Текст книги "Ночные крылья"

Автор книги: Роберт Сильверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ*
1

Путешествовать со свергнутым Принцем было нелегко. Его лишили зрения, но гордыня осталась, и слепота не приучила его к смирению. На нем были одежда и маска Пилигрима, но не доставало мягкости и благочестия. Под своей маской он все еще оставался Принцем Роума.

Когда ранней весною мы брели по дороге к Перришу, его свита состояла из меня одного. Я вел его по хорошим дорогам, по первому требованию развлекал рассказами о своей бродячей жизни, успокаивал, когда на него находила черная хандра. Взамен я получал очень мало, разве что уверенность в том, что всегда буду сыт. Все дают пищу Пилигриму. В каждой деревне на нашем пути мы останавливались в гостиницах, где его кормили, и мне, его спутнику, тоже давали пищу. Однажды в начале нашего путешествия он допустил оплошность, сказав хозяину гостиницы: «Не забудь покормить моего слугу». Слепой Принц не мог видеть того изумления, которое появилось на лице хозяина. После я объяснил ему ошибку, и в дальнейшем он называл меня спутником. Однако я – то знал, что оставался для него лишь слугой.

Погода была прекрасной. В Эйропе становилось теплее. Вдоль дороги стройные ивы и тополя покрывались листвой. Кроме, них, по всему пути из Роума тянулись пышные звездные деревья, привезенные во времена Второго Цикла. Эти деревья с листьями, похожими на голубые лезвия, выдержали нашу эйропскую зиму. Птицы возвращались с зимовок в Эфрике. Они носились над головой, щебетали, словно обсуждали между собой смену властителей в мире.

– Они смеются надо мной, – сказал Принц однажды на заре. – Они поют для меня, а я не могу увидеть их красоту.

О, он еще больше ожесточился, что вполне естественно. У него, который имел так много и потерял все, были основания раздражаться. Для меня поражение Земли означало только конец обычаям, а в остальном ничего не изменилось. Мне уже не нужно было стоять на своей вахте, но бродил я по миру, как и прежде, на этот раз со спутником.

Мне было любопытно узнать, понимал ли Принц, почему его ослепили.

Объяснил ли Гормон в момент своего триумфа, что тот лишился своих глаз из-за обыкновенной ревности?

Гормон мог бы сказать что-то вроде: «Ты забрал Эвлюэллу. Ты взял малышку Летательницу, чтобы позабавиться. И приказал ей: иди-ка, девочка ко мне в постель. Ты не считал ее человеком ты и не думал о том, что, может быть, ей нравится кто-то другой. Ты рассуждал, как рассуждает Принц Роума, – высокомерно. Получай, Принц.» – И дальше следовало быстрое движение длинными пальцами.

Но я не осмеливался спрашивать об этом. Во мне жил еще страх перед свергнутым монархом. Вмешаться в его личную жизнь, завести разговор о его бедах так, будто он был мне ровней… Нет, я был не в силах. Я начинал разговор только тогда, когда ко мне обращались. Я завязывал беседу по приказу. В противном случае хранил молчание, как обычный простолюдин в присутствии королевской особы.

Но все вокруг напоминало, что Принц Роума не был уже королевской особой.

Над головой летали захватчики, иногда на летательных аппаратах, иногда без них. Они обследовали свой новый мир. Тенями скользили над нами, я поднимал глаза, глядел на наших новых хозяев и, как ни странно, не испытывал злости, а лишь облегчение от того, что закончилось долгое бдение Земли. Для Принца все было по-другому. Казалось, он каждый раз чувствовал, когда над нами кто-то пролетал. Он сжимал кулаки, рычал и шептал страшные проклятия. Неужели его оптические нервы чувствовали движения теней? А может, его остальные органы чувств так обострились из-за потери зрения, что он различал едва слышное жужжание аппарата или ощущал специфические запахи? Я не задавал вопросов.

Иногда по ночам, когда он считал, что я сплю, его сотрясали рыдания.

