Текст книги "Алиса в занавесье"

Автор книги: Роберт Ширмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Манекен стоял в согнутом положении, опираясь рукой о пол, будто йог в какой-то неестественной позе, и теперь Алану казалось, что мужчина в углу на самом деле скептически улыбается, разглядывая ее зад. Кто бы на его месте не улыбался, разглядывая задницу? А маленький мальчик в спортивном костюмчике просто умирает от хохота, глядя на это.

На головах у них были маленькие красные колпаки Санта-Клауса, будто манекены являлись частью новогодней декорации или участниками рождественской вечеринки.

В этот самый момент раздался собачий лай, он был очень громким и очень сердитым, как будто пес защищал свою территорию и семью от вторжения. Шторы быстро, невероятно быстро закрылись, Алан снова оказался в полной темноте, лестница упала в одну сторону, а он полетел в другую.

– Я умираю, – подумал он совершенно отчетливо, – я падаю в темноту.

Сейчас он разобьется. Интересно, а смерть – это больно? Но его это совсем не расстроило, он сам не понимал почему. Мозг подсказал ответ: «Господи, Алан, неужели ты не понимаешь, в какой ты депрессии?», но он постарался как можно быстрее выбросить это из головы. Времени на депрессию не было, к тому же он не хотел, чтобы именно такой была его последняя мысль перед смертью.

Но он не умер, теперь он это ясно понимал. Он упал совсем недалеко и лежал на небольшом цветнике, который еще недавно с такой любовью возделывали Барбара и Эрик.

Лай продолжался; он доносился из дома, поэтому Алан чувствовал себя в относительной безопасности. А вдруг собака вырвется наружу? У Алана не было времени даже забрать лестницу (Пусть подавятся!), он вскочил на ноги, и только добежав до спальни, понял, как сильно ударился и как болят его синяки.

– Ты все-таки заставил их выключить музыку, – проговорила Алиса в темноте. Ее голос из-под пухового одеяла звучал мягко и уютно. – Отличная работа.

– Да, – ответил Алан. – Только, кажется, я разбудил их собаку.

Этой ночью Алану снилась женщина-манекен. Он ничего не мог с этим поделать. Ему снилась ее грудь, почему-то он точно знал, что она гораздо крепче, чем у Алисы. Во всяком случае, так он помнил. Манекен казался слишком красивым, слишком округлым, слишком хорошо сложенным, чтобы быть настоящим человеком. Ну и что, что это не человек. Это лучше, чем вообще ничего. Ему снилось, что ее гладкая кожа покрыта нежными волосками и мягкая, как шелк. Снилось, что манекен улыбается ему.

Проснувшись рано утром, Алан сам удивился, каким свежим он себя чувствовал. И настроение было хорошим. Облака рассеялись, теперь он знал, что они окончательно исчезнут, если он не будет о них думать. С этого дня он снова станет счастливым и даже не вспомнит о том, что именно делало его таким несчастным. Алан вспомнил про грудь и улыбнулся, потом посмотрел на спящую Алису и снова улыбнулся, будто благословил ее. Он чувствовал, что встречает новый день в полном спокойствии. За соседской дверью тоже было тихо: ни лая, ни музыки, всё как обычно.

Он подошел к машине. Лестница стояла у гаражной двери. Соседи принесли ее обратно. Как мило. Соседи принесли лестницу обратно. Зашли к ним и принесли ее обратно. Они улыбались, как мило с их стороны. Они улыбались, а еще там была грудь. Соседи приходили сюда, они вышли из своего безмолвного мертвого дома, пробрались ночью в его сад, в его частное владение, и даже, наверное, подходили к входной двери, оставив на его дверном коврике свои следы, вытирали свои пластмассовые руки о ручку его двери. Как мило. Соседи были рядом, в темноте, пока он спал, пока спала вся его семья, пока все они спали и ни о чем не догадывались. Они принесли обратно лестницу. Они снова хотят видеть его у себя. Он опять может прийти к ним со своей лестницей, забраться к окну и смотреть, когда и сколько захочет. Они приглашают его.

Алан почувствовал боль в груди, и ему пришлось сесть, чтобы восстановить дыхание.

