Текст книги "Обмен разумов"

Автор книги: Роберт Шекли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Роберт Шекли
Обмен разумов

© Г.Л. Корчагин, перевод, 2014, 2020

* * *

Посвящается Полу Квитни

Глава 1

Однажды Марвин Флинн раскрыл «Стэнхоуп газетт» и в разделе рекламы прочел:

Марсианский джентльмен, 43 года, спокойный, любознательный, культурный, желает обменяться телами с земным джентльменом, обладающим схожими наклонностями. 1 августа – 1 сентября. Посредникам гарантирована комиссия.

От этого вполне заурядного объявления сердце у Флинна забилось чаще. Обменяться телами с марсианином… Какая заманчивая идея – и какая отталкивающая! Правда же, кому охота поселиться в голове у старого марсианского пескороя, двигать его руками и ногами, смотреть его глазами и слушать его ушами?

Но разве эти неудобства не стоят того, чтобы Марвин Флинн познал Марс? Причем самым правильным, самым естественным способом: с помощью органов чувств туземца?

У каждого свое хобби. Одному нравится коллекционировать картины, другому – книги, третьему – женщин. Марвин же предпочитал постигать сущность мироздания, путешествуя по нему.

Увы, эта страсть, самая важная в его жизни, оставалась неутоленной. Стэнхоуп, где он родился и вырос, в плане физическом лежал под боком у Нью-Йорка, в каких-то трехстах милях. В плане же духовном и эмоциональном эти города были разделены целым столетием.

Милая сердцу картина, буколика как она есть: утопающая в садах россыпь домиков между отрогами хребта Адирондак, покатые зеленые луга в бурых крапинах коровьих стад. За свои старинные обычаи Стэнхоуп держался мертвой хваткой; его радушие сочеталось с неуживчивостью. Равняться с вздымавшимся южнее бездушным мегаполисом городок категорически не желал. Линия метро «Бродвей – Седьмая авеню» дошла аж до Кингстона на севере штата, гигантские автострады извилистыми щупальцами протянулись по сельской местности, но окаймленная вязами стэнхоупская Мейн-стрит сохранилась в неприкосновенности. Другие общины обзавелись шахтами для запуска ракет; жителей же Стэнхоупа вполне устраивал их допотопный аэродром, где трижды в неделю садился или взлетал самолет. Нередко Марвин, лежа в кровати без сна, слушал этот стон реактивного лайнера – одинокий, тоскливый голос уходящей сельской Америки.

Стэнхоуп был вполне доволен собой, а весь остальной мир, похоже, был доволен Стэнхоупом – и согласен оставить его в плену у романтической мечты о вековечном пребывании в томной неге.

Такое положение вещей не устраивало только Марвина Флинна.

Он поездил по обычным туристическим маршрутам и повидал доступные для всех красоты. Как и любой обыватель, провел немало уик-эндов в европейских столицах. С аквалангом исследовал затонувший город Майами, поглазел на лондонские Висячие сады, в Хайфе помолился в бахаистском храме. Полноценные отпуска Марвин тратил на более серьезные путешествия: совершил пеший поход на Землю Мэри Берд, пересек южную часть дождевого леса в Итури, на верблюде проехал через весь Синьцзян и даже прожил несколько недель в Лхасе, мировой столице искусств.

Но ведь это самые типичные вояжи для людей его возраста и положения. Обыкновенный туристический ассортимент, заурядное времяпрепровождение любого отпускника. Для Марвина такие развлечения ничего не значили. Нет бы радоваться тому, что есть, – какое там, он тосковал о недоступном. Он мечтал о настоящих приключениях, а настоящие приключения можно найти только на других планетах.

Кто-нибудь спросит: «Да что же тут недоступного?» Однако Флинн за всю свою жизнь не побывал даже на Луне. Все и всегда упиралось в экономику. Межпланетный полет – удовольствие не из дешевых; кроме богачей, в космосе путешествуют колонисты и администраторы. Среднестатистический же обыватель даже помышлять о нем не смеет.