В такие моменты я жалел его. Ведь он был так молод, а потерял уже абсолютно все. Я понял также, что даже рыдания Принца не похожи на рыдания простых людей. Он рыдал вызывающе, воинственно, сердито. Но все-таки рыдал.

Днем он резво шагал со мной, и каждый шаг отдалял его от великого города Роума и приближал к Перришу. Временами мне казалось, что сквозь бронзовую маску я вижу его сжавшуюся душу. Его накопившаяся ярость изливалась по пустякам. Он высмеивал мой возраст, чин, бесцельную простоту моей жизни после захвата Земли.

– Как тебя зовут, Наблюдатель?

– Это запрещено говорить, Ваше Высочество.

– Старые законы не действуют. Давай, говори… нам ведь еще долго вместе путешествовать. Что мне все время звать тебя Наблюдателем?

– Таков обычай моей гильдии.

– А мой обычай, – сказал он, – отдавать приказы, которым нужно подчиняться. Твое имя!

– Даже гильдия Властителей не должна знать имена Наблюдателей. Только в особом случае и с письменного разрешения мастера нашей гильдии.

– Ну и шакал, – сплюнул он, – ты смеешь возражать мне, когда я в таком положении. Посмел бы ты это сделать в моем дворце!

– В вашем дворце, Ваше Высочество, вы бы не задали такой вопрос в присутствии придворных. У Властителей тоже есть свои обязанности. И одна из них – уважать обычаи более низких гильдий.

– Он мне еще проповедь читает, – разозлился Принц.

В раздражении он упал на дорогу, вытянулся, коснулся звездного дерева и сорвал несколько листьев-лезвий, сжав их в руке. Наверное, они поранили ладонь. Я стоял возле него. Мимо нас проехал тяжелый наземный экипаж первый на дороге за все утро. В нем сидели захватчики. После долгой паузы Принц каким-то легкомысленным тоном друг заявил:

– Меня зовут Энрик. А теперь скажи свое имя.

– Я умоляю вас, пусть останется все как прежде, Ваше Высочество.

– Но ты же узнал мое имя! Мне ведь тоже запрещено его называть!

– Я не спрашивал вашего имени, – твердо отрезал я.

В конце концов я так и не назвал своего имени. Это была маленькая, но все-таки победа – отказать Принцу, хоть и лишенному власти. Но за это он мелочно мстил мне. Придирался, дразнил, насмехался, проклинал, с презрением отзывался о моей гильдии. Он требовал, чтобы я постоянно прислуживал ему – я смазывал его металлическую маску, закапывал лекарства в глазницы, делал некоторые вещи, о которых стыдно вспоминать. Вот так мы и брели по магистрали, ведущей к Перришу, – отживший старый человек и опустошенный молодой, ненавидя друг друга, но привязанные друг к другу нуждой и обязанностями бродяг.

Это было трудное время. Я терпел его переменчивое настроение, когда он то приходил в экстаз от своих планов по отвоевыванию Земли, то погружался в бездну отчаяния от осознания своего бессилия. Я должен был защищать его от последствий грубости в деревнях, где он иногда вел себя так, как будто все еще оставался Принцем Роума. Он отдавал людям приказы, даже бил по лицу – что совершенно не свойственно святому человеку. А хуже всего было то, что он заставлял меня покупать ему женщин, приходивших в темноте удовлетворять его похоть, не ведая, что они имеют дело с тем, кто называл себя Пилигримом.

Он был просто обманщиком, не имея права называться Пилигримом, ибо у него даже не было звездного камня, с помощью которого Пилигримы общаются с Волей. Я ухитрялся вытягивать его из всех передряг даже тогда, когда мы на дороге встретили настоящего Пилигрима. Это был неприятный брюзгливый старик, напичканный теологическими софизмами.

– Ну, давай побеседуем об имманентности Воли, – предложил он Принцу, который в тот день был не в духе и ответил ему какой-то похабщиной.

Я пнул Принца ногой, а шокированному Пилигриму объяснил:

– Наш друг сегодня нездоров. Прошлой ночью он общался с Волей, получил откровение, и у него немного не в порядке голова. Умоляю вас, отойдите и не заводите разговора о святых вещах, пока он не придет в себя.