А на работе продажи по-прежнему резко падали. Алан созвал на совещание всех своих подчиненных. Он предложил им напрячь головы. Сказал, что все на них надеются. Он изо всех сил старался быть строгим, но справедливым, все ведь так и считали, правда? Некоторые сотрудники улыбались, обещали Алану, что поднапрягутся, а пару из них, похоже, действительно удалось убедить.

Дома Алиса сообщила, что соседская собака громко лаяла всю вторую половину дня. Это началось после обеда и продолжалось почти целый день. Хуже того – собака Бобби перевозбудилась, бегала вокруг дома и лаяла в ответ. Алиса заявила, что может смириться с одной лающей собакой, но слушать стерео из двух собачьих глоток выше ее сил.

Собака за соседской дверью обычно замолкала к вечеру. После этого начинала играть музыка. Она всегда была рождественской, но разобрать, какая именно песня играет, можно было лишь стоя у их калитки, ведущей в сад. Так было слышно не только ритм, но и очаровательный звук колокольчиков, хора и бархатный голос Бинга Кросби.

Они пробовали вызывать полицию. Полицейские внимательно выслушивали их жалобы. Обещали, что заедут и посмотрят на все это сами.

Однажды вечером соседи ставили «О, малый город Вифлеем» семьдесят четыре раза подряд. В исполнении Бинга Кросби. Бинг пел сердито, Бинг ненавидел их и хотел, чтобы они страдали. Когда, наконец, эта песня сменилась «Однажды в царском городе Давидовом», Алан с Алисой чуть не заплакали от облегчения.

Алиса сказала, что днем, когда Бобби пришел домой из школы и сделал все уроки, он начал напевать себе под нос рождественский гимн. Она попросила его замолчать. А потом заорала, чтобы он заткнулся.

На работе Алан вынужден был созвать всех на чрезвычайное совещание. Слово «чрезвычайное» было записано в его блокноте. Он убеждал своих продавцов работать интенсивней, умолял их. В противном случае, говорил он, ему придется прибегнуть к наказаниям. Выражение «прибегнуть к наказаниям» тоже было из блокнота. Несколько сотрудников открыто над ним смеялись.

Алиса сказала, что снова звонила в полицию, но они сказали то же, что и в прошлый раз. Тогда им позвонил Алан. Он очень спокойно объяснил ситуацию. Полицейский записал подробности и пообещал приехать и посмотреть на все собственными глазами.

Соседи наконец распаковали свое имущество. Лужайка перед их домом была завалена картонными коробками и кусками полиэтилена. Ветер швырял их на ограду. Каждое утро, идя на работу, Алан вынужден был уворачиваться от летающих обломков пенопласта и обрывков полиэтилена.

Соседская собака продолжала гавкать, а вот их пес прекратил. Когда начинался лай, он прятался на кухне и скулил. От страха он писался на пол, и его часто рвало.

Алиса сказала Алану, что ему снова придется поговорить с соседями. Пойти туда, постучать в дверь и настоять, чтобы ему ответили. Он предложил сделать это вместе, чтобы они выступили единым фронтом. Бобби спросил, можно ли ему присоединиться, и был при этом очень возбужден, но родители не разрешили. Бобби расстроился и немного разозлился на них.

Алан с Алисой пошли к соседскому дому, оттуда снова доносилось «О, малый город Вифлеем», только на этот раз пел не Кросби, она звучала совсем в другом исполнении, и это было правильно и хорошо.

На дверном коврике теперь было написано: «Добро пожаловать в наш дом, наш милый дом!». Ни Алан, ни Алиса не захотели на него наступать. Они стояли на крыльце, стучали дверным молотком и кричали в прорезь почтового ящика. Но ответа так и не дождались.

– Мы не сдадимся, – сказала Алиса Алану, и он согласился. – Пока не добьемся своего.

Но через несколько часов они все-таки ушли.

В полиции сказали, чтобы они больше не звонили. То, чем они занимаются, называется преследованием. Не только соседей, но и диспетчера полиции. Их соседи – прекрасные люди, нельзя их ненавидеть только за то, что они другие. «Что значит другие?» – спросил Алан, он не злился, не кричал, и поэтому не считал, что заслуживает такого строгого предупреждения. «Просто другие», – ответили в полиции.

Алан с Алисой пробовали стучаться в двери других соседей на их улице, с которыми они даже никогда не здоровались, но тех тоже никогда не было дома.

