Текст книги "Обмен разумов (сборник)"

Автор книги: Роберт Шекли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 80 страниц) [доступный отрывок для чтения: 29 страниц]

Глава 11

– Значит, это она и есть, Орин? – спросил Модсли.

– Да, сэр, – гордо ответил Орин, шагавший слева. – Ну и как вы ее находите, сэр?

Модсли медленно обвел взглядом луга, горы, солнце, реку, лес. Его лицо было непроницаемым.

– А вы что думаете, Бруксайд?

– Ну, сэр, – запинаясь, начал Бруксайд, – думаю, мы с Орином сделали хорошую планету. Право же, хорошую, если учесть, что это наша первая самостоятельная работа.

– И вы с ним согласны, Орин?

– Конечно, сэр.

Модсли нагнулся и сорвал травинку. Понюхал ее, отбросил. Ковырнув каблуком землю, он пристально посмотрел на сияющее солнце и процедил сквозь зубы:

– Я поражен, воистину поражен... Но самым неприятным образом! Я поручил вам построить мир для одного из моих клиентов, а вы преподносите мне это! И вы всерьез считаете себя инженерами?

Помощники замерли, как мальчишки при виде розги.

– Ин-же-не-ры! – отчеканил Модсли, вложив в это слово добрую тонну презрения. – «Творчески мыслящие, но практичные специалисты, способные построить планету когда и где угодно». Вам знакомы эти слова?

– Они из рекламной брошюры, сэр, – сказал Орин.

– Правильно, – кивнул Модсли. – И вы считаете, что это вот – достойный образчик «творческого и практичного» подхода к делу?

Оба молчали. Затем Бруксайд выпалил:

– Да, сэр, считаем! Мы внимательно изучили техническое задание. Заказ был на планету типа 34Вс4 с некоторыми изменениями. Именно это мы и выстроили. Конечно, здесь только уголок планеты. Но все же...

– Но все же я и по нему могу судить о том, что вы тут наворотили. Какой обогреватель вы поставили, Орин?

– Солнце типа О5, сэр. Оно полностью соответствует условиям заказа.

– Ну и что? Заказу соответствует, но вам, кроме него, дана смета на постройку этой планеты! И о ней надо помнить! Если вы не уложитесь, у вас не будет прибыли. А отопление – самая большая статья расходов.

– Мы это помним, сэр, – сказал Бруксайд. – Вообще-то нам не хотелось ставить солнце типа О5 в однопланетную систему. Однако требования по свету и теплу...

– Да вы хоть чему-нибудь у меня научились? – вскричал Модсли. – Тип О5 – явное излишество. Вы, там, – он подозвал рабочих. – Снимите!

Рабочие быстро установили складную лестницу. Один держал ее, другой раздвигал – в сто раз, в тысячу, в миллион. А еще двое побежали по лестнице вверх так же быстро, как она росла.

– Осторожней! – крикнул Модсли. – Надеюсь, вы надели рукавицы? Эта штука горячая.

Рабочие – там, на самом верху лестницы, – отцепили солнце, свернули в трубку и сунули в футляр с надписью: «Светило. Обращаться с осторожностью!» Крышка закрылась, и все погрузилось в темноту.

– Есть тут у кого-нибудь голова на плечах? – вспылил Модсли. – Черт возьми! Да будет свет!

И стал свет.

– О'кей, – сказал Модсли. – Это солнце О5 – на склад! Для такой планеты хватит звезды G-13.

– Но, сэр, – нервно заметил Орин, – она недостаточно горяча.

– Знаю, – сказал Модсли. – Тут и нужен творческий подход. Придвиньте звезду поближе, и тепла хватит.

– Да, сэр, хватит, – вмешался Бруксайд. – Но звезда G-13 испускает PR-лучи, интенсивность которых на небольшом расстоянии превышает допустимые границы. Это может привести к гибели всего будущего населения планеты.

– Вы что, хотите сказать, что мои звезды G-13 небезопасны? – спросил Модсли очень медленно и отчетливо.