Единственная лазейка – предоставить свой разум для обмена.

Флинн с его врожденным провинциальным консерватизмом, естественно, не решался на этот столь же логичный, сколь и пугающий шаг. До сего дня.

Марвин очень старался примириться и с судьбой, и с теми вполне приемлемыми жизненными условиями, которыми судьба его обеспечила. Как ни крути, грех жаловаться: он свободен и весел, ему тридцать один (ну ладно, тридцать один с хвостиком), внешностью бог не обидел: рослый, широкоплечий молодец с аккуратно подстриженными черными усиками и добрыми карими глазами. И со здоровьем порядок, и с умом, и с общительностью. Противоположный пол его не чурается.

Образование Марвин получил стандартное: начальная школа, потом средняя, потом двенадцать лет колледжа и еще четыре года на курсах усовершенствования. В корпорацию «Рейк-Петерс» пришел работать отлично подготовленный оператор флюороскопа. Там он контролировал качество изготовления пластмассовых игрушек, выявлял зависимость прочности от напряжений, анализировал микропористость при усадке, усталостную прочность и тому подобное. Может, это и не самая важная профессия на свете, но не всем же быть королями или космическими пилотами. Безусловно, Марвину досталась очень ответственная должность, если учесть крайне важное предназначение игрушек в современном мире – утолять детскую страсть к разрушению.

Все это Марвин прекрасно понимал, и тем не менее неудовлетворенность жизнью не давала ему покоя. Он даже обратился к ближайшему психологу. Сей любезный джентльмен пытался помочь Марвину посредством Ситуативно-Факторного Анализа, но клиент не оправдал его трудов и не образумился. Флинну хотелось путешествовать, а не разбираться со всей объективностью в скрытых причинах этой тяги, и ни на какие заменители он бы не согласился.

И вот он читает это объявление, при всей своей будничности вызывающее дрожь азарта, похожее на тысячи других – но уникальное, поскольку оно попалось на глаза не кому-нибудь, а ему, Марвину Флинну. Читает – и чувствует, как к горлу подкатывает непривычный комок.

Обменяться телами с марсианином… Побывать на Марсе, посетить Нору Песчаного Короля, попутешествовать в великолепном сиянии Разлома, послушать хроматические гаммы песков Великого Сухого моря…

Ему и раньше грезились странствия в иных мирах. Но теперь, возможно, и впрямь появился шанс…

Непонятный комок в горле спорил с назревающим решением. Марвину хватило благоразумия удержать мечту в узде. Он надел вязаную шапочку и отправился в центр города, в «Стэнхоупскую аптеку».

Глава 2

Своего лучшего друга Марвин, как и ожидал, увидел возле лимонадной стойки – расположившись на высоком табурете, Билли Хейк потягивал слабый галлюциноген под названием ЛСД-фраппе́.

– Как тебе утрец, малец? – обратился Хейк к Марвину на популярном в то время сленге.

– Яснец, бодрец, мне по нутрец, – последовал надлежащий ответ.

– Tu viniste om te eet?[1]1
  Зашел подкрепиться?


[Закрыть] – В этом году записные остряки открыли для себя африкаанс-испанский пиджин.

– Ja, meneer[2]2
  Да, господин.


[Закрыть].

Ответ прозвучал несколько суховато, что вполне объяснимо: Марвин не был расположен к беседе о пустяках.

Уловив нотку неудовлетворенности, Билли вопросительно приподнял бровь, отложил комиксы по мотивам Джеймса Джойса, бросил в рот капсулу едкодыма, раскусил, выдохнул пахучую зелень и наконец задал вопрос по форме грубоватый, но по сути вполне сердечный:

– Из-за чего киснешь?