Однажды Алан вернулся домой и увидел, что Бобби гуляет в саду перед домом с играет с пузырчатой упаковочной пленкой.

– Смотри, папа, – сказал он, – я могу сделать так, чтобы они лопались!

Он прыгнул в ворох пленки, завернулся в него, и тотчас же раздался треск тысяч маленьких взрывов. Он хохотал. Алан приказал ему бросить все это и идти домой. Эта упаковка им не принадлежит, это мусор, уходи отсюда. Бобби обиделся. Почему он не может поиграть, почему бы им вместе не поиграть с пленкой?

– Это небезопасно, – ответил Алан. – Ты глупый мальчик, просто идиот. Она же грязная.

Но Бобби все равно выглядел обиженным. Он надул губы, потом они превратились в скобку с опущенными краями, его лицо искривилось. Очень медленно Бобби поднял вверх руку и показал средний палец. И показывал он его именно отцу.

В этот вечер Бобби запретили играть в гольф на приставке.

Алан и Алиса теперь спали с берушами в ушах. Но Алану все равно казалось, что он слышит музыку. Он так и не смог определить, то ли это звук ударных, то ли так громко стучит его собственное сердце.

Ему продолжал сниться манекен из соседнего дома, искусственное пластмассовое тело, искусственная грудь и фальшивая пластмассовая улыбка.

– О, Барбара, – застонал он однажды ночью, овладевая ею сзади, согнув так, что попка смотрела прямо в небеса. Ему нравилось называть ее Барбарой. А сердце его при этом стучало, как барабаны в песне «Зимнее чудо».

Бобби продолжал играть в саду. Алан смотрел в окно, как тот, словно снежинки, ловит ртом белые шарики пенопласта. Он стучал в окно, пытался заставить сына прекратить, но Бобби его не слышал. Он выглядел счастливым, как восьмилетний ребенок в рождественское утро, откидывал назад голову, открывал рот, и белые легкие шарики падали ему на лицо. Он отплевывался или глотал их, в зависимости от настроения.

Алиса обнаружила, что соседская собака перестает лаять, если не шуметь. Они старались вести себя тихо: не наступать на скрипучие половицы, смотреть телевизор без звука. Разговаривали шепотом или вообще молчали.

– Ты как насчет партии в гольф? – спросил однажды вечером Алан у Бобби. – Мы уже сто лет в него не играли.

Бобби пожал плечами.

– Можешь снова играть за Тайгера Вудса, если хочешь, – предложил Алан.

Они сыграли в гольф. Хотя Бобби не очень старался, он все равно выиграл.

– Как-нибудь мы с тобой сыграем в настоящий гольф, – сказал Алан, – не понарошку, как здесь, а на свежем воздухе. А потом пойдем и выпьем пивка в пабе. Мы с тобой можем стать друзьями.

На работе Старик Эллис вызвал Алана к себе. В маленьком душном кабинете они были только вдвоем. Эллис сказал: если Алан не может руководить персоналом, он найдет того, кто сможет.

Однажды вечером Алан пришел домой с одной прекрасной идеей. Она вертелась у него в голове всю вторую половину дня, и он чувствовал себя счастливым.

– Давай попробуем ответить им тем же! – закричал он, даже не пробуя переходить на шепот. – Посмотрим, как они отреагируют!

Они с Алисой выбрали по любимому диску и включили магнитофон на полную громкость. Алиса поставила «АББА», а Алан – «Пинк Флойд». За соседской дверью началось какое-то сумасшествие: собака захлебывалась лаем, как будто никому до нее не было дела, рождественская музыка взрывала барабанные перепонки. Неважно, это было весело. Алиса с Аланом кружились под «Voulez-vous» и «Comfortably Numb».

Бобби к ним присоединился, он даже улыбался. Алан так долго не видел, как сын улыбается, и его сердце растаяло.

– Можно я тоже поставлю свою музыку? – спросил Бобби. Алан рассмеялся и сказал: «Конечно, можно». Бобби выбрал какую-то незнакомую группу, в песнях которой было слишком много бранных слов, чтобы они ее одобрили, но вся семья все равно под нее прыгала, и Алан сказал:

– Не уверен, что ты можешь под нее танцевать, Бобби, но сегодня мы славно повеселились!

