Текст книги "Сейчас +n. Сейчас –n"

Автор книги: Роберт Силверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Роберт Силверберг
Сейчас +n
Сейчас –n

Все было так просто, так элегантно, так выгодно для нас. И потом мы встретили прекрасную Селену и едва не погибли. Она вошла в нашу жизнь во время регулярного часа передачи в среду, 7 октября 1987 года, между шестью и семью часами вечера по центральноевропейскому времени. Час бизнеса. Мне предстоял контакт с собой и с собой. (Сейчас –n) был на линии первым, а потом я должен был услышать (сейчас +n).

Я всерьез беспокоился. Знал, что надвигаются неприятности, потому что в понедельник, когда я принимал сообщения от себя из среды, произошел неожиданный и необъяснимый разрыв связи. В результате я не получил данных от (сейчас +n) относительно стоимости ценных бумаг в нашем текущем портфеле и, следовательно, не знал, как действовать. Прошло два дня, и я стал мной из среды, который не смог переслать новости мне из понедельника и понятия не имел, почему контакт должен был прерваться. Меньше всего я ожидал появления Селены.

В таких делах, как наши, очень мешают отвлекающие факторы, сексуальные или любые другие. Требуется полная концентрация. Незначительный, но устойчивый контакт между собой мы ощущаем все время – чувствуем успокаивающее присутствие друг друга. Однако передача данных от себя к себе требует полного внимания.

Объясню вам свой метод. Тогда, возможно, моя обеспокоенность станет понятна.

Я занимаюсь инвестициями, и вся моя деловая активность укладывается в тот самый час, когда в Нью-Йорке полдень и Фондовая биржа еще открыта. Это позволяет мне сделать несколько быстрых звонков своим брокерам с указаниями, что продавать или покупать.

На данный момент мой офис находится в отеле «Генрих VIII», к югу от Темзы, в Небесном коктейль-зале. Вообще-то мой офис может располагаться где угодно. Все, что мне требуется, – это телефон. Название для Небесного зала выбрано очень даже подходящее. Он без остановки и совершенно бесшумно движется по кругу по хорошо смазанной колее. В воздухе с мелодичным щебетом проплывают скульптуры в так называемом галактическом стиле, окатывая тех, кто пришел сюда выпить, каскадами полихромного света. За огромным венецианским окном прекрасного зала лежит туманная мгла вечернего Лондона, до которой мне нет никакого дела. Мне все равно – в Лондоне ли я, в Найроби, в Карачи, в Стамбуле или в Питтсбурге. Меня волнует лишь удобная окружающая обстановка, воздух, не причиняющий вреда легким, обслуживание в стиле, к которому я привык, и телефонная линия. Индивидуальные характеристики каждого конкретного места меня не колышут. Как и десять планет нашей Солнечной системы, я вечный странник, но не турист, глазеющий на достопримечательности.

Я, который (сейчас –n), готов к получению сведений от меня, который (сейчас).

– Вперед, (сейчас +n), – говорит он мне.

Для него я (сейчас +n). Для себя я (сейчас). Все относительно; в нынешние дни n составляет ровно сорок восемь часов.

– Вперед так вперед, (сейчас –n), – отвечаю я ему.

Я подкрепляю силы вином. «Шато д’Икем» 79-го года в округлом бокале из чешского стекла. Вкус приторный; официант был в шоке, когда я заказал подать его до обеда. Ужас! Может, какой-нибудь аперитив? Однако вино облегчает передачу данных, каким-то образом «смазывает» канал. Я готов.

Мой столик – цельный изящный блок радужного, сверкающего кристалла, который переливается, радуя глаз. На столе лежит сегодняшний европейский выпуск «Гералд трибьюн», еще не развернутый. Я наклоняюсь вперед и достаю из нагрудного кармана листок – список ценных бумаг, которые я купил в понедельник. Мой взгляд скользит по котировкам, напечатанным в газете мелким шрифтом. Я внимательно вчитываюсь в заголовок, чтобы не ошибиться: «Цены на момент закрытия Нью-Йоркской биржи, вторник, 6 октября». Для меня это вчерашние цены. Для (сейчас –n) завтрашние. (Сейчас –n) уведомляет, что изображение отменное.