Марвин устроился на табурете рядом с Билли. На душе было муторно, однако откровенничать с легкомысленным другом не тянуло. Он поднял руки и продолжил разговор на жестовом языке равнинных индейцев. Интеллектуальная молодежь все еще пребывала под впечатлением от прошлогодней сенсации – «Дакотских диалогов», снятых компанией «Прожектоскоп», с Бьорном Ракрадишем в роли Неистового Коня и Миловаром Славовивовицем в роли Красного Облака; персонажи там общались исключительно с помощью жестов.

Марвин полуиронично-полусерьезно изобразил разбитое сердце, бредущего по прерии коня, солнце, которое не греет, луну, которой никак не взойти.

Его прервал мистер Бигелоу, хозяин «Стэнхоупской аптеки». Семьдесят четыре года – возраст средний; мистер Бигелоу уже обзавелся заметным брюшком и залысинами, но так и не избавился от мальчишеских манер.

– Haai meneer, – обратился он к Марвину, – wil jy tomar betroubare medisyne para levantar el ánimo in forma de ein skoboldash sundae?[3]3
  Приблизительный перевод: «Эй, господин, не желаете ли принять надежное средство для поднятия настроения, в виде сандея „скобольдаш“?»


[Закрыть]

Мистеру Бигелоу, как и вообще его поколению, было свойственно злоупотреблять молодежным жаргоном, каковой от этого напрочь лишался комического эффекта – за исключением тех случаев, когда употреблялся невпопад.

– Schnell[4]4
  Быстро (нем.).


[Закрыть], – охладила энтузиазм аптекаря бездумная юношеская развязность.

– Еще чего! – обиделся мистер Бигелоу и удалился жеманной походкой, перенятой у героев телесериала «Имитация жизни».

Билли не на шутку озадачило душевное смятение собеседника. Он был почти взрослый – тридцати четырех лет, на год старше Марвина. Работал контролером двадцать третьей сборочной линии на упаковочной фабрике Питерсона – хорошая должность. От подростковых привычек, конечно же, не отказывался, но понимал, что возраст налагает на человека определенные обязанности. В данном случае эти обязанности требовали превозмочь стеснительность и щепетильность и поговорить со старым другом начистоту.

– Марвин, что тебя гложет?

Друг пожал плечами, дернул краем рта и, сам того не замечая, забарабанил пальцами по столу.

– Oiga, hombre, ein Kleinnachtmusik es demasiado, nicht wahr? The Todt you ruve to touch…[5]5
  Слушай, парень, маленькая ночная серенада – это уже слишком, не находишь? Со смертью лучше не шутить…


[Закрыть]

– Давай без этого, – потребовал Билли с холодным достоинством не мальчика, но мужа.

– Извини, – перешел на нормальную речь Марвин. – Просто я… Эх, Билли, ты бы знал, как мне хочется путешествовать!

Билли кивнул – одержимость друга не была для него тайной.

– Понимаю, – сказал он. – Меня тоже тянет.

– Но не так зверски, как меня. Кажется, я скоро свихнусь от этого зуда!

Прибыл заказ. Марвин даже не взглянул на десерт «скобольдаш», изливая душу другу детства.

– Mira[6]6
  Послушай (исп.).


[Закрыть], Билли, у меня нервы натянуты, как пластмассовому пружинному тросику не снилось. Мне грезятся и близкие Марс с Венерой, и далекие Альдебаран с Антаресом… Как ни стараюсь, не могу выбросить их из головы. Говорящий океан на Проционе-Четыре, Аллуа-Два с ее трехполыми гоминоидами… Да я просто жить не смогу, если не увижу эти места воочию.

– Понимаю, – сказал друг. – Я тоже не прочь на них взглянуть.

– Нет, ты не понимаешь, – вздохнул Марвин. – Взглянуть – это слишком мало. Все гораздо хуже… Я имею в виду, что не смогу прожить остаток жизни в Стэнхоупе, хотя здесь очень мило, и у меня отличная работа, и я встречаюсь с guapa[7]7
  Прелестными (исп.).


[Закрыть] девушками… Но черт побери, нельзя же мне просто жениться на одной из них и наплодить детей… В жизни должно быть что-то еще!