Однако, по мере того, как теплело, Принц становился более покладистым. Может, он постепенно привыкал к своему несчастью, и в его безглазом черепе формировалось новое отношение к собственному существованию. Он уже почти безразлично говорил о себе, о своем свержении, о собственном унижении. Он вспоминал о власти, которой обладал, в таких выражениях, что становилось ясно: никаких иллюзий насчет возможности возвращения на трон у него уже нет. Он рассказывал мне о своем богатстве, женщинах, музыкантах и служителях, о мастерах и даже о Властителях, которые становились перед ним на колени. Не скажу, что я испытывал к нему когда-либо симпатию, но в этот период за его непроницаемой маской я ощутил страдающего человека.

Он даже признал, меня тоже человеком, но это признание далось ему с трудом.

– Беда в том, Наблюдатель, – объяснял он, – что власть отрывает от народа. Люди становятся для правителя вещами. Вот ты, например. Для меня все вы были бездушными машинами, которые бродили по Земле, ведя наблюдение. Сейчас я понимаю, что у тебя есть свои мечты, амбиции и эмоции. А раньше я видел в тебе высохшего старика, который не может существовать независимо от своих обязанностей в гильдии. Теперь, когда я ничего не вижу, многое для меня проясняется.

– И что же?

– Ты был когда-то молодым, Наблюдатель. У тебя был город, который ты любил. Семья. Даже девушка. Ты выбрал определенную гильдию, поступил в обучение, ты боролся, у тебя болела голова, у тебя были рези в животе, в твоей жизни было много черных моментов, когда ты не понимал, что к чему. А вот сейчас судьба свела нас вместе на дороге в Перриш. И кто же из нас счастливее?

– Я нахожусь вне понятий счастья или печали, – пояснил я.

– Это и есть истина? Или это фраза, за которой ты просто прячешься?

Скажи мне, Наблюдатель, я знаю, что ваша гильдия запрещает вам жениться. А ты любил когда-либо?

– Временами.

– А сейчас ты находишься вне любви тоже?

– Я стар, – попытался уклониться я.

– Но ты мог бы любить. Сейчас ты освобожден от клятв, налагаемых твоей гильдией. Ты мог бы выбрать невесту.

– Кому я нужен? – рассмеялся я.

– Не говори так. Ты не настолько стар. У тебя есть сила. Ты видел мир и понимаешь его. Вот, например, в Перрише ты мог бы найти себе какую-нибудь девушку, которая…

Он умолк.

– У тебя было когда-либо искушение, когда ты был связан клятвами?

В это время над головой проскользнула какая-то Летательница. Это была женщина средних лет, которая слегка напряглась, летя в небе, поскольку дневной свет давил ей на крылья. Я почувствовал боль, и мне захотелось рассказать Принцу: да, у меня было искушение, у меня была малышка Летательница, не так давно – девочка, почти ребенок, Эвлюэлла. Я любил ее как мог, хотя никогда не трогал, и люблю до сих пор.

Но я ничего не ответил Принцу Энрику.

Я взглянул на эту Летательницу, которая была свободнее меня, ибо у нее имелись крылья, и, несмотря на тепло этого весеннего вечера, я почувствовал, как холодок опустошения и одиночества охватывает меня.

– Далеко ли еще до Перриша? – спросил Принц.

– Мы будем идти и когда-нибудь придем в него.

– А пойду в обучение в гильдию Летописцев и начну новую жизнь. А вы?

– Я надеюсь найти там друзей.

Долгими часами каждый день мы брели дальше. Проезжавшие мимо предлагали подвезти нас, но мы отказывались, ибо на пунктах проверки завоеватели стали бы терзать Принца. Мы прошагали через многомильный туннель под горами, покрытыми льдом, и вышли на равнину, где трудились крестьяне. Мы останавливались у просыпавшихся рек, чтобы остудить ноги.