– Нет, я имел в виду не это, – замялся Орин. – Я хотел сказать только, что они могут быть небезопасны, как и всякая вещь во Вселенной, если не принять надлежащие меры предосторожности.

– Ну, это ближе к истине, – согласился Модсли.

– Меры предосторожности в данном случае, – пояснил Бруксайд, – это защитная свинцовая одежда весом 50 фунтов. Но поскольку каждый индивидуум данной расы весит около восьми, такая одежда для них непрактична.

– Это их забота, – сказал Модсли. – Не наше дело учить их жить. Разве должен я отвечать, если кто-нибудь ушибет пальчик о камень, который поставлен мной на этой планете? Кроме того, им вовсе не обязательно носить свинцовые скафандры. Они могут купить (за особую плату, конечно) мой превосходный солнечный экран, который полностью отражает PR-лучи.

Оба помощника улыбнулись. Орин робко сказал:

– Боюсь, что эта раса не из богатых. Вряд ли ваш экран им по карману.

– Ну не сейчас, так позже, – сказал Модсли. – И ведь радиация PR действует не мгновенно. Даже при ней средний срок жизни у них составит 9,3 года. Кое-кому хватит.

– Да, сэр, – сказали оба инженера без особой радости.

– Далее, – продолжал Модсли. – Какова высота гор?

– В среднем шесть тысяч футов над уровнем моря, – ответил Бруксайд.

– По меньшей мере, три тысячи футов лишку, – сказал Модсли. – Вы думаете, что горы растут у меня на деревьях? Укоротите и вершины отправьте на склад!

Пока Бруксайд записывал все это в блокнот, Модсли продолжал ворчать, расхаживая взад и вперед:

– Какой срок жизни у этих деревьев?

– Восемьсот лет, сэр. Это новейшая модель дубояблони. Дают фрукты, орехи, освежающий напиток, тень, три вида ценного сырья, могут служить великолепным строительным материалом, закрепляют почву и...

– Вы что, хотите, чтобы я обанкротился? – закричал Модсли. – Двести лет – предостаточно для дерева. Откачайте три четверти их жизненной силы и слейте в бак!

– Этого срока не хватит для осуществления всех запланированных функций, – возразил Орин.

– Ну и сократите список! Орехи, тень, и достаточно. Незачем делать из каждого дерева чертов сундук с сокровищами! Ну а этих коров кто там расставил?

– Я, сэр, – признался Бруксайд. – Я думал, что местность с ними... ну, выглядит как-то уютнее.

– Болван! – рявкнул Модсли. – Местность должна выглядеть уютной только до продажи, но никак не после. Эта планета продана немеблированной. Отправьте коров в чан с протоплазмой.

– Есть, сэр, извините. – Орин склонил голову. – Что еще?

– Еще сто тысяч глупостей. Надеюсь, вы и сами способны во всем разобраться. Например, это что? – он указал на Кармоди. – Статуя или еще что-нибудь? Он что, должен спеть песню или стихи прочесть, когда появятся жители?

Кармоди сказал:

– Сэр, я не часть обстановки. Меня прислал ваш друг... э-э, Мелихрон. Я ищу дорогу домой...

Но Модсли его не слушал. Пока Кармоди пытался что-то объяснить, он уже распоряжался:

– Что бы то ни было, все равно! В контракте это не оговорено. Туда же, в протоплазму, вместе с коровами!

– Эй! – завопил Кармоди, когда его поволокли рабочие. – Эй, подождите минутку! Я не часть этой планеты! Мелихрон прислал меня! Подождите! Постойте! Послушайте!

– Вам бы надо со стыда сгореть! – кричал на помощников Модсли, не обращая внимания на вопли Кармоди. – Что это? Кто додумался? Еще одна из ваших декоративных штучек, Орин?

– Нет! – крикнул Орин. – Я его сюда не ставил.

– Значит, это ваша работа, Бруксайд?