Я готов передать эти цены себе из понедельника. Улавливаете, каков механизм?

Я изучаю их и отбираю необходимое.

Мне нужны лишь те ценные бумаги, чье движение за день составляет пять или больше процентов. Неважно, поднялись они или упали; движение – вот единственный критерий, и мы играем на повышение или на понижение в зависимости от ситуации. Действовать нужно быстро, потому что в общей сложности в нашем распоряжении лишь девяносто шесть часов, считая от (сейчас –n) до (сейчас +n). Мы не можем позволить себе дожидаться неспешного прироста капитала, мы должны уменьшать риски, охотясь на быстрые, резкие колебания и извлекая свою выгоду, как только они появляются. И это обязательно должны быть именно резкие колебания, иначе комиссионное вознаграждение брокеру съест нашу прибыль.

У меня не возникает никаких сложностей с отбором бумаг, чьи цены я передам себе из понедельника. Это бумаги из списка брокера, те, которые уже куплены; очевидно, (сейчас –n) не купил бы их, если бы я из среды не рассказал ему о них, а теперь я и есть я из среды и должен сделать то, что положено. Вот что я посылаю:

Аризонская агрохимическая компания, 79¼ + 6¼

Канадская трансмутационная компания, 116 + 4¼

Британская телевещательная компания, 12 – 1¼

Восточная энергетическая компания, 41 + 2

Бионика (Великие озера), 66 + 3½

И так далее – до «Западная офшорная корпорация, 99 – 8». Итак, я передал (сейчас –n) список двадцати компаний вторника с самыми резкими колебаниями. Находясь на торгах понедельника, (сейчас –n) начинает отдавать приказы, захватывая позиции по всем двадцати ценным бумагам. Я знаю, что его действия будут успешны, потому что это подтверждает полученная от моего брокера распечатка всех двадцати покупок, сделанных по самым благоприятным ценам.

Потом (сейчас –n) дает сигнал о конце передачи и появляется (сейчас +n). Он передает из пятницы, 9 октября. Сообщает цены закрытия на четверг по тем же самым двадцати ценным бумагам, от «Аризонской агрохимической» до «Западной офшорной». Он уже знает, какие из них я продам сегодня, но делает мне любезность, не говоря об этом; просто называет цены. И заканчивает передачу. Теперь я, в своей роли (сейчас), самостоятельно принимаю решения. Продаю «Канадскую трансмутационную», «Бионику» и еще пять других; и покрываю нашу срочную продажу «Британской телевещательной» Остальные позиции пока не трогаю, поскольку завтра их можно будет продать по более выгодным ценам – в соответствия с тем, что сообщил (сейчас +n). Займусь ими, когда стану я из пятницы.

Сегодняшний сеанс окончен.

Во время любого сеанса – а обычно их примерно три в неделю – мы, не желая привлекать к себе внимание, оперируем не более чем пятью-шестью миллионами долларов. Наша прибыль без учета налогов составляет около девяти процентов в неделю. Несмотря на разветвленную сеть в Гане, на Фиджи, на Каймановых островах, в Лихтенштейне и Боливии, созданную нами для укрытия от налогов – через нее мы «отмываем» свои деньги, – мы можем прогонять через нее лишь около пяти процентов от всего капитала в неделю. Эта система позволяет нашей троице жить вполне прилично. Начав шесть лет назад в возрасте двадцати пяти лет с капиталом пять тысяч долларов, я стал одним из самых состоятельных людей в мире и добился этого исключительно с помощью интеллекта, настойчивости и экстрасенсорной способности получать доступ к завтрашним ценам биржевых бумаг.

Вот-вот наступит время следующего сеанса. Я должен передать (сейчас –n) котировки из вторника на ценные бумаги в портфеле, оставшемся с прошлой недели, чтобы он смог принять решение касательно того, что продавать. Я уже знаю, что он продал, но не стану портить ему удовольствие, сообщая об этом. Мы ведем себя друг с другом по-честному. После того как я закончу транслировать (сейчас –n) эти цены, снова на линии появится (сейчас +n) и передаст мне полностью новый список бумаг, в отношении которых я должен выработать свою позицию до того, как в четверг утром откроется Нью-Йоркская биржа. Тогда в четверг он сможет получить прибыль. Так мы и движемся от дня ко дню, по очереди смещаясь от одной роли к другой.