И тут речь Марвина, как бывает с взволнованными юношами, утратила связность. Но в диком потоке слов угадывались истинные чувства, и друг согласно покивал.

– Марвин, – мягко произнес он, – я тебя услышал и понял, не сомневайся. Но разве ты не в курсе, что межпланетный полет стоит целого состояния? А межзвездный – это ж вообще никаких денег не хватит. Невозможно, и точка.

– Все возможно, – твердо возразил Марвин, – если воспользоваться Обменом Разумов.

Друг был так сильно потрясен, что не удержался от восклицаний:

– Марвин! Ты же это не всерьез!

– Еще как всерьез, – ответил Марвин. – Клянусь Christo malherido[8]8
  Ранами Христовыми (исп.).


[Закрыть], я отправлюсь в космос.

Это шокировало обоих. Марвин почти не употреблял крепких выражений, и теперь, услышав такое, пусть и зашифрованное, Билли понял, как сильно разволновался его друг. Флинн же, сказав то, что сказал, почувствовал: решение уже принято. Окончательно и бесповоротно. И теперь не так уж страшно думать о том, каким будет следующий шаг.

– Обмен Разумов! – осуждающе покачал головой Билли. – Это же так омерзительно!

– Каждый cabrón[9]9
  Урод (исп.).


[Закрыть] понимает в меру своей испорченности.

– Нет, кроме шуток, неужели ты готов поселить у себя в черепушке старого марсианского пескороя? Чтобы он двигал твоими руками и ногами, смотрел твоими глазами, ощупывал тебя, а может, даже…

Марвин решил не дожидаться, когда Билли скажет какую-нибудь гадость.

– Requerda que[10]10
  Не забывай, что… (исп.)


[Закрыть] одновременно я буду находиться на Марсе, в его теле, создавая ему точно такой же нравственный дискомфорт.

– У марсиан не бывает нравственного дискомфорта, – возразил Билли.

– Ты заблуждаешься, – возразил Марвин.

Он был моложе годами, но во многих отношениях взрослее, чем его друг. Делал успехи в изучении сравнительной межзвездной этики. А мощная тяга к путешествиям одолевала в нем провинциальную косность, и он, в отличие от Билли, не имел предрассудков насчет инопланетных существ и их образа жизни. В двенадцатилетнем возрасте, едва научившись читать, Марвин заинтересовался нравами и обычаями населяющих Галактику многочисленных и разнообразных рас. Причем всегда старался представить себя на месте обитателя далекого космоса, увидеть мир его глазами, понять движущие им мотивы в рамках его уникальной психологии.

Более того, тестируясь на эмпатию по проективной методике, Марвин набрал девяносто пять баллов из ста, тем самым доказав свою пригодность к успешному общению с инопланетянами. Словом, был готов к путешествиям, насколько это возможно для молодого землянина, никогда не покидавшего свой родной захолустный городок.

Позднее в тот же день, уединившись у себя в мансардной комнате, Марвин раскрыл энциклопедию. Подаренная родителями на девятый день рождения, она стала ему верной подругой и спутницей. Он настроил книгу: уровень восприятия – «просто», скорость сканирования – «быстро». Ввел вопросы и подождал, откинувшись в кресле, пока отмигают свое красные и зеленые лампочки.

– Здорово, карапузики, – сочным радостным голосом заговорило устройство. – А не поболтать ли нам нынче об Обмене Разумов?

Последовавший за этим исторический раздел Марвин слушал вполуха. А вот то, что зазвучало далее, вызвало живейший интерес.