– Впервые в жизни вижу его, сэр.

– Н-да, – задумался Модсли. – Вы оба дураки, но врунами не были никогда. Эй! – крикнул он рабочим. – Тащите его назад.

– Все в порядке, сэр, возьмите себя в руки, – сказал он дрожащему Кармоди. – Терпеть не могу истерик! Вам лучше? Ну вот и отлично! Так как же вы попали в мои владения и почему я не должен превращать вас в протоплазму?

Глава 12

– Ясно, – сказал Модсли, когда Кармоди закончил свой рассказ. – Поистине занятная история, хотя вы излишне все драматизируете. Значит, вы ищете планету, которая называется Земля?

– Именно так, сэр.

– Земля? – Модсли почесал лоб. – Ну, кажется, вам повезло. Припоминаю такое место.

– Неужели, мистер Модсли?

– Да-да, конечно, – уверенно сказал Модсли. – Маленькая зеленая планета, и на ней кормится раса мономорфных гуманоидов, похожих на вас. Правильно?

– Совершенно верно! – вскричал Кармоди.

– У меня хорошая память на такие дела, – продолжал Модсли. – А в данном случае причина особая. Дело в том, что это я создал вашу Землю.

– В самом деле, сэр? Создали Землю?

– Да, я отлично помню это, потому что в процессе создания я попутно изобрел науку. Возможно, эта история покажется вам любопытной... А вы, – он обернулся к помощникам, – вы, надеюсь, сделаете для себя полезные выводы.

История сотворения Земли

– Я был тогда скромным подрядчиком, – начал Модсли. – Ставил то там, то тут планетку-другую, изредка, в лучшем случае, карликовую звезду. С заказами было туго, клиенты попадались капризные, придирались, задерживали платежи и спорили из-за каждой мелочи: «Переделай тут, переделай там, и почему это вода течет вниз, а не вверх, и почему тяготение велико, и зачем горячий воздух поднимается, когда лучше бы ему опускаться?» И тому подобное.

А я тогда был совсем наивным и принимался им все объяснять – с эстетической и с практической точки зрения. Вскоре на вопросы и ответы у меня стало уходить больше времени, чем на работу. Сплошные тары-бары! И я начал понимать, что нужно что-то изменить, но что именно, никак не мог сообразить.

И вот как раз перед этим проектом «Земля» мне пришли в голову кое-какие мысли насчет объяснений с клиентами. Помню, я как-то сказал себе: «Форма вытекает из содержания». И мне понравилось, как это звучит. «Почему же форма должна вытекать из содержания?» – спросил я себя тогда и сам же себе ответил: «Потому что это непреложный закон природы и одна из фундаментальных аксиом прикладной науки». Мне понравилось, как звучит и это утверждение, хотя особого смысла тут не было.

Но не в смысле суть. Суть в том, что я сделал открытие. В мою бытность рекламным агентом и коммивояжером мне не раз приходилось исправлять ошибки, а тут я изобрел хитрый фокус под названием «доктрина научного детерминизма». Земля была пробным камнем, потому я ее и запомнил. Пришел ко мне заказывать планету высокий бородатый старик с пронзительным взглядом. (Так начиналась ваша Земля, Кармоди.) С работой я справился быстро, кажется, дней за шесть, и думал уже, что все трудности позади. Как и здесь, это был обычный заказ с проектом и сметой, и, как и здесь, я кое-что урезал. Но вы бы послушали этого заказчика! Можно было подумать, что я обобрал его до нитки, глаза украл с лица.

«Почему столько ураганов?» – приставал он.

«Это часть вентиляционной системы», – ответил я. (По правде говоря, я тогда немного торопился и попросту забыл поставить в атмосфере предохранительный клапан.)

«Три четверти планеты залито водой! – брюзжал он. – Я же ясно поставил в условиях, что отношение суши к воде – четыре к одному!»

«Но мы не можем себе этого позволить», – объяснил я. (А я давно засунул куда-то его дурацкие условия. Никогда не храню эти смехотворные проекты на одну планетку.)