Однако именно в этот день в нашу жизнь вошла Селена.

Я допил вино, подал знак официанту, и в этот момент в Небесный зал вошла стройная темноволосая девушка. Одна. Высокая, изящная, восхитительная. В дорогом, льнущем к телу мономолекулярном платье. Под воздействием сложных программ смещения длины волн оно непрерывно менялось, включая и состояние полной прозрачности, от которого слепило глаза, и в то же время, поскольку это длилось совсем недолго, одеяние позволяло соблюдать определенную степень скромности. Черты лица под стать роскошному наряду: широко расставленные, блестящие глаза, изящный нос, твердая линия губ, слегка обведенных зеленым. Кожа необычно бледная. Никаких драгоценностей я на ней не разглядел (зачем золотить золото, зачем красить лилию?), но на прекрасной левой скуле был нанесен маленький ультрафиолетовый рисунок, избранный, очевидно, потому, что становился виден только в уникальном освещении этого зала.

Она мгновенно покорила меня. В ней было смешение черт, делающих ее неотразимой: она казалась одновременно застенчивой и необыкновенно сильной, пылкой и уязвимой, уверенной и смущенной. Девушка оглядела зал, по-видимому разыскивая кого-то, но не находя. Ее взгляд встретился с моим и… задержался.

Где-то в сознании (сейчас –n) резко сказал: «Я не воспринимаю тебя, (сейчас +n). Я не воспринимаю тебя!»

Я не обратил на него внимания. Встал. Улыбнулся девушке и жестом пригласил ее за свой столик. Сбросил «Гералд трибьюн» на пол. Бывают мгновения, когда есть вещи поважнее наращивания капитала на пять процентов в неделю. Она с благодарной улыбкой кивнула и приняла мое приглашение.

Когда между нами оставалось шагов двадцать, моя связь с (сейчас –n) и (сейчас +n) исчезла.

Я не имею в виду, что просто возник перерыв в процессе передачи слов или данных. Я имею в виду, что утратил всякое ощущение присутствия более раннего и более позднего «я»; это теплое, невыразимое словами братство, эта гармония, которую я постоянно ощущал с тех пор, как пять лет назад мы установили между собой контакт, – все исчезло, как будто повернули выключатель. В понедельник, когда прервалась связь с (сейчас +n), контакт с (сейчас –n) по-прежнему сохранялся. Теперь не стало ничего.

Я ощутил ужасное одиночество, ощутил гораздо сильнее, чем это может произойти с обычным человеком, поскольку мне было ведомо чувство товарищества, недоступное простым смертным, и испытал сильный шок от этого внезапного разрыва.

Потом Селена уселась рядом со мной, и ее близость полностью затмила для меня все.

– Не знаю, где он, и мне все равно, – сказала она. – Он слишком часто опаздывает. С ним все кончено. Привет! Я Селена Хьюз.

– Арам Кеворкян. Что будете пить?

– Шартрез со льдом. Зеленый. Я поняла, что вы армянин; едва пройдя половину зала.

Вообще-то я болгарин, в тринадцатом поколении. Армянское имя меня полностью устраивает. Я не стал поправлять ее. К нам заспешил официант; я заказал шартрез для нее и коктейль с сакэ для себя. Ее красота тревожила, ошеломляла, изумляла. Мы подняли бокалы, и в этот момент я на пробу потянулся к (сейчас –n) и (сейчас +n). Молчание. Молчание. Но… здесь была Селена.

– Вы не из Лондона, – сказал я.

– Я много путешествую. Время от времени останавливаюсь и здесь. Вообще-то я из Далласа. Слышите мой техасский акцент? А сейчас только что из Лимы. Каталась на лыжах в июле. А теперь вот Лондон.

– И куда дальше?

– Кто знает? А вы чем занимаетесь, Арам?

– Инвестициями.

– Зарабатываете таким образом на жизнь?