Почему-то это показалось им всем просто уморительным.

В конце концов им все-таки пришлось сдаться, диски кончились, и они сами были без сил. Ни к чему хорошему это не привело. Бинг Кросби продолжал надрываться, а их собственная собака превратилась в дрожащий описавшийся комок. Когда они легли спать, Алиса сказала Алану:

– Ты узнал ее? Это была наша песня. Помнишь? Мы все время ее слушали, с нашего первого свидания.

Алан понятия не имел, что у них была какая-то песня, их отношения никогда не были романтическими, разве не так? Но она поцеловала его, поцеловала в губы – это был короткий, но очень сладкий поцелуй, – а потом повернулась на бок и уснула. Алан лежал в темноте и пытался вспомнить, какую именно песню она имела в виду. Наверняка одну из тех, что пела «АББА».

На следующее утро Алан заметил, что на газоне, заваленном пенопластом и обрывками пленки, появились дыры. Не просто дыры, а кратеры. Лужайка напоминала поле боя. Он предположил, что ночью соседи выпустили из дома свою собаку. Вечером Алан уволил трех своих подчиненных. Он созвал срочное совещание и выгнал первых попавшихся под руку. Одна женщина расплакалась.

– У меня же семья, – рыдала она.

– Ну и что, – ответил ей Алан, – у нас у всех есть чертовы семьи.

Алиса позвонила Алану на работу. Она никогда этого раньше не делала.

– Ты скоро придешь домой? – спросила она.

– Что случилось?

– Собака. Она очень сильно заболела.

– Ну, она всегда не совсем здорова, разве нет?

– Это другое. Господи, она выбежала из дома. Сама не понимаю как. А назад буквально приползла, и… Приходи поскорей.

Алан объяснил, что он очень и очень занят, ничего не знает о собаках и ничем не может помочь. Но все равно ушел с работы пораньше и гнал машину так быстро, как только мог.

Бобби к тому времени уже вернулся из школы. Он плакал.

– Мой Спарки, пожалуйста, не умирай!

Алан вспомнил, что это всего лишь восьмилетний малыш, его любимый маленький мальчик, и крепко обнял сына. Бобби прижался к нему и зарыдал, намочив слезами костюм.

– Пожалуйста, папочка, не дай Спарки умереть!

– Не дам, – говорил Алан. – Ни за что не дам. Что сказал ветеринар? Вы звонили ветеринару?

Бобби и Алиса недоуменно уставились на него.

Алан почувствовал раздражение.

– А почему нет?

– Посмотри на Спарки, – сказала Алиса.

Пес из последних сил старался встать на четыре лапы, но задние ноги все время разъезжались. Сначала Алан решил, что собака просто ослабла, но нет, все оказалось гораздо более странным. Задние лапы были блестящими и скользкими, у них просто не было никакого сцепления с напольной плиткой. Пес старался ни на кого не смотреть, он совсем как человек хмурился от раздражения: я знаю, как вставать, не волнуйтесь, я справлюсь. Вокруг валялись клоки выпавшей шерсти, огромные спутанные клубки. Позади пса образовалась лужа чего-то похожего на сливки, которая, однако, пахла гораздо более неприятно.

Вдруг пес чихнул, коротко пискнув, как маленькая игрушка. Алан едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Но для пса это стало последней каплей. Его лапы подкосились, он уморительно плюхнулся животом на пол и, как будто этого было мало, открыл пасть. Оттуда вылилась еще одна небольшая лужица чего-то похожего на сливки.

– Они это сделали, – сказала Алиса, – они отравили его.

– Мы не знаем этого наверняка.

– Ублюдки, – выругался Бобби, – грязные вонючие маленькие ублюдки, это точно они. Отвратительные сволочные уроды.

Он поднял взгляд на родителей: в нем уже не осталось ничего от восьмилетнего невинного малыша, и Алану вдруг подумалось, что это, наверное, к лучшему.

– Эй, парень, – Алан нагнулся к собаке, – эй, приятель, как дела? Не волнуйся, все будет хорошо.