«И такую крошечную сушу вы заполнили пустынями, болотами, джунглями и горами!»

«Это сценично», – отметил я.

«Плевал я на сценичность! – гремел этот тип. – Один океан, дюжина озер, несколько рек, одна-две горных цепи – этого вполне достаточно, чтобы украсить местность и создать хорошее настроение. А вы что мне подсунули? Брак!»

«На то есть причина», – сказал я. (На самом деле нельзя было уложиться в смету, не подсунув среди прочего подержанные горы, океан и парочку пустынь, которые я купил по дешевке у межпланетного старьевщика Урини. Но не рассказывать же об этом!)

«Причина! – застонал он. – А что я скажу моему народу? Я помещаю на эту планету целую расу, а может, даже две или три. Это будут люди, созданные по моему образу и подобию, с таким же острым глазом, как у меня. Что мне сказать им?»

Я-то знал, что им сказать и куда послать. Но я не хотел быть невежливым. Хотелось подыскать подходящее объяснение. И я нашел-таки некую штуковину – всем фокусам фокус.

«Просто изложите им научную истину, – заявил я. – Скажите, что так и должно быть по науке».

«Как-как?»

«Это детерминизм, – сказал я (название пришло экспромтом). – Все довольно просто, несмотря на некоторую эзотеричность. Прежде всего: форма вытекает из содержания. Поэтому ваша планета именно такова, какой должна быть по самой своей сути. Далее: наука неизменна, следовательно, все изменяемое – ненаучно. И, наконец, все вытекает из законов природы. Вы не можете знать заранее, каковы эти законы, но, будьте уверены, они есть. Так что никто не должен спрашивать: „Почему так, а не иначе?“ Вопрос должен звучать так: „Как это действует?“

Задал он мне еще несколько каверзных вопросиков. Старик оказался довольно сообразительным, но зато ни бельмеса не смыслил в технике. Его коньком были этика, мораль, религия и всякие такие призрачные материи. Он был из тех типов, что обожают абстракции, вот он и бубнил: «Все действительное разумно! Гм, весьма заманчивая формула, хотя и не без налета стоицизма; надо будет использовать это в поучениях для моего народа... Но скажите на милость, как я могу сочетать фатализм науки со свободой воли, которую я намерен даровать моему народу? Они же противоположны!»

Да, тут старикашка едва не загнал меня в угол. Но я улыбнулся и, откашлявшись, чтобы дать себе время на размышления, небрежно бросил:

«Ответ ясен!» (Когда не знаешь, что сказать, лучше ответа не найти.)

«Вполне возможно, – согласился он. – Но мне он неизвестен».

«Послушайте, – сказал я. – Эта свобода воли, которую вы даруете своему народу, она ведь тоже разновидность фатализма?»

«Ну, можно считать и так. Но есть и разница...»

«А кроме того, – быстро добавил я, – с каких это пор свобода воли и фатализм несовместимы?»

«Конечно, несовместимы», – сопротивлялся он.

«Все дело в том, что вы совершенно не понимаете науки, – напирал я, проделывая у него перед носом старый трюк. – Видите ли, сэр, одним из основных законов науки является признание определяющей роли случая. А случайность (как вам, наверное, известно) – это и есть математический эквивалент свободы воли».

«Но вы противоречите сами себе», – упирался он.

«Это как посмотреть, – ответил я. – Противоречие – наиболее фундаментальный принцип устройства Вселенной. Противоречие рождает борьбу, без которой все приходит к энтропии. Поэтому у нас не было бы ни единой планеты или вселенной, если бы все не находилось в невозможном на первый взгляд состоянии противоречия».

«На первый взгляд?» – быстро переспросил он.

«Ясно, как день, – подтвердил я. – Но это еще не все. Возьмите, например, какую-нибудь изолированную тенденцию. Что произойдет, если вы доведете эту тенденцию до предела?»