– Можно сказать и так. Стараюсь, по крайней мере. Не хотите ли пообедать со мной?

– Конечно. Здесь, в отеле?

– Снаружи жуткий туман.

– Что да, то да.

«Превосходно».

На вид я дал бы ей двадцать четыре, самое большее – двадцать пять. Возможно, недолгий брак три-четыре года назад. Личный доход не выдающийся, но вполне приличный. Опытная женщина, хорошо знающая мир, но каким-то чудом сохранившая в сердце своем невинность и волшебную мягкость души. Я влюбился в нее мгновенно.

От второго коктейля она отказалась, сославшись на то, что ей нужно в туалет.

– А я пока распоряжусь насчет обеда, – предложил я.

Я провожал ее взглядом. Летящая походка, безупречная осанка, изящные лопатки. Когда она отошла от меня примерно на двадцать футов, я внезапно почувствовал возвращение своих других «я».

– Что происходит? – накинулся на меня (сейчас –n). – Куда ты исчез? Почему не передаешь?

– Пока не знаю.

– Где, черт побери, цены вторника на переходящий остаток наших ценных бумаг с прошлой недели?

– Позже.

– Сейчас! Прежде чем ты снова пропадешь.

– Цены могут подождать, – сказал я, отключил его и обратился к (сейчас +n). – Спокойно. Что тебе известно такого, о чем следует знать мне?

– Мы влюбились, – ответил я, отстоящий от меня теперешнего на сорок восемь часов вперед.

– Это и так ясно. Но что нас разъединяет?

– Она гасит пси-поле. Впитывает всю энергию передачи, которую мы излучаем.

– Немыслимо! Никогда ни о чем подобном не слышал.

– Ты так полагаешь? – вздохнул (сейчас +n). – Брат, начиная со среды, когда с нами случилась эта беда, только сейчас у меня появилась первая возможность пробиться к тебе. Это не случайное совпадение. С вечера среды я практически не расставался с ней, за исключением нескольких двухминутных перерывов, и все это время не мог дотянуться до тебя, поскольку в своем времени ты тоже был с ней. Значит…

– Как это возможно?! – воскликнул я. – Что будет с нами, если?.. Нет! Ты негодяй, ты морочишь мне голову! Я тебе не верю. Чтобы она была причиной этого… просто не может быть!

– Мне кажется, я знаю, как она это делает, – ответил (сейчас +n). – Существует…

В этот момент Селена вернулась, выглядя еще ослепительнее, чем прежде. И тут же воцарилась тишина.

Обед прошел хорошо. Охлажденные кенийские устрицы, салат с анчоусами, «мраморная» говядина из Кобэ с кровью; все это запивалось «Ришбургом» 77-го года. Время от времени я пытался связаться со своими другими «я». Ничего. Меня немного беспокоила проблема передачи (сейчас –n) цен за вторник, но я решил выкинуть ее из головы. Очевидно, передать их ему мне не удастся, поскольку этим вечером я не получил списка продаж, и раз уж я не сумел дотянуться до него, нечего по этому поводу волноваться. Телепатия сквозь время обладает одной замечательной особенностью: она дает ощущение стабильности. Чему быть, того не миновать. И так далее.

После обеда мы спустились на один этаж, в казино – выпить бренди и немного поиграть.

– На две тысячи фунтов, – сказал я роботу-кассиру и приложил подушечку большого пальца к его расходной пластине.

Из щели в его груди посыпались фишки. Половину я отдал Селене. Она играла в «высокая гравитация – низкая гравитация», а я в рулетку. Мы переходили от стола к столу, следуя своему капризу и везенью или невезенью. За два часа она утроила свои деньги, а я все проиграл. Я никогда не был силен в том, что касается игры в рулетку. Я даже на рынке проигрывал – прежде чем рынок перестал быть для меня «рулеткой». Естественно, я позволил Селене перевести выигрыш на ее собственный счет, а когда она предложила вернуть мне первоначальную сумму, рассмеялся.

Что дальше? Для постели слишком рано.

– Поплаваем в бассейне? – предложила она.

– Отличная идея. – В отеле, как обычно, их было два. – В бассейне для нудистов или для тех, кто в купальниках?