Нас окружало золотое лето. Мы шли по миру, но не принадлежали ему. Мы не слышали вестей, но было очевидно, что завоеватели полностью овладели Землей. На небольших аппаратах они летали повсюду, изучая наш мир, который теперь принадлежал им.

Я выполнял все просьбы Принца, даже унизительные для меня, пытаясь хоть немного скрасить его безрадостную жизнь. Старался дать ему ощущение, что он еще правитель, хотя правил он одним единственным бесполезным старым Наблюдателем. Я также обучал его, как лучше притворяться Пилигримом.

Передавая ему то немногое, что я знал, я учил его позам, фразам, молитвам.

Вскоре мне стало очевидно, что во время своего правления он мало общался с Волей. Теперь он должен был исповедовать веру, но это было неискренне, всего лишь часть его камуфляжа.

Однажды, когда мы находились в городе под названием Дижон, он заявил:

– Здесь я куплю себе глаза.

Конечно, он не имел в виду настоящие глаза: тайна изготовления была утеряна во время Второго Цикла. Где-то в других звездных системах можно было купить любое чудо, но наша Земля – заброшенный мир на задворках Вселенной. Принц мог бы купить неплохие искусственные глаза до завоевания, а теперь лучшее, что он мог приобрести – это глаза, которые дают возможность лишь отличать свет от темноты. Но даже это было для него благом, так как без них только ревербератор, предупреждал его о препятствиях на пути. Но откуда он знал, что найдет в Дижоне мастера, владеющего необходимым искусством? И где он возьмет средства для покупки?

– Здесь есть человек, – объяснил он, – брат одного из моих Писцов. Он из гильдии Ремесленников и я часто покупал его работы в Роуме. У него найдутся глаза для меня.

– А плата?

– У меня есть средства.

Мы остановились в роще пробковых деревьев, и Принц расстегнул свои одежды. Показав мне припухлость на бедре, он заявил:

– Это мой неприкосновенный запас. Дай мне лезвие.

Я протянул ему кинжал, он схватил рукоятку и нажал кнопку. Тонкий луч света скользнул по лезвию. Левой рукой он нащупал нужное место и, натянув кожу двумя пальцами, сделал тонкий хирургический надрез длиной в два дюйма. Я с изумлением наблюдал как пальцы его скользили по надрезу и он стал рыться внутри, словно в кармане. Затем он швырнул мне кинжал обратно.

Из его бедра посыпались драгоценности.

– Смотри, чтобы ничего не потерялось, – распорядился он.

На траву упало семь сверкающих камней неземного происхождения, небольшой, искусно изготовленный, небесный глобус, пять золотых монет императорского Роума прошлых циклов, кольцо, сияющее словно живое, флакон каких-то духов, набор миниатюрных музыкальных инструментов из драгоценных пород дерева и металлов, восемь человеческих фигурок. Я сгреб все это в кучу.

– Это внутренний карман, – сухо пояснил Принц, – вшитый искусным хирургом мне в тело. Я предвидел, что придет время, когда мне придется спешно бежать из дворца. Я поместил в нем все, что мог. Расскажи, что я вынул.

Я перечислил все. Он напряженно слушал, и я понимал, что он все пересчитал заранее, а сейчас проверял мою честность. Когда я закончил, он удовлетворенно кивнул.

– Возьми глобус, – велел он, – кольцо и два ярких камня. Спрячь в свой кошелек. Остальное положи обратно.

Он раздвинул края разреза, и я побросал туда драгоценности. Наверное, он мог засунуть в этот карман половину своего дворца. Затем он сжал края разреза, и тот сросся не оставив следа. После этого принц поправил свои одежды.

В городе мы быстро нашли Ремесленника Бордо. Это был коренастый человек с рябым лицом и седой бородой. Один глаз у него дергался в тике, портил его и плоский грубый нос, но пальцы его были изящны, как у женщины.

В его темной лавке с маленькими окнами, деревянные полки покрывал толстый слой пыли. Такую лавку могли построить и десять тысяч лет тому назад. На полках лежало несколько изящных вещиц. Он с опаской поглядел на нас, явно озадаченный тем, что Наблюдатель и Пилигрим пришли к нему.

