способно вызвать сновидения настолько ужасные, что они привели наших ветеранов-космонавтов на грань срыва, могут приносить серьезный вред и даже убивать тех, у кого здоровье послабее, – он вдруг заметил, что Бейли как-то странно смотрит на него и не один только Бейли. Он продолжил, но несколько сдержаннее. – Очень жаль, что это прозвучало слишком фантастично. Я обдумывал эту идею целый день, поэтому у меня было время, чтобы составить хотя бы самое общее представление о происходящем. Только сейчас все начало связываться воедино. Я не говорю, что моя гипотеза абсолютно соответствует истине. Я бы сказал, что это наиболее подходящий вариант, который стыкуется с гипотезой самих космонавтов о том, что причиняло им такие неприятности. Этот вариант объясняет всю ситуацию. Следуя моей гипотезе, мы немедленно должны войти в контакт с этим существом, если только мы намерены прекратить все это безобразие раньше, чем снова будут потеряны человеческие жизни.

– Хорошо, доктор, – неожиданно согласился Бейли. – Как вы предлагаете войти в контакт?

Мукерджи был потрясен. Он ужасно вымотался за день и чуть не падал с ног. И Бейли так вот запросто бросает его в зубы этому охотящемуся чудищу, даже не спрашивая его согласия. Отказаться Мукерджи, естественно, не мог. Среди всего персонала больницы он был единственным телепатом. Если же прёдполагаемое существо до сих прячется где-то в больнице, кто его сможет обнаружить, как не телепат?

Зажав свою усталость в кулаке, Мукерджи твердо сказал:

– Хорошо. Для начала мне нужен список всех случаев кошмаров, карта с указанием местонахождения каждой жертвы и приблизительное время начала галлюцинаций.

12.

Там, дома, все уже готовятся к Фестивалю Превращений, грандиозному празднику завершения зимы. Тысячи взие в фазе метаморфа двинулись в путь к Долине Песка, огромному естественному амфитеатру, где всегда происходят священные ритуалы. Первые участники уже занимают свои места, лицом на восток, ожидая восхода. Ряды постепенно заполняются по мере того, как взие прибывают изо всех уголков планеты, пока золотистая долина не заполнится до отказа. Взие постепенно меняют свой энергетический уровень, пространственные очертания, внутренний резонанс, наслаждаясь последними радостными минутами сезона метаморфоз, состязаясь друг с другом в демонстрации неисчислимого разнообразия форм, наиболее динамичных циклов физических превращений... Как только первые красные лучи солнца подкрадываются к Игле, ликующие взие приходят в еще большее неистовство, подпрыгивают, пускаются в пляс, самозабвенно изменяя свою форму, расставаясь с щедротами зимы – сезона метаморфоз; ибо на планете наступает сезон постоянства. Наконец, когда солнце полностью выкатывается из-за горизонта, они поворачиваются друг к другу, вновь обретшие единый вид, обнимаются и...

Взие старался не думать об этом, но было невероятно трудно подавить в себе чувство утраты, сосущую боль ностальгии. Боль росла с каждой минутой. Он уже не надеялся на чудо, которое вернуло бы его домой к началу Фестиваля Превращений, но еще труднее было смириться со своим несчастьем.

Попытки коснуться человеческого мозга оставались безуспешными. Может быть, принять видимую для них форму, дать себя заметить и после этого изъясняться вслух?..

Но взие был так мал, а люди так громадны. Слишком велика опасность. Взие, прижавшись к стене и тщательно сохраняя частоту своего светового излучения выше области ультрафиолета, взвешивал свои шансы и так и не мог ни на что решиться.

13.

– Хорошо, – устало сказал Мукерджи, когда до полуночи оставалось совсем чуть-чуть. – Я думаю, у нас теперь есть четкий след. – Он опустился на стул перед огромным, занимающим всю стену экраном управляющего центра, на котором был виден трехмерный план больницы. Ярко-красные точки отмечали каждый случай кошмаров, желтый пунктир предполагаемое перемещение невидимого инопланетного существа. – Оно проникло сквозь боковую дверь, видимо, прямо с корабля, и пробралось сперва в кардиологическое отделение. Вот койка миссис Мальдонадо, вот – мистера Гиннеса, так? Затем поднялось на второй этаж, повернуло в центральную часть здания, забираясь в черепа людей вот здесь, здесь и здесь с десяти до одиннадцати часов утра. Последующие час десять минут галлюцинаций не наблюдалось, но затем происходит этот неприятный случай в операционной на третьем этаже, а после... – Мукерджи на мгновение прикрыл слипающиеся глаза; точки и пунктиры продолжали рябить перед ним. Он заставил себя продолжать, показывая остаток пути таинственного существа докторам больницы и офицерам безопасности. Наконец, он закончил. – Вот так. Я полагаю, существо должно находиться сейчас между пятым и восьмым этажами. Оно движется значительно медленнее, чем утром, вероятно из-за потерь энергии. Что мы должны сделать, так это держать все двери на запорах, чтобы затруднить ему свободу передвижения, если оно вдруг захочет переместиться, и постараться сузить круг наших поисков.

Один из офицеров безопасности чуточку смущенно спросил:

– Доктор, но как мы можем найти невидимое существо?