– У кого тут есть купальники? – лукаво спросила она.

Мы рассмеялись и спустились на лифте к бассейну.

Раздевалки были отдельные, «М» и «Ж». Собственно, обнаженные тела никого не смущали, но вот на сам процесс раздевания все еще накладывалось табу. Я быстро снял одежду и ждал Селену около бассейна. И во время этого перерыва снова почувствовал знакомое присутствие своего другого «я», а именно (сейчас –n). Он ничего не передавал, но я знал, что он здесь. А вот (сейчас +n) я не ощущал совсем. Я с горечью начал признавать тот факт, что именно Селена ответственна за мои коммуникационные проблемы. Всякий раз, когда она удалялась больше чем на двадцать футов, мне удавалось прорваться к своим другим «я». Как она это делает? Существует ли способ остановить это? И кто поможет мне, если возникнет необходимость выбирать между заработком и возлюбленной?

Бассейн имел форму огромного восьмиугольника с множеством трамплинов и подводными огнями, создающими эффект разноцветной ряби. Человек пятьдесят плавали, и еще несколько дюжин загорали в шезлонгах. Среди такой массы обнаженных людей выделиться было сложно, и все же, едва Селена вышла из женской раздевалки и медленно направилась ко мне по вымощенному плитками полу, все головы одна за другой начали поворачиваться ей вслед. И не то чтобы ее фигура отличалась какой-то особой сексапильностью, просто Селена обладала тем природным магнетизмом, который присущ лишь истинной красоте. Безупречно стройная, она была изумительно пропорционально сложена – как будто вышла из-под резца самого Фидия. Длинные ноги, длинные руки, узкие запястья, тонкая талия, маленькие высокие груди, чудесно обрисованные изгибы бедер. «Весна» Боттичелли. «Леда» Леонардо. Она несла себя с изумительной грацией. Сердце у меня заколотилось.

Между ее грудей покоилось что-то вроде амулета: диск из красного металла с выгравированными на нем геометрическими знаками. Я не замечал его, пока она была одета.

– Он приносит мне удачу, – объяснила Селена. – Я никогда его не снимаю.

И, смеясь, она побежала к трамплину, и подпрыгнула, и воспарила, и изумительно точным движением вошла в воду. Я прыгнул следом. Мы плавали от края до края бассейна, поддразнивая друг друга, нащупывая пределы возможного и не находя их. Мы ныряли, и встречались глубоко внизу, и сцеплялись руками, и радостно устремлялись вверх. Потом мы лежали под теплыми кварцевыми лампами. Потом отправились в сауну. Потом оделись.

И пошли в ее номер.

Она не сняла амулет, даже когда мы занимались любовью. Обнимая Селену, я грудью чувствовал его холодное прикосновение.

Но как же бизнес? Как же наращивание капитала? Мой милый маленький секрет, джокер в колоде Уолл-стрита, сообщения издалека, с помощью которых я выдаивал миллионы из рынка? На четверг контакт с моими другими «я» не планировался, но если бы это и имело место, я не смог бы его осуществить. Селена полностью рассеивала мое пси-поле. Критическое расстояние составляло двадцать футов. Если мы удалялись друг от друга хотя бы чуть дальше, мне удавалось пробиться, в противном случае – нет. Как это происходило? Как? Как? Как? Случайная несовместимость пси-вибраций? Трагическая потеря моей силы из-за близости к ней? Нет! Нет. Нет…

В четверг мы метались по Лондону, словно разрушительный пожар, врываясь в галереи, бутики, музеи, пабы, кинотеатры, Никогда в жизни я не был так влюблен! Долгие часы я даже не вспоминал о своей проблеме. Разделение с собой, в первое мгновение вызвавшее ощущение шока, сейчас казалось тривиальным. Зачем нужны они, если у меня есть она!

Они были нужны мне, чтобы делать деньги. Страсть делать деньги – болезнь, которую любовь может смягчить, но не вылечить. И если в самое ближайшее время я не возобновлю контакт, может случиться беда.