Глаза пса округлились, будто он смутился, его снова вырвало. На этот раз дело не ограничилось лужицей. Спарки выворачивало наизнанку, рвало чем-то густым, но текучим, как будто у него внутри включили кран. Неудивительно, что глаза его выпучились. В теле пса наверняка уже не оставалось места, чтобы вместить эту жидкость, как будто все его внутренние органы превратились в липкую жижу и теперь извергались на пол, налипали псу на голову, на оставшиеся на коже клочки шерсти и на открытые глаза, полные безразличия к происходящему. Содержимое собачьего тела неторопливо вытекало и вытекало, но у Спарки это не вызывало ни тени беспокойства.

Теперь «сливки» приобрели розовый оттенок. Алан подумал, что это может быть кровь, но очень скоро розовый оттенок сменился бежевым, потом стал темнеть и превратился в темно-коричневый. Это была уже не жидкость, а что-то вроде сиропа, густого и вязкого; пес, облитый с ног до головы, начал дрожать, плавая в нем. Сироп становился таким плотным, что в него легко можно было воткнуть вертикально десертную ложку. Он был чистым, без всяких примесей, и твердым, как пластмасса.

Пес вздрогнул, будто пытаясь избавиться от последних капель своего содержимого. Это все? Хорошо.

– Спарки, – позвал Бобби.

– Нам следует набраться мужества, – сказал Алан.

– Ублюдки, – выругался Бобби.

– Ну-ну.

– Да, – повторила Алиса, – ублюдки.

Алан открыл рот. Он и сам не понимал зачем. Наверное, хотел что-то сказать, но что? Успокоить всех, или произнести своеобразную эпитафию над погибшим псом, что-нибудь проникновенное, соответствующее обстоятельствам? Семья смотрела на него с надеждой.

– Что собираетесь делать? – спросил он.

– Мстить, – ответил Бобби. – Мы обязательно отомстим. Мы отравим их собаку, и их самих тоже. Мы… мы подложим им в почтовый ящик дерьмо.

– Правильно, – сказал Алан, – правильно, а еще мы можем…

Алиса посмотрела на мужа. Вернее, уставилась на него.

– Что, Алан? – проговорила она мягко, но в этом и таилась главная опасность. – Ну, скажи нам, что мы можем сделать?

Он пытался придумать ответ. Алиса ждала. Дай же ей то, чего она ждет. Она плюнула от досады и выбежала из комнаты.

Алан с Бобби некоторое время стояли и смотрели на собаку. Даже теперь его шерсть продолжала вылезать, как будто каждая волосинка была крысой, покидающий тонущий корабль. Алан подумал, что ему следовало бы закрыть псу глаза, хотя бы ради Бобби. Но он не стал. Вместо этого он, обняв сына за плечи, сказал:

– Пошли отсюда, давай оставим беднягу Спарки в покое.

Они вышли из кухни, и Алан прикрыл за собой дверь.

Алиса поджидала их в гостиной.

– Вот, – сказала она, протянув Алану небольшой целлофановый пакет, похожий на те, что обычно использовала для упаковки его обедов и школьных завтраков для Бобби. Внутри лежало что-то похожее на три колбаски, маленьких и тонких, покрытых едва заметными бугорками. Три какашки. Три Алисиных какашки. И выглядели они элегантно – как маленькие изящные дамские какашки.

– Господи! – ахнул Алан.

А Бобби улыбнулся волчьей улыбкой, обнажив зубы.

– Вот это правильно! – сказал он и вышел из комнаты. Через минуту или две Бобби вернулся, по-прежнему улыбаясь во весь рот. Его собака сдохла, но все в порядке, потому что у них теперь есть план. Гордый, как охотник, как ребенок, который доказал себе, что он мужчина, он держал в ладони свой собственный вклад, – вот, посмотрите на плоды моих трудов, – и его какашка напоминала толстую и жирную сардельку из хот-дога. Алану сразу стало понятно, что Бобби уже не маленький мальчик.

– Вы хотите, чтобы я подбросил это в их почтовый ящик?

– Вовсе нет, – ответила Алиса. – Нужно сообщить им, почему мы так поступили. Нужно дать им понять, что мы знаем, – она подошла к письменному столу, нашла конверт, большой бумажный конверт, и написала на нем толстым фломастером: УБИЙЦЫ СОБАК.

Взяв из все еще вытянутой руки Алана пакет со своими копчеными колбасками, она положила его в конверт. Бобби сделал то же самое.

– Мы ждем, когда ты сделаешь свой вклад, – сказала Алиса.