«Не имею ни малейшего понятия, – сказал старик. – Недостаточно подготовлен для такого рода дискуссий».

«Да просто-напросто тенденция превратится в свою противоположность».

«Неужели?» – потрясенно переспросил он.

«В самом деле, – заверил я его. – У меня в лаборатории есть бесспорные доказательства, но их демонстрация будет скучновата...»

«Нет-нет, мне достаточно вашего слова, – поспешно сказал старик. – Ведь у нас же соглашение...»

Соглашение – это все равно что контракт, но звучит благороднее.

«Парные противоположности, – бормотал он. – Детерминизм. Тенденции, которые превращаются в свою противоположность. Боюсь, это слишком сложно». «Сколь сложно, столь же эстетично, – сказал я. – Однако я еще не кончил насчет предельных превращений».

«Продолжайте, будьте добры!» – попросил он.

«Спасибо. Так вот, еще у нас имеется энтропия. Это означает, что при отсутствии внешних воздействий все стремится идти своим чередом (а в моей практике бывало, что и при наличии внешних воздействий). Таким образом, мы получаем, что энтропия заставляет вещи двигаться к своим противоположностям. Ведь если одна вещь движется к своей противоположности, то и все другие движутся к своим противоположностям, поскольку этого требует наука. Такая вот картина. Все противоположности как безумные несутся к своим противоположностям и становятся своими противоположностями. И на более высоком уровне организации картина та же самая. И так далее. Чем дальше, тем больше! Так, да?»

«Кажется, так», – согласился он.

«Прекрасно! А теперь возникает вопрос, все ли это? То есть ограничивается ли все этим круговоротом противоположностей? Нет, сэр, вот что самое замечательное! Эти противоположности, которые прыгают туда-сюда, как дрессированные тюлени в цирке, на самом деле – лишь один из аспектов действительности. Потому что... (здесь я сделал паузу, а потом заговорил как можно проникновеннее) потому что за шумом и суматохой явлений реального мира прячется мудрость. Эта скрытая мудрость, сэр, видна за иллюзорными формами вещей и явлений. Она просвечивает в глубочайших деяниях Вселенной, пребывающей в состоянии великой и величественной гармонии».

«Как вещь может быть одновременно и реальной, и иллюзорной?» – быстро спросил он.

«Не мне знать, как ответить на такие вопросы, – сказал я. – Я только скромный научный работник и вижу лишь то, что вижу. И действую соответственно. Но, быть может, за всем этим стоит нравственный смысл?»

Старец задумался. Я видел, как он борется с собой. Конечно, любой на его месте тут же нашел бы ошибку в моих построениях, и все они рассыпались бы в прах. Но, как и все яйцеголовые очкарики, он обожал противоречия и склонен был включить их в свою систему. Здравый смысл подсказывал ему, что в природе не может быть таких трюков, что бы я там ни говорил, но интеллектуальность нашептывала, что, быть может, вещи только кажутся такими сложными, а за всем этим кроется простой и прекрасный единый принцип, а если и не принцип, то хотя бы мораль. Главное, я задел его слабую струнку, помянув о нравственности. Старикашка помешался на этике, он прямо-таки был начинен ею; его запросто можно было назвать «мистер Этика». А я случайно подбросил ему идею, что вся эта проклятая Вселенная, все ее постулаты и противоречия, все законы и беззакония – суть воплощение высоких нравственных принципов.

«Пожалуй, все это глубже, чем я думал, – сказал он через некоторое время. – Я собирался наставлять мой народ только в этике, нацелив его на высшие нравственные проблемы вроде: „Как и зачем должен жить человек?“, а не на вопросы о строении живой материи. Я хотел, чтобы люди изведали глубины радости, страха, жалости, надежды, отчаяния, а не превратились в ученых крыс, которые изучают звезды и радуги, а затем создают на базе своих наблюдений величественные, но ни на что не годные гипотезы. Я кое-что знаю о Вселенной, но считал эти знания необязательными. Вы меня поправили».