Ближе к вечеру в четверг, когда мы, пошатываясь, с трепещущими ноздрями, вышли из наркокабачка на Хай-Холборн, я снова ощутил контакт. (Сейчас +n) сумел прорваться ко мне на тот краткий миг, пока Селена рванула через улицу наперерез мчащимся машинам, а я замешкался на этой стороне.

– Все дело в амулете, – быстро произнес он. – Я получил это сообщение от…

Селена ринулась обратно на мою сторону улицы.

– Что ты тут топчешься, глупыш? Пошли!

Два часа спустя, когда она лежала в моих объятиях, я провел рукой от ее атласного бедра до шелковистой груди и двумя пальцами зажал эту напасть из красного металла.

– Дорогая, ты не могла бы снять эту штуку? – с невинным видом спросил я. – Это неприятно – чувствовать между нами кусок холодного, скользкого металла, когда…

В ее темных глазах вспыхнуло что-то похожее на ужас.

– Не могу, Арам! Не могу!

– Ради меня, любимая?

– Пожалуйста. Считай это моим маленьким суеверием.

Ее губы нашли мои. Она искусно сменила направление разговора. Ее явный испуг, даже ужас – это заставляло задуматься.

Позже мы гуляли вдоль Темзы, глядя, как на крыльях туманного рассвета рождается новый день, пятница. Я понимал, что сегодня непременно должен сбежать от нее хотя бы на час, это диктовали законы времени. Ведь в среду между шестью и семью часами вечера по центральноевропейскому времени я принял передачу от себя, бывшего тогда (сейчас +n) и говорящего из пятницы. И вот пятница наступила, и я стал тем самым (сейчас +n), который должен пробиться к своему двойнику из среды, (сейчас –n). Я понятия не имел – да и не хотел узнать, – что произойдет, если мне не удастся организовать эту встречу во времени. Вселенная, надо полагать, ничего не заметит. А вот останусь ли я в здравом уме и смогу ли сохранить свое место в ней… это вопрос.

Всю эту незабываемую пятницу я ломал голову, как разлучиться с прелестной Селеной во время часа коктейлей, который она, естественно, захочет провести со мной. И в конце концов нашел простое решение.

– В семь минут седьмого, когда я буду в Небесном зале, – сказал я консьержу, – пришлите посыльного с сообщением, что срочно требуется мое присутствие в компьютерном зале, где установлена межконтинентальная связь. По чрезвычайно неотложному делу. Понятно?

– Мы можем установить панель коммутации и в Небесном зале, – ответил консьерж.

Я решительно покачал головой.

– Сделайте, как я сказал. Пожалуйста.

И я перекачал на счет консьержа пять фунтов чаевых. Он улыбнулся.

В семь минут седьмого в Небесный зал поспешно вошел робот-посыльный и направился прямиком к столику, за которым сидели мы с Селеной.

– Межконтинентальный вызов, мистер Кеворкян, – заявил робот. – Срочно. Лично. В компьютерном зале.

– Прошу прощения, дорогая, – сказал я Селене. – Мне очень жаль, но я должен идти. Срочное дело. Всего пять минут.

– Дорогой, нет! – Она нежно сжала мою руку. – Вызов подождет. У нас же сейчас юбилей. Сорок восемь часов с тех пор, как мы встретились.

Я мягко высвободил руку и продемонстрировал ей усыпанные драгоценностями часы.

– Еще нет! Еще нет! Мы встретились в среду в половине седьмого. К этому времени я вернусь, и мы отпразднуем. – Я поцеловал ее в изящный носик. – Смотри, не улыбайся незнакомцам в мое отсутствие.

И я выбежал вслед за роботом.

Но пошел вовсе не в компьютерный зал, а в вестибюль, где купил «Гералд трибьюн» и заперся в кабинке мужского туалета. По расписанию предстоял контакт с (сейчас –n) из среды, который не подозревал, какое чудесное приключение ждет его вечером. Я прочел цены на бумаги, двадцать позиций, от «Аризонской агрохимической» до «Западной офшорной». Переключился и взглянул на часы. Теперь (сейчас –n) закрывает семь длинных позиций и осуществляет срочную продажу «Британской телевещательной». Я нынешний попытался установить контакт с (сейчас +n) из вечера воскресенья. Никакой реакции. Вообще ничего.