– Разве здесь недостаточно?

– Нет, подарок от всей нашей семьи.

Алан пошел в туалет, прихватив с собой конверт. Он думал о жене и ребенке, томящихся в ожидании за дверью. Они слишком на него давят. Он не может сделать это по заказу. Алан тужился, он честно старался. Но ничего не вышло. Он открыл конверт, в поисках моральной поддержки заглянув внутрь, на первопроходцев, за которыми должны последовать его собственные какашки. Ничего не изменилось.

Он отшвырнул в сторону пустую миску.

– Получилось? – спросила Алиса, когда он вышел.

– Да, – соврал он.

И семья закивала с жестокой решимостью.

– Тогда, – сказал Бобби, – самое время начинать.

Когда он вышел на улицу, в соседском доме было тихо. Для рождественской музыки еще слишком рано, да и собака отдыхала от лая. Дом выглядел очень мирным, Алан почти поверил, что все это – просто шутка, на самом деле ничего не случилось, в доме по-прежнему живут Барбара и Эрик, и все хорошо.

Интересно, наблюдает ли за ним кто-то, пока он идет по дорожке? Наверняка они, его враги, и они, его семья, подглядывают из-за задернутых штор. Он пытался нести конверт как можно более непринужденно, словно не он был причиной его визита к соседям, словно после смерти собаки он просто решил его выгулять.

Когда Алан подошел к двери, солнце уже начинало заходить, и это было странно.

Он не хотел привлекать к себе внимания. Сейчас он просто опустит конверт, и дело сделано. Осторожно-осторожно он приподнял крышку почтового ящика. Встав на цыпочки, Алан заглянул внутрь, но ничего не увидел, там было темно. Просто кромешная тьма. И ему неожиданно пришло в голову, что ночь распространяется по округе именно из этого дома.

Алан почувствовал, что из щели повеяло сквозняком. Он поежился и оглянулся. Солнце почти село, пора довести дело до конца. Он поднес конверт к отверстию, чтобы проверить, пройдет ли он. Размер отверстия подходил идеально, и он начал опускать конверт в ящик.

Вдруг Алан почувствовал, что кто-то тянет конверт с другой стороны.

Сначала он подумал, что тот за что-то зацепился, и собрался опустить его под другим углом, но конверт точно кто-то держал. За дверью его ждали и затягивали в дом.

Алан инстинктивно отшатнулся, не понимая почему. Ведь он же сам хотел принести сюда конверт, разве не так? Но, услышав внутри дома чье-то сердитое рычание, он понял: нельзя допустить, чтобы конверт попал внутрь. Ни малейшей частицы его жены и сына, будь то даже дерьмо, не должна попасть туда. И он с новой силой начал тянуть конверт назад. Тот, кто рычал за дверью, был потрясен сопротивлением, раздосадован даже заскрежетал зубами. Алан был уверен в этом. Пытаясь схватиться за конверт поудобнее, Алан поставил одну ногу на дверной коврик и посмотрел вниз. Это было ошибкой. На коврике не осталось никаких надписей. Там вообще ничего не было, только что-то темное, мягкое и скользкое. Алан не удержался и, отпустив конверт, упал назад.

Конверт исчез, крышка почтового ящика с грохотом захлопнулась. Алан закричал от отчаяния и страха, и вдруг осознал, какой темной стала ночь.

Когда он вернулся, Алиса ждала его в постели в нижнем белье. Она никогда не показывалась ему в таком виде. Сквозь бюстгальтер были видны задорно торчащие груди.

– А где Бобби? – спросил он.

– Бобби еще несколько часов назад пошел спать, – ответила Алиса. – Ты сделал это. Ты мой большой, храбрый и плохой мальчик. Ты был мне мужем и отцом своему сыну. Ты защитил нашу семью, ты обеспечил нашу безопасность.

И во второй раз, с тех пор, как он ее узнал, она набросилась на него. Алиса сорвала с него галстук, пиджак, ее руки ласкали его и губы целовали его тело.

– Я так сильно тебя хочу и так тебя люблю, – прошептала она и толкнула на кровать.

– Ну ладно, – ответил Алан.

И, господи, она была везде, как она умудрялась такое вытворять, имея всего две руки. Она была в нем и он был в ней, причем последнее стало для него приятной неожиданностью.