– Давайте ради простоты считать разум явлением электрической или даже субэлектрической природы. Вы, надеюсь, запомнили из наших прежних бесед, что разум, по мнению ученых дяденек, зарождался как проекция наших физиологических процессов, эволюционировав затем в квазисамостоятельную сущность. Смекаете, сявки, к чему я клоню? Да к тому, что у каждого из вас в голове обитает ма-асенький такой человечек, который сам себе голова. – Устройство сдержанно посмеялось собственному каламбуру. – Впрочем, не совсем так – не забываем про «квази». И что же, малышня, это нам дает? А дает это нам симбиотические отношения, взаимовыгодное партнерство ума и тела, даром что мистер Разум склонен к определенного рода паразитизму. В то же время каждый из партнеров – теоретически – способен обойтись без другого. По крайней мере, так полагают ученые дяди.

Следующий фрагмент Марвин пропустил.

– …Теперь о проецировании разума… Вот что, мелочь пузатая, давайте представим, как мы бросаем мячик…

– …Психическое в физическое и обратно. В конце концов, это взаимопереходящие формы, точь-в-точь как материя и энергия. Конечно же, детишки, нам еще только предстоит открыть…

– …Разумеется, пока что мы располагаем лишь прагматическими знаниями об этом предмете. Но в данной ситуации можно для удобства принять концепцию Агглютинативной Реформы Ван-Вурхиза и предложенную Лагосским университетом Теорию Относительных Абсолютов. Спору нет, это всего лишь научные предположения, они ставят больше вопросов, чем дают ответов…

– …И появиться все эти работы могли только благодаря удивительному отсутствию иммуноформной реакции…

– …На практике же при Обмене Разумов применяются механогипнотические приемы, такие как принудительная релаксация и точечная фиксация; такие как использование позитивирующих сознание веществ, например вильямита; такие как фокусировка и усиление луча…

– …Программирование обратной связи…

– …Конечно же, освоив эту методику, вы сможете осуществлять Обмен без помощи технических средств. Как правило, достаточно сосредоточиться на зрительном образе…

Выключив энциклопедию, Марвин погрузился в раздумья. Ему грезился космос с бесчисленными планетами и их диковинными обитателями. Обмен Разумов – как же много он сулит! «Уже завтра я могу очутиться на Марсе… Уже завтра я могу стать марсианином…»

Взвившись на ноги, он заколотил левой ладонью по правому кулаку:

– Да будь я проклят, если этого не сделаю!

Принятое решение, точно чудная алхимия, вмиг изменило его. Не теряя времени, Марвин уложил вещи в чемоданчик, оставил родителям записку и улетел на реактивном лайнере в Нью-Йорк.

Глава 3

Сразу по прибытии Марвин направился в «Телесную брокерскую фирму Отиса, Блэндерса и Клента». Там посетителя принял у себя в кабинете мистер Блэндерс, полноправный партнер, – высокий, атлетического сложения, в расцвете лет, каковых ему набежало шестьдесят три. Марвин сообщил этому человеку о своем намерении.

– Ну да, совершенно верно, – подтвердил мистер Блэндерс. – Давали мы в прошлую пятницу такое объявление. Марсианского джентльмена зовут Зе Краггаш, у него самые лучшие рекомендации от ректоров университета Восточного Скерна.

– Как он выглядит? – поинтересовался Марвин.

– Посмотрите сами, – протянул фотоснимок мистер Блэндерс.

Марвин увидел существо с бочкообразной грудью, ножками-прутиками, руками чуть потолще и крошечной головой с чрезвычайно длинным носом. Стоя в грязи по колено, Краггаш кому-то махал. На нижнем поле было напечатано: «Сувенир с Грязевого Рая. Круглогодичный марсианский курорт, самое сырое место на планете».

– Просто красавчик, – прокомментировал мистер Блэндерс.

Марвин кивнул, хотя для него Краггаш ничем не отличался от прочих марсиан.

– Он живет в Уагомстамке, – продолжал Блэндерс, – на краю Исчезающей пустыни. Это Новый Южный Марс – чрезвычайно популярный у туристов край. Да вы, наверное, в курсе. Подобно вам, мистер Краггаш страстный путешественник. Он тоже изъявил желание найти подходящее тело-носитель. Сей джентльмен полностью полагается на наш выбор, при единственном условии, что у носителя не будет проблем с психическим и физическим здоровьем.