Теперь я потерял контакт и с (сейчас –n). Что и следовало ожидать, поскольку именно в этот момент в среду я впервые оказался рядом с Селеной, обладающей способностью гасить пси-поле. Я терпеливо ждал. Вскоре (Селена –n) должна отправиться в туалет, и тогда контакт восстановится.

(Сейчас –n) говорит:

– Спокойно. Что тебе известно такого, о чем следует знать мне?

– Мы влюбились, – отвечаю я.

Остальная часть разговора повторяется один к одному. Чему быть, того не миновать. Я рассказываю о предполагаемом воздействии амулета Селены. Следует ли мне поторопиться, опасаясь, что контакт разорвется? Совершенно ни к чему. Беседа протекает, как и в прошлый раз, до того момента, когда я говорю:

– Мне кажется, я знаю, как она это делает. Существует…

Опускается стена молчания. (Селена –n) вернулась к столику (сейчас –n). Следовательно, я (сейчас) могу вернуться к столику Селены (сейчас). Я спешу в Небесный зал. Селена с хмурым видом сидит одна, потягивает вино. При моем приближении ее лицо озаряется.

– Видишь? – восклицаю я. – Успел вовремя. Наш счастливый юбилей, дорогая. Счастливый, бесконечно счастливый!

Проснувшись утром в субботу, мы решили поселиться в одном номере. Пока Селена принимала душ, я спустился в фойе, чтобы организовать еще одну передачу. Конечно, я мог организовать что угодно по телефону, не вылезая из постели, но предпочел сделать это лично, в отсутствие Селены. Сами понимаете почему.

В фойе я связался с (сейчас +n) из понедельника, 12 октября.

– Дело определенно в амулете, – сказал он, – Не знаю, как именно он работает, но, совершенно очевидно, это какое-то механическое устройство для подавления пси-поля. Бог знает, зачем она носит его, но если мне удастся сделать так, что она его лишится, с нами все будет в порядке. Определенно дело в амулете. Передай это дальше.

Эти слова напомнили мне о кратковременном контакте, который произошел в четверг, когда мы с Селеной вышли из наркокабачка. Я понял, что должен передать еще одно сообщение тому, кто теперь стал (сейчас –n).

Позже субботним днем я связался с (сейчас –n) всего на одно мгновение. И снова, чтобы осуществить предначертанное судьбой, пришлось прибегнуть к хитрости. Мы с Селеной стояли в коридоре, дожидаясь лифта. Были там и другие люди. Наконец дверь лифта открылась, Селена вошла, а следом за ней и прочие. Демонстрируя преувеличенно рыцарское поведение, я пропустил вперед остальных и «случайно» не успел войти до того, как дверь закрылась. Лифт с Селеной поехал вниз, я остался в коридоре один. Время было рассчитано точно; спустя мгновение возникло ощущение внутренней теплоты, свидетельствующее о соприкосновении наших разумов – моего и (сейчас –n).

– Все дело в амулете, – сказал я. – Я получил это сообщение от…

И снова возникло ощущение полного одиночества.

Начиная с понедельника 12 октября на протяжении недели я вообще не получал никакой опережающей информации о изменениях на рынке ценных бумаг. Ни разу за последние пять лет я не был до такой степени отрезан от информации. Мимолетные контакты с (сейчас –n) и (сейчас +n) практически ничего не давали. Мы успевали сказать предложение-другое, обменивались несколькими торопливыми словами – и все. Конечно, каждый день случались моменты, когда я не находился в непосредственной близости от прекрасной Селены и, следовательно, мог принять сообщение. Хотя и я, и она были поглощены нашей взаимной страстью, мне удавалось время от времени оказаться за пределами двадцатифутового радиуса действия ее амулета. Беда в том, что моя возможность отправлять сообщения не всегда совпадала с возможностями (сейчас –n) и (сейчас +n) принять их. Мы оставались в связке с шагом в 48 часов, и, чтобы изменить этот шаг, требовались огромная дисциплинированность и весьма тщательная координация. Вот их-то обеспечить на данном отрезке времени мы и не могли. Ведь д ля любого контакта между нами требовалось, чтобы все мы в один и тот же момент находились на значительном удалении от Селены.