– Я люблю тебя! – закричала она, и Алану захотелось, чтобы она замолчала, ведь их мог услышать Бобби или даже соседи. А снаружи было так тихо, словно эти всей семьей собрались за столом и сосредоточенно разглядывают содержимое конверта, приговаривая: «Мы поняли урок, который вы нам преподали».

И Алану захотелось, чтобы музыка снова заиграла, хоть ненадолго, хотя бы для того, чтобы он не сбивался с ритма, ведь он так давно не занимался ничем подобным.

– Я люблю тебя, – кричала Алиса. – Алан, почему мы перестали, почему мы перестали любить друг друга?

Алан не мог ответить на этот вопрос.

Утром он разбудил Алису поцелуем:

– Мне пора на работу.

– Можешь остаться со мной?

– Наверное, нет, – ответил он.

– Ладно.

Из-за соседской двери по-прежнему не доносилось ни звука, и Алан решил, что это хороший знак.

Он позвонил Алисе с работы. Алан никогда раньше этого не делал.

Было позднее утро, и ему вдруг захотелось услышать ее голос.

– Я люблю тебя, – сказал он.

– Как мило, – ответила она. – Ты вернешься в обычное время?

– Да, надеюсь.

– Хорошо.

Ближе к вечеру он позвонил ей еще раз, но к телефону никто не подошел.

Он вернулся домой и очень удивился, что его ждет собака.

Вся шерсть до последнего волоска вылезла. Но собака по этому поводу совершенно не страдала. Ее морда была растянута в широкую собачью улыбку, а язык свешивался набок. Она подбежала к Алану на своих блестящих мягких лапах.

– Эй, – проговорил Алан, – эй, хороший пес, хороший мальчик, – и потрепал собаку по загривку.

Кожа оказалась слегка липкой на ощупь.

Бобби играл в приставку.

– Привет, чемпион, – сказал Алан. – Смотрика-ка наш Спарки выкарабкался!

Бобби даже не посмотрел на него, так был поглощен игрой. Из кухни вышла Алиса.

– Бобби, – напомнила она, – собачку нужно покормить. – Тело Спарки заходило ходуном от нетерпения. – Покорми его сейчас же. Это твоя обязанность.

– Привет, – сказал Алан. – Я тебя люблю.

– Сейчас же, Бобби, – настаивала Алиса.

Бобби, покачиваясь, встал со стула. Неверной походкой он пошел на кухню и принес банку собачьей еды. Подойдя к Спарки, который все это время с обожанием наблюдал за хозяином, Бобби пальцами выскреб из банки немного корма, нагнулся и аккуратно размазал его по собачьей физиономии. Он делал это очень тщательно, мясо в желе прилипло к морде, немного попало в пасть, немного – на высунутый язык, но большая часть повисла на морде, как борода.

Потом Бобби вернулся на свой стул и снова взял в руки джойстик. Он сжал его так сильно, что остатки собачьего корма между пальцами брызнули во все стороны.

Алан смотрел на него с ужасом:

– Что случилось с нашим Бобби?

– Ничего особенного, – ответила жена. – Бобби получил свою собаку обратно. Бобби счастлив, собака счастлива, все счастливы.

– А ты?

– Конечно, я счастлива. Иди на кухню. Я хочу поговорить с тобой наедине. – Алан пошел за ней.

Закрывая за собой дверь, она улыбалась.

– В чем дело?

– Ты должен сесть.

Он послушался.

– У меня есть любовник, – улыбнулась Алиса.

Алан не знал, что и сказать.

– Что? Почему? Ты же говорила, что счастлива…

– Я счастлива. Я счастлива потому, что у меня есть любовник.

– О, – только и смог произнести Алан. Наверное, он должен разозлиться? Она этого от меня ждет. Но злости не было. Он всю потратил на громкую музыку и мусор в саду.

– Не хмурься, Алан. Я же не хмурюсь. Мы с этим разберемся. Я тебе расскажу как.

– Хорошо, – удивительно, но Алан сразу же успокоился. Алиса всегда знала, как все уладить.

И она объяснила, как ему себя вести, чтобы она получила все, что хочет. И наоборот. Так у них снова будет все нормально. Только по-другому. Гораздо лучше.

– Можно мне немного подумать? – очень спокойно поинтересовался Алан.