«Ну что вы, – сказал я. – Я не хотел доставлять вам хлопоты. Я просто думал, что нужно обратить ваше внимание...»

Старик улыбнулся:

«Этими хлопотами вы избавили меня от гораздо больших хлопот. Я могу творить по своему образу и подобию, но никогда не стану создавать целый мир, населенный миниатюрными копиями меня. Для меня важна свобода воли. И она будет у моих созданий – им на славу и на беду. Они получат эту блестящую бесполезную игрушку, которую вы называете наукой, будут носиться с ней и превращать в божество всякие физические противоречия и звездные абстракции. Они будут гоняться за познанием вещей и забудут о познании собственного сердца. Вы предупредили меня, и за это я вам признателен...»

Я облегченно вздохнул. Откровенно говоря, он заставил меня понервничать. Я ведь думал, что он ничего из себя не представляет, с важными персонами не общается, а тут оказывается, у него благородные манеры. Все время я опасался, что он доставит мне массу хлопот, причем для этого ему достаточно было произнести всего несколько слов. Произнесет – и готово, фраза, как отравленный дротик, вонзится в мой мозг и останется в нем навсегда. Честно говоря, это меня тревожило.

Да, сэр, этот старый шут, должно быть, читал мои мысли. Ибо он сказал:

«Не беспокойтесь! Этот мир, который вы построили для меня, я принимаю без переделок. Он хорошо мне послужит именно таким, какой он есть. Что же касается дефектов и недочетов, их я принимаю тоже – и не без благодарности; я даже оплачу их».

«Как? – спросил я. – Как вы оплатите ошибки?»

«Приняв их без возражений, – сказал он. – Приму, повернусь и уйду, чтобы заниматься своими делами и делами моего народа».

И, не добавив ни единого слова, старый джентльмен удалился.

Да, все это заставило меня задуматься. Я придумал кучу аргументов, а последнее слово почему-то осталось за этим стариком. Я понял, что он имел в виду: свои обязательства по контракту он выполнил и больше не хотел иметь со мной дела. Он ведь не сказал ни слова мне лично, что с его точки зрения было разновидностью наказания.

Но это с его точки зрения. На что мне его слова? Конечно, мне хотелось что-нибудь от него услышать. Это вполне естественно. И через некоторое время я попытался увидеть его, но он не захотел со мной встречаться. Конечно, дело вовсе не в этом.

Я неплохо заработал на том мире. И даже если бы пришлось кое-что подправить, я не стал бы шуметь. Дело есть дело. Вы заключаете контракт, чтобы получить прибыль. И вам невыгодно слишком много переделывать задним числом.

Но я хотел бы сделать вывод из всей этой истории, а вы, мальчики, слушайте внимательно. У науки полным-полно законов – такой уж я ее изобрел. Почему я изобрел ее такой? Потому что физические законы помогают ловкому дельцу так же, как юридические законы помогают адвокату. Правила, доктрины, аксиомы, законы и принципы науки служат для того, чтобы помогать, а не мешать вам. Они должны снабжать вас оправданиями. Большей частью они более или менее справедливы, и это помогает.

Но всегда помните: законы помогают объясняться с заказчиками после работы, а не до нее. У вас есть проект, и вы его осуществляете так, как вам удобнее, а затем подгоняете факты к результатам, а не наоборот.

Не забывайте, что наука создана как словесный барьер против людей, задающих вопросы. Но она не должна быть использована против вас. Если вы хоть что-то усвоили, то должны понимать, что наша работа абсолютно необъяснима. Мы просто делаем ее – иногда выходит хорошо, а иногда плохо.

И никогда не пытайтесь разобраться, почему что-то получилось, а что-то нет. Не спрашивайте и не воображайте, что объяснение существует. Дошло?

Оба помощника поспешно кивнули. У них были просветленные лица, словно они обрели истинную веру. Кармоди готов был держать пари, что эти молодые люди запомнили каждое слово своего патрона, и эти слова уже становятся для них... законом.