Я испытывал острое сожаление по этому поводу. И тем не менее общество Селены меня утешало. Дни и ночи приносили нам лишь радость и удовольствие, а когда уже совсем одолевала усталость, мы на пару часов проваливались в глубокий сон, приходили в себя, и все начиналось сначала. Я достиг пределов экстаза и верил, что она тоже.

Лишенный своего уникального преимущества, я на протяжении этой недели все же играл на рынке. Отчасти потому, что необходимость делать это превратилась в навязчивую идею. А отчасти по настоянию Селены.

– Тебе не стоит из-за меня забрасывать свою работу, – мурлыкала она. – Не хочу мешать тебе делать деньги.

Деньги. Я обнаружил, что они зачаровывали ее почти также сильно, как меня. Еще одно доказательство нашей общности. Она и сама много знала о рынке и в качестве восторженной зрительницы каждый день наблюдала за тем, как я перетасовываю свой портфель акций.

В понедельник рынок был закрыт: День Колумба. Во вторник, действуя на ощупь, во мраке – тошнотворное ощущение, – я продал «Аризонскую агрохимическую», «Объединенную Луну», «Восточную энергетическую компанию», «Западную офшорную» и сделал капиталовложения в «Меккано лизинг» и «Голографическое сканирование». К моей досаде, «Трибьюн» за среду принесла новости о том, что «Объединенная Луна» получила коммерческую концессию Коперника и в последний час торгов во вторник подскочила на 9¾ пункта. «Меккано лизинг», правда, дала отпор попытке захвата со стороны «Робомейшн» и поднялась на 4½ пункта с тех пор, как я купил ее. Я поспешно связался со своим брокером и продал «Меккано», чье падение продолжилось и утром. Мои убытки составили 125 000 долларов плюс еще 250 000 долларов, которых я лишился, поторопившись продать «Объединенную Луну». После закрытия рынка в среду директора «Меккано лизинг» неожиданно объявили о процессе раздела корпорации пять за два и О специальных дивидендах один к десяти применительно к наиболее обесценившимся ценным бумагам. В результате «Меккано» восстановила все потерянное за вторник-среду и даже прибавила 5 пунктов.

Эти детали я от Селены утаил. Она видела лишь внешнюю, чарующую сторону моих действий: телефонные звонки, быстрые подсчеты, перемещения сотен тысяч долларов. Я скрывал от нее свои неудачи, опасаясь, что это может подпортить мой имидж.

В четверг, чувствуя себя как побитая собака и рассчитывая, что безопаснее оперировать дешевыми бумагами, я купил акции «Юго-Западной энергетической», 10 000 по 38, всего за несколько часов до взрыва принадлежащей ЮЗЭ магнитогидродинамической генераторной станции в Лас-Крусес. Этот взрыв уничтожил половину округа и откусил от моих инвестиций 90 000 долларов, когда акции ЮЗЭ в конце концов поступили в продажу в пятницу, с небольшой задержкой начала торгов. Я продал их Позже пришло сообщение, что страховка станции покрывает все. ЮЗЭ набрала потерянное, а вот «Голографическое сканирование» упала на 11½, что стоило мне 140 000 долларов. Я не знал, что дочерняя компания «Голографического сканирования» была главным страховщиком ЮЗЭ на случай катастрофы.

Короче говоря, за эту неделю я потерял более 500 000 долларов. Мои брокеры были в шоке. Я имел у них репутацию непогрешимого. Большинство из них разбогатело, просто на свой страх и риск копируя мои финансовые операции.

– Дорогой, что случилось? – спрашивали они меня.

На следующей неделе мои убытки достигли 1 250 000 долларов. И по-прежнему никаких новостей от (сейчас +n)! Брокеры намекали, что мне нужен отпуск. К этому времени даже Селена знала, что я проигрываю по-крупному. Любопытно, но мои неудачи, казалось, лишь воспламенили ее страсть. Может, потому, что из-за серьезных потерь я приобрел трагический, «байроновский» вид.