Она была очень вежлива с ним:

– Конечно, дорогой.

Пока она рассказывала ему, чего от него ожидает, как видит в дальнейшем их супружескую жизнь, выдвигала свои условия, он, не отрываясь, смотрел вниз на кухонный стол. Только теперь он поднял на нее взгляд. Алиса сидела совсем близко и тоже на него смотрела, по-прежнему улыбаясь. Она держала голову под таким углом, чтобы выглядеть наилучшим образом.

– О, Алан, – сказала она. – Когда мы впервые встретились, я очень хорошо это помню, мы пытались стать друг другу лучшими друзьями. По-моему, дорогой, мы просто сбились с пути. Из нас могли бы получиться очень хорошие друзья.

– А прошлая ночь?

Алиса повернула голову в другую сторону и прищурила глаза.

– А что было прошлой ночью?

Этим вечером Алан постелил себе на диване. Он играл в Х-бокс Бобби. За Тайгера Вудса. И один раз выиграл у компьютера.

Утром он отправился на работу. Улицы были запружены автомобилистами, которые нашли свою любовь. Старик Эллис вызвал его на очередное срочное совещание, в этот раз он назвал Алана позором компании и пригрозил увольнением. Эллис был уродливым коротышкой, от него всегда отвратительно пахло, но и он нашел свою любовь, он нашел миссис Эллис. Алану очень хотелось спросить, в чем его секрет? Когда Алан вернулся, то увидел у себя на столе анонимную записку, в которой кто-то называл его кретином. Человек, который называл его кретином, наверняка тоже влюблен.

Он размышлял, не позвонить ли Алисе, но не осмелился.

С работы Алан пошел не домой. Он завернул в паб. Сидел там один, пил пиво, закусывала чипсами.

К тому времени, когда он вернулся, Алиса была уже в кровати. Он разделся в темноте и тихонько лег рядом. Она не пошевелила ни одним мускулом. Он не мог понять, спит она или нет. Жива или мертва. Человек она или… Или. Ему хотелось прижаться к ней, ведь ее кожа выглядела такой мягкой.

За соседской дверью по-прежнему была тишина, такая безнадежная, что это причиняло боль.

– Хорошо, – сказал он громко, – я сделаю то, что ты хочешь.

Алан не ходил на свидания целую вечность и понятия не имел, как одеться. Алиса подвела его к шкафу и сама выбрала галстук, пиджак, рубашку и ботинки. Потом осмотрела придирчивым взглядом.

– Ты выглядишь вполне прилично, чтобы с кем-то поужинать.

Сама она, как всегда, была одета безукоризненно. Ее навыки никуда не делись, кто бы мог подумать!

– Тогда, может, нам не следует этим заниматься, – сказал Алан. – Разве ты этого хотела?

Она пожевала свою губу, потом рассмеялась.

– Пошли, – потянув за рукав, она повела его вниз по лестнице.

Бобби играл в гольф с новым другом.

– Привет, чемпион, – сказал Алан. Ему показалось, что мальчик справа – это его Бобби, потому что справа был Тайгер Вудс.

– Нас не ждите! – весело крикнула Алиса мальчикам.

Они стояли на дверном коврике. Теперь на нем было написано: НАШ ДОМ. ЗДЕСЬ ЖИВЕТ ОЧЕНЬ СЧАСТЛИВАЯ СЕМЬЯ! А еще: ДОМ МИЛЫЙ ДОМ МИЛЫЙ ДОМ МИЛЫЙ ДОМ. Алан поднял дверной молоток, но в этот момент дверь распахнулась.

– Нас уже ждут, – заверила Алиса.

Дом оказался очень красивым. Здесь царили идеальный порядок и чистота, немного пахло свежим полиролем, или это было что-то другое? На полке с телефонным справочником Алан увидел свой конверт. Тот до сих пор был не распечатан. Надпись УБИЙЦА СОБАК теперь казалась ему ужасно жестокой. Мы же добрые соседи, правда? И хорошие друзья. Рядом лежало множество конвертов такого же размера. На одном было написано ОТРАВИТЕЛЬ КОШЕК, на другом – просто УБИЙЦА. А еще ПЕДОФИЛ, НАСИЛЬНИК, КИЛЛЕР, НАСИЛЬНИК, КИЛЛЕР.