– Моему другу нужны глаза, – объяснил я ему.

– Я делаю такое устройство. Но оно дорогое, и требуется несколько месяцев, чтобы его изготовить. Пилигрим не сможет его купить.

Я положил на прилавок один камень.

– Средства у нас есть.

Явно пораженный, Бордо схватил камень, начал вертеть его в руках и увидел сияние неземных огней.

– Если вы придете, когда начнут падать листья…

– У вас нет запаса глаз? – оборвал его я.

– На подобные вещи заказчиков мало, – уклончиво ответил он. – Товара у нас немного.

Я положил на прилавок небесный глобус. Бордо понял, что это работа мастера, и открыл в изумлении рот. Он положил глобус на ладонь, а другой рукой теребил свою бороду. Я дал ему достаточно времени, чтобы он оценил вещицу, а затем забрал ее и сказал:

– До осени долго ждать. А нам нужно идти в другое место. Может быть, в Перриш. – Я взял Принца за локоть и мы пошли к двери.

– Постойте, – воскликнул Бордо. – Я поищу. Может быть, пара глаз и найдется.

И он начал рыться в сумках на стене.

Конечно же, у него нашлись глаза. Я поторговался с ним, и мы сошлись на глобусе, кольце и одном камне. Все это время Принц хранил молчание. Я настоял на том, чтобы немедленно вставить глаза. Бордо возбужденно кивнул головой, нашел мыслешлем и вызвал хирурга с желтым лицом. Вскоре началась подготовка к операции. Принца положили на стол в другой стерильной комнате. Он снял ревербератор и маску, и, когда открылось его лицо, Бордо, который бывал при дворе в Роуме, вскрикнул в изумлении и начал что-то бормотать. Я с силой наступил ему на ногу, и он проглотил свои слова.

Хирург, ничего не поняв, начал чистить глазницы.

Глаза представляли собой жемчужно-серые сферы с поперечными щелями действия. Я не имел представления, видел лишь, что от задних стенок сфер отходили золотые волоски, которые нужно было соединить с нервами. Принц спал в начале операции, я стоял в стороне, а Бордо ассистировал Хирургу.

Когда все было кончено, Принца разбудили. Его лицо исказилось от боли, но он так быстро овладел собой, что Бордо пробормотал молитвы при виде такого проявления воли.

– Подайте сюда свет, – распорядился Хирург.

Бордо пододвинул светящийся глобус ближе. Принц сказал:

– Да, да, я чувствую разницу.

– Надо проверить, – сказал Хирург.

Бордо вышел из комнаты, я за ним. Он весь дрожал, и лицо его позеленело от страха.

– Вы нас убьете сейчас? – спросил он.

– Конечно, нет.

– Я узнал…

– Вы узнали бедного Пилигрима, – сказал я, – с которым случилось несчастье во время путешествия. И ничего больше.

Затем появились Хирург и его пациент. Жемчужные сферы в глазницах Принца Хирург закрепил искусственной кожей. С этими мертвыми веками он был больше похож на машину, а не на человека. Когда он двигался, щели в сферах расширялись, сужались, снова расширялись.

– Глядите, – сказал Принц, идя по комнате, показывая и называя предметы.

Я знал, что он все видит словно через густую вуаль, но по крайней мере, он теперь мог хоть как-то ориентироваться. Он вновь надел маску, и с наступлением ночи мы покинули Дижон.

Принц казался жизнерадостным. Но то, что находилось у него в глазницах, было жалким подобием того, чего лишил его Гормон, и вскоре Принц в полной мере осознал это. Ночью, когда мы спали на грязных койках в гостинице для Пилигримов, он вдруг начал издавать во сне крики ярости. В перемежающемся свете настоящей луны и двух ложных я видел, как поднимались его руки, как сжимались его кулаки и как его ногти впивались в воображаемого противника снова и снова.

2

К концу лета мы добрались до Перриша. Мы вошли в город с южной стороны по широкой магистрали, по обочинам которой росли древние деревья.

Шел освежающий дождь. Листья над ними шелестели на ветру. Та ужасная ночь, когда мы покинули захваченный Роум, казалась каким-то сновидением.

Пешее путешествие весной и летом укрепило наш дух, а серые башни Перриша, казалось, обещали новую жизнь. Конечно, я подозревал, что мы обманывали себя, ибо что может дать этот мир Принцу, надежды которого разрушены и который видит только тени, и Наблюдателю, слишком зажившемуся на этом свете?

Перриш оказался более мрачным городом, чем Роум. Даже поздней зимой над Роумом сияет чистое небо и яркий солнечный свет. А над Перришем, казалось, всегда висят облака, поэтому улицы выглядят сумрачно. Даже стены зданий были грязно-серыми и некрасивыми. Городские ворота были распахнуты настежь. Около них, прислонившись к стене, стоял маленький угрюмый человечек в одежде гильдии Стражей. Он даже не пошевелился, когда мы подошли. Я вопросительно взглянул на него. Он покачал головой.

– Проходи, Наблюдатель.

– Без проверки?

– Ты что, не слышал? Все города объявлены свободными шесть ночей тому назад по приказу завоевателей. Теперь ворота никогда не закрываются.

Половина стражей – безработные.

– Я думал, что завоеватели ищут врагов, – удивился я. – Бывших сановников.

– У них повсюду контрольные пункты, и стражи не нужны. Город свободен. Входите. Входите.

Проходя мимо его, я сказал:

– Тогда зачем ты здесь?

– Я стою здесь сорок лет, – ответил страж. – Куда мне идти?

Я сделал знак, означающий, что я разделяю его печаль, и мы с Принцем вошли в Перриш.

– Пять раз я входил в Перриш через южные ворота, – вспоминал Принц. – И всегда на колеснице. Впереди шагали Измененные, и из их глоток неслось пение. Мы двигались к реке вдоль старинных зданий и памятников ко дворцу Графа Перриша. А ночью танцевали на гравитационных пластинках высоко над городом. Балетные представления давали Летатели, а с башни Перриша на нас нисходило сияние. А вино, красное перришское вино! А женщины, их открытые одежды, груди с красными сосками, пышные бедра! Мы купались в вине, Наблюдатель.

– Это Башня Перриша? – спросил он, неопределенно указывая рукой.

– Мне кажется, это руины погодной машины, – ответил я.

– Но ведь погодная машина строится в виде вертикальной колонны. А это постройка сужается кверху, как Башня Перриша.

– А я вижу, – мягко произнес я, – что это вертикальная колонна высотой по меньшей мере в тридцать человек. И кроме того, башня не стоит так близко к южным воротам.

– Да-да, – согласился Принц. Значит, это все-таки погодная машина.

Глаза, которые мне дал Бордо, мало что видят. Я обманываю себя, Наблюдатель. Найди мыслешлем и узнай, сбежал ли Граф Перриша.

Я глядел на башню машины погоды, на это фантастическое устройство, которое принесло столько несчастья миру во времена Второго цикла. Я попытался проникнуть вглубь сквозь ее лоснящиеся, маслянистые мраморные стены и увидеть свернувшиеся клубком, загадочные приспособления, с помощью которых можно было потопить целые континенты. Давным-давно именно с их помощью моя родина на западе превратилась из гористой страны в груду островов. Затем я отвернулся, надел мыслешлем общественного пользования, спросил о Графе Перриша и получил ответ, который и ожидал услышать. Тогда я спросил, где мы можем остановиться.

– Ну? – нетерпеливо воскликнул Принц.

– Граф и все его сыновья убиты во время нападения. Династия уничтожена, его титул упразднен, а дворец его завоеватели превратили в музей. Остальные перришские сановники либо убиты, либо сбежали. Я найду место для вас в жилище для Пилигримов.

– Нет, возьми меня с собой к Летописцам.

– Вы хотите присоединиться к этой гильдии?

Принц начал нетерпеливо размахивать руками:

– Не в этом дело, балбес! Подумай, как я могу остаться один в чужом городе, где у меня нет друзей? Что мне сказать настоящим Пилигримам в их жилище? Я останусь с тобой. Ведь Летописцы не прогонят слепого Пилигрима?