– Не сочтите за хвастовство, – сказал Марвин, – но на здоровье я никогда не жаловался.

– Я это понял с первого взгляда, – улыбнулся мистер Блэндерс. – У меня тридцать лет практики – достаточный срок, чтобы обзавестись безошибочным чутьем, или, если угодно, интуицией. Полагаясь исключительно на это чутье, я отказал уже трем претендентам на данный Обмен.

В словах мистера Блэндерса звучала такая гордость, что Марвин счел нужным спросить:

– В самом деле?

– О да! Ах, если б вы знали, как часто я вынужден отсеивать непригодных! К нам обращаются и невропаты в поиске непристойных и незаконных развлечений, и преступники, стремящиеся выйти из местного правового поля, и психически неуравновешенные существа, пытающиеся бежать от своих душевных проблем… Кого только не приходится отбраковывать!

– Надеюсь не попасть ни в одну из перечисленных вами категорий, – смущенно хихикнул Марвин.

– Вам не о чем беспокоиться, – уверил мистер Блэндерс. – Я вижу перед собой совершенно нормального молодого человека, пожалуй даже чересчур нормального, если такое возможно. Просто вы помешались на путешествиях, что вполне оправдывается вашим возрастом. Это романтическая страсть сродни любви, или мечте повоевать за идеалы, или желанию постичь реальный мир, или еще каким-нибудь юношеским стремлениям. Природный ум привел вас сюда или воля случая – без разницы. Важно лишь то, что вам исключительно повезло, ведь мы самая старая и наиболее надежная брокерская фирма, занимающаяся Обменом Разумов, не чета недобросовестным конкурентам или, уж простите за неприличное выражение, Открытому Рынку.

Об Открытом Рынке Марвин почти ничего не знал, но от вопроса удержался, дабы не выдать невежества.

– Чтобы мы могли выполнить вашу просьбу, необходимо соблюсти кое-какие формальности.

– Формальности? – переспросил Марвин.

– Они самые. Первым делом вы пройдете полное обследование – мы узнаем текущее состояние вашего физического, психического и нравственного здоровья. Это совершенно необходимая процедура, поскольку Обмен осуществляется на равной основе. Вряд ли вы придете в восторг, очутившись в теле марсианина, умирающего от песчаной язвы или тоннельного синдрома. Точно так же будет огорчен и марсианин, если мы ему подсунем рахитика или параноика. Согласно лицензии на осуществление нашей деятельности, мы обязаны получить максимально полную информацию о телесном и душевном здоровье участников Обмена. И если чье-то реальное состояние здоровья не соответствует заявленному, участники непременно узнают об этом от нас.

– Понятно, – сказал Марвин. – И что потом?

– Вы и марсианский джентльмен подпишете двустороннее обязательство о равном возмездии. Оно подразумевает, что любой вред, причиненный телу носителя умышленно или случайно или даже по воле Божьей, будет, во-первых, компенсирован в той мере, которая предусмотрена межзвездной конвенцией, а во-вторых, аналогичный ущерб будет нанесен вашему собственному телу в соответствии с lex talionis.

– А что это такое? – спросил Марвин.

– Око за око, зуб за зуб, – объяснил мистер Блэндерс. – На самом деле все достаточно просто. Предположим, что вы, находясь в теле марсианина, в последний день пребывания ломаете ногу. Само собой, вы какое-то время вынуждены терпеть боль – но не дальнейшие последствия травмы. Этих последствий вы избежите, вернувшись в собственное невредимое тело. Разве это справедливо? Разве вы не обязаны расплатиться за увечье, полученное носителем по вашей вине? Почему кто-то должен страдать из-за чужой оплошности? Межзвездный закон справедливо требует, чтобы вам, перенесшемуся в родное тело, сломали ногу – конечно же, наиболее научным и наименее болезненным способом.

– Даже если первая нога была сломана не нарочно?