Мукерджи, с трудом подавив раздражение, ответил:

– Видимый спектр – не единственный род электромагнитного излучения во Вселенной. Если эта штука живая – она должна хоть _что-нибудь_ излучать. У нас есть головной компьютер с миллионами чувствительных выводов, разбросанных по всей больнице. Разве нельзя заставить его обнаружить перемещающийся по помещению источник инфракрасного или ультрафиолетового излучения? Или даже рентгеновского. Бога ради, мы же не знаем, что он излучает. Могут быть даже гамма-лучи. Понимаете, что-то ужасное вырвалось на волю и прячется у нас в больнице, человек не может обнаружить его, а компьютер может. Пусть он и поработает.

Доктор Бейли сказал:

– Возможно, энергия, по которой мы сможем обнаружить его, это, э... телепатическая энергия, доктор.

Мукерджи пожал плечами:

– Насколько мне известно, телепатические импульсы не имеют никакого отношения к электромагнитному излучению. Но вы, конечно, правы, я мог бы обнаружить нечто в этом роде, и я согласен провести обследование каждого этажа сразу же, как только закончится наше совещание, – он повернулся к Накадаи. – Ри, что ты нам скажешь про этих космонавтов?

– Все четверо проспали восемь часов, и ни малейшего намека на кошмары. У них были какие-то сны, но все как обычно. В последующие два часа я разговаривал с ними по фону и устроил им беседу с некоторыми пациентами, у которых тоже были кошмары. Они согласились, что сновидения, которые были у них сегодня и у космонавтов, по характеру одни и те же, так же как по структуре и по общей интенсивности ужаса. Лейтмотивом всех кошмаров были картины распада тканей и незнакомые пейзажи в сочетании со всеподавляющим, почти нестерпимым чувством изолированности, одиночества, оторванности от своих.

– Это согласуется с гипотезой об инопланетном существе, как причине всего происходящего, – сказал Мартенсон, психолог. – Оно бродит, стараясь связаться с нами, стараясь сказать нам, что ему здесь вовсе не нравится. Его рассказ доходит до человеческого мозга лишь в форме ужасных кошмаров...

– Почему оно обращается только к спящим людям? – спросил какой-то студент.

– Видимо, только с ними оно может контактировать. Возможно, бодрствующий мозг невосприимчив к его сигналам, – предположил Мукерджи.

– Сдается мне, – вмешался офицер безопасности, – что вы громоздите друг на друга предположения, оснований для которых вовсе нет. Подняли шумиху вокруг телепата-невидимки, который нашептывает людям на ушко всякие кошмары. А может, это проникшая в голову зараза, или что-нибудь в пище, или...

Мукерджи ответил:

– Гипотезы, которые вы выдвигаете, уже проверялись и отброшены. Мы разрабатываем данную версию потому, что она связывает все воедино, хотя и звучит фантастически. Так или иначе, она – все, что у нас есть. С вашего позволения, я отправляюсь обследовать здание на наличие телепатического излучения, – и он вышел, сжимая ладонями раскалывающуюся голову.

14.

Сатина Рэнсом завозилась, вытянулась и затихла. Она поглядела вверх и увидела изумительное сияние колец Сатурна, просвечивающих сквозь купол смотрового зала. В жизни она не видела ничего более прекрасного. С такого расстояния, всего лишь около семидесяти пяти тысяч миль, она явственно различала зоны колец, вращающихся вокруг Сатурна, каждое со своей скоростью, и черноту космоса, видимую в промежутках между ними. И сам Сатурн, сверкающий в небесах – яркий, огромный...

Что это за раскатистый звук? Гром? Его не может быть здесь, на Титане. Снова грохот. Сотрясение почвы. Трещина в куполе! Нет, нет, нет! Чувствуете, воздух рвется наружу, глядите, вон заползает зеленоватый туман... кругом падают люди... что случилось, что случилось, что случилось? Неужели на нас упал Сатурн? Этот привкус во рту... а... а... а...

Сатина закричала. Закричала снова. И кричала без остановки, проваливаясь во тьму, закутываясь в мягкое одеяло бессознательности, дрожа, благодаря судьбу за то, что ей есть куда спрятаться.

15.

Мукерджи в сопровождении трех офицеров безопасности и пары студентов обошел все здание. Он осматривал отделения, о существовании которых даже и не подозревал. Он обследовал подвалы, подвалы под подвалами, и подвалы под ними; он побывал в лабораториях и помещениях компьютеров, палатах и приемных покоях. Он все время оставался в состоянии полной телепатической восприимчивости, но не заметил ничего, ни единого всплеска ментопотока. Почему-то это его не удивило. Уже близился рассвет, и он хотел только одного: спать. Проспать бы часов шестнадцать, и больше ничего. И наплевать ему на кошмары. Устал он просто несказанно.

Ужасное существо по-прежнему было на воле, и кошмары продолжались. Этой ночью произошло три инцидента с интервалом в девяносто минут: двое пациентов на пятом этаже и один на шестом проснулись, охваченные ужасом. Их удалось быстро успокоить и все, казалось, снова было в порядке; но теперь этот странник был рядом с палатами неврологического отделения Мукерджи, и его беспокоила мысль о том, что душевно неуравновешенные пациенты могут подвергнуться такому воздействию. К этому времени управляющий центр перепрограммировал мониторные системы коек пациентов для распознавания первых признаков кошмара – гормональные изменения, биение электроэнцефалограммы, частота дыхания и так далее – в надежде разбудить жертвы до наступления максимума. Все равно Мукерджи хотелось видеть эту тварь пойманной и выдворенной из больницы раньше, чем она доберется до его пациентов.