У меня не оставалось выбора. И он пошел со мной в Зал Летописцев.

Нам пришлось пересечь полгорода, и на это ушел почти весь день.

Похоже, что народ Перриша в смятении. Нашествие завоевателей разрушило структуру нашего общества, и огромная масса людей была оторвана от выполнения своих обязанностей, этой участи подверглись и целые гильдии. Я видел на улицах десятки Наблюдателей. Некоторые еще тащили свои ящики с приборами. Мои товарищи по гильдии выглядели угрюмыми и опустошенными, у многих лица опухли от пьянства, поскольку на дисциплину все уже махнули рукой. Бесцельно слонялись и Стражи, так как им нечего было охранять, да и Защитники, испуганные и подавленные после провала сопротивления. Я не видел, конечно, ни Мастеров, ни Властителей, но зато мог наблюдать множество безработных Клоунов, Музыкантов, Писцов и других, ранее служивших при дворе.

На улицах также толпились орды ньютеров. Они бесцельно бродили с тупым видом, поскольку их тела, в головах которых не осталось ни капли рассудка, не привыкли к безделью. Только купцы и сомнамбулы продолжали заниматься своим бизнесом.

Множество завоевателей по двое и по трое бродили по улицам. Это были существа с длинными конечностями – их руки болтались почти на уровне колен. На их лицах выделялись тяжелые веки, а ноздри прикрывались мешочками-фильтрами. Большинство из них были одеты в одинаковую одежду темно-зеленого цвета, – очевидно, военную форму. Некоторые носили при себе оружие. – Примитивные тяжелые штуковины, которые висели за спиной скорее для устрашения, чем для защиты. Они ходили среди нас спокойно, без напряжения – настоящие завоеватели, самоуверенные, гордые. Их не страшило, что к ним будут приставать побежденные люди. Однако то, что они не ходили в одиночку говорило об их осторожности. Я не чувствовал в душе злобы к ним даже тогда, когда с подчеркнутым нахальством, они взглядом собственников пялились на старинные памятники Перриша. Однако Принц Роума, для которого все фигуры были подобны темно-серым теням, как-то инстинктивно различал их, и при их приближении его дыхание становилось прерывистым от ненависти.

На улицах также толпилось множество существ из других миров.

Некоторые из них могли дышать нашим воздухом, другие использовали герметические шлемы в виде шаров или пирамид. Конечно, не было ничего необычного в присутствии на земле инопланетян – поражало только их количество.

Они проникали повсюду: в дома древних землянских религий, в лавки Купцов, где они покупали сверкающие модели Башни Перриша, в рестораны…

Они взбирались на верхние уровни пешеходных дорожек, заглядывали в жилые дома, фиксировали картинки из жизни, обменивали валюту у пугливых торгашей, флиртовали с Воздухоплавательницами и Сомнамбулами. Некоторые группами, как овцы, двигались от одного зрелища в другому. Создавалось впечатление, будто завоеватели сообщили во все галактики: прилетайте полюбоваться на старую Землю при новом правлении.

Стали процветать местные нищие: завоеватели охотно подавали им, отгоняя нищих из других миров. Только у Измененных ничего не получалось их не признавали за местных. Я видел, как несколько этих мутантов, разозленные тем, что им не подавали милостыню, набросились на нищих, которым повезло, и били их, свалив на землю. А те, снимали сцену, которая потом позабавит кого-то на их галактической родине.

Тем временем мы подошли к Залу Летописцев.

В этом внушительном здании было собрано все о прошлом нашей планеты; оно возвышалось над южным берегом Сены, как раз напротив огромного дворца Графа. Но покои свергнутого Графа размещались в старинном здании, по-настоящему старинном. То была длинная спиральная постройка из серого камня с зеленой металлической крышей в традиционном перришском стиле, возведенная еще в Первом Цикле. А Зал Летописцев представлял собой белую колонну без окон. Вокруг нее донизу вилась спираль из полированного металла, на которой была отражена вся история человечества. Верхние кольца спирали не были исписаны. Издали я не мог ничего прочитать и задумался: сочли ли своей обязанностью Летописцы Земли?… Позже я узнал, что они этого не сделали, таким образом, официальная история фактически была доведена лишь до момента вторжения.

Наступила ночь. И Перриш, который выглядел так уныло этим туманным дождливым днем, расцвел красотой, как знатная вдова, приехавшая из Ерслема, где ей вернули юность и сладострастие. Городские огни обворожительно лучились. Мягкая дымка сглаживала углы, прятала въевшуюся в стены грязь тысячелетий, примитивность становилась поэзией: дворец Графа из неуклюжего тяжелого строения превратился в воздушный волшебный замок.

Башня Перриша, подсвеченная сумерками, казалась воплощением грации и очарования. Зал Летописцев с его целомудренной белизной и спиралью истории поражали своей красотой. Перришские Воздухоплаватели в этот час давали над городом грандиозное балетное представление. Их прозрачные крылья были широко распахнуты, а изящные тела парили, протянувшись до самого горизонта. Они были прекрасны, эти генетически измененные дети Земли, эти удачливые члены гильдии, которая требует от своих участников только одного – чтобы они получали удовольствие от жизни. К их воздушному танцу присоединились и завоеватели. Я не мог понять, каким образом они летали, их длинные конечности были прижаты к телу. Я обратил внимание, что Воздухоплаватели не выказывали неприязни чужакам, они приглашали их, освобождая место в танце.

Высоко в небе плыли с запада на восток две ложные луны, полированные и пустые. Пятна искусственного света кружились в водовороте в средних слоях атмосферы, этим зрелищем тоже с удовольствием любовались перришцы.

Из динамиков, плававших под облаками, лилась приятная музыка. Где-то слышался смех девушек.

Я почувствовал аромат искрящегося вина. Это Перриш, который завоеван, каков же был он свободным?!

– Мы уже у Зала Летописцев? – спросил Принц.

– Да, – подтвердил я. – Вон та белая башня.

– Я знаю, как он выглядит, дурак. Но теперь я хуже вижу в сумерках.

Вон то здание?

– Вы показываете на двор Графа, Ваше Высочество.

– Тогда вон там?

– Да.

– Почему же мы не входим?

– Я любуюсь Перришем, – ответил я. – Никогда не видел подобной красоты. Роум тоже красив, но по-другому. Роум похож на императора, а Перриш на куртизанку.

– Ты как будто стихи читаешь, высохший старик.

– Я чувствую, как годы слетают с моих плеч. Сейчас я мог бы плясать на улицах. Город поет для меня.

– Войдем. Мы должны увидеть Летописцев. Пусть город споет для тебя после.

Я вздохнул и повел его ко входу в большой зал. Мы пошли по переходной дорожке из какого-то блестящего черного камня. Лучи света ощупывали нас, обследуя и запоминая. Чудовищной величины дверь из черного дерева шириной в пять человек и высотой в десять оказалась оптическим обманом. – На самом деле она оказалась гораздо меньше. Когда мы проходили через дверь, я почувствовал какое-то тепло и ощутил странный аромат.

За ней открывался вестибюль, почти такой же ужасающий, как и во дворце принца Роума. Все было белым. Камень излучал свет изнутри, и все вокруг сверкало. Направо и налево массивные порталы вели во внутренние помещения. Хотя наступила ночь, много людей толпилось возле банков информации у задней стенки вестибюля – там, где с помощью экранов и мыслешлемов можно было получить любые сведения из основных картотек гильдии Летописцев. С интересом я обнаружил, что среди тех, кто пришел сюда со своими вопросами о прошлом человечества, было много завоевателей.

Наши шаги звонко раздавались по всему огромному помещению, когда мы пересекали вестибюль, ступая по плиткам его пола.

Я не заметил ни одного Наблюдателя и потому пошел к банку информации, надел мыслешлем и сообщил забальзамированному мозгу, с которым он был связан, что я разыскиваю Летописца Бэзила.