– Если не нарочно – тем более! Подсчитано, что двустороннее обязательство о равном возмездии значительно сократило количество несчастных случаев.

– Как-то рискованно все это выглядит, не находите? – проворчал Марвин.

– Любое действие содержит в себе элемент риска, – ответил мистер Блэндин. – Но риск, сопряженный с Обменом, статистически ничтожен – при условии, что вы будете держаться подальше от Кривомира.

– Кривомир? – переспросил Марвин. – Не скажу, что много знаю о нем.

– А кто знает много? – хмыкнул мистер Блэндерс. – Потому-то и следует его сторониться. Разве это не логично?

– Пожалуй, – согласился Марвин. – Что-нибудь еще?

– Ничего такого, что следовало бы обсудить. Осталось только подписать бумаги – отказы от особых прав, привилегий и тому подобного. И конечно же, я обязан огласить стандартное предостережение относительно метафорической деформации.

– Ладно, – кивнул Марвин, – я не прочь послушать.

– А я его уже огласил, – сказал мистер Блэндерс. – Но охотно повторю. Остерегайтесь метафорической деформации!

– Да я бы и рад, – вздохнул Марвин, – но не знаю, что это за диво.

– На самом деле очень простая штука. Можно ее считать разновидностью ситуационного безумия. Дело в том, что наша способность к восприятию необычного имеет предел, который достигается очень быстро, когда мы путешествуем по чужим планетам. Слишком много новизны. Для мозга это сущая пытка, ему необходима разгрузка, и тут на помощь приходит буферирующий процесс аналогизирования. Аналогия убеждает нас, что вот это похоже вот на это. Она создает мостик между знакомым-понятным и незнакомым-непонятным. Она протягивает ниточку от известного к неизвестному, наполняя невыносимо неизвестное желанной знакомостью. Но мощный непрекращающийся натиск неизвестного способен ослабить даже способность к аналогизированию. Когда нормальный процесс концептуального аналогизирования не справляется с потоком новых данных, субъект становится жертвой аналогизирования перцептуального. Такой процесс мы и называем метафорической деформацией. Еще он известен как пансизм. Теперь понятно?

– Нет, – покачал головой Марвин. – А почему пансизм?

– Ответ содержится в названии, – сказал мистер Блэндерс. – Дон Кихот верил, что ветряная мельница – это великан, а Панса считал, что великан – это ветряная мельница. Кихотизм – это, в сущности, восприятие обыденного как экстраординарного. Его обратная сторона – пансизм, восприятие экстраординарного как обыденного.

– То есть, по-вашему, – спросил Марвин, – если я вижу перед собой корову, на самом деле это может быть альтаирец?

– Именно так, – подтвердил Блэндерс. – Когда примеряешь такие вещи к себе, они достаточно просты. Подпишитесь здесь и здесь, и приступим к проверке.

За этим последовала уйма тестов. Флинн отвечал на бесчисленные вопросы, его ощупывали и зондировали, ему светили в лицо лампами-вспышками; в его уши вторгались резкие звуки, а в ноздри – непривычные запахи. Он все выдержал, показав отличные результаты. И спустя часы его препроводили в Пересыльную комнату, чтобы усадить на стул, до жути схожий с антикварным электрическим. Техники отпускали традиционные шуточки, например: «Когда проснетесь, почувствуете себя другим человеком». Освещаемый стробоскопическими лампами, он зевал, задремывал, засыпал…

Его воодушевляла близость путешествия и одновременно страшило собственное неведение о Вселенной, лежащей за пределами Стэнхоупа. Что это за Открытый Рынок, о котором упомянул мистер Блэндерс? И где находится Кривомир? И почему необходимо держаться от него подальше? И наконец, насколько опасна метафорическая деформация, как часто она случается и насколько тяжелы ее последствия?

Скоро он получит ответы на эти вопросы, а заодно и на многие другие, до которых еще не додумался.

От резкого света болели глаза, и Марвин на миг зажмурился. Когда же разлепил веки, вокруг